Миссис Фрэнкс, старая подруга 2 страница
Патти со смехом крикнула Баду в аппаратную:
— Эй, Бад! Поспешил с миссис Шимфизл? Вот удивилась бы она, если б слышала! Что ж… добро пожаловать обратно в мир живых, миссис Шимфизл!
* * *
Когда объявление передали по радио, Лютер Григз был уже в другом штате, где нужная радиостанция не ловилась, и по-прежнему думал о том, как много сделала для него мисс Элнер. Что греха таить, он отсидел полгода за то, что обчистил фургон папаши и его второй супружницы, пока те были в Нэшвилле на концерте Клинта Блэка. Взял он лишь то, что принадлежало ему по праву, — охотничьи ботинки, ружье, четыре серебряных доллара с портретом Кеннеди и телевизор, который папаша прибрал к рукам, когда вышвырнул сына из дому. Но Лютера все равно судили за кражу со взломом, и Элнер прислала ему в тюрьму инжирное варенье с запиской:
Дружок, об одном тебя прошу: не вздумай делать татуировки.
Лютер мечтал о наколке: огненный меч с надписью «Храни Бог», однако ради мисс Элнер отказался от этой затеи. Среди его ровесников и ровесниц лишь у него одного не было ни татуировок, ни даже кольца в носу, а все потому, что он не хотел огорчать мисс Элнер. Эх, на похороны не успеть… Когда-то Элнер просила Лютера прийти на ее похороны, чтобы помочь нести гроб, но потом передумала, решив, что кремация веселее. Лютер расстроился: он-то мечтал, как войдет в церковь, а за спиной его будут шептаться: «Это Лютер Григз. Она в нем души не чаяла. Он ей был как сын». И все такое прочее. Наверное, после похорон он стоял бы среди ее родни, может быть даже рядом с Линдой, и всем пожимал руки. А потом его позвали бы на поминки. Как проходят похороны, Лютер знал лишь понаслышке, но уж если ему доверили нести гроб, без него нигде не обошлись бы. Раньше при одной мысли его распирало от гордости, а теперь что? Мисс Элнер умерла, и у него никого больше нет на целом свете, даже карточки мисс Элнер не осталось. Как-то летом он работал помощником дезинсектора и захаживал в красивые дома, уставленные семейными фотографиями. Фотографий своей семейки Лютеру, конечно, не надо, зато от портрета мисс Элнер в рамке он бы не отказался. Поставил бы на самое видное место, на комод.
По дороге Лютер все обдумал: нужно будет попросить у миссис Уоррен фотографию мисс Элнер ненадолго, отнести в фотостудию в универмаге «Уолмарт», и пусть там сделают копию. Жаль, нет карточки, где они вдвоем. Разве что сфотографироваться в студии, а там сделают монтаж, будто они вместе? Кстати, в сувенирном магазине, рядом с искусственными цветами, помнится, он видел очень подходящие рамки.
Счастливые врмена
15:38
Пока Элнер просвечивали от макушки до пяток, она заскучала и пожалела, что не взяла у медсестры наушники. Чтобы скоротать время, прикрыла глаза и унеслась мыслями далеко-далеко, на много лет назад. Вспомнилась ей старая ферма; вот ее муж Уилл, пашет на муле далеко в поле и машет ей рукой. Элнер улыбнулась невольно при мысли о самом лучшем времени дня, когда Уилл, закончив работу, барабанил в дверь и звал: «Эй, где моя красотка-женушка?» Позже Уилл выходил из ванной и они садились за сытный ужин — мясо, свежие овощи, сладкое, — а остаток вечера вместе слушали радио или читали. Спать ложились в полдевятого, в крайнем случае в девять.
Уилл был родом из Кентукки. С Элнер он познакомился, когда колесил по стране, держа путь в Калифорнию, и отец Элнер, жена которого умерла шесть лет тому назад, нанял его на пару недель поработать на ферме. Элнер, старшая из девочек, хлопотала по хозяйству и растила младших сестренок. В те две недели Элнер кормила Уилла, но не услышала от него и пары слов, кроме «очень вкусно» и «спасибо, мэм».
В день его отъезда Элнер с отцом и сестрами сидели на крыльце. Уилл подошел, снял шляпу и сказал:
— Мистер Нотт, могу я перед отъездом поговорить с вашей дочерью?
Генри Нотт, двухметровый богатырь, кивнул:
— Конечно, сынок. Валяй, не стесняйся.
Уилл был парнишка тихий, но Элнер понравился, и она рада была, что ему приглянулась одна из ее сестер. Наверное, Герта — стройная, рыжеволосая. Или Ида — зеленоглазая красавица-брюнетка. Ей всего шестнадцать, но от парней уже нет отбоя. Элнер, рослая и крепкая, пошла в отцовскую породу; женихов у нее никогда не водилось, да в тени красавиц-сестер она и не надеялась на жениха. Однако в тот день коротышка Уилл Шимфизл — полтора метра с кепкой и пятьдесят килограммов цыплячьего веса — со шляпой в руке шагнул прямо к ней.
— Элнер-Джейн… — начал он, откашлявшись. — Как только скоплю денег на свою ферму, я намерен вернуться и попросить вашей руки. Вот что мне нужно узнать до отъезда: могу ли я надеяться?
Элнер предложение застало врасплох. Она вспыхнула, подскочила и со слезами на глазах кинулась в дом. Не зная, что думать, Уилл обратился к мистеру Нотту за помощью:
— Сэр, это «да» или «нет»?
Отец Элнер был ошарашен не меньше.
— Запросто могло быть и то и другое, сынок, — попробуй пойми этих женщин. Схожу-ка разузнаю. — Он последовал за дочерью и постучал в дверь спальни: — Элнер! Парнишка ждет ответа, скажи что-нибудь. Не уйдет ведь!
Элнер за дверью разрыдалась еще громче. Отец отворил дверь, вошел и сел рядом с ней на кровать. Элнер подняла на него заплаканные глаза:
— Я не ожидала… Что ответить? Не знаю…
Отец погладил ее по руке:
— Сама решай, детка. Подойдет тебе эдакая малявка в мужья или нет?
По щекам Элнер в три ручья лились слезы.
— Кажется… да, папа, — сказала она и зарыдала пуще прежнего.
— Думаешь? — Настал черед отца удивляться. Такого он явно не ожидал. Хоть ему и больно было отпускать от себя Элнер, но он ответил:
— Что ж, ласточка, для мужа он, конечно, мелковат, зато работник отменный, и если он тебе по сердцу, так и скажи. Выйди и дай согласие.
— Не могу. Лучше ты.
Отец возразил:
— Ему бы, дочка, это услышать от тебя… Ну да ладно. — Он поднялся, вышел на крыльцо и произнес, удивленно качая головой: — Ничего не понимаю, сынок. Она согласна.
Младшие сестры с радостным визгом бросились в дом, к Элнер. Уилл, сияя от счастья, шагнул навстречу мистеру Нотту и пожал ему руку.
— Спасибо вам, сэр, спасибо. Передайте ей, что я скоро вернусь.
— Передам. — Мистер Нотт взял Уилла за плечо, отвел в сторонку и сказал тихо, чтобы никто не слышал: — Знаешь, сынок, что тебе досталось самое лучшее?
Уилл посмотрел ему прямо в глаза:
— Да, сэр, знаю.
Уилл сдержал слово — вернулся через полтора года и купил двадцать пять акров земли в десяти милях от фермы мистера Нотта. Элнер никогда и не мечтала выйти замуж, а уж тем более первой из сестер. Но позже Уилл рассказал ей, что выбрал ее с самого начала.
— Я сразу понял, что искал такую, как ты. И точка.
«Ты моя сильная, красивая женщина», — говаривал он. Странная вышла парочка — рослая, крепкая Элнер и маленький, тощий Уилл, но им было хорошо вместе, и теперь Элнер не могла дождаться, когда снова его увидит.
* * *
Тем временем в Элмвуд-Спрингс бедная Вербена Уилер, сгорая от стыда после звонка на радио, теперь жалела и о своем визите в редакцию к Кэти. В поисках совета она решила полистать Библию. Найдя вскоре подходящие строки, Вербена набрала номер Кэти.
— Кэти? Это Вербена. Хочу тебе прочесть кусочек из Евангелия от Луки, глава восьмая, стихи с пятьдесят второго по пятьдесят пятый.
«Боже правый, опять!» — подумала Кэти. Но вслух сказала:
— Слушаю, читайте.
— «Но Он сказал: не плачьте; она не умерла, но спит. И смеялись над Ним, зная, что она умерла. Он же, выслав всех вон и взяв ее за руку, возгласил: девица! встань. И возвратился дух ее; она тотчас встала».
Кэти терпеливо ждала объяснения, но Вербена молчала.
— И?.. — не выдержала наконец Кэти.
— У нас случилось то же самое. Элнер Шимфизл только что встала!
Что?
15:39
Франклин Пикстон, глава больницы Каравэй, высок, подтянут, холен и в свои пятьдесят два моложав. Всегда в модном костюме, полосатой рубашке, при галстуке-бабочке и роговых очках. Настоящий большой начальник, чья главная задача — водить компанию с нужными людьми и добывать деньги для больницы, с чем он справляется блестяще. И он, и его жена — члены лучших клубов, дети учатся в престижных школах, а живут они, как подобает, в тюдоровском особняке из красного кирпича. Франклин Пикстон не намерен рисковать репутацией больницы из-за пустяка — подумаешь, пациентку по ошибке объявили мертвой.
Узнав о недоразумении, он по телефону велел дежурной сестре вызвать всех причастных сотрудников к себе в кабинет и запретил обсуждать казус с кем-либо из посторонних. После чего позвонил адвокату при больнице Уинстону Спрагу, большому знатоку в вопросах управления риском:
— У нас неприятность.
— Какая?
— Пациентку признали мертвой, а она через несколько часов заговорила.
— Тьфу ты черт! — вырвалось у адвоката.
— Да уж.
— Кому успели сообщить?
— По-моему, только родным.
— Так, так… — протянул адвокат. — Не берите на себя ответственность, вины не признавайте. Можете извиниться, но формально: побольше туману, поменьше подробностей. Не произносите слова «халатность», даже про себя. Я буду через полчаса. Встретимся внизу.
Молодой адвокат по прозвищу Чистюля Номер Два схватил портфель, где, как всегда, лежала наготове расписка об отказе от иска, набросил пиджак, пригладил волосы на затылке и глубоко вздохнул. Вперед, надо выиграть для Жулика дело. Жулик — его шеф, Чистюля Номер Один. Франклин Пикстон. Спраг мечтал пробиться в загородный клуб для избранных, и кто, как не Пикстон, может открыть ему дорогу туда? Вдобавок он рассчитывал к тридцати годам сколотить миллион, а для этого все средства хороши. Девиз его — «Дави козявок!». Лгать ему не впервой. Порядочность — удел слюнтяев. Он давным-давно бросил думать о том, что такое хорошо и что такое плохо. Для него остались лишь победы и поражения. Он презирал род людской, всех считал дураками, но сам при этом был человек заурядный: лжец, пройдоха, нахал.
Через полчаса рыжий адвокат вышел из лифта, а Франклин — из соседнего.
— Где ближайшая родственница? — спросил Франклин у дежурной в регистратуре. Девушка назвала шестьсот седьмую комнату.
Норма, очнувшись после обморока, сидела на кушетке в отдельной палате и пила апельсиновый сок под присмотром врача из приемного отделения.
— Миссис Уоррен? — вкрадчиво произнес Франклин. — Здравствуйте, я Франклин Пикстон, а это мой коллега Уинстон Спраг. Нам только что сообщили о случившемся… и я сразу приехал. Во-первых, как вы себя чувствуете?
Норма ответила:
— Все никак не могу прийти в себя, собраться с мыслями. Сначала мне сказали, что она умерла, потом — жива; сперва я места себе не находила от горя, потом — от радости, а сейчас меня будто об стенку ударили.
— Могу представить, — сочувственно покивал Франклин.
— Дочь моя так расстроена, бедняжка, а у мужа плохо с сердцем. Вот, смотрите! У меня даже волосы выпадают. — Норма показала несколько волосков и обратилась к врачу: — Могут от сильных потрясений выпадать волосы? Господи, неужели придется носить парик?
— Миссис Уоррен, чем мы можем быть вам полезны? Все мы очень жалеем о недоразумении и возместим все расходы на лечение вашей тети.
— Спасибо на добром слове, мистер…
— Пикстон.
— Но в этом нет нужды, мистер Пикстон, мы просто счастливы, что она жива, — изумлены, но счастливы.
— Миссис Уоррен, я настаиваю. Мы намерены возместить вам и вашей семье все… э-э… — Пикстон глянул на Спрага, ища подсказки.
— Неудобства.
— Правильно, все доставленные неудобства, — закончил Пикстон, и адвокат протянул ему бумагу, которую только что достал из портфеля. — А пока, будьте любезны, подпишите вот это.
— Что это? — спросила Норма. — Я уже подписала гору бумаг.
— Всего лишь небольшая формальность, чтобы, в случае чего, защитить ваши… м-м… и наши права. Лучше позаботиться об этом сейчас — и с плеч долой.
— От чего защитить?
Спраг спешно вмешался:
— На самом деле это для того, чтобы обезопасить вас от расходов, пока ваша тетя в больнице.
— А-а! — с понимающим видом отозвалась Норма. — Спасибо за заботу, но вы нам и так ничего не должны, ведь не по вашей вине это случилось.
Последние слова Нормы не просто ласкали слух Спрагу и Пикстону — они прозвучали для них бетховеновским концертом.
Норма продолжала:
— Если уж на то пошло, это мы должны перед вами извиниться. Мне так стыдно перед медсестрой! Бедная девушка, должно быть, до смерти перепугалась. Надеюсь, она уже пришла в себя. Говорят, она до сих пор не вернулась.
— Уверяю вас, с ней все будет в порядке, миссис Уоррен.
— Надеюсь. Простите, что я так разволновалась, два раза в обморок падала, но поймите, для вас это дело привычное, а для меня…
Оба Чистюли сочувственно закивали.
— Не за что извиняться, миссис Уоррен. Нам от вас нужна только эта расписка, чтобы все уладить.
Норма упорствовала:
— Я должна посоветоваться с мужем. Вряд ли он захочет, чтобы вы за нас платили. Счет наверняка выйдет огромный.
Вмешался адвокат:
— Не беспокойтесь, наша страховка покроет все расходы.
Франклин вставил:
— У нас такое сплошь и рядом…
Спраг поддакнул:
— Сплошь и рядом.
— Так и быть, — наконец сдалась Норма. — Мне как-то неловко, но раз уж вы настаиваете…
— Да, настаиваем — для нас это такая малость!
— Такая малость! — вторил адвокат.
Пока Норма подписывала бумагу, Пикстону и Спрагу хотелось прыгать от радости, но ни тот ни другой не подали виду. Норма лишь мельком взглянула на документ, не дочитав даже до раздела об отказе от права привлечь руководство больницы к ответственности.
Мистер Пикстон достал визитку, написал от руки несколько цифр:
— Здесь и мой рабочий телефон, и домашний. Если вам или вашей семье что-нибудь понадобится, звоните, не стесняйтесь.
— Возьмите и мою визитку. — Адвокат протянул карточку. — Я на связи двадцать четыре часа в сутки.
Едва за Пикстоном и Спрагом закрылась дверь, Норма обратилась к доктору:
— Как великодушно с их стороны, не правда ли?
Доктор открыл было рот для ответа, но передумал и промолчал.
Остановившись с адвокатом у лифта, Франклин вполголоса бросил:
— Легко отделались.
Спраг вернулся к себе в контору, не испытывая ни малейших угрызений совести. Его обязанность — защитить интересы больницы, пока обо всем не пронюхал Гас Шиммер — ловчила, прохвост, мастер затевать иски против больниц — и не взял в оборот эту миссис Уоррен. Кто-то из сотрудников больницы доносит ему о любой мало-мальской небрежности, и больница терпит миллионные убытки. Счастье, что эта дура Уоррен подмахнула бумагу не глядя. Она имела полное право подать в суд: виноваты медики, никто другой. Но какова цена ошибки? Миллионы долларов — не слишком ли? Это же не убийство пациента, упаси боже.
Франклин Пикстон отправился прямиком в кабинет. Формальности с миссис Уоррен улажены, однако нужно разобраться, что же все-таки случилось. Пикстон снял трубку внутреннего телефона:
— Бренда, список всех, кто дежурил сегодня утром, немедленно мне на стол.
Одну из дежуривших, молодую медсестру, что час назад с визгом выскочила из палаты Элнер, мать встретила на машине на углу Седьмой и Одиннадцатой улиц, в двух милях от больницы. По пути домой она в очередной раз спросила дочь:
— Может, тебя все-таки отвезти на работу?
— Говорю же, не вернусь я туда! С меня довольно.
— Нельзя просто так взять и бросить.
— Еще как можно.
— И пропадай твой сестринский диплом?
— Если мертвецы встают и начинают говорить — к чертям все дипломы.
— А дальше что?
— Подамся в маникюрши, как и мечтала.
Мать вздохнула:
— Что ж, твоя жизнь — тебе и решать.
После томограммы
16:30
Чуть позже, после томограммы, Элнер отвезли на каталке в палату интенсивной терапии и вновь подключили к приборам. Норма уже снова ждала в приемной вместе с остальными, гадая, что там с тетей Элнер. Мэкки понемногу терял терпение. Наконец он подошел к регистратуре и спросил у дежурной, где Элнер и почему к ним никто не выходит и ничего не рассказывает. Дежурная справилась по телефону.
— Миссис Шимфизл снова в интенсивной терапии, — сказала она. — Больше я пока ничего не знаю.
— Где интенсивная терапия?
— На седьмом этаже, но вам придется подождать.
Мэкки ждать не стал:
— Глупости. — Вернувшись к своим, он сказал: — Пойдем к ней.
Сюзи решила дождаться доктора, а остальные поднялись на седьмой этаж.
— Ждите меня здесь, я зайду, а потом вернусь за вами, — велел Мэкки жене и дочери.
Нужную палату он отыскал не сразу и, как только собрался войти, путь ему преградил санитар, спросив недовольно:
— Куда это вы?
— К тете!
— Туда нельзя! — Санитар захлопнул дверь у него перед носом. — Неграмотный? Написано же ясно: «Не входить».
— Читать-то я умею, но я хочу увидеть тетю.
— Туда нельзя! — Санитар подбоченился и топнул ногой.
Мэкки, глядя ему в глаза, сказал невозмутимо:
— Вот что, приятель, топай сколько тебе угодно, но учти, я все равно пройду.
Санитар смерил стоявшего перед ним человека оценивающим взглядом. Тот был старше и ниже ростом, но недобрый огонек в его глазах заставил санитара отойти в сторону. С таким шутки плохи.
Мэкки переступил порог и подошел к кровати. Увидев его, Элнер засияла от радости.
— Привет, Мэкки! — Она потянулась к его руке.
— Привет и вам! — улыбнулся он. — Как дела, старушка?
Элнер засмеялась:
— Меня всю облепили железками и скрутили проводками.
— Вижу, — отозвался Мэкки.
— Ничего себе история, дружок? А Линда-то как быстро добралась! Кстати, который час? Я уже совсем пришла в себя. Ты на работу из-за меня не опоздал?
— Насчет моей работы не волнуйтесь. Как самочувствие?
— Отлично, только осиные укусы чешутся. Норма с Линдой еще здесь?
— За дверью, очень хотят вас увидеть.
— Мэкки… — Элнер подняла на него смущенный взгляд. — Вы уж меня простите, что я упала с дерева. Норма очень злится?
— Что вы, нисколечко. Счастлива, что вы живы-здоровы. Чем вам помочь?
— Пусть кто-нибудь зайдет покормить Сонни и птиц, и духовку нужно проверить.
— Все уже сделано. Руби и Тотт постарались.
— Правда? Вот молодцы! А где я?
— В Канзас-Сити, в больнице Каравэй.
— Я так и подумала, но как я сюда попала?
— «Скорая» забрала.
— «Скорая»? Не припомню, чтобы я ехала на «скорой».
— Вы были без сознания.
— Правда?
— Да.
— А сирена выла?
— Конечно.
— Эх, вот досада: я ехала на «скорой» и пропустила самое интересное!
— Вы готовы увидеться с Нормой и Линдой? Они ждут не дождутся!
— Конечно, зови… И узнай, куда дели мой халат, Мэкки!
Войдя в палату, Норма и Линда шагнули к кровати, расцеловались с тетей Элнер, и та сказала Линде:
— Прости, что зря тебя сюда вызвали.
— Глупости, я так рада, что все обошлось. Мы ведь решили, что вы умерли.
— Я и сама так решила, — сказала Элнер. — И не меньше вашего удивилась, когда очнулась.
— Это вряд ли, — слабо улыбнулась Норма.
* * *
Только к половине шестого доктор получил наконец результаты всех обследований. Встретив Норму и Мэкки в коридоре, он объяснил, что тетя Элнер целехонька — если не считать осиных укусов и пары синяков.
— Отлично! — выпалил Мэкки. — А что же значит вся эта чертовщина со смертью? Она что, впала в кому, а потом очнулась?
— Признаться, у меня нет ответа.
— Почему вы решили, что она умерла?
— Все признаки указывали на смерть, мистер Уоррен.
— Что-то не то с вашими признаками, не туда они указывали.
Доктор покачал головой:
— Мистер Уоррен, мы пока не знаем, что именно произошло, но обещаю докопаться до причин и, как только что-нибудь выяснится, дам вам знать.
Норма, видя, что доктор искренне огорчен и измучен, вмешалась:
— Все равно мы счастливы, ведь тетя жива и невредима.
— Да, переломов нет, но мы подержим ее несколько дней, сделаем еще анализы, чтобы убедиться, что все в порядке.
Норма согласилась:
— Вам виднее, доктор.
Когда врач ушел, Норма сказала мужу:
— Не хочу, чтобы ему из-за нас досталось.
Через несколько минут доктор Хенсон, заметно волнуясь, переступил порог кабинета Франклина Пикстона. Франклин спросил:
— Как она себя чувствует?
— Состояние удовлетворительное. Пульс, дыхание, температура в норме, томограмма отклонений не выявила.
— В таком случае — что это было?
— У нее остановилось сердце… Я перепробовал все возможное…
Сделав ему знак замолчать, Франклин нажал кнопку внутреннего телефона:
— Сделайте повторное обследование на всех приборах, немедленно. — И откинулся на спинку кресла. — Дальше, Боб.
— Ее привезли на «скорой», и, когда я подошел, она была уже мертва. Однако мы сделали все, что в наших силах… Что мне еще сказать?
— Вам известно, что расследования не миновать. Теста на наркотики тоже.
— Знаю.
— Плохо себя чувствуете?
— Просто устал, хотя это не оправдание. Я беру на себя всю ответственность. Ума не приложу, как я мог так ошибиться. Я все-все проверял…
— Где она сейчас?
— В интенсивной терапии. На утро я назначил осмотр невропатолога.
***
Отпустив доктора, Франклин подумал, что удивляться стоило бы не сегодняшнему казусу, а скорее тому, что подобное не случилось раньше. Врачи в приемном устают адски, спят по два-три часа в сутки, работают как каторжные, решая при этом вопросы жизни и смерти. Форменное издевательство, а не труд. Франклин понимал, что значит усталость. Все устают. Сам он уже много лет не отдыхал по-настоящему, его носило из огня да в полымя. Не одна напасть, так другая: этого задобрить, с теми встретиться, а то они недовольны и того гляди забастуют. Больница постоянно на грани катастрофы.
За последние десять лет текущие расходы взлетели до небес. Больницу наводнили наркоманы и уголовники, и немалые деньги уходят на охрану, а в прошлом году семерых охранников пришлось уволить за кражу обезболивающих. Поставщик белья поднял цены, мусорщики то и дело бастуют, компьютерную систему пришлось полностью обновлять, когда ее взломали хакеры, получив доступ к данным обо всех пациентах.
Больница Каравэй призвана помогать людям, а все, будто сговорившись, чинят ей препятствия: страховые компании, профсоюзы, жулики адвокаты. В наши дни вылечить больного без исков и поборов — уже само по себе достижение. В приемное отделение повадились все кому не лень, будто в личную клинику. О плате за лечение и мечтать не стоит: почти ни у кого из больных нет страховки, а даже если у кого и есть — оплата растягивается на месяцы и годы. И откуда прикажете выкраивать жалованье врачам и сестрам? Люди состоятельные вынуждены тратить бешеные деньги на то, что другим достается даром. Конечно, есть те, кому и впрямь не на что лечиться, этих можно понять. Другое дело те, кто ищет повода для иска, кто считает, что их обязаны лечить бесплатно. Им плевать, что они обходятся больнице в миллионы долларов, что из-за их скупердяйства увольняют прекрасных сотрудников и всем поголовно недоплачивают.
Возмутительно, что государство вкупе с народом выкачивают деньги из состоятельных людей. И самому Франклину, и большинству его обеспеченных друзей деньги достаются тяжким трудом, и все же на доброе дело они средств не жалеют. Почти все крупные пожертвования больница получает от богачей. На их щедротах все и держится. А ведь богатые не обязаны терпеть нахлебников, которых в больнице Каравэй пруд пруди. Все так и норовят сесть на шею, в том числе многие из сотрудников; чтобы больница не разорилась, надо срочно что-то менять, иначе она обречена. Что ждет всех — и богатых, и бедных — если больница навсегда закроет двери?
Позвонила Бренда:
— Ваша жена на проводе.
Франклин прикрыл глаза. Ясное дело, речь она заведет о сегодняшнем благотворительном бале «Золотое сердце». Франклин поднял трубку, и на него обрушился поток жалоб: вазочки в центре столов оказались неподходящего цвета.
— Понимаю, дорогая. Согласен, сущий кошмар.
* * *
В ту самую минуту адвокату Гасу Шиммеру позвонили из больничного кафетерия:
— Гас, это я.
— Что новенького?
— Пациентка. Миссис Шимфизл, ближайшая родственница — миссис Норма Уоррен.
— Ну и?..
— По ошибке объявлена мертвой. Обнаружили, что живехонька, только через пять часов.
— Шутишь?
— Собственными глазами видел историю болезни.
— Что-нибудь уже подписано?
— Да, два мальчика-зайчика сразу прибрали к рукам племянницу.
— Ничего. Дело крупное. Очень крупное. Объявить о смерти живого человека — это им не фунт изюму.
— И я о том же.
— Если дело выгорит, тебе на этот раз причитается двадцать процентов. Идет?
— Плюс мой обычный гонорар.
— Само собой, — одышливо отвечал тучный Шиммер, а про себя подумал: «Гаденыш ненасытный!»
Однако, повесив трубку, адвокат не помнил себя от радости. Дельце, похоже, выгодное. Не беда, что родственники уже подписали обычные бумаги об отказе от иска. Любую расписку, попечительский договор, брачный контракт, соглашение можно обойти или переступить. Больница Каравэй — его личное золотое дно, откуда только черпай и черпай. По его расчетам, когда он расплатится с медбратом и самую чуточку отслюнит клиентам, останется кругленькая сумма. Правда, жена его Сельма всякий раз возмущается, когда он затевает очередное дело против больницы. «Гас, — жалуется она, — ты судишься с больницами из-за каждого пустяка. Не дай мне бог попасть в отделение скорой помощи. Как узнают, за кем я замужем, от страха разбегутся и оставят умирать».
Раздумья доктора
Около пяти вечера преподобная Сюзи Хилл ушла из больницы, не вполне оправившись от вида бывшей покойницы, которая пронеслась мимо нее на каталке, махая рукой. Норма, Мэкки и Линда оставались у Элнер до окончания часов посещений. Решено было, что Линда поедет с родителями домой, все постараются выспаться хорошенько, а утром вернутся. Если тете Элнер не станет хуже, Мэкки отвезет Линду в аэропорт и завтра же она выйдет на работу.
Доктор Хенсон сдал анализ мочи на наркотики и вышел из лаборатории. Начинал он свой путь в медицине, как почти все юные врачи: полный сил, честолюбивый, горячо желая помогать людям, спасать жизни, приносить пользу. Сейчас, в тридцать два, он разочарован, а еще больше измучен и сыт по горло никчемными людишками, что с утра до ночи наводняют приемное отделение. Дни напролет он достает пули из подстреленных юнцов, зашивает ножевые раны, возится с наркоманами, пьянчугами, психопатами, избитыми проститутками, неудавшимися самоубийцами, лечит одних и тех же людей от одного и того же и от безысходности сделался вспыльчивым, раздражительным. Вечно приходится утешать рыдающих матерей, чьи сыновья пострадали в уличных перестрелках, и объяснять убитым горем родителям, что их погибший ребенок сидел за рулем пьяный или сбит пьяным водителем. Всего за два года работы в приемном отделении доктор Хенсон жестоко разочаровался в людях.
Он начал подозревать, что многие пациенты понапрасну занимают места, отвлекают врачей от важных дел, что на них впустую уходят время, силы и деньги. Когда он поделился раздумьями с коллегой, тот отмахнулся: «Что за мысли, Боб! Шел бы ты к психотерапевту». Но Боб совету не последовал — некогда. При его работе в больнице — долгие часы в приемном покое или в грязном, захламленном кабинетике, где он без конца возился с бумагами, если не пытался вздремнуть на продавленном диване, — он и зубы-то едва успевал почистить, какой уж тут психотерапевт.
Дома было не лучше. Боб женился на женщине старше себя, мечтавшей во что бы то ни стало забеременеть, и чем скорее, тем лучше. Боб предпочел бы повременить с детьми, но жена настояла на своем, и сейчас, спасибо успехам гинекологии, у него пара малышей, двух и трех лет, а на прошлой неделе УЗИ показало, что на подходе двойня. Дома теснота, двое орущих детей и издерганная, замученная жена, которой некогда о себе позаботиться, а о муже и подавно. Разрываясь между работой и домом, Боб не припомнил бы, когда в последний раз спал больше получаса подряд, а тем более нормально обедал. Ел он на бегу, глотал кофе и минералку, поддерживал силы белковыми батончиками. Неудивительно, что сегодня сделал такую чудовищную ошибку. Возможно, если бы не усталость, он был бы внимательнее, не сдался бы так скоро. Но у врача нет права на промах. Хорошо, если ошибся не он.
Боб ждал, пока проверяли аппаратуру, и, когда мастера доложили, что приборы исправны, он почувствовал, как рушится вся его жизнь и карьера. Отчего так случилось? Спору нет, он устал, но к усталости ему не привыкать. Может быть, причина в том, что пациентка — древняя старушка? Неужели он невольно, хоть на минуту, допустил мысль, что жизнь ее не столь драгоценна, как жизни молодых? Если пациент молод, почему-то всегда чувствуешь большую ответственность, прикладываешь чуть больше усилий. Почему?! Кто дал ему право судить, чья жизнь ценнее? А ведь он из-за этого едва не убил человека. Случайный поворот событий спас старушке жизнь. Какое счастье, что он согласился подождать час-другой, пока приедет дочь Уорренов, иначе миссис Шимфизл отправили бы в морг или, того хуже, на вскрытие. Даже если его оставят на работе, все равно он будет всю жизнь казниться. Так или иначе, карьере его конец. Надо было приложить больше стараний, больше уделить ей времени, не опускать рук. Столько лет учебы, труда, лишений — все впустую.