еферативное изложение книги: David Е. Kaplan and Alec Dubro. Yakudza. The Explosive Account of Japan’s Criminal Underworld. Readings (Mass.): Addison-Wesley, 1986. 336 р.

ЯКУДЗА.

ОЧЕРКИ ЯПОНСКОГО ПРЕСТУПНОГО ПОДПОЛЬЯ

 

еферативное изложение книги: David Е. Kaplan and Alec Dubro. Yakudza. The Explosive Account of Japan’s Criminal Underworld. Readings (Mass.): Addison-Wesley, 1986. 336 р.

 

Книга, написанная двумя американскими журналистами, представляет собой первое и до сих пор единственное де­тальное исследование феномена якудза – японского аналога ита­льянской и американской мафий, коза ностра, китайских триад и других крупнейших преступных сообществ мира. Превышая по численности своих американских “коллег” почти в 20 раз, японские гангстеры создали за внешне благополучным фа­садом страны, “свободной от преступности”, много­миллиардную по доходам криминальную империю, влияние которой давно уже вышло за пределы Японии.

Криминальный промысел якудза в общем по­хож на то, чем занимаются гангстеры в других западных странах: игорный бизнес, проституция, наркотики, ростовщичество, вымо­гательство, контрабанда оружия, контроль над профсоюзами, инвестирование в строительный и шоу-бизнес. Национальной особенностью якудза является невиданная в других странах степень об­щественной терпимости к якудза, позволяющая им поддерживать партнерские отношения с полицией и открыто демонстрировать принадлежность к тем или иным гангстерским группировкам.

В глазах общества современные японские бандиты стараются (и в целом им до сих пор это удается) поддерживать имидж своего рода робин гудов, наследников традиционных моральных ценностей. Их тесные связи с крайне пра­выми националистическими организациями и группами позволи­ли якудза превратиться в самостоятельный центр силы, влияющий на экономику, крупный бизнес и политиков самого высокого уровня.

Само слово “якудза” переводится как комбинация чисел 8-9-3, т.е. “я-ку-са”. Согласно наиболее распространенной версии происхождения названия, в ханафуда (досл. “цветочные карты”), одной из азартных игр, распространенных в старой Япо­нии, каждый игрок получает три карты, а комбина­ция карт, дающая в сумме 20, означает проигрыш. Отсюда – обозначение чего-то совершенно бесполезного, ненужного. Потерянными для общества считались и члены банд бакуто – профессиональных игроков в карты; в эпоху сёгуната Токугава их было особенно много вдоль крупных дорог и при постоялых дворах. Именно среди игроков-бакуто термин “якудза” и появился, до сих пор в Японии можно встретить мнение, что якудза – это профессиональные игроки. Бакуто при­внесли в традицию якудза не только важнейшую часть своего ре­месла – игорный бизнес, но и обычай отрубания фаланги пальца как наказания за нарушение правил банды.

Другим источником традиции якудза следует признать группы текия – уличных торговцев. В отличие от игроков, эти люди зарабатывали на жизнь более или менее законно. Японские власти еще в середине XVIII в. наделили руковолителей групп торговцев полуофициальным статусом, поручив им контроль за своими подчиненными во избежание широкомасштабного обмана покупателей и войн за территории. Тем не менее группы текия сохраняли криминальные черты – они принимали в свои ряды объявленных в розыск преступников и подрабатывали рэкетом и вымогательством. Группы текия пополнялись буракумин – наследственными не­прикасаемыми в традиционной Японии. Несмотря на отмену пра­вительственным декретом официальной дискриминации этих лю­дей в 1871 г., они остаются объектом общественного остракизма в Японии и по сию пору, что продолжает стимулировать прилив значительного их количества в криминальное подполье (с. 23).

Различение бакуто и текия существует и сегодня. Полиция Японии классифицирует тех или иных членов криминального мира как принадлежащих либо к бакуто, либо к текия (хотя после Второй мировой войны к двум традиционным группам добавилась третья – гурентай, дословно – “громила”, “хулиган”, “бандит”) (с. 18).

Эти две группы в токугавской Японии по социальному составу относились к низам общества, в те­кия и бакуто попадали различные категории обездоленных и отверженных. Но обе эти группы продолжали длительное время со­хранять свою специализацию, каждая на своей территории: бакуто – на крупных дорогах и в городах, текия – на рынках и ярмар­ках страны.

Как и в итальянской мафии, якудза создавали квазирод­ственные “семьи”, где новые члены входили в группу как “младшие братья” и “сыновья”. Специфика японских объеди­нений заключалась в чрезвычайно важной роли отношений оябун-кобун (дословно – “роль отца – роль сына”). В японском обществе XVIII в. система оябун-кобун, смоделированная по принципу патриархальной семьи, бы­ла основой множества взаимоотношений, таких как учитель и ученик, князь и вассал, босс и рядовой член банды. Эта традиция не ослабла, несмотря на модернизацию, и в современных условиях. Ролевая функция неофита в организации (кобун) – это действия по принципу тепподама (“пули”) в столкновениях с враждебными бандами, нахождение на переднем крае схватки под дулами вражеских пистолетов, риск собственной жизнью, часто взятие на себя вины и отсидка в тюрь­ме за правонарушение, совершенное оябуном (с. 19).

Как и у всех гангстерских объединений, у якудза имеются специальные ритуалы и церемонии для ини­циации новых членов организации. Скажем, обряды китайских Триад предусматривают принесение в жертву пету­ха, зачитывание 36 клятв перед алтарем и прокалывание серебря­ной иглой среднего пальца. Якудза практикуют обряд обме­на чашами с саке, который символизирует вступление в отноше­ния оябун-кобун и осуществляется перед синтоистским святили­щем. Причем количество налитого в чашу саке зависит от статуса участников церемонии. Если участвуют равные “братья”, – на­пример, при заключении соглашений между боссами двух банд, – то количество саке в двух чашах одинаково. Не­равное количество напитка отражает асимметрию статуса сторон.

Система оябун-кобун на ру­беже XX в. пронизывала структуру политических партий, социальных движений, армию, бизнес и криминальный мир.

Еще один компонент, определяющий ценностную шкалу якудза, – унаследованный от самурайских времен комплекс бусидо (код самурайской доблести) и связанные с ним понятия ги­ри и ниндзё. Гири – это комплекс этических представлений японцев, включающий верность, благодарность и моральный долг. Соблюдение гири является ключевым для отношений оябун-кобун. В каком-то смысле гири – это то, что в целом цементирует японский социум. Ниндзё примерно соответствует понятиям “человеческие чувства” и “сочувствие”. Один из аспектов ниндзё – щедрость и со­страдание к слабым или обездоленным. “Гири в паре с ниндзё, так же как и напряжение, создаваемое этими двумя началами, – долг как антитеза сострадания – занимают центральное место в японской литературе. Восприняв ценностную систему гири – ниндзё, якудза серьезно подняли свой социальный престиж в обществе, демонстрируя, что, подобно лучшим самураям прошлого, они мо­гут сочетать воинскую доблесть с состраданием и щедростью” (с. 29).

В эпоху Мэйдзи на пути ускоренной модернизации расширялась и трансформировалась сфера деятельности якудза. Гангстеры освоили контроль за строитель­ством в бурно росших крупных городах, за рикшами, число которых только в Токио составляло 50 тыс. Для банд бакуто центральным оставался игор­ный бизнес, хотя совершенствующаяся полицейская си­стема заставила его уйти в подполье.

Усиление современного государства вынудило банды бакуто и текия искать защиту от преследований власти, сотрудничество с послед­ней предоставляло такие возможности. С другой стороны, прави­тельство находило сферы, где можно было использовать бандитов. Первоначально идеология не играла никакой роли в этом сближении политиков с уголовным подпольем; это был прагматический сговор, не выходивший за пределы традиционного консерватизма. В конце XIX в. этот консерватизм начинает крениться в правую сторону, по мере того как Япония становится на путь милитаризма во внешней по­литике и авторитарного правления во внутренней. Параллельно с элементами современной демократии в стране рождает­ся зловещая сила – ультранационализм.

Базой ради­кально националистических взглядов к 80-м годам XIX в. становится Кюсю, наиболее южная из четырех основных частей страны, в то время – бедный район по преимуществу рыбаков и угольщиков. В Кюсю оказалось много бывших самураев. Их недовольство новым социальным по­рядком легко было использовать политикам, эксплуатировавшим тему коррупции и забвения традиций. Центром радикально-националистического движения был город Фукуока. Оттуда родом человек, оказавший ключевое воздействие на все по­следующее развитие оргпреступности в Японии и стоявший у ис­токов сращивания криминала с ультраправым движением, – Тояма Мицуру.

Член одной из первых националистических групп – Кёсися (“Общество гордости и патриотизма”), – Тояма уже в молодые годы завоевал репутацию “короля трущоб”, организуя на улицах Фукуямы шайки городских громил, используемых затем для подавле­ния выступлений рабочих.

Известность на общенациональном уровне Тояме принесло “Общество темного океана” (Гэнъёся), основанное им в 1881 г. Это объединение уже существо­вавших националистических групп стало прототипом многих последующих тайных обществ и патриотических органи­заций. Статьи устава Гэнъёся были сформулированы весьма рас­плывчато: почтение к императору, любовь и уважение к нации и защита народных прав; но за ними скрыва­лись более конкретные и опасные цели. Используя сред­ства, накопленные вымогательством и рэкетом, Тояма и его по­следователи из “Общества темного океана” развернули кампанию запугиваний, террора, политических убийств с целью изменения социального порядка в Японии. Члены “Общества темного океана” провели немало ак­ций. Именно они бросили бомбу в экипаж министра иностранных дел Сигэнобу Окума, который потерял ногу из-за взрыва, именно они закололи либерального политика Тайсукэ Итагаки и убили Тосимити Окубо, возможно, наиболее талантливого государ­ственного деятеля эпохи Мэйдзи.

Агенты общества направлялись в качестве шпионов в Китай, Корею и Маньчжурию. Там содержались школы, воспитавшие це­лые поколения ультранационалистов, создавшие раз­ветвленную шпионскую сеть в Дальневосточном регионе.

В 1892 г. в Японии впервые проводились всеобщие выборы. Тояма и компания встретили их беспрецедентным по масштабу и по степени координации между правыми ультра и криминалом террором. Это самые кровавые выборы в истории Японии: десятки людей были убиты, сотни ранены. В Фукуоке банды гангстеров были дополнены мест­ной полицией, посланной не кем иным, как министром внутренних дел. “Общество темного океана” открыто заявило о том, что целью кампании в Фукуоке является ликвидация всех демократических и либеральных организаций (с. 35).

Другой сферой деятельности этого общества стало прямое участие в провокациях японских военных. По поручению военного министра Тояма должен был “устроить пожар” в Корее, создав тем самым предлог для ввода японских войск. В 1895 г. группа агентов Гэнъёся, владевших искусством диверсионных операций в духе ниндзя, проникла в императорский дворец в Корее и убила королеву, что действительно предварило японское вторжение в Корею.

Еще одним обществом, тесно связанным с якудза, было “Общество реки Амур” (Кокурё-кай) (в западной литера­туре оно известно в дословном переводе как “Общество черного дракона”), основанное первым помощником Тоямы Утида Рёхэем в 1901 г. и насле­довавшее традиции, заложенные Гэнъёся. Главной целью этого общества объявлялось установление контроля над всей Азией. Провозглашался ло­зунг “хакко ити у” – “восемь углов мира под одной крышей”, при­чем “крыша” – это император Японии, являвшийся, согласно традиционной националистической мифологии, прямым потомком Бога Солнца. За почти 30 лет существования “Общества реки Амур” оно не раз способствовало сталкиванию Японии на путь внешнеполитических авантюр: война с Россией, продолжение агрессии в Корее и Китае. “Общество реки Амур” вело яростную пропаганду против капита­лизма, большевизма, демократии и влияния Запада. “Все это время Тояма и Утида были по сути дела Марксом и Лениным японского ультранационалистического движения” (с. 36).

Следующим “достижением” Тоямы было создание в 1919 г. “Общества национальной сущности Великой Японии” (Дай Ниппон Кокусай-кай) – по сути всеяпонской федерации гангстеров. Организация насчитывала 60 тыс. якудза, рабо­чих, ультра, использовавшихся своими лидерами как ударная штрейкбрехерская группировка, а также сила, аналогичная “черным ру­башкам” в муссолиниевской Италии. “Общество национальной сущности Великой Японии” полностью поддерживали Министерство внутренних дел, полиция и высокопостав­ленные военные. Постепенно оно эволюционировало в военизи­рованную группировку на службе у партии Сейюкай – одной из двух основных политических партий в японском парламенте. Воз­действие этого примера оказалось настолько впечатляющим, что вскоре конкурент Сейюкай в парламенте – партия Минсейто – организовала из якудза, входящих в строительные банды, свою военизированную гангстерскую организацию – Ямато Минро-кай.

К 30-м годам зерна, посаженные Гэнъёся и Кокурё-кай, дали бурные всходы: различные группы правого толка расплодились в необычайных масштабах, одновременно институты демократии исчезали из жизни японского общества. По мере то­го как сообщники Тоямы приобретали власть, страна погружалась в период репрессий и террора, известный японцам как “Курой танима”, т.е. “долина мрака”.

Якудза продолжали оказывать серьезную помощь, предо­ставляя своим патронам в правительстве и армии людей и органи­зационные ресурсы. Группы якудза были направлены в Маньчжу­рию для участия в “освоении земель” и помощи в налажи­вании там опиумной монополии, преследовавшей двойную цель, – получение денег и ослабление сопротивления китайского населе­ния. Ежегодно доходы японцев от наркотизации оккупированных районов Китая составляли около 300 млн. долл. (с. 38).

С началом войны на Тихом океане “роман” японского прави­тельства с ультраправыми и якудза внезапно закончился – к этому времени правительство сместилось так далеко вправо, что больше не нуждалось в ультра или гангстерах как самостоятельной силе. У якудза в условиях военного времени был выбор: надеть форму или наблю­дать за войной из-за тюремной решетки.

С капитуляцией Японии началась амери­канская оккупация (1945-1952). Оккупационная администрация, возглавлявшаяся генералом Дугласом Макартуром, имела мандат на проведение широкомасштабных социальных реформ, которые сделали бы невозможным возрождение милитаризма. Несмотря на то что проблема якудза была хорошо из­вестна ведущим чиновникам оккупационной администрации, с за­дачей ликвидации преступного подполья американцы не справились. Более того, часть высокопоставленных деяте­лей администрации Верховного главнокомандующего союзны­ми силами (SCAP) активно помогала бандам якудза, поощ­ряла их деятельность и даже субсидировала деньгами (с. 44). Несмотря на данные о том, как быстро в условиях послевоенной разрухи, расцвета черного рынка и т.д. росли бан­ды якудза, предпринимать сколько-нибудь заметных действий в отношении преступных групп оккупационные власти не хотели.

Объяснение этому следует искать в изменении политики Макартура в 1947 г. вследствие усиливавшейся “холодной войны” и глобального противо­стояния с СССР. В той обстановке все, что укрепляло позиции США в противостоянии с коммунизмом, следовало поддерживать.

Этот поворот в политике оккупационной администрации получил в Японии название гяку косу (reverse course) – “изменение курса”. Все, что было начато до этого: чистка госаппарата от во­енных преступников, гангстеров и ультра, уничтожение тайных обществ, секретной полиции (Кемпей тай), а также пресловутой токко – “полиции мыслей”, введение свободы печати, легализация профсоюзов, женская эмансипация, земельная реформа, ликвида­ция дзайбацу, – теперь не представлялось самым важным, сторон­ники этого курса постепенно были отстранены от своих постов. На повестку дня встала чистка “красных” и прочие мероприятия, которые могли бы пред­отвратить усиление левых сил.

Хотя основной мишенью стала компартия Японии, давлению, репрессиям или компрометации подверглись профсоюзы, независимые газеты и радиостанции, университетская профессура левых взглядов. Разукрупнение финансовых механизмов было остановлено, поли­тика демилитаризации была сочтена нереалистичной. Именно с этом контексте оказалось возможным возрождение влияния якудза в прежнем симбиозе с крайне правыми.

Ничего необычного в такой политике не было. Тогда примерно то же самое осуществлялось американцами в Европе. Во Франции, например, ЦРУ финансировало корсиканских ганг­стеров для срыва организовываемых коммунистами забасто­вок и ослабления влияния французской компартии. В Японии же американские спецслужбы руками якудза фактически начали сек­ретную войну против левого движения. Во главе этой кампании стоял руководитель разведслужбы G-2 администрации Макартура генерал-майор Чарльз Уиллоуби (с. 58).

На счету руководителей американских спецслужб, действо­вавших руками гангстеров и правых, было несколько крупных провокаций, таких, как инцидент в Мацукаве в 1949 г., где якобы коммунисты организовали железнодорожную аварию с большим количеством жертв.

Другим следствием американской политики было массовое возвращение на ответственные посты в государственных органах и крупном бизнесе националистов и милитаристов. Резко увеличился приток людей в группировку ультраправых.

Наиболее ярким примером сотрудничества американских спецслужб с эксмилитаристами, националистами и гангстерами является история возвышения Кодама Ёсио – человека, ставшего целой эпохой в послевоенном развитии якудза. Карьера Кодама началась в 20-е годы, ког­да он стал одним из последователей Тоямы Мицуру из “Общества темного океана”. Кодама успел побывать членом нескольких ради­кально-националистических организаций, за участие в попытках убийства членов кабинета отсидел в довоенный период в различ­ных тюрьмах в общей сложности около шести лет. Впоследствии он по­падает в Китай, где собирает для японской армии разведданные, создает агентурную сеть. В обстановке вой­ны Кодама, не гнушаясь грабежом имущества и сырьевых материалов на захваченных территориях, торговлей героином и пр., сколачивает огромное состояние, оценивавшееся в 175 млн. долл. (с. 65). С 1946 до конца 1948 г. Кодама был заключенным тюрьмы Сугамо в Токио. Там он находился вместе с другими военными и ультранациона­листами, осужденными Международным военным трибуналом за военные преступления.

Американцы так и не выдвинули против Кодама никаких обвинений. Его выпустили на свободу, что, по всей видимости, было связано со сделкой с чиновниками G-2, заинтересованными как в деньгах Кодама, так и в информации, кото­рой он обладал.

Еще находясь в тюрьме, Кодама начал влиять на формирование нового правого политического блока. На его деньги, награбленные в Китае, другой влиятель­ный деятель правого толка Цудзи Кароку, известный также как “японский Аль Капоне”, создал Либераль­ную партию, в 1955 г. слившуюся с Демократической партией. Так возникла Либерально-демократическая партия (ЛДП), пра­вившая Японией почти всю вторую половину XX в. Деньги проч­но цементировали отношения Кодама с ведущими консервативными политиками страны на про­тяжении последующих десятилетий. Таким образом коррумпированная структура политической власти сохранялась неизменной на протяжении десятилетий. Якудза заняли важнейшее место в этой структуре, получив в свое распоряжение крупные сегменты япон­ской экономики, обеспечивая своих политических патронов фи­нансовыми ресурсами и являясь ударной организованной силой на службе у крупного бизнеса и правых политиков.

По мере того как страна справлялась с разрушениями и труд­ностями первых послевоенных лет, гангстеры должны были ме­нять способы работы: черный рынок, эта вотчина якудза, исчез, за­то появились новые источники получения денег – наркотики, проституция и индустрия развлечений.

Во время войны Япония для поддержки боево­го духа солдат производила большие количества слабонаркотического вещества амфетамина. Наиболее известными потребите­лями этого наркотика были летчики-самоубийцы камикадзе. После войны его запасы на военных складах позволили якуд­за наладить широкую продажу наркотика, тем более, что у деморализо­ванных жителей поверженной страны он пользовался большим спросом. Этот спрос не уменьшился и после того, как трудности первых послевоенных лет были преодолены; рынок для гангстеров оставался необык­новенно прибыльным.

Многие формы проституции в довоенной Японии не входи­ли в сферу бизнеса бандитов, так как они не считались нарушени­ем закона. Послевоенное законодательство сделало проституцию уголовным деянием, что перевело весь бизнес, базирующийся на сексуальных услугах, в подполье, а следо­вательно, под контроль якудза.

Азартные игры, такие, например, как скачки, гонки велоси­педов и катеров, прежде находившиеся в руках бакуто, наоборот, были легализованы, что обеспечило правительству допол­нительный источник денежных поступлений. Бакуто были вынуждены расширять сферу деятельности в других направлениях. Такие развлечения, как профессиональный спорт, театры, кабаре, кинематограф и т.д., стали попадать под контроль преступных группировок.

Реакция правительства на эти процессы была неоднозначной. С одной стороны, полиция часто проводила рейды и облавы, аре­стовывала гангстеров. Однако высокопоставленные госу­дарственные деятели, особенно консервативных взглядов, были не очень озабочены проблемой якудза, а некоторые и заинтересованы в союзе с ними. Многие политики поднялись или приобрели большие состояния именно благодаря таким связям. В общественной жизни Японии примерно в конце XIX в. получили широкое распространение “куромаку” – влиятельные политики, незаметно манипулирующие событиями из-за кулис. Буквально это слово переводится как “черный занавес” и пришло из японского классического театра Кабуки. В политической области “куромаку” – человек, служащий связующим мостом между миром гангстеров/ультра и миром крупного бизнеса и офи­циальной политики. Наиболее известным из довоенных куромаку был Тояма Мицуру, патриарх ультраправого движения и руково­дитель “Общества темного океана”.

В послевоенный период было несколько крупных куромаку, но наиболее известными стали три человека, все ока­завшиеся в тюрьме Сугамо за военные преступления в период вой­ны (преступления категории А, т.е. наиболее серьезные) и имевшие в послевоенный период тесные связи с ЛДП: Кодама Ёсио, Сасакава Рёити и Киси Нобусукэ.

Кодама, стоявший у истоков создания ЛДП в послевоен­ные годы, помимо своего ремесла политического брокера, продолжал успешно заниматься бизнесом, он владел риэлтерской фирмой, несколькими спортивными газетами, баскетбольной ко­мандой, имел долю в судоходной компании и в империи ночных клубов на знаменитой токийской улице Гиндза. Кроме того, Кодама продолжал снабжать американские спецслужбы необходимой информацией, а также оказывал услуги крупным промышленникам в случаях забастовок, трудовых кон­фликтов и тому подобных проблем.

Сасакава Рёити в довоенный период был не просто ультранационалистом, он был поклонником Муссолини, боевики созданной им группировки носили в подражание ита­льянским фашистам черные рубашки. После выхода из тюрьмы Сугамо Сасакава занялся игорным бизнесом, сумев заключить сделки с рядом местных правительств. К 1980 г. компания Сасакава имела оборот в 7,4 млрд. долл. – больше, чем ВНП многих стран мира. По сообщениям га­зет, Сасакава выступал арбитром в конфликтах между бан­дами якудза и сам пользовался их услугами в проталкива­нии тех или иных коммерческих проектов. Сасакава установил прочные контакты с правыми за пределами Японии: вместе с Ли Сынманом и Чан Кайши он был в числе основателей Всемирной антикоммунистической лиги, в 1963 г. он стал советни­ком японского филиала Церкви объединения преподобного С.М.Муна (с. 80). В 1974 г. Сасакава в интервью журналу “Тайм” называл себя “самым богатым фашистом на свете”.

Наиболее примечательна, пожалуй, карьера третьего деятеля – Киси Нобусукэ. Он заявил о себе как последо­ватель довоенного фашистского теоретика Кита Икки, а в конце 30-х годов стал вторым в иерархии гражданским чиновником в ис­кусственно созданном японцами на северо-востоке Китая марио­неточном государстве Маньчжоу-го. Позднее он занимал ряд важных постов в военном правительстве адмирала Тодзио.

Киси был заключенным тюрьмы Сугамо, но вместе с други­ми военными преступниками таинственным образом обрел свободу в декабре 1948 г. В результате серии хитроумных манев­ров Киси оказался в центре политической интриги и в 1955 г. стал генеральным секретарем ЛДП, затем заместителем премьер-министра, а в марте 1957 г. – премьером.

Киси помог вернуться в большую политику и занять важные посты целой плеяде довоенных правых и якудза. Одним из его ближайших сподвижников был Бамбоку Оно, правый национа­лист старой закваски, контролировавший влиятельную фракцию внутри ЛДП. Вплоть до своей смерти в 1965 г. Оно занимал должность генерального секретаря правящей партии. Этот человек не находил необходимым скрывать свои связи с якудза. В 1963 г. он публично продемонстрировал это, выступив с привет­ственной речью на собрании около 2500 якудза в Кобэ.

И все же до 1976 г., пока не разгорелся скандал по поводу взяток американского авиационного концерна “Локхид”, мало кто пред­ставлял себе подлинные масштабы грязных сделок, коррупции и сра­щивания политики и организованной преступности в Японии. Скандал вокруг “Локхид” стал японским Уотергейтом, он и произошел примерно одновременно с Уотергейтом, а его прямым следствием была отставка премьер-министра Какуэя Танаки. Список высших чиновников, уличенных во взяточничестве, включал премьер-министра, генерального секретаря ЛДП, министров промышленности и транспорта, председателя Специальной комиссии ЛДП по авиации, ряд видных парламента­риев. Однако наиболее шокирующими для рядовых японцев были не размеры взяток или уровень вовлеченных в махинации лиц, а то, что “это дело возвращало их назад во времени, к событиям и людям, о существовании которых общество хотело бы забыть... к ультраправым и гангстерам” (с. 103). Скандал поднял на поверх­ность имя пресловутого Ёсио Кодамы.

Отношения Кодамы с корпорацией “Локхид” начались еще в 1958 г. Обеспокоенные тем, что продажа истребителя F-104 “Старфайтер” (Starfighter) идет плохо, пред­ставители корпорации стали подыскивать людей, которые могли бы лоббировать дело в японском правительстве. В ре­зультате на содержании корпорации в виде секретного “консультанта” появился Кодама. Его работа в этом качестве продолжалась 18 лет.

Кодама энергично взялся за дело и добился блестящих ре­зультатов. Оборонное ведомство Японии предпочло продукцию локхидовского “Старфайтера”. Ключевыми фигурами, через которых действовал Кодама, были три наиболее тесно связанные с криминалитетом политика: Бамбоку Оно, в то время один из лидеров парламента и зампред ЛДП; Итиро Коно, еще один из лидеров ЛДП; и Нобусукэ Киси, заняв­ший должность премьера при мощнейшей поддержке Кодамы.

В 1971 г. война между компаниями, производящими пасса­жирские самолеты, была в полном разгаре, и президент “Локхида” К.Котчиян лично встретился в Токио с Кодамой, чтобы обгово­рить детали продажи Японии самолетов типа “Тристар” (TriStar) L 1011. В решении поставлен­ной задачи Кодама прибег к помощи друзей, нажал на различные педали, порой подключая группы сокайя – финансовых вымогате­лей, как, например, в случае, когда возникла необходимость сме­нить на более покладистого человека президента “All-nippon airways” (ANA) Тэцуо Оба. Одновременно растут цифры преми­альных Кодамы (в 1972 г. – 2,2 млн. долл.) (с. 107). События начали приобретать стремительный оборот после того, как в июле 1972 г. премьером стал Какуэй Танака. Уже в сентябре было объявлено, что ANA закупит “тристары”, и “Локхид” через свой офис в Токио начал секретно переводить Кодаме огромные суммы денег. Бук­вально через несколько дней после обнародования решения о за­купках Танака получил 3 млн. долл.

Шел уже 1973 г., сделка по “тристарам” была надежно обеспе­чена, но “черные деньги” “Локхида” продолжали широким потоком литься в Японию. Причина – возможность новой, еще более прибыльной сделки – продажи японским силам самообороны про­тиволодочного штурмовика Р-₃С Orion в количестве 100 единиц на сумму 1 млрд. долл. Кодаме причиталось 9 млн. долл. – частично как премиальные, частично на взятки различным лицам в прави­тельстве. Именно в этот момент руководители “Локхида” были вы­званы в конгресс для дачи показаний о незаконных платежах за границей.

Разоблачения, сделанные в ходе расследования дела “Локхид”, и последующий арест Кодамы символизировали конец целой эпо­хи. Прежде Кодаме не приходилось беспокоиться ни по поводу полиции, ни по поводу прокуратуры или налоговой инспекции. Теперь обвинение требо­вало для него тюремный срок в три с половиной года и штраф в размере 3 млн. долл. (с. 113). Последние три года жизни он провел на больничной койке, уже утратив былое влияние, хотя и заявил однажды, что его последнее дело в политике – обеспече­ние премьерского поста своему протеже Ясухиро Накасонэ (с. 115). Кодама умер в 1984 г.

Влияние “куромаку” на большую политику отнюдь не исчезло с уходом Кодамы. Подозрительные денежные выплаты и связи с миром организованной преступности – по-прежнему неотъемле­мая часть мира японской официальной политики. Использование организованных бандитов в политических целях, хотя и не так откровенно, как раньше, продолжается. Сообщения и разоблачения о связях того или иного политика с криминальным миром могут вызвать общественную реакцию, но в целом полити­ки, как правило, игнорируют такие обвинения. Отчасти такая ситуация объяс­няется длительной монополией на власть Либерально-демократической партии. Другая причина – специфически “публичная” роль якудза в японском обществе, неохотно, но признающим их практически легальное существование. Если в США люди, сражающиеся с оргпреступностью, делают на этом карьеру, то в Японии публичная борьба против якудза не принесет человеку никаких политических дивидендов.

В результате якудза продолжают широко использоваться в японской политике – как сборщики политических пожертвований, телохранители и активисты предвыборных кампаний. Руководители преступных групп вхожи ко многим общенацио­нальным политикам, что помимо прочих выгод фактически легали­зует их статус. Нередки случаи, когда журналисты заста­ют министров кабинета в компании с известными лидерами кри­минальных группировок. Хотя это явление распространено не только в ЛДП, для этой партии оно наиболее характерно (с. 117).

Политическая коррупция и контакты с якудза прослеживаются не только на самом верху. На местном уровне якудза не просто связаны с теми или иными политиками, они сами выставляют свои кандидатуры на выборах. Идеология, как правило, играет лишь вспомогательную роль в политической актив­ности якудза, они стремятся за счет политики обеспечить безопасность своего бизнеса. Но все они всегда поддерживают правые, антикоммунистические и радикально-националистиче­ские взгляды и лозунги.

Эффект влияния якудза на государственную политику недо­статочно изучен. По крайней мере ясно, что там, где контроль якудза достаточно силен, например в отношении мелких ссудных операций или охранного бизнеса, делается все, чтобы затруднить возможность проведения реформ. Голос якудза слышен и в дискуссиях о судьбе японских вооруженных сил. Они постоянно требуют пересмотра или отмены антивоенной ст. 9 Конституции. Однако в целом уход ультранационали­стических “куромаку” старого поколения делает деидеологизацию якудза более заметной. Все, как и в других странах, становится подчиненным главной цели – получению прибыли.

Социальные изменения послевоенных лет сказались на методах и структуре группировок якудза. Воз­росли агрессивность и дерзость преступлений, так как усилилось влияние банды гурентай. Сами банды стали крупнее, расширяясь методом заключения союзов или уничтожения соперников. Если типичные довоенные банды были небольшими – обычно один оябун и до пятидесяти кобунов, то по­слевоенные группировки включали в себя уже сотни, а иногда и тысячи бандитов, руководимых дюжинами суб-оябунов. В 1958 г. токийская полиция оценивала численность якудза в Японии в 70 тыс. человек. Через пять лет эта цифра увеличилась до 184 тыс. человек, объ­единенных в около 5200 банд (с. 90).

Характерной в новых условиях была деятельность группи­ровки, ставшей нарицательной для японского криминального подполья, – крупнейшего синдиката, по сути дела, альянса более 500 банд – Ямагути-гуми. Всего в этом синдикате насчитывалось 103 босса различных рангов, из которых на самом верху в соот­ветствии с системой оябун-кобун были четыре “младших брата” (сятэй) лидера синдиката Кадзуо Таоки. Далее шли восемь директоров, вакасира-хоса (“вспомогательные младшие руководители”), из чис­ла которых один назначался вакасира (“младший руководитель”). Как эквивалент консильёри (советник – consigliori) в мафии существовала группа из шести старших советников – санро-кай. Ниже располагались камбу ацукай (администратор) и 83 вакасю (молодцов), каждый из которых командовал подразделением кобунов (детей) и куми-инов (новичков).

В рамках этой структуры циркулировали огромные суммы денег. Сам синдикат и входившие в него банды выпускали ежегод­ный финансовый отчет. Разумеется, банды, входившие в синдикат, были обязаны делать финансовые отчисления наверх. Так, соглас­но полицейским оценкам, Таока получал в качестве подношений ежегодно 500 млн. йен (2,1 млн. долл.).

В 1979 г. Национальное полицейское агентство выпустило доклад, согласно которому рядовой якудза мог зарабатывать в год около 14 тыс. долл., что соответствовало средней зарплате японского служащего. Гангстеры, контролировавшие, например, проституток, могли “поднимать” свыше 45 тыс. долл., а старшие якудза ниже ранга босса могли иметь около 90 тыс. долл. “Но настоящие деньги водились у людей на самом верху” (с.133).

Рядовому японцу, отмечают авторы книги, казалось, что действительно Ямагути-гуми присутствует повсюду. “В мире япон­ских якудза синдикату принадлежала территория Западной Япо­нии. Входящие в него группировки контролировали временных рабочих в портах и на стройках; монополизировали торговцев на уличных лотках; брали дань с любых компаний, начиная от баров и заканчивая крупнейшими корпорациями; и, конечно, не упуска­ли из виду деньги, крутившиеся в игорном бизнесе. Они создавали политические партии и были активистами у правых кандидатов. Они содержали ночные клубы и предлагали клиенту все что угод­но из запрещенного законом” (с.133).

Среди других сфер, на которые простирались интересы син­диката, – индустрия развлечений, сумо, профессиональный рестлинг, кино, наркотики (амфетамин), ссудные операции, кон­трабанда, порнография. Деньги синдиката вкладывались в недви­жимость, транспортные компании, услуги мусоровывоза, госпита­ли, школы английского языка, павильоны игральных автоматов, а также в производство поддельных товаров известных марок.

Ямагути-гуми не представлял собой монолит. Внутри между различными бандами существовали разногласия и противоречия. Между боссами текия и бакуто могли быть трения, как и между группами, начинавшими осваивать новые виды бизнеса. Но все же по стратегическим вопросам в синдикате удавалось со­хранять власть центра. Даже после смерти Таоки в 1981 г. и откола от синдиката части организации ее устойчивость в целом сохра­нилась, а количество членов даже увеличилось до более 13 тыс. человек.

По сравнению с Ямагути-гуми синдикат Сумиёси-ренго (второй по значимости в Японии) представляет собой структуру с несколько иным управлением. Если Ямагути-гуми – пирамида с огромной властью наверху, то Сумиёси – это федерация криминальных “семей”. Хотя оба синди­ката имеют много общего, они представляют два полюса органи­зационной структуры в мире якудза. Стиль Сумиёси более современный: меньше денег перечисляется наверх как “феодальная” дань, меньше власть “крестного отца” и больше самостоятельности у банд.

Если сравнить японские гангстерские синдикаты с амери­канской мафией, то становится ясно, что мафия в США усту­пает японским аналогам по степени внутренней структурирован­ности. В ней меньше администраторов и меньше контроля за отдельными бандами. Криминальные семьи в США просто не могут обойтись без автономии для обеспечения необходимой гибкости и незаметности. В отличие от якудза мафия не признается обществом и действует нелегально. Этим же объясняется значительно меньшая численность мафии: всего от 2 тыс. до 5 тыс. членов, объединенных в 24 семьи по всей Америке (с. 141).

Почти треть новых членов якудза рекрутируются из числа босодзоку – юношеских банд мотоциклистов. Большинство членов этих банд не смогли адаптироваться к жесткой и соревновательной образо­вательной системе Японии, что автоматически закрыло перед ни­ми возможности обычной карьеры. То, что группировки якудза предлагают своим членам некий суррогат семьи, также привлекает. В каком-то смысле в жесткострукту­рированном японском социуме объединения якудза выполняют социальную функцию последнего прибежища для людей, не имеющих нормальной семьи или постоянной рабо­ты.

Патерналистский характер криминального мира, таким об­разом, изоморфичен японскому обществу в целом. Несложно най­ти много схожих черт между методами, практикуемыми якудза, и, например, крупными корпорациями и банками, управленческие принципы которых постоянно эксплуатируют тему дайкадзоку, т.е. организации как “одной большой семьи”. В духе, напоми­нающем ритуалы якудза, во время ежегодной церемонии приема на работу в компаниях и корпорациях практикуется симво­лическая передача родителями молодых служащих ответствен­ности за их дальнейшую судьбу в руки руководства компании, представляющей “одну семью”.

Чувство принадлежности к группе, столь распостраненное в Японии, впрочем, не так уж легко дается членам банд якудза. Сте­пень преданности группе, требуемая от членов, в мире якудза, по­жалуй, наиболее большая. Многие неофиты не проходят про­верку на совместимость с этим стилем жизни и исключаются. “Текучесть кадров” составляет ежегодно примерно 10%, но зато те, кто выдержал несколько первых лет, потом уже остаются в коллективе на всю жизнь?

Образ Японии, какой она воспринимается за границей, включает в себя, помимо прочего, представление об очень высо­кой эффективности полицейской системы и крайне низком уровне, по сравнению с другими развитыми странами, преступлений, свя­занных с насилием. Согласно статистике, в Америке шансы стать жертвой имущественных преступлений в 20 раз выше, чем в Япо­нии, изнасилования – в 12 раз и т.д. (с. 161). В то время как японские полицейские заслуженно гордятся имиджем высокоэффективной и дисциплинированной силы, без ответа остается вопрос: как может под носом у такой полиции процветать столь большое количество гангстеров (100 тыс. человек).

Ответ на этот вопрос лежит в особом характере взаимоот­ношений между полицейским и гангстерами в Японии. На деле речь идет о широкой и глубоко институционализированной форме коррупции. Конечно, то тут то там японская полиция проводит широкомасштабные рейды и облавы на гангстеров, иногда аре­стовывая одновременно до тысячи бандитов. Для потребителей СМИ все это может выглядеть как серьезная борьба в оргпреступностью. На деле же цель таких акций – припугнуть гангстерскую мелкоту и одновременно устроить показуху для прессы. Банди­ты чаще всего заранее получают предупреждение о рейде и для сохранения лица полицейских чинов оставляют на месте задержа­ния несколько пистолетов, чтобы полицейским было что конфис­ковывать.

Степень взаимной кооперации между полицией и гангстера­ми в Японии поражает. Местные полицейские знают всех дей­ствующих в их районе якудза и поддерживают с ними вполне дружелюбные отношения. Это связано не только с тем, что “колеса” такого рода “бизнеса” всегда хорошо “смазаны”, но и с тем, что многие полицейские чувствуют симпатию к ценностной системе, ассоциируемой с якудза, включая принципы гири и ниндзё, и к экссамурайской тематике. Наиболее любопытным в этих взаимоот­ношениях является то, что, по сути, якудза в Японии действуют как своего рода альтернативная полиция. “Единственная вещь, кото­рая пугает японскую полицию, – это неорганизованная преступ­ность. Вот почему в Японии так низка уличная преступность. На местах ситуацию держат под контролем якудза, они же и обеспе­чивают безопасность. Если происходят какие-то нарушения по­рядка, то не исключено, что первыми порядок наведут представи­тели местной банды. Поэтому полиция предпочитает существова­ние организованной преступности ее отсутствию” (с. 163).

Уникальный симбиоз полицейских и бандитов проливает свет на еще более важную проблему структурной кор­рупции в Японии. Отчасти, по крайней мере внешне, она напо­минает старые традиции коррупции крупных городов Восточного побережья США, отчасти является чисто японским культурным феноменом, аналогичным сердечному союзу гангстеров и правых. Что касается, например, уклонения от налогов или размеров тене­вой экономики, то в этом отношении Япония в целом не сильно отличается от других стран Запада. Особенность Японии – “беловоротничковая” преступность и связанные с ней махинации, взяточничество, подкуп и вымогательство. Кон­цепция взятки в Японии весьма расплывчата, в основном – из-за чрезвычайно широко распространенного обычая обмена подарка­ми, укорененного в отношениях гири и пр. Полиция и другие правоохранители утверждают, что могут отличить взятку от при­знаваемого культурными нормами подарка, если сумма превышает необходимую для данного конкретного случая. Но та­кие определения лишь запутывают ситуацию.

Наряду со взяточничеством и незаконными комиссионными деловая культура Японии пронизана такими явле­ниями (преступлениями), как шантаж, запугивание и вымогатель­ство. Эти преступления обличены в институциональные формы – саракин, сокайя и др.

Саракин означает “финансисты служащих” (salary man financiers). Это люди или фирмы, практикующие ростовщичество. Только в 1982 г. жертвами контролируемых якудза саракинов стали 2400 покончивших самоубийством. Еще 7300 вынужде­ны были из-за преследований ростовщиков бежать, бросив семьи и работу. По оценкам, в Японии действует около 42 тыс. фирм-саракинов, занимающихся ссудными операциями с физическими лицами и взимающих непомерно высокий процент (около 60% годовых). Власть этих людей над своими жертвами связана с угро­зами применить насилие или использовать различные дискредити­рующие методы, которые могут привести жертву к “потере лица”. В некоторых видах бизнеса шантаж и запугивание стали глубоко укоренившейся практикой. Например, в сфере развлечений (бары, рестораны, ночные клубы и проч.) до 70% заведений вы­нуждено платить местным гангстерам дань за предоставление “защиты” (с. 169).

Но классическим для Японии примером вымогательства по-крупному является сокайя – профессиональные корпоративные вымогатели. Этот термин можно перевести дословно как “специалисты по собраниям акционеров”. Обычно эти вымогатели приобретают акции компаний и корпораций, выискивают инфор­мацию, компрометирующую менеджмент и руководство компа­нии, и шантажируют компанию. Согласно обследованиям, 70% прибыли сокайя поступает в гангстерские синдикаты. Разнообра­зие и изощренность методов сокайя в последние годы прогрессируют.

В настоящее время якудза переживают серьезную трансфор­мацию. Их замкнутый мир гири-ниндзё, татуировок, отрубленных пальцев и прочей атрибутики экссамурайской доблести уходит в прошлое. Как в свое время самураи, отложив в сторону меч, взя­лись за бухгалтерские книги и балансы, так и нынешним якудза пришла пора расставаться с прежней идеологией и старыми пред­ставлениями. В конце XX в. они оказываются в мире, где криминальные методы зарабатывания денег становятся все бо­лее тонкими и циничными, а общественный имидж благородных разбойников остается уделом воспоминаний и сюжетом художественных фильмов. Меняется и внутренняя структура управления крими­нальными группировками, слабеет традиционная система предан­ности боссу. Новым феноменом является перенос значительной части операций за пределы страны, кооперация с зарубежными преступными сообществами от Гонолулу до Сан Пауло. “Новое поколение гангстеров слишком занято зарабатыванием денег в Гонолулу или Гонконге, чтобы думать об отрубленных фалангах пальцев или церемониях с саке” (с.273).

Современные якудза становятся похожими на своих американских коллег, арсенал их методов приобретает более современный и изощренный характер. Идет тенденция к интернационализации. Растет прослойка интери якудза, “интеллектуальных якудза”, связанных с “беловоротничковой” пре­ступной деятельностью. Полиции эти преступления сложнее отслеживать. При этом степень насильственности и агрессивности криминальных действий не снижается, а, наоборот, возрастает, преступность приобретает бо­лее “западный” характер.

В XX в. якудза длительное время играли особую полити­ческую роль, оказываясь для определенных сил ключом к власти. На протяжении десятилетий рядовые японцы привыкли мириться с существованием якудза и создавали мифы, чтобы оправдать это сосуществование. Эта идиллия постепенно рушится. Сумеют ли японцы использовать этот момент, чтобы изменить отношения между обществом и миром оргпреступности и создать новые защитные механизмы от него? Трудно сказать. Организованная преступность была очень сильна весь по­слевоенный период, и ее почти невозможно ликвидировать. Но дальнейшей экспансии можно поставить эффективный заслон.