ГЛАВА 26 Звенья одной цепи

 

Передавая Джоди преподавателю с рук на руки и потом так же забирая ее, я не только гарантировала безопасность ребенка, в эти минуты можно было узнать об успехах за день. Каждое утро я коротко сообщала миссис Райс о том, как Джоди спалось накануне, в каком она сегодня настроении, – обо всем, что было бы полезно знать преподавателю. Днем миссис Райс точно так же сообщала мне интересные и нужные сведения, особенно если Джоди злилась в школе или плохо себя вела.

Обосновавшись в новом классе, Джоди общалась с другими детьми вполне сносно, но удавалось это в основном потому, что многие из них были очень тактичны. Однако в оранжевой группе был еще один мальчик, у которого было не все ладно с поведением. Звали его Роберт, и он был еще одной проблемой миссис Райс. На занятиях она садилась между Джоди и Робертом и большую часть дня проводила с каждым индивидуально, по возможности увязывая то, чем они занимались, с основной темой урока. Такой метод преподавания называется дифференционным.

Однажды, пока Джоди медленно спускалась ко мне, миссис Райс сообщила, что случилось на уроке рисования. Роберт и Джоди одновременно потянулись к красному мелку. Роберт ухватил его первым, и Джоди, фыркнув, отпрянула. Посмотрела на рисунок, посмотрела на Роберта, встала со стула, обошла миссис Райс и выхватила мелок у мальчика. Тот заревел, и, конечно, миссис Райс велела Джоди вернуть мелок. Джоди взбесилась и закричала, что это все он виноват, и обозвала его четырехглазым. Это еще больше расстроило Роберта, поскольку он совсем недавно стал носить очки, и Джоди заставили извиниться. После урока дета пошли играть. На площадке Джоди постояла какое-то время, глядя на Роберта, потом подошла к нему и толкнула, а в итоге их пришлось разнимать.

По пути домой она все еще была вне себя, колотила руками по спинке сиденья:

– Он задирается, Кэти! Ненавижу, ненавижу его! – В машине Джоди часто выходила из себя, ведь она знала, что тут я мало чем могу ей помешать.

– Джоди, успокойся и сядь смирно. Я не буду говорить дважды.

– Нет! Заткнись!

– Все, Джоди, сегодня вечером – никакого телевизора, предупреждаю. Кончились веселые деньки. Довольно!

Она затихла, и я попыталась объяснить, почему отругали именно ее.

– Ты забрала мелок у Роберта и назвала его обидным словом. Это и не понравилось миссис Райс.

– Да, но мне нужен был мелок! Почему никто мне не верит?

 

На протяжении нескольких следующих недель жалобы Джоди на Роберта стали обязательной составляющей наших поездок, а иногда и вечерних разговоров. Джоди была убеждена, что Роберт задирается, сколько бы ей ни объясняли, что на самом деле это она пристает к нему. Мне было жаль мальчика, он был тихим, неуверенным, у него самого был вагон проблем, а Джоди провоцировала все его худшие качества.

Нелады Джоди с Робетом были не единственной школьной неприятностью. Вскоре я уже боялась услышать голос секретарши, поскольку чаще всего она сообщала мне о проблемах, но тут возникло новое осложнение, никак не связанное с поведением

Джоди. Как-то за ужином она рассказала мне об однокласснице по имени Фрея, что очень заинтересовало меня. Обычно истории были путаными, в них не всегда можно было отыскать смысл. Однако Джоди моментально приковала мое внимание, заявив, что Фрея навещала их дом.

– Ты сказала, Фрея приходила к вам, когда ты жила в старом доме?

– Ага.

– В доме, в котором ты выросла, где живут твои мама и папа?

– Да. – Она вздохнула.

– И она учится с тобой?

– Ну да.

– Так вы с Фреей дружили еще в старой школе?

– Нет, она не ходила в мою школу.

– А как вы познакомились?

– Она приходила, и мы играли в куклы.

– Значит, твои родители знали ее маму и папу?

– Да, из паба.

– Вот как. А как ты думаешь, они до сих пор общаются?

– Наверно.

Вот так. На следующий день я зашла к директору. Если родители девочек до сих пор поддерживают приятельские отношения, то более чем вероятно, что родители Джоди могут узнать, в какую школу теперь ходит их дочь. А это означало, что они могут явиться в школу и даже похитить ее. Джоди испугается, увидев отца здесь, где она чувствует себя в безопасности, не говоря уже о том, что будет, если он к ней приблизится. Школа может таить в себе опасность, если ребенок на патронате и стал открытой мишенью. Иногда родители пытаются перехватить ребенка у школьных ворот, и в таком случае нам рекомендуется отпустить его и вызвать полицию.

Директор предложил нам с Джоди пользоваться служебным входом и дал мне код замка. Эта мера предосторожности была, конечно, разумной, но она означала, что Джоди и здесь отличается от других одноклассников. Опять ее прошлое угрожало ее будущему.

 

В следующее воскресенье Джоди, Пола и я вышли прогуляться в парк. Через центр парка мы поднимались к горке, когда шедшая нам навстречу пожилая дама поскользнулась и упала. Ужасно было наблюдать это: она не успела выставить руки и упала носом на асфальт. Мы подбежали к ней, Пола вызвала «скорую» по телефону, а я попыталась оказать первую помощь: достала из сумки салфетки, попыталась остановить кровотечение из носа и заговорила с женщиной – все в порядке? Ее звали Морин, и упала она очень неудачно. Нос, кажется, был сломан, на лице – раны, запястье распухло. Мы подождали, пока приедут врачи, и рассказали, что случилось. Ее отвезли в больницу, а мы вернулись домой. Все это время Джоди стояла тихо и наблюдала.

Пришло время ужинать, а мы все еще говорили о случившемся.

– Надеюсь, с бедной женщиной все в порядке, – сказала Пола. – Я чуть не расплакалась.

– А чего плакать? – спросила Джоди.

– Жалко женщину, которая упала в парке.

– И что? Она же не сделала тебе больно.

– Нет, конечно, – терпеливо сказала Пола. – Но ей самой было очень больно, и она уже такая старенькая. Когда видишь что-то подобное, самому становится плохо, разве нет?

Джоди уставилась на нее, совершенно не понимая тех чувств, которые Пола старалась до нее донести. Я решила прийти на помощь:

– Всем тяжело видеть, когда другим больно, Джоди, потому что все знают, что такое боль. Если ты упадешь, тебе же будет больно.

Джоди задумалась.

– Да. Бедная женщина.

Она повторяла эти слова до конца вечера. Я, конечно, была довольна тем, что она сосредоточилась на правильной оценке ситуации, но сама Джоди оставалась при этом такой равнодушной, что я сомневалась: понимает ли она то, о чем говорит? И дело не в безнадежной черствости, просто девочка совсем не умела сострадать. Не потому ли она была так жестока с животными и так груба и бессердечна с людьми? За все время, что она жила с нами, я ни разу не видела, чтобы она плакала из-за обиды или печали. Ее слезы вызывала либо ярость, либо досада. И пусть пока еще Джоди не научилась сострадать, но девочка усвоила, что люди ждут от нее сочувствия, а значит, она сможет хотя бы подражать чужому поведению, чтобы с успехом вписаться в нормальное окружение. Открывая подарки на Рождество, Джоди поступала именно так: изображала те эмоции, которые наблюдала у остальных. А когда я заметила, какой красивый закат, она повторила мои слова: «Какой красивый закат!», – но слова ее прозвучали так, будто сама она абсолютно не способна увидеть и оценить прекрасное.

 

Несколько недель спустя я приехала в школу, чтобы забрать Джоди. Рядом с ней по коридору шел директор. Я сделала глубокий вдох и попыталась успокоиться. Что на этот раз? Мы обменялись приветствиями, затем он отвел меня в сторону, чтобы Джоди нас не слышала.

– Не волнуйтесь, она ничего не сделала. Просто хотел переговорить с вами. Миссис Райс решила взять небольшой отпуск, так что с завтрашнего дня у нас новый ассистент преподавателя.

– Ясно. – Эта новость застала меня врасплох. – Это немного неожиданно. Она ничего такого не говорила. Надеюсь, ничего не случилось.

– Думаю, ей просто нужен перерыв. Вы же знаете, как это – работать с детьми, а ассистентам приходится особенно тяжело. Так же, как и вам, попечителям.

Я кивнула.

– Иногда просто нужно прерваться, правда?

– Да, я понимаю. – Я слабо улыбнулась: будет ли когда-нибудь у меня отпуск, обещанный еще в прошлом году?

Мне стало жаль миссис Райс. Она никогда не имела дела с ребенком с таким сложным характером и с такими нарушениями психики, как у Джоди, и я прекрасно понимала, что именно она доводит ассистента преподавателя до полного душевного расстройства. Джоди постоянно была на грани срыва, постоянно ждала опасности: бороться или бежать^[3]. Услышав малейший шум, она оборачивалась, готовая отразить удар. Когда долгое время проводишь с таким ребенком, как Джоди, то очень скоро сам начинаешь жить в постоянном ожидании неприятностей, и расслабиться или отдохнуть становится практически невозможно.

Я чувствовала, как Джоди все больше и больше входит в мою жизнь, вместе с болью, страхом и горем, которые ей достались.

 

ГЛАВА 27 Тишина

 

Томас Элиот писал, что апрель – самый суровый месяц в году, и поэт оказался чертовски прав. С наступлением апреля пасмурные дни и беспросветно серое небо не давали настроиться на лучшее. Зима казалась бесконечной, так как все еще стоял холод. Трудно было поверить, что приближается годовщина прибытия Джоди к нам.

Я поправила воротник пальто и приостановилась у окошка туристического агентства. Мне грезились горящие путевки на Карибы. Вот бы погрузиться всем вместе в самолет и рвануть туда, на солнышко! Мой кошелек это выдержит, но выдержит ли Джоди? Она стала так бояться взрослых, что даже вид продавца из газетного киоска теперь вызывал у нее панику, хотя раньше Джоди вполне могла общаться с этим человеком. Лететь в самолете, среди множества незнакомых людей, для нее было исключено, а я сомневалась, что авиакомпания организует нам чартерный рейс.

Я отошла от заманчивой вывески и поднялась в магазин. Зазвонил мобильный – это из школы.

– Простите, Кэти, – сказала секретарша. – Джоди плачет. Она уверена, что за ней пришел отец и хочет забрать ее. Вы можете приехать?

Пришлось вернуться к машине.

К счастью, на дорогах было пусто, и через двадцать минут я уже подходила к школе. Оттуда доносился пронзительный вопль – Джоди. Я нажала кнопку звонка, и секретарша велела мне пройти в медпункт. Джоди мертвой хваткой вцепилась в батарею, глаза смотрели безумно, все тело содрогалось.

– Не отпускай меня с ним, не надо, Кэти, пожалуйста! – взмолилась она.

Новый ассистент, мисс Уокер, которая поладила с Джоди, присела рядом с ней и ласково заговорила, пытаясь успокоить, но я видела, что ребенок не слышит ее.

Я подошла, но Джоди отстранилась от меня.

– Никто не заберет тебя, Джоди, – сказала я твердо. – Его здесь нет. Честное слово – ты же знаешь, я всегда говорю только правду… – Она собралась закричать, но я ей не позволила: – Нет, Джоди. Хватит. Я серьезно. Здесь никого нет. Успокойся, отойди от батареи, чтобы я тебя обняла.

Ассистент наблюдала за мной. Джоди переводила взгляд то на нее, то на меня, то на дверь. Потом немного ослабила хватку.

– Умница, так-то лучше.

Наконец она совсем разжала руки. Я подошла ближе и обняла ее. Мисс Уокер незаметно выскользнула из комнаты.

– Он был здесь, – ревела Джоди, – в моей первой школе. Он приходил забирать меня, – а потом мы садились в его машину.

Остальные слова поглотили рыдания, но теперь я понимала, что произошло. Прошлое снова вторглось в настоящее, воспоминания, которые казались Джоди реальностью, всплыли теперь так явно, словно все происходило сейчас.

– Все хорошо, солнышко, честное слово. Больше такого не повторится. Обещаю. Тише, тише.

Когда она успокоилась, я отвела девочку в машину, и мы вернулись домой. Было одиннадцать утра, но Джоди захотела лечь спать. Каждые полчаса я заглядывала к ней – она не просыпалась. В два часа я решила разбудить ее, чтобы потом она смогла заснуть ночью.

Джоди перевернулась и лежала на спине, ее глаза смотрели на потолок.

– Тебе лучше? – спросила я, но она не реагировала.

Я открыла шторы, достала из шкафа джинсы и свитер и положила одежду на кровать.

– Одевайся, сейчас мы перекусим, а потом можем немного покататься в парке на велосипеде. Хочешь?

Обычно она сразу отвечала, хочет она чего-то или нет, но сейчас не проронила ни звука и даже не пошевелилась. Я внимательно посмотрела на нее, потом села на кровать:

– Джоди, как ты, солнышко?

Ее взгляд был сосредоточен на какой-то одной точке на потолке. Я попыталась расшевелить ее:

– Давай же… Одевайся… Я сделаю тебе бутерброд, и мы пойдем гулять. – Она по-прежнему не реагировала, и не похоже было, что она вообще слышит меня.

Я решила, что лучше всего будет просто оставить ее, надеясь, что она все-таки подумает о парке и предстоящей поездке. Прошло четверть часа, она не появилась, и я снова поднялась. Джоди оставалась в той же позе: лежала на спине, глядя в потолок. Я села рядом и стала говорить, что понимаю, как ей тяжело, но в конце концов все наладится и у нее впереди еще целая жизнь. Она ничего не ответила и не пошевелилась. Я попробовала говорить жестче, потом стала уговаривать, а потом просто выдернула подушку у нее из-под головы – но все было впустую. Голова просто плюхнулась на кровать, и теперь я не на шутку забеспокоилась. Я выбежала из ее комнаты, не закрыв дверь, и бросилась к телефону в своей спальне, чтобы позвонить Джилл.

– Это может быть посттравматический шок, – сказала она. – Стресс, который Джоди испытала, спровоцировал блокировку мозга как самозащиту.

– Это пройдет?

– К утру она точно придет в себя. Лучше дай ей поспать. Если ночью понадобится помощь, позвони дежурному соцработнику, подумаю, обойдется.

Я вернулась в комнату Джоди и еще раз попробовала растормошить ее. Потерпев неудачу, я все же задернула шторы и вышла, оставив дверь приоткрытой. Когда пришли дети, я все им рассказала. Мы по очереди проверяли ее каждые полчаса, но никаких изменений не происходило, и все мы ходили на цыпочках, выключили музыку и убавили звук телевизора. Когда поздно вечером я собиралась лечь, она уже закрыла глаза и спала. Я оставила свет и приоткрыла дверь.

 

В четыре утра меня разбудил тихий голос за дверью:

– Кэти, Эми написала в кровать.

Я вскочила и обняла ее:

– Ничего. – Хотя бы одна из ипостасей Джоди вернулась.

Я переодела ее, поменяла простыни, а она продолжала бормотать тонким голоском:

– Эми – хорошая девочка. Она сказала Кэти: «Эми хочет на горшок…»

Я не возражала. Все лучше, чем пугающая тишина. Уложив Джоди, я оставила ее в обнимку с мишкой, она сосредоточенно сосала палец. Наутро я с удивлением обнаружила, что передо мной все еще Эми.

– Хватит болтать таким глупым голосом, – не выдержала Люси – по утрам она никогда не бывала в хорошем расположении духа.

Я бросила на нее предупреждающий взгляд.

– Я думаю, все изменится, когда мы поедем в школу, – сказала я.

Но час спустя, когда я поцеловала Джоди на прощание и отпустила с мисс Уокер, она ковыляла в стиле Эми, с неуклюжестью младенца, только что научившегося ходить.

По пути домой я застряла в пробке, позвонила Джилл и сообщила наши новости. Она попросила как можно скорее прислать записи, которые я делала в своем журнале, чтобы передать их Эйлин, судебному представителю и доктору Берроуз. Я закончила перепечатывать их только после обеда. Приготовила поесть, и в этот момент раздался звонок. Только бы не из школы, только бы не из школы… Я еще даже по дому ничего не успела сделать, да и в магазин нужно было сходить.

Звонили из школы.

– Здравствуйте, Кэти, – сказала секретарша, и я приготовилась услышать плохие новости. – Мистер Вест попросил сообщить вам, что сегодня Джоди ведет себя очень хорошо.

– Спасибо. – Я вздохнула с облегчением. – Большое спасибо.

 

Джоди продолжала хорошо себя вести и вечером, но это было лишь затишье перед бурей. На следующий день она безутешно рыдала, и, как ни пыталась, я не смогла узнать почему. Я сидела у нее на кровати, смотрела, как она плачет, и снова чувствовала себя беспомощной, понимая, что эта ситуация совсем не похожа на те, с которыми я раньше умело справлялась.

К девяти утра ей не стало лучше, пришлось позвонить в школу и сказать, что на первые занятия Джоди не придет, но, если дело пойдет на поправку, я приведу ее позже. Но ни в этот день, ни на следующий Джоди в школе не появилась, за эту неделю она провела там всего полтора дня. Она буквально таяла у меня на глазах, и если не плакала, то смотрела в пустоту, куда-то вдаль. Она почти не ела, и я уже забыла про свое желание посадить ее на диету.

– Не хочешь шоколадку? – спрашивала я, пытаясь пробудить в ней хоть малейший интерес. – В холодильнике есть еще мороженое.

Но еда не интересовала ее. Джоди держалась только за счет того, что иногда съедала небольшой бутерброд и ли немного чипсов. Это совсем выбивало меня из колеи. Я никогда не видела такого и не имела ни малейшего представления, что делать, как облегчить страдания Джоди. Я позвонила единственному человеку, кто мог помочь в эту минуту, поддержать меня и дать совет. Джилл тут же согласилась приехать.

– Так не может продолжаться, – сказала она, увидев Джоди, которая моментально переходила от душераздирающих рыданий к полной отрешенности. – Ей нужна помощь, и немедленно.

Она позвонила Эйлин, но та снова оказалась в отпуске, а ее новый шеф, Гейл, была на совещании. Джилл оставила ей сдержанное сообщение с просьбой перезвонить, как только она освободится.

– Джилл, может ли быть у ребенка в таком возрасте нервный срыв?

– Да, бывают случаи, хоть и очень редко.

Мы переглянулись, думая об одном и том же. Масштаб травмы, нанесенной Джоди, был исключительным и предполагал высокую вероятность нервного срыва. Если и был кандидат на полное психическое истощение, то это была как раз Джоди.

Джилл пыталась поговорить с ней. Но та все утро просидела на диване, безмолвно глядя в пустоту. Джилл использовала другой подход, который отличался от моего: не задавая вопросов, она рассказывала Джоди истории других детей, которых знала, в надежде, что это найдет какой-то отклик в ее душе. Но результат был один и тот же: пустой взгляд и через некоторое время опять слезы. А я делала единственное, что было в моих силах: крепко обнимала ее и говорила, что все будет хорошо. Джилл ничем не могла помочь. Уходя, она пообещала звонить и связаться с доктором Берроуз.

Доктор позвонила через час и назначила осмотр на утро понедельника, объяснив, что отменила другой прием, чтобы первым делом заняться Джоди. Я была благодарна и за это, – но удастся ли мне вытащить Джоди из дома? И я спросила, не сможет ли доктор приехать на дом.

– Боюсь, что нет, – сказала она виновато. – Из-за страховки мне позволено осматривать детей только в клинике.

И мне пришлось пообещать, что я приведу Джоди.

Прошли выходные, ей не становилось лучше. Вся семья говорила шепотом, оберегая ее покой. Мы по очереди сидели с ней на диване, читали ее любимые сказки, пытались играть с ней, но даже «Мэри Поппинс» не вызвала никакой реакции. Джоди хотела только одного – лежать в кровати, там она и проводила теперь большую часть дня, и вытащить ее оттуда было невозможно.

Я молилась, чтобы доктор Берроуз хоть чем-нибудь нам помогла.

 

ГЛАВА 28 На приеме

 

В понедельник утром я подняла Джоди с постели, умыла и одела ее. Сидя за столом, она по-прежнему смотрела в пустоту. В конце концов я выбросила овсянку, к которой Джоди даже не притронулась, сунула в сумку пакет чипсов и помогла ей обуться и надеть куртку. Я сказала, что мы идем к доктору Берроуз. Джоди никак не отреагировала. В машине я пристегнула ее ремнем безопасности и поставила ее любимую кассету. Она не воспринимала ничего и, скорее всего, даже не замечала, где находится.

Мы прибыли в клинику, в регистратуре я сообщила наши имена, и нас проводили сразу в комнату для консультаций. Доктор Берроуз раскладывала карандаши на детском столике. Стоило Джоди увидеть доктора, и ее «летаргию» как рукой сняло. Она начала кричать во весь голос:

– Не хочу! Пусти! – И швырнула пластиковый стул через всю комнату.

– Все хорошо, Джоди, – успокаивала доктор Берроуз. – Не бойся. Я хочу помочь тебе.

– Не нужно мне, чтобы ты помогала! Уйди! – Джоди закрыла уши, зажмурила глаза и завопила со всей силы.

Доктор знаком велела мне ничего не предпринимать, я стояла на месте, а Джоди сотрясала стены криком. Ее вопли оборвались так же резко, как и начались, – в легких закончился воздух. Джоди бросилась к столу и опрокинула его на стену. Перевернула коробки с игрушками, разбросала содержимое по полу, потом посмотрела в сторону шкафа с бумагами, один ящик которого был закрыт не до конца. Доктор Берроуз остановила ее.

– Нет. Туда нельзя, – сказала она спокойно, встав между шкафом и Джоди. – Эго принадлежит мне. Там находятся очень важные вещи. Так что не нужно.

К моему удивлению, Джоди согласилась, но нерастраченная ярость обратилась теперь на нее саму. Она вцепилась себе в волосы и рванула со всех сил. Теперь я подошла к ней и попыталась остановить.

Это могло показаться неправильным доктору, но я не могла стоять и смотреть, как Джоди причиняет себе боль. Я схватила ее за руки, скрестила их у нее на груди, как раньше делала дома. Она сопротивлялась, извивалась, но наконец обмякла, и тогда я усадила ее на диван и обняла. Что там думала себе доктор Берроуз, я не знала. Она села напротив. В наступившей тишине я оценивала степень беспорядка – следы разрушений и заваленный разными предметами пол.

Доктор Берроуз нарушила молчание и наклонилась к Джоди. Она говорила спокойным, тихим голосом и пыталась поймать ее взгляд.

– Я знаю, тебе больно, Джоди, и я хочу попробовать сделать так, чтобы тебе больше никогда больно не было. Ты позволяешь Кэти помочь тебе. Позволь и мне тоже. Я буду очень благодарна, если ты позволишь.

Этот мягкий подход, без угроз, не раз помогал в работе с другими детьми. Джоди сидела тихо, и мне показалось, что она снова ушла в себя. Доктор Берроуз ободряюще мне улыбнулась и повторила свою просьбу. Джоди не пошевелилась и не подала даже знака, что слышит.

– Джоди, Кэти рассказала мне, как смело ты себя вела. Тебе столько пришлось преодолеть. Но мне кажется, твоя беда слишком серьезна, чтобы ты смогла справиться с ней в одиночку. Поэтому здесь Кэти, и поэтому здесь я. Я тоже хочу помочь тебе.

Джоди продолжала смотреть в какую-то неопределенную точку (где-то во дворе, а может быть, за его пределами), она молчала и, казалось, никого не слышала. Доктор Берроуз откинулась назад и взяла блокнот:

– Кэти, может быть, тогда вы расскажете мне, как Джоди вела себя после нашей последней встречи. Я знаю, ее состояние беспокоит вас.

Возможно, таким способом она хотела подтолкнуть Джоди поделиться своими эмоциями. Я объяснила, что Джоди чувствовала себя очень хорошо, но тяжелые воспоминания из прошлого тревожили ее. Я привела несколько примеров, чтобы Джоди сделала вывод: доктор Берроуз знает всю ее историю, и ей можно довериться. Упомянула я и о том, что вся наша семья крайне обеспокоена, Эдриан, Люси и Пола очень переживают за Джоди и не хотят видеть ее такой расстроенной. Доктор Берроуз снова наклонилась к ней:

– Я видела много детей, которые тяжело переживали или испытывали злость по поводу того, что с ними происходило. Но это не их вина. И я знаю, как помочь им избавиться от этой боли, чтобы они снова стали счастливыми. Я хочу помочь и тебе тоже, Джоди.

Это был уже не обычный осмотр, а сеанс психотерапии. Но если Джоди не будет участвовать в нем, если не наладится контакт, пользы от этого не будет никакой.

– Я надеюсь, что вы нам поможете, – сказала я, рассчитывая на то, что слово «нам» придаст Джоди уверенности, но она сидела неподвижно и смотрела куда-то в сторону.

Доктор Берроуз снова записала что-то в блокнот.

– Не хочешь поиграть, Джоди? – спросила она. – Я могу принести кукольный домик.

Джоди не шелохнулась.

– Не хочешь? Ты нарисовала чудную картинку в прошлый раз.

Но девочка даже не моргнула.

– Вот что, – доктор поднялась, – прежде чем начать, мы с Кэти соберем эти игрушки в коробки. Помоги нам, пожалуйста.

Я поняла намек, отпустила Джоди и присоединилась к доктору. Видимо, ее целью было вовлечь Джоди в фактическое сотрудничество. Но пока мы собирали игрушки и карандаши, боковым зрением я видела, что Джоди не смотрит на нас, возможно, в этот момент она даже не замечала нашего присутствия. Скоро мы закончили и сели на свои места. Доктор Берроуз записала что-то в блокнот, а я снова обняла Джоди. Не знаю, о чем она там писала, наверное, отмечала какие-то симптомы, заметные только ее профессиональному глазу, а может быть, уже и диагноз установила.

Она закрыла блокнот и приветливо улыбнулась:

– На сегодня хватит. Спасибо вам обеим, что пришли. Звоните.

Я удивилась: это что, еще одна хитрость, чтобы расшевелить Джоди?

Доктор Берроуз встала:

– До скорой встречи, Джоди. – Прием был окончен.

Я посмотрела на ребенка: она была все так же безучастна и смотрела куда-то непроницаемым взглядом.

– Ладно, милая, нам пора. – Я взяла ее за руку и поднялась, доктор Берроуз открыла нам дверь. А когда мы вышли на улицу, у меня появилось дурное предчувствие.

 

ГЛАВА 29 Терапия

 

Это предчувствие не покидало меня весь день. Мы с Джоди сидели на диване, я читала ее любимые стихи Ширли Хьюз: «В кране теплая вода, а в реке – холодная». Раньше она переворачивала страницу за страницей, повторяла слова и слушала стихи, в общем-то, с удовольствием. Теперь – никакой реакции, как будто она глухонемая.

Психическое состояние Джоди претерпело качественное изменение, и я понимала, что в этой ситуации не могу оказать ей адекватной помощи. Наблюдать за ее состоянием было отчасти страшно, а отчасти просто горько. Сколько еще изменений может претерпеть человеческая личность? Куда в конечном итоге заведут ее все беды и боль? Казалось – туда, где мрак и безмолвие, туда, откуда уже никто не сможет вернуть ее. Я видела, что ей срочно нужна помощь. Но какая помощь? И чем я сейчас могу помочь?

Отложив книгу, я приблизилась к Джоди, снова и снова вспоминая вчерашний прием у доктора Берроуз. Я, конечно, не ожидала чудесного исцеления, но надеялась, что прогресс хотя бы наметится. Но прием только показал, до какой степени была сломлена Джоди – даже специалист не смог достучаться до нее. Я откинула прядку волос у нее со лба и посмотрела на ее бледное, каменное личико. Неужели она останется такой навсегда?

– Я чувствую себя беспомощной, Джоди, – прошептала я. – Как я хотела бы что-то сделать для тебя! Хотела бы быть крестной феей и уметь колдовать, чтобы все твои беды просто исчезли.

Я держала ее на коленях, слегка покачивая. Джоди не реагировала. Я перевела взгляд на окно, за которым пролетела снежинка. За ней еще одна, и еще… Они падали с небес и таяли, едва соприкасаясь с землей.

– Смотри, – я повернула ее лицом к окну, – снег в апреле!

Она как будто посмотрела, и ее глаза на минуту стали осмысленными.

– Хочешь, выйдем на улицу и посмотрим? Тебе же нравился снег, помнишь? Пожалуйста, посмотри.

Но прошло мгновение, и она снова опустила взгляд в пол, не выказывая эмоций и не видя ничего вокруг.

В семь я уложила ее спать, и, поскольку девочки были в музыкальной школе, а Эдриан возвращался поздно, дом был всецело в моем распоряжении. Читать не получалось – я не могла сосредоточиться, включила диск с классической музыкой – и стало еще печальнее. В итоге все закончилось просмотром телепрограмм, я почти совсем убавила громкость, чтобы не пропустить ни единого звука из комнаты Джоди. Пораньше ушла спать и, лежа без сна, молилась – впервые за тридцать лет.

Утром, к моей радости, наметился прогресс: Джоди сама спустилась вниз и съела несколько ложек хлопьев. Увы, продлилось это недолго. Полчаса спустя она свернулась на диване в позе зародыша, молча, погруженная в себя.

В половине десятого позвонила Джилл. Новый менеджер созвал экстренное совещание на одиннадцать часов, и мое присутствие было необходимо. Она сама не знала точно, по поводу чего назначена встреча, но предположила, что дело сдвинулось с мертвой точки. Может быть, доктор Берроуз порекомендовала немедленно начинать терапию? Или (если мы только смели надеяться) обнаружились новые улики и наконец преступники попадут за решетку? Коллега Джилл, Лиза, предложила посидеть с Джоди и должна была приехать где-то через час. Наконец хоть какое-то движение. Я посмотрела на Джоди, и во мне снова ожила надежда.

 

Лиза приехала вовремя. Я познакомила ее с Джоди – хорошо, что девочка хотя бы посмотрела на нее. Показала Лизе, где взять кофе и еду, после чего та начала читать Джоди журнал «Барби», а я ушла, чтобы переодеться в деловой костюм. По мере того как я приближалась к офису социальных служб, мое настроение улучшалось. Может быть, из всего этого что-то толковое и выйдет. Может, наконец окружающие начали понимать то, что уже давно было известно мне: психическое состояние Джоди было критическим, и ребенку срочно требовались помощь специалиста и терапия. Нужно было найти способ, как подступиться к ней и как вернуть ее к жизни.

Я оставила машину на стоянке около здания и направилась к офису, имея в запасе еще десять минут. Старинное каменное здание, в котором когда-то размещалась мэрия, теперь было окружено высотными домами, и о прежнем его величии напоминал только фасад. Я потянула на себя тяжелую дверь и вошла. Как обычно, там было не протолкнуться. Люди всех возрастов и национальностей сидели, стояли, в беспокойстве ожидая, когда их номера появятся на электронном табло. Когда я проходила чрез эту толчею, меня за подол схватил ребенок, мать усадила его обратно на колени и улыбнулась, извиняясь.

Я подошла к приемной.

– Кэти Гласс, – представилась я, и секретарша приоткрыла стеклянную перегородку, чтобы лучше слышать. – Мне назначена встреча на одиннадцать часов по делу Джоди Браун. Я ее попечитель.

Она записала мое имя в список, потом вручила мне пропуск с большими черными буквами – «Посетитель». Я прикрепила его на груди.

– Комната семь, – сказала она. – Через двойные двери, наверх и там налево. – Перегородка захлопнулась, прежде чем я успела сказать хоть слово.

Я уже много раз бывала здесь на встречах и знала это здание. Седьмая комната была чуть ли не самой большой, и, поднимаясь по лестнице, я вспомнила ту предварительную встречу по поводу Джоди. Сложно поверить, что прошел уже целый год. Я вспомнила тот день и усмехнулась тогдашней своей браваде и уверенности: все, что нужно ребенку, – это забота, твердое руководство, мотивация и внимание. И никаких сомнений в том, что добьюсь успеха, найду подход к Джоди точно так же, как и ко многим другим детям, попавшим в беду, которым я помогала встать на ноги и вернуться к нормальной жизни. Впервые мои испытанные, надежные методы подвели меня. Но я хотя бы была не единственная, кто потерпел неудачу в попытке разобраться в болезни Джоди. Но тем не менее мне было интересно: выскажет ли кто-нибудь в комнате номер семь свое разочарование в мой адрес?

Джилл, Салли и Гейл уже сидели по обе стороны большого стола красного дерева. Они улыбнулись, когда я вошла. Гейл представилась мне, мы поздоровались с Салли, и я села рядом с Джилл.

– Нужно подождать еще доктора Берроуз и Мэри из бухгалтерии, – сказала Гейл. – Эйлин, увы, в отпуске. А директор школы Джоди не сможет присутствовать, но предоставил нам отчет.

Я сняла пальто и перекинула его через спинку стула. Тот факт, что будут присутствовать представители бухгалтерии, немного ободрил меня. Обычно финансистов приглашают только тогда, когда планируется что-либо оплатить (возможно, в данном случае оплатят лечение Джоди).

– Как она? – тихо спросила Джилл.

– Все так же. Но если назначат лечение, может пойти на поправку.

– Будем надеяться.

Дверь открылась, и вошла Мэри с пачкой бумаг в руке, извинившись за опоздание. Она села напротив меня, и мне до смерти хотелось спросить, сколько средств будет выделено на терапию, но до начала встречи этого делать не положено. Гейл и Мэри тихо переговаривались между собой по поводу какого-то другого дела. Дверь снова открылась, и появилась доктор Берроуз с портфелем в руках. В строгом сером костюме, она была похожа скорее на офисного работника, чем на психотерапевта.

– Извините, что заставила ждать – такси задержалось.

Гейл подождала, пока она усядется, и открыла совещание. Она поблагодарила нас за то, что мы все собрались, обозначила дату и время, назвала имена всех присутствующих и попросила нас представиться.

Покончив с формальностями, она посмотрела в другой конец стола:

– Мы собрались для того, чтобы обсудить текущую ситуацию и принять решение по делу Джоди. Думаю, лучше всего будет начать вам, Кэти, потом, Салли, будет ваша очередь. Я зачитаю отчет из школы, и вы закончите, доктор Берроуз.

Мы все согласились.

Я продумала все, что собиралась сказать, пока ехала сюда: отметить существенный прогресс Джоди, но так, чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что ей требуется помощь. Я сделала глубокий вдох и приступила:

– Как вы знаете, когда Джоди передавали мне, она демонстрировала весьма неадекватное поведение, настолько проблемное, что за месяц ей пришлось сменить пятерых попечителей. Она была крайне агрессивна и непослушна, кроме того, у нее наблюдалась задержка в развитии, она не всегда контролировала процесс испражнения, и у нее была очень заниженная самооценка. По отношению к мужчинам и женщинам она проявляла сексуальный интерес. Со временем она привыкла к нам и начала придерживаться распорядка и правил, установленных мной, появилась реакция на положительную мотивацию. Джоди стала менее беспокойной, реже проявляла насилие и научилась сдерживать гнев. По мере того как у Джоди развивалось чувство безопасности, она стала раскрываться. Характер сексуального насилия, которое совершили ее родственники, воистину чудовищен. Джоди становилась все более откровенной, но, к сожалению, потом ситуация стала ухудшаться. Все началось с ночных кошмаров, потом появились галлюцинации, а потом ее психика стала разрушаться на глазах. Несколько последних недель, как вам известно, в состояние Джоди наблюдалось прогрессивное ухудшение. Сколько я ни уговариваю и ни подбадриваю ее, она почти весь день проводит в постели и не проявляет ни малейшего интереса к тому, что происходит вокруг. Она мало говорит, мало ест и очень часто плачет. В январе Джоди поступила в начальную школу Эбби Грин, где ей помогал постоянный ассистент. Поначалу у нее наметились успехи, но, когда ей стало хуже, она уже не могла посещать занятия. В целом она пропустила уже больше трех недель. – Я говорила и смотрела на лица присутствующих – и видела в них беспокойство и тревогу. – Признаю, что я оказалась не в силах раскрыть характер психологической травмы Джоди и помочь ей оправиться от тяжелого прошлого. Для этого необходима помощь психотерапевта. Учитывая наш первоначальный успех, я думаю, что стоит только приступить к лечению, как результат будет налицо.

Гейл поблагодарила меня и передала слово Салли. Та перечислила даты, по которым приезжала, и отметила, что мне удалось завоевать доверие Джоди и девочка все-таки сумела рассказать правду. По-скольку в последнее время у Салли не было случая увидеть Джоди, она связалась с доктором Берроуз и Эйлин, и они в полной мере просветили ее по поводу сложившейся ситуации. Она видела родителей Джоди и поставила их в известность о том, как плохо сказались на девочке ее признания. Отец Джоди все отрицал и уверял, что это выдумки дочери, а миссис Браун расплакалась. Салли больше не говорила о родителях Джоди, но по ее словам можно было догадаться, что в их общей виновности по отношению к ребенку не приходится сомневаться.

Мне не было жаль плачущую мать Джоди – моя первая мысль была о притворстве, с помощью которого женщина старалась не выдать свою вину. Я не сомневалась, что Джоди рассказала чистую правду, ведь ребенок в ее возрасте не может знать таких деталей и описывать все так реалистично. Достаточно только проследить ее деградацию, чтобы обрести уверенность: то, о чем рассказывала Джоди, происходило на самом деле. Противно и невыносимо было думать о ее родителях, о том, что они свободны и живут как хотят, насколько бы низко ни пали, а их дочь не может освободиться от боли и муки, причиненных мамой и папой. То, что они сделали с ней, можно покарать только пожизненным сроком.

– Джоди очень сильно травмирована, – заключила Салли, – и мои рекомендации абсолютно совпадают с точкой зрения доктора Берроуз.

В повисшей тишине Гейл записала что-то у себя, потом достала из папки документ и зачитала отчет из школы. На момент его составления Джоди посетила семьдесят два дня занятий, и мистер Вест основывал свои наблюдения как на способности Джоди к обучению, так и на ее опыте общения со сверстниками. На данный момент она усвоила алфавит и научилась считать до двадцати. У нее маленький словарный запас, но каждую неделю она разучивала по пять новых слов. Она не могла сосредотачиваться ни на чем в течение длительного времени. Заводить друзей ей непросто, во многом из-за вспыльчивого и странного характера. Результаты теста показали, что в вопросах чтения и письма она была развита на уровне четырехлетнего ребенка. Отчет Веста подытоживало его заключение:

«Обучение и социальное взаимодействие Джоди сильно ограничено ее прошлым опытом, на это нужно обратить внимание в первую очередь, без проведения надлежащих мер нельзя надеяться на серьезные достижения в обучении и адаптацию ребенка».

Гейл убрала отчет, и мое сердце забилось быстрее, потому что к докладу приступала доктор Берроуз. Она была последней выступающей, после ее рекомендаций Мэри проведет необходимые подсчеты, чтобы выделить средства на лечение Джоди, и ребенок начнет свой путь к выздоровлению. Оставалось надеяться, что сумма будет разумной. По моим ощущениям, девочке требовались сеансы психотерапии, не меньше двух часов в неделю.

Доктор Берроуз начала:

– Как вам известно, суд назначил меня проверить состояние Джоди в связи с заявлением о полной опеке. Изначально стоял вопрос определения возможности возвращения ребенка домой, но в свете новых фактов нам стало понятно, что это невозможно. Теперь моей задачей является определить текущее состояние ее психического здоровья… – Она приступила к медицинскому заключению о состоянии Джоди, основываясь на двух наших последних встречах. Присутствие доктора Берроуз и ее доклад показали, насколько серьезно все воспринимали случай Джоди. Ей полагалось только высказать свои заключения на финальном слушании, которое предстояло в будущем месяце, но она вышла за рамки своих обязанностей, чтобы сделать анализ раньше. То, что она наблюдала у Джоди, не могло не обеспокоить ее, и она уверяла, что требуется немедленно принимать какие-то действия, – потому она и присутствует здесь, невзирая на свой плотный график.

Я посмотрела на всех, сидящих за столом. Они подробно все записывали. Доклад доктора близился к завершению.

– Следовательно, я настаиваю на том, что Джоди требуется интенсивная, долгосрочная терапия у детского психотерапевта, который специализируется по вопросам жестокого обращения с детьми.

Слава богу! Теперь остался лишь финансовый вопрос.

– Терапию какого порядка вы бы рекомендовали? – спросила Гейл. Мэри придвинула калькулятор.

– У Джоди проблемы в обучении, – ответила доктор Берроуз. – Ее психическое развитие находится на уровне ребенка младшего возраста. Как результат, у нее не получается усваивать понятия и удерживать их в памяти. Ввиду этого, а также тяжелого ее состояния, я не думаю, что даже самая лучшая и серьезная помощь психотерапевта на обычных сеансах принесет результат. Для того чтобы наши действия возымели эффект, начинать следует немедленно и серьезно заниматься ребенком в дальнейшем. Так что лучшим решением будет поместить Джоди в клинику при специальном детском доме.

Услышав последние слова, я даже не сразу осознала их. В комнате воцарилась тишина, все бросили писать. Я чувствовала, как сердце бьется у самого горла, внутри все перевернулось. Джилл взяла меня за руку.

– Спасибо, доктор Берроуз, – сказала Гейл. – Вы нам очень помогли.

Все повернулись ко мне, а я смотрела вниз, в свой блокнот.

– Кэти, – позвала Салли. – Что вы думаете об этом? Я знаю, вы с Джоди очень сблизились.

Я подняла голову и сглотнула. Мой голос звучал неуверенно, и я изо всех сил старалась сдержать подступающие слезы.

– Это непросто. Я не ожидала. Я надеялась, что, когда Джоди начнет посещать сеансы психотерапии, мы все же будем видеть ее… – Я замолчала на мгновение. – Честно говоря, я чувствую, что все было впустую.

Салли посмотрела на доктора Берроуз, а та тихонько покачала головой.

– Я не думаю, что даже до нынешнего кризиса, – сказала она, – Джоди могла бы нормально жить в обычной семье. У нее глубокая травма, которая влияет на все сферы жизни девочки. Очень немногие смогли бы добиться от нее так много, и именно вам мы обязаны ее успехами.

Гейл, Салли и Джилл согласились с ней. Я уныло пожала плечами:

– Может быть, можно попробовать обычные сеансы у психотерапевта, скажем, на полгода?

Все взгляды снова обратились на доктора Берроуз. Она сочувственно смотрела на меня:

– Мне кажется, нет. Это не только не принесет результатов, но и ухудшит ее положение. Личность Джоди разрушается. Чем дольше мы будем медлить; тем более существенным окажется ущерб в дальнейшем.

Я молчала.

– На какой промежуток времени вы рассчитываете? – спросила Гейл.

– Если я обращусь туда прямо сейчас, ее положат в клинику в течение месяца.

Я вздрогнула.

– У вас есть что-то на примете? – продолжала Гейл.

Доктор полезла в портфель и вынула оттуда цветные проспекты, которые раздала всем нам:

– Это Хай Оукс. Его директор, доктор Рон Грэм, и его жена Бетти – практикующие детские психологи. Это очень уважаемые специалисты в своей области.

Джилл раскрыла одну брошюру, и я взглянула на первую страницу. Я ничего не могла видеть, кроме столбиков размытых слов вперемешку с изображениями радостных детей. Я попыталась сконцентрироваться.

Доктор продолжила:

– Хай Оукс существует уже двенадцать лет и заработал отличную репутацию. Расположен в замечательном старинном огромном доме на территории парка размером в акр, на окраине Кембриджшира. Грэмы живут поблизости, вместе с персоналом – опытными психотерапевтами. Детей обучают квалифицированные специалисты, которые приезжают на уроки утром. Они охватывают весь спектр школьных предметов. После обеда дети занимаются своими делами и проходят индивидуальную психотерапию. По выходным делают все то же, что и в обычных семьях: ходят в кино, в бассейн и так далее. Конечно, их оставляют на каникулы. У меня хорошие связи с этим заведением с момента его открытия, и там очень высокий процент успешных случаев. В конечном итоге девяносто процентов детей возвращаются в семьи. Но, конечно, это обойдется недешево.

– Сколько?

– Зависит от пакета услуг, но в случае Джоди выйдет около четырех тысяч фунтов в неделю. Я бы рекомендовала пока три года, но, конечно, при регулярных проверках.

Я посмотрела на Мэри – она что-то выбила на калькуляторе и показала результат Гейл. Та записала его в блокнот.

– Ей можно будет принимать посетителей? – спросила Джилл, понимая, что именно это спросила бы я, если бы могла нормально соображать.

– Конечно, – ответила доктор Берроуз. – Это даже необходимо. В случае если у ребенка нет семьи, в Хай Оукс ему подыщут кого-то для поддержки. Необходимо, чтобы ребенок не терял связь с внешним миром.

– Кэти, вы хотите поддерживать контакт? – спросила Салли.

– Да, конечно, – ответила я, не задумываясь.

– Мы должны обсудить это в суде, – сказала Гейл, – но если вы так советуете, скорее всего, вас поддержат. Еще что-нибудь?

Доктор Берроуз придвинулась к столу:

– Только благодарность Кэти за все, что она сделала, и предложение продолжить общение в дальнейшем.

И снова остальные согласились с ней и стали собирать свои бумаги. Все быстро разошлись, оставив нас с Джилл вдвоем. Я положила руки на стол и глубоко вздохнула:

– Как мне объяснить это Джоди? Она верила мне, а мне нужно сказать ей, что она уходит. Она подумает, что я отказываюсь от нее, как все остальные. Как это скажется на ее психике?

– Я все понимаю. – Джилл погладила меня по руке. – Мне так жаль, Кэти. Знаешь, я бы пока ничего ей не говорила. По своему опыту могу сказать, что такие организации проводят ознакомительные встречи. Я свяжусь с Хай Оукс, и посмотрим, как они решат все устроить. Начнем с этого.

Я со вздохом поднялась:

– Ладно. Мне пора. Джоди может забеспокоиться, что меня нет.

Джилл догнала меня в коридоре:

– Может, сейчас тебе так не кажется, но все к лучшему. Ты больше ничего не можешь сделать. Ты будешь видеться с ней, она поймет, что ты не отказываешься от нее. И кто знает, что будет через три года?

– Да, я вижу, к чему ты клонишь. Я знаю, что все к лучшему. Вопрос, поймет ли это она.

Я вышла на улицу, чувствуя полное поражение. Джоди уходила, и сейчас ей было хуже, чем когда она пришла, – впервые за всю мою практику. Я могла успокаивать себя тем, что это не моя вина, но сложно было отделаться от мысли, что все это время я напрасно тратила силы – все эти бессонные ночи, нескончаемые изматывающие истерики, ее жестокость, публичные скандалы, испорченные ужины, неприятности моих детей… Теперь, после всего, что мы пережили, Джоди снова предстоит переезд.

Умом я понимала, что ей нужны лучший уход и интенсивная психотерапия, которые я просто не смогу обеспечить, сколько бы любви, теплоты и заботы я ей ни отдавала. И все же я чувствовала неудачу, и самое главное: я подвела Джоди.

Как мне сообщить о том, что ей придется уйти?