Много болезней,один рецепт 2 страница

Мышление невозможно, если ты не собираешься су­дить. Если ты не собираешься судить, ты можешь просто оставаться осознанным — но не можешь думать.

Вот цветок, и я тебе говорю:

— Видь его, но не думай. Смотри на цветок, но не думай.

Что ты можешь сделать? Если мышление не позволе­но, что ты можешь делать? Ты просто свидетельствуешь;

ты можешь только осознавать. Ты можешь только сознавать цветок. Ты можешь смотреть в лицо этому факту — вот цветок. Теперь ты мо­жешь столкнуться с ним. Если мышление не позволено, ты не можешь сказать:

— Он красивый. Он некра­сивый. Я знаю об этом. Или:

— Странно — я никогда его не видел.

Ты ничего не можешь ска­зать. Слова нельзя использовать, потому что каждое сло­во имеет смысловую нагрузку. Каждое слово — это суж­дение. Язык обременен суждениями; язык никогда не может быть беспристрастным. В то мгновение, как ты используешь какое-то слово, ты судишь.

Таким образом, ты не можешь пользоваться языком, не можешь вербализировать. Если я говорю:

— Это цветок — смотри на него, но не думай, — тогда вербализация не позволена. Что ты тогда можешь де­лать? Ты можешь только быть свидетелем. Если ты при­сутствуешь без суждения, просто видя нечто, это свиде­тельствование. Тогда свидетельствование означает пас­сивную осознанность. Помни — пассивную. Мышление активно, ты что-то делаешь. Что бы ты ни видел, ты что-то с этим делаешь. А в то мгновение, как ты что-то делаешь, это меняет все. Я вижу цветок и говорю:

— Он красивый! — Я его изменил. Теперь я что-то навязал цветку. Теперь, каким бы ни был цветок, для меня это цветок плюс мое ощущение, что он красивый. Теперь цветок далеко; между цветком и мной — мое ощущение суждения, моя оценка его красоты. Теперь цветок для меня не тот же, что и раньше, качество изменилось. Я вошел в него — теперь в факт проникло мое суждение. Теперь это скорее вымысел, чем реальный факт.

Это ощущение, что цветок красивый, не принадлежит цветку, оно принадлежит мне. Я вошел в этот факт. Те­перь факт не девствен, я его развратил. Теперь мой ум стал его частью. В действительности, если сказать, что мой ум стал его частью, это означает, что часть меня стала им, потому что, когда я говорю: «Этот цветок краси­вый», это означает, что я вынес суждение, основываясь на прошлом знании. Как ты можешь сказать, что цветок красивый? Твой опыт прошлого, твоя основанная на про­шлом концепция о том, что нечто подобное красиво, — ты вынес суждение согласно своему прошлому.

Ум значит твое прошлое, твои воспоминания. Про­шлое приходит в настоящее. Ты разрушил девственный факт; теперь он искажен. Теперь цветка нет — цветка, как реальности в себе, больше нет. Он тобой развращен, разрушен; твое прошлое встало между вами. Ты истол­ковал — это мышление. Мышление означает привнесе­ние прошлого в факт настоящего.

Именно поэтому мышление никогда не может приве­сти тебя к истине — потому что истина девственна, и к ней необходимо подходить в полной девственности. В то мгновение, как ты привносишь в нее свое прошлое, ты ее разрушаешь. Тогда это истолкование, не реализа­ция факта. Ты ее загрязнил; чистота утрачена.

Мышление означает привнесение прошлого в насто­ящее. Свидетельствование означает, что прошлого нет, есть лишь настоящее — прошлое не привносится.

Свидетельствование пассивно. Ты ничего не делаешь — ты есть! Просто ты есть. Только ты присутствуешь. Цветок присутствует, ты присутствуешь — тогда возни­кает связь свидетельствования. Когда цветок присутст­вует, и присутствует все твое прошлое, не ты, тогда это связь мышления.

Таким образом, начни с мышления. Что такое мыш­ление? Привнесение ума в настоящее. Тогда ты упуска­ешь настоящее — упускаешь полностью! В то мгновение, как прошлое проникает в настоящее, ты упустил насто­ящее. Когда ты говоришь: «Этот цветок красивый», на самом деле это уже стало прошлым. Когда ты говоришь:

«Этот цветок красивый», это уже прошлый опыт. Ты уз­нал, ты вынес суждение.

Когда есть цветок и есть ты, даже сказать, что цветок красивый, невозможно. Ты не можешь вынести в настоящем никакого суждения. Любое суждение, любое ут­верждение принадлежит прошлому. Если ты говоришь:

«Я тебя люблю», это становится вещью из прошлого. Если я говорю: «Этот цветок красивый», я почувствовал, я вы­нес суждение — это стало прошлым.

Свидетельствование всегда в настоящем, никогда не в прошлом. Мышление всегда в прошлом. Мышление мертво, Свидетельствование живо. Поэтому следующее разграничение... Во-первых, мышление активно, ты что-то делаешь. Свидетельствование пассивно, ты ничего не делаешь, ты просто есть. Мышление — это всегда про­шлое, мертвое, то, что прошло, чего больше нет. Свиде­тельствование всегда в настоящем — то, что есть.

Поэтому, если ты продолжаешь думать, ты никогда не сможешь узнать, что такое Свидетельствование. Останов­ка, конец мышления становится началом свидетельствова­ния. Прекращение мышления есть Свидетельствование.

Что же делать? — потому что мышление — это наша старая привычка. Оно становится почти автоматической, механической вещью. Не ты думаешь; теперь это не твое решение, это механическая привычка — ты не мо­жешь делать ничего другого. В то же мгновение, когда встречается цветок, начинается мышление. У нас не бы­вает невербальных опытов; они бывают только у малень­ких детей. -Невербальный опыт — это действительно опыт. Вербализация — это бегство от опыта.

Когда я говорю: «Этот цветок красивый», цветок для меня исчез. Теперь я занимаюсь своим умом; цветок меня больше не заботит. Теперь это образ цветка в моем уме, не сам цветок. Теперь этот цветок стал картиной у меня в уме, мыслью в уме, и теперь я могу сравнивать его с моим прошлым опытом и судить. Но цветка больше нет.

Когда ты словесно формулируешь, ты закрываешься для опыта. Когда ты бессловно осознан, ты открыт, уяз­вим. Свидетельствование означает постоянную откры­тость к опыту, не закрытое состояние.

Что делать? Эта механическая привычка к так назы­ваемому мышлению должна быть как-то разрушена. По­этому, что бы ты ни делал, старайся делать это бессло­весно. Это трудно, тяжело, и поначалу это покажется абсолютно невозможным, но это не так. Просто иди, хотя бы несколько секунд, и ты получишь проблеск другого мира — внесловесного мира, реального мира, не мира ума, которым окружает себя человек.

Ты ешь — ешь внесловесно. Кто-то спросил Бокуд-зю — Бокудзю был великим дзэнским мастером:

— Каков твой путь, твое учение? И Бокудзю сказал:

— Мой путь очень прост: когда я голоден, я ем; когда я хочу спать, я сплю — вот и все.

Этот человек был просто озадачен. Он сказал:

— Что ты говоришь? Я тоже ем и сплю, и все осталь­ные делают то же самое. Что в этом такого, что можно назвать путем?

Бокудзю сказал:

— Когда ты ешь, ты делаешь множество других ве­щей, не только ешь. И когда ты спишь, ты делаешь что угодно, но только не спишь. Но когда ем я, я просто ем;

когда сплю я, я просто сплю. Каждое действие тотально.

Каждое действие становится тотальным, если ты вне слов. Поэтому попытайся есть без всякой вербализации в уме, без всякого мышления в уме. Просто ешь, и тогда еда станет медитацией — потому что, если ты вне слов, ты стал свидетелем.

Если ты в словах, ты становишься мыслителем. Если ты вне слов, ты ничего не можешь с этим сделать, не можешь этому помешать — ты будешь свидетелем авто­матически. Поэтому попытайся что-нибудь делать бессло­весно: иди, ешь, принимай душ или просто сиди в молча­нии. Тогда просто сиди — тогда будь «сидением». Не ду­май. Тогда, даже если ты просто сидишь, это может стать медитацией; просто ходьба может стать медитацией.

Кто-то другой спросил Бокудзю:

— Дай мне какую-нибудь технику медитации. Бокудзю сказал:

— Я могу дать тебе технику, но ты не сможешь меди­тировать, потому что ты будешь практиковать эту техни­ку вербализирующим умом.

Твои пальцы могут перебирать четки, а ты продолжа­ешь думать. Если твои пальцы перебирают четки без мышления, это становится медитацией. Тогда на самом деле не нужно никакой техники. Вся жизнь — это тех­ника. Поэтому Бокудзю сказал:

— Лучше будет, если ты останешься со мной и пона­блюдаешь за мной. Не проси метода, просто наблюдай за мной, и ты узнаешь.

Бедняга наблюдал семь дней. Он стал приходить в еще большее замешательство. Через семь дней он сказал:

— Когда я пришел, мое замешательство было меньше. Теперь я в большем замешательстве. Семь дней я посто­янно за тобой наблюдал — что именно мне нужно на­блюдать?

Бокудзю сказал:

— Значит, ты не наблюдал. Когда я хожу — разве ты не видел? — я просто иду. Когда утром ты приносишь мне чай разве ты не замечал? — я просто беру чай и пью его — просто пью. Бокудзю нет — есть только питье. Ты не замечал? Если бы ты наблюдал, ты должен был почувствовать, что Бокудзю больше нет.

Это очень тонкий момент — потому что, если есть мыслящий, есть эго; тогда ты Бокудзю или кто-то еще. Но если есть только действие без вербализации, без мы­шления, эго нет. Поэтому Бокудзю говорит:

— Действительно ли ты наблюдал? Тогда ты заметил бы, что Бокудзю нет — есть только питье чая, хождение по саду, копание ямы в земле.

Будда — по этой причине — говорил, что души нет. Потому что, если ты не наблюдаешь, ты продолжаешь не­прерывно думать, что у тебя есть душа. Тебя нет! Если ты свидетель, тогда тебя нет. «Я» формируется в мыслях.

И еще одно: накопление мыслей, нагромождение вос­поминаний создает ощущение эго, ощущение, что ты есть.

Попробуй провести такой эксперимент: отрежь от себя свое прошлое — никаких воспоминаний. Ты не знаешь, кто твои родители, ты не знаешь, к чему принадлежишь — к какой стране, к какой религии, к какой расе. Ты не знаешь, где ты получил образование и есть ли вообще у тебя образование. Просто отрежь все прошлое — и по­мни, кто ты такой.

Ты не можешь вспомнить, кто ты такой! Очевидно, ты есть. Ты есть, но кто ты такой? В это мгновение ты не можешь ощущать «я».

Это — это накопленное прошлое. Эго — это твои конденсированные, кристаллизованные мысли.

Поэтому Бокудзю говорит:

— Если ты наблюдал за мной, меня не было. Было пи­тье чая, но не было пьющего. Было хождение по саду, но не было идущего. Было действие, но не было действующего.

В свидетельствовании нет ощущения «я» — в мыш­лении оно есть. Поэтому, если так называемые мыслите­ли так глубоко укоренены в эго, это не просто совпаде­ние. Художники, мыслители, философы, литераторы — если они так эгоистичны, это не просто совпадение. Чем боль­ше у тебя мыслей, тем больше у тебя эго.

В свидетельствовании эго нет — но оно приходит, лишь если ты можешь трансцендировать язык. Язык яв­ляется преградой. Язык необходим для общения с други­ми; он не нужен, чтобы общаться с самим собой. Это полезный инструмент — точнее, самый полезный из ин­струментов. Человеку удалось создать общество, мир толь­ко благодаря языку. Но из-за языка человек забыл само­го себя.

Язык — это наш мир. Если на одно-единственное мгно­вение человек забудет свой язык, что тогда останется? Культура, общество, индуизм, христианство, коммунизм — что останется? Не останется ничего. Если только язык удалить из существования, все человечество со всей его культурой, цивилизацией, наукой, религией и философией исчезнет.

Язык — это средство сообщения с другими; это толь­ко сообщение. Он полезен, но и опасен — и так бывает всегда, что если какой-то инструмент полезен, в той же пропорции он и опасен. Опасность в том, что чем боль­ше ум движется в язык, тем дальше он уходит от цент­ра. Поэтому человеку нужно тонкое равновесие, тонкое мастерство в способности двигаться в язык, но также и покидать язык, выходить из языка.

Свидетельствование означает, выход из языка, верба­лизации, ума.

Свидетельствование озна­чает состояние не-ума, не-мышления.

Попробуй это! Это долгое усилие, и ничего нельзя предска­зать — но попытайся, и это уси­лие даст тебе некоторые мгно­вения, когда внезапно язык ис­чезнет. Тогда открывается новое измерение. Ты осознаешь дру­гой мир — мир синхронности, мир здесь и сейчас, мир не-ума, мир реальности.

Язык просто испаряется. Поэтому попытайся совершать обыкновенные действия, теле­сные движения без языка. Буд­да использовал эту технику, чтобы наблюдать за дыхани­ем. Он говорил своим ученикам:

— Постоянно наблюдайте свое дыхание. Ничего не делайте: просто наблюдайте, как дыхание входит, как ды­хание выходит;вдох, выдох.

Это нужно не проговаривать таким образом, это нужно ощущать — вдох, без слов. Чувствуй, как дыхание входит в грудную клетку, двигайся с дыханием, пусть твое сознание глубоко движется с дыханием. Будь бдителен!

Говорят, что Будда сказал:

— Не пропускайте ни единого вдоха.

Если физиологически пропустить хотя бы один вдох, вы умрете, а если пропустить хотя бы один вдох в осо­знанности, вы упустите центр, вы умрете внутренне. По­этому Будда сказал:

— Дыхание существенно для жизни тела, а осознан­ность дыхания существенна для жизни внутреннего центра.

Дыши, осознавай. И если ты пытаешься осознавать ды­хание, ты не можешь думать, потому что ум не может де­лать две вещи одновременно — думать и свидетельство­вать. Само явление свидетельствования абсолютно, диа­метрально противоположно мышлению, поэтому ты не можешь делать то и другое разом. Точно так же, как тыне можешь быть одновремен­но живым и мертвым, не мо­жешь одновременно спать и бодрствовать, ты не можешь одновременно думать и свиде­тельствовать. Свидетельствуй что угодно, и мышление оста­новится. Мышление входит, и свидетельствование исчезает.

Свидетельствование — это пассивная осознанность, без всякого действия внутри. Сама по себе осознанность — это не действие.

Однажды Мулла Насреддин был очень встревожен и погружен в глубокие размы­шления. Достаточно было уви­деть его лицо, чтобы понять, что он глубоко погружен в мысли, очень напряжен, озабочен. Его жена встревожи­лась. Она спросила:

— Что ты делаешь, Насреддин? О чем ты думаешь? В

чем твоя проблема, что тебя так беспокоит? Мулла открыл глаза и сказал:

— Это извечная проблема. Я думаю о том, как чело­веку узнать, что он умер. Как он узнает, что умер? Если я умру, как я узнаю, что умер? — потому что я никогда не умирал. Узнавание подразумевает, что ты что-то уже

знаешь из опыта.

Я тебя вижу и узнаю, что ты А, Б или В, потому что я тебя знаю. Смерти я не знаю, — сказал Мулла. — И когда она придет, как мне ее узнать? Вот моя проблема, и я очень встревожен. И когда я умру, я больше никого не смогу спросить, эта дверь будет закрыта. Я не смогу наве­сти справки ни в каких священных писаниях, и никакой учитель мне не поможет.

Жена рассмеялась и сказала:

— Ты напрасно тревожишься. Когда приходит смерть, человек тут же об этом узнает. Когда к тебе придет смерть, ты это узнаешь, потому что ты просто станешь холод­ным, холодным, как лед.

Мулла вздохнул с облегчением — в его руках ока­зался определенный знак, ключ.

Через два или три месяца он пошел в лес рубить дрова. Это было зимним утром, и было очень холодно. Внезапно он вспомнил и потрогал свои руки — они были холодными. Он сказал:

— Понятно! Наступает смерть, и я так далеко от дома, что не могу даже никому об этом сообщить. Что же мне делать? Я забыл спросить об этом жену. Она мне сказала, что человек чувствует, но не сказала, что делать, когда приходит смерть. Теперь никого рядом нет, и становится холоднее и холоднее.

Тогда он вспомнил. Он видел многих мертвых, и он подумал:

— Лучше будет лечь.

Все мертвые, которых он видел, лежали, поэтому он тоже лег. Конечно, ему стало еще холоднее, он почувство­вал больше холода — смерть дышит ему в лицо. Его осел остался стоять рядом под деревом. Двое волков, думая, что Мулла умер, напали на его осла. Мулла открыл глаза и увидел это, и подумал:

— Мертвые ничего не могут сделать. Если бы я был жив, волки, вы не смогли бы позволить себе таких воль­ностей с моим ослом. Но теперь я ничего не могу сде­лать. Никто никогда не слышал, чтобы мертвые что-ни­будь делали. Я могу только свидетельствовать.

Если ты становишься мертвым в отношении своего прошлого, тотально мертвым, — только тогда ты можешь свидетельствовать. Что еще ты можешь делать? Свиде­тельствование означает: стать тотально мертвым в от­ношении прошлого — воспоминаний, мыслей и всего ос­тального. Тогда, в настоящем мгновении, что ты можешь делать? Ты можешь только свидетельствовать. Невозмож­но никакое суждение — суждение возможно только в сравнении с прошлым опытом. Невозможна никакая оцен­ка — оценка возможна только в сравнении с прошлым опытом. Невозможно никакое мышление — мышление возможно, лишь если есть прошлое, лишь если оно прине­сено в настоящее. Что же тогда ты можешь делать? Ты

можешь свидетельствовать.

В старой санскритской литературе учитель определя­ется как смерть — ачарья мритьюх. В Катха Упаниша-де Начикету посылают на учение к Яме, Богу смерти. И когда Яма, бог смерти, предлагает Начикете многие со­блазны: «Возьми это, возьми королевство, возьми это бо­гатство, лошадей, слонов, то или другое» — длинный спи­сок вещей, — Начикета говорит: «Я пришел, чтобы уз­нать, что такое смерть, потому что, пока я не узнаю, что такое смерть, я не смогу узнать, что такое жизнь».

Таким образом, в старые времена учитель был извес­тен как человек, который может стать смертью для ученика, который может помочь ему умереть, чтобы он смог родить­ся заново. Никодим спросил Иисуса: «Как мне достичь Царства Бога?» — и Иисус сказал: «Ничто не может быть достигнуто, если ты сначала не умрешь. Если ты не ро­дишься заново, ничто не может быть достигнуто».

И это рождение заново — не событие, это постоянный процесс. Человек должен рождаться заново в каждое мгно­вение. Не бывает так, что ты рождаешься заново однажды, и все в порядке, и дело кончено. Жизнь — это постоянное рождение, и также постоянная смерть. Тебе придется уме­реть, потому что ты совершенно не жил. Если ты живешь, тогда тебе приходится умирать в каждое мгновение. Уми­рай для прошлого в каждое мгновение, каким бы ни было прошлое, раем или адом. Что бы то ни было — умри для него, и будь свежим и молодым, и родись заново в это мгновение. Свидетельствуй сейчас — а свидетельствовать ты можешь, лишь если ты свежий.

Напряжение и расслабление

Нужно понять одну вещь. Гипнотизеры открыли один фундаментальный закон; они назвали его Законом Об­ратного Эффекта. Если ты попытаешься что-то делать, не понимая самих основ, результатом будет прямо противо­положное.

Что-то подобное происходит, когда ты учишься ездить на велосипеде. Ты едешь по тихой дороге, где нет ника­кого транспорта, ранним утром и видишь красный миль-ный камень, стоящий у дороги. Дорога шириной в двад­цать метров, и камень очень маленький, но ты пугаешься: ты можешь приблизиться к этому камню и врезаться в него. Ты совершенно забываешь о двадцати метрах до­роги. Фактически, даже если тебе завязать глаза, твои шансы столкнуться с мильным камнем, врезаться в мильный камень были бы меньше, но твои глаза открыты, и вся дорога забыта; ты сфокусировался. Прежде всего, красный цвет очень фокусирует. И ты так боишься! — ты хочешь его избежать. Ты забыл о том, что ты на велосипеде, ты забыл обо всем. Теперь перед тобой сто­ит лишь одна проблема: как избежать этого камня; ина­че ты можешь причинить себе вред; ты можешь в него врезаться.

Теперь столкновение абсолютно неизбежно; ты обя­зательно врежешься в этот камень. И тогда ты удивишь-ся: «Я изо всех сил пытался этого избежать». Фактически, именно из-за того, что ты так старался, ты в него и врезался. Чем ближе ты к нему приближаешься, тем бо­лее стараешься его избежать;

но тем труднее становится его избежать, чем более ты на нем сфокусирован. Он становится гипнотической силой, он гипно­тизирует тебя. Он становится, как магнит.

Это самый фундаменталь­ный закон жизни. Многие люди избегают многих вещей и пада­ют в эти самые вещи. Попытай­ся избежать чего бы то ни было, приложи большие усилия, и ты обязательно упадешь в ту же самую яму. Ты не можешь этого избежать; это не способ этого избежать.

Будь в расслаблении. Не пытайся изо всех сил, пото­му что именно в расслаблении ты можешь осознавать, не в тяжких усилиях. Будь спокойным, тихим, молчаливым.

В чем твое напряжение? Твое отождествление со всевозможными мыслями, страхами — смерть, разоре­ние, падение курса доллара и всевозможные вещи. Это твои напряжения, и они влияют и на тело. Твое тело становится напряженным, потому что тело и ум — это не две отдельные сущности. Тело-ум это одна система, поэтому, когда ум становится напряженным, напряжен­ным становится и тело.

Ты можешь начать с осознанности; тогда осознан­ность уводит тебя из ума и отождествлений ума. Естест­венно, тело начинает расслабляться. Ты больше ни к чему не привязан, и напряжения не могут существовать в све­те осознанности.

Ты можешь начать и с другого конца. Просто рас­слабься, пусть все напряжения отпадут... и когда ты рас­слабишься, ты удивишься тому, что в тебе возникает оп­ределенная осознанность. Они неразделимы. Но начать с осознанности легче; начинать с расслабления немного труднее, потому что даже сама попытка расслабиться со­здает определенное напряжение.

Есть одна американская кни­га — и если кто-то хочет найти как можно больше дурацких книг, Америка для этого — самое луч­шее место. Когда я увидел на­звание этой книги, я не мог пове­рить своим глазам. В названии говорилось: «Ты Должен Рассла­биться», Если в этом есть «дол­жен», как ты можешь расслабить­ся? «Должен» сделает тебя на­пряженным; само это слово тот­час же создает напряжение. «Должен» звучит как Заповедь Господня. Наверное, человек, ко­торый написал эту книгу, ничего не знает о расслаблении и ниче­го не знает о сложностях рас­слабления.

На Востоке мы никогда не начинали медитацию с расслабления; мы начинали медитацию с осознанности. Тогда расслабление приходит само по себе, ты не должен его вынуждать. Если тебе приходится его вынуждать, это создаст определенное напряжение. Оно должно прийти само по себе; только тогда это будет чистое расслабле­ние. И оно приходит...

Если хочешь, ты можешь начать с расслабления, но не по методу американских советчиков. В смысле опыта и внутреннего мира Америка — одно из самых инфан­тильных мест в мире. Европа немного старше — но Вос­ток прожил тысячи лет в поисках своей внутренней сущ­ности.

Америке только триста лет — а в жизни нации три­ста лет — это ничто, поэтому Америка представляет для мира наибольшую опасность. Ядерное оружие в руках Детей... Россия поведет себя более рационально; это ста­рая и древняя страна, обладающая опытом долгой исто­рии. У Америки нет истории. Каждый знает имя своего °тца, имя его отца, вот и все. На этом фамильное древо заканчивается.

Америка — это просто младенец, даже не младенец, зародыш. В сравнении с такими обществами, как Индия и Китай, она даже еще не зачата. Опасно давать таким

людям ядерное оружие.

Есть политические, религиозные, социальные, экономи­ческие проблемы, и они мучают тебя. Начинать с расслаб­ления трудно; поэтому на Востоке мы никогда не начинали с расслабления. Но, если хочешь, у меня есть одна идея, как можно начать. Я работал с западными людьми, и я осознал тот факт, что они не принадлежат Востоку и восточному потоку сознания; они происходят из другой традиции, кото­рая никогда не знала никакой осознанности.

Для западных людей в особенности я создал такие

медитации, как Динамическая Медитация. Когда я прово­дил медитационные лагеря, я использовал Джиббериш как медитацию, и Медитацию Кундалини. Если хочешь на­чать с расслабления, прежде всего нужно делать эти ме­дитации. Они удалят все напряжения из твоего ума и тела, и тогда расслабление будет очень легко. Ты сам не знаешь, сколько ты держишь у себя внутри, и это стано­вится причиной напряжения.

Когда я разрешал Медитацию Джиббериш в лагерях

в горах... Трудно разрешить ее в городах, потому что соседи начинают сходить с ума. Они начинают звонить в полицию и говорить: «Вся наша жизнь разрушена!» Они не знают, что если бы они тоже участвовали, остава­ясь дома, их жизни избавились бы от той ненормальнос­ти, в которой они живут. Но они даже не осознают своей

ненормальности.

Медитация Джиббериш заключалась в том, что каж­дому разрешалось вслух говорить все, что приходит им в голову. И так радостно было слышать, что люди говорят глупости, абсурд — потому что я был единственным сви­детелем. Люди делали всевозможные вещи, и единствен­ным условием было, что нельзя касаться никого другого. Делать можно было что угодно... Кто-то стоял на голове, кто-то другой сбрасывал одежду, оставался голым и бе­гал кругами — целый час.

Один человек каждый день сидел передо мной — на­верное, он был брокером или кем-то в этом роде — и как только начиналась медитация, он сначала улыбался, просто радуясь идее о том, что он собирается делать. Потом он поднимал трубку: «Алло, алло...» И краешком глаза он продолжал смотреть на меня. Я избегал на него смотреть, чтобы не беспокоить его медитацию. Он прода­вал свои акции, покупал... целый час он говорил по теле­фону.

Все остальные делали странные вещи, которые обыч­но сдерживали. Когда медитация заканчивалась, было десять минут для расслабления, и в эти десять минут можно было увидеть, что эти люди просто падают — без всякого усилия, просто потому, что они совершенно уста­ли. Весь мусор выброшен, и они создали определенную чистоту, они расслаблены. Тысячи людей... и нельзя было даже подумать, что вокруг тысячи людей. Люди приходили ко мне и говорили:

— Продли эти десять минут, потому что за всю нашу жизнь мы никогда не испытывали такого расслабления, такой радости. Мы никогда не думали, что когда-нибудь поймем, что такое осознанность, но мы почувствовали, что

она пришла.

Поэтому, если ты хочешь начать с расслабления, сна­чала тебе придется пройти катарсический процесс — Динамическая Медитация, Медитация Кундалини или

Джиббериш.

Может быть, ты не знаешь, откуда происходит слово Джиббериш; оно происходит от имени суфийского мис­тика, которого звали Джаббар — и это была его единст­венная медитация. Кто бы к нему ни пришел, он говорил:

«Садись и начинай» — и люди знали, что он имел в виду. Он никогда не говорил, никогда не читал никаких лекций;

он просто учил людей Джибберишу.

Например, иногда он проводил демонстрацию. Полчаса он говорил всевозможную ерунду на никому не известном языке. Это было его единственным учением — и тем, кто его понимал, он просто говорил: «Садись и начинай».

Но Джаббар помог многим людям стать совершенно молчаливыми. Сколько ты можешь продолжать? — ум становится пустым. Мало-помалу, глубокое ничто... и в этом ничто пламя осознанности. Оно всегда присутству­ет, окруженное твоим Джибберишем. Этот Джиббериш нужно вынести наружу; это твой яд.

То же самое верно в отношении тела — твое тело полно напряжений. Просто двигаться так, как хочет дви­гаться тело. Ты не должен им манипулировать. Если оно хочет танцевать, хочет бежать, идти, кататься по земле — ты не должен этого делать, ты просто позволяешь это. Скажи телу: «Ты свободно, делай, что хочешь» — и ты удивишься: «Боже мой! Мое тело хотело делать все эти вещи, но я его сдерживал, и это создавало напряжение».

Есть два рода напряжения — телесные напряжения и умственные напряжения. Те и другие нужно высвобо­дить, прежде чем ты начнешь расслабляться, и это приве­дет тебя к осознанности.

Но начать с осознанности гораздо проще, и особенно тем, кто может понять метод осознанности, который очень прост. Целый день ты используешь его в своей деятель­ности — машины, транспорт — и даже в городском транс­порте ты выживаешь! А он абсолютно безумен.

Как раз на днях я читал об Афинах. Правительство провело специальное семидневное соревнование для во­дителей такси, и был создан зо­лотой кубок для трех водите­лей, которые лучше всех соблю­дают правила дорожного дви­жения. Но во всех Афинах не нашлось ни единого человека! Полиция начала беспокоиться;

семь дней почти истекли, и в последний день они решили хоть как-то найти трех водите­лей — пусть они не будут со­вершенными, но нужно же кому-то вручить эти призы.

Нашелся один человек, кото­рый ездил точно по правилам, и они очень обрадовались. Они бросились к нему с кубком, но при виде полиции этот человек

поехал на красный свет! Кто хочет напрасно создавать себе проблемы? Полицейские крича­ли: «Подожди!» — но он не слу­шал, он тут же уехал, несмотря на красный свет. Они попыта­лись найти двух других, но ни­кто не останавливался, увидев полицию. И вот через семь дней усилий эти призы все еще ле­жат в штабе полиции, а Афины продолжают жить, как и прежде, радостно...

Ты используешь осознан­ность, даже не осознавая этого, но только во внешних вещах.

Ту же самую осознанность нужно применять и ко внутреннему транспорту. Когда ты закрываешь глаза, перед тобой оказывается транспортный поток мыслей, эмоций, снов, воображения. Начинают вспыхивать всевоз­можные вещи. Делай во внутреннем мире точно то же, что делаешь во внешнем, и ты станешь свидетелем. И как только ты испытываешь этот вкус, свидетельствование приносит такую огромную радость, радость не от этого мира, что тебе хочется делать это больше и больше. Каж­дый раз, когда ты находишь время, тебе хочется двигаться в это больше и больше.

Дело не в определенной позе; дело не в каком-то храме, церкви или синагоге. Сидя в общественном авто­бусе или поезде, когда тебе нечего делать, просто закрой глаза. Это сохранит твои глаза от утомления, если они не будут смотреть наружу, и это даст тебе достаточно вре­мени, чтобы наблюдать себя. Эти мгновения могут стать мгновениями самых прекрасных опытов.