Ha I, II и IV стр. обложки и на стр. 36 и 89 рисунки Ю. МАКАРОВА. 5 страница
— Молодец! Сегодня, похоже, мы спасли друг друга...
К царю робко приблизился Розенкранц — беспокойно замигал.
— Ваше величество, — голосом, сползающим на сладкий ше
пот, обратился датчанин. — Вопрос... Навигацкий...
Петр безразлично кивнул.
— Бондари затребовали весь дуб на квасные бочки, а я не
отпустил. Надо ли столько бочек? Если выход флота в море
близок, тогда другое дело... А то ведь дуба не хватает на ре
монт трюмов и шпангоутов...
Петр взглянул недоверчиво. Ответил гудящим густым басом:
- Вопрос пе навигацкий. Когда и куда идти флоту — не дело иноземных корабелов. Что до трюмных бочек — следует справиться у генерал-адмирала Апраксина...
Розенкранц низко поклонился и засеменил к выходу.
Неожиданно Петр тепло улыбнулся: увидел Змаевича я Бакаева. Поняв, что оба здесь по тому же делу, что и он, царь повернулся и шагнул к секретарю. Молча взял из его деревянных рук бумагу и, справляясь о фамилиях офицеров, пробежал глазами длинный список повышения в чинах. Подошел поздравить — молча протянул узкую мозолистую ладонь. Сообщая новый должности, пожал руки — крепко, быстро. Улыбнулся, над губой поползли в стороны щеточки усов.
— Устроим шведам на море Полтаву — видать вам и адмиральские чины.,.
Увидев множество парусов на Неве, Петр распахнул окно дворца. Пахнуло сыростью, терпким духом весенней земли и немолчным шумом игристых волн.
К пристани, видневшейся невдалеке, подходил нарядный галиот — резной, с круглой кормой в цветных стеклах, с легко и изящно вынесенным вперед форштевнем.
— Кто это там маячит? — пристально вгляделся Петр.
Генерал-адъютант схватил подзорную трубу, разглядел на
палубе галиота сэра Роя Дженкинса, напыщенного и разря
женного.
— Английский посланник, ваше величество, — ответил Ягу-
жинский. — Каждый день променад совершает до Котлина
острова и обратно — с подзорной трубой, записывает что-то.
Повадился, видимо, не только от телесной слабости да празд
ности. Запретить бы, ваше величество. Соглядатайство явное.
.— А пускай тешится. Все будут решать пушки да храбрость мэих моряков и гренадеров, — задумчиво улыбнулся Петр. Постоял, пощипывая ус, и вернулся к столу, продолжил диктовать Ягужинскому. — «В конце недели всех людей посадить на галеры и скампавеи, ночевать там, быть в полной Готовности. Ждать указу в марш...»
У дверей царского кабинета сэр Рой Дженкинс услышал последнее — «в марш!». В марш? От волнения визитер уронил перчатку на пол. Легко, не по-стариковски, наклонился, прислушиваясь. Прожив несколько лет в Санкт-Петербурге, ов хорошо понимал по-русЪки.
Петр приветствовал английского посланника сдержанно и сухо.
— Считаю долгом заметить, ваше величество, — произнес
Рой Дженкинс, — мой король был весьма обеспокоен столь
близко стоявшим к Англии бедствием...
— Какому еще такому бедствию? — Петр недовольно су
зил глаза.
— До ушей моего короля дошло, что ваше величество име
ли намерение заключить с Испанией наступательный союз
против Великобритании. Такими слухами полна Европа...
— Я? — весело удивился Петр. — С Испанией? — перегля
нулся с ЯгуЖинским, повел недоумевающе плечами.
— Да, ваше величество. Я к вам пожаловал как раз с этим
вопросом. Говорят, вы с Мадридом сносились через голштин-
ского министра Герца, он недавно посетил вас е визитом...
Повисла неловкая тишина. У Петра дернулся на лице мускул,
— Вот как! — Царь засмеялся зло, баском, округляя губы
и резко оборвав смех, глянул угрюмо — перешел на спокой
ный тон. — Герц, верно, был у меня. Но его прожектам я не
внял, ибо не мог поступить несходно с интересами Англии.
Чем зря перекладывать с больной головы на здоровую, —
мрачно продолжил Петр, — лучше взгляните, мистер Джен
кинс, на британских послов в Европе. При всех дворах: цесар
ском, прусском, в Варшаве, особливо в клятвопреступной Пор
те, они всячески стараются во вред России. В озлобе прямо
лезут из штанов и шотландских юбок. А почему? Ваши корабли ходят по Балтийскому морю, будто торговые, а на деле — шведам боевые припасы возят?! Это как понимать?
Лицо английского гостя притворно вытянулось — удивление разыграл отменно.
— Ваше величество! Дело, видимо, в том, что в Англии
люди непозволительно свободны... И если некоторые британ
ские капитаны позволяют себе иногда... — Дженкинс высо
ким голосом подчеркнул последнее слово, — то парламент
его величества никак не отвечает за такие действия.
Петр по достоинству оценил увертливость дипломата и незаметно .подмигнул Ягужиискому.
— А не русскими ли товарами вам захотелось торговать по
всему свету? .Россию Ирландии тщитесь уподобить? — Рус
ский царь вырос во весь свой огромный рост перед тщедуш
ным старичком, Широко расставив ноги, смотрел на бледно
го гостя в упор. — Впредь лучше начинайте без хитрости и
сразу выкладывайте дело. Вы. господии посланник, с чем ко
мне пожаловали? Не водки, чай, выпить зашли?
Насупясь, Дженкинс нервно поправил завитки огромного парика. С притворной непринужденностью быстро заговорил:
— Ваше величество, разрешите закончить предыдущий раз
говор... Я думаю — и это бесконечно искренне — все интри
ги исходят от Карла. — Дипломат поднял на Петра твердый
взгляд. — Ваше величество! Англия решительно намерена
развеять ваши сомнения! В войне со шведами она и впредь
будет на стороне России! Я зашел вас заверить в этом...
— И впредь? Интересно! А какие же услуги вы оказывали
пам до сих пор?
— Король Георг... — Дженкинс растянул бескровные губы
в вымученной улыбке. — Король Георг, — снова споткнулся
он, — не мешал вам делать завоевания на Балтийском море,
так. как...
— Так как не было возможности помешать тому!
Царь так глянул на непрошеного гостя, что тот невольно опустил глаза. Ягужинский смотрел па Петра с любовью и легкой укоризной — поймал ответный взгляд: а шут с ним, надоело церемониться!
— Такое понимание сожаления достойно, — усилием воли
Джонкинс обрел видимое спокойствие. — Однако мы непре
клонны в желании остановить шведское пиратство на морях.
Англия тоже жаждет поставить Швецию па колони, — Голос
англичанина сильно истончал.
— Лестно слышать сие! — неожиданно развеселился Петр,
хохотнул, повел глазами па Ягужипского. — Может, на том и
составим письменный трактат?
Дженкинс чувствовал себя неловко, изворотливость сильно изменила ewy. Царь повернулся к дипломату спиной.
Оставшись, один, Петр задумчиво повертел серебряный глобус, стоявший на,угрех китах. Царапнул ногтем от Санкт-Петербурга через Финский залпв. Закурив коротенькую трубочку-носогрейку, присел к столу, потянулся за гусиным пером и замер, вспомнив недавний разговор с Алешей, с сыном.
«...России назначены определенные пределы на лице земли, — говорил Алексей. — Всякий раз, когда персы и ассирияне хотели перенести свои границы за Геллеспонт, они терпели поражение... Для древних римлян предельной границей на востоке был Евфрат, на западе — Эльба, за коп они напрасно тщились распространяться... А турки! Они не смогли утвердиться на западе п два раза тщетно осаждали Вену... Не подбивает ли нечистая сила и Россию на то же самое на Балтике?..»
«Сравнил! Сравнил хлябь с Иоанном Великим! — выдохнул Петр. Гнев был где-то глубоко, жег невыносимо, но прорваться не мог. — Совесть ты до дыр износил! Добродетель, без разума пустота есть...»
«Бесы тебя толкают на разорение храмов, на воздаяние' неприятелю мщения, — Алексей повел прозрачной ручкой, сделал книксен. — Но мудрым смирением можно возвернуть куда больше, чем мечом! Не меч, а мудрое смирение надобно России...»
«Умаялся ты от праздности, — сказал тогда Петр отцовски твердо. — Пошлю-ка я тебя в армию, засажу за артикулы. Делом настоящим займешься».
«Не снесу я воинских трудов. Телом слаб».
«Тогда отправляйся в Новгород — лес дубовый готовь для флота. В том и будет твоя польза Отечеству».
«В Новгород не поеду. Наипаче всего желаю чина монашеского».
Очнувшись, Петр принялся быстро писать. Сказал тихо вошедшему Ягужинскому:
— Вот, Павлуша, свези поживей Апраксину. Указ В марш!
На окраине Санкт-Петербурга — в черепичных крышах, острых кровлях, утыканная ветряными мельницами с флюгерами, вся в подстриженных деревьях раскинулась Немецкая слобода.
В эту слободу, воровски озираясь в темноте, шел царевич Алексей. Шел осторожно, прислушиваясь, часто спотыкаясь. Подойдя к невидимому домику, тихо стукнул в ставень. Когда мсье Буланже отворил, царевич вошел спешно, почти вбежал.
— Никак за вами следят, ваше высочество? — елейно спра
вился Буланже, проверяя засовы.
— Следят! Смотредыциков за мной много, — долго пе мог
отдышаться Алексей. — Худо мое житье, худо! Пришел я в
последний раз, иначе схватят...
Глаза царевича стали мглистыми, лицо позеленело, руки не знал куда девать. Француз, однако, был доволен. Усадив Алексея в кресло, подлетел к конторке, заваленной чертежами и ландкартами, освободил место для бутылки рейнского и двух бокалов. Подумав, плутовато и недобро глянул на гостя — с ласковой насмешечкой. Достал из створчатого шкафчика вторую бутыль — бургундского. Неслышно, по-кошачьи,
приблизился что-то спросить. Алексей вскинулся, задрожал. Француз затараторил, жестикулируя маленькими ручками:
— Ваше высочество, у меня можете быть покойными, —
взгляд преданный, собачий, прыгающий по лбу, волосам,
изучающий.
Алексей, широко раскрыв глаза, смотрел в разноцветные прыгающие зрачки. Успокаиваясь, безвольно зашептал.
— Сегодня не надобно пить, не надо. Вино ум отягощает...
— Что вы! Напротив. Придает мыслям ясность и живость.
Старое бургундское! Ваше высочество! Это вино из солнца и
огня, божественная амброзия — напиток римских цезарей!..
Мягкий вкрадчивый голос мсье Буланже бередил душу, старое бургундское огнем ударило в голову.
— Богом России начертано быть сухопутной державой, —
заговорил Алексей. — Пагубно переделывать природу госу
дарства и натуру людей. Зачем вести тяжкую войну за эти
больные и простудные места? Народ морится голодным кор
мом, монахи учатся прядению, в казну забираются серебря
ные оклады с икон. В церквах отменены крестные ходы! Во
енные походы — то к Черному, то к Балтийскому морю...
России нужна вода, говорит батюшка. А зачем? Ведь жили
без этих дьявольских морей — благочестиво, по православно
му древнерусскому чину, по византийским канонам. Пятьсот
лет жили!..
Царевич поднял к небу дрожащие руки, безвольно уронил. Откинувшись в кресле и полузакрыв тяжелые от хмеля глаза, непрерывно говорил:
— Капитан Измайлов послан зачем-то в Китай... В Индию
собирается экспедиция Бухгольца. Ротмистр Волынский от
правляется в Персию, князь Бекович-Черкасский — в Хиву...
А еще батюшка думает снарядить корабельную экспедицию.
Хочет проложить северный морской путь... далее Сибири, к
Чукотке, а то и в Америку или до самой Японии...
Мсье Буланже украдкой все записывал — под уголком ландкарты, малюсеньким карандашиком. Не отрываясь от затуманенного взгляда царевича, зорко следил за ним, как за опасным зверем.
Возбужденный недавним страхом, вином — в бургундское француз подсыпал какое-то зелье, — Алексей вздрагивал, силился овладеть плывущим сознанием. Перечислял уже сонно, мягким голосом, что не надобно России: все новоманерное заводское и корабельное строение, дикие сборы холстинного полотна для бумажной фабрики, пивоварение,.. Русскому человеку водка больше по душе! Закладка каких-то плавилен на Урале противна богу — литье-то надобно батюшке не на колокола малинового звона, а для кораблей, пушек, ядер...
—i Ваше высочество! — притворно восхищался мсье Буланже. — Сам Иоанн Златоуст не выражался так мудро, изобличая пороки византийской императрицы! Народ вас любит, зовет российской надеждой. — И, перейдя на сладкий полушепот, затаив дыхание, спросил: — Ваш двор будет в Москве, когда вы вступите на престол?..
— В Москву-матушку! — умильно-плаксиво произнес Алек
сей. — В Москву златоглавую! Там церковь святая православ-
ная, всякое благолепие и благочиние! Кремль там... — зашмыгал носом, — в Москве снова начнется византийская Русь!.. Француз облегченно вздохнул, успокоился довольный, сыто улыбнулся.
— А Санкт-Петербург?
— Быть ему пусту!
— Нынешнее войско и флот?
Царевич перебил — нетерпеливо, раскрывая сивые от слез глаза:
— Флот нам неприличен! Да, неприличен! А войску быть
малым — стоять ему только на границах. Моря России не на
добны! Земли же у нас с избытком — дай бог и с тем поря
док навести... а батюшке все чудятся на Балтике призраки
торговых кораблей...
— В покое заживет при вас Россия: ни воинских тягот, ни
суетных тревог! — Мсье Буланже блеснул улыбкой. Писать
бросил, вкрадчиво перешел к другому: — У вас такие неж
ные белые руки! Они вовсе не созданы для шпаги. Они созда
ны для любви, — француз утомленно вздохнул — уже одоле
вала скука. — О, если бы я был женщиной...
Мысли царевича покатились, куда — мсье Буланже это сразу заметил. Снова показал остренькие зубки, глазки смежил.
— Мадлен до сих пор вас любит...
Употреблять «высочество» француз бросил. Уже было не на-1 добно: видел, в глазах высокого гостя стоят сладчайшие слезы от дурмана незабытой ласки.
— Откуда вы все знаете? — вскричал в изумлении Алек
сей.
Мсье Вуланже вертко и быстро вдел ступни в восточные загнутые туфли. Проскользил мимо по-кошачьи.
Стало совсем тихо. Царевич невидяще и тупо уставился в потолок. На душе было горько и пусто. И страшно. Страшнее страшного. Почудилось, кто-то идет. Кто? Подхватился, хотел бежать и... увидел женщину.
Она была в тончайшем голубом платье, расшитом по подолу розами и золотом. Не человек — дивное привидение, плыла или шла — сразу не понять. Брови подвижны, светло-рыжие волосы распущены, как у русалки, глаза зовущие, изумрудные — летели навстречу. Она шла и быстро, и медленно. На ходу платье облегало тугобедрую фигуру несказанного соблазна. Подошла легко, воздушно, обдала ароматом. Коснулась нежными пальчиками оцепеневшего лица царевича.
— Мадлен?! — сладко, в приливе счастья простонал Алек
сей, ничего не понимая.
— Это я, мой милый царевич. Я приехала в Россию, чтобы
вас спасти...
Он затрепетал в изнемогающей нежности. Увидел совсем близко блестящие глаза, свежие приоткрытые губы. Потянулся к ней и застыл, вспомнив, как досталась ему ее первая сладость. Такими глазами она смотрела на него там — в Карлсбаде, тогда...
Он понимал, ее губы говорили что-то недовольно, даже ало, Но все равно было сладко видеть их так близко.
— ...И в такое время думать про монастырь, бросать на-
следство одного из величайших престолов! Нет, и тысячу раз нет! — Она растроганно схватила его за руку, близко заглянула вглаза. — Надо бежать за границу... Ну хотя бы в Вену, к цесарю, он вам свояк, а затем...
«Затем» — для него было уже неважно. С покалывающим ужасом и горячим восторгом впитывал он ее дерзновенные речи...
В нем и самом давно зрели мятежные мысли. Одолевало лишь давящее вынужденное смирение — иной защиты не придумал от незримого надзора грозного отца.
Он отвел глаза.
— Сейчас ничего не скажу, — произнес глухо, скорее простонал, — надо помыслить гораздо. Помыслить надо...
II Мадлен видела, понимала — он уже помыслил и все будет, как она пожелает. Поэтому не отступала. Не скупилась на льстивые слова, опьяняющие ласки...
Перед рассветом Мадлен вошла в маленький кабинетик. Уже не томно-красивая, а деловито-сухая, остывшая и холодная. Прислонясь пальчиками к теплой изразцовой печи, печально-внятным голосом сообщила Дженкинсу все, что слышала, сидя еще за ширмой.
— Русские послы обольщают китайского богдыхана, ищут
пути в Персию, Афганистан и Индию...
— Опасности эти еще слишком отдаленные, чтобы беспоко
иться, мадам. Лучше скажите, как у вас подвигается дело с
Алексеем?
По губам Мадлен поползла ехидная улыбочка.
— Царевич не так уж прост и глуп, как вы думаете, ми
лорд. Он, я бы сказала, медленнодум. В этом трудность.
На улице послышался шорох шагов. Кто-то остановился возле дома, потом удалился мелкой поступью. Англичанип почувствовал легкий озноб, молодо вскочил и надолго прилип к окошку. Вздохнув, тяжело сел.
— Царевич сказал, — чуть насмешливо продолжила невоз
мутимая Мадлен, — Петр построил большой гребпой флот.
Девяносто девять галер. Задумал кампанию в Финском за
ливе, собрался идти на Стокгольм...
— На Стокгольм? — неожиданно для себя встрепенулся
Дженкинс. Притворялся по привычке, но спазма липко пере
вила горло — откашлялся.
— Разве вы не вместе? Вот так вечная дружба с Росси
ей! — Глаза красавицы холодно блеснули.
— Мадам! — дипломат взглянул торжественно-значитель
но. — У нас нет ни вечных друзей, ни вечных врагов. Есть
только вечные интересы Англии.
В ставень осторожно поскребли. Постучали и снова поскреб-лп. Мадлен выпорхнула в другую комнату, обдав дипломата тонкими франдузскими духами, — легкие ноги неслышно пролетели по ковру. Англичанин устало засеменил открывать. -Вошел мужчина, закутанпый в черный плащ. Откинул ка-
пюшон— лицо желтое, с нависшим носом, скучное — Дженкинсу даже захотелось зевнуть. Пришелец, разглядев в полупотемках англичанина, согнулся в поклоне.
— Я к вашим услугам, сэр!
— Какие новости, герр Розенкранц?
— Очень важные, сэр. Матросы и солдаты ночуют на гале
рах. Флот вот-вот выйдет в море.
Англичанин неожиданно для себя потерял выдержку — присвистнул.
— И куда собрался этот самый флот?
— Тайны пока не знаю, — датчанин недовольно засопел:
ему не подали руки, пе предложили сесть.
— Вы уходите в плавание с флотом?
— Да, сэр, как корабельный мастер и переводчик.
Дженкинс помедлил и, словно спохватившись, вытянул ру
ку,ткнул пятерней в сторону кресел, приглашая сесть.
— Перед сражением вы должны предупредить обо всем
адмирала Ватранга. Предупредить вморе! Чего бы это ни
стоило!
Розепкранца резануло слово «должен». Он недовольно посмотрел на патрона, но, вспомнив богатые приманки, покорно ответил:
— Мне интересно знать, где будет стоять эскадра шведско
го короля?
— Ватранг намерен крейсировать возле мыса Ганге-удд. —
Дженкинс порылся в кармане, вынул сложенную карту. Раз
вернул и ткнул пальцем. — Это в конце Финского залива, вот
здесь... Пароль для встречи с адмиралом — «Месть принцес
сы!». На шведских сторожевых судах пароль будет известен.
Все! Желаю удачи! Спешите, пока не выглянула проклятая
луна.
Со стен Петропавловской крепости прогремели пушечные залпы — салют вчесть российского флота, уходившего впоход.
Над Невой реяли вымпелы. Галеры, скампавеи, шхерботы, провиантские суда медленно выстраивались в кильватерную колонпу. По всей Неве множество судов вспенивали веслами зеленоватую воду.
Впереди гребного флота, сверкая холщовыми парусами, шла корабельная эскадра — пятнадцать больших судов. Трпдца-тииушечный фрегат «Полтава» нес на фор-стеньге вымпелконтр-адмирала Петра Михайлова — андреевский флаг с красной полосой внизу полотнища. В строгом порядке, трепеща зелеными штандартами и красно-бело-голубыми вымпелами, за корабельной эскадрой вытягивались гребные суда — каждое с двумя косыми парусами.
Гребной авангард с пехотными полками — в должности адмирала от синего флага вел генерал Вейде; кордебаталию — генерал-адмирал от белого флага Апраксин, командующий всем галерным флотом. Эскадра арьергарда шла под началом адмирала от красного флага — генерала Голицына.
Багровые облака, как горы, быстро надвигались с моря. Ветер посвистывал в снастях. Шурша и пенясь, вода лизала белесый песок устья Невы. От множества судов, казалось, реку покачивало. Вправо и влево сколько хватал глаз вдоль полосы вскипающего прибоя тянулась иссиня-зеленая шуба леса.
Апраксин стоял на носу флагманской галеры и напряженно всматривался из-под треуголки в свинцово-серую даль. Знакомый путь! Но никогда еще генерал-адмирал не отправлялся в море с пехотой. На душе было неспокойно.
Все дальше и дальше отступал глянцевитый шелк леса. Серебристыми прядками расплывалась кайма берегов. Пора было ставить паруса, но Апраксин медлил, давая гребцам пообвыкнуть.
Отгоняя невеселые мысли, генерал-адмирал повелел приготовить для инспекции четырехвесельный баркас. Спустился по штормтрапу степенный, задумчивый. Оживился лишь возле борта галеры «Святой Николай». На палубу поднимался долго.
Приняв рапорт командора Змаевича, Апраксин нрислушался к разговору свободных от вахты матросов и солдат, еидев-ших возле надраенной до блеска пушки.
— Ну что, солдат, заскучал? Или жалеешь, что в море
ушел? — спросил он одного из них.
— Да как тут жалеть? Коли сам государь моим худород
ным именем галеру назвал, мыслимо ли дело на берегу оста
ваться? Прилепился я сердцем к своему строению. Только вот
гляну на енту пушку, так и сдается мне — перелита она
из церковных колоколов. Не чистое все же дело, думаю, с
войной ентой...
Апраксин нахмурился и повернулся багровея. Гаркнул, словно выстрелил.
— Старшина! Пошто дозволяется пустословие нижнему
чину?
Виновато моргая, марсовый старшина Антон молчал, зверем зыркал на вскочивших матросов. Генерал-адмирал приблизился, взглядом пронизал Николу.
— На море служил?
— Сродуг не приходилось! — заробел Никола.
— Худо 'совсем. — Генерал-адмирал пожевал в раздумье
губами. Покряхтывая и тяжело передвигая зеркально начи
щенные ботфорты, спустился в каюту Змаевича.
Как только Змаевич с Апраксиным ушли с палубы, от бочки с квасом отделился Розенкранц — тенью скользнул к матросам.
— Поняли? Худо дело! — плутоватые глаза переводчика
пучились — не мигали.
Никто не отозвался. Казак сильно задымил чубуком. Антон смотрел назад — на уходящие под воду берега. Тихо объяснял молодым матросам:
— Конец Невы скроется — скоро пройдем мимо Котлина
острова. Потом — Кроншлот и Толбухина коса, далее будут
Березовые острова, а там и Выборг завиднеется...
— А за Выборгом пойдут шхеры, — вставил свое Розен
кранц. — Трудно там плавать. Фарватер извилист и узок, лег
ко на мель наскочить. Без хорошего лоцмана там не пройти.
— Лоцман есть — не беда.
— Финн тот? — повел глазами Розенкранц на угрюмого
увальня у мачты. И отошел, спрятав ухмылку.
Миновав Транзудский рейд, весельный флот подошел к Выборгу. Быстро выгрузили провиант и порох для местнога гарнизона и снова ушли в море. Корабельная эскадра держалась мористей — на случай нападения шведов.
Петр дотянул конвой до островов Питкоопаса. У начала мелководья шхерной полосы он круто повернул корабельную эскадру в сторону.
Никола, бледно-зеленый от морской качки, вытягивал шею, всматриваясь в море.
— Господи Иисусе! Воды-то сколько! Одно мучение от енто-
го плавания. И пошто царь так далеко ушел?
— Видать, государь уплыл в Ревель, для соединения с тамошней эскадрой, — догадывался Антон. — Галеры-то теперь охранять не надобно — вот они, шхеры. Швед в такие норы не полезет. К тому ж по всему берегу наши посты.
— А все же боязно и сумни^ельио без главных кораблев,
без государя... И в коленях заломило — стреляет, словно черт
лучину колет. Продуло, видать, — Никола тяжко посапывал,
говорил басовитым стоном.
— Ничаво, — тянул Антон, бухая приятеля кулаком по спи-
пе. — С нами генерал-адмирал. Который всыпал тебе за со
бачий язык. Боле не гавкай на ветер.
— Сам, как цепной кобель — всякого обрешешь!
С флагманской галеры просигналили — Апраксин вызывал к себе Змаевича, Розенкранца и лоцмана-финна.
На баркасе, зарываясь в белопенные гривы, быстро нагнали . флагман. По веревочной лестнице все трое вскарабкались на борт, гуськом прошли в каюту генерал-адмирала.
— Как бы нам, господа, безвестно пе въехать в рот неприя
телю? — Апраксин встретил вызванных сидя, заводил белым
пальцем по карте. — Где тут можно блудить или наскочить
па. камни? Разве здесь, с вестовой стороны — меж островов
Мустома, Курсала, Вадегольм... Остальные помельче — и на
карте не указаны... А многие и вовсе под водою.
— Трудновато придется, — согласился Змаевич. — Но руле
вые наши — хоть куда. Надо будет — и на глазок пройдут
без огреха.
Апраксин заскрипел голосом, гонял комки желваков по скулам.
— На глазок уж со времени Олеговых ратей не ходим. По
ра, где можно, прибегать к картам и лоциям...
Змаевич покраснел.
— Как его звать? — снизу вверх кивнул Апраксин датча
нину, внимательно разглядывая финна.
Человек, от которого многое зависело, был долговязым и светловолосым. Лицо красное, лоб безбров, морщинист, водянистые глаза расставлены широко.
— Фритиоф Суоконен, — ответил Розенкранц.
— Скажи господину Суоконену, что ежели без крушений
проведет флот шхерами, сразу и все деньги по уговору ему
дам, и домой отпущу.
Розенкранц перевел натужно, словно поднимал тяжесть — дробящимся голосом:
— Адмирал сказал: если в шхерах случится что-либо самое
малое... если поломается даже весдо — тебя повесят на рее.
Финн покорно склонил угрюмое лицо — обмякшее, ставшее свекольно-бурым. Маленькие глазки пыхнули недобрым огнем. На лбу разбежались морщины — от страха или удивления. Лоцман с трудом разодрал обветренные губы.
— Постараюсь, никакой беды не случится... ни одно весло
не сломается. Можно использовать лот, но я и так хорошо
знаю фарватер.
— Он ни в чем не уверен, — перевел Розенкранц. — Нуж
но, говорит, одной скампавее идти вперед и лотом измерять
глубину — разведывать фарватер...
— Ну что ж, — помедлил Апраксин, напряженно перехва
тывая взгляд переводчика, — в этом, чай, есть некий резон,
хоть и невеликий. Как мыслишь, Матвей Христофорович?
Змаевич с затаенным сомнением посмотрел на Розенкранца, ответил глухо.
— Эскадра сильно замедлит ход, если фарватер проверять
лотом...
— Ничего, — генерал-адмирал задумчиво побарабанил про
долговатыми ногтями. — Иногда не грех спешить и медленно.
Видимо, тот случай сейчас. Собсрись-ка с этим лоцманом на
малой скампавее и выйди вперед. Особо погляди в шхерах за
Гельсингфорсом: опасно там — берега изрезаны, камни, от
мели. А вы, герр Розепкранц, внушите финну сему, что мы к
нему всем сердцем благоволим... пугается он зря.
Выйдя с лоцманом из каюты, Розенкранц облегченно перевел дух. Притворно печалясь, долго морщил лицо улыбкой. Оглянувшись по сторонам, засопел финну в самое ухо.
— Не дай бог! И впрямь повесят... Русские, — давился го
рячим шепотом, — идут сейчас, видимо, к Аландским остро
вам. Им не миновать мыса Ганге-удд, где Апраксина навер
няка ждет шведская эскадра. Фритиоф будет большим дура
ком, если не сбежит у мыса от русской веревки к королевско
му адмиралу Ватрангу...
— Эй, Розенкранц, что за беседу ведешь с лоцманом? —
пробасил рядом Змаевич. Покинув каюту Апраксина, он вни
мательно наблюдал за датчанином.
— Он очень малопонятлив, — дернулся Розенкранц. — При
шлось снова растолковывать. Герр командор, будьте с ним
осторожны, финны — такой народ...
Змаевич почувствовал что-то неладное, раздраженно заторопил.
— Скажи этому жердястому — мы сейчас же идем на про
мер фарватера.
Розенкранц перевел точно, незаметно подмигнул Фритиофу и добавил:
— Вот тебе и рлучай — не зевай! У финна впалые щеки густо набухли краской.
Усиливался ветер. Лица гребцов покрывала серая пелена усталости. Галеры, полугалеры, скампавеи и бригантины неиссякаемой вереницей скользили по узким .протокам. Позади, теснясь среди множества скалистых островков, шли транспортные суда, малые бригантины, боты и ладьи, а на буксирах — баркасы и прамы — с грузом провианта и боевыми припасами, взятыми для армии, уже действующей в Финляндии.
Солнце пекло нещадно. От палуб несло густым запахом смол, крутым квасным духом. На изгибах фиордов и проток бились седые гривы пены.
— Эдак еще можно плавать, — хмурился и веселел Ни
кола, беззаботно поглядывая на кипенный след за галерой.
— Еще бы! — по-старому с издевкой скалился Антон. Си
дел босой, подставив ветру черные подошвы ног. — С моря
шведу пикак не достать — и на берегу свои. — Помолчав,
задумчиво добавил: — Похоже, Гельсингфорс уже позади.
Значит, скоро будет Порккалауд: Немного морем проскочим,
и за Березундом опять пойдут шхеры — снова будешь, Ни
кола Иваныч, как у Христа за пазухой. А там, глядишь, —
ц к Гангуту станет рукой подать — до носа Финского за
лива...