ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПИРАТСКИЙ КОРАБЛЬ 5 страница

Теперь группа шла по самой вершине.

Ветер, скользивший острой бритвой по лысой макушке горы, встретил их такими сильными порывами, что они с трудом удерживались на ногах. Первым запросил пощады Ванерек. Продрогнув до костей, он напоминал, что привык к жарким странам и, определив наименее продуваемый ветром склон, укрылся за выступом скалы. Вскоре к нему присоединился Ролан д'Урвилль, крепко держа руками свою шляпу. Отец Эразм Бор с развевающейся бородой, задержавшись на ветру ровно столько времени, сколько нужно было для прочтения молитвы, также перешел в укрытие вместе с матросами Ванерека.

Лишь Энрико Энци, из личной охраны Пейрака, стоически оставался рядом с ним. Лицо его было желтым, как айва, голова была повязана тюрбаном, а сам он носил арабский бурнус по тогдашней мальтийской моде.

— Иди, спрячься ты тоже, — приказал ему граф.

Чуть прогнув спину под непрерывным ветром, он продолжал стоять один на вершине горы, не отводя взора от расстилавшейся перед ним панорамы.

Прекрасны и грандиозны были заплетенные в сложные иероглифы земля и вода этого края, просыпавшегося к новому дню во всей своей силе, с неисчерпаемым запасом редких зрелищ.

Повсюду море наступало на землю, а земля отражала его натиск, выдвинув вперед полуострова и мысы, разбивающие зыбкую толщу волн. На муаровой поверхности воды сверху были хорошо различимы мягкие, нежные сатиновые полоски, — темные короны елей на одних островах, золотисто-зеленая пелена весенних березовых рощ на других.

А вон и розовое дно бухты, окруженное венцом светло-красных скал, выросших из осадочных пород железнорудного песчаника, ставшего почти фиолетовым в тех местах, где в древние времена его сжимали огромные ледники. В более поздних отложениях речных морен здесь не раз обнаруживали тысячелетние останки покрытых шерстью слонов с бивнями в форме охотничьих рогов. Всюду отполированный гигантскими льдами гранит, отвесные фалезы, живые раны скальных провалов, отраженные в воде глубоких рейдов.

Залитые морем бухты, острова, устья рек с пресно-соленой водой, доступные только при отливе, где так часты туманы и бури, косы с резвящимися тюленями, тянущиеся вдоль рек леса, кишащие пушным зверем, водопои, где можно встретить черного медведя, вереницы индейцев, несущих пушнину навстречу кораблям. Глубоко врезавшийся в сушу Французский залив, похожий на Средиземное море и почти сравнимый с ним по числу пиратов и торговых гостей, иногда столь же синий и всегда более рыбный и более девственный в своих берегах с их розовыми, белыми, голубоватыми, а изредка и малиново-красными косами, вся эта пустыня, весь этот рай, колдовской котел, который постепенно сужается в темное ущелье туманов, и, наконец, уже вдали от шума прибоя, болота Чайгектоу — самый конец залива — где четверо братьев Дефур, красотка Марселина и ее десять детей, Гонтран Ле-Жен, зять старого Никола Париса и еще несколько человек по колено в грязи добывают каменный уголь, несут его в плетеных корзинах на побережье и продают тем, кто даст большую цену, а затем возвращаются домой, где местный священник отец Жан Русс не скупится на проклятия в адрес этих нечестивцев и дикарей. Крохотная частица Америки, каким гигантским виделся этот край жалким людишкам, захотевшим стать здесь на якорь, край новый, но у которого уже была своя история, история жестокая, неведомая чужим, растекшаяся по просторам и безднам потерянных горизонтов, полная печали и страданий note 7…Теперь Жоффрей де Пейрак смотрел в сторону маленькой овальной бухты, где он оставил в укрытии свою шебеку, которая отсюда, с горы, выглядела совсем крошечной.

Это судно с острым носом и стройным корпусом было выстроено по его чертежам в Киттери, в Новой Англии. Расположенный на реке Пистакуата Киттери был одним из старейших морских городов штата Массачусетс и славился своими судостроительными верфями. Что осталось от них после индейцев? Может быть, только пепел? Вновь вспыхнувшая война грозила неисчислимыми последствиями буквально для всех.

К вершинам поднимались стаи громко кричавших птиц. Они предупреждали о появлении одного из властителей здешних мест — тумана…

Жоффрей де Пейрак сложил подзорную трубу и присоединился к своим товарищам, которые, уткнувшись носами в воротники, терпеливо пережидали ненастье.

Завернувшись в широкий плащ, он сел рядом с ними. Дикий ветер трепал цветные перья на их шляпах.

Но вот внезапно и бесшумно их окутали лохматые языки тумана, поднимавшегося по розовым склонам горы. Его могучее дыхание остановило ветер и вынудило его ретироваться, и на какое-то время наступило спокойствие. Белые силуэты одиноких людей как бы воспарили на облаке над слепым исчезнувшим миром.

— Итак, господин д'Урвилль, вы, кажется, намерены подать в отставку с поста губернатора Голдсборо? — спросил Пейрак.

Нормандский дворянин покраснел, затем побледнел и посмотрел на графа, как на человека, обладающего опасной способностью читать самые сокровенные чужие мысли. По правде сказать, в прозорливости де Пейрака на этот раз не было ничего необыкновенного. Несколько дней тому назад он видел, как губернатор хватался за голову, не зная, как справиться с трудностями своего положения.

— В Голдсборо собралось слишком много народа, — воскликнул он.

И в самом деле, было весьма нелегко все время оставаться на высоте положения среди множества гугенотов, рудокопов, пиратов, матросов всех национальностей Как было хорошо в доброе старое время, когда он, по существу почти единственный хозяин этого глухого края, вел прибыльную торговлю кожей и мехами с индейцами и редкими кораблями, которые отваживались заходить в необустроенный и труднодоступный местный порт.

Теперь Голдсборо стал ярмаркой всего континента, и он, д'Урвилль, нормандский дворянин с мыса Котентен, не успевал даже уделять должного внимания своей жене, красавице-индианке, дочери Абенаки-Каку, вождя местных индейцев. Не оставалось у него времени и на то, чтобы под предлогом визита к какому-нибудь далекому соседу, французу или англичанину, немного пошалить на бурных волнах океана.

— Монсеньор, — продолжал между тем губернатор, — не думайте, ради бога, что я не хочу больше служить вам. Я всегда буду оставаться под вашим началом, отдавать вам все свои способности, не давать спуску вашим врагам, защищать пушечными ядрами и даже шпагой ваши владения, принимать под свою команду ваших солдат и матросов. Но должен откровенно признаться, что мне не по силам совладать с ситуацией, когда в дело вступают одновременно святые, демоны и священное писание. Ваши гугеноты — все они работящие, храбрые, способные, предприимчивые люди, прекрасные купцы, но и не менее замечательные зануды. Благодаря им Голдсборо прославится своей чистотой, но одновременно превратится в такую говорильню, что порядка здесь никогда не будет. Несмотря на ларошельское побоище, они очень тяжело переживают то обстоятельство, что более не являются подданными короля Франции. Но стоит только здесь появиться французу с медалью святой Богородицы на шее, как они тотчас же впадают в ярость и отказывают ему даже в пополнении запаса пресной воды. Эта зима прошла у нас в довольно добром согласии. В непогоду мы проводили много времени в беседах у камина, причем я, как человек мало набожный, — да простит мне святой отец, наш попутчик, — никогда не досаждал им никакими религиозными поучениями. Нам приходилось и отлично сражаться вместе против этого пирата Золотой Бороды. Но как раз потому, что теперь я их знаю слишком хорошо, мне ясно, что мне не достает дипломатического искусства, чтобы поддерживать равновесие между реформатами различных оттенков с обостренными национальными чувствами и всеми этими пиратами.

Жоффрей де Пейрак молчал. Он думал о другом гонимом гугеноте, о своем друге капитане Жазоне, который, плавая с ним в Средиземном море, научился находить общий язык с латинянами. Как превосходно подошла бы ему та роль, от которой отказывается д'Урвилль. Но Жазон ушел в мир иной, равно как и выдающийся арабский ученый, доктор Абд-эль-Медра, который мог бы стать его помощником. Жизнелюбивый, но прозорливый д'Урвилль складывал с себя полномочия отнюдь не из трусости, и даже не из лени, — просто неограниченная свобода, которой он пользовался здесь, привила ему определенный вкус к вольготной жизни.

Будучи младшим в семье, он не получил никакого профессионального образования, если не считать искусства владеть шпагой и ездить верхом. Он даже читал с трудом, полностью отдавая, впрочем, себе отчет во всех своих пробелах. В Америку он бежал после дуэли со смертельным исходом, спасая свою голову от законов, введенных кардиналом Ришелье. Это было вынужденное решение, так как он не представлял своей жизни без таверн и игорных притонов Парижа. К счастью, он был сыном полуострова Котентен, этого «улиткового рожка Франции», дерзко устремляющего свой моллюсковый взгляд на Англию, этого «почти острова», столь одинокого в дикости своих берегов, рощ и ланд.

Д'Урвилль вырос в старом замке, расположенном на самом краю мыса Ла Аг, и он любил и понимал свою кормилицу — море. Конечно, он мог бы вполне успешно командовать маленьким флотом Голдсборо, каждый год пополнявшимся новыми кораблями, но Жоффрей де Пейрак понимал необходимость освободить его от груза дел, грозивших превысить его компетенцию.

— А вы, господин Ванерек, поскольку вы устали от испанской авантюры, не соблазнят ли вас лавры вице-короля наших широт?

— Может быть… Но только, когда меня поставят на деревянный протез. В этом случае я предпочел бы этот пост торговле репой и кокосовыми орехами не далее острова Черепахи… Но если отбросить шутки в сторону, беда в том, что у меня в сундуках мало добра. А ведь быть богатым просто необходимо, чтобы импонировать местным авантюристам и нечестивым реформатам, которые уже шокированы моей Инее. Вы видели Инее?

— Видел.

— Разве она не восхитительна?

— Восхитительна.

— Как вы понимаете, я пока еще не могу отказаться от этого прелестного создания. Но на будущее ваше предложение мне кажется весьма привлекательным… Возьмите Моргана, этого величайшего пирата и грабителя нашего времени, который теперь является губернатором Ямайки. Уверяю вас, с порядком он не шутит и даже самые знатные дворяне снимают перед ним шляпу… Я чувствую в себе такую же закваску. Вы знаете, я не так глуп, как это может показаться.

— Поэтому я и делаю вам с полным доверием свое предложение.

— Вы оказываете мне большую честь, мой дорогой граф, но лучше повременить, пока я все еще ощущаю себя юношей, который повзрослел, но не истратил избытка сил.

 

Глава 17

 

Туман отступал.

Поднявшись на ноги, Жоффрей де Пейрак возвратился на площадку вершины.

— Вы, наверное, ищете и надеетесь обнаружить в какой-нибудь нише Золотую Бороду? — спросил д'Урвилль.

— Может быть!

Что же он действительно искал и надеялся обнаружить в лабиринте воды и деревьев, расстилавшемся внизу? Подъем на эту смотровую площадку был подсказан ему не столько логикой, сколько каким-то чутьем охотничьей собаки.

Человек в лохмотьях, тот самый, которому он дал розовый жемчуг по пути в Кеннебек. Человек, который солгал ему. Был ли он просто сообщником Золотой Бороды?.. А загадочный корабль? Не принадлежал ли он этому же пирату? И почему уже во второй раз пытаются ввести его в заблуждение относительно участи Анжелики?

Были ли случайными эти «ошибки»?.. Он не верил этому. Уж очень редко бывает на море, чтобы известие, передаваемое из уст в уста, оказывалось недостоверным. Ведь это совершенно несовместимо с солидарностью, душой, надеждами моряков.

Кто же прибегнул, и не один раз, к такому непредвиденному обману? Какая новая опасность таилась за ним?..

Последний порыв ветра, как на крыльях, пронесся над бухтой до самой линии горизонта. Как на крыльях, парила теперь над морем молочно-белая синева неба, подобного звонкой перламутровой раковине.

Но на вершине ветер вновь задул с прежней силой, и де Пейраку пришлось преодолеть немалое сопротивление, прежде чем шаг за шагом он добрался до края площадки и лег на камень.

Приставив к глазу подзорную трубу, он начал тщательно, точка за точкой, разглядывать россыпь островов.

Вот в окуляре появились корабль на якоре, затем барка, потом целая флотилия индейских лодок в проливе и, наконец, две рыбачьи лодки на песчаной отмели маленького острова.

Рыбаки готовились коптить треску, уже дымились костры, разведенные под жаровнями и решетками.

Острые выступы гранита больно резали ему грудь, и эта боль постепенно переходила в чувство страдания, подавленности.

Удастся ли ему обнаружить то, ради чего он поднялся в это царство ветра на лысой вершине горы?.. Между тем, на западе, в разливах тумана, начали возникать контуры Синих гор, давших свое имя прилегающей бухте.

Может быть, где-то там находилась в опасности Анжелика…

— Анжелика! Анжелика! Жизнь моя!

Припав к сухому камню, он звал ее в таком порыве, которому было под силу преодолеть любые расстояния. Он вдруг ощутил ее как нечто далекое и безликое, но полное теплоты, неистребимой жизнестойкости, неотразимой, уникальной красоты.

— Анжелика! Анжелика! Жизнь моя! Хлесткий ветер зло свистел ему в уши:

«Он разлучит вас! Вот увидите! Вот увидите!» Это было предсказание Пон-Бриана, человека, заплатившего своей жизнью за то, что он пожелал Анжелику, это были его слова: «Он вас разлучит… Вот увидите!».

Он почувствовал прилив острой тревоги, машинально прижал руку к сердцу, но тут же спохватился:

— Чего я боюсь?.. Завтра, самое позднее послезавтра, она будет здесь. Анжелика — уже совсем не та хрупкая, неопытная, молодая женщина, какой была когда-то. Она не раз доказывала мне, что жизнь не может выбить ее из седла. Ей под силу любые испытания. Вот и совсем недавно ей удалось избежать — одному Богу известно как — этой непонятной засады в Брансуик-Фолсе… Да, она из породы неукротимых, из породы воинов и рыцарей! Можно сказать, что опасность делает ее сильнее, удачливее, прозорливее… И еще прекраснее… Как бы усиливая ее невероятную жизнестойкость… Анжелика! Анжелика!.. Мы пройдем через все, не так ли, родная моя? Пройдем оба… Где бы ты ни была, я знаю, что ты найдешь меня…

Он вздрогнул. Над кущей зарослей одного острова взгляд его обнаружил необычный предмет. Это был оранжевый вымпел на мачте корабля, корпус которого был закрыт деревьями. Застыв, как заметивший добычу охотник, он долго и внимательно разглядывал это место в подзорную трубу, затем встал и в раздумье зашагал к своим спутникам.

Он нашел то, зачем пришел на вершину горы Мон-Дезер.

 

Глава 18

 

— Монсеньор, монсеньор!

Он услышал это обращение с французской рыболовной лодки, которая шла по ветру в нескольких кабельтовых от шебеки графа де Пейрака в момент, когда он огибал мыс Шоодикка.

На баке стоял Жан Ле Куеннек, которого он послал из Пофама на поиски Анжелики.

Вскоре оба судна бросили якорь у причалов Голдсборо, и граф поспешил навстречу бретонцу.

— Рассказывай и побыстрее!

На лице Жана не было обычного радостного выражения, и Жоффрей де Пейрак ощутил в груди холодок страха.

— Ты смог добраться до госпожи графини? Почему она не с тобой? Вы встретили «Ларошельца»?

Бедный Жан стоял с опущенной головой. Нет, он не встречал «Ларошельца», да, ему удалось добраться до госпожи графини. Пройдя весь район Андроскоггина, разграбленный и испепеленный индейцами, он нашел ее в бухте Каско.

— Мне известно все это… Нам сообщил об этом Кантор, после чего он отправился за ними.

— Увы, он уже опоздал, — грустно сказал Жан. — Кантор никого там не найдет. Золотая Борода захватил мадам де Пейрак в заложницы.

Чтобы смягчить эффект этой трагической новости, Жан уточнил, что, по его мнению, госпожа графиня не подвергалась опасности. Она умела постоять за себя, а пират держал в узде свой экипаж. Полностью сохранив хладнокровие, она помогла ему вовремя убежать, чтобы он смог доложить графу обо всем, что с ней произошло.

Затем он рассказал, каким образом ему удалось бежать.

— К счастью, они не преследовали меня. Целый день я шел вдоль берега моря. К вечеру я наткнулся в маленьком заливчике на эту французскую рыбацкую лодку, причалившую к берегу, чтобы запастись пресной водой. Рыбаки согласились взять меня на борт и даже изменить свой курс, чтобы побыстрее доставить меня сюда.

Побледнев, Жоффрей де Пейрак сжал кулаки:

— Опять этот бандит Золотая Борода… Я буду преследовать его, пока не придет его смертный час! В прошлом месяце он захватил командира моих наемников, а теперь мою жену!.. Какая дерзость!

Он с беспокойством думал о Ле Галле и Канторе, которые, скорее всего, вышли к месту встречи, когда там никого уже не было, или, что гораздо хуже, могли натолкнуться там на морских разбойников. Обнаружив, что мать его попала в их руки, Кантор может не выдержать и вступить в преждевременную схватку с пиратами. Впрочем, нет, его сын знал подлинную цену осторожности! На Средиземном море он постиг все хитрости корсарской жизни. Он должен ограничиться тем, что установит тщательное наблюдение за кораблем Золотой Бороды и постарается обо всем известить отца.

Увы, на подготовку «Голдсборо» к погоне и бою должно было уйти не менее двух дней. Если работать всю ночь напролет, может быть, удастся завтра вечером вывести в море и шебеку, усилив ее двумя пушками, и корабль Ванерека. Надежда была на то, что увидев эти силы, пират устрашится и пойдет на переговоры.

Жоффрей де Пейрак снова обратился к бретонцу:

— Я чувствую, что ты не осмеливаешься сказать мне все… Что ты скрываешь от меня?

Его горящий взгляд впился в перепуганные глаза Жана, который продолжал отрицательно качать головой.

— Нет.., монсеньор, клянусь вам… Клянусь пресвятой Богородицей и святой Анной… Я сказал вам все… Почему вы думаете, что я что-то скрываю?

— Но что-то с ней все же случилось?.. Она ранена?.. Больна?.. Говори!

— Нет, монсеньор, я бы не мог скрыть от вас такой беды… Мадам де Пейрак совершенно здорова… Она оказывает помощь всем другим… Она осталась там как раз для того, чтобы помочь больным и раненым… Она даже зашила брюхо одного из этих сабуинов, того, который продал ее…

— Об этом тоже мне известно… — проницательный взгляд Пейрака не отрывался от честного лица матроса, который за зиму стал для него не просто соратником, но и другом. Он не дрогнул ни перед ирокезами, ни перед надвигавшимся голодом. А вот сейчас Жан весь дрожал. Пейрак обнял за плечи молодого человека.

— Что с тобой?..

Жану казалось, что он вот-вот разрыдается, как ребенок. Он опустил голову еще ниже.

— Я так долго шел, — пробормотал он. — Мне было так трудно не попасться в руки поднявшихся на войну дикарей.

— Это правда… Пойди отдохни. Чуть ниже форта есть маленькая таверна. Хозяйка мадам Каррер и ее дочери вкусно готовят, а сегодня из Европы им доставили вино из Бордо. Подкрепи свои силы и приготовься выступить со мной уже завтра, если погода будет благоприятствовать нам.

Граф де Пейрак и Ролан д'Урвилль собрали в зале совета Маниго, Берна, пастора Бокера — главных должностных лиц гугенотской общины. Кроме того, они пригласили на совет Ванерека и его помощника, а также капитана «Голдсборо» Эриксона и отца Бора.

Неотлучный телохранитель Хуан Альварес с суровым видом встал за графом.

Жоффрей де Пейрак кратко рассказал присутствующим о последних событиях. В связи с тем, что его супруга, графиня де Пейрак попала в руки противника, необходимо проявлять крайнюю осмотрительность. Нравы корсаров дворянского происхождения были хорошо им известны по опыту карибских островов и мадам де Пейрак могла не опасаться плохого обращения, пока выступала в роли заложницы. Жиль Ванерек согласился с этим мнением графа. Дамы из дворянских семей, будь то испанки, француженки или португалки, не имели оснований жаловаться на своих тюремщиков по поводу условий, в которых они вынуждены были дожидаться свободы в обмен на щедрый выкуп. Поговаривали даже, что некоторые пленницы, оказавшись во власти флибустьеров с приятной внешностью, не слишком торопились на волю. Но было известно и другое. Некоторые пираты, озверев от преследования, особенно, когда им угрожало неравное сражение или кораблекрушение, и не оставалось никакой надежды получить выкуп, жестоко расправлялись с заложниками.

Надо было предусмотреть также, что после ухода кораблей Голдсборо, в случае нападения, сможет обороняться лишь на суше. Поэтому до отплытия надо было подготовить все вооружение, пополнить боеприпасы.

Пока они обсуждали эти вопросы, в приоткрытую дверь просунулась голова часового-испанца в черном стальном шлеме, который прокричал испуганным голосом:

— Ваше превосходительство, вас здесь спрашивают!

— Кто это?

— Какой-то человек.

— Пусть войдет.

В дверях появился ладно скроенный, заросший бородой человек в одних рваных и мокрых матросских штанах.

— Курт Риц! — воскликнул Пейрак.

Он сразу узнал второго заложника Золотой Бороды, вербовщика-швейцарца, которого он нанял к себе на службу во время поездки в Мериленд. Жители Голдсборо также узнали его, потому что в мае он высадился в порту с группой солдат, завербованных в качестве наемников графа де Пейрака. Пока наемники готовились к походу в глубь континента, люди Золотой Бороды напали на них под покровом темноты из засады, устроенной на островах. Произошло это незадолго до решающего сражения, вынудившего пирата обратиться в бегство. В Голдсборо опасались, что Курту Риду пришлось поплатиться жизнью за это поражение Золотой Бороды. Но вот он стоял теперь перед всеми, живой и невредимый, хотя и выглядел очень усталым.

Пейрак сердечно обнял его за плечи:

— Gruss Gott! Wie geht es Ihnen, lieber Негг? note 8Я волновался за вас.

— Мне все же удалось бежать с этого проклятого корабля, провести этого чертова пирата, монсеньор.

— Когда это случилось?

— Почти три дня назад.

— Три дня, — задумчиво повторил Пейрак. — Не стоял ли тогда корабль Золотой Бороды в северной части бухты Каско, у мыса Макуа?

— Вы ясновидящий, господин граф!.. Именно там я услышал это название в разговоре между матросами корабля… Мы бросили якорь на рассвете… Экипаж сошел на берег, весь день шла какая-то суета… К вечеру я заметил, что каморка, в которой меня держали, плохо закрыта. Юнга, принесший мне еду, забыл задвинуть засов. Я дождался глубокой ночи и выскользнул наружу. Я оказался на корме под ютом. Казалось, что на корабле никого нет, на берегу горели огни. Видимо, экипаж решит отпраздновать свою удачу. Ночь была безлунной. Забравшись на ют, я постепенно продвинулся к кают-компании, там прыгнул в воду и доплыл до ближайшего островка. Убедившись, что на корабле не объявлена тревога, я определил следующий островок по направлению к суше и поплыл дальше, хотя не такой уж я хороший пловец. На берег я ступил к восходу солнца. В западной стороне я увидел беженцев-англичан, но решил не подходить к ним, а направился на восток и спрятался среди скал. Днем наблюдал за каноэ индейцев-тарратинов, себаго и эчеминов, которые шли на север. На поясах у них висели скальпы. Помахав им рукой, я показал на крест, который ношу на шее. Мы, жители Верховьев Роны, католики. Они взяли меня с собой и высадили где-то в устье реки Пенобскот. Дальше я шел и днем и ночью. Чтобы не обходить фиорды по берегу, пересек вплавь несколько морских рукавов. Не раз меня чуть не унесло течениями и приливом… И вот я здесь.

— Gott sei dank! note 9— воскликнул Пейрак. — Господин Берн, нет ли у нас поблизости фляжки с добрым вином, способным влить бодрость в представителя лесных кантонов Швейцарии, самого великого пловца в соленой воде этой страны?

— С удовольствием.

Взяв с маленького столика флягу с бордосским вином, мэтр Берн наполнил им большую оловянную кружку.

Швейцарец залпом осушил ее. После соленой морской воды он испытывал страшную жажду, но и желудок его был пуст, и поэтому крепкое вино сразу ударило ему в голову, а лицо налилось кровью.

— Уф! Es schmekt prima. Ein feiner Wein! note 10Меня так заболтало волнами, что закружилась голова.

— Вам повезло, — сказал кто-то. — В период равноденствия здесь всегда бывают бури, но на этот раз они прошли стороной.

Швейцарец налил себе вторую порцию, после которой стал совсем молодцом.

— А вы сохранили мою славную алебарду? — спросил он. — Ведь я был без нее, когда эти дьяволы напали на меня в скалах.

— Она там, на своем месте, — ответил ему Маниго, указывая на оборудованные в стене козлы с копьями различной длины. Самое длинное, украшенное прекрасной чеканкой, принадлежало швейцарцу. Под изящной стальной шишкой, надетой на конец копья, скрывалось грозное оружие: крюк, которым можно было поддеть и потащить противника, отточенное лезвие, как бритвой срезающее голову, тонкое острие для укола в живот и сердце.

Курт Риц, вернув себе любимую алебарду, радостно вздохнул.

— Наконец-то ты со мной! Сколько же мучительных недель я провел на этом корабле, грызя себе кулаки… А что с моими людьми?

— Они в форте Вапассу.

Глядя на него, все думали о том, что он бежал в тот самый день, когда Анжелика де Пейрак была захвачена Золотой Бородой. Знал ли он об этом? Видел ли он супругу графа? Какое-то неясное предчувствие удерживало и их, и самого Пейрака, от вопросов.

— Плохо ли с вами обращались? — спросил Пейрак не без некоторого колебания.

— Отнюдь нет! Золотая Борода не негодяй и, к тому же, он добрый христианин. Каждый вечер и каждое утро его матросы собираются на палубе для молитвы. Но, господин граф, он хочет вашей смерти. Он говорит, что ему принадлежат все территории района Мэн, которыми вы владеете, и что он прибыл сюда со своими людьми основать колонию… Ему было обещано, что женщины Голдсборо отписаны в его распоряжение и достанутся ему и его людям.

— Какая наглость! — завопил Маниго, подпрыгнув на стуле.

— Встретив неожиданное сопротивление, он сначала решил использовать меня как заложника для вступления в переговоры. Но после того, как вы разгромили его десант, он ретировался в бухту Каско, чтобы подлатать свой корабль. Однако, он упрям, как осел, и обязательно вернется сюда.

Еще раз приложившись к кружке с вином, швейцарец впал в полную эйфорию.

— О, я мог бы многое рассказать вам о Золотой Бороде. Мне довелось говорить и с его матросами, и с ним самим. Человек он крутой, но, безусловно, честный… На расстоянии он внушает страх, однако, намерения его прямы… Но дело в том, что в этой истории замешана женщина… Его любовница… Они встретились в Макуа. Видимо, она все и подстроила… Лихая баба, ничего не скажешь. Одна из тех, кто при вас все подсчитает, подскажет вам, как получить хороший барыш, наполнит добром сундуки и снова отправит вас воевать за новые трофеи. А вы будете рады стараться… Правда, эти шлюшки умеют и отблагодарить мужчину. Красивы, как Венеры, хорошо соображают. Если кто и не захочет рисковать ради них своей головой, то, значит, он не любит ни жизни, ни любви… Любовница Золотой Бороды — женщина как раз такой закваски… Красотка, каких мало… Когда она поднималась на борт, весь экипаж буквально затрясло. Она француженка. Ждала его на косе Макуа. Глаза у нее, как родниковая вода, волосы, как луч солнца… В ту ночь именно она помогла мне бежать. Днем Золотая Борода распорядился выдать матросам по три кружки рома, чтобы отпраздновать событие… Сам же он…

Курт Риц запрокинул голову назад и беззвучно засмеялся. Затем он опрокинул в горло еще одну кружку вина и продолжил свой рассказ:

— Так вот… Кто бы мог подумать… Он обезумел от любви… Сквозь щели моей каморки я видел, как он вел ее на корму корабля. Он держал ее за руку и смотрел, неотрывно смотрел ей в лицо.

Хмель все сильнее ударял ему в голову, и он разглагольствовал, не замечая их молчания, не видя, что они застыли, как свечи, в неясном свете, что никто не улыбается, что лица их окаменели.

Раздался отрывистый голос графа:

— Имя этой женщины?

Голос графа прозвучал, как из ваты, глухо и отдаленно. Все присутствующие готовы были провалиться сквозь землю. Курт Риц тряхнул головой.

— Не знаю! Знаю только, что она француженка… И красавица, это точно! И еще, что Золотая Борода прилип к ней всей кожей насмерть…Я ВИДЕЛ ИХ… Ночью в кают-компании, через окошко кормовой башни… Окошко было открыто… Я уже был на корме и рискнул заглянуть… На столе стояла свеча и освещала их… Голая женщина в объятиях Золотой Бороды… Тело богини… Волосы до плеч… На солнце она казалась блондинкой, но тут я увидел, что волосы ее были как из лунного света… Россыпь бледного золота… Волосы феи… В этой женщине есть нечто такое, чего нет ни у одной другой… Что-то.., сказочное… Понятно, почему пират потерял голову… Я не решился прыгнуть в воду оттуда, испугался приоткрытого окна. Некоторые люди сохраняют чуткий слух даже в момент любви… А Золотая Борода — это такой командир, который всегда начеку… Поэтому я выждал немного еще…

Он все говорил и говорил. Опьянев, он не замечал гнетущей тишины, не ощущал ничего тревожного в том, что ему давали все сказать, описывать подробности любовной сцены.

— Откуда же она, эта женщина?

— Понятия не имею. В общем, они встретились… Ее имя… Погодите, кажется, вспоминаю. Я слышал, слышал, как лаская ее, он говорил: «Анжелика! Анжелика!». Ей подходит это имя…

Наступило зловещее молчание.

И тут алебарда выпала из рук Курта Рица, а сам он, немного протрезвев, отшатнулся назад и прислонился к стене. Лицо его побледнело, выпученные глаза в панике уставились на Пейрака.