| Мне эту вещь передал мой друг Роберт Чандлер, известный переводчик русской литературы на английский язык и в частности переводчик и знаток Андрея Платонова. Он получил её прошлым летом по электронной почте и долгое время, боясь незнакомого вируса в скрепке, попросту не открывал текста. Кроме того, он был по горло занят корректурой платоновского “Джана”, который вот-вот должен появиться в лондонском издательстве The Harvill-press. И всё же после того как мы проверили российскую скрепку Norton-antivirus’ом, Роберт прочел-таки письмо и тут же – что бы вы думали – загорелся желанием ответить отправителю, но как часто случается с русской электронной почтой, этот адрес уже не отвечал. Наверняка корреспондент уже успел сменить не один электронный адрес за эти немые британские полгода.
Роберт дал почитать это письмо и мне; нет, не из простого дружеского расположения, а поскольку письмо было напрямую связано со мной, с моим именем. Горячечно прочтя его, и я залихорадил. Что только я не испробовал: звонил в “Жёлтые страницы” Москвы, искал по русскому Интернету, задействовал своих друзей с выходом на адресные столы – но всё напрасно – так и не нашёл этого самого Георгия, Джору Чегодаева, ищущего или искавшего в свою очередь меня. И вот как последнее средство я решился опубликовать это письмо в журнале, дав ему на всякий случай литературное название, быть может, не самое лучшее, но и не китчевое, наподобие “Джан2”, каким бывают “Рэмбо2” или “Мужчина и Женщина2”. При этом там же я оставляю свои и Робертовские координаты на случай внезапного совпадения местоположения или же самого человека.
Хамид Исмайлов
Лондон
Уважаемый господин Роберт Чандлер!
Позвольте представиться: меня зовут Георгий Чегодаев, хотя все именуют меня Жорой, а мать в детстве и вовсе звала Джорой. Я – инженеркомпьютерщик из Москвы. Живу по другую сторону двора Московского Экономического института по улице Плеханова, если Вы знаете такую. Ваше имя и электронный адрес я нашёл через Оксфордский университет, где Вы, как известно, издали книгу, посвящённую творчеству писателя Андрея Платонова. Я также знаю, что Вы перевели на английский язык многие произведения писателя Платонова, включая его повесть “Джан”. Именно эта повесть и заставила меня обратиться к Вам. Но расскажу всё по порядку.
Я родился в 1946 году в Левокумском районе Ставропольского края. К сожалению, ни точного времени, ни села рождения я не знаю, то есть лишён, как говорят у нас в физике, и временных, и пространственных координат. В метрике, выданной мне в детдоме уже в возрасте семи лет, значится 7 ноября, но это был день, когда нас принимали классом в октябрята и заодно выдавали метрики тем, у кого их не было. Местом же рождения указан Ташкент, поскольку детдом, где я обучался и жил до 17 лет, был по расположению ташкентским. Спросите: почему я оказался в Ташкенте? Дело в том, что в Ташкент в первые послевоенные годы меня привезла моя тётушка, сказав при этом: “Я умру, хоть ты будешь жить, а то – ты умрешь и я помру…”. Как раз после её предугаданной смерти я и попал в детдом, а привезла она меня в Ташкент не только в поисках сытой жизни, но и в поисках моего отца – человека по имени Назар.
Тётушка до своей смерти рассказывала мне ещё на Ставрополье, когда я был трёхгодовалым отроду, что отец мой – узбек (я тогда не понимал этого странного слова, воображая что-то бегущее как лошадь или, скорее, как лиса), высланный сюда выращивать хлопок (ещё одно непонятное слово, – наверное, играл в ладушки с тётушкой, – думал я тогда), был затем отправлен дальше в Донбасс в шахты, а мать, не выдержав разлуки, умерла при преждевременных родах. Словом, выходила меня на козьем молоке тётушка, но и ей суждено было прожить лишь до моих пяти лет.
А жили мы с тётушкой в ташкентской коммуналке вместе со многими пришельцами по хлебную жизнь. Среди них был и художник по имени то ли Савченко, то ли Савицкий, который купил у нас за четверть мешка кукурузной муки, солдатскую шинель да яловые офицерские сапоги небольшой рисунок, единственную вещь оставшуюся мне от моих родителей. Я долго плакал над кукурузной лепёшкой, не говоря почему, но мне было жалко этой картины, запрятанной художником в свои закрома с десятками других непонятных картин.
Я и сейчас помню этот рисунок, висевший над моим деревянным топчаном в ставропольской станице, может быть, самое раннее воспоминание о моей жизни: долговязый человек нелепых пропорций высовывает непомерно тяжёлую, эмбриональную голову за редкие жестяные облака; за спиной его торчит рюкзаком тощая лестница, которая выше его самого, и с неё за спину, за его вытаращенный в пустоту взгляд скатывается другая голова, повторяющая голову уставившегося в обрез картины – какая-то Сизифова круговерть, то, что мы называем в физике Perpetuum mobile, так бы я сказал сейчас, но тогда в детстве я страшно пугался этой картинки, с которой эта отрезанная голова, казалось, скатывалась ко мне на топчан, и этот долговязый, смотрящий ввысь, ничем мне не мог помочь…
* * *
In the first chapter of Dzhan Platonov mentions a picture, which hangs on the wall of Vera's room: "It was a representation of a dream, from the time when the earth was thought to be flat and the sky seemed close by. A big man had stood up on the earth and made a hole with his head in the celestial dome; his head and shoulders had gone right through to the other side of the sky and he was gazing into the strange infinity of that age. And he had been looking for so long into this unknown and alien space that he had forgotten about the rest of his body, which had been left below the ordinary sky. The other half of the painting showed the same scene, but things had changed. The man№s torso had come to the end of its strength, had grown thin and probably died, while the dried-up head was now in the other world, rolling along the outer surface of the sky, which was like a tin bowl; it was the head of a man in search of a new infinity, where there really is no end and from which there is no return to the poor, flat place that is the earth.
Почему-то этого человека, всё же держащего скатывающуюся голову на привязи, когда я открывал свои зажмуренные глаза вновь, я привык считать своим отцом, о котором в метрике было записано: “Об отце сведений нет имеется”. Мать мою в том же свидетельстве о рождении записали Усенией, хотя тётушка всегда вспоминала её Ксюшей… Но к чему всё это вспоминать?!
Вот прожил я свою жизнь, худо-бедно 52 года, и жил бы дальше как и жил, только вот на 50летний юбилей, который я собственно и не справлял, мой трудовой коллектив решил подарить мне книжку о русских именах и фамилиях под авторством некоего академика Баскакова. И там среди других имён я нашёл и подчёркнутое моими друзьями своё имя – Чегодаев, которое все эти полвека я считал исконно русским, и оказалось, что оно – видоизменённая форма монгольского имени Чагатай, и должна звучать не Чегодаев, а Чагатаев. Тогда я стал искать эту фамилию по Интернету, в “сетке”, как говорят у нас, и среди прочего в сеть мне попалась книга Андрея Платонова “Джан”, которую я, разумеется, отпринтовал на работе и принялся дома читать.
Скажу Вам, что я холостой – живу бобылём всю жизнь, как-то не сложилось по этой части – полюс не сработал, так что времени читать всегда предостаточно. Но правда и то, что художественной литературы я не люблю, от неё у меня беспричинно начинает болеть голова, а потому я предпочитаю ей музыку. Как никак всё та же физика. И всё же эту книгу я прочёл в один присест, в одну ночь. На следующий день я заболел и взял отгул, но Вы как писатель должны понять, что это книга перевернула меня с ног на голову – уж такая пошла турбуленция… Или – своего рода короткое замыкание. Поначалу я не понял в чём дело, а потом такая тоска стала грызть меня, такая тоска…
Я технарь и словесам не обучен, но Вы наверняка видели в своей жизни обугленный трансформатор, так вот я чувствовал себя подобной силовой установкой, которая от замыкания перегорела навсегда…
* * *
I tried, but couldn't imagine this picture as a picture; it is the invention of Platonov himself, and this characteristically Sufi intention to see beyond good and evil, to look through conventional or traditional truths may be read as the main theme of Dzhan. The story’s title, “Dzhan” – a word that Platonov himself glosses as “a soul that searches for happiness”, could hardly be more Sufi: the soul’s search for happiness, for its own perfection, is the ultimate definition of Sufism.
Я не выходил на работу целую неделю. Я не выходил из дому на улицу. Я передумал всю свою жизнь, которую помнил: начиная с того, что я Вам рассказал, потом свою учёбу в МИФИ – эти полуголодные, но светлые шестидесятые, когда единственной целью каждого из нас было распределиться в СКБ по космонавтике – я же попал в Обнинск, на ядерный ускоритель, где однажды получил изрядную долю радиации и провалялся по больницам несколько лет.
Нет, в конце концов меня выходили, отремонтировали – это тогда за годами безделья я пристрастился к музыке – переслушал по своему самодельному транзистору всю классику мира – и сейчас у меня в квартире одна из крупнейших в Москве фонотек – все шкафы, сундуки, комоды забиты винилом – будете в наших краях – заходите… Но я прервался. Разумеется, после этого периода о семейной жизни не могло быть и речи, и я весь ушёл опять с головой в работу – в только что зарождавшуюся кибернетику. Казалось бы, многого добился, а вот всю жизнь чего-то не хватало: был во мне изначальный вакуум, дырка какая-то, которую я всячески забивал то этим, то тем, а вот когда прочёл эту книгу – всё обнажилось в открытую рану.
Скажу честно: не столько содержание этой книги потрясло меня – я видел в своей сиротской жизни вещи если не посильнее, то уж подобные, изоморфные, как бы сказали у нас, тому, о чём пишет книга, нет, меня поразило то, насколько всё в этой книге совпадало с моей жизнью.
Я сказал Вам уже, что маму мою звали Ксюшей, хотя в метрике она и записана, почему-то Усенией (может быть, ЗАГСовский работник описался, или как-то особо прописал букву “К”, которая обратилась в “У”?). Она была родом из Москвы и оказалась на Ставрополье сразу же после войны, где и встретила отца. Так мне рассказывала тётушка. Потом та странная картина на стене, которую у нас купил художник на букву “С”. И, наконец, отец – Назар Чагатаев, оставивший мне в безотцовское наследие моё имя: Джора Чегодаев. Не кажется ли, что слишком много простых совпадений, включая наше с тётушкой путешествие в хлебный Ташкент? Вот от каких вероятностных мыслей обнажилась моя душа в состояние раны.
Через неделю я насилу вышел на работу, но не смог собой совладать – в тот же день отпросился в отпуск без содержания, сославшись на старые болячки Обнинска. Это было два года назад. Я засел за компьютер. Перекопал всё, что касалось “Джана”. К сожалению, было почти ничего, кроме самого текста различных версий. И вдруг в октябре позапрошлого года я узнал, что чуть раньше была какаято конференция по Платонову в Оксфорде, и некто по имени Хамид Исмаилов выступил там с докладом по “Джану”. Вы, наверное, уже поняли, что именно её я и взял в эпиграфы. И вы, конечно же, поймёте почему. В физике всё держится на изначальных принципах, как в геометрии на аксиомах.
Я тут же переключил поиск на этого самого Хамида Исмаилова. К сожалению опять не было густо со ссылками: несколько сайтов с его литературой, сообщение Центра экстремальной журналистики о том, что Х.Исмаилов был выдворен из Узбекистана как корреспондент “Литературной Газеты”, и, наконец, 21 октября 2000 года я неожиданно нашёл на сайте Фергана.ру (http://www.ferghana.ru/news03/400.html) новость под шапкой “Прокуратура обвиняет”, которая начиналась такими словами:
|
