Котерия — группа лиц, преследующих своекорыстные цели. — Примечание пере­водчика.

подталкивает к сплочению. Этот процесс объединения, сам опять-таки являющийся следствием личной слабости и неуверенности, указывает на предварительное условие, которое всегда должно выполняться точно так же, как должны молчаливо приниматься воля к жизни, да и сама жизнь — человек есть социальное существо. Иными словами, человек и все его способности и формы выражения неразрывно связаны с сущест­вованием других людей, так же как он связан с космическими явлениями и с условиями земли.

Покуда имеют силу указанные предварительные условия, образуются линии, определяющие форму существования человека. Он более или менее целесообразным образом следит за своим физическим состоянием. Так, на­пример, смена дня и ночи, сила притяжения, атмосферные условия вынуждают его к определенным жизненным занятиям, правильность или недостаточность которых предопределена системой отношений меж­ду землей и человеком. Подобной адаптацией предопределены так­же и изменения в физическом и психическом развитии человека, а вся­кий прогресс, который, таким образом, представляется вынужденным, поскольку он означает приспособление к данной системе отношений и его сдерживание ведет к затруднениям в жизни, к чрезмерным тяготам и заботам, является всего лишь необходимым исправлением имеющихся ошибок. Происхождение видов, естественный отбор также совершается под давлением, которое господствует в системе отношений между землей и живыми существами.

Из этой взаимосвязи, в которой абсолютно правильное решение предстает «бесконечной задачей», будет сформирована одна из направ­ляющих линий, ведущих к смыслу жизни. Вторая взаимосвязь заключена в двуполости.

Соотношение обеих систем легко понять. Если рассмотреть более значительные периоды времени, то последняя вариация живых существ является наименьшей ошибкой. Двуполость предстает перед человеком задачей, которая должна решаться в согласии с другими основопо­лагающими факторами человеческой жизни. Обе связывающих фактора, система «земля—человек» и двуполость, ограничивают многочислен­ные возможности образа жизни и придают жизни смысл и направлен­ность. Смысл жизни не может быть теперь выведен из причинности и уж тем более из фантастических частных идей, но, подобно любой задаче

на вычисление, выводится из преследования цели, из поиска решения, которое при вычислениях заложено в самих условиях. Финал становления человека предстает, таким образом, побуждающей причиной.

Третий важный детерминирующий фактор заключен в групповой и общественной жизни человека. И снова наблюдаем мы тесную взаи­мосвязь созданной таким образом системы отношений с последствиями ранее возникшего напряжения. Только эта земля могла породить homo sapiens, только требуемая ею для него двуполость могла обещать ему по­средством постоянного смешивания крови, поддерживаемого затем страхом инцеста, однородность и равноценность. Его социальной согла­сованности угрожает опасность, если ставится под сомнение равноценность отдельных людей, когда догматически недооценивают «низы» или говорят о неполноценности женщины. Однако человек в своем физическом и психическом своеобразии навеки связан социальными узами, и в вопросе об удовлетворительном устройстве общества выражается вопрос о судьбе человеческого рода. Так, связанный по меньшей мере троякими узами движется человеческий род, кочуя от одной ошибки к другой, к решению заданной нам, никогда не понятной до конца, но вечно заявляющей о себе задаче. В этой задаче скрыта абсолютная истина. Всему, что от нее значительно уклоняется, грозит уничтожение. Поиски отдельного человека охвачены непонятным стремлением к общности, являются крохотной частицей движущей энергии человечества. Не важно, что он считает для себя понятным в этом потоке жизни, который он подгоняет или тор­мозит. В расчет принимаются только его достижения.

Жизнь индивида и общности — это всегда прицел в будущее. Наше время, середина в вечном развитии, несет тяготы и лишения неподготовленной, еще слишком неверной попытки приспособления. Человек как средоточие всех событий на земле обречен на гибель. Мы — те, кто в ответе, и смысл жизни лежит внутри наших связей и вытекающих из них выводов.

Брак как общественная задача

Верно понять явления социальной жизни и личности можно только тогда, когда их рассматривают во взаимосвязи и не забывают об их месте в поступательном развитии, в потоке вечности. Однако недолговечный интеллект индивида снова и снова пытается ограничиваться тес­ным кругом преходящих интересов, чтобы пожинать скорые плоды, а не руководствоваться вечными истинами. Мы не можем здесь привя­зываться к словам или традиционным, священным понятиям. То, что всеми нами руководит и что нас принуждает, в конечном счете есть непо­колебимая система отношений земля—человек, которая вечно обременяет нас задачей, железные закономерности которой проявляются в виде ! непреклонных указаний в каждом человеческом переживании то как по-1 ощрение, то как наказание. Человек убивает себя в близоруком ослеп-| лении — и мир начинает трещать по швам. Всякий раз нас охватывает воз-(буждение, как только стремление человечества к гармонии со вселенной приобретает форму в переживании и действии. Мы уповаем только на чудо; чувства и настроения одолевают нас, пока не приходит кто-то, кто, подобно ошеломленному злодейством Шекспиру, показывает нам, что надругательство над смыслом жизни всегда влечет за собой месть.

Человек, сажающий деревья, учитывает, наверное, особенности почвы и климата и не позволяет себе руководствоваться упрямством и тщеславием. Впрочем, совершенно не имеет значения, что он при этом думает, чувствует или хочет. Только согласие действия с необходимостью развития оправдывает его. Он творит для человечества и потомков, даже если имеет в виду только собственное благо и даже если готов действовать против общества и против будущего.

Может ли кто-нибудь вспомнить о деле, которое по неким осно-|ваниям следовало бы назвать прекрасным, великим и благородным,

если оно не пошло на пользу обществу, будущему развитию человечества? Не носит ли каждый меру такой оценки в себе? Найдется ли хоть один разумный человек, который бы не видел различия между добром и злом? Тем самым возникает позиция для рассмотрения всех человеческих связей и институтов. Их ценность и «правильность» зависят в первую очередь от того, насколько они пригодны для общества. Если что-нибудь кажется спорным, противоречие с логикой фактов всегда будет ощущаться. Оно заявляет о себе даже тогда, когда никто не видит взаимосвязи. Легкость, с какой мы выдвигаем человеку обвинения, как правило, избавляет нас от заботы исследовать эту взаимосвязь. То, что ошибки и их последствия всегда значительно удалены друг от друга, затрудняет понимание и едва ли обогащает человека опытом. Разнообразные пере­живания многих людей, похоже, не поддаются единому рассмотрению. Так и протекает жизнь поколений, не создавая прочных традиций. А каждый отдельный человек еще и горделиво пытается использовать свои скудные знания, зачастую своенравным образом, для расширения ос­новных, жизненно важных связей, не обращая внимания на то, что он ты­сячу раз повторяет ошибки и преследует цели, разрушающие его соб­ственное и чужое счастье.

Судьба человека на земле определяется трояким образом. Его тело и душа привязаны к земле-матери, к космическим и теллурическим условиям, развиваются в них и каждый раз с новой силой стремятся к равновесию и приспособлению, живой гармонии с закономерностями природы. Культура и гигиена тела и духа возникают вследствие этого принуждения. Вся красота черпает из него свою притягательную силу.

В понятии «человек» непременно заключено понятие «ближний». Все предварительные условия физического и умственного развития со­держатся в общности, создаются и культивируются сообразно его по­требностям. Язык, разум, культура, этика, религия, национальность, государственность — все это социальные образования, которые про­являются как депозит общественности. Во всех этих формах жизни отра­жается бытие на земле, четко и определенно, словно принуждая человека к общности. Судьба людей не может свободно развиваться вне этих условий.

Третий барьер образует двуполость. Однако поиск половых парт­неров, вероятно, до человека обусловленный в основном инстинктивно, стремится принять форму, которая была бы избавлена от противоречий

с указанными выше условиями. В гармоничном виде эротика является таким же инстинктом, как и чувство общности. И в исполненном счастья экстазе любящих людей проявляется дающая столько же радости твор­ческая энергия, утверждающая жизнь на земле.

Если рассматривать любовную жизнь человека с этих позиций, то становится очевидным, что она полна закономерностями, которые не возникают случайно и которых нельзя также избежать без больших сомнений. Логика фактов жестока, гораздо более жестока, чем мы, люди. Нам было бы проще не придавать этому значения. И мы не выступаем в защиту самого сурового возмездия, когда указываем на непреклонность повелевающих сил. Наша задача — только предостеречь, смягчить серьезные последствия, показать, что настоящее и будущее в жизни поколений связаны, что их нужно расценивть как последовательность, а не как бессвязные, фатальные события.

Наше современное существование показывает нам, как будет раз­виваться человечество в будущем. Этот факт настолько довлеет над нашим жизненным процессом, что мы сами не замечаем, как наши любовные отношения развертываются sub specie aeternitatis¹. Огромное значение, которое мы часто придаем красоте, связано со здоровьем и лучшей адаптацией в будущем. Верность и откровенность, которых мы требуем, взаимное проникновение двух душ, к которому мы стремимся, проистекают из настойчивой потребности обрести более сильное чувство общности. Желание иметь детей также отражает идеал общности, а сами дети означают для нас одновременно гарантию вечности.

Верность и искренность, но прежде всего надежность, основа человеческой общности, указывают, пожалуй, также на будущее че­ловеческой цивилизации и на цели воспитания детей. То, что все эти тре­бования объединяются в ситуации любви и брака, конденсируются и становятся связующими закономерностями, можно разумно понять только из неразрывной связи исторического и органического развития. Равно как и то, что каждое произвольное или ошибочное отклонение сказывается на всей системе жизненных отношений и наносит вред благоприятным тенденциям развития. Патогенные наследственные факторы проявляются независимо от того, понятны они науке или нет.

¹ С позиции вечности (лат.). — Примечание переводчика.

Инцест предает анафеме чувство общности, ибо, как и браки между близкими родственниками, он ведет к изоляции, а не к содействующему общности смешиванию крови, и вследствие двухстороннего органического отягощения может неблагоприятно повлиять на все наследственные признаки. Смелого, с надеждой устремленного взгляда в будущее, необходимого, чтобы справиться со всеми трудностями построения семьи, спаянности с обществом — обязательное условие того, чтобы, ощущая себя изолированным и слабым, не растратить бесплодно свои силы в тесных рамках семьи, — по всей видимости, недостает тем, кто состоит в браке с родственниками. Наверное, и другие упомянутые выше черты личности задают партнеру, детям нужное направление, тогда как их от­сутствие создает настроение недоверия и постоянной неуверенности, семейную атмосферу, в которой развиваются только тенденции к сопер­ничеству и враждебности.

Это всего лишь другая сторона той же самой психической динамики, которую мы ожидаем обнаружить, оценивая по меркам настоящего социального человека. Его непоколебимый принцип на этой бедной, суровой земле — давать! Вся мирская и святая мудрость ведет к такому же выводу. Поэтому в отношении любви и брака можно с полным правом заключить: больше думать о других, чем о себе, жить так, чтобы сделать жизнь других легче и краше! У нас нет здесь возможности исследовать, сколь много — или сколь мало — людей этому соответствуют. Несом­ненно только, что в нашем обществе гораздо больше тех, кто берет и ждет подачки, чем тех, кто дает. Похоже, что в любви и браке очень часто человечество действует по формуле: раз я тебя люблю, ты должен за мной следовать!

То, что людям по-прежнему недостает чувств общности, выражается также в напряжении между полами. Стремление к личному превосходству произрастает из глубокого, чаще всего неосознанного чувства непол­ноценности, заставляющего мужчину и женщину демонстрировать, как правило, видимость своей власти. Большинство супругов ведут себя так, словно боятся оказаться более слабыми. Упрямство, своеволие, негативизм и часто также эротическое отвержение, полигамные наклон­ности и неверность, равно как и нервные заболевания, приходят на помощь себялюбию, чтобы продолжать действовать с позиции силы. Мужчина вследствие давней общей традиции имеет небольшое преимущество,

которое он эгоистично и в ущерб себе стремится закрепить. Кто разделяет нашу точку зрения, для того важнее сама семья. Он рассматривает брак как бытие вдвоем, в котором обе стороны пытаются вместе решить общую задачу, причем без какого-либо самоуправства, а в соответствии со всеми закономерностями, которые присущи их проблеме.

Биологическое и историческое развитие человечества в направлении к моногамному браку, особенно если учесть уникальные возможности исполнения самых разных эротических ожиданий, является достаточным для того, чтобы каждый мог решить эту задачу. Брак следует понимать как творение чувства общности, как общественную форму любовной жизни, как подготовительную школу для детей в их социальном развитии. В стороне от этих путей лежат конвенциональные браки, браки ради выгоды или по расчету, где всегда существует опасность покатиться по наклонной плоскости.

Детям брак родителей должен служить примером, ибо в противном случае вопреки всем знаниям и благим намерениям они часто привносят дурную традицию в свой новый дом. Девушка может быть настолько напугана властолюбием или черствостью отца, что в будущем с по­дозрением будет выслеживать и превратно истолковывать каждую черту супруга, не оставляя места для проявления теплых чувств. Она может оказаться непригодной к браку или воспитанию детей, поскольку утратила веру в себя. Сыновья строгих матерей становятся вялыми и необщи­тельными. Это объясняется недостаточно осознаваемой до сих пор функцией матери порождать у ребенка чувство безграничного доверия и служить образцом благородной женственности. То же можно сказать и о «маменькиных сынках». Вместо чувства общности они ощущают только материнское тепло — ситуация, которая уместна в жизни исклю­чительно в детском возрасте. Выбор пожилой, напоминающей мать супруги объясняется чаще всего именно этим заблуждением.

Полигамные наклонности, перверсии и пристрастие к чувственным людям и проституткам всякий раз объясняются тенденцией к исключению и обесцениванию подходящего партнера, а также страхом оказаться несостоятельным перед противоположным полом. Насколько при этом страдают смысл и предназначение любви и брака, можно увидеть из того, как часто любовные похождения заканчиваются венерическими болез­нями. Каким бы ни было их происхождение, своим распространением

они обязаны только искажениям эротики. Имеется только одно лекарство, только одна защита от этих эпидемий — взаимная любовь.

Связь брака с важнейшими общественными обязанностями позволя­ет нам понять, что он отнюдь не является исключительно личным делом. Весь народ, все человечество заинтересованы в нем. И каждый, кто за­ключает брак, получает, даже если он сам того не осознает, мандат общности. К важнейшим предварительным условиям заключения брака относятся поэтому ремесло и профессия, которыми супруги могут за­ниматься и которые дают средства к существованию семьи. Профессия также есть общественное требование участия в производстве. Сохранение человечества тоже не является личным делом, и этому должен способ­ствовать брак. Домохозяйка, труд которой в настоящее время неспра­ведливо недооценивается, тоже может создавать настоящие ценности, если она содействует творческому применению способностей мужчины в его ра­боте. Ссылки на экономические трудности с целью отвергнуть брак часто являются предлогом малодушных людей.

Существует широко распространенное суеверие, что брак способен исцелить даже запущенные болезни. Любовь и брак не являются лекар­ствами. Чаще всего наносится лишь новый вред, а старый не устраняется. Такое же недоразумение царит и в представлении о целебном воздействии беременности. Решение вопросов брака, как и всех остальных жизненно важных вопросов, должно основываться на силе, а не на слабости.

Беда грозит браку также тогда, когда люди женятся, ощущая себя при этом жертвами. Не бывает так, чтобы они не дали это почувствовать другому и не лишили его ощущения счастья. Отсутствие супружеских отношений, пренебрежение, фригидность, неверность часто являются следствием этого. Зачастую цель брака — разделить счастье с другим — разрушается чуть ли не с самого начала. Ибо брак — это не возделанный край, к которому надо только приблизиться, не фатум, которому надо противостоять, а задача настоящего и будущего, творческая работа в быстро протекающем времени, его задача — заложить общественные ценности для еще не существующего будущего. В нем будут находить всегда только то, что когда-то было заложено.

Выше мы перечислили главные условия прочного и долговечного брака. Мы опасаемся, что в толчее повседневности некоторые из этих требований слишком легко могут исчезнуть из памяти. Нам представляется

желательным поискать более краткую формулу, которая заключала бы в себе все задачи брака. Не гласила ли бы тогда эта формула: быть настоящим социальным человеком?

Решение о вступлении в брак должно, пожалуй, целиком проистекать из стремления к общности. Но такое решение и вступление в брак еще не свидетельствуют об этом стремлении. Только в том случае, если брак имеет подобное значение, он способен решить свои задачи в направлении общественной пользы. Таким образом, ему должна предшествовать любовь к ближнему как осмысленная жизненная установка, и тогда брак будет означать следующий шаг в направлении к совершенству.

Как бы ни понимали любовь к ближнему, всегда будут наталкиваться на пароли, максимы и императивы, которые по меньшей мере гласят: быть полезным, больше думать о других, чем о себе, делать жизнь других людей легче и краше. Это также и императивы брака. Таким образом, наш вопрос о «браке как задаче» сводится к вопросу: как стать социальным человеком? О физической пригодности как о само собой разумеющемся мы можем не говорить. То же самое относится и к умственной зрелости. Физичес­кая пригодность и умственная зрелость отсутствуют настолько редко, что их можно и не принимать в расчет. Иначе обстоит дело с душевной зрелостью. В человеческом обществе, несмотря на все старания, с нею воз­никают проблемы. Индивидуально-психологическое исследование во всех деталях объяснило причины этого. Большинство людей начинают жизнь с фальстарта. Слишком сильное чувство неполноценности вынуждает их к эгоистическим, демонстративным формам выражения, в которых они намерены удовлетворить свое властолюбие. Или они поддаются бездеятельному пессимизму, под давлением которого ведут себя так, словно что-то тормозит их поступки. Высокомерие вследствие чувства слабости или малодушие вследствие честолюбия характеризуют их путь. В лучшем случае они подготовлены к индивидуальной жизни, но никогда по-настоящему не подготовлены к жизни вдвоем или в обществе. Кто ока­зывается вблизи их, воспринимается лишь как объект. Они неизбежно терпят неудачу в браке, поскольку им недостает чувства общности. Брак же по своим задачам нацелен на исполнение требований общества, профессии и эротики.

Любовные отношения и их нарушения

Чтобы полностью узнать человека, необходимо понять его также в его любовных отношениях... Мы должны сказать о нем, верно или неверно ведет он себя в вопросах любви, мы должны понять, почему в одном случае он поступает должным образом, а в другом случае — нет. Таким образом, сама собой добавляется еще одна задача: найти способ под­ступиться к тому, чтобы предотвратить те или иные неудачи в любовных отношениях. Если вспомнить, что от решения проблемы любви и брака, пожалуй, зависит прежде всего человеческое счастье, то нам сразу станет понятным, что мы имеем перед собой множество наисложнейших вопросов. Одна трудность возникает при обсуждении этих вопросов уже в самом начале —большинство людей говорят о ней сразу. Все люди разные, и, наверное, два человека в иных условиях могли бы быть более счастливы, если бы, например, каждый из них нашел другого партнера. С этой возможностью можно легко согласиться, но она свидетельствует только о том, что данные люди сделали плохой выбор. Ищем ли мы при­чину неудачи в вопросах любви в плохом, неправильном выборе или рас­сматриваем случаи, в которых человек все равно бы потерпел неудачу, потому что он должен был потерпеть ее в силу более глубоких при­чин, — во многих случаях знание человеческой души и ее движущих сил способно уберечь нас от промахов. Вопрос о любовных отношениях является частным вопросом человеческой жизни. Его понимание воз­можно только в том случае, если мы будем учитывать его связь со всеми остальными жизненными вопросами. Жизнь ставит перед нами три ком­плекса важнейших задач, от решения которых зависит наше будущее, наше счастье.

Первая жизненная задача — это общественная задача в самом широком смысле. Жизнь требует от каждого определенного поведения и развитой способности к контактам с окружающими нас людьми, определенного поведения в семье и формулировки своей социальной позиции. Для судьбы человека небезразлично, какой, например, социальный порядок он выбирает как задающую направление цель, насколько в своих поступках он думает о собственном благе и на­сколько — о благе других. Нередко при этом его внутренний выбор трудно обнаружить во внешних решениях, часто он вообще не может прийти к решению в вопросе о социальной позиции, и часто его точку зрения следует понимать в ином смысле, нежели в том, который выражается внешне. То же самое относится и к политической позиции. Редко встретишь людей, довольных своей партией, но очень часто — тех, кого, собственно говоря, можно было бы причислить к другой партии. Их отношение к человеческому обществу, их отношение к ближним в самом широком смысле всегда играет огромную роль, но не ту, что им и другим людям кажется.

Следующая жизненная задача, которая ждет нашего решения, — профессиональный вопрос, то есть вопрос о том, каким образом человек хочет принести пользу обществу. Решение этого вопроса необы­чайно резко высвечивает сущность человека. Если мы, например, слы­шим от юноши, что ему претит любая профессия, то мы не будем пока его считать настоящим социальным человеком: либо потому, что он еще не созрел для общества, либо потому, что без наставлений, сам по себе он так и не станет зрелым. К выбору профессии ведут бессознательные связи, которые дают о себе знать у подавляющего большинства людей. Эти связи бессознательны потому, что никто, выбирая профессию, не думает, что он совершает шаг, приносящий благо обществу, что он ищет свое место в общественном распределении труда. Далее, однако, вопрос заключается в том, как он выполняет свою работу. Есть люди, которые выбрали профессию, но терпят неудачу или некоторое время спустя понимают, что им, собственно, нужно было что-то другое. Из факта частой смены профессии мы заключаем, что перед нами люди, которые, в сущ­ности, вообще не хотят иметь никакой профессии, которые, возможно, считают себя слишком хорошими или слишком плохими для любой профессии и ведут себя так, словно делают одолжение.

Третий жизненный вопрос, который должен решить любой че­ловек, — это во про с любви и брака, который мы хотим рассмотреть здесь особо. К этому вопросу ребенок готовится постепенно. Все его окру­жение исполнено отношениями любви и брака. Нельзя не признать, что уже в самые первые годы жизни ребенок пытается занять свою позицию по этому вопросу и выработать свое направление. То, что мы слы­шим на словах, не является важным, ибо как только заходит речь о во­просах любви, ребенком часто овладевает неимоверная робость. Есть дети, которые совершенно определенно высказываются, что не могут говорить на эту тему. Есть дети, которые очень привязаны к своим родителям, но не могут быть с ними нежными. Один четырехлетний мальчик, когда его хотели поцеловать, отвечал на это ударами по лицу, так как проявление нежных чувств было ему неприятно, вызывало у него тревогу и казалось прямо-таки унизительным. Если окинуть мысленным взором нашу собственную жизнь, нельзя не заметить, что каждое проявление нежности сопровождается своего рода чувством стыда и впечатлением человека, что из-за этого он становится слабее или менее ценным. Это кажется весьма странным и требует объяснения. Мы растем с такой установ­кой, как будто выражение нежных чувств является чем-то постыдным. Эта установка соответствует общей направленности нашей культуры на мужской идеал. Соответственно, наши дети постоянно воспитываются школой, литературой и окружением в направлении, в котором любовь рас­ценивается как своего рода отсутствие мужественности, и порой это выра­жается совершенно отчетливо. Некоторые заходят здесь настолько далеко, что о них можно говорить как о людях, боящихся чувств.

Первые нежные побуждения у ребенка проявляются уже в самом раннем возрасте. Проследив за их развитием, мы с легкостью можем установить, что все они являются побуждениями врожденного чув­ства общности. То, что чувство общности является врожденным, вытекает из постоянства, с которым оно каждый раз возникает. Степень его развития дает нам возможность увидеть отношение к жизни. В поня­тии «человек» уже заложено все наше понимание чувства общности, мы не могли бы представить себе человека, который бы его потерял и тем не менее продолжал бы называться человеком. В истории мы также не обнаруживаем изолированно живущих людей. Где бы мы ни встречали людей, мы видим, что они живут в группах, разве что только отдельные

люди были, например, искусственно или по причине безумия изолированы от общества. Говоря о животном мире, Дарвин указывает, что в группах живут те живые существа, которые занимают менее благоприятную позицию по отношению к природе. Витальность, жизненная сила таких животных проявляется в том, что они объединяются в группы, бес­сознательно следуя принципу самосохранения. Мы можем далее понять, что все отдельно жившие животные, которым в их суровом развитии недоставало чувства общности, должны были погибнуть. Они пали жертвами естественного отбора. Принцип естественного отбора опасен также и для человека, потому что в физическом отношении природа обошлась с ним самым немилосердным образом.

Ситуация неполноценности и недостаточности человеческого рода является источником постоянного стремления и принуждения — стимула к достижению состояния покоя и постоянства. На этом пути мы находимся еще и сейчас, и лучшим утешением для человека является сегодня, пожалуй, сознание того, что наша нынешняя ситуация есть не что иное, как переходный момент, кратковременная фаза в человеческом развитии. Разумеется, легче ее пройдет тот, кто находится в согласии с реальными условиями, кто отвечает логике фактов, тогда как без­жалостная судьба постигнет, естественно, тех, кто этой логике проти­воречит. В самом же глубоком смысле ощущение логики совместной человеческой жизни есть не что иное, как чувство общности.

Все развитие ребенка требует введения его в ситуацию, в которой имеется чувство общности. Его жизнь и здоровье гарантированы только в том случае, если существуют люди, которые за него заступаются. Новорожденный теленок уже вскоре после появления на свет может, например, различать ядовитые растения. Но новорожденный человек вследствие неполноценности своего организма предоставлен чувству общности взрослых; ребенка нужно долго выхаживать, учить и вос­питывать, прежде чем он приобретет способность сам о себе заботиться.

Даже когда мы рассматриваем способности, составляющие нашу гордость и обеспечивающие нам преимущество перед другими живыми существами, как-то: разум, логику, язык, понимание и предпочтение нами всего хорошего и прекрасного, то и в них тоже мы можем увидеть только те преимущества, которые отдельный человек никогда не смог бы создать, поскольку их могла породить только коллективная психика.

Поэтому мы удовлетворяем потребности, которые никогда бы не обре­меняли индивида, если бы не стали жизненными в человеческом обществе. Для отдельного человека, который не был бы связан с обществом, сознательная, сознательно отслеживаемая логика не имела бы никакого значения, ему не нужно было бы говорить, ему было бы все равно, добрый он или злой; более того, эти понятия из-за отсутствия связи с человеческим обществом, с ближними, как у живущих порознь животных, утратили бы всякий смысл. Все качества душевной жизни человека, все достижения человеческого духа возможны лишь постольку, поскольку люди связаны между собой.

И об этой взаимосвязи печется не только нужда, не только на­стоятельные потребности дня, но и наша сексуальная организация. Разделение человечества на два пола отнюдь не приводит к обособлению; оно означает вечное стремление друг к другу. Оно порождает чувство взаимного родства, поскольку в венах каждого течет общая кровь, поскольку плоть каждого есть плоть другого. Брачные законы народов следует понимать только с той точки зрения, что любовь в них рас­ценивается как общие узы группы. Они запрещали браки и половые отношения среди членов одной семьи потому, что это вело бы к изоляции семей. Поэты, религии, священные заветы выступают против инцеста и пытаются его искоренить. Самые образованные люди ломали себе голову над тем, в чем, собственно, причина естественного отстранения членов семьи друг от друга. Оно объясняется развитием в каждом ребенке чувства общности, исключающего все возможности, которые могли бы вести к изоляции человека.

То, что мы называем в собственном смысле любовью, отношением между полами, всегда неразрывно связано с чувством общности. Любовь как отношение двух людей и как составная часть чувства общности имеет свои собственные законы. Поскольку она является необходимым ком­понентом сохранения человеческого общества, ее нельзя понимать в отрыве от него. Кто позитивно относится к обществу, тот, безусловно, позитивно относится и к любви. Кто обладает чувством общности, тот будет вы­ступать за брак или равноценную или превосходящую его форму любви. У того же, у кого чувство общности подавлено, кто не сумел прийти к свободному проявлению своей сущности в рамках человечества, лю­бовные отношения будут иметь обособленный характер.

Оглядываясь назад, мы можем теперь сделать несколько заключений, которые облегчат нам рассмотрение огромной области любовных отно­шений и несколько рассеют темноту. Мы можем утверждать, что человек, социальное развитие которого пострадало, у которого нет друзей, который не стал подлинным социальным человеком, который называет своим мировоззрение, противоречащее чувству общности, который, наверное, также не смог благополучно решить свой профессиональный вопрос, то есть опять-таки тот, кто полностью или почти полностью потерян для общества, должен испытывать трудности в своих любовных отно­шениях и даже едва ли будет способен решить эротический вопрос. Такие люди будут выбирать необычные пути, создавать трудности и хвататься за них как за защитную отговорку. Подобные трудности мы хотели бы рассмотреть здесь несколько ближе; при этом мы придем к более глу­бокому пониманию всей проблемы. Мы сможем утверждать: и в любовных отношениях человека проявляется вся его личность. С одной стороны, мы можем из его любовных отношений понять его личность, с другой стороны, из понимания всей его личности — догадаться о соответ­ствующих ей особенностях эротических притязаний.

Очень часто в вопросе об эротических отношениях мы встречаем весьма распространенные, однако ошибочные предположения, что любовь одного налагает обязательства на другого.

Если чуть-чуть прислушаться к жизни и при этом немного по­наблюдать за собой, то мы сможем убедиться, что очень часто совершаем ошибку, полагая, что любимый человек обязан нам уже тем, что мы его лю­бим. Похоже, что это заблуждение в той или иной степени содержится во всех наших проявлениях. Оно проистекает из детства и из отношений в семье, в которой и в самом деле любовь одного чуть ли не делает должником другого. Мы носим в себе только остаток этого детского представления, желая перенести подобные отношения в жизнь. Воз­никающие из этого заблуждения группируются вокруг следующего хода мыслей: «Раз я тебя люблю, ты должен делать то-то и то-то». Тем самым и отношения между людьми, которые действительно привязаны друг к другу, нередко приобретают гораздо более жесткий уклон, а потребность во власти индивида, который, подчеркивая собственную любовь, хочет втянуть другого в свою схему, в свой шаблон, требует, чтобы поступки, выражения лица, манеры, успехи и т. д. соответствовали его желаниям,

только по той причине, «что он этого человека любит». Это с легкостью может переродиться в тиранию. Ее следы мы находим, пожалуй, во всех любовных отношениях.

Таким образом, мы видим фактор, пронизывающий любовную жизнь людей, который всегда ведет к нарушениям совместной жизни: стремление к власти и личному превосходству. В человеческом обществе необходимо уважать свободу индивидуальности и предоставлять ей право поступать по собственному усмотрению. Кто стремится к личному превосходству, тот препятствует своему присоединению к обществу. Он желает не вклю­чения себя в целое, а подчинения других. Тем самым, разумеется, он нару­шает гармонию в жизни, в обществе, среди своих близких. Поскольку ни один человек не может долгое время терпеть кабалу другого, то те, кто даже в своих любовных отношениях стремятся к власти над другой стороной, неминуемо будут наталкиваться на серьезные трудности. Если они хотят привнести свою склонность к высокомерию и пре­восходству в эротические отношения, то они должны либо подыскать партнера, который внешне будет им подчиняться, либо вести борьбу с партнером, который также стремится в эротике к превосходству или по­беде. В первом случае мы наблюдаем превращение любви в рабство, во втором случае предвидим постоянную, изнуряющую борьбу за власть, которая никогда не ведет к гармонии.

Пути, которые здесь избираются, чрезвычайно разнообразны. Существуют властолюбивые натуры, которые настолько боятся за свое честолюбие, за свою власть, что ищут только такого партнера, в пре­восходстве над которым они уверены, который, похоже, всегда будет им подчиняться. При этом речь отнюдь не идет лишь о никчемных честолюбцах — в нашей культуре одержимость стремлением к власти является общераспространенной чертой, неизмеримый вред которой для развития всего человечества продемонстрировали исследования индивидуальной психологии. Если бы, например, захотели изучить в этом направлении любовную жизнь Гёте, то с удивлением натолкнулись бы на чрезвычайную неуверенность, которую этот честолюбивый человек проявлял в вопросах любви.

Подобным образом мы можем понять часто встречающиеся в нашей жизни странности, когда в результате своего любовного выбора люди опускаются на гораздо более низкий и не соответствующий их положению

социальный уровень. Например, не так уж редко бывает, что мужчина, занимающийся исключительно высшими вопросами человечества, по­ражает окружающих тем, что женится, скажем, на поварихе. Нас, под­черкивающих равноценность людей, это не обескураживает, но мы видим здесь своего рода регрессивное поведение и хотим понять его с точ­ки зрения действующего человека, исследуя его конечную цель. Нам представляется нормой, что существуют люди, которые в социальном отношении, по своей образованности и подготовленности к жизни наиболее подходят друг к другу. В большинстве случаев женихи, сделавшие не тот выбор, что от них ожидали, — это люди, которые крайне осторожно и с предубеждением относятся к проблеме любви, испытывают страх перед половым партнером и поэтому ищут партнера, обладающего, как им ка­жется, меньшей силой и энергией. Вполне возможно, что кто-то от­клоняется от существующих норм из чувства силы. Однако чаще всего мы видим, что это происходит из слабости.

Тем самым такой выбор представляется иным осторожным натурам чрезвычайно удачным приемом, хотя они и не понимают своей конечной цели — скрыть любовью и эротикой свои более глубокие мотивы — и убеждены, что это всего лишь проделки Амура. Однако подобные отношения, развиваются, как правило, неудачно. Выясняется, что этот спо­соб уклонения от конкуренции полов имеет многочисленные изъяны. Изъяны возникают, например, не из-за того, что интеллектуально более развитый или занимающий более высокое социальное положение человек разочаровывается, и не из-за того, что появляются проблемы общест­венного характера, когда «более простой» партнер не отвечает опре­деленным требованиям и тем самым привносит сложности в семейную и общественную жизнь. Эти и другие внешние факторы можно было бы устранить и преодолеть, если бы только удалось осуществить конечную цель «вышестоящего» партнера. Однако странный факт: стоящий на более низкой ступени партнер не может долго терпеть, видя, как злоупотреб­ляют его слабостью. Даже если он не понимает, в чем тут дело, его все же не покидает чувство, что его недостатки использовались в корыстных целях. Из-за этого чувства он начинает, так сказать, мстить; он по­старается доказать, что не хуже другого.

Случаев подобного рода множество. Нередко молодая, утонченная, духовно богатая девушка отдается в руки ничтожного, часто даже

порочного человека с возможной идеей спасти его, кого, как ей кажется, она любит, вырвать его из когтей алкоголизма, игорной страсти, апатии. Еще никогда не удавалось спасти таких людей любовью — подобная затея почти всегда обречена на провал. «Нижестоящий» человек в любом случае чувствует недовольство тем, что его считают ниже себя. Он не позволяет себя любить и спасать, поскольку движущие силы его жизненной позиции совершенно иные и обычному разуму, «common sense», непонятны. Возможно, он давно уже отказался от надежды, что из него еще может что-нибудь выйти, и видит в каждой ситуации, предъявляющей ему требования как социальному человеку, новую опасность, в которой может отчетливо проявиться его предполагаемая неполноценность.

Нам известно также большое число людей, которые имеют необъяс­нимую при другом способе рассмотрения склонность исключительно к любовным партнерам с физическими недостатками. Существуют юные девушки, которые увлекаются только пожилыми мужчинами, и точно так же встречаются обратные варианты. Эти факты справедливо обращают на себя внимание и требуют нашего объяснения. Если в таком случае мы рассмотрим отдельных людей, то, наверное, обнаружим иногда обоснованное, естественное объяснение, однако подобная склонность всегда также соответствует стилю жизни этих людей — идти по линии наименьшего сопротивления.

Далее, мы встречаем людей, которые проявляют любовную склон­ность только к таким партнерам, которые уже несвободны. Этот странный факт может говорить о самых разных намерениях. При определенных обстоятельствах он может означать «нет» в ответ на требования любви, стремление к невозможному, иногда неисполнимый идеал. Но он может также говорить о такой черте, как «желание отнимать», привносимой некоторыми людьми в эротику и обусловленной их стилем жизни в целом. Сначала мы хотели бы рассмотреть то бесчисленное множество случаев, когда ухажеры хотят уклониться от эротической задачи жизни и пытаются сделать это подобным, в наше время не столь уж и необычным, способом.

Есть люди, которые увлекались созданным в их воображении образом. Эта позиция отчетливо выражает конечную цель: они вообще ничего не хотят знать о любви и браке и живут такими мечтаниями, которые, по всей вероятности, никогда не смогут осуществиться. То же са­мое относится к подавляющему большинству случаев несчастной

любви. Чаще всего она является средством реализовать то, что изна­чально было жизненной целью: создав видимость правоты, отстраниться от жизни, от мира. В этих случаях несчастная любовь может быть не такой уж несчастной с точки зрения осуществления этой цели. Она находит тех людей, которые уже изначально были готовы пуститься наутек, столк­нувшись с вопросами жизни и прежде всего любви. Благодаря этому трюку, этой уловке такая готовность к бегству получает иногда желанное усиление. Подобная уловка не всегда берется из воздуха — она при­крепляется к каким-либо действительным жизненным отношениям и уже не выглядит уловкой, а становится похожей на естественный результат опыта. Очень многие люди еще не стали полностью зрелыми для общества, они видят в отношениях любви и брака опасную зону и выражают свои незрелые представления разнообразными, но зачастую внешне непо­нятными способами. Если послушать, что они говорят на эту постоянно угнетающую их тему, то можно услышать общие фразы, которые в опре­деленной связи, пожалуй, могут быть верными и не кажутся легко­мысленными. Если, например, в целом нерешительный человек полагает, что он не женится потому, «что жизнь сейчас так трудна», то каждое его слово, пожалуй, является верным для тех, кто женат, но вместе с тем и для тех, кто не женат. Однако подобные истины высказываются только теми, кто сказал бы «нет» и без этих истин; разве что они подхватили бы тогда другие «истины». Было бы недипломатично обосновывать пред­взятое намерение плохими доводами, если повсюду можно найти хорошие. Кто имел возможность убедиться в ужасающей распространенности типа людей, которые пускаются наутек, оказавшись перед решением жизненно важных вопросов, не будет удивляться облачению этой черты в эротику. Для бегства особенно годится не раз уже испытанная уловка. Создается новая идея, особый идеал. По этому идеалу оцениваются те­перь все люди, которые встречаются на жизненном пути. В результате оказывается, что никто не подходит. Все не соответствуют идеалу, и если мы их отвергаем и исключаем, то наше поведение выглядит лишь бла­горазумным и вполне обоснованным. И только если мы выхватываем и рассматриваем отдельный случай, то понимаем, что столь благора­зумно выбирающие люди даже без своего идеала заранее были гото­вы сказать «нет». В идеале воплощаются открытость, правдолюбие, мужество и т. д. Они представляют собой понятия, которые мы можем

по своему усмотрению расширять и растягивать до тех пор, пока они не превысят всякую человеческую меру. Поэтому мы можем делать чего-то, что мы уже заранее «сделали» недостижимым.

Эта уловка — не любить никого, потому что любишь что-то не­достижимое — находит различные возможности конкретизации. Мы можем любить человека, который появился однажды на короткое время, произвел впечатление, исчез и теперь найти его уже невозможно. Потребовалось бы обойти весь мир, чтобы его найти. В первый момент мы оказываемся растроганными, услышав о такой искренней и верной любви. Однако условие, которое выдвигается здесь для осуществления любви на земле, а именно: обойти весь мир, чтобы его найти,— является сверхчеловеческим и подтверждает наши уже пробудившиеся подозрения.

Мы можем также и сами «сделать» человека недостижимым. Часто у поклонника уже с самого начала его ухаживаний создается впечатление, что у него здесь нет никаких шансов. Это обстоятельство тотчас становится исходным пунктом последующих действий. Он думает, что не сможет жить без любимого человека, ухаживает за ним, хотя всякому объективному наблюдателю кажется невероятным, что тот когда-нибудь обретет взаим­ную любовь. Да и он сам об этом говорит. Часто можно также наблюдать, что такие ухаживания принимают форму, которая уже сама по себе способна вызвать протест другого, поскольку они, например, являются слишком настойчивыми или происходят в то время, когда нет и не может быть каких-либо гарантий совместной жизни.

Целью подобных ухаживаний является несчастная лю­бовь. Прямо-таки поразительно, как много людей в своих ухаживаниях держат курс на цель несчастной любви. Но если взглянуть со стороны, то следовало бы подумать, что такое поведение отнюдь не в природе человека. Тем не менее по этим людям совершенно не видно, что здесь мы имеем перед собой сплошь «беглецов». В таких случаях индиви­дуально-психологическое исследование делает очевидным, что несчастная любовь для такого рода людей означает прекрасное убежище. Ибо если человек пять или десять лет носится со своей несчастной любовью, то, собственно, на протяжении всего этого времени он оказывается за­щищенным от необходимости решать этот вопрос. Он много страдал, заплатив за осуществление своего намерения, но своей цели, которая для него самого оставалась бессознательной, которую он сам не понимал,

а именно — отстраниться от решения вопросов любви и брака, он достиг полностью — с чистой совестью и имея оправдания. То, что эта цель и это его решение, которое, собственно говоря, решением не является, не ужи­ваются с реалиями и логикой совместной человеческой жизни, является, по существу, его трагедией, и только благодаря такому глубочайшему пониманию здесь можно вмешаться и что-то поправить.

Любовная склонность к людям, уже сделавшим свой эротический выбор, не всегда означает «нет»для своего чувства. История выдающихся людей может показать нам, что в нашей такой сложной культуре люди растут с ярко выраженным желанием отнимать, захватывать. Следствием стремления к замужним женщинам всегда являются действия, направ­ленные на то, чтобы завладеть объектом любви, даже если внешне эти действия часто сохраняют самую благородную форму. Одним из этих типов, по всей видимости, является Рихард Вагнер, во многих худо­жественных творениях которого существует конфликт: герой домогается женщины, которая уже принадлежит другому. Да и жизнь Рихарда Вагнера демонстрирует подобную линию поведения.

В целом чувство неуверенности определяет многие формы эроти­ки. Существуют молодые мужчины, которые испытывают симпатию только к старшим женщинам, ошибочно предполагая, что здесь трудно­сти совместной жизни будут менее значительными. Они также выдают свое чувство слабости известной потребностью в материнской опеке; чаще всего они относятся к изнеженным людям, испытывающим сильную потребность в опоре, о которых говорят, что им «все еще нужна нянька». Они дополняют тот тип, который по отношению к противоположному полу никогда не может иметь достаточной уве­ренности и, сталкиваясь с ним, впадает в величайшее беспокойство. В нашей культуре существует огромное число таких неуверенных людей; они отмечены серьезным изъяном современной фазы развития: страхом любви и брака. Это не исключение, а общая черта времени. Современное общество кишит беглецами. Вследствие ка­кой-то неудачной и ошибочной позиции они словно постоянно на­ходятся в бегах, всегда ведут себя так, как будто за ними гонятся. Существуют мужчины, которые изолируются и скрываются, су­ществуют девушки, которые не осмеливаются даже выйти на улицу, убежденные, что все мужчины их домогаются и что они всегда будут

лишь объектом нападения. Здесь свою роль играет в чистом виде тщеславие, зачастую способное полностью испортить жизнь человека.

Опыту и знаниям можно найти хорошее или плохое применение. Среди плохих применений мы встречаем гипертрофированное исправление ошибки, которое само есть ошибка. Противоположностью сдержанности и замкнутости является открытость, и, таким образом, мы встречаем людей, которые открыто совершают ошибки. Существуют люди, которые всегда демонстрируют склонность навязываться другим. Как бы ни было прекрасно открыто заявлять о своей любви, тем не менее мы так­же глубоко убеждены, что в нашей далеко непростой культуре чело­век совершает таким образом серьезную ошибку. Собственно говоря, нет ни одного человека, который бы спокойно относился к таким при­знаниям, и тогда поступивший опрометчиво человек не только сам вынужден терпеть муки раскаяния и нести бремя возникающих проблем, но и мешает партнеру в естественном развитии его любовных побуждений, ибо при повсеместно распространенных злоупотреблениях, которые творятся с любовью, при существующем напряжении и борьбе полов никогда в точности неизвестно, было ли признание настоящим и искренним и не скрываются ли за ним какие-нибудь дурные намерения. Здесь нет никаких твердых законов. Наша задача — учитывать особенности партнера и придерживаться реалий культуры. Сегодня, скорее, было бы лучше несколько обуздать свои склонности.

Особую роль играет любовь, как счастливая так и, еще в большей степени, несчастная, у художников. Мы можем, пожалуй, сказать, что не­счастная любовь представляет собой настолько общее явление времени, что едва ли найдется хоть один человек, который не пострадал бы от нее. Однако среди людей, которые с особой чувствительностью относятся к жизни, особенно видную роль играют художники. Они будут обращать на себя внимание уже тем, что в своем искусстве стремятся найти жизнь «рядом с жизнью», не занимаются реальностью, а ищут замену миру, едва ли не отворачиваются от действительности, но, правда, только тогда становятся истинными художниками, когда создают такие творения, которые будут полезны реальному миру. Любое художественное произведение становится таковым лишь благодаря тому, что оно обладает всеобщей ценностью, благодаря тому, что художник в своем творении находит обратный путь к общности и действительности.

В уклонении от реальной жизни заключена тенденция восприни­мать институт любви и брака, делающий акцент на реальности жизни, как враждебный и мешающий. Мы встречаем многих художников, понимающих узы жизни буквально как оковы, как препятствия и даже безмерно развивающих это представление в своей фантазии. Они едва ли могут преодолеть воспринимаемые как чрезмерные эти препятствия, оказываются в своих любовных отношениях перед неразрешимой задачей и демонстрируют при этом не только движения любящего человека, но — вместе с тем и в еще гораздо большей степени — движения человека, обращающегося перед любовью в бегство. Это выражается в мыслях и произведениях, которые отражают человеческие проблемы в гипер­болизированной форме. Партнер противоположного пола так или иначе воспринимается как более сильный, и вскоре сфера любви приобретает характер опасности. Эту мысль, выраженную чуть ли не буквально, можно встретить в сочинениях поэтов и писателей. Все проблематичные натуры имеют одинаковую черту, поскольку все они чрезвычайно честолюбивы и чувствительны и воспринимают любой ущерб полноте своей власти как тяжелое оскорбление или опасность. Так, поэт Бодлер говорит: «Я не могу думать о красивой женщине, не ощущая при этом огромной опасности».

Человек, вступивший однажды в предполагаемую «опасную зону», демонстрирует нам последовательность защитных и оборонительных действий. Хеббель в письме, которое он, будучи юношей, посылает свое­му другу, описывает свои ощущения примерно следующим образом: «Конечно, я опять здесь живу напротив самой красивой девушки в городе и по уши в нее влюблен; но, надо надеяться, и здесь тоже рядом с ядом вскоре найдется противоядие... И если сегодня я еще раз увижу, как к ней через окно поднимается ее возлюбленный, то с моим чувством к ней будет покончено». Таков выход человека, от которого, собственно, следовало бы ожидать других действий.

Угроза, исходящая от женщины, является постоянным лейтмотивом в искусстве. Посмотрите на картины художника Ропса, где женщина изображается как опасность, как нечто внушающее страх или по меньшей мере как огромная власть. Искусство сегодня — это главным образом мужское искусство, оно несет в себе мужскую традицию, выража­ет преимущественно мужские проблемы и возвышает женщину до того

магического или внушающего страх образа, каким она предстает в глазах многих мужчин. Женщины не могут идти вровень с этим мужским идеалом времени и сталкиваются, занимаясь искусством, с проблемами, но не по­тому, что они неспособны, а потому, что не могут быть подчинены гипертрофированному мужскому идеалу. Предисловие к «Тысяче и одной ночи» показывает нам, с каким страхом автор отмечает хитрость и лукав­ство женщины, которая благодаря невероятной по сравнению с мужчиной изобретательности спасает свою жизнь. Самые древние произведения искусства, например Библия, которая даже в детские годы увлекает читателей своим особым настроением, пронизана постоянными мыслями о том, что женщина представляет собой опасность, из-за чего ребе­нок растет робким, нерешительным, неуравновешенным по отноше­нию к женщине. Одно из величайших художественных произведений, «Илиада», с большой точностью изображает несчастье, которое принесла женщина. Во всех поэтических произведениях, во всех произведениях искусства звучит проблема времени: женщина как опасность. Грильпарцер говорит о себе: «От любви я спасался искусством».

Мы не в состоянии сразу предсказать, как отразится на человеке его склонность к несчастной любви. Вся его жизненная позиция, его линия жизни являются здесь крайне важными. Если перед нами человек, который при возникающих трудностях теряет мужество и перестает быть активным, то тогда и фиаско в любви может означать для него фиаско в жизни. В самой по себе несчастной любви эти последствия не содержатся. Тот, кого в соответствии с его жизненным планом трудности только подзадоривают, соберется с силами после несчастной любви и добьется больших успехов. Несчастная любовь не является ни трагедией, ни ле­карством, следствием ее может быть и то и другое в зависимости от того, кем делается вывод — мужественным человеком или сокрушенным. Вульгарная психология часто указывает на большие достижения в резуль­тате несчастной любви. Иногда она рекомендует ее как лекарство. Мы знаем людей, которые многого добились и без несчастной любви. Истинное ядро этой полуправды состоит в том, что художники необычайно захвачены и увлечены проблемой любви.

Особенно поучительной в этом отношении является жизнь Гёте. Он всегда видел в женщине опасность, всегда избегал ее и любви. Лейтмотивом «Фауста» является вечный поиск решения проблемы любви.

Неудовлетворенный фактами жизни, он собственными силами, порывами и стремлениями строил свой мир и совершал перед нашими глазами волшебное превращение всего общечеловеческого. Величие его искусства состоит в том, что все, о чем он писал, находит в нас отклик, когда мы слы­шим вечно новую песню о напряженных отношениях между полами, в которых люди, заблуждаясь, боятся, что самоотдача равносильна потере личности, подчинению или рабству.

Упомянем здесь еще Шляйермахера, который в своей удивительной статье стремится показать, что любовь — совсем не простое дело и глупо считать, что человек, вступая в жизнь, уже что-то понимает в любви. Каждый, по сути, должен пройти определенную предварительную трени­ровку, более простую подготовительную школу. Также и этот чистейшей воды идеалист, уважаемый самыми религиозными людьми, не может игно­рировать убеждения, что людям в любви не так уж легко найти друг друга.

Во время моих лекций по психологии, которые постоянно посещают примерно пятьсот человек, мне в основном задают вопросы о любви, и это свидетельствует о том, насколько труднее людям разобраться в этом вопросе, чем, например, в вопросах профессии.

Почему существует так мало счастливых любовных отношений? Мы все еще не являемся настоящими людьми, мы по-прежнему не зрелы в любви, потому что пока еще отстаем в социальности. Мы защищаемся всеми средствами, поскольку слишком боимся. Подумать только, на какие трудности наталкивается идея о совместном воспитании полов, которое нацелено только на то, чтобы оба пола заблаговременно утратили свою робость и страх и уже с юности имели возможность лучше познакомиться друг с другом.

Для проблем в любовных отношениях не существует лекарства в форме четкой инструкции. Повседневный опыт индивидуальной психо­логии снова и снова показывает, что обособление эротики человека является особенностью всей его личности, которую необходимо понимать в каждом отдельном случае. Мы должны понять связь всех проявлений человека, изменить его личность и его отношение к миру, чтобы изменить ложный путь его эротики. Линия поведения человека обязательно про­явится и в любви. Она заставит его либо стремиться к несчастной любви и на ней застревать, либо позволит ему относиться к ней проще и приведет к подъему. Если это люди, которые, преисполнившись честолюбием,

не способны выносить любого рода отказ, то из этой понятной в общем контексте ошибки покажется естественным самоубийство, и в нашем требующем подчинения обществе появится повод к крайне трагической ситуации, в которой уход из жизни связывается с местью обществу и отдельным людям.

Любовь культивируется, а отношения любви становятся прекраснее и утонченнее с культивацией и развитием охватывающего всех людей чувства общности. Отношения любви формируются не вдруг, а свидетель­ствуют о длительной подготовке. Эротическая связь всегда существует между людьми, однако чтобы она воспринималась и проявлялась как лю­бовь, необходимы определенные условия. На чал о любовных по­буждений восходит к тем далеким дням, когда эти импульсы еще не яв­лялись эротикой, еще не были сексуально окрашены, но когда широкий еще поток чувства общности выливался в формах нежности и привязанности и когда были очевидны только те общечеловеческие отношения, которые (подобно отношениям между матерью и ребенком) сразу связывают людей друг с другом, не образуя тех уз, которые служат вечности и прочности человечества — уз, которые мы называем любовью. Она является узами и одновременно делает человечество вечным. Эти отношения нельзя формировать по своему усмотрению, скорее следует допускать их воз­действие. Знание об этом еще недостаточно, ибо человек способен обманываться относительно процессов, протекающих в собственной душе. Оба пола слишком легко попадают в вихрь политики престижа и иг­рают роль, до которой не доросли и которая нарушает простоту и непри­нужденность их жизни и наполняет их предрассудками, из-за которых исчезает всякий след подлинной радости и всякое ощущение счастья.

Тот, кто усвоил эти идеи, хотя, разумеется, и не будет безгрешен, но по крайней мере сознательно останется на верном пути и вместо того, чтобы множить ошибки, сможет постоянно их уменьшать.

Трудновоспитуемые дети

Когда сталкиваешься с дефектом у ребенка, то здесь надо остановиться и подумать, на чем этот дефект основан. В чем его главная причина? Нет ли каких-нибудь других причин? Нет ли каких-нибудь заманчивых моментов, из-за которых дети оставили полезную сторону жизни и перешли на бесполезную сторону? И после того как мы четко установили причины, мы переходим к тому, чтобы их устранить. Но такую задачу можно решить только в том случае, если у нас хорошие отношения с ребенком, если мы настолько расположили его к себе, что он открывается нам, вверяет нам свою душу и мы можем понять в нем самое сокровенное. Только тогда мы можем плодотворно действовать.

На мой взгляд, совершенно исключено, чтобы кто-нибудь сумел достичь того же, вступив в борьбу с ребенком. В затруднительном положении ребенок всегда будет совершать промахи. Нужно отказаться от использования закрытой системы наказаний и отвергнуть тезис, что ребенка, который обманывает и ворует, сразу нужно наказывать. Родители, имеющие трудного ребенка, часто говорят: «Мы пыта­лись быть добрыми, но это не помогло. Мы пытались быть строгими, но и это не помогло. Что же нам делать?» Не надо думать, что я считаю доброту всеисцеляющим средством; но она необходима, чтобы настроить ребенка на то, чего мы от него ждем и что сводится к изменению всей его личности. Ибо ошибки ребенка, которые проявляются вначале и которые должны служить отправной точкой, — это всего лишь поверхность. Наказывая ребенка за ложь, ничего не добьешься — на­казание сделает его лишь более осторожным; просто ему нужно быть теперь более осмотрительным и нелюдимым, еще более скрытным и, быть может, добиваться своего в другом месте с помощью хитрости и прочих непригодных мер.

Таким образом, я бы хотел приступить к разговору о детской душевной жизни.

Уже в первые дни жизни ребенка мы можем наблюдать проявления чувства нежности. Ребенок начинает интересоваться своим окружением, и здесь, разумеется, мать является первым человеком, на которого обращается этот интерес. Это очень важный процесс, ибо он означает, что ребенок пробуждается от своей изоляции и формирует свой мир, в котором определенные роли играют и другие люди, что он устанавливает и учится устанавливать контакты с ними. Функция матери не ограни­чивается одним лишь введением ребенка в мир; столь же важная ее задача состоит в том, чтобы стать ребенку близким человеком, на которого он может положиться и которому он может доверять, который оказывает ребенку помощь и поддержку. Таким образом, благодаря этой связи с матерью ребенок приходит к истокам своего чувства общности; он больше не остается наедине со своими потребностями, а вступает в связь, в новый круг отношений, который вначале включает в себя ребенка и мать.

Теперь мы уже можем видеть, где закладывается будущее разви­тие и возникают первые промахи. Первое единство может быть лишь подготовкой ко многим более крупным единствам семьи и внешнего мира. Это — начало общественного человека.

Человек не живет сам по себе, обособленно, а благодаря функции матери должен найти переход, чтобы оказаться связанным с человеческим обществом и ощущать себя его частью. После этого теперь должны развиться и установиться формы его жизни. Этот переход может оказаться неудачным, если у ребенка нет матери, если он, возможно, оказался передан людям, не выполняющим функцию матери, как, например, в случае детей при столовой, которых не любят и перекидывают с рук на руки; к ним никто не проявляет тепла, и в силу необходимости они пыта­ются найти форму жизни, в которой предоставлены самим себе, поскольку всегда считают, что другие к ним враждебно настроены. Мы можем уже догадаться, какими будут отдельные черты такого ребенка. Постоянно избитый, постоянно преследуемый, постоянно испытывающий жестокое обращение, такой ребенок будет расти словно в стране врага. И хотя я рассматриваю лишь этот крайний случай, мы очень часто можем сказать про большую группу детей и взрослых, выросших в этих условиях, что у них переход к чувству общности не удался.

Это означает чрезвычайно многое, ибо такой ребенок всегда нахо­дится в изоляции, не сближается с другими людьми, не вступает с ними в контакт, и он будет страдать от недостаточности всех тех функций, которые служат предпосылкой развитого чувства общности. Быть может, это неважные вещи? Это самые важные вещи, которые вообще могут быть у ребенка. Не только потому, что он ни с кем не будет поддерживать дружбы; все добродетели, как-то: верность, самоотверженность и готов­ность прийти на помощь, снисходительность к промахам других — у него будут отсутствовать. Все, кто занимаются детьми, могут рассказать здесь про огромное число детей, выросших на «плохой» почве. Они хорошо знают таких детей, которые беспощадны к своим товарищам, родителям и учителям, которые никогда не могут договориться с другими, которые постоянно пререкаются и грубо себя ведут. И если посмотреть ближе, то обнаруживается недостаток матери, которая либо отсутствовала, либо по каким-то причинам не выполняла свои естественные обязанности. При этом мы не можем винить во всем одну только мать; возможно, из-за работы, из-за неудачно сложившейся жизни она была не в состоянии сделать больше, и ребенок лишился матери. Мать полностью разрушила основы воспитания. Проще всего добиться в мире ребенка ненависти, если его наказывать. Но где же та мера, когда ребенок перестает осущест­влять эту связь с матерью? Мы знаем множество людей, не только детей, но и взрослых, жизнь которых оказалась испорчена именно из-за того, что не была достигнута связь с матерью и с обществом. Для нас не является контрдоводом, что мать любит своего ребенка, но неправильно себя ведет. Ее тоже не в чем упрекнуть, ничего другого она не знала. Так и появляются эти одинокие дети, которые занимают воинственную позицию, являются некомпанейскими людьми, не могут объединиться для совместной работы с другими; в благоприятных условиях иногда они могут жить сами по себе, но будут терпеть неудачи из-за того холода, который исходит от них. Возможно, не каждый это понимает, но каждый чувствует. Таким образом, дети оказываются очень плохо подготовленными к последующим важным функциям.