А в это время бонапарт переходил границу

 

...Нельзя сказать, что они тащились, но, безусловно, не похоже на нормальную ходьбу. Каждый километр словно бы налипал на ноги пудами раскисшей грязи. По обочинам удавалось пройти не везде, очень уж густо стояли деревья, да и грязные комья, в которые превратились кроссовки, скользили по траве так, что проще было махнуть рукой, плюнуть, выматериться – и дальше шлепать по размякшей колее. Дорога петляла, плавными зигзагами огибая сопки. Не сговариваясь, оба свернули, когда показался скудный малинник, и, равнодушно принимая лившуюся на головы холодную воду, набивали рты. Голод этим, конечно, не утолили. Переглянулись и двинулись дальше. Ольгину депрессию как рукой сняло – и Мазур лишний раз убедился, что в иных обстоятельствах кнут неизмеримо лучше пряника...

Он не взялся бы прикидывать, сколько это продолжалось. Долгие часы, вот и весь сказ. Сверху безостановочно льется вода, внизу чавкает под ногами грязь. Ольга после первого, одного-единственного раза больше уже не пробовала смахивать грязь с одежды – Мазур не всегда успевал ее подхватить, и она понемногу превращалась в чучело. Впрочем, он выглядел немногим лучше – падал пару раз, но умело, на спину, поднимал вверх руки с поклажей и автоматом, не заботясь, во что превратится спина...

– А мы не заблудимся? – озабоченно спросила Ольга. – Тут и не видно, где право, где лево... Солнца-то нет.

– Ничего, – успокоил Мазур. – И без солнца, знаешь ли, есть масса указателей...

Он не врал – и в самом деле смог бы отыскать дорогу на юг. Но петляла колея так, что заслуживала самых матерных слов...

Реку они увидели еще издали – серую ленту, за которой влажно зеленели те же высокие сопки. Но молчали, пока не подошли достаточно близко. Остановились над высоким, в рост человека, обрывом. Откос круто уходил к быстрой серой реке, из него торчали корявые, мокрые корни ближних сосен. Река была шириной метров в двести, по ней волокло ветки, коряги, всякий мусор. Определенно, она помаленьку выходила из берегов, вздувалась, напитанная дождями, вернее, множеством стекавших в нее ручьев грязной ливневой водички.

– Шантара? – спросила Ольга.

– Вряд ли, – задумчиво сказал Мазур, глядя на левый, противоположный берег, как ему и положено по правилу Кориолиса, более высокий. – Узковата что-то для Шантары. Или Баркачуль, или Калтат.

– А что лучше?

– Да одинаково, наверное, – пожал он плечами. – Если это Калтат – придется еще переправляться через Баркачуль. А если Баркачуль – через Шантару. Ты как, вплавь одолеешь?

– Да вообще-то... – без всякого воодушевления сказала Ольга.

Мазур хмыкнул, покосился на нее. Вот именно: «Да вообще-то»... На одежде – два пуда грязи, стесняет движения, обязательно раздеваться придется, а вода даже на вид холоднющая. За себя-то он был уверен. Значит, что? Да искать подходящую сухую корягу, такую, чтобы на ней уместились и поклажа, и Ольга, самому раздеться, иголку взять в зубы на случай, если сведет судорогой ногу – он уже не пацан, поистаскался малость, – и двигать...

– Погодим с этим, – сказал он решительно. – Меня гораздо больше дорога интересует...

Действительно, дорога, по которой они вышли к реке, перпендикулярно упиралась в другую, идущую параллельно берегу, в обе стороны. Куда ни глянь, все раскисло так, что и Мазур уже не определил бы, в какую сторону уполз трактор и уехали машины геологов. Может, направо, а может, налево – колеи словно близнецы.

– Давай-ка погодим с переправой, – повторил он. – Попробуем по дороге. Видела, что там у берега болтается? Присмотрись.

– Доски. Струганые, парочка...

– То-то, – сказал Мазур. – Значит, цивилизация. Вот только не угадать, сверху их принесло или так тут и валялись, а потом подвсплыли, когда вода их прихватила... Вообще-то, в таких случаях полагается идти по течению, чтобы к людям выбраться, да ведь из любых правил исключения бывают. Ну, мать твою! – произнес он в сердцах. – Деревня, может, за поворотом... вот только за которым?

– Монету бросить? – бледно усмехнулась Ольга.

– Логично, – сказал он. – Но монеты нету... Ни хрена почти нету. Ладно, пойду послушаю... А ты постой тут пока, и если машина покажется, обязательно проголосуй, не забудь.

Защемил сверток меж двух близко стоявших деревьев и с автоматом на плече, хватаясь за мокрые корни, спустился к самой воде. По воде звук разносится очень далеко...

Присел на корточки над рекой, напряг слух. Чуточку косые струи дождя звонко колотили по серой воде, мир вокруг был серым и угрюмым.

Очень долго ему ничего не удавалось расслышать. Но потом показалось, что с верховьев доносится тихое тарахтение мотора. Машина? Лодка? Или галлюцинация, вызванная не поехавшей крышей, а примитивным сенсорным голодом? Но ведь тарахтит же, на пределе слышимости... Или просто верить хочется?

И все равно, пора принимать решение, не торчать же здесь до темноты... Снова слабый звук мотора? Газанула машина на ухабе? И вновь – серая тишина...

Решившись, он резко выпрямился. Уцепившись за скользкий корень, выпрыгнул наверх. Ольга смотрела с надеждой.

– Пошли, – сказал он, легонько щелкнув ее по носу. Забрал сверток. – Вопреки канонам, пойдем против течения. Что-то такое там определенно работало, вроде мотора...

– Правда? – и ее лицо озарилось такой радостью, что Мазур, честное слово, задохнулся от нежности.

И сказал:

– Правда. Чухал там моторчик... Так что – процессия шагает!

– А если там... э т и?

– Три патрона – это, конечно, несерьезно, – сказал он, оглядев автомат. – Но пуля, как известно, дура... Побачим.

И решительно сделал первый шаг по грязи, тут же радостно ухватившей за ноги. Обернулся к Ольге, воодушевленно поспешавшей следом:

– Одного боюсь: не начали бы в нас тазиками швырять из-за первого же забора. Видок у нас...

– У нас? – она подняла брови совсем уже весело. – Я-то вполне прилично выгляжу, разве что извозилась по уши, ты на себя посмотри – Конан-варвар...

От полноты чувств он хотел было испустить звериный клич – но вовремя сдержался. Совсем не оттого, что выглядело бы несолидно. Там и в самом деле мог оказаться черт-те кто. И опасность не обязательно должна исходить от Прохора. Таежный народ давненько испортился – предположим, и при царе-батюшке встречались варнаки и живорезы, но когда семьдесят лет строят коммунизм, а потом еще десять – капитализм, нравы не просто испортятся, а придут в полный раздрай...

Сначала он увидел трос – толстенный, черный, чуть косо пересекавший реку. К чему он прикреплен на этом берегу, Мазур из-за деревьев не видел, а вот на левом, на небольшом расстоянии от воды, чернеет определенно металлическое устройство круглой формы. Толстый плоский диск, поставленный на ребро. Вот в чем фокус – трос двойной, верхний протянулся над самой водой, а нижний смутно под поверхностью виднеется... Черт раздери, так это ж паром! Черный диск – кожух огромного шкива, блока или чего-то в этом роде... И установлен он возле упирающейся в реку широкой дороги. Точно, паром, переправа. Значит, цивилизация близка, ему не послышалось...

От реки их отделяла редкая цепочка деревьев – и потому сразу увидели ползущий к левому берегу паром. Огромное, солидно сколоченное сооружение, где уместилось бы четыре грузовика. Сейчас, правда, там стоял лишь один – ГАЗ-66 тускло-зеленого цвета, с железной будкой и белой эмблемой на дверце. Было еще слишком далеко, но у Мазура отчего-то возникло подсознательное убеждение, что эмблема из разряда армейских. Теперь уже явственно доносился мерный стукоток дизеля.

Паром ткнулся в берег. Грузовик ожил, заворчал мотором, выехал на грязную дорогу и почти сразу же скрылся за соснами на том берегу. Паром остался на месте.

– Точно, цивилизация, – сказал Мазур. – Не зря я тебе пальцы ломал... А то так и сидели бы.

– Варвар, – отозвалась Ольга отнюдь не сердитым голосом.

Следовало бы попрыгать, размахивая руками, побеситься, порадоваться. Но не тянуло что-то. Потому что рано...

Пройдя еще изрядный кусок, они увидели слева, над самым берегом, высокий некрашеный забор, сделавший бы честь любому форту на Диком Западе. Над забором виднелась темно-красная железная крыша с невысокой кирпичной трубой. Там, где забор обращен одной стороной к реке, виднеется небольшая дощатая будка с крутой односкатной крышей и окном во всю стену – из множества мелких квадратиков стекла в основательной деревянной раме. Над будкой – флагшток, с гребня крыши свешивается приспущенный красный флаг, выцветший чуточку, узкий и длинный, вроде гюйса. Вряд ли штандарт свидетельствует о политических взглядах паромщика, скорее, это сигнальный флаг, и хозяин переправы его поднимает, скажем, отправившись покакать, чтобы не надрывались зря клаксоны на том берегу. Нечто подобное Мазур уже видел в других местах.

Они свернули влево, в тайгу, подошли к дому метров на пятьдесят. Дизель работал вхолостую, совсем негромко. Больше никаких звуков с подворья не доносилось, и было оно немаленькое – соток пятнадцать. Других строений поблизости не видно. По гребню забора тянется довольно новая на вид спираль Бруно – еще не привязка, тут хватает зон, где такой товар можно приобрести за бутылку, а для уединенного таежного жилища предосторожность и в самом деле нелишняя...

Со двора послышался собачий лай, тут же умолк.

– Нас почуяла? – спросила Ольга.

– Вряд ли, – процедил Мазур сквозь зубы. – Ветер от дома к нам. Не в том дело...

Он не отрывал взгляда от крыши. Над ней метров на десять вздымался толстый шест с телеантенной, а гораздо ниже, на двух выкрашенных в зеленое штырях, укрепленных на противоположных концах крыши, примерно под углом сорок пять градусов наружу, растянута антенна, которая может принадлежать исключительно мощной рации и ничему другому. Антенну почти той же формы и ориентации по сторонам света Мазур видел на заимке, над домиком возле медвежьей ямы.

Положим, и это еще ни о чем не говорит. Подобные антенны Мазур видел и раньше, в паре десятков мест, никоим образом с Прохором не связанных. Да и не обойтись без рации на таком кордоне, случись что – не дымом же сигналить...

– Думаешь? – спросила Ольга.

– Черт его знает... – сказал он. – С одной стороны – самая обычная переправа. С другой – я бы на их месте из кожи вон вылез, но посадил своих людей как раз в таких вот ключевых точках...

– Но ведь придется идти?

– Придется идти, – кивнул он. – Не взвод же у них там. Очень уж нерационально было бы... Скорее – какой-нибудь благостный старичок, который тебя, сонного, по башке треснет. А до того баньку истопит и от пуза попотчует. Ушки на макушке держи. Особенно не переигрывай, конечно. Если у тебя будет вид затравленный и замкнутый, человек непосвященный, в общем, не удивится – мы ж из тайги вышли, две недели блуждали...

– А кто мы, кстати? Вдруг там все же – самый настоящий паромщик, не и х н и й...

– Кто бы там ни был – мы туристы, – сказал Мазур, не особенно раздумывая. – Рыбаки. Забрались порыбачить... ну, скажем, на озеро Имбат, вертолет должен был еще не скоро прилететь, а тут пожар, пришлось в тайгу драпать, отрезало нас от озера-то. Вот и началась одиссея... Ты больше помалкивай, ты будешь тем, кто и есть, – дама городская, ни названий местных не помнишь, ни тайги не знаешь, выкручиваться буду я. – Он глянул на Ольгин татуированный мизинец, улыбнулся уголком рта. – Сигнал тревоги простой: «Слушай, Катя...»

– А если там человек непосвященный, наколок наших не испугается, часом? Еще милицию вызывать начнет...

– Все зависит от нашего обаяния, – подумав, сказал Мазур. – Постараемся произвести хорошее впечатление. Здешний народ наколками не особенно и напугаешь, всякое видали... Вообще-то, такой вот отшельник старается со всеми в мире жить, так что не станет суетиться, я думаю. Ну, увидим... Золотишка отсыплем, ежели что. По обстановке.

– Может, мне сначала одной пойти? А через полчасика ты нагрянешь. И если я уже сижу в подполье, вся в кандалах, то с хозяином все ясно будет...

– Эк ты осмелела, боевая подруга, стоило аромату цивилизации нюхнуть и надежде обозначиться... – сказал Мазур. – Идея хорошая, но не стоит. Еще в заложницы попадешь, крутись потом... Предупреждаю сразу: даже если хозяин человек, к нашим играм непричастный, его, глядишь, все равно обидеть придется. Если у него гражданский долг развит и начнет милицию звать на всех диапазонах. Это я к тому, чтобы тебя в решающий момент гуманизм не прошиб.

– Не хочешь же ты...

– Ну что ты, – сказал Мазур. – На крайний случай – в погреб загоню и крышку комодом привалю. А на ворота записку повешу. До скелета не усохнет – рано или поздно вызволит шоферня. Устанет ждать, пойдет по дому шукать... Ты, главное, не расслабляйся. Оттого, что места пошли обитаемые, нам, может, еще хуже придется... Уяснила?

– Уяснила.

– Сигнал помнишь?

– «Слушай, Катя...»

– Тогда – вперед, – сказал Мазур.

– Эй, а как автомат?

– Твоя правда, – сказал Мазур, оставшись на месте. – Что-то я одичал малость, приобвыкся, что так и надо. Автомат – это, конечно, перебор... – Он огляделся. – Вон там и положу, если не искать специально, фиг заметишь. Прохожие по-над берегом вряд ли косяками ходят, кто заметит...

Старательно обернул оружие оленьей шкурой и запрятал в кусты у самого забора, подальше от обочины. Подумал и сверху положил завернутый в барсучьи шкуры лук – даже если начнется заварушка, он в доме только помехой будет... Ну, а ножи пусть себе болтаются на поясе.

Собака залилась злобным лаем – почуяла чужака. Мазур с Ольгой подошли к воротам, столь же крепким и высоким, как забор. Поверху тоже тянулась запрещенная всеми конвенциями спираль. Козырек над воротами довольно широкий, примыкающая к ним полоса земли осталась сухой, и на ней четко пропечатаны следы шин – что, у него есть тачка? Совсем хорошо...

Собака надрывалась, отделенная от них лишь толстыми досками ворот, металась в стороны. Вдруг лай стал д р у г и м – несомненно, увидела вышедшего на крыльцо хозяина.

Мазур старательно погремел толстым железным кольцом калитки. К воротам протопали сапоги – судя по звукам, двор выложен досками.

– Кто? – послышался по ту сторону заплота спокойный мужской голос.

– Беженцы, – сказал Мазур. – Погорельцы. Туристы, в общем. Еле из пожара выскочили, бредем вот...

Калитка чуть приоткрылась. Мазур увидел лишь роскошные усы – рыжеватые, прокуренные, остальное скрывалось под низко нахлобученным брезентовым капюшоном. Усы и чисто выбритый подбородок, крепкий, как булыжник. «Скоблено рыло» – значит, не старовер...

– Один?

– С женой, – сказал Мазур.

Ольга придвинулась, встала плечом к плечу. Подбородок и усы повернулись в ее сторону. Голос был не особенно молодой, но и старику, похоже, не принадлежал:

– Вид у вас, конечно...

– В чем были, в том и шли, – сказал Мазур. – Неделю перли по солнышку, напрямик...

Медленно тянулись секунды. Татуированные руки Мазур не прятал – не за спину ж их закладывать?

– Документы есть какие-нибудь?

– Все было, – сказал Мазур. – Да возле Имбата и сгорело.

Собака взвизгнула – видимо, паромщик отпихнул ее ногой, чтобы не мешала лаем.

– Да мы люди мирные, папаша, – сказал Мазур, с умыслом употребив последнее словечко.

И его экспромт не подвел – хозяин хмыкнул:

– Я для твоего папаши еще годами не вышел. А вот песню помню – мы мирные люди, но наш бронепоезд...

– Ладно тебе, – сказал Мазур. – Шантарские мы. А сам я – с Камчуга.

– Похоже, – голос чуточку подобрел.

Значит, паромщик местный. Знает, что камчугские всегда так и говорили – не «из Камчуга», а «с»...

– Что, на беглых зэков похожи? – ухмыльнулся Мазур. – Точно?

– Наколки у тебя, родной, многозначительные...

– Молодой был, глупый, – сказал Мазур. – Я моряк вообще-то. Военный.

– Ну? – голос определенно подобрел. – Где служил?

– Да я и сейчас служу, – ответил Мазур. – Балтийский флот, колыбель революции. Капитан-лейтенант, старпом на эсминце.

– А если якорь стоит на панере – это как?

– Ого, братишка, да ты тоже не сухопутный... – сказал Мазур обрадованно. – Когда якорь выбирают и цепь встала вертикально, но якорь от грунта еще не оторвался – это и будет панер... Рассказать, чем глаголь-гак от коффердама отличается?

– Не надо. Погоди, собаку запру. Ты понимаешь, места у нас диковатые...

Калитка захлопнулась. Слышно было, как паромщик, грозно покрикивая и матюгаясь, загоняет пса в глубь двора. Что-то громко стукнуло, словно упала доска, – вертикально, на ребро.

– Ну, заходите, – калитка распахнулась во всю ширь.

Ростом хозяин был самую малость повыше Мазура, но рассмотреть его детальнее не удалось бы: на нем был длинный, до пят, брезентовый дождевик. И правый карман подозрительно отвисал – впрочем, это ни о чем еще не говорило, мало ли где рачительный таежный мужик мог раздобыть пистолет...

– Да уж, вид у вас... – повторил паромщик. – Краше в гроб кладут. Я сам, понимаешь, боцманом служил. На Тихоокеанском. Даже если ты и куковал за колючкой, моряк с моряком всегда договорится... Хотя, если допустить, что ты беглый, где бы такую женщину подхватил?

– А она ко мне на свиданку приехала, – сказал Мазур. – И в батоне напильник передала, я кандалы-то темной ноченькой и изнахратил...

– Узнаю флотского по языку, – фыркнул хозяин.

Стукнула дверь. На крыльцо вышла женщина лет тридцати, в джинсах и черном свитере, довольно симпатичная, в общем, с темными волосами и бровями вразлет – крепкая, ладная, способная оправдать старую мудрость насчет коня и избы. И охнула:

– Федор, да что ж это такое? Их что, леший в бочке с грязью держал? Как вас угораздило только...

– Да вот... – с чувством сказал Мазур.

– В пожар попали, – веско растолковал Федор. – На Имбате. Я ж тебе говорил – непременно и туда дойдет... – Он затоптался. – В избу надо, да...

– Сейчас воды принесу, – заторопилась женщина. – Ноги помоют, и примем гостевать. Моментом тазик налью... Хоть на крыльцо идите пока, ничего, пол замою...

– Во-во, – оживившись, сказал Федор. – Давайте на крыльцо. Сейчас одежонку подыщем – вас ведь, уж извини, в таком виде и в дом не позовешь...

– Да чего там, – сказал Мазур, поднимаясь на широкое крыльцо, под крышу. – Комья грязи, не люди...

– Нина! – крикнул хозяин в дверь. – Тут тазом не обойдешься, волоки пару ведер, чтобы они в баньке сполоснулись, пока я одежду найду... Ты старье куда сунула?

– В сараюшке, – послышалось из дома. – Все стираное, хоть и второго срока носки...

– О! – Федор поднял палец. – Приучил к военной терминологии.

Он поднялся к ним, в сени, откинул капюшон. Пожалуй, ровесник Мазура. Или старше на пару лет. Или младше. Самая обычная физиономия, не обремененная ни излишним интеллектом, ни излишней тупостью. И впрямь походит на боцмана в отставке. Дождевик снял, повесил на гвоздь в углу – и безбоязненно повернулся к плащу спиной, а ведь там в кармане остался пистолет, никаких сомнений... Крепкий мужик, моментально оценил Мазур.

И спросил спокойно:

– Что за речка – Баркачуль или Калтат?

– Калтат, – последовал столь же спокойный ответ.

Показалось или в самом деле была легкая заминка? В манию подозрительности впадать не следует, но ушки надлежит держать на макушке. Реплики Нины звучат чуточку неестественно, как на сцене... впрочем, почему бы ей не держаться чуть скованно с нежданными гостями, да еще столь экзотическими? Гораздо интереснее другое – зачем супруге паромщика, пусть даже в глухомани, таскать за поясом, под свитером, пистолет? У нее там пистолет, голову прозакладывать можно, габаритов «Макарова»... Тоже амазонка? Прическа скорее городская, натуральное «каре»... впрочем, само по себе это зацепкой служить не может. А пистолет – другое дело... На спортсменку скорее похожа...

Он посмотрел во двор. Ага, точно: под навесом, радиатором к стене, – синяя «Нива». Добротная банька. Сортир в огороде. А обширный огород – сплошные заросли мокрой травы. Нет, в этом году тут ничегошеньки не сажали, не сеяли... Странновато для хозяйственного мужика? Или как?

– Слушай, Катя... – сказал Мазур. – Ты как, на ногах-то стоишь?

– Держусь, – Ольга спокойно пожала плечами. И ответила понимающим взглядом.

– Сейчас все устроим, – заверил Федор. – И баньку, и поесть, и все, что к еде полагается... Нинка, тебя за смертью посылать?

Рукава его свитера были засучены до локтя, и Мазур сразу увидел синюю татуировку – якорь, обвитый лентой с надписью: «Владивосток». На вид старая, именно такие Мазур видел у многих тихоокеанских матросиков, с этой стороны все чисто...

Появилась Нина, неся два полных ведра. От тяжелой ноши она невольно выпрямилась, и свитер еще выразительнее обтянул талию – пистолет, никаких сомнений...

– Вода теплая, из бочки, – сказала она, поставив ведра рядом с Мазуром. – Я туда еще кипятку из чайника плеснула... По-быстрому сполоснитесь, и будем чай пить, а я пока баньку протоплю. Не хватит, там в баньке еще кадушка есть.

Собака все еще бдительно погавкивала из будки – большой, тщательно сколоченной, снабженной дверцей с крючком. Двор был полностью выложен досками, над воротами и крыльцом висели электрические лампочки под широкими жестяными колпаками.

– Дизелек гоняете? – кивнул на них Мазур.

– Коли горючка казенная... – хмыкнул Федор.

– А что ж тут мост не поставили? Дешевле было бы.

– Кто ж его знает, капитан, чем начальство думает. Наше дело маленькое, выскакивай на гудок да жми на кнопку...

– А деревни на этом берегу есть? Подальше к северу?

– Нету.

– Куда ж дорога ведет?

– Там прииск, – сказал Федор безразлично. – Копают чего-то нынешние господа.

Мазур задал еще парочку необязательных вопросов – он, как мог, оттягивал время, пытаясь предугадать, с каким обращением может тут столкнуться. Оба с пистолетами – это факт. То, что они работают на Прохора, – еще не факт, лишь скороспелая версия. Вот интересно, зачем открывающаяся внутрь дверь баньки снабжена железным кольцом, как и косяк, – одним ловким движением можно, захлопнув дверь, всадить туда дужку замка. С каких это пор деревенские баньки обзавелись замками? Можно, конечно, предположить, что бывший боцман запирает там супругу, когда та проштрафится, и все же...

Если это люди Прохора, они о нравах Мазура наслышаны и в открытую схватку не полезут. Или в баньке запрут, или напоить попытаются, или по башке сзади трахнут, когда за столом сидеть будешь. К рации не станут бросаться в первые же минуты – есть риск всполошить дичь. Трудное это дело – ставить себя на место противника...

– Держите, – Нина подала ему пару выцветших, потертых джинсов и две рубашки. – С обувью похуже, по закуткам искать придется...

– Ничего, мы до баньки босиком пробежимся, – сказал Мазур. – Доски вон повсюду... Пошли, Катерина.

Едва перешагнув порог предбанника, он шепотом бросил:

– В темпе мойся. Моментально.

И сам остался стоять возле распахнутой двери, притворяясь, будто приглядывается, куда поставить ведра. Краешком глаза видел, что на крыльце никого нет. Ольга торопливо стянула грязную одежду, стала плескать на ноги водой.

Мазур не расслаблялся ни на миг. Он испытал странное чувство – словно перешел некую границу, рубеж меж прошлым и будущим. В каком-то смысле так оно и было, кончилась борьба с природой, началась схватка с людьми...

С того берега послышался длинный гудок. На крыльцо неторопливо вышел Федор, уже в плаще, ушел в сарайчик, и там сразу же затарахтел дизель.

Мазур решительно направился в сортир, хотя никакой к тому потребности не испытывал. Показалось или в глубине комнаты мелькнула Нина, издали смотревшая в окно?

В сортире он задержался, глядя в щель меж верхней кромкой дверцы и притолокой. Никто к баньке не подошел, дверь осталась приоткрытой... Может, не ломать зря голову, не разгадывать здешнюю головоломку? Загнать хозяев в подвал, взять «Ниву» и переть к Пижману?

А если Миша Сомов где-нибудь в командировке? И освободившиеся с помощью проезжих шоферов хозяева (предположим, честные люди, ни в чем таком не замешанные), как любой на их месте, стукнут в милицию и за беглецами на совершенно законном основании начнут гоняться совершенно честные служители закона? Так что погодим...

Он подошел к баньке аккурат в тот момент, когда Ольга, уже вытершись и переодевшись, собиралась оттуда выходить. Шепнул на ухо:

– Иди в дом. У них у обоих пушки, поглядывай...

То-то порадовался бы мичман Кандыба, училищный цербер и гроза господ гардемаринов – Мазур ухитрился смыть грязь, обтереться наскоро и одеться столь молниеносно, что, пожалуй, уложился бы в любимую мичманскую поговорку насчет того, что настоящий моряк обязан при боевой тревоге привести себя в божеский вид за полторы секунды... Достал из Ольгиной телогрейки мешочек с золотом, переложил себе в карман. Пояс с ножами понес в руке, взойдя на крыльцо, положил его на сундук – не сядешь же за стол в виде Рэмбо. Ладно, на столе будет масса неплохого оружия: вилки, тарелки, стаканы...

Дизель безостановочно тарахтел. Войдя в дом, Мазур понял причину: на электроплите уже шкворчала огромная сковорода с мясом, закипал чайник. Ольга с хозяином сидит за столом.

– Садись, капитан, – радушно пригласил Федор. – Пока доспеет маралятина, перехватим что нашлось... По стопочке вмажем?

– Ну, ежели что по стопочке... – сказал Мазур. – Я в последние годы не налегаю, печень зашалила. Годы свое берут, это не спирт целыми компасами глотать...

– Аналогично, – кивнул Федор, подбросив в ладони запечатанную бутылку «Пшеничной». – Не жалеет время моряков...

А Мазур отметил, что пистолет перекочевал из кармана плаща хозяину за пояс, под свитер. И постарался якобы невзначай сесть на облюбованное местечко – к окну, упершись спиной в подоконник, так что зайти сзади никто не мог. Правда, труднее будет выбраться из-за стола, но его при нужде можно просто перевернуть на хозяина...

Федор налил четыре стопочки. Взял свою, подавая пример. Момент был щекотливейший – туда могли подмешать химии, хозяин лишь сделает вид, что пьет, а тем временем Мазур осушит свою... Но отказываться поздно. Мазур лихо выплеснул водку в рот, но не проглотил. Лишь увидев, что хозяин выпил до дна без всяких затей, решился пропустить в желудок. Мотнул головой, взял с тарелки ломоть хлеба, накрыл тремя кусками колбасы и стал старательно жевать.

– Нин, ты возьмись-ка за баньку, – бросил Федор. – Мясо на потом оставим, все равно не скоро дойдет. А так они помоются, выйдут – и посидим как следует... Не возражаете?

– Ты ж тут комендант, боцман, – сказал Мазур сговорчиво. – В самом деле, что в баню с полным пузом лезть, не попаришься толком...

И схрумкал твердый соленый огурец. Из-за реки опять послышались нетерпеливые гудки, Федор ругнулся под нос, встал из-за стола и вышел. Нина ушла раньше, Мазур с Ольгой остались в доме одни, она глянула вопросительно, он в ответ пожал плечами, дав понять, что ничего еще не решил. Не похоже, чтобы в доме прятался кто-то еще, – ни малейшего звука... В какой комнате у них рация, интересно?

– И флаг не поднимешь, – досадливо сказал Федор, вернувшись. – Вот уж точно – как на пожар чешут...

– Тушат?

– Ага. Людей возят, оборудование, назад едут. Так-то здесь по машине в сутки проходит, а теперь – что муравьи. Ну, понятно – прииск может слизнуть, и вообще...

– Что за прииск, золотишко?

– Оно. Раньше родное государство копалось, а теперь, по бедности, продали богатеньким Буратинам. Вот и всполошились, там, говорят, импортные драги и все такое прочее...

– А кто хозяин?

– А хрен его знает, – махнул рукой Федор. – Я человек государственный, мне зарплату Пижман платит, что мне до тех хозяев и того золота... От золота крыша едет. Пробовали тут неподалеку какие-то ненашенские волюнтаристы машину с крупкой тормознуть, теперь с прииска вертолетом вывозят, прямо в Пижман... В тайге чем меньше знаешь, тем жить спокойнее.

– Да оно везде так, – сказал Мазур философски.

Федор налил по второй, и завязался самый обыкновенный разговор, обо всем понемножку и ни о чем. Нельзя сказать, что хозяин так уж старался повыспросить побольше, – любопытства ровно столько, сколько в такой ситуации и положено. И о себе рассказывал, не чинясь: работал в Шантарском пароходстве, когда пошли сокращения и распродажа судов, помыкался, пока не подвернулось нынешнее местечко... Если это легенда, разработана железно и выучена наизусть.

Вместе посетовали на нынешние порядки, малость поругали власть и выразили полную солидарность с Черноморским флотом, неотъемлемым российским достоянием. Мазур болтал столь же непринужденно, это было не так уж трудно – выдумывать на ходу истории из будней эсминца. Он и не выдумывал даже, просто присваивал прошлое иных своих сослуживцев, случаи из их жизни, веселые и не очень. За это время он окончательно убедился, что татуировка не поддельная, Федор и впрямь служил когда-то в военном флоте, возможно, и боцманом. На частном уровне столь изощренная подделка невозможна – это только государству под силу, его спецслужбам...

Пока сидели за столом, еще три раза требовали паром на тот берег и однажды на ту сторону переправился грузовик. Шофер его с паромщиком не общался – промчал мимо дома, лихо тормознул у самой воды и просигналил.

– Вот, артист, – кивнул Федор на окно, вернувшись. – Десантники. Зачем-то грузовик в деревню погнали, на том берегу староверская деревенька километрах в двадцати.

– Что, ВДВ? – немного удивился Мазур.

– Да нет, те, что на пожар прыгают. Работенка, конечно, та еще: я загнусь сегодня, а ты завтра... Оттого и на характер влияет. Заезжали тут ко мне бутылочку распить – ну что ты с ними сделаешь, с таежными героями? Пришлось пустить. Один поддал, начал в кухне Нинку по жопе гладить, пришлось поучить. Хорошо еще, за дружка заступаться только двое полезли, так что справился без табуреток, хоть и хилый... – он с наигранной грустью потряс мускулистыми лапами. – Капитан, а что это у тебя наколки не морские? В самом деле, на зоновские похожи. Приходилось видеть...

– То-то, что похожи, – сказал Мазур осторожно. – Арабские. Мы туда ходили в восемьдесят третьем, вот и сглупил...

– А-а... – протянул хозяин с таким видом, словно объяснением этим был полностью удовлетворен.

Вернулась Нина, бросилась к шумящей сковороде, перевернула куски, подлила чуток водички, бросила кусок маргарина. Сказала:

– Все, готова банька. Сейчас полотенца найду, вы вдоволь попаритесь, а потом и мы ради такой оказии сходим...

– Что, уже протопили?! – нешуточно удивился Мазур.

И вот тут-то взгляд у нее на миг в и л ь н у л, выдав все напряжение и скованность, метнулся к Федору, откровенно ища поддержки. Это длилось секунду, но Мазуру многое стало ясно, и он отчетливо услышал, как где-то рядом, над самым ухом, с сухим треском шипит огонь, дожигая последние миллиметры бикфордова шнура.

– Печка разгорелась, вода вот-вот закипит, – сказала Нина, вновь вернувшись в роль. – Я думала, вам быстрее хочется...

– Да ну, конечно, – сказал Мазур. – Пошли, Катерина? Поплескаемся на совесть... Если задержимся, не взыщите. – Он обнял Ольгу за талию, поднимая из-за стола, послав хозяевам этакий чуточку блудливый взгляд. – Намотались по тайге, отойти охота от всех первобытных перипетий... – и, работая на зрителя, похлопал жену ниже талии.

– Да понятно, – с готовностью откликнулся Федор, ничуть не встревожившийся из-за мимолетной Нининой оплошности. – Может, водочку с собой возьмете?

– А идея, – сказал Мазур, поднимая за горлышко едва початую вторую бутылку и прихватив стопки. – Кать, тарелку возьми.

У хозяев были спокойные, даже удовлетворенные лица. Все шло по их плану, и они чуточку расслабились. Нина принесла два больших махровых полотенца, Мазур навьючил ими Ольгу, и они вышли на крыльцо.

«Парочка – стопроцентно городская, – пронеслось у Мазура в голове. – На флоте Федор, конечно, служил, но все равно баню видел только казенную, когда их туда водили скопом... Они не знают, что баньку протапливают долго и старательно, они предлагают взять в баню водку, они не умеют огородничать...

Все это – еще не улики, но вот ее вильнувший взгляд... И почему не признаться честно, что городские, зачем так живо и старательно выдавать себя за деревенских?»

Едва они вошли в предбанник, Ольга обернулась к мужу.

– Марш в баню, – сказал он сквозь зубы. – Не высовываться, к окошку не подходить... Сиди тихонько, ни звука...

И медленно притворил за собой дверь – не до конца, быстро поставив меж ней и косяком обе стопочки ножками вверх. Не глядя, отставил бутылку подальше в угол. Встал вплотную к двери, превратившись в слух, сгруппировавшись для броска. У хозяев нервы тоже не железные, не решатся тянуть...

Едва слышное шлепанье босых ног по мокрым доскам?

И тут же дверь захлопнулась от сильного толчка, рюмки звонко разлетелись в мелкое стеклянное крошево. Сигнал к бою – лучше не придумаешь... В следующий миг Мазур пнул дверь, не мешкая, бомбой вылетел наружу, время рвануло вперед, как пришпоренное; двигаясь и воспринимая окружающее в ином, чертовски убыстренном ритме, он увидел согнувшегося, державшегося левой рукой за лобешник Федора, а в правой у него был солидный блестящий замок с толстой дужкой, а свитер справа задран, и черная рукоять выглядывает на свет божий...

Эть! Замок глухо стукнул, упав на доски, Федор с похвальной быстротой, еще промаргиваясь, от боли, рванул из-за пояса пистоль – ну, рутина! Мазур скруткой таза мгновенно ушел с траектории выстрела, тело знало все наперед. Остальное вместилось в секунду – руки, как два гаечных ключа, захватили кисть с пистолетом, выкрутили ее по «знаку вопроса», «катет, катет, гипотенуза», болевой прием на кисть...

Пистолет был у него в руке. Головой он ударил Федора в нос, снизу вверх, уже увидев Нину на крыльце, мгновенно развернул обмякшее, навалившееся на него тело лицом к дому, прикрылся им, чуть присев, не глядя, перекинув пистолет в руке...

Две тускло-желтых вспышки. Тело хозяина дважды содрогнулось под ударами пуль, потянуло Мазура вниз, и он, отпустив свитер Федора, уйдя влево – от направленного на тебя ствола надежнее уходить именно влево, – ответил двумя выстрелами. Не теряя ни секунды, ракетой метнулся через двор, одним прыжком взлетел на крыльцо. Нина скрючилась, зажав левой рукой правую – на черном свитере не видно крови, пистолет валяется рядом. Пинком отправив его к стене, Мазур добавил хозяйке рукоятью своего, надежно отключив, схватил за ворот и поволок в дом.

Без всяких церемоний швырнул на пол, рядом с плитой, где, как ни в чем не бывало, шкворчала на сковороде маралятина, присел на корточки, беглым взглядом оценив свою работу, – как и рассчитывал, одна пуля в плечо навылет, вторая пробила руку выше локтя – бросился к двери, заглянул во все имевшиеся комнаты. Их было три. В двух – кровати. Телевизор, сервант, платяной шкаф, ничего особенного... В третьей на широком столе – большая черная рация, светится зеленый глазок, лежат наушники с микрофоном на удобно искривленном стержне, и рядом – другая рация, портативная, какую можно носить в кармане, с толстой и короткой кольчатой антенной.

Не было времени. Он кинулся назад, выдернул у бесчувственной Нины ремень из штанов, грубо вывернул руки и захватил запястья мертвой петлей, чуть испачкав кровью рукав. Выскочил во двор, по пути схватив стоявшее на крыльце ведро и прикрыв им хозяйкин ТТ. Федор лежал на том же месте, с ним все было кончено. Мазур схватил его под мышки, затащил в предбанник, а там и дальше, бросил на пол рядом с топившейся печкой, словно охапку дров. Улыбнулся Ольге – точнее, ощерился мимолетным волчьим оскалом:

– Порядок. Давай в дом.

– Оба? – спросила она гораздо спокойнее, чем Мазур ожидал.

– Да нет, с хозяйкой мне побалакать нужно...

Ольга переступила через труп, как через бревно. Обогнав ее, Мазур вошел в дом первым. Нина уже очнулась, пыталась перевалиться на спину. Все в том же сумасшедшем ритме – вдруг на перевозе машины появятся? – Мазур снял ремень, содрал с женщины через голову свитер (она прямо-таки взвыла от боли), распахнул дверцу висевшего на стене шкафчика с красным крестом. Точно, довольно богатая аптечка. Дернул навощенную ниточку, располосовав пополам обертку индпакета, быстро принялся бинтовать раны – под свитером на ней обнаружилась белая безрукавка, так что снимать не пришлось. Туго затянул бинты, мгновенно наплывшие кровью. Нина все это время сидела, как мертвая, закрыв глаза.

За спиной затрещало, пахнуло мясом. Обернулся – это Ольга спокойно переворачивала коричневые, подрумяненные куски. «Ну, молодцом», – про себя похвалил ее Мазур, пораскинув мозгами, достал еще пакет и наложил сверху дополнительные повязки с ватными тампонами – а то сомлеет еще от вида крови, стерва...

Схватил свитер, полил его из чайника холодной водой и быстренько затер пятна крови на полу. Пол был выкрашен в темно-коричневый цвет, так что, если не присматриваться, ничего и не заметно. Вышел на крыльцо, разделался с оставшимися там потеками крови. Во дворе, на досках, не осталось ни малейшего следа, все моментально смыл дождь, только под стенкой бани еще пузырилась слегка розоватая водичка...

Вернулся в дом. Нина успела отползти в угол, к огромному старомодному буфету, уставилась на него, лицо искажено болью и страхом. Усмехнувшись, он бросил:

– Так и сидеть, сука... – Передал пистолет Ольге и громко сказал: – Если дернется, ногу прострели. Ногу, ясно? Она мне пока живая нужна...

Ольга взяла у него новехонький ТТ – губы решительно сжаты, лицо спокойное. «Боевая подруга, – мимолетно умилился Мазур, – надо же, как держится...»

И прошел в комнату с рацией. Не садясь, внимательно ее осмотрел. Хорошая рация, мощная, ненашенская, но с такой он моментально справился бы – не будь замка...

А замок тут имелся. На панельке из черной пластмассы – десять клавиш с красными цифирками, от нуля до девяти. С такими штуками Мазур сталкивался редко, но был о них наслышан. Замок надежнейший. Нет нужды в бронированных дверях, хитрых системах охраны и амбалах с суперсовременными автоматами – тот, кто не знает шифра, рацией воспользоваться ни за что не сможет. Иногда блокируют прием, иногда передачу – а то и все вместе... Зеленый глазок издевательски светится, питание подключено, а вот поди ж ты...

Вернулся в комнату. Взял у Ольги пистолет, бросил:

– Можно и снимать сковородку, не до гурманства... – и повернулся к Нине: – Встать. Марш вперед.

Завел в комнату с рацией, кивнул в ту сторону:

– Код?

Нина присела на стул, похоже, не играла, и в самом деле малость обессилела от потери крови и шока. Шевельнула бледными губами:

– Я не знаю... Федя радист...

Мазур нагнулся над столом. Внимательно осмотрел наушники, даже поднес к носу, принюхался. Снял с черной пластмассы едва заметный волос – длинный, темный. Кивнул на пепельницу, где покоились несколько длинных окурков:

– Не бреши, инфузория-тапочка. Волос определенно твой. И чинарики в твоей помаде. Ну?

– Не знаю...

Удар рукояткой, не столь уж сильный, пришелся по одной из повязок. Она передернулась, закатила глаза, стала сползать со стула. Мазур вовремя подхватил ее, схватил со стола красную одноразовую зажигалку и чиркнул, поднес огонек к подбородку. Не было ни времени, ни охоты вспоминать о гуманизме и различиях меж слабым и сильным полами. Перед ним был враг, и точка. Либо ты его, либо он тебя, других правил не имеется...

Нина резко отдернула голову, ее лицо исказилось:

– Козел сучий...

– Крыса, а тебе не кажется, что ты держишься чуточку иначе, чем следовало бы в такой вот ситуации простой паромщице? – спокойно спросил Мазур. – Боишься, но ничуточки не удивляешься. Что скажешь? – И, не давая ей опомниться, резко поднес к самым ее глазам рацию-портативку: – Кому успела брякнуть? Ну? Кишки вырву, сука!

Он стрелял наугад – но угодил в десятку. Нина, инстинктивно отшатнувшись, быстро ответила:

– Я не знаю, где они...

– Точнее! – рявкнул Мазур. – Как это?

– Они где-то меж нами и Шантарой... Палатку поставили...

– Засада на дороге? – нажимал Мазур, не давая ей времени ни опомниться, ни подумать, держа кулак в опасной близости от толстых повязок.

– Да...

– Под видом?

– Не знаю!

– Что ты им сказала?

– Что вы появились...

– А они что?

– И дальше там сидят, так велено. Пока все не...

– Пока нас тут не упаковали прочно? И не прибыли за нами, кому надлежит, а?

Она кивнула.

– Какая у них рация?

– Только такая... – она повернула голову, показывая на портативку, отложенную Мазуром к пепельнице.

– Сколько их там?

– Не знаю... Несколько... (Он сделал вид, что готов ударить.) Ну, трое...

– На заимку стукнула?

– Не успела...

– Код!

Нина молчала.

– Ты понимаешь, что я сейчас с тобой сделаю?

Она чуть заметно кивнула.

– Ну так что ж ты мне тут Зою Космодемьянскую бездарно пародируешь, тварь? – почти ласково спросил Мазур, целясь ребром ладони на повязку. – Я ж с тебя шкуру начну драть полосочками... Ты кто? Полное имя, блядь?

– Юдичева, Нина Сергеевна... из Шантарска.

– Чем зарабатываешь?

– Служба безопасности «Синильги»...

– «Синильга» – это что, фирмочка господина Громова, Прохора Петровича?

– Да.

– Спортсменка?

– Да.

– Точнее?

– Пулевая стрельба и каратэ.

– Ого, – сказал Мазур, на всякий случай удвоив бдительность. – А что ж не пробуешь меня обидеть?

Она попыталась улыбнуться, но не вышло:

– Нет шансов...

– Что, наслышана обо мне малость?

– Малость.

– Покойный Федя тоже был «из оттуда»?

– Да.

Не спуская с нее глаз, Мазур свободной рукой нашарил на столе пачку, закурил сам и сунул ей сигарету в рот:

– Ты кого больше боишься, стерва? (Она молчала.) Давай решай побыстрее. Прохор побогаче денежками, пушками и возможностями, но я-то – ось туточки, а он – черт-те где... И некогда мне играть с тобой в психологию. Сейчас найду быстренько пару вилок, плоскогубцы паршивые, и запоешь ты у меня, что курский соловей...

Откровенно говоря, он заранее готовился к своему поражению в этой партии. Можно изрезать ее на кусочки, но это еще не даст уверенности, что названные ею цифры – верный код. Тут, как пишут в объявлениях о продаже квартир, возможны варианты. Скажем, при наборе определенных цифр рация автоматически испустит короткий условный сигнал, извещая, что захвачена противником. Или взорвется к чертовой матери. Или просто погорят предохранители.

– Ну? – спросил он и тут же поднял голову.

С того берега донесся протяжный автомобильный гудок.

– Мать твою... – проворчал он. – Сядь на пол, сука! – И крикнул: – Оля!

Ольга появилась моментально – смешно, но вид у нее был самую малость разочарованный, словно ожидала увидеть здесь нечто среднее меж вовсю функционирующей камерой пыток и бойней.

– Держи, – Мазур передал ей пистолет. – Если начнет дергаться, влепи в затылок. Она тут хвалилась, что каратэ знает, так что сядь подальше, – передал ей стул. – И ушами не хлопай.

Он схватил с гвоздя висевший на крыльце плащ, поднялся в будку, установленную на высоких толстых сваях, словно таежный лабаз, чтобы оттуда был прекрасно виден противоположный берег, конечно. В самом деле, вид отменный – добротный причал, на котором чуть ли не над самой водой стоит нетерпеливо орущий клаксоном синий ЗИЛ-130, в кузове громоздится нечто квадратное, тщательно покрытое брезентом...

Дизель, постукивавший на холостых оборотах, был установлен на четырех железных листах, а приличных размеров емкость с горючим – на железных козлах в углу. Мазур, досадливо морщась при каждом гудке, высмотрел пульт управления. То, что можно было именовать столь громким словом, выглядело крайне примитивно: небольшой железный ящичек с несколькими кнопками, предусмотрительно снабженными надписями.

Он нажал «Работа», и дизель оглушительно затарахтел. Нажал «Паром» – и тут же увидел, как неспешно пополз по серой воде мощный деревянный помост. С одной стороны толстые перила – настоящий забор из толстых плах, и к нему во всю длину намертво прикреплен множеством стальных скоб хорошо смазанный канат толщиной с человеческую руку. Понятно, почему паром, а не мост – если здешний прииск принадлежит Прохору, вполне рационально было оборудовать именно такую переправу, посадить своего человека, мимо которого ни за что не прошмыгнешь на колесах...

Он внимательно следил за паромом и нажал «Стоп» как раз вовремя – ничего сложного, в общем, соединяет берега седой паромщик... Так, грузовик на пароме. Гудок в знак того, что готовы двинуться в плавание. Какую же кнопку теперь давить? Да опять «Паром», надо думать. Ага, пополз...

Стоп. Грузовик, надсадно ревя мотором, съехал с причала в глубокую грязь. Прополз немного и, остановившись у самых ворот, вновь засигналил. Что им надо-то, черт? А если они знают покойничка в лицо?

В конуре залаяла собака. Ничего не поделаешь, Мазур нахлобучил капюшон поглубже, распахнул калитку.

– Здорово, – спокойно и равнодушно, как незнакомому сказал шофер – молодой парень в сине-красной синтетической куртке с капюшоном.

– Привет, – сказал Мазур.

– «Двадцать пять – семнадцать», «шестьдесят шестой», давно проезжал?

– Да часа два вроде, – сказал Мазур. – Защитный такой?

– Да нет, синий, как мой...

– Черт, не помню цвета, – сказал Мазур. – Я ж вас, мужики, в списочек не заношу... Но был, точно. А что?

– Да ничего, барахлил что-то... Ладно, бывай.

– Бывай, – сказал вслед Мазур, чувствуя на спине шевеление ледяных мурашиков.

Захлопнул калитку. Сматываться отсюда нужно побыстрее, вот что. Пока не заглянули на огонек обеспокоенные Прохоровы ребятки, знающие уже, что дичь вышла на приваду, контроля ради, для верности. Или шоферня, знающая Федора с Ниной.

Подсознательно он давно уже расстался с мечтой о рации. Но чересчур уж трудно было от мечты отказаться, когда рация – вот она, стоит только руку протянуть...

В доме самую малость припахивало горелым. Забрав пистолет у Ольги, распорядился:

– Снимай мясо быстренько... – и повернулся к Нине. – Вставай. Садись. Патроны к пистолетам где? Это, – кивнул на висевшее на стене охотничье ружье, – меня не интересует...

– В шкафу. На второй полке.

– Ну что, продолжим с кодами?

– А гарантии для меня какие? – спросила Нина почти спокойно. – Давай быстрее, я вот-вот свалюсь...

– Гарантии? – задумчиво повторил Мазур. – Приятно поболтать с образованной городской дамой, такие слова знает... Успела подумать, а?

– Мне плохо...

– Выживешь. Сосуды не затронуты, мышцы продырявил, и все. Девка спортивная, перенесешь...

– Козел...

– Вот видишь, далеко еще до летального исхода и даже дамских обмороков... Код?

– Два-шесть-два-два-три-пять.

– Великолепно, – сказал Мазур. – Вот и протяни-ка здоровую рученьку... нет, ты сядь поближе, вот так... и набирай этот самый код. Только если что, подыхать ты будешь долго, знаю я такие рецепты... Ну?

Она сидела на стуле, не шевелясь. Лицо словно бы еще больше осунулось.

– Ага, – сказал Мазур и поднял пистолет вровень с ее ухом. – Ну, наберешь код?

Она мотнула головой.

– Ах ты ж сука, – сказал Мазур с ухмылкой. – Вот даже как... Там что, подрыв? Хозяин ваш обожает самую серьезную технику, я с этим понемногу свыкся уже... Подрыв?

Нина кивнула.

– Как ты думаешь, что с тобой будет за такие фокусы? – спросил Мазур без особой злобы.

– Тебе же все равно не прорваться...

– Торговаться начала?

– А почему б и нет?

– Чтобы торговаться, нужно что-то предложить, – сказал Мазур. – А я, откровенно говоря, добротного товара у тебя и не вижу. Очень уж рискованно по твоему совету коды набирать...

Нина еще больше побледнела, ее бросило в обильный пот. Все-таки две дырки в шкуре давали о себе знать, в любой момент могла и свалиться...

– Я тебя могу провести мимо засады, – сказала она тихо, кривясь от боли. – Мимо той, что на дороге. Они меня знают...

– И что, твои приказы выполняют? Не лепи горбатого...

– Я их могу по рации убрать оттуда. Сказать, чтобы куда-то перебрались...

Мазур, притворяясь, будто смотрит в другую сторону, проследил направление ее взгляда. Это уже третий раз она туда косится, интересно...

– А откуда я знаю, какие у вас на такой вариант кодовые словечки предусмотрены? – пожал он плечами.

– Честное слово...

– Не смеши.

– Жить хочется, – сказала она обыденно. – Как-то же надо меж двумя жерновами проскользнуть...

– Это уж точно, – Мазур, делая вид, что это у него получается машинально, встал и прошелся по комнате несколько раз, туда-сюда. – Только ты не особенно-то изощряйся, скользкая дорожка куда только ни заводит, особенно...

Развернулся к ней, неожиданно и мгновенно, – ее левая рука уже нырнула в ящик стола, очень узкий, скорее уж не ящик это был, а доска, присобаченная параллельно столешнице на небольшом расстоянии, без большого замаха ударил ребром ладони, метко, н а п о в а л.

Нину снесло со стула, шумно упала на пол. Из руки выпал, прокатился по полу небольшой пистолет, блестящий и красивый. Мазур присмотрелся – ну да, «Дрель», поздний внучек «Марголина», десять патронов, пуля без оболочки, на близкой дистанции влепит так, что мало не покажется... Самовзвода вот только нет. Впрочем, патрон оказался в стволе, курок взведен.

Хозяйственно сунув трофей в карман, Мазур без особой нужды потрогал тело, присев на корточки. Мог и не проверять – перелом шейных позвонков, финита. Грустно глянул на рацию, словно ребенок на недоступное лакомство, вышел в кухню.

Ольга, как раз поставившая сковородку на старомодную чугунную подставку, обернулась и без эмоций спросила:

– Готова?

– Ага, – сказал Мазур. – Доигралась, сучка...

– Садись, поешь. Времени ж мало, я так понимаю?

Усаживаясь за стол, Мазур внимательно посмотрел на нее – и не обнаружил никаких оснований для беспокойства. Это не транс, не душевная черствость, и поехавшей крышей тоже не пахнет ничуточки. Она наконец в ж и л а с ь, полностью приняла правила игры, навязанные окружающим миром. Любой человек с военным опытом тысячу раз такое наблюдал. Рано или поздно в голове у новичка что-то щелкнет, и он начинает жить с ясным осознанием нехитрой истины: не ты затеял эту кровавую игру, но, если хочешь выжить, плюнь на сантименты и действуй так, чтобы сдох не ты, а враг. Те, кто на другой стороне, для тебя теперь не люди, а шахматные фигурки – кто льет слезы по взятой ладье? Не ты ж начал...

И все же на ее лице застыла легкая, непреходящая печаль. Вот теперь-то Ольга как две капли воды была похожа на своего двойника – с картины Боттичелли «Возвращение Юдифи из лагеря Олоферна». Она и раньше это сходство знала, специально показывала Мазуру альбом с репродукциями, и он без малейшего лукавства соглашался, что она вылитая Юдифь, – но тогда не хватало чего-то неуловимого. Теперь оно появилось и подобие стало полным. Невеликий дока в живописи, Мазур считал эту картину гениальной – позади поспешает волокущая голову Олоферна служанка с тупо-радостной физиономией, а Юдифь шагает медленно, чуть ли не плетется с мечом в руке, ей вроде бы, согласно исторической правде, полагается ликовать, но прекрасное личико в дымке неуловимой печали, которую невозможно истолковать и понять...

Он плюхнул себе на тарелку зажаренный до коричневой корочки кусок маралятины. Рука, потянувшаяся к банке с солеными болгарскими огурчиками, чуть промедлила. Он вдруг сообразил, что х о т е л убить Нину. Без всякого садизма или смакования, но с явным нетерпением ждал, когда она полезет за пистолетом, чтобы мгновенно появилось некое законное основание, чтобы все выглядело честным боем.

Ни о чем он не жалел, не желал переиграть, убил бы еще раз, столь же хладнокровно. Дело в другом: впервые в жизни ему з а х о т е л о с ь убить врага, не в мыслях, не по злобе или ненависти, не из мщения – тело и сознание прямо-таки жаждали удара, ощущения ломающейся шеи... За этот миг он словно бы стал совершенно другим человеком. И испугался себя самого, открывшейся бездны – тоже на миг, потом прошло... или затаилось?

– Горячее еще, – буркнул Мазур, вставая. – Осмотрюсь пока...

У него осталось впечатление, будто Ольга неведомым путем прочла не просто его мысли – ощущения. Взглянула совершенно незнакомыми глазами:

– Кирилл, что с нами творится? Это, вообще, мы?

– Ничего не творится, – сказал он устало. – Жизнь свою спасаем, всего и делов...

Ухватил небольшое железное кольцо, отвалил крышку подполья. Спустился по аккуратной небольшой лесенке, огляделся. Подвал обширный, зацементированные стены, прочно сбитые полки из струганых досок. В углу – несколько открытых ящиков с хорошо смазанными железками, запчастями для дизеля. На полках – картонные коробки: тушенка, рыбные консервы, стеклянные импортные банки с овощами, компотами. Ничего домашнего, никаких солений своего приготовления. Подполье выглядит совершенно не по-деревенски. Деревню эти двое видели только в кино...

Он огляделся, взял с полки пустой джутовый мешок, накидал туда десятка два разнокалиберных банок, вылез и шумно опустил крышку.

– Что там? – спросила Ольга с набитым ртом.

– Запас на дорогу, – сказал он. – Как поешь, посмотри какие-нибудь сумки, а я пока одежду пошукаю.

– Ешь, остынет.

– Потом, – буркнул он, направляясь в комнату.

Нина не соврала – в шкафу на полке отыскалась картонная коробка с патронами для ТТ и сотня марголинских, вставленных в гибкий листок пластика, – в точности, как таблетки. Мазур методично перебрал одежду, бросая на кровать джинсы, свитера и куртки. С Федором они были одного роста, а вот Ольга гораздо субтильнее Нины, но это ничего, после всего пережитого на такие мелочи и внимания обращать не стоит...

На нижней полке, под стопками пахнущих чистотой простыней, нашел коробку из-под обуви. Золотые женские безделушки швырнул назад, рассовал по карманам деньги, тысяч триста, бегло пролистал паспорта. Точно, Федор... А лет ему, оказывается, было сорок один. Что ж, паспортом можно и воспользоваться – волосы у них одного цвета, на фотографии Федор без усов, а у Мазура за это время пробились приличные усы с бородкой, сходства, признаться, мало, но всегда можно сослаться на неузнаваемо изменившую облик «ботву». Для беглой проверки вполне сойдет. Ага, права, документы на машину, неплохо...

Ольге, увы, придется оставаться беспаспортной, у них с Ниной совершенно разные лица, и пытаться нечего...

У ворот затрубил клаксон. Мазур на миг замер с паспортом в руке, тут же опомнился, уже привычно направился за плащом. На тот берег собрался «уазик» грязно-зеленого цвета с синей мигалкой и маленькими белыми буквами «Милиция» на дверцах. Сидящие в нем обратили на дом внимания не больше, чем городской пешеход на фонарный столб. Мазур со всем усердием их переправил, и машина скрылась с глаз.

Когда возвращался в дом, собака бдительно на него гавкнула. Неожиданно для себя он свернул, заглянул в баньку. Федор лежал в той же позе, конечно, свитер справа так и остался задранным.

– А еще боцман... – тихо сказал Мазур, словно извиняясь перед самим собой.

Дождь лил совершенно в том же темпе, не ослабнув и не усилившись. В такую погоду верилось во всемирный потоп. Мазур без малейших моральных терзаний застегнул у себя на запястье снятые с мертвеца часы – тому наплевать, а в походе вещь нужная...

– Порубаем – и пора сматываться, – сказал он, усаживаясь. – Не стоит тут торчать. Опомнятся скоро, гады, запрашивать по рации начнут, отчета потребуют...

– Интересно, у них дети были? – тихо спросила Ольга, уже покончившая с едой и сидевшая напротив него.

– Нет, – проворчал он. – Я паспорта видел. У обоих страничка чистая. Нашла сумку?

– Ага.

– Сначала...

Замолчал, прислушался. Ругнулся сквозь зубы:

– Застебали со своим пожаром...

К дому вновь подъезжала машина, судя по звуку мотора, небольшая – легковушка или «УАЗ»... точно, «УАЗ». Прожевав кусок, Мазур вылез из-за стола, чтобы, упредив гудок, побыстрее выпихнуть на ту сторону и этих.

Гудка не последовало. Вместо этого заколотили в ворота. Не особенно и напористо, но так, что было ясно: непременно хотят видеть хозяина, без этого не уберутся...

Ольга замерла, глядя на него с немым ожиданием приказа.

– Сиди, – сказал он тихо. – Мы – это они, ясно? – и толкнул к ней по столу «дрелюшку». – Патрон в стволе, курок взведен...

Худо-бедно стрелять он ее научил. Особенной тяги к этой забаве она никогда не выказывала, но пистолет в руках держать умеет, с пары метров сумеет попасть в цель, а не себе в задницу...

– В карман, – приказал он. – Пойду гляну... А если что – мы смена. Из Пижмана. Сожрала хозяйка что-то не то, сегодня утром в больницу увезли, нас прислали... А там – по обстоятельствам.

Как держался с проезжающими Федор? Уже не спросишь... Пес надрывался в будке. Приоткрыв калитку на ширину ладони, сжав пистолет в кармане, Мазур встал так, чтобы при нужде вмиг отпрыгнуть.

Зеленый «уазик»-фургон, съехав с дороги, стоял боком к воротам. В окошки видно было, что внутри сидят несколько человек. А перед Мазуром стоял один-единственный, высокий, в прожженной, остро пахнущей дымом энцефалитке и таких же штанах, заправленных в низкие резиновые сапоги. Голова непокрыта – кудрявый, с лихой шкиперской бородкой, белые зубы так и отсвечивают, по виду – первый парень на деревне, в момент способный завязать дружбу с любым обитателем планеты Земля. На поясе – здоровенный ножище в деревянных ножнах. Такие ребята, как правило, безобидны и добродушны, и в самом деле могут стать отличными друзьями, но вот отвязаться от них неимоверно трудно, ибо полагают, что весь мир только и жаждет душевно посидеть с ними за бутылочкой до рассвета, обоюдно раскрыть душу до донышка, кунаком стать...

– Здорово, боцман, – улыбаясь, проорал кучерявый. – Гостей как, принимаешь?

– Да, вообще-то, – уклончиво сказал Мазур.

– Тебя вроде Федором крестили? Гена. – Он сунул широкую ладонь, и Мазуру поневоле пришлось вынуть руку из кармана. – Мы тут с орлами потолковали, обкашляли и решили: а на кой нам засветло в Пижман возвращаться? Что там, что здесь, одинаково. У тебя плита фурычит? Ну, лады. Мы там оленя хлопнули, жертву пожара. Спирта три фляги. Так что не журись, в гости напираем со своим. Посидим часов несколько, лесной говядины зажарим, а? Не погонишь?

Он сверкал зубами и нетерпеливо притопывал сапогами, весь открытый, как на ладони, незамысловатый, словно инструкция по пользованию граблями, ни малейшего внимания не обращая на ливень, уже вымочивший жесткие кудри. Оружия, кроме тесака на поясе, Мазур при нем не засек.

Один из сидевших в машине уже распахнул боковую дверцу, готовясь вылезти под дождь.

В голове молниеносно сменяли друг друга варианты. Можно и сыграть бирюка, выпроводить, но поди угадай, что и кому они ляпнут по дороге? Вдруг из одной-единственной обмолвочки кто-то моментально и сообразит, что паромщик с женой – н е т е? Если бы они направлялись в тайгу, другое дело...

– Ну, пошли, – сказал Мазур, приняв решение. – Гость в дом – бог в дом...

Гена обернулся к машине, лихо свистнул в два пальца, словно она стояла в километре, а не впритык:

– Ар-рлы, залетай!

Из машины полезли такие же, в прожженных искрами энцефалитках и защитных телогрейках, последним выпрыгнул шофер. Вместе с Геной – шестеро. Ножи еще у двух, но больше никакого оружия. Во всяком случае, у тех, что в энцефалитках. Вытащили куски мяса, зеленые фляжки... Все поголовно смотрели на Мазура, как на незнакомого, ни тени недоумения. Может, это и к лучшему? Посидеть часов несколько, и гости славно создадут ему алиби на случай визита кого-то непредвиденного. Не может быть, чтобы ребята Прохора не предусмотрели варианта, при котором Федору с женой придется долгонько ублажать д и ч и н у щирым гостеприимством, а уж потом, когда бдительность притупится окончательно, можно и тюкнуть по темечку... Должны были предусмотреть. До темноты могут и подождать. Но потом...

Он чуть развел руки, загораживая дорогу веселой кучке:

– Да, мужики, тут такое дело... Я тут с женой немного поцапался, так что она малость узду грызет, не обращайте внимания...

Его похлопали по плечу и с хохотом заверили, что все это донельзя знакомо. В конуре надрывался пес. Шагая позади всех, Мазур зорко следил, как они держатся, – нет, ни намека на профессиональную попытку непринужденно якобы окружить его, блокировать, а ведь лучшего варианта, чем взять во дворе, и не придумаешь, Ольгу потом можно повязать без особого труда, Прохор-то прекрасно знает, что их только двое... Так что десантники настоящие.

Ему было немного неловко – из-за того, как приходится использовать этих парней без их ведома. Но речь идет о своей шкуре, так что укоры совести придется перетерпеть.

Сейчас лесные пожарные служили великолепным средством запутать дело – в случае, если бы Мазура притянули к ответу ни о чем не подозревающие власти. Через полчасика в доме будет полно и их отпечатков тоже. Дополнительные подозреваемые, целая куча. Мазур не сможет доказать, что в момент убийства находился верст за сто отсюда, но и десантнички не смогут. На пушке, из которой положили Федора, отпечатки пальцев Нины, пистолет почивает под ведром, тут все чисто. Доказать, что шею Нине сломал Мазур, практически невозможно. Не отвертеться от того факта, что они с Ольгой в доме б ы л и, – ну и что? Подозреваемых теперь не двое, а целых восемь... Дойдет дело до пристрастного следствия, пожарнички будут твердить чистую правду: что появились в доме, когда хозяева были уже убиты, но то же самое могут твердить и Мазур с Ольгой. А еще – что у них совершенно не было мотивов для столь зверского убийства. И в самом деле, зачем законопослушному и положительному офицеру, заработавшему кучу орденов на секретной службе во благо государства, вдруг убивать мирного паромщика и его жену, скажите на милость? Откуда они могли знать, что те – частные сыскари из Шантарска? В общем, все пройдет как по маслу, родимая контора вступится, вот только надо добраться до мест, где можно безоговорочно рассчитывать на ее поддержку, а ближайшее такое место – Шантарск... Или уголок, откуда можно установить связь, а такого уголка что-то не видно пока...

– Нин! – бодро позвал Мазур. – Давай гостей принимать, хватит дуться!

Одновременно вспомнил, что комната с рацией, где все еще валяется посредине Нина – самая дальняя. Туда не полезут... пока трезвые. Пьяный куда угодно может забрести. И в баньку тоже. Может, выйти и замкнуть ее? Нет, вызовет подозрения – с чего бы вдруг замок на бане? Только бы не вздумали на ночлег напрашиваться, с них станется...

Ольга держалась чуть скованно, но ее вид вполне вписывался в преподнесенную Мазуром легенду. Мясо моментально порезали и разместили на двух сковородках. Мазуру с Ольгой приходилось проявлять максимум непринужденности, наугад распахивая дверцы буфета и шкафчика, не показывая вида, что содержимое ящиков для них – полная загадка.

Но все мелкие промахи сходили с рук, поскольку незваные гости ничего не подозревали. Они торопились разлить по первой, только и всего. И все равно Мазур мимоходом ввернул, что от него только что уехали пижманские знакомые, – нужно же было как-то замотивировать четыре тарелки на столе. Мульку эту пропустили мимо ушей, возясь с рюмками и откровенно пялясь на Ольгу.