Часть шестая Деревенский врач 2 мая 1864 г 4 страница

– Покажи мне места, где ты любила бывать, когда жила здесь, – попросил он.

– Что ты, это же так скучно!

– Пожалуйста.

Рэйчел подалась вперед, рассказала кучеру, куда ехать, и экипаж тронулся.

Сначала она смущалась, показывая ему магазин музыкальных инструментов, где она покупала струны и новую скрипку и куда часто отдавала в починку колки. Но потом она с радостью узнала магазины, в которых покупала туфли и шляпки, и дом портнихи, у которой она заказывала белую рубашку к праздничному костюму, подарок отцу на день рождения. Они проехали почти двадцать кварталов, пока не добрались до величественного здания, которое, как сказала Рэйчел, было храмом общины «Синай».

– Это здесь я по четвергам играла на скрипке в квартете, и именно сюда по пятницам мы приходили на службы. Хотя мы с Джо венчались в синагоге Кехила Анхе Маарив, где тетушка Джо, Гарриет Фербер, была довольно известной личностью.

Четыре года назад Джо и еще несколько членов общины отделились от синагоги и основали «Синай» – общину, следующую реформистскому иудаизму. Они довольно сильно отступили от классических ритуалов и традиций, в результате чего произошел довольно громкий скандал. Тетя Гарриет вначале пришла в ярость, но это не послужило причиной для серьезных размолвок, мы сохранили с ней довольно теплые отношения. Когда год спустя она умерла, мы назвали в честь нее дочку.

Она попросила кучера направиться в небольшой район по соседству с общиной, застроенный маленькими, но милыми домиками. На Тайлер-стрит Рэйчел показала ему дом из коричневого гонта:

– А здесь мы жили.

Шаман начал вспоминать, как она выглядела, когда уехала в Чикаго, и представил ту молоденькую девушку в этом симпатичном доме.

Еще через пять кварталов они оказались в торговом центре города.

– Мы просто обязаны здесь остановиться! – воскликнула Рэйчел.

Они вышли из экипажа и зашли в бакалейную лавку, где пахло специями и солью. К ним тут же подошел краснощекий белобородый старик, почти такой же высокий, как Шаман. На его лице сияла лучезарная улыбка, он тщательно вытирал руки о свой рабочий фартук.

– Миссис Розенберг, какое счастье видеть вас снова!

– Благодарю, мистер Фройденталь. Я тоже очень рада вас видеть. Я хотела бы купить у вас кое-что домой, для мамы.

Она купила пару копченых рыбин, немного маслин и большой кусок марципана. Бакалейщик бросил любопытный взгляд на Шамана.

– Он не есть йидде^[30], – заметил он.

– Найн. Ер ист айн гуте фройнд^[31], – поспешно принялась пояснять она, поскольку старик продолжал вопросительно смотреть на нее.

Шаману не нужно было знать язык, чтобы понять, что именно она говорит. Вначале он ощутил легкую обиду, но почти сразу понял, что вопрос этого старика – это такая же часть жизни Рэйчел, как Хетти и Джошуа. Когда-то они с Рэйчел были детьми и жили в чистом и невинном мире, где редко встречались какие-либо разногласия, но теперь они выросли и им приходилось сталкиваться с противоречиями реальности.

Взяв у бакалейщика свертки с ее покупками, он улыбнулся старику.

– Хорошего вам дня, мистер Фройденталь, – сказал он и вместе с Рэйчел вышел из магазина.

 

Они привезли свертки в гостиницу. Пора было обедать, и Шаман хотел договориться о том, чтобы они поели в гостиничной столовой, но Рэйчел сказала, что знает отличное место. Она повела его в «Паркман», маленький ресторанчик совсем недалеко от гостиницы. Он был довольно скромным, цены там были умеренные, но еда и обслуживание оказались просто замечательными. После обеда, когда он спросил, чем бы она хотела заняться теперь, женщина ответила, что хотела бы прогуляться у озера.

С воды веял легкий ветерок, но погода все же была по-летнему теплой. На небе сияли яркие звезды, луна была почти полной в преддверии осеннего равноденствия, но было уже слишком темно, чтобы он мог рассмотреть ее губы, поэтому они не разговаривали. Будь он с другой женщиной, ему стало бы неловко, но он знал, что Рэйчел принимает молчание в темноте как должное.

Они шли по насыпной дороге вдоль озера, пока она не остановилась у фонаря, оказавшись в ярком пятне света.

– Я слышу откуда-то ужасную музыку, сплошной звон тарелок!

Вновь оказавшись на освещенной улице, они увидели нечто довольно любопытное – круглое возвышение под большим навесом, на котором по кругу были закреплены разукрашенные деревянные животные.

– Это у вас что-то вроде большой шарманки? – спросила Рэйчел.

– Нет, это карусель. Выбираете себе животное, садитесь на него и катаетесь, très drole, très plaisant^[32], – ответил хозяин-француз. – За каждую поездку всего двадцать центов, месье.

Роб сел на коричневого медведя. Рэйчел выбрала лошадь ярко-красного цвета. Француз покряхтел, взялся за рукоять, и все это сооружение начало вращаться.

К шесту, находящемуся в центре карусели, было подвешено кольцо – табличка над ним гласила, что тому, кто сумеет ухватиться за него, не слезая со своей фигурки, в награду достанется еще одна, бесплатная поездка. Сомнений не было, кольцо располагалось так, чтобы большинство посетителей просто не смогли до него дотянуться, но благодаря своему росту Шаман мог претендовать на этот приз. Завидев, что тот пытается дотянуться до кольца, француз стал вращать рукоять быстрее, и карусель значительно ускорила свой ход, но Шаман не растерялся и попытался еще раз.

Он сумел выиграть несколько бесплатных поездок для Рэйчел, но совсем скоро владелец карусели объявил перерыв, потому как у него устали руки. Шаман слез со своего медведя и сам стал вертеть рукоятку. Карусель вращалась все быстрее и быстрее, красная лошадь перешла с рыси на галоп. Рэйчел пролетала мимо, откинув голову назад и заливаясь смехом, как ребенок, однако она вызывала у него совершенно взрослое влечение. И не только Шаман был очарован ее красотой. Француз, горя желанием поскорее закрыть свою лавочку, также бросал в ее сторону умоляющие взгляды.

– Вы есть последние клиенты для сегодня, – сообщил он Шаману. – Уже finis^[33] сезона. Скоро все замерзнет.

Рэйчел прокатилась на карусели одиннадцать раз. Шаман, понимая, что они задержали ее владельца допоздна, дал ему щедрые чаевые. В ответ благодарный француз подарил Рэйчел прозрачную стеклянную кружку, на которой был изображен букет цветов.

Они вернулись в гостиницу растрепанные и счастливые.

– Я отлично провела время, – сказала Рэйчел на пороге своей комнаты.

– Я тоже… – начал он, и прежде чем он успел сделать или сказать что-то еще, она легонько поцеловала его в щеку и скрылась в комнате.

Поднявшись к себе, он лег на кровать не раздеваясь. В конце концов, он спустился двумя этажами ниже. Она открыла ему не сразу. Он уже было отчаялся и собрался уходить, но тут дверь распахнулась. На пороге появилась Рэйчел, одетая в халат.

Они стояли и смотрели друг на друга.

– Ты войдешь или мне выйти к тебе? – спросила она. Он заметил, что она нервничает.

Он вошел в комнату и запер за собой дверь.

– Рэйчел, – начал он, но она заставила его умолкнуть, коснувшись пальцами его губ. – Когда я была еще девчонкой, я частенько гуляла по Длинной тропе и однажды нашла там одно прекрасное местечко, где лес спускался прямо к воде, как раз у самой границы земель моего отца. И я сказала себе, что ты обязательно вырастешь, построишь там дом и спасешь меня от нежеланной свадьбы со стариком с гнилыми зубами. Я представляла себе наших детей – сына, похожего на тебя, и трех дочек, которых ты будешь с любовью растить, водить в школу и которых точно не выдашь замуж насильно, позволив им жить в отчем доме столько, сколько они сами захотят.

– Я люблю тебя всю свою жизнь.

– Знаю, – ответила она, и он снова поцеловал ее, в то время как ее пальцы начали расстегивать пуговицы на его рубашке.

 

* * *

 

Они оставили свет зажженным, чтобы разговаривать и видеть друг друга.

Они занялись любовью неистово и нежно. Побывав на вершине блаженства, она уснула быстро, как кошка, а он лежал и смотрел, как ее грудь ровно вздымается во сне. Вскоре она проснулась и взглянула на него.

– Даже после того, как я вышла за Джо… после того, как стала матерью, я все равно мечтала о тебе.

– Удивишься, но я откуда-то знал об этом. И от этого становилось только хуже.

– Я боюсь, Шаман!

– Чего, Рэйчел?

– Долгие годы я пыталась оставить всякую надежду… Знаешь, что делают в религиозной семье, когда кто-то выходит замуж за человека, который не принадлежит к нашей вере? У нас принято завешивать зеркала и скорбеть. И молиться за упокой.

– Не бойся. Мы все объясним, и твоя семья поймет нас.

– А если они никогда нас не поймут?

Он тоже переживал, но этот вопрос нельзя было оставить без ответа.

– Если они не поймут, тебе придется принять решение, – сказал он.

Они посмотрели друг на друга.

– И никто из нас не покорится, так? – спросила Рэйчел. – Верно?

– Верно.

Они поняли, что все уже определено и их решение будет тверже любой клятвы, и обняли друг друга так сильно, будто были друг для друга единственным спасением.

 

На следующий день, по пути домой, у них произошел серьезный разговор.

– Мне нужно некоторое время, – сказала Рэйчел.

Когда он спросил, о каком времени идет речь, та ответила, что хочет рассказать обо всем отцу лично, а не в доставленном почтальоном письме.

– Не думаю, что это займет много времени. То, что конец войны уже близок, чувствуют все.

– Я и так слишком долго ждал тебя. Думаю, еще немного смогу потерпеть, – ответил он. – Но я не хочу, чтобы мы встречались тайно. Хочу заходить к тебе в гости, звать тебя прогуляться. А еще хочу проводить время с Хетти и Джошуа, чтобы узнать их поближе.

Рэйчел улыбнулась и кивнула.

– Хорошо, – согласилась она и взяла его за руку.

В Рок-Айленде ее должна была встретить Лилиан. Шаман сошел с поезда в Молине, зашел в конюшни и забрал коня. Он проехал вверх по реке тридцать миль и сел на паром, чтобы переправиться через Миссисипи в Клинтон, штат Айова. Заночевал он в гостинице «Рэнделл», сняв там роскошный номер с мраморным камином и с подведенным водопроводом, так что в ванной комнате у него была горячая и холодная вода. Уборная располагалась в необычной пятиэтажной кирпичной пристройке так, чтобы к ней имели доступ постояльцы со всех этажей.

На следующий день он отправился смотреть местную больницу. Его ожидало глубокое разочарование. Городская больница Клинтона оказалась довольно маленькой, какой, в целом, задумывалась и их больница в Холден-Кроссинге. Здесь царили грязь и неорганизованность. Единственное, чему он мог научиться, так это тому, как делать не стоит. Шаман постарался убраться оттуда как можно скорее. Он заплатил капитану плоскодонки за то, чтобы тот доставил его вместе с Боссом вниз по реке – в Рок-Айленд.

Уже на пути к Холден-Кроссингу он попал под холодный дождь, но душу ему согревали мысли о Рэйчел и об их совместном будущем.

Когда наконец он добрался домой и поставил лошадь в стойло, он вошел в кухню и обнаружил там мать, которая как-то слишком ровно сидела на стуле, примостившись на самом его краешке. Очевидно, она дожидалась его, потому что слова сорвались с ее губ в тот же миг, как он переступил порог комнаты:

– Твой брат жив. Его взяли в плен.

 

Телеграмма

 

Лилиан Гайгер получила письмо с фронта от мужа как раз накануне. Джейсон сообщил, что видел имя капрала Александра Бледшо в списке военнопленных. Юнионисты схватили Алекса одиннадцатого ноября 1862 года в Перривилле, штат Кентукки.

– Вот почему мы не могли добиться от Вашингтона ответа на вопрос о том, содержат ли они заключенного по имени Александр Коул, – сказала Сара. – Он назвался фамилией моего первого мужа.

Шаман ликовал.

– По крайней мере, он жив! Я прямо сейчас напишу туда письмо и уточню, где именно его содержат.

– На это уйдут месяцы. Если Алекс до сих пор жив, это значит, что он пробыл в плену почти три года. Джейсон писал, что условия в лагерях для заключенных просто ужасные, будь то лагерь Конфедерации или Союза. Он настаивает, что его нужно выручать прямо сейчас.

– Тогда я сам поеду в Вашингтон!

Но мать лишь покачала головой.

– Я прочла в газете, что Ник Холден приезжает в Рок-Айленд и Холден-Кроссинг, чтобы выступить в поддержку Линкольна на грядущих выборах. Ступай к нему и попроси его помочь найти брата.

Шаман растерялся.

– Почему мы должны обратиться к Нику Холдену, а не к нашему конгрессмену или сенатору? Папа ведь презирал Холдена за содействие в истреблении племени сауков.

– Вероятно, Ник Холден – отец Алекса, – тихо ответила она.

Шаман на миг утратил дар речи.

– Я всегда думал… точнее, Алекс считал, что его родным отцом был некий Вилл Мосби.

Мать взглянула на него. Она побледнела, но в глазах ее не было ни слезинки.

– Мне было семнадцать, когда умер мой первый муж. Я осталась одна в лачуге посреди прерий. Теперь на ее месте Шрёдеры построили свою ферму. Я пыталась управляться по дому одна, но моих сил для этого было недостаточно. Работа на земле вытягивала из меня все соки. У меня не было денег. Работы нигде не было, здесь вообще тогда жило мало людей. Сначала мне помогал Вилл Мосби. Он был преступником, надолго уходил куда-то, но когда возвращался, то всегда приносил кучу денег. А потом появился Ник. Они оба были хороши собой, очень привлекательны. Сначала я думала, они не знают друг о друге, но когда выяснилось, что я беременна, то оба начали отпираться и приписывать ребенка друг другу.

Шаману было трудно спрашивать об этом.

– Что же, они вообще отказались тебе помогать?

Она горько улыбнулась.

– Как видишь. Думаю, Вилл Мосби и правда любил меня и рано или поздно женился бы на мне. Однако его беспечная жизнь была полна опасностей, и как раз в то время его настигла смерть. Ник тоже пропал, хотя я всегда считала отцом Алекса именно его. А потом приехали Альма и Гус и заняли эту землю. Я уверена, Ник знал, что они позаботятся обо мне. Когда я родила, со мной была Альма, но бедняжка была так растеряна, что это я помогала ей советами. После рождения Алекса нам пришлось очень тяжело. Сначала у меня сдали нервы, затем желудок, а после появились камни в почках. – Она покачала головой. – Твой отец спас мне жизнь. Пока я не встретила его, то и не верила, что есть еще в мире такие добрые и заботливые люди.

Помолчав, она продолжила:

– Но я согрешила. Когда ты утратил слух, я знала, что это мое наказание и что я в этом виновата, поэтому мне было так тяжело находиться рядом с тобой. Я любила тебя всем сердцем, но совесть не давала мне покоя. – Она подалась вперед и погладила его по щеке. – Прости меня за то, что была такой слабой и совершила столько грехов.

Шаман взял ее за руку.

– Нет, ты не слабая! Ты – сильная женщина, которая все силы бросила на то, чтобы просто выжить. И именно поэтому ты сумела сейчас собраться с духом и рассказать мне историю своей жизни. Моя глухота – не твоя вина, мама. Господь не наказывает тебя. Я никогда еще так не гордился тобой, не любил тебя так сильно!

– Спасибо, сынок, – прошептала она. Когда он поцеловал ее в щеку, то почувствовал, что по ее лицу бегут слезы.

 

Пять дней назад, накануне выступления Ника Холдена с речью в Рок-Айленде, через председателя окружного республиканского совета Шаман передал ему записку. В ней говорилось о том, что доктор Роберт Джефферсон Коул был бы весьма признателен, если бы комиссар Холден нашел время побеседовать с ним о деле чрезвычайной важности.

В день первых политических дебатов Шаман отправился в большой каркасный дом, в котором Ник остановился на время пребывания в Холден-Кроссинге. Секретарь понимающе кивнул, когда он назвал свое имя.

– Комиссар ожидает вас, – сообщил мужчина и проводил Шамана в кабинет Ника.

С тех пор как Шаман видел его в последний раз, Холден изменился: его седые волосы стали реже, на крыльях носа появилась тонкая сетка расширенных вен, но он все равно был по-прежнему крепким, привлекательным и излучал уверенность, будто носил дорогой костюм от модной портнихи.

– Господи, ты ведь тот малыш, ее младшенький, да? Так ты теперь врач? Конечно же, рад тебя видеть. Но вот что я тебе скажу: здесь так вкусно кормят, прежде чем говорить о делах, давай-ка отправимся в столовую Анны Вайли, где я смогу угостить тебя самым вкусным обедом в Холден-Кроссинге.

Шаман совсем недавно закончил читать отцовский дневник, а потому все еще видел Ника глазами Роба Джея Коула. Последнее, чего он хотел, – так это делить с ним трапезу. Но он понимал, что будет просить его об одолжении, поэтому заставил себя смириться и поехать с Ником в его экипаже в столовую при пансионе на Мэйн-стрит. Конечно же, им пришлось несколько задержаться на общем этаже. Шаман терпеливо подождал, пока Ник, будучи хорошим политиком, пожмет руки всем сидящим на веранде и представит им своего «хорошего друга, нашего доктора».

В зале вокруг них засуетилась Анна Вайли. Шаман отведал ее тушеного мяса, которое оказалось очень вкусным, и яблочного пирога, который не представлял собой ничего особенного. Лишь после этого он рассказал Нику Холдену об Алексе.

Холден слушал его, ни разу не перебив.

– Три года в тюрьме?

– Да, сэр. Если, конечно, он вообще еще жив.

Ник вынул из внутреннего кармана пиджака сигару и предложил ее Шаману. Когда тот отказался, он обрезал головку и закурил, выдыхая маленькие кольца дыма в сторону собеседника.

– Почему ты пришел именно ко мне?

– Мать сказала, что вы также будете заинтересованы в решении этого вопроса.

Холден взглянул на него и кивнул.

– Мы с твоим отцом… Знаешь, мы были близкими друзьями в молодости. Не один пуд соли вместе съели, – улыбнулся он.

– Знаю, – сухо ответил Шаман. Должно быть, что-то в его тоне дало Нику понять, что не стоит касаться этой темы. Тот снова кивнул.

– Что ж, передавай матери горячий привет. И скажи ей, что я лично прослежу за решением этого вопроса.

Роб поблагодарил его. Но все равно, оказавшись дома, написал конгрессмену и сенатору письма с просьбой помочь найти Алекса.

 

Через пару дней после возвращения из Чикаго Шаман и Рэйчел рассказали своим матерям о принятом ими решении.

Сара поджала губы, услышав эту новость, но не выказала никакого удивления:

– Ты наверняка будешь хорошим отцом ее детям, станешь заботиться о них так, как заботился об Алексе твой отец. Если у вас родятся еще дети, вы будете крестить их в баптистской вере?

– Не знаю, мам. Мы еще не заглядывали так далеко.

– На вашем месте я бы это обсудила.

Это было все, что она сказала по этому поводу.

Рэйчел повезло гораздо меньше. Они с матерью стали ссориться еще чаще. Лилиан вела себя с Шаманом учтиво, но относилась к нему без искренней теплоты. Он частенько забирал Рэйчел с детьми, чтобы покататься в экипаже, но природа была неблагосклонна к нему – погода резко испортилась. В этом году лето было ранним, и жара пришла на смену холоду, оттеснив весенние оттепели. А теперь и зима укутала прерии снегом раньше срока.

Октябрь выдался холодным. В магазине Гаскинса Шаман купил детям по паре коньков с двойным лезвием и, прихватив старые отцовские коньки для себя, повел Хетти и Джошуа кататься на замерзшую часть реки, но задержаться там подольше не удалось – оказалось слишком холодно. Снег выпал как раз ко дню выборов, на которых Линкольн с легкостью победил. А восемнадцатого числа поднялась вьюга и укрыла землю Холден-Кроссинга снежным покрывалом, которое пролежало до самой весны.

– Ты осмотрел Олдена? У него дрожь, – сказала мать Шаману как-то утром.

На самом деле он наблюдал за Олденом уже долгое время.

– У него болезнь Паркинсона, мама.

– Это еще что за хворь?

– Не знаю, что именно вызывает дрожь, но из-за этой болезни он просто не может контролировать движение своих мышц.

– Это смертельно?

– Иногда от этой болезни умирают, но такое случается не очень часто. Скорее всего, он будет постепенно слабеть и, возможно, станет калекой.

Сара кивнула.

– Бедняга уже очень стар и слишком болен для того, чтобы заниматься фермой. Наверное, придется Дагу Пенфилду занять его место и взять себе еще кого-то в помощь. Мы можем себе это позволить?

Они платили Олдену двадцать два доллара в месяц, а Дагу Пенфилду – десять. Шаман прикинул в уме и кивнул.

– А что же нам делать с Олденом?

– Он будет и дальше жить в своей хижине, а мы, конечно же, будем ухаживать за ним. Но будет довольно сложно убедить его перестать делать всю тяжелую работу.

– Думаю, лучше всего будет просто оставить за ним мелкую работу, которая не требует особых затрат сил, – благоразумно предложила она, и Шаман кивнул в знак согласия.

– Я легко найду ему такую хоть сейчас, – сказал он.

Тем же вечером он отнес в хижину Олдена отцовский скальпель.

– Нужно наточить? – спросил Олден, забирая его у Шамана.

Шаман улыбнулся в ответ.

– Нет, Олден, я и так не давал ему затупиться. Это особый хирургический нож, который служит нашей семье уже сотни лет. Отец сказал, что в доме его матери он висел на стене в рамке под стеклом. И я подумал, что ты наверняка сумеешь сделать для него новую.

– Ну, не знаю, почему бы и нет… – Олден повертел скальпель в руках. – Хороший, стальной.

– Да-да. Делает очень ровные надрезы.

– Я бы мог сделать тебе такой же, если нужно.

Шаман заинтересовался его предложением.

– Это возможно? А можешь сделать лезвие подлиннее и потоньше?

– Думаю, это не составит мне труда, – ответил Олден. Шаман сделал вид, будто не заметил дрожи в его пальцах, когда тот вернул ему скальпель.

 

Шаману приходилось довольно сложно – он был так близко к Рэйчел и одновременно так далеко. Им даже негде было заняться любовью. Они пробирались через снега в лесу, заключали друг друга в объятия, как белые медведи, и усыпали ледяными поцелуями, ласкали через множество слоев теплой одежды. Шаман терял терпение и грустил, да и у Рэйчел под глазами он замечал темные круги, появившиеся из-за бессонных ночей.

Когда она уходила домой, Шаман подолгу бродил по лесу. Однажды он спустился по Короткой тропе и увидел, что часть деревянного надгробия на укрытой снегом могиле Маква-иквы откололась. Зима почти уничтожила знаки, похожие на руны, которые отец попросил Олдена вырезать на нем.

Он чувствовал гнев Маквы сквозь землю, сквозь снег. Это была игра его воображения или совесть не давала ему покоя?

«Я сделал все, что мог. Ниточка, ведущая к третьему убийце, оборвана. Я должен оставить это дело Господу», – сказал он ей сердито, развернулся и пошел в сторону дома.

 

В тот день он поехал к Бетти Каммингс, у которой оба плеча болели из-за ревматизма. Он привязал коня и направился к черному входу, как вдруг увидел прямо за сараем странные отметины. Он пробрался через сугробы и присел на корточки, чтобы рассмотреть их повнимательнее. Следы имели форму треугольника. Глубиной около шести дюймов, они лишь незначительно отличались размером. Эти треугольные следы были похожи на раны на снегу, хоть на них и не было крови. Шаман насчитал одиннадцать таких отметин. Он все сидел на земле, изучая их.

– Доктор Коул?

Из дома вышла миссис Каммингс – сейчас она стояла, склонившись над ним, с озадаченным видом. Она сказала, что эти следы на снегу остались от лыжных палок ее сына. Он немного улучшил свои лыжи и сделал сам к ним деревянные палки, придав их концам необычную форму.

Но все же следы были слишком большими.

– Все в порядке, доктор Коул? – Она уже дрожала от холода и все сильнее куталась в шаль, поэтому ему стало стыдно за то, что он заставляет пожилую женщину, страдающую ревматизмом, мерзнуть на улице.

– Конечно, миссис Каммингс, все хорошо, – заверил он, поднялся и последовал за ней в теплую кухню.

 

* * *

 

Олден соорудил чудесную рамку для скальпеля Роба Джея. Он вырезал ее из дубовой коры и раздобыл у Сары обрезки голубого бархата, чтобы расположить на нем скальпель.

– А вот стекла старого не смог найти. Пришлось купить у Гаскинса. Надеюсь, оно подойдет.

– Конечно же, подойдет! – обрадовался Шаман. – Повешу рамку в передней.

Еще больше он обрадовался, увидев скальпель, который Олден изготовил в полном соответствии с его пожеланиями.

– Я сделал его из старого тавра. И еще осталось много добротной стали, так что может хватить еще на три таких ножа, если они тебе понадобятся.

Шаман сел за стол и нарисовал на клочке бумаги еще один скальпель и вилку для ампутации.

– Как думаешь, сможешь сделать такие же?

– Уверен, что смогу.

Шаман задумчиво его поблагодарил.

– Скоро у нас будет своя больница, Олден. А это значит, что нам понадобятся инструменты, кровати, стулья – всевозможные предметы обихода. Как ты смотришь на то, чтобы найти себе кого-то в помощь и взяться за эту работу?

– Я не против, но… Не думаю, что смогу выкроить для этого время.

– Да, это вполне понятно. Но что, если для работы на ферме с Дагом Пенфилдом мы наймем кого-то другого, и они будут просто встречаться с тобой пару раз в неделю, чтобы ты выдавал им указания?

Олден задумался, но в конце концов кивнул.

– Хорошая идея.

Шаман заколебался.

– Олден… как твоя память?

– Отлично, как и всегда.

– Раз так, расскажи мне, кто чем занимался в день, когда погибла Маква-иква.

Олден тяжело вздохнул, глаза его потемнели.

– Опять ты за старое, – проговорил он, но после недолгих уговоров продолжил: – Начнем с тебя. Как мне сказали, ты тогда спал в лесу. Твой отец поехал по вызовам пациентов. Я был у Ганса Грюбера, помогал ему забить корову в обмен на то, что он даст своих волов, чтобы засеять наше пастбище… Так, кого я забыл назвать?

– Алекса. Мою мать. Луну и Идет Поет.

– Алекса не было дома, он рыбачил, гулял, даже не знаю точно. Твоя мать и Луна… Помнится, они прибирались в летнем флигеле, чтобы развесить и вялить там мясо, которое я должен был принести от Грюбера. Тот большой индеец работал на складе, а потом пошел нарубить дров. – Он довольно ухмыльнулся Шаману. – Так что, как моя память?

– Макву нашел Джейсон. Что он делал в тот день?

Олден возмутился.

– Да откуда ж мне знать? Хочешь знать, что делал Гайгер, – спроси его жену!

Шаман кивнул.

– Думаю, так я и сделаю, – ответил он.

Но когда он вернулся домой, все его намерения моментально поменялись, потому что мать сказала, что приезжал Кэррол Вилкенсон с сообщением для него. Это была телеграмма, которая пришла на почту Рок-Айленда. Когда Шаман разрывал конверт, его пальцы дрожали, почти как у Олдена.

Письмо оказалось весьма лаконичным и деловым:

 

Капрал Александр Бледшо из тридцать восьмого луизианского полка конных стрелков по-прежнему находится в плену в тюрьме города Эльмиры, штат Нью-Йорк. Пожалуйста, свяжитесь со мной, если я смогу еще чем-нибудь вам помочь. Желаю удачи. Николас Холден, комиссар бюро по делам индейцев.

 

 

Эльмира

 

Сидя за столом президента банка, Чарли Андерсон посмотрел на сумму, указанную на бланке снятия средств со счета, и поджал губы.

Хотя эти деньги были собственностью Коулов и он мог взять их без всяких объяснений, Шаман все же совершенно искренне рассказал банкиру о причине, по которой ему необходимы все их сбережения – он знал, что ему можно доверять в личных вопросах.

– Мне нужны все средства, чтобы вытащить брата.

Андерсон кивнул и вышел из кабинета. Вскоре он вернулся с банкнотами, уложенными в небольшую корзинку. Помимо этого он протянул Шаману и поясной кошелек.

– Скромный подарок от банка для ценного клиента. Если не возражаете, примите вместе с нашими сердечными пожеланиями один совет. Всегда храните деньги в этом поясном кошельке и надевайте его прямо на голое тело, под одежду. У вас есть оружие?

– Нет.

– Тогда непременно купите его. Вы отправляетесь в дальний путь. Вам могут встретиться грабители, которые ради этих денег, не задумываясь, лишат вас жизни.

Шаман поблагодарил банкира, переложил деньги и подаренный ему кошелек в домотканую суму, которая была у него с собой. Он уже ехал по Мэйн-стрит, когда вдруг понял, что у него есть оружие – кольт сорок четвертого калибра, который его отец забрал у погибшего конфедерата, чтобы пристрелить лошадь. С войны он привез его домой.

В другом случае ему бы и в голову не пришло путешествовать вооруженным, но он не мог позволить, чтобы что-то помешало освобождению Алекса, поэтому он развернул коня и поехал в лавку Гаскинса, где приобрел коробку патронов сорок четвертого калибра. Револьвер с патронами оказался довольно тяжелым, поэтому для них понадобился отдельный саквояж.

Следующим утром Шаман выехал из Холден-Кроссинга. Саквояж и санитарная сумка составляли весь его багаж. Он сел на пароход и отправился вниз по реке, в Каир, затем поездом на восток. Трижды поезд надолго останавливался, пропуская вперед армейские составы. На это тяжелое путешествие ушло четыре дня и ночи. По мере того как он удалялся от Иллинойса, снега становилось все меньше, но мороз не слабел – ледяной холод пробирал Шамана до костей. Достигнув цели своего путешествия – Эльмиры, – он не помнил себя от усталости, но даже не подумал о том, чтобы принять ванну или переодеться прежде, чем увидит Алекса. Он должен был убедиться в том, что брат все еще жив.