ПУТЕШЕСТВИЕ В БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬ 3 страница

Опыт полной сенсорной депривации позволяет испытать эти переживания во всей полноте, но боль­шинству людей он по техническим причинам недосту­пен. Зато всем доступна практика ши-не, позволяю­щая пережить все то же самое, но более плавно и не­торопливо, не подвергаясь столь серьезному риску психической травмы. Практикуя ши-не, мы узнаём все в свое время и не раньше, чем очередная порция опы­та будет усвоена и займет подобающее ей место в кон­тексте обыденного восприятия. И довольно скоро практика ши-не выявит замкнутую в себе дуалисти­ческую систему доказательств, которую мы выстраи­ваем в подтверждение собственного бытия: «Чтобы существовать, я должен постоянно знать, что я суще­ствую. Чтобы я не сомневался в этом знании, мне необходимы постоянные доказательства моего суще­ствования, наглядно демонстрирующие мою устойчи­вость, неизменность, самостоятельность, целостность и определенность».

Ши-не ставит нас лицом к лицу с тем фактом, что терзающий нас страх небытия есть одновременно и первопричина двойственности, и про­блеск нашей безначальной просветленности. Таким образом, наше недоверие к природе своего бытия в действительности совершенно оправданно. Но беда в том, что недоверие это обычно направлено на ложную цель. Вместо того чтобы усомниться в понятийных критериях, которыми мы по привычке мерим наше существование, мы не доверяем открытому простран­ству бытия как таковому. А практика ши-не помогает понять, что определения, которыми мы пользуемся, — это преграда. Нам становится ясно, из чего состоит эта преграда: из ощущения собственной нереальности, из страха и одиночества, смятения и апатичной скуки. Практика ши-не стимулирует все эти чувства. Сама жизнь тоже возбуждает их — но не столь явственно и целенаправленно. Итак, до тех пор, пока мы упорству­ем в попытках сохранить привычные определения на­шей сущности, практика ши-не и сама наша жизнь остаются источниками дуалистического дискомфорта и в то же время дуалистических «лекарств» от него. А вездесущий дуализм, в свою очередь, и заставляет нас постоянно подыскивать определения. Так что практика ши-не в каком-то смысле вынуждает нас волей-неволей отдохнуть от этой борьбы.

Сама природа бытия и способствует, и в равной мере препятствует поиску определений. Проблема в том, что мы хотим контролировать этот процесс — так, как если бы не были связаны с тем, что нас определяет. На са­мом деле это сложнейшая процедура, но мы так при­выкли к ней, что почти ее не замечаем. Вместо того чтобы открыться процессу постоянной смены самоопределений (и в том числе периодам полной неопреде­ленности), мы требуем для себя единоличного господ­ства над той совокупностью процессов определения и снятия определений, что и составляет поток реально­сти.

Но обрести контроль такого рода невозможно: ведь для этого каждый индивид должен был бы занимать жестко фиксированное положение в рамках жестко фиксированной Вселенной. Каждый работник какой-либо фирмы хочет быть директором этой фирмы и самостоятельно определять политику, но это невозможно, все не могут быть директорами. Вселенная, населенная множеством индивидов вечно изменяется вследствие желаний этих индивидов, но никогда не сможет прийти к консенсусу. Практика ши-не разрушает наши определения личного эго, в чем бы они ни заключались, и выявляет — или бесовски озорно, или дьявольски же­стоко — то, как крепко мы в эти определения верим. Одним — грациозно, другим — грозно, но всегда с полной неотвратимостью ши-не дает понять, что существование без личных определений возможно и даже предпочтительно.

 

Глава 5

ОКЕАН И ВОЛНЫ

 

На самом деле ничего «плохого» с нами не происхо­дит. Но опытное переживание погруженности в мир и принадлежности к нему способно кого угодно потряс­ти до основания и привести в замешательство. В ответ на бескомпромиссное совершенство проявленной ре­альности в нас могут пробудиться чувства незащищен­ности, уязвимости, неполноты, несоответствия или потерянности. Поэтому большинство религий скорее проповедуют уход от мира, чем призывают к проник­новению в сущность этого потрясения и замешатель­ства. Но на самом деле в природе нашего мира нет ничего «дурного» или «неправильного». Нет ничего «дурного» и в нашем чувственном восприятии. С точки зрения дзогчена ни в чем нет ничего дурного: все сущее совершенно. Но откуда, в таком случае, берется это ощущение «неправильности»? Что это за чувство неполноты, и каково его происхождение?

Пытаясь установить, что же не так с окружающим миром, с нашим телом или с полем нашего восприя­тия, мы можем обозначить эту «неправильность» лишь в соотнесении с неким ощущением «правильности». Для этого необходимо некое беспроблемное или утопическое представление о том, как все должно об­стоять на самом деле. На первый взгляд может пока­заться, что подобная утопия должна заключать в себе некий намек на просветление, однако в своих пред­ставлениях об утопии мы, как правило, отвергаем ре­альность нашего истинного положения, а, следователь­но, создаем всего лишь очередную дуалистическую конструкцию. Дуалистической она оказывается пото­му, что в ходе ее построения мы проецируем на реаль­ность теоретическую схему разделения на «чистое» и «нечистое». Но возможен и другой подход к понима­нию реальности. Выйдя за пределы противоположно­стей — таких, как грех и святость, мирское и священ­ное, боль и отсутствие боли, невежество и знание, путаница и ясность, сансара и нирвана, — мы сможем уловить образ нашей ситуации, реальность которой пребывает вне поляризованных параметров.

Если встать на позицию восприятия, отличающую ши-не, если просто молча наблюдать воспринимаемое нами окружение, сможем ли мы сказать, что в нем чего-либо не хватает? Чем еще оно должно обладать, кроме того, чем оно является! И если мы заглянем в самих себя в поисках того, чего может не хватать нам, — удастся ли нам прояснить сущность этой «не­достачи»? Чем еще должны мы обладать, кроме того, чем мы являемся? Что это за чувство «неполноты»? Откуда оно берется, если мы не можем обнаружить для него никакого основания? Вопросы эти могут пока­заться странными, но на самом деле они помогут нам глубже понять значение слова дзогчен — «несотворен­ная самосущая полнота».

Опыт погруженности в мир и принадлежности к нему и впрямь потрясает и вводит в замешательство. Но, быть может, существует способ перевести это пе­реживание в иной, более широкий план, в котором за­мешательство преобразится в изумление и восхищение чудом? Испокон веков вдохновенные мыслители пытались подступиться к вопросу о природе бытия. Но ни одна философская система, ни одна мистическая космоло­гия, с точки зрения большинства людей, так и не от­ветила на этот вопрос. Нельзя утверждать, что ответ на него обязательно должен существовать. Но нельзя и утверждать, что ответа нет. Можно утверждать лишь, что мы желаем узнать его, поскольку вопрос о погру­женности в мир и принадлежности к нему — вопрос прилипчивый и опасный. Иногда эта опасность слад­ка, как мед на лезвии клинка. Лизнув лезвие, мы вос­клицаем: «О, как сладко!» А потом приходят боль и страдание.

Одни скажут: «Мед — штука коварная и нехорошая. Лучше не трогать его, а не то порежешься». При таком подходе лезвие жизни воспринимается как нечто не­приятное. Другие спросят себя: «Что бы такое приду­мать, чтобы полакомиться медом, не порезавшись?» Подход здесь другой, но результат тот же самый: лез­вие жизни опять-таки рассматривается как нечто, чего следует избегать. Третьи скажут: «На самом деле здесь нет ничего, кроме лезвия. Жизнь — это только боль и ничего, кроме боли; следовательно, пресечение жиз­ни есть освобождение от страданий. Тот, кто придерживается тако­го образа мысли, отрицает сладость меда. Наконец, найдутся такие, кто заявит: «На самом деле важен толь­ко мед. Что с того, что я порежусь? Зато я смогу вку­сить сладость!» Сторонники этого подхода принима­ют и мед, и лезвие, но разделяют опыт на «хороший» и «плохой». Однако на самом деле сладость меда и острота лезвия — это единый опыт. Если вы воплоти­лись в человеческом облике, вы вкушаете мед на лез­вии клинка. И если вы живете ради меда, а лезвие воспринимаете как неизбежный «профессиональный риск», то рано или поздно вас постигнет одно из двух разочарований: либо сладость меда обернется для вас тошнотворной приторностью, либо лезвие изранит вас до крови.

Что значит вкушать мед на лезвии клинка? Значит ли это отвергнуть то или иное или обе эти стороны опыта с тем, чтобы искать ответ в небы­тии? Или напротив — принять весь опыт в его сово­купности, принять бытие как оно есть и тем самым освободиться от двойственности?

Бывают мгновения медовой сладости, когда чувству­ешь, что мог бы жить вечно. И это верное ощущение: такие мгновения и впрямь принадлежат вечности. Но если мы начинаем цепляться за эту вечность, она тот­час сжимается до самого обычного мига повседневной жизни: и в нас, и вокруг нас не остается ничего, кроме искусственных разграничений и противопоставлений. Продолжая лизать лезвие, когда мед уже кончился, мы попросту искалечимся — аналогия неприятная, но точная.

К счастью или к несчастью, жизнь состоит не толь­ко из подобных крайностей. Поскольку просто быть, не располагая доказательствами бытия, нам кажется слишком трудно, мы пытаемся использовать явления, попадающие в поле нашего восприятия, в качестве таких доказательств. Мы не в состоянии просто отдать­ся своим ощущениям и насладиться разворачиваю­щимся перед нами представлением. Нам во что бы то ни стало надо все потрогать, а потрогав — схватить. А стоит что-нибудь схватить, как мы тотчас это при­сваиваем, начинаем защищать от посягательств, объяв­ляем своей собственностью, придумываем ему приме­нение и отгораживаемся вместе с ним от остального мира. Все, чего бы мы ни коснулись, неизбежно при­липает к нашим рукам, словно мы обмакнули их в горшок с медом и так и не удосужились вымыть.

В том, чтобы пребывать в мире, нет ничего плохого, и постигая совершенство мира на опыте, мы волей-неволей задаемся вопросом — и вопрос этот, как уже говорилось, опасный и прилип­чивый. Однако ответ не заставит себя долго ждать, если мы вспомним, что у нас просто-напросто липкие руки, а значит, надо вымыть их — отмыть в пустоте. Практи­ка ши-не мало-помалу развивает в нас способность прикасаться к различным предметам и явлениям так, чтобы они не прилипали к рукам.

Рассмотрим эти идеи применительно к опыту четы­рех йог. В нёндро четырех йог, согласно откровению Аро Лингмы, процесс соотнесения — это процесс привязывания к мыслям в поисках доказательств суще­ствования. Процесс соотнесения — это замкнутый круг бесконечных разочарований. А практика ши-не выяв­ляет этот процесс и наглядно показывает, чем на самом деле мы занимаемся. Мысли становятся ориентирами в процессе соотнесения только благодаря тому, что мы цепляемся за привычные схемы. Но сами по себе мыс­ли, идеи, образы, чувства, ощущения, люди, места и вещи вовсе не являются ориентирами. Сами по себе они не обладают никакими качествами, пригодными для со­отнесения. И только из-за страха перед небытием мы низводим все явления до условных ориентиров.

Явления внешнего мира перегружены вторичными функциями, которые мы приписываем им ради удоб­ства из практических соображений. Красное небо на закате предвещает хорошую погоду. Красное небо на рассвете предвещает дождь. Но эти смыслы не зало­жены в данный феномен от природы, а лишь припи­сываются ему. Точно так же обстоит дело и с явлени­ями внутреннего мира. Но, практикуя сидение, мы обнаруживаем, что вторичная функция мысли — обес­печивать доказательства нашего существования. Ли­шаясь мыслей, мы лишаемся ориентиров для соотне­сения. Лишаясь мыслей, мы лишаемся подтверждений своей устойчивости, неизменности, самостоятельнос­ти, целостности и определенности. Ши-не — это ме­тод привыкания к такому состоянию.

В повседневной жизни постоянный поиск ориен­тиров искажает опыт существования, делая его по большей части неудовлетворительным. Это недоволь­ство раздражает и мучит нас, но мы его терпим, чтобы удовлетворять более важную для нас потребность — потребность в самоопределении. Ведь поиск ориентиров позволяет нам отвлекаться от бытия, забываться в непрерывных попытках «быть», — а это «быть» мы неизменно отождествляем с «заниматься чем-либо». Мы занимаемся «поддержанием своей устойчивости», «своей неизменности», «своей самостоятельности», «своей целостности», «своей определенности». Главное заблуждение здесь состоит в том, что бытие оценива­ется только в категориях формальных качеств. При­нимая бытие и небытие за взаимоисключающие поня­тия, мы обрекаем себя на бесконечное блуждание в круговороте недовольства и мучительных недоразуме­ний. Распределяя воспринимаемые явления по шкале их относительной ценности, мы оставляем за собой лишь три возможных типа реакции на каждое из них; влечение, отвращение или безразличие.

Если то, что мы воспринимаем, подкрепляет наши личные опреде­ления, возникает влечение. Если наши личные опре­деления оказываются под угрозой, возникает отвраще­ние. Если же воспринятый феномен не подкрепляет наши личные определения, но и не ставит их под уг­розу, мы относимся к нему с безразличием. Все, что невозможно включить в систему соотнесений, мы по­просту игнорируем. Ничто не воспринимается как таковое: весь наш опыт согласуется с нашей потреб­ностью в определениях, а следовательно, все явления классифицируются в соответствии с тем, насколько они удобны в качестве ориентиров для соотнесения. В мысли самой по себе нет ничего дурного, хотя в свете некоторых наставлений к медитации может показаться, что это не так. Согласно дзогчену, мысль — это естественная функция ума. Мысль — столь же ес­тественное проявление нашего физического существо­вание, как и другие формы чувственного восприятия. Но как только мы осознаем, что ум — это океан про­странства, лишенный всяких соотнесений, дуалисти­ческий узел страха развяжется сам собой. Погружаясь в это пространство, мы совершим потрясающее откры­тие: избавиться от соотнесений не значит умереть.

Если мы сможем естественно и без усилий поддер­живать присутствие, не впадая в дремоту и забытье, то в нас пробудится спонтанная ясность. Звезды зажгут­ся в небе, и сияние их отразится в океане бытия, сво­бодном от каких бы то ни было соотнесений.

 

Глава 6

ПОЛЕТ

 

Осознав вещи, прежде казавшиеся невероятными, многие испытывают настоящее потрясение. Но тот, кто готов это вытерпеть, с радостью примет возможность понять идеи, выходящие за рамки традиционной логи­ки. На этом этапе постижения первой из четырех йог традиционная логика уже не покажется таким серьезным препятствием, как в начале пути. Выполняя упражнения, описанные в предыдущих главах, вы уже обрели опыт, позволяющий немного раздвинуть тесные границы тра­диционной логики. Вы уже составили некоторое пред­ставление о том, что лежит за ее пределами. Но прежде чем пуститься в полет над неизведанными территория­ми, вам предстоит еще практиковаться в сидении, пере­межая упражнения чтением очередных глав.

Мы рекомендуем откладывать книгу и переходить к практике сидения всякий раз, как наши объяснения покажутся непонятными. В этом и заключается упраж­нение, сопутствующее данной главе. Вам предстоит ус­воить эту практику, согласовав ее с прочитанным ма­териалом и с теми объяснениями, которые вы не смогли понять с первого раза. Возможно, это упражнение вам и не понадобится, но мы все же советуем практи­ковать сидение хотя бы по полчаса в день, пока вы читаете эту книгу, — это поможет установить личную, подтвержденную опытом связь с прочитанным мате­риалом. Эта книга — практическое руководство, по­этому читать ее не практикуя имеет смысл только тем, кто уже обладает соответствующим опытом или при­обрел тесную связь с излагаемым учением.

Итак, как только вы почувствуете, что теряете нить объяснений, пытайтесь понять их в процессе сидения. Нет ни малейшего смысла принимать наши объясне­ния слепо на веру. Все, что вы приняли на веру, но не согла­совали с непосредственным опытом, рано или поздно превращается в препятствие. Чтобы установить, на­сколько точны и полезны для вас эти объяснения, при­бегайте к методу ши-не. Понимать объяснения можно либо на основе непосредственного узнавания, рождающегося из практики, либо благодаря проблеску без­начальной просветленной природы. Эти слова — трам­плин для прыжка в область отсутствия всяких соотне­сений. Трамплин этот сложен из идей, призванных подорвать основы самих идей. Он поможет вам войти в пространство, лишенное каких бы то ни было ори­ентиров, и нырнуть с головой в понимание безгранич­ности того, что мы собой представляем.

Эта же рекомендация относится к постижению всех буддийских методов и всех устных наставлений, получаемых от Учителя. Здесь настало время подробнее обсудить два тер­мина, которые в дальнейшем помогут нам описывать способы усвоения разного рода материалов. Эти тер­мины — традиционная логика и ясно осознанное рассуждение. Традиционная логика — это то, что счита­ется приемлемым в этом мире, А ясно осознанное рас­суждение основывается на опыте, выходящем за пределы традиционной логики. Вот почему штурмо­вать стены ясно осознанного рассуждения, вооружив­шись тараном традиционной логики, совершенно бес­полезно. Все, что сейчас в наших силах, — это спро­сить, как нам выйти на такой уровень опыта, на котором мы сможем иметь дело с ясно осознанным рассуждением. Ответ на этот вопрос дают различные методы подготовки, первый из которых и есть прак­тика ши-не. Приобретя некоторый опыт сидения, мы входим в сферу нового опыта, из которой исходит поток ясно осознанного рассуждения. А открывшись этому потоку, мы получаем стимул выводить все но­вое знание па опытный уровень. Чем дольше мы прак­тикуем сидение, тем более открытыми становимся. Постепенно мы избавляемся от ограничений тради­ционной логики. И рушатся так раздражавшие нас некогда преграды между узкой областью нашего по­нимания и более обширными территориями ясно осознанного рассуждения.

 

Упражнение 4

 

Сядьте в удобной позе, сохраняя бдительность. До­бейтесь того, чтобы ваше осознание присутствова­ло только в выдохах.

Вдохи пусть происходят сами по себе. Пусть все ваши переживания с каждым выдохом растворяются в пустоте. Если вы почув­ствуете, что отвлеклись от присутствия в выдохах, просто вернитесь к нему и оставайтесь в нем. Если возникают мысли, пусть они с каждым выдохом растворяются в пустоте.

Выполняйте это упражнение в течение получаса. Наблюдайте за тем, как все происходит. Если вы привыкли сидеть дольше — сидите столько, сколь­ко обычно. И наблюдайте за тем, как все проис­ходит.

 

 

Упражнение 4 (пояснения)

 

Это заключительный этап практики ши-не с формой. Вы отпустили вдох и теперь просто позволяете ва­шему выдоху растворять все мысли и мысленные образы в пустоте. Возможно, вы и раньше пережи­вали опыт, который можно назвать «промежутками между мыслями», и ваша реакция была подобной тому, что описывалось в предыдущих главах. Но с чем бы вы ни сталкивались на практике до сих пор, сейчас самое главное — избегать целенаправленно­го поиска таких промежутков. Такой поиск обречен на провал. Ухватиться за этот промежуток невозмож­но — потому что он возникает лишь тогда, когда мы перестаем за что бы то ни было хвататься. Возмож­но, вы заметили, что мысль или мысленный образ, возникший при вдохе, просто растворяется в пус­том пространстве вместе с выдохом, в результате чего в конце каждого выдоха возникает промежу­ток между мыслями. Продолжая выполнять это упражнение, вы обнаружите, что постепенно эти промежутки удлиняются и начинают охватывать уже несколько вдохов и выдохов. На этом этапе появля­ется возможность перейти к практике ши-не без формы.

Не исключено, что в процессе сидения вы испод­воль будете отвлекаться или же вас незаметно нач­нет клонить в сон. Эти проявления энергетическо­го дисбаланса можно скорректировать с помощью простых физических упражнений. Если вы почув­ствуете, что вас охватывает дремота, трижды вскинь­те голову. Но соблюдайте меру: если движения бу­дут слишком резкими, у вас может разболеться шея, а если недостаточно резкими — упражнение просто не подействует. Если же вы почувствуете, что по­стоянно отвлекаетесь и не можете спокойно усидеть на месте, трижды резко наклоните голову. Выполнив это упражнение, возвращайтесь к прак­тике ши-не, а если понадобится — повторите его снова.

Если вы увлекаетесь затяж­ными прыжками с парашютом, то испытываете необыкновенные переживания. Такие, которые другим людям будет очень трудно понять, пока они не испытают сами то, что испытали вы. Вы выпрыгиваете из самолета. О ужас... о чудо! Вы совершили настоящее безумство. Только что вы ле­тели в таком замечательном самолете — и вдруг ни с того ни с сего решили выпрыгнуть из него!.. Поначалу вы падаете как камень. Падаете с ускорением 9,8 м/с². И ускоряе­тесь, пока не достигнете предельной скорости сво­бодного падения. Она составляет около 240 км/ч, и достигнете вы ее примерно за семнадцать секунд. Звучит устрашающе, но стоит вам достигнуть этой скорости, как произойдет кое-что утешительное: вам покажется, что вы перестали падать и просто пари­те в воздухе.

Вы даже сможете увидеть, как закругляется земля на горизонте. До некоторой сте­пени вы приобщитесь к мировосприятию орла — ценный опыт для любого йога. Когда земля наконец приблизится, вы дернете за кольцо — и раскроется парашют. Тут опять произойдет нечто неожиданное. Вы по-прежнему не будете чувство­вать, что падаете, но, когда посмотрите вниз, вам покажется, что земля сама надвигается на вас. Пора сгруппироваться и приготовиться к посадке. Вот и все. Вы вернулись в обыденную действительность.

А теперь представьте, что вам пришлось обсуждать свой опыт затяжного прыжка с каким-нибудь закоренелым рационалистом-консервато­ром! Вы скажете: «Как ты можешь со мной спорить, если сам никогда не испытывал ни­чего подобного?» А рационалист в ответ заявит, что вы должны уметь описать любой опыт в привычных каждому понятиях. Должно быть, вы скажете, что подобная дискуссия не имеет смысла, и если ваш рационалист не готовится узнать на собствен­ном опыте, что такое затяжной прыжок, ему сле­дует просто принять все на веру. Но рационалист, скорее всего, возмутится и заявит, что ваше опи­сание нелепо. «Разве можно не чувствовать, что па­даешь, когда на самом деле ты падаешь? — скажет он. — Разве может казаться, что земля сама надви­гается на тебя, когда в действительности это ты к ней приближаешься?» Но с позиций вашего опыта эти аргументы покажутся бессмысленными и скуч­ными. Вы скажете: «Попробуй сам — и увидишь. Вот тогда и поговорим». Но если ваш собеседник боится летать, он не сможет убе­диться в вашей правоте на собственном опыте. Он никогда не поймет, о чем вы говорите. Возможно, он лишь скрывает свой страх полета, требуя обо­сновать ваши переживания интеллектуальными ар­гументами и доказать на словах, что затяжной пры­жок и в самом деле чего-то стоит, — а до тех пор он будет считать его лишь пустой тратой времени, неспособной порадовать его никакими новыми и необычными переживаниями. Разумеется, вы его пожалеете. Вам будет обидно, что этот человек не желает выйти за пределы своих привычных схем рассуждения и открыться новому опыту. Но едва ли вам захочется ради него втискивать свой соб­ственный восхитительный опыт в узкие рамки традиционной логи­ки: вы понимаете, что переубедить этого упрямца почти невозможно.

Традиционная логика может стать сред­ством уклонения, уловкой, к которой мы прибега­ем, чтобы не пришлось признаваться себе в своих страхах. Мы готовы до бесконечности выдвигать ра­зумные доводы против прыжка с парашютом. Но не проще ли от­бросить все эти изощренные отговорки и честно признать, что мы просто боимся летать? Признать свое нежелание отказаться от определений — это большой шаг вперед, шаг к пониманию того, каков ты есть на самом деле.

Признав страх полета, мы получаем возможность исследовать природу этого страха. Стоит сделать этот первый шаг — и страх уже ос­лабит свою хватку. С ним уже можно будет рабо­тать. Сама мысль о сидении превратится из скучной идеи в захватывающее путешествие. Перед по­садкой в самолет для первого прыжка инструктор обычно обращается к новичкам с предупреждени­ем, которое многим кажется зловещим: «Един­ственный человек, который вернется на землю в этом самолете, — пилот. Вы купили билет в один конец». Раз уж взлетел, прыгай!

 

Глава 7

ПУТЕШЕСТВИЕ В БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬ

 

Моря и океаны Земли лишены ориентиров — в том смысле, что в открытом море не видно берегов. Прав­да, днем мореплаватель может ориентироваться по солнцу, а ночью — по звездам. Но эта возможность не заложена в природе солнца, луны и звезд: никто не предназначал их для этого целенаправленно. Оке­ан Ума также лишен ориентиров, но игра явлений ума, рождающихся в его беспредельности, допускает понятийную ориентацию. Однако возможность слу­жить ориентирами не заложена в них преднамерен­но: это просто игра порождений природы ума. Поня­тия возникают как случайным образом, так и струк­турированно, как в свободном течении, так и в устремлении к той или иной цели. Явления ума скла­дываются в яркие картины, украшающие реальность в соответствии с основополагающей природой состра­дания.

До сих пор мы исследовали течения, оживляющие поверхность океана ума. Мы исследовали потребность в определении «Я» как чего-то устойчивого, неизменного, самостоятельного, целостного и определенного. Теперь же настало время вглядеться в саму поверхность океана ума, сверкающую в свете солнца и поблески­вающую в свете звезд. Этот взгляд есть открытость, взгляд через прозрачность наших отношений с ориен­тирами.

Чистое обнаженное присутствие бытия^; вызывает у нас двойственные реакции, а потому ткань нашего жизнен­ного опыта сплетается из невероятных игр. Мы ведем себя так, словно то, чем мы являемся, никак не связано с тем, где мы находимся, а «Я» никак не связано с тем, что это «Я» называет внешним миром. Эти сансарические домыслы порождают философию, оправдываю­щую произвольное установление и нарушение связей: мы считаем, что вольны ограждать себя от всего, что пред­ставляется нам неудобным. Но в непосредственном опы­те существования эта сансарическая философия зачастую входит в конфликт с естественной философией реаль­ности, В соответствии с этим естественным, свободным состоянием реальности всё исподволь влияет на всё, все вызывает перемены во всём, и всякая попытка создать внутри нее изолированную реальность натолкнется на невероятное множество проблем.

Всякая область интереса или вовлеченности (в кото­рую человека увлекает его восприятие) находится в процессе непрерывных изменений. Нет неизменных объектов. Нет неизменных ситуаций. Нет неизменных существ. Нет неизменной жизни. Ткань бытия — это «подвижная сеть», магически проявленное переплете­ние бесчисленных измерений. Само существование — это подвижная сеть, нити которой суть энергия формы и пустоты — бытия и небытия. Образ или структура любого индивидуального бытия вызывает колебания во всей сети, частью которой оно является. Натяжение нитей ослабляется или усиливается, что отражается на всей сети в целом. Невозможно действовать, не влияя на все сущее и не испытывая, в свою очередь, влияния всего сущего. Каждая структура влияет на другие и порождает новые структуры. Упорядоченные структу­ры рождаются из хаоса и вновь обращаются в хаос. Порядок и случайность танцуют рука об руку, каждое явление происходит и влияет на другие явления: круги, расходящиеся по воде, сталкиваются с другими расхо­дящимися кругами, рыба, выпрыгивая из воды, хватает мошку, дикий гусь взмывает в небо, ветер дует, ребенок на берегу бросает камешки в озеро.

Ни одно событие в этой текучей сети не происходит независимо от остальных. Изоляция невозможна. Не­возможно полностью отгородить себя от того, что мы воспринимаем как «внешний мир». Мы — части­цы океана, в котором каждая капля передает соседним каплям либо свою нагретость, либо свою соленость.

На основе практики ши-не постепенно развиваются другие практики, в которых кругозор опыта становится еще шире, раскрывая пе­ред нами еще более масштабные и яркие картины вза­имосвязанности всего сущего. Ши-не — врата в состо­яние свободы, где индивидуальное существование не исключает океанического мировосприятия. Стоит нам осознать взаимосвязь между рыбой и океаном на опы­те, как становится ясно, что многие явления, прежде казавшиеся нам взаимоисключающими, — это лишь различные грани нашего безначального просветления. Итак, попытаемся понять, что такое океаническое мировосприятие. Обычно оно присуще лишь грудным младенцам и некоторым мистикам. Это не означает, что все младенцы просветленны: просто обширный спектр человеческого опыта включает в себя среди прочего и отблески просветления. В случае с младен­цем океаническое мировосприятие проявляется как характерная для маленького ребенка неспособность отличать себя от матери и от окружения в целом. Со­гласно учению внутренних ступеней ваджраяны, каж­дое проявление двойственности динамически связа­но с качеством недвойственности. Так и тип воспри­ятия, который мы называем океаническим, входит в сферу человеческого опыта вообще, а не только в область переживаний, открывающихся при медита­ции. В ходе психологического развития ребенок с возрастом переходит на стадию индивидуализации. Но, как правило, индивидуализация достигается лишь ценой утраты океанического мировосприятия. Никто и ничто не побуждает ребенка удержать какие-то сред­ства доступа к океаническому восприятию мира.

Индивидуализированный опыт порождает такие формы эпистемологии, в которых творец отделен от творения, а все существа представляются четко опреде­ленными и самостоятельными сущностями. И напро­тив, океанический опыт порождает формы эписте­мологии, в которых творец неотделим от творения, а индивидуальность живых существ представляется ил­люзорной. С обыденной точки зрения резонно было бы предположить, что полностью проявленный океаниче­ский опыт несовместим с индивидуализированным опытом, развитым в совершенстве. Кажется, совместить два эти подхода можно лишь в ущерб обоим. Но подоб­ное рассуждение основано на двойственном восприятии, способном представить неразделимость двух этих тради­ционно противопоставляемых типов опыта лишь как некое сочетание или компромисс. Не двойственное же восприятие не подразумевает ни ухода в инфантилизм, ни какого-либо чередования двух взаимоисключающих форм мироощущения. Опыт просветления выходит за рамки обоих подходов — и океанического, и индивиду­ализированного: он принадлежит беспредельности, в ко­торой все подобные разграничения теряют смысл.