И проблема классификации эгоцентрических элементов

Модель субъектной перспективы

 

В настоящем разделе обсуждается проблема классификации эгоцентрических средств русского языка, но не всех, а только тех, которые связаны с персональным дейксисом и категорией субъекта. Речь пойдет о возможности многофакторной классификации эгоцентрических элементов, т.е. о таком системном представлении языковых средств, при котором учитываются не только семантико-синтаксические, но и функционально-текстовые характеристики эгоцентрических элементов. В работах Санкт-Петербургской школы функциональной грамматики неоднократно обсуждались отдельные аспекты этой проблемы: непосредственное отношение к эгоцентрическим средствам языка имеют второй том ТФГ (темпоральность, модальность) [ТФГ 1990], 1-я глава третьего тома ТФГ, посвященная полю персональности, и отдельные разделы 2-ой главы (залоговость) [ТФГ 1991], два раздела (о субъектности и определенности/неопределенности) в [ТФГ 1992], раздел Н.А. Козинцевой о категории засвидетельствованности в русском языке [ПФГ 2000], а также глава IV о глаголах восприятия в [ПФГ 2003] и глава XVI о репликах согласия/несогласия и способах выражения модуса в детской речи [ПФГ 2005].

 

1.0. Эгоцентризм – одно из имманентных свойств грамматической системы. Если Словарь содержит наивную картину мира (она антропоцентрична); то грамматика позволяет соединить «ничью» лексику с определенным Я, соединить диктальные компоненты с модусом говорящего.

Лингвистика строит свои описания в виде полей с центром, в котором находится объективное, диктальное содержание, и модальной периферией. Это касается, как лексикографии, так и грамматики, см., например, разделы «Модальные слова» «Междометия», которые В.В. Виноградов поместил в самый конец своей книги «Русский язык». Такой взгляд на языковую систему принимается и грамматистами, и лексикографами. Ю.Д.Апресян высказал предположение о том, что лексическая и грамматическая системы устроены одинаково: чем дальше от центра, тем больше модальности, что «по мере продвижения от центра какой-то языковой системы или подсистемы к ее периферии падает употребительность входящих в нее единиц и одновременно нарастает их семантическая специфика, причем чаще всего у них развиваются или усиливаются модальные компоненты значения» [Апресян 2004:20].

Здесь предлагается взгляд на языковую систему «от модальной периферии»[1]: в центре внимания оказываются грамматические способы субъективации, которая понимается как результат использования грамматических средств, обнаруживающих отнесенность содержания высказывания и текста к определенной точке зрения субъекта модуса, иными словами, обнаруживающих модусную обусловленность диктальной синтаксической структуры.

Модусом[2] называют ту часть содержания высказывания, в которой представлен субъект сознания и речи с его отношением (пропозициональное отношение, пропозициональная установка, интенциональное состояние сознания) к сообщаемому; модусными (в другой терминологии – модальными) называют те языковые средства, которые «выступают в роли стилистического ключа, открывающего модальность предложения» и «которые лежат как бы в иной грамматической плоскости по сравнению со всеми другими элементами высказывания» [Виноградов (1947) 1986: 594-595]. Говоря о категории модальности, Ш. Балли писал: «Логическим и аналитическим выражением модальности служит модальный глагол (например, думать, радоваться, желать), а его субъект – модальный субъект; оба вместе образуют модус, дополняющий диктум» [Балли 1955, с.44]. Каноническим представителем «модального субъекта»[3] является местоимение Я.

1.1. Философы издавна обосновывали субстанциальность Я его проявлением в мышлении и речи, его соединением с глаголами мысли и речи; ср. знаменитое Cogito ergo sum. Г.Г. Шпет в работе 1916 г. писал: «каждое суждение сопровождается implicite некоторой мысленной прибавкой: «я вижу, что..., я слышал, нашел, уверен, сомневаюсь, рад» и пр., и пр. Т.е. речь идет или о т.н. модальности, или просто о «моем» отношении к чему-то, что констатируется безотносительно ко мне, в чем я, имрек, до специального вопроса о моем отношении к этому, просто «не участвую»» [Шпет 1994: 56]. И далее, дискутируя с представителями трансцендентной метафизики и отстаивая субстанциальность Я, Г.Г. Шпет говорит: «Но допустим, что имреку … кажется..., и ограничимся только сферой того, что кажется. Опять-таки, что именно кажется, оставим, – может быть, оно подвержено сомнению, но факт, что кажется, неустраним, – не ясно ли тогда, что это «кажется» соотносительно я, и что последнее так же несомненно, как самый процесс «кажется»?» [там же: 57]. Так в русской философии устанавливают связь между ментальным процессом, модусом и его владельцем.

Г.О. Винокур в 40-е годы прошлого века, исследуя поэтические функции местоимений Я и Ты в лирике Баратынского, говорил об общей и не решенной в языкознании проблеме с у б ъ е к т а р е ч и - «автора», «говорящего», «пишущего». Г.О. Винокур писал: «… субъект речи – это может быть нечто, чего не слышно и не видно, нечто, имя чего неизвестно и даже не предполагается, но все же вполне реально присутствующее в той действительности, в которой протекает данный акт речи. Речь не может возникать посредством самозарождения, ее во всех случаях создает кто-то, кого мы, при отсутствии необходимых внешних примет, в крайнем случае называем просто словом «автор», «говорящий», «пишущий» и т.п.» [Винокур 1990: 241].

Любое высказывание соединяет сферу субъекта диктума (сферу 3-го лица) и сферу субъекта модуса (сферу 1-го лица), отношение между субъектом (субъектами) модуса и субъектом диктума выражается словоизменительной (и синтаксической) категорией лица. Расстояние между Я и не-Я может увеличиваться за счет умножения субъектных ролей: две диктальных – субъект базовой модели (субъект действия, качества, состояния) и субъект-каузатор (субъект воздействия); три модусных – субъект сознания (тот, кому принадлежит мысль), субъект данной речи (Я) и субъект восприятия речи (Ты). Соединение на одной оси пяти субъектных ролей (и соответственно пяти субъектных сфер) было названо моделью субъектной перспективы высказывания и текста [Онипенко 1994; Золотова и др. 2004]. Для каждого конкретного высказывания возможно свое соотношение между модусными и диктальными субъектными сферами. Разные варианты соотношения модусных и диктальных субъектных сфер (их совпадение/несовпадениие, включение/исключение) организуют сложное субъектное пространство текста, а модель субъектной перспективы позволяет представить грамматику точки зрения, или то, что принято называть прагматикой.

В модели субъектной перспективы учитываются, во-первых, категория лица и, во-вторых, типология модусов. Категория лица обнаруживает отношение между субъектными сферами: (1) между модусными и диктальными, (2) внутри модуса - между участниками речевого акта и субъектом-авторизатором (владельцем информации, субъектом сознания). Типология модусов принадлежит сфере субъекта сознания (непосредственного владельца информации), в которой различаются (1) субъект восприятия, (2) субъект знания и мнения, (3) субъект воли, (4) субъект эмоции, а также (5) субъект речи, не совпадающий с Я говорящего (владелец «чужого слова»).

В канонической ситуации функции субъекта речи и субъекта сознания соединяются. Это значит, что Я говорящего одновременно является субъектом восприятия, или знания и мнения, или воли, или эмоции. Но существуют и такие речевые ситуации, в которых эти модусы принадлежат другому (другим), что обнаруживается внутри модусной рамки категорией лица (как морфологической, так и синтаксической): я думаю, что... - он думает, что..; я думал.., что… - он думал, что…; по-моему – по-твоему; по моему мнению – по его мнению. Функционируя внутри модусной рамки, категория лица создает основу для увеличения (при 3-м лице субъекта сознания) субъектной перспективы конкретного высказывания, в отличие от категории лица, действующей между субъектными сферами модуса и диктума: в этом случае исходным вариантом является несовпадение субъекта действия и субъекта речи; 1-е лицо, выражая кореферентность субъектных сфер, не уменьшает субъектную перспективу конкретного высказывания[4].

1.2. Основным способом выражения модуса принято считать «вербализованный модус», т.е. представленный предикативной единицей – главным предложением в составе сложноподчиненного предложения с придаточным изъяснительным[5]; напр.: я вижу, как…, я знаю, что…, хочу, чтобы…, рад, что…, он сказал, что… .

Формально-морфологический подход к глаголу предполагает, что любой личный глагол (и тем более модусный) имеет полную парадигму личных форм[6]. Это действительно для глаголов констатирующих, например, говорить, сказать. Но в соединении с глаголами других лексико-семантических классов синтаксическая категория лица обнаруживает тяготение одних глагольных лексем к 1-му лицу (например, хотеть), других – к 3-му (например, лгать). Глаголы оценочные, интерпретационные, предполагающие дистанцию между тем, кто говорит, и тем, кто передает чужое слово (интерпретирует чужое слово), связаны со сферой 3-го лица, ср.: Она всем растрезвонила, что…- при странности ?Я растрезвонила всем, что…

Отнесенность модусных предикатов к Я- или Он-модусу может быть обусловлена не только (1) лексической семантикой, но и (2) семантикой морфологической формы: (а) возвратно-безличной (в традиционном понимании), (б) неопределенно-личной, (в) возвратно-страдательной. Модусные предикаты в так называемой «безличной форме» «отдают предпочтение» синтаксическому 1-му лицу (чувствовалось, подумалось, вообразилось[7] = мне). Неопределенно-личная и возвратно-страдательная формы обнаруживают дистанцию между источником информации и Я говорящего (говорят[8], что…, говорится, что..., считается...) и связаны со сферой 3-го лица.

Три указанных глагольных формы нередко организуют синтаксические конструкции с субъектными «синтаксическими нулями», или с незамещенными субъектными позициями. При этом доказательством того, что для каждой из форм приоритетно либо 1-е, либо 3-е лицо, оказывается именно употребление данного предиката в предложении с субъектной незамещенной позицией. Н.Д. Арутюнова, рассматривая средства вербализации модуса в связи с наличием/отсутствием показателя субъекта и возможностью/невозможностью полной парадигмы по лицу, вводит понятие «нейтрального модуса» (для которого возможна полная парадигма) и «субъективированного»: «Субъективированный и нейтральный по форме модусы пересекаются по таким параметрам, как атрибуция говорящему лицу и «другому», истинностная оценка в момент речи и в прошлом, способность/неспособность занимать вводную позицию, согласие/несогласие говорящего с субъектом суждения» [Арутюнова 1988: 110]. Н.Д. Арутюнова показывает, что для выражения отношения модуса к субъекту могут использоваться не только парадигма личных форм, не только личные местоимения, но и незамещенные позиции. При одних предикатах синтаксический нуль субъективирует модус (подумалось, показалось — 1-е лицо), при других — объективирует (известно, считается - 3-е)[9]. Отсутствие субъектного показателя интерпретируется Н.Д. Арутюновой либо в связи с говорящим, либо «в значении солидарности с адресатом»; наличие субъектного показателя (ему жаль, мне известно) квалифицируется как «субъективизация модуса». Обсуждая различия между глаголами считается и думается в предложениях без показателя субъекта, Н.Д. Арутюнова говорит об «объективации, или имперсонализации», применительно к первому глаголу, в отличие от второго, который «употребляется только в отнесенности к лицу говорящего», не допускает отрицания, не употребляется в будущем времени [Там же: 109].

Дополнительные аргументы в подтверждение идей Н.Д. Арутюновой можно найти, «выйдя» за пределы изолированного предложения в текстовый фрагмент: дистанцированность Я (эксклюзивность) по отношению к чужому мнению (выраженному глаголом считается) подкрепляется последующим «диалогическим» контекстом, что выражается противительными и уступительными союзами, а также дискурсивными лексемами (тем не менее, на самом деле): Хотя в России испокон веков считается, что нет лучшего Холмса, чем Ливанов, и лучших экранизаций, чем принадлежащие режиссеру Масленникову, тем неменее это не совсем так (А. Ковалева); Считается, что мода на европейское платье и западные манеры пошла с реформ Петра Великого, в прорубленное им окно и хлынуло все заграничное. Но насамомделе, истоки этой моды надо искать еще до основания Петербурга, в Москве (С. Клишина).

Наблюдения Н.Д. Арутюновой убеждают нас в том, что семантика морфологической формы зависит от семантики предикатной лексемы (глагольной и неглагольной), что определяющей в триаде «морфология – лексическая семантика – синтаксис» является именно семантика лексемы. Это проявляется и в том, что Я-модусные предикаты интерпретируются по 1-му лицу не только в перволичном нарративе, но и в третьеличном (т.е. осмысливаются в связи с внутренней точкой зрения). Так, глагол подумалось соотносится с 1-м лицом (синтаксическим): (1) при 1-м лице повествователя (в отсутствие именной или местоименной субъектной синтаксемы): «А вдруг и впрямь дело в тысяче? - на миг подумалось, но только на миг» (И. Грекова), (2) при 3-м лице и отсутствии показателей лица в конструкции: «Вот так бы по старинке начать когда-нибудь толстую штуку», - подумалось мельком с беспечной иронией — совершенно, впрочем, излишнею, потому что кто-то внутри него, за него, помимо него все это уже принял, записал и припрятал» (В. Набоков); (3) при наличии субъектных синтаксем 3-го л. в конструкции: Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет в Павловск (Ф.М. Достоевский).

Пример (1) закономерен в условиях повествования от 1-го лица. Пример (3) предъявляет мысль Мышкина, обусловлен внутренней точкой зрения героя; 3-е лицо усложняет субъектную перспективу: мысль принадлежит герою, передает ее повествователь. Пример (2) интересен тем, что при отсутствии в предтексте показателей субъекта он начинает осмысливаться по 1-му лицу, субъектные синтаксемы 3-го лица в следующем предложении неожиданны для читателя, т.к. обнаруживают и субъекта сознания, и субъекта речи (думает один, говорит другой). Но это 3-е лицо все же несобственно-третье, поскольку выражает внутреннюю точку зрения – точку зрения героя.

См. еще пример: «Слышно было, как где-то далеко, очень далеко, должно быть, за городом, кричали лягушки. Чувствовался май, милый май! Дышалось глубоко и хотелось думать, что не здесь, а где-то под небом, над деревьями, далеко за городом, в полях и лесах, развернулась теперь своя весенняя жизнь, таинственная, прекрасная, богатая и святая, недоступная пониманию слабого, грешного человека. И хотелось почему-то плакать» (А.П. Чехов «Невеста»). Все выделенные модусные предикаты в этом фрагменте имеют незамещенную субъектную позицию, которая осмысливается в связи с точкой зрения героини, хотя и не все субъектные «нули» в приведенном примере могут быть заполнены субъектными синтаксемами: ей (Наде) было слышно, дышалось, хотелось…, но: ?ей чувствовался май.

Объективирующие нули находим при возвратно-страдательных формах модусных глаголов, например, считаться и называться; применительно к последнему можно говорить о «полной объективации», т.е. об обобщенно-личности модусного субъекта, что проявляется в невозможности для него рамочной позиции: глагол называться, будучи авторизующим, неспособен организовывать модусную рамку в составе сложноподчиненного предложения и употребляется (1) во вводной позиции (оборот что называется) и (2) в составе осложненного авторизированного предиката — «называться каким, чем»: Большая Дмитровка... оканчивается на той части Страстного бульвара, которая называется Нарышкинским сквером (В.А. Гиляровский). В предложении с глаголом называться субъект может быть обнаружен именными синтаксемами «у+Род.п.», которые уменьшают количество референтов, относящихся к сфере авторизатора и соотносят высказывание прежде всего с 3-м лицом: Так, семь у игроков называется кочергой, одиннадцать — палочками, семьдесят семь — Семен Семенычем, девяносто — дедушкой и т. д. (А.П.Чехов). Авторизатором (субъектом сознания и речи) здесь является субъект класса, но может быть и единичный субъект: то, что я считала джемпером, у нее называется «платье для танцев» - также 3-го лица. 1-е лицо возможно, как правило, для выражения включенности Я во множество — С давних пор канун Рождества у нас называется Сочельником. Форма «У + Род.п.» может соединять модусное и диктальное значения: при глаголе называться — только модусное, с другими предикатами — двойное значение. См. пример из рассказа А.П. Чехова «Человек в футляре»:

…Она стала рассказывать ему с чувством и убедительно, что в Гадячском уезде у нее есть хутор, а на хуторе живет мамочка, и там такие груши, такие дыни, такие кабаки! У хохлов тыквы называются кабаками, а кабаки шинками, и варят у них борщ с красненькими и с синенькими "такой вкусный, такой вкусный, что просто – ужас!"

У нее(есть хутор) – субъектно-посессивная (диктальная) синтаксема, у хохлов(называются…) – модусная, а именная субъектная синтаксема у них в предложении и варят у них борщ с красненькими и с синенькими "такой вкусный, такой вкусный, что просто – ужас!" соединяет диктальное значение (они варят борщ) с модусным (они называют овощи красненькими и синенькими — названия овощей воспринимаются как цитатное слово), что поддерживается взятым в кавычки фрагментом из прямой речи героини. Модусная синтаксема у + Род.п. становится (пользуясь терминологией Н.Д. Арутюновой) средством «субъективизации» модуса.

Таким образом, обсуждаемые Н.Д. Арутюновой ментальные глаголы распределяются между теми, которые связаны с приоритетом 1-го лица, и теми, которые характеризуются приоритетом 3-го лица, речевые глаголы тяготеют к сфере 3-го лица.

 

1.3.Связь речевого модуса с 3-м лицом обсуждается и в связи с категорией эвиденциальности, «пересказывательности», «ренарратива» [Плунгян 2000; Эвиденциальность…2007], «ренарратива» и «цитатива» [А.Б. Летучий в докладе, прочитанном 22.04.2010 г. в ИРЯ РАН][10]. Н.А. Козинцева, рассматривая средства выражения косвенного источника информации, предложила относить эти средства к семантической субкатегории «пересказывательности», которая входит в более абстрактную категорию «косвенной засвидетельствованности» [Эвиденциальность 2007: 85-103].

Отношение речевого модуса к сфере 1-го лица интерпретируется в связи с «перформативами» [Остин (1962) 1986] и «метатекстом» [Вежбицкая 1978]. Интересно, что М.Я. Гловинская, строя тематическую классификацию русских глаголов речи, обсуждает проблему выбора личной формы, на основе которой будет строиться толкование, и, полемизируя с А. Вежбицкой, выбирает в качестве «формы толкуемого глагола» форму 3-го лица. При этом в каждой из групп глаголов речи М.Я. Гловинская указывает наличие/отсутствие перформативов: например, в группе «сообщения» докладывать, объявлять могут быть перформативами, а возвещать, описывать нет [Гловинская 1993].

Таким образом, одни модусные предикаты выражают прямое, непосредственное отношение говорящего к содержанию его высказывания (Я-предикаты), другие – опосредованное отношение (Он-предикаты). И в том, и в другом случае модус обнаруживает присутствие Я говорящего.

 

2.0. Обратимся непосредственно к способам выражения Я субъекта модуса.

Синтаксическая специфика Я модусного субъекта состоит в том, что в предложении (в диктальной части) оно не должно быть выражено, для него нет собственной внутрисинтаксической позиции; наличие Я внутри предложения указывает на двойную роль, соединяет сферу субъекта действия и сферу субъекта сознания.

При модусной модификации исходной модели предложения (авторизации, по Г.А. Золотовой [Золотова 1973]) возможны два варианта: (1) авторизующий глагол, указывая присутствие субъекта модуса, не создает для этого субъекта внутрисинтаксической позиции (авторизация восприятия – раздаваться, пахнуть); (2) авторизующий глагол создает для модусного субъекта внутрисинтаксическую позицию, с возможностью полной личной парадигмы (авторизация мнения – считать, думать, полагать).

Понятие авторизации было предложено Г.А. Золотовой как один из видов «взаимодействия моделей предложений» [Золотова 1973]. Развивая идеи Г.А. Золотовой, можно выделить следующие типы предъявления модуса в полипредикативных предложениях: (1) в линейно соположенной предикативной единице: Степан Аркадьич понял, что Матвей хотел пошутить и обратить на себя внимание (Л.Н. Толстой); (2) во встроенной в конструкцию предикативной единице: ...генерал Епанчин ... считал дело оконченным (Достоевский)[11]. У типа (1) есть три варианта: вербализованная рамка с союзом в препозиции, вводное предложение и вводное слово. Тип (2) располагает двумя возможностями: конструкция с авторизующим предикатом и предложение с именными модусными синтаксемами ("Картинки с выставки" Мусоргского в интерпретации Евгения Кисина безусловное событие в глазах и ценителей русской классики, и поклонников пианиста-виртуоза(НКРЯ)).

2.1. Соответственно, синтаксических позиций, возможных для Я модусного субъекта, пять (включая позиции за пределами диктальной структуры):

Внешнесинтаксические (внепредложенческие):

1. рамочная позиция в сложном предложении (Я считаю, что... Мне очевидно, что...)

2. вводная, или парентетическая, позиция (по-моему; как мне кажется),

Внутрисинтаксические:

3. в составе модусно осложненного предиката (Я считаю его талантливым человеком; Мне грустно потому, что я тебя люблю),

4. неприсловная, приосновная (детерминант) позиция модусной субъектной синтаксемы (Для меня в этом мире есть только...)

5. присловный компонент словосочетания (при словах релятивной семантики — в моей душе покоя нет...). Эгоцентрические слова релятивной семантики представляют личную сферу[12] говорящего: слова, называющие части его тела, называющие родственников, слова, называющие людей, находящихся в пространственных, возрастных и др. отношениях (сосед, одноклассник, ровесник, тёзка), слова, обнаруживающие место рождения человека (родина, отчизна, а также чужбина).

 

Для Я модусного субъекта возможны следующие способы обнаружения:

I. три способа выражения в рамочной структуре:

I.1. местоимение 1-го лица,

I.2. незамещенная позиция (с возможностью подстановки местоимения – кажется, что… – как мне кажется, что…)[13],

I.3. имплицитно, в семантике дискурсивной лексемы (без возможности восстановления — возможно, по-видимому).

II. Три варианта по отношению к диктальной структуре:

II.1. местоимением 1-го лица (с поддержкой или без поддержки глагольных окончаний)

II.2. незамещенной позицией (с возможностью или невозможностью замещения)

II.3. ранг «За кадром» (входит в семантику лексемы, синтаксической конструкции, но не имеет возможности быть выраженным в синтаксической конструкции, находиться в предтексте).

Следствием того, что модусное Я склонно к имплицитности, является эгоцентрическая грамматическая техника — регулярное использование «значимого отсутствия» для обнаружения говорящего (шире – субъекта модуса). Эгоцентрическая техника проявляется по отношению к диктальной структуре, когда:

(1) внутрисинтаксическая позиция есть, не занята, но может быть занята (Вокруг было тихо = вокруг меня; В ухе стреляет = в моем ухе),

(2) внутрисинтаксическая позиция есть, не занята, но если ее занять, высказывание изменяет значение (В дверь Ø постучали =/= Они постучали; ср.: В шкафу Ø старые вещи =/= В шкафу есть старые вещи)[14];

(3) внутрисинтаксической позиции нет, она вытеснена «за кадр», это значит, есть внешнесинтаксическая позиция (С пристани раздался гудок = я услышал, но, возможно, не только я); в семантической структуре глагола субъектный компонент (наблюдатель) есть, но не может быть выражен внутри предложения, а обнаруживается в тексте: «Однажды, в студеную зимнюю пору, Я из лесу вышел; <...> «Откуда дровишки?— «Из лесу, вестимо; Отец, слышишь, рубит, а я отвожу». (В лесу раздавался топор дровосека.)» (Н.А. Некрасов).

Эти три варианта имплицитности принято различать терминологически: (1) первичный дейксис (Ю.Д. Апресян) — в речевой ситуации и вторичный дейксис («дейксис к воображаемому», по К.Бюлеру); (2) при невозможности восстановления из контекста – синтаксический нуль (И.А. Мельчук, Т.В. Булыгина); (3) ранг «За кадром» (Е.В. Падучева). Однако уже в статье Р.О.Якобсона о «нулевом знаке» (1939 г.) понятие нуля используется широко — не только для второго, но и для первого случая. В этой работе Якобсона вводится понятие «нулевого анафорического (или дейктического) знака», который, по мнению Якобсона, семантически не равен эксплицитному знаку: «Обычно они образуют следующее противопоставление: с одной стороны, экспрессивный тип, составляющий одно целое с данной ситуацией или вызывающий воображаемую ситуацию в языке искусства, и, с другой стороны, тип с нулевой экспрессивной и дейктической значимостью» [Якобсон 1985: 227].

Эгоцентрическая грамматическая техника (выражение модусного субъекта посредством незанятой синтаксической позиции) аналогична анафоре: при совпадении субъектов (кореферентности) второй раз то же значение не выражается – лексически не повторяется, но используется дейктический знак (местоимение); следующий шаг – эллипсис, когда не повторяется весь знак целиком[15]. Если нет контекстуального претендента на незанятую позицию, то претендентом становится либо сам субъект модуса, либо некоторое множество, в которое включен субъект модуса. Напомню известное наблюдение В.В. Виноградова по поводу абсолютного начала «Пиковой дамы» («Однажды играли…»): В.В. Виноградов считал, что «начало повести … повторением неопределенно-личных форм – играли, сели ужинать – создает иллюзию включенности автора в это общество. К такому пониманию побуждает и порядок слов, в котором выражается не объективная отрешенность рассказчика от воспроизводимых событий, а его субъективное сопереживание их, активное в них участие». В.В. Виноградов рассматривал отсутствие подлежащего как знак сопричастности рассказчика происходящему, знак «субъективной заинтересованности», как «почти рождающее образ мы», поскольку только «в конце первой главы происходит открытое сошествие автора в изображаемый им мир» [Виноградов (1936) 1981, 204-205]. В.В. Виноградов обратил внимание и на то, что при изменении порядка слов «субъективное сопереживание» уступает место «объективному констатированию факта» – «при такой расстановке слов: «Однажды у конногвардейца Нарумова играли в карты» [с. 204]. Анализ односоставных предложений в абсолютном начале текста (см., например, повесть А.П. Чехова «Дама с собачкой» или роман Б. Пастернака «Доктор Живаго») убеждает нас, что односоставные предложения являются одним из способов обнаружения Я модусного субъекта, способом сближения точки зрения автора и точки зрения героя[16].

 

2.2. Итак, эгоцентрическая техника — это использование «значимого отсутствия», а эгоцентрические элементы — это слова, словоформы и конструкции, которые без местоимения Я и аффиксов 1-го лица читаются в связи с Я-модусной рамкой, обнаруживают прикрепленность высказывания к определенному субъекту модуса.

Для одних лексем и синтаксем (синтаксических форм слова) принадлежность Я модусного субъекта является единственно возможной (междометия, вводные наверное, по-видимому, конечно), для других — одной из возможных (как кажется/как мне кажется — как ему кажется/ как ему казалось), для третьих – наличие/отсутствие субъектной синтаксемы связано с изменением лексического значения (послышались голоса – бытийное значение; ему послышались голоса - кажимость, мнимость[17]). Именно во втором и третьем случаях действие эгоцентрической техники становится значимым.

Внешнесинтаксические эгоцентрические элементы возможны как в рамочной позиции, так и в парантетической.

Внутрисинтаксические эгоцентрические средства — это компоненты синтаксической структуры, субъектная валентность которых не выражена внутри данной синтаксической (диктальной) конструкции. При этом потенциальной падежной формой модусного субъекта оказывается не только именительный падеж, но и косвенные, а это значит, что сферой действия эгоцентрической техники являются (а) «безличные» предложения (Не спится, няня: здесь так душно! — Пушкин), (б) предложения с возвратно-страдательными предикатами[18] (Быстро вошел он в переднюю. Цилиндр с осторожностью передался лакею. С тою же осторожностью отдались: пальто, портфель и кашне — А. Белый) (в) бытийные утвердительные предложения (не только с бытийными глаголами и полной структурой — Loc быть N1, но и односоставные номинативные Бессонница. Гомер. Тугие паруса — О. Мандельштам), а также бытийные отрицательные[19], (г) предложения с предметным и пропозициональным подлежащим (Со стола поднялась холодная длинноногая бронза — А. Белый).

 

2.2.1. Понятие «эгоцентрического элемента» разрабатывает Е.В. Падучева. Для Е.В. Падучевой основанием отнесения лексемы или словоформы к классу эгоцентрических становится наличие субъекта в «ранге За кадром». В книге 1996 г. эгоцентрические элементы языка (в терминологии Е.В. Падучевой – «эгоцентрики») разделены на те, которые связаны с субъектом дейксиса, и те, которые связаны с субъектом сознания и речи. С субъектом дейксиса связаны местоимения и пространственные предлоги/наречия (мимо, впереди, вдали, справа). Субъекта сознания и речи обнаруживают метатекстовые вводные слова и модальные частицы (конечно, например, якобы); «предикаты внутреннего состояния», функционирующие как вводные (к счастью, видно, должно быть); предикаты сходства и подобия (напоминает); показатели идентификации (не кто иной как, тот самый); слова со значением неожиданности (вдруг); неопределенные местоимения; обобщающие «врезки» (как часто бывает, вообще) и слова с оценочным значением [Падучева 1996: 276-284]. Позже Е.В. Падучева [Падучева 2006] различит первичные и вторичные эгоцентрики — в соответствии с тем, изменяется или не изменяется значение слова при переходе от речевого режима интерпретации к нарративному [Падучева 1996: 269; 2006].

В работах Е.В. Падучевой особое внимание уделено фигуре наблюдателя. Наблюдатель определен как «нулевой знак с дейктическим значением», а прототипический Наблюдателя как «участник ситуации, который имеет семантическую роль субъекта восприятия (Экспериент), но не отражен на синтаксическом уровне: он входит в актантную структуру глагола, но в диатезе имеет ранг За кадром» [Падучева 2006: 403-404]. Соответственно к эгоцентрическим были отнесены глаголы с «врожденным наблюдателем»: (а) глаголы со значением прибытия и удаления из поля зрения (появиться, исчезнуть, пропасть); (б) глаголы перемещения сквозь преграду (в производных значениях) (высунуться, проступить, выступить, выглянуть, проглядывать); (в) глаголы с наблюдателем, мимо которого проходит траектория движущегося предмета (скользнуть, проскользнуть, мелькать, промелькнуть); (г) глаголы пространственного расположения, ориентированного на наблюдателя (разверзнуться, раскинуться, расстилаться); (д) глаголы испускания запаха, звука, света (пахнуть, звучать, светиться); (е) глаголы, обозначающие наблюдаемый признак предмета: цвет (белеть, чернеть), форму (маячить, торчать), звучание (раздаваться), а также слова типа реять [Падучева 2004, с.213-214].

Глаголы «с врожденным наблюдателем» из списка Е.В. Падучевой для синтаксиста интересны тем, (1) что в их семантику встроен перцептивный модус, (2) что они образуют конструкции с предметными субъектами, сами при этом теряя категориальное значение акциональности, (3) что субъект модуса занимает либо «закадровую» позицию, либо представлен синтаксемой Перед + Твор.п.

2.2.2. Если считать основным признаком эгоцентрического элемента невозможность «поверхностно-синтаксического» выражения Я, то абсолютно (принадлежащими только Я) эгоцентрическими являются не лексемы, а слова-предложения: междометные высказывания (в терминологии Л. Теньера – «фразоиды», «разовые» высказывания – по В.Г. Адмони) и экспрессивные «фразеосхемы» (Д.Н. Шмелев) типа Что за прелесть эти сказки! (А.С. Пушкин); Что за прелесть эта Наташа! (Л.Н. Толстой)[20]. В.Н. Волошинов [Волошинов (1929) 1993], обсуждая проблему передачи чужого слова, отметил, что есть слова, которые «не вполне гармонируют с аналитической душой косвенной речи» [139-140], что «чужое высказывание» может быть «неразложимым, неизменным и непроницаемым» [138], и тогда эти речевые элементы возможны только в «шаблоне прямой речи»[21], иными словами (в другой терминологии) могут принадлежать только Я-модусу. Е.В. Падучева предлагает «неподчиняемость как синтаксический тест, который выявляет первичную эгоцентричность» [Падучева 1996: 298-299].

Абсолютные эгоцентрические высказывания не имеют грамматической парадигмы ни по одной из предикативных категорий, поскольку принадлежат только данному говорящему и всегда локализованы во времени его речи.

 

2.2.3. Эгоцентрическая техника как возможность приближения/ отдаления, изменения субъектной перспективы нужна там, где предикат допускает противопоставление 1-го лица 3-му или предполагает подчинение 3-го лица 1-му (несобственно-третье). В этих случаях используются и внутрсинтаксические нули и «закадровые» позиции субъекта модуса.

При модусном предикатемежду «внутрисинтаксическим нулем» и «закадровым» вариантом обнаружения субъекта модуса нет четкой границы. Так, глаголы чувствоваться, ощущаться с точки зрения современного носителя языка не предполагают Дат. падежа субъекта (Чувствовалось приближение грозы; но не ??Мне чувствовалось…). В XVIII-XIX вв. глагол чувствовалось употреблялся и с Дат. п. По-видимому, тогда чувствовалось и казалось находились в более тесных синонимических отношениях, что выражалось в возможности Дат. падежа модусного субъекта; ср., например: «Ему чувствовалось, что всякая улыбка оскорбит их» (Л. Толстой). Что касается глагола ощущаться, то в современном языке при немдля субъекта модуса нет внутрисинтаксической позиции, что подтверждается данными НКРЯ; Е.В. Падучева говорит в этом случае о диатезе с «дейктическим Наблюдателем», имеющим ранг За кадром [Падучева 2003: 93-94]. Тем не менее это не абсолютный запрет, поскольку и в современной литературе возможны сочетания мне ощущается; см., например, из стихотворения А. Афанасьевой:«Девушка из Ипанемы, мне ощущается горстка фаянсового песка/ Мне хочется быть немного шире, чем обшивочная доска / Хочется пересчитать каждый пенс и купить букварь».

Возвращаясь к историческому материалу, следует отметить модусную формулу «мнит ми ся», частотную в житийных текстах. В этой формуле Дат. обязателен, как и форма глагола — только настоящее время: И паки некогда после правила моего, мнит ми ся в полунощи или и дале, возлегшу ми опочинути от труда и абие сведохся в сон тонок. И придоша ко мне в келию два беса[22] (Епифаний). Однако в более поздней литературе (XVIII-XIX вв.) мы находим и формы прош.вр. - мнилось, как с наличием Дат., так и без него:

Ей мнилось, что война его вниманью льстила,

И взоромъ взоръ его к иному отвратила (Херасков);

Мнилось, целый мир делил
Наслаждение со мною! (Жуковский);

И долго, долго слушал я;

И мнилось, звучная струя

Сливала тихий ропот свой

С словами рыбки золотой (Лермонтов);

И мнилось мне, как прежде, вновь
В годах прошедших я вращался...
Мечтал, грустил, узнал любовь...
И обожал и сомневался... (Случевский);

Мнится мне ночью: меж белых берез
Бродит в туманном сиянье Мороз (Бунин);

И мнится - голос человека
Здесь никогда не прозвучит,
Лишь ветер каменного века
В ворота черные стучит.
И мнится мне, что уцелела
Под этим небом я одна -
За то, что первая хотела
Испить смертельного вина (Ахматова).

В отличие от формулы в тексте жития («Записки») Епифания Соловецкого, тексты позднейшего времени предъявляют и временную, и личную парадигму. Кроме того, мы обнаруживаем действие эгоцентрического механизма — синтаксические нули при модусном предикате, которые осмысливаются по 1-му лицу.

2.2.4. При предикатах с диктальным значением (которое может совмещаться с перцептивным, модусным) между «нулевым» и «закадровым» вариантами представления модусного субъекта возникает принципиальная разница, которая состоит в том, что позиция «За кадром» всегда предъявляет субъекта модуса (либо собственно 1-е лицо, либо 3-е в значении 1-го; «дейктического или генерализованного» [Падучева 2003]) как соприсутствующего участника ситуации, а синтаксические нули обнаруживают разные отношения между субъектом модуса и субъектом диктума: от полного совпадения до противопоставленности, исключенности[23]. Предикат с перцептивным компонентом: В лесу раздавался топор дровосека; диктальный предикат: Дорога повернула к лесу.

 

3.0. При рассмотрении значимого отсутствия как эгоцентрического грамматического механизма становится ясно, что и дейктические (синтагматические, анафорические), и собственно синтаксические нули (парадигматические[24]) местоименны и должны интерпретироваться в едином ключе – в связи с Я модусного субъекта.

 

3.1. Представим систему возможных нулей для внутрисинтаксических позиций в диктальной структуре (тех, которые обычно рассматривают в связи с проблемой односоставности) в виде таблицы: