Степень изученности темы. Первый этап – XVIII-нач. XX в.

Андреев Сергей Иванович. Юго-восточное Рязанское пограничье в XII - XV вв. : Дис. ... канд. ист. наук : 07.00.02 Тамбов, 2005 401 с. РГБ ОД, 61:06-7/105.

Введение. Глава I. Письменные и другие источники о заселении юго-восточного Рязанского пограничья в XII-XV вв. 49 1. Летописи и другие письменные источники 49 2. Историческая топонимика 75 3. Фольклор 81 4. Археологические источники 84 Глава II. Территория юго-восточного Рязанского пограничья и ее освоение в XII - первой половине XIII вв 94 1. Среднецнинская мордва в XII - первой половине XIII вв. 94 2. Половцы на юго-восточном пограничье в XI-XIII вв. 158 3. Древнерусское население юго-восточного пограничья Рязанского княжества в XII - первой половине XIII вв. 166 4. Проблема буртасов на юго-восточном пограничье 210 Глава III. Юго-восточная пограничье во второй половине XIII-XV вв. 223 1. Дальнейшее освоение древнерусским населением территории юго-восточного пограничья во второй половине XIII-XV вв. 223 2. Проблема определения Онузы 241 3. Червленый Яр в XIII-XV вв 250 4. Кочевники на юго-восточном пограничье во второй половине XIII-XV вв 262 5. Мордовское население на юго-восточной окраине во второй половине XIII - XV вв 277 Заключение 300 Примечания 305 Приложения. 349 Источники и литература. 378

 

Актуальность темы исследования. Одним из главных направлений отечественной исторической науки в настоящее время становится детальное изучение истории отдельных территорий, регионов, окраин. От изучений глобальных процессов, общегосударственных проблем в отечественной историографии необходимо переходить к изучению истории отдельных частей России. Чтобы из отдельных фрагментов цветного стекла смогло сложиться целостное мозаичное панно под названием «История России». И скрупулезное изучение отдельных фрагментов этого панно не позволит ему выйти перекошенным. Особенно это актуально для средневековой истории России.

В изучении общей истории России XII-XV вв. исторической наукой достигнуты большие результаты. Прежде всего, это касается проблем социально-экономического и политического характера, культурного развития территорий, миграционных процессов и др. Во многом успехи исторической науки объясняются результатом комплексного использования данных письменных источников, археологии, вспомогательных исторических дисциплин (сфрагистики, нумизматики, палеографии и др.). Отметим, что исторической наукой лучше изучены крупные древнерусские княжества, в то время как пограничным районам русских княжеств уделяется меньше внимания. К числу последних относится юго-восточное рязанское порубежье, расположенное в верховьях Дона и на Окско-Донской равнине, по которой проходила юго-восточная граница Руси. Исследование этой темы позволит уточнить политическую и этнографическую границы Рязанского княжества и Руси в целом, раскрыть последовательность и динамику освоения древнерусским населением Окско-Донской равнины, его отношения с автохтонным населением и кочевниками степи, а также выявить этнические контакты, уточнить местоположение некоторых известных по древнерусским летописям городов.

Степень изученности темы. Первый этап – XVIII-нач. XX в.

Первым историком, который затрагивал в своих работах некоторые проблемы юго-востока Древней Руси, был В.Н. Татищев. В своем фундаментальном труде, опираясь на многочисленные письменные источники, В.Н. Татищев приводит и некоторые факты из истории Окско-Донской равнины. Касался он и вопросов отношений Рязанцев с половцами, с мордвой, оригинально его сообщение о продвижении хана Бату на Русь и об Онузе, о Воронеже¹. Однако эти вопросы не являлись предметом исследований историка и использовались им в контексте изложения политических событий, происходивших на Руси в описываемое время.

Отдельные упоминания об истории юго-востока Руси встречаются в многотомном сочинении крупнейшего историка первой трети XIX в. Н.М. Карамзина .Однако, как и В.Н. Татищев, Н.М. Карамзин не ставил перед собой задачи целостной оценки истории данного региона, рассматривая его лишь в контексте Российской истории.

Интересные замечания по поводу юго-восточной границы Руси были высказаны в середине XIX в. еще одним видным отечественным историком СМ. Соловьевым, который, в частности, писал, что область Дона долго находилась вне русской исторической сцены, хотя по близости от окских притоков к Верхнему Дону и его притокам владения Рязанские, с одной стороны, и Черниговские - с другой, необходимо должны были захватывать и донскую систему. Дон оставался степной рекой почти до самого XV в.³. Касался он и вопроса об отношениях Руси с мордвой⁴. Онузу СМ. Соловьев считает рекой, одним из притоков реки Суры⁵. «Сташа первое станом на Онузе; в др. списках: Нузле, Онозе, Унузе, Тунузе»⁶.

Относительно границ Руси в XIV в. на юго-востоке и о Червленом Яре СМ. Соловьев писал следующее: «Что касается общих русских границ на юго-востоке, то с большою вероятностью можно предположить, что они совпадали с границами епархии Рязанской и Сарайской, ибо последняя находилась уже в собственных владениях татарских. Этой границею в митрополичьих грамотах определялась река Великая Ворона; из тех же грамот узнаем, что христиане находились в пределе Черленого Яру (реки) и по караулам возле Хопра до Дону».

В середине XIX в. вышла в свет книга Д.И. Иловайского «История Рязанского княжества», в которой историк, в связи с изучением исторической географии Рязанского княжества, касается некоторых вопросов юго-восточного пограничья. В отличие от СМ. Соловьева, Д.И. Иловайский считает, что в XII в. Елец не был единственной территорией в области Дона, освоенной древнерусским населением. На Дону и Воронеже имелись, отмечает он, и другие города и поселения⁸.

О русско-половецких отношениях он писал, что «борьба со степными варварами на рязанской украине продолжалась непрерывно до позднейших времен; летопись по обыкновению упоминает только о столкновениях наиболее значительных». А упоминание в летописи печенежского богатыря расценивается Д.И. Иловайским как присутствие в Степи печенегов.

Оригинальные мысли высказывал Д.И. Иловайский о политической ситуации на южном и юго-восточном пограничье Рязанского княжества в XII в., об отношениях рязанцев и половцев: «Южная часть рязанской украйны была охвачена ими (половцами) с трех сторон; русские города на берегах Дона и поселения на Воронеже, кажется, не мешали варварским ордам иногда раскидывать свои кочевья внутри угла, который образуют эти две реки. Борьба рязанцев с Половцами шла непрерывно до самого появления татар. С половины XII века перевес заметно склоняется на сторону первых; половцам удаются внезапные набеги; но лишь варвары заслышат, что рязанские князья собираются вместе, они немедленно бегут в степи...»¹⁰. Касался историк в своем труде и проблемы локализации Онузы и связанный с ним вопрос о продвижении войск Батыя на Рязань¹¹.

Вопрос о границе Рязанского княжества на юго-востоке также занимал исследователя: «Здесь она (Рязанская колонизация) встречала дикие племена Финнов и Половцев, которые должны были отступать перед высшею ступенью гражданственности, и действительно границы княжества не замедлили далеко раскинуться в эту сторону. На востоке они терялись в Мордовских дебрях. Впрочем, мы имеем несколько данных, чтобы указать на них приблизительно. Во-первых, город Кадом, упоминаемый под 1209 г., можно принять за крайний Рязанский пункт по реке Мокше; во-вторых, при нашествии Батыя говорится, что татары стали на Онозе, а рязанские князья встретили их на границах своих владений и стали на Воронеже. Что берега Воронежа были заселены, на это указывает эпизод о Ярополке Ростиславиче, который после битвы на Колокше искал убежища у здешних жителей. Во второй половине XI и в начале XII вв. все пространство к югу от Прони было занято кочевьями Половцев; но в XII столетии Славянское начало мало-помалу стало оттеснять кочевников далее в степи...»¹ .

По мнению Д.И. Иловайского, на юго-востоке граница Рязанского княжества далеко перешагнула за реку Воронеж и углубилась в степи. В конце XIII и начале XIV вв. она определялась Русскими поселениями, разбросанными по левому берегу Дона с одной стороны и по правому Хопра и Великой Вороны с другой . Восточною границей он считал реку Гусь и левый берег Оки до речки Середней; отсюда шел так называемый Мещерский рубеж к среднему течению Цны, впадающей в Мокшу; далее, судя по смыслу договорной грамоты 1496 г., места по Воронежу составляли крайние Рязанские владения на юго-востоке, нет никакого основания думать, что весь древний Червленый Яр в то время все еще принадлежал к Рязанскому княжеству¹⁴.

Кроме области средней Оки, в состав Рязанского княжества постоянно входили земли по верхнему течению Дона и его притоков, преимущественно с левой стороны. Населенность этих земель была очень бедная; вот почему и географические известия о них чрезвычайно скудны.

Проблемы летописной Онузы касался в своей работе М. Погодин. Он, как СМ. Соловьев и Д.И. Иловайский, считал, что Онуза является не городом, а рекой¹⁶.

Под влиянием трудов ведущих отечественных историков уже в середине

XIX в. появляются первые краеведческие издания: выходят в свет работы и книги С.А. Березнеговского, И.И. Дубасова, В. Феоктистова , А.Н. Норцова, П.Н. Черменского. Важно отметить, что это были первые работы, специально посвященные истории Тамбовского края с эпохи Древней Руси по XIX век включительно.

Большая роль в осмыслении событий тамбовского прошлого принадлежала членам Тамбовской ученой архивной комиссии (ТУАК). Рассматривая локальные исторические события как составную часть общего хода истории страны, тамбовские краеведы пытались выявить закономерности общего и особенного, определить место и роль своего края в многовековой российской истории. Занимаясь исследованием краевой истории на событийном уровне, провинциальные историки пытались раскрыть конкретный механизм деятельности государственного начала. Тамбовские исследователи рассматривали региональную историю как эпизод всемирного исторического процесса²². В исследовании истории заселения края деятели комиссии во многом выступали в роли первопроходцев. Хотя отдельные вопросы данной проблемы поднимались в краевой историографии, их освещение носило фрагментарный и поверхностный характер . Из предшественников ТУАК наиболее существенный вклад в изучение истории освоения территории Тамбовщины внесли С.А. Березнеговский²⁴, В. Феоктистов²⁵, Г.В. Хитров²⁶. Однако их работы не были свободны от недостатков и нуждались в уточнении на основе вновь открывшихся архивных материалов. Среди членов Тамбовской комиссии тему колонизации края наиболее активно разрабатывали И.И. Дубасов²⁷, П.Н. Черменский²⁸, П.А. Дьяконов²⁹, А.Н. Норцов³⁰. Так_? П.Н. Черменский указывал на то, что изучение прошлого Тамбовского края позволит пролить свет на многие не до конца решенные проблемы общерусского звучания: вопрос о колонизации восточной Руси в домонгольский период, содержание и формы борьбы русской государственности с монголо-татарским «игом», вопрос об исчезнувших племенах мещере и буртасах.

В рамках вопроса о заселении тамбовских земель тамбовские историки-архивисты затрагивали проблему истории автохтонного населения — племен финно-угорской группы, придавая изучению этой проблемы немаловажное значение. А.Н. Норцов подчеркивал необходимость изучения истории мещерской народности, занимавшей в прошлом значительную часть края³¹. К числу вопросов, которые предстояло решить в связи с этим, он относил и проблему взаимоотношений мещеры с другими племенами - мордвой, мерью, муромой. Вопрос о происхождении мещеры и буртасов из-за отсутствия упоминаний об этих народностях в ранних летописях не был решен наукой того времени.

Ф.Ф. Чекалин отождествлял мещеру с племенем, известным в арабских источниках под названием буртасы. Он полагал, что, будучи оттесненными во второй половине XI в. в северном направлении половцами, буртасы впоследствии обрусели или отатарились и стали известны под их самоназванием «мещера». Буртасами же их называли кочевые соседи, в том числе и хазары, от которых это название стало известно арабским путешественникам³².

П.Н. Милюков считал, что отождествлять буртасов и мещеру на основании общности территории их расселения нельзя. Он также подвергал сомнению версию об их тюркоязычном происхождении. В буртасах историк видел одно из выделившихся мордовских племен³³.

Большинство исследователей считали буртасов предками мордвы-мокши. Что касается мещеры, то некоторые ученые (например, Б.А. Куфтин) полагали мещеру потомками славян, проникших на территорию, носившую данное название. Тамбовский историк С.А. Березнеговский был убежден, что мещера, слившись с мордвой, оставила следы в виде эрзянского наречия.

Деятели ТУАК И.И. Дубасов, А.Н. Норцов и П.Н. Черменский придерживались наиболее распространенной точки зрения о принадлежности мещеры к финно-угорской группе³⁴.

И.И. Дубасов в своих работах определил территорию расселения мещеры и пути ее продвижения на северо-восток в связи с началом русской колонизации. Исследуя проблему взаимоотношений русского и автохтонного населения, он делал акцент на мирных способах ассимиляции последнего.

Одним из вопросов, который волновал деятелей ТУАК, был вопрос о времени ассимиляции буртасов и мещеры. Во взглядах на него также не существовало единой точки зрения. С.А. Березнеговский полагал, что уже после нашествия Батыя в 1237 г. мещера перестала существовать, частью погибнув, частью смешавшись с мордвой³⁵.

По мнению ВТ. Хитрова, мещера, заселявшая всю северо-восточную часть края с конца XI в., была вытеснена со своих земель мордвой и после покорения Казани и Астрахани смешалась с ней и татарами, а ко времени восстановления епископской кафедры (к середине XVIII в.) окончательно утратила «особость и язык»³⁶.

П.Н. Черменский же считал, что мещера обрусела и сошла с исторической сцены уже к XVI в., а в XVI в. ушла из края на соседние с ним земли мордва³⁷.

И.И. Дубасов, писал, что еще в конце XVII в. в царских грамотах встречаются упоминания мещеры и буртасов, но это уже были, по его словам, жалкие остатки племен, слившиеся с татарами (буртасы) и пришлыми русским людьми³⁸. Таким образом, поднимавшиеся в работах тамбовских историков проблемы истории финно-угорских племен, обитавших на территории края, не получили однозначного решения³⁹.

Из деятелей комиссии, занимавшихся изучением истории колонизации края, наиболее существенный вклад в ее разработку внесли И.И. Дубасов⁴⁰ и П.Н. Черменский⁴¹. Вопрос о времени появления на территории Тамбовского края русских поселенцев вызвал у И.И. Дубасова затруднения ². Тем не менее, историк выделил середину X в. как время «первого опыта государственного объединения «славяноруссов» в Окском бассейне, а XI в. -как период, когда вся территория края была уже «государственно-русская», несмотря на то, что коренного русского населения было мало и обитало оно в Липецком, Елатомском и Кадомском уездах⁴³.

В период феодальных усобиц большая часть края отошла под власть рязанских князей, а его северо-восточные земли — к Муромскому княжеству. К этому же времени И.И. Дубасов относил первые антирусские выступления мордовских и мещерских панков, воспользовавшихся княжескими распрями для достижения собственных целей. Историк полагал, что Тамбовский край был населен русскими гораздо раньше, чем это принято считать. «Его государственно-колонизаторская роль, - писал он, - относится, по крайней мере, к XII веку, т.к. в самом начале XIII века у нас были уже чисто русские города: Липецк и Кадом с пригородами и уездными селами»⁴⁴. На этот счет в региональной историографии существовало две точки зрения. Одни, например В. Феоктистов, считали, что начало русскому населению на Тамбовщине было положено в середине XVI в. с основанием г. Шацка. Другие (С.А. Березнеговский) относили его ко времени до установления монгольского ига. Последнее мнение было ближе к истине и отстаивалось видными дореволюционными историками. Так, М.К. Любавский считал принципиально неверным представление об отсутствии русского населения в диком поле к XIV в. и утверждал, что южные пределы русской оседлости претерпели мало изменения по сравнению с тем, как они оформились еще при половцах. «Черноземные степи, - писал он, - никогда не лишались русского населения, несмотря на господство в них кочевников»⁴⁵. И.И. Дубасов вслед за С.А. Березнеговским также выделял домонгольский период славяно-русской колонизации края, завершение которого относил к 1239 г. -времени завоевания мордовских земель Батыем. Относительно последней даты он расходился с С.А. Березнеговским, указывавшим на 1284 г. После этого непродолжительного этапа, предполагал И.И. Дубасов, русская колонизация в мещерско-мордовской земле надолго ослабела.

Из нерешенных вопросов, относящихся к этому периоду, историк особо остановился на проблеме местонахождения стоянки Мамая накануне похода к верховьям Дона в 1380 г. - Кузьминой Гати. Этот вопрос был поставлен И.И. Дубасовым на VII археологическом съезде в 1887 г. В крае существовало три населенных пункта с названием Кузьмина Гать - на р. Цна под Тамбовом, на р. Воронеж близ Липецка и на реке Красивая Меча, в 20 верстах от Лебедяни. И.И. Дубасов, также как и его предшественник по изучению этого вопроса С.А. Березнеговский, полагал, что упоминаемая в источниках стоянка находилась в Лебедянском уезде. А.Н. Норцов разделял это мнение, аргументировав его тем, что Кузьминой Гати на р. Цне в то время еще не существовало, а воронежская слишком далеко отстояла от Куликова поля⁴⁶. Высказанное И.И. Дубасовым предположение получило поддержку известного историка Д.И. Иловайского. В настоящее время данная точка зрения считается доказанной⁴⁷.

Начало следующего этапа освоения региона И.И. Дубасов связывал со временем правления Ивана IV, застраивавшего мордовские пустоши русскими городами и селами. К этому времени, отмечал историк, мордовские князья уже достаточно сблизились с русскими, ставшими их союзниками в борьбе против татар. В результате увеличения числа русских поселенцев количество мордовских усадьбищ и селищ резко сократилось. Однако вопрос о времени окончательного обрусения края решался И.И. Дубасовым не вполне отчетливо. Так, в одном случае он писал, что «к концу XVI столетия русский элемент уже бесспорно господствовал над всеми местными инородцами» . В другом же случае утверждал, что уже в середине XVI в. «весь наш Тамбовский край значительно обрусел и по своему направлению и этнографическому составу сделался московским краем»⁴ .

И.И. Дубасов выдвинул гипотезу о ранней татарской оседлости края, полагая, что уже в XIII в. здесь существовали татарские вотчины. Он считал, что во время своего похода Батый оставил на Тамбовщине значительную часть своих людей для прикрытия пути, других вынудили к тому болезни⁵⁰. Свое предположение он подтверждал ссылками на летописные источники, сообщавшие о некоем Урлапе, имевшем на территории края многочисленные городища. Не случайно древнейшие в крае жалованные грамоты были получены в темниковских и елатомских землях при Василии III в основном лицами татарского происхождения. Предположение И.И. Дубасова разделял член ТУАК ГЛ. Петерсон, проследивший по отказным книгам XVII-XVIII вв. развитие инородческого землевладения в Керенском уезде. Он также указывал на осевших в Тамбовщине татар из окружения Батыя как на первых местных землевладельцев⁵¹. В числе представителей инородческого землевладения И.И. Дубасов называл и крымских татар, попадавших в край в качестве пленников либо бежавших сюда от междоусобиц. К этой же категории землевладельцев он относил представителей мордовской и мещерской знати, расширявших свои владения в силу родового права или царских пожалований. В основном их земли находились в Кадомском и Шацком уездах по речкам Саватьме, Криуше, Мокше, Ваду. Многие из них основывали новые села и деревни. В числе таковых И.И. Дубасов назвал Аносово, Анаево, Томниково, Ярково, Атюрево и другие, заметив при этом, что владения мордовской знати достигали порой значительных размеров.

Проблеме заселения тамбовских земель посвящен ряд работ П.Н. .Черменского. Историк поставил перед собой задачу восполнить имевшиеся в работах И.И. Дубасова пробелы и представить собственную концепцию колонизационного процесса на Тамбовщине. В более последовательном и систематизированном, чем у его предшественника, виде в его работах представлены основные направления колонизации: правительственная, вольная и монастырская. Задачу правительственной колонизации П.Н. Черменский видел в укреплении южных и юго-восточных рубежей государства, что достигалось двумя способами: путем возведения укрепленных черт с организацией сторожевой и станичной службы и строительства городов с военной целью. Начало русской колонизации он относил к XIII в., разделяя вывод И.И. Дубасова о том, что в этот период главенствующая роль в крае принадлежала татарским землевладельцам, вначале как самостоятельным хозяевам, позднее как состоящим на царской службе.

Рассматривая возведение укрепленных линий на территории края в XVI и XVII вв., он подробно остановился на путях проникновения сюда татар, внеся дополнения к описанию основных степных дорог, составленному Д.И. Багалеем. Указав на Ногайскую орду как главного врага юго-восточной окраины России в XVI в., П.Н. Черменский проследил пути продвижения ногайских татар из прикаспийских и прикубанских степей. Он описал две татарские дороги: от Волги через Царицынский перелаз по направлению к Рязани и Коломне, и от Волги через Самарский перелаз в Козловский уезд на север к Шацку и Кадому или на: запад - в рязанские и ряжские земли. Направление этих дорог и определило первую линию укреплений, восточная часть которой прикрывала окраину от ногайских татар, западная — от крымских. Историк составил подробное описание укрепленной черты, крайним восточным пунктом которой был г. Алатырь на р. Суре, западным -г. Данков. Он также проследил распределение мещерских, шацких и ряжских сторож в результате реорганизации сторожевой службы 1571 г. и определил значение засек близ Шацка и Ряжска, закрепивших за Московским государством территорию по течению рек Сура, Мокша, Цна.

Приступая; к характеристике процесса колонизации мещерских земель, автор указал на две ее разновидности - татарскую и русскую. Как и И.И. Дубасов, он относил начало татарского землевладения в крае к XIII в., а его крупной разновидности - к концу XIV в. При этом П.Н. Черменский подчеркнул, что уже со второй половины XIV в. Москва начинала усиленно раздавать русским и татарским собственникам мещерские земли. Следовательно, можно предположить, что именно к этому времени он относил и начало русской колонизации края. В то же время историк отмечал различие в способах освоения местных земель татарскими и русскими вотчинниками. В то время как первые ограничивались свободным притоком крестьян на их земли, вторые практиковали еще и вывоз их из своих центральных вотчин. Вольная колонизация из центральных регионов представлялась автору вторичной — она шла на уже розданные вотчинникам земли. П.Н; Черменский предпринял попытку определить время и направление колонизации мещерских земель. Проследив по писцовым книгам процесс образования новых селений, он пришел к выводу, что большинство из них возникло в XV-XVI вв. Что касается направления колонизации, то историк предположил, что русское население двигалось по р. Мокше, а затем по ее притокам - Цне и Ваду. Он также поставил вопрос о причинах, по которым некоторые из русских сел носят финно-угорские названия. Эти поселения, по его мнению, возникли на месте урочищ аборигенов (как, к примеру, Шацк и Тамбов - на реках Шаче и Тамбове) или в связи с обрусением местного населения при сохранении прежних названий. Западная часть края - Козловский и Лебедянский уезды - подверглась усиленной колонизации несколько позднее, чем остальные - с середины XVII в. Это обстоятельство П.Н. Черменский объяснял постоянной угрозой татарских набегов вследствие отсутствия здесь естественных преград. Приток населения в этот район стал возможен лишь со строительством Козловского вала во второй половине 30-х годов XVII в.

Проблеме заселения Тамбовщины был посвящен также ряд статей А.Н. Норцова. В них он, в частности, предпринял исследование организации сторожевой службы в крае с 1360 до 1623 года. На основе опубликованных источников и собственных визуальных наблюдений А.Н. Норцов составил описание укрепленных линий - Козловской и Тамбовской.

Ряд статей был написан А.Н. Норцовым по результатам поездки по Темниковскому уезду в 1901 г., призванной положить начало реализации плана комплексного обследования отдельных районов губернии. В этих работах приведены многочисленные сведения об истории заселения северной части Тамбовского края⁵³. А.Н. Норцов разделял мнение С.А. Березнеговского о том, что такие населенные пункты как Елатьма, Темников и Кадом были современны городам Киевской Руси. На основании летописных упоминаний о Кадоме в 1209 г. он считал возможным начинать историю города с XII в.

Считая Кадом древнейшим поселением, А.Н. Норцов был вынужден признать, что достоверных сведений о начальном этапе его истории не сохранилось. После возникновения в XV в. нового города Старый Кадом, по мнению историка, был заселен исключительно татарами. Подобное утверждение основывалось на данных источников, не упоминающих с этого момента о мордовском населении города. Относительно времени основания г. Темникова А.Н. Норцов не сумел привести точных данных. Сведения об основании города одним из татарских темников и последующем занятии его атаманом Темьяном он считал скорее легендарными.

Историю г. Елатьмы затронул в своей статье М.Г. Розанов⁵⁴. В отличие от А.Н. Норцова и большинства других историков, относивших первое упоминание о городе к 1381 г., М.Г. Розанов назвал другую дату - 1426 г. и связал ее с получением вотчинниками Протасовыми гг. Елатьмы и Кадома в кормление. Елатьму он полагал древнейшим после Кадома городом Тамбовской губернии.

Тамбовская комиссия не ограничивала свою деятельность собиранием и изучением письменных источников, но активно включала в круг своих исследований вещественные памятники. Подобный подход к пониманию учеными архивными комиссиями своих задач был обусловлен предписанием Комитета министров от 1884 г. об изучении ими «различных памятников старины» и логически вытекал из того содержания, которое вкладывалось в XIX в. в понятие «археология». В силу расширительной трактовки ее предмета, включавшего изучение различных видов исторических источников, как документальных, так и вещественных, государственные УАК были обречены на комплексное сочетание в своей деятельности функций историко-архивного и историко-археологического обществ. Весьма показательна в этой связи точка зрения А.Н. Норцова, указавшего в одной из своих статей на «родство археологии с архивами и архивной наукой вообще» и как результат - на «кровное родство археологии с архивными комиссиями»⁵⁵.

Ученые архивные комиссии, будучи зачастую единственными в регионах историческими обществами, в полной мере осознавали свою ответственность за сохранность всех категорий памятников. На этом основании их представители отвергли прозвучавшее на частном совещании ГУАК в 1896 г. предложение о разграничении археологической и архивоведческой сфер деятельности и создании в провинции специализированных археологических обществ. При этом деятели комиссий исходили из знания ситуации на местах, в большинстве случаев не страдавших, по их словам, избытком специалистов, искавших «приложения своих сил в отвлеченных научных изысканиях»⁵⁶. В силу этого они полагали нецелесообразным ограничение своей деятельности строго определенными рамками.

Традиционным подходом в оценке истории Тамбовщины характеризуется и историография первых десятилетий XX в., в том числе и после революции 1917 г. Ярким представителем этого времени был М.К. Любавский. По его мнению, в XII - XIII вв. по реке Быстрая Сосна проходила общая граница русских земель, а земли к востоку от этой реки входили в состав Рязанского княжества⁵⁷.

В более поздней своей работе М.К. Любавский писал, что «запустение Донского бассейна, происшедшее после прибытия в южные степи Восточной Европы печенегов и половцев, заставляет думать об отступлении славянского населения ... в бассейн Окский»⁵⁸.

Слабую освоенность древнерусским населением в XIII в. бассейна Дона подчеркивал Ю. Готье. По его мнению, этот регион был заселен радимичами и северянами.

Разноречивые и общие оценки историографии в освещении вопросов, связанных с историей Окско-Донской равнины, объясняются использованием только письменных источников, круг которых был весьма ограничен. Процесс накопления археологических данных по юго-восточному порубежью Руси был крайне медленным. В историко-географических работах середины XIX в. юго-восточная граница Руси определялась по малочисленным сведениям письменных источников весьма расплывчато. Например, по мнению Н.П. Барсова, восточная граница Черниговского княжества включала верховья Дона, бассейн р. Воронеж и доходила даже до рек Хопер и Ворона⁶⁰.

По представлению П.В. Голубовского, юго-восточная граница Руси определялась реками Коломак, Мжа, Северский Донец, Оскол. Рязанские владения выходили в район между Вороной, Хопром и Доном, включая р. Воронеж. Важное значение исследователь придавал рубежу по р. Быстрая Сосна. Но если для определения пограничной линии в бассейне Северского Донца были «реперы» - городища, то использование данных письменных источников XIV в. для установления рязанских владений ХП-ХШ вв, в левобережье Дона привело историка к сильному искажению реальной историко-географической ситуации. Юго-восточная граница, в представлении П.В. Голубовского и В.Г. Ляскоронского, менялась с течением времени, на отдельных участках определенной границы не было. Кроме того, за линией границы проживало славянское население -бродники⁶¹.

Качественно новый подход в исследовании проблемы был связан с подготовкой и проведением XII Археологического съезда в Харькове (1902 г.) и XIII съезда - в Екатеринославе (1905 г.).

Накануне съезда П.С. Уварова и В.Е. Данилевич осмотрели Донецкое городище и провели небольшие разведочные работы на прилегающем к нему селище. В.Е. Данилевич на основе керамики определил культурную принадлежность городища как славянскую. Аналогичная оценка была дана и Хорошевскому городищу. Эти памятники были синхронизированы с двумя городищами и курганным могильником у с. Ницахи. Появляются критерии культурно-хронологического определения древнерусских памятников. Эти критерии уточнялись на съезде во время дискуссии по материалам раскопок Донецкого городища. В.А. Городцов и В.Е. Данилевич атрибутировали этот памятник как древнерусский (славянский) и датировали его XI-XII вв. (В.А. Городцов) или XII-XIII вв. (В.Е. Данилевич)⁶².

В.А. Городцовым была предпринята одна из первых попыток решения вопроса об определении юго-восточной границы Руси на основе археологических раскопок Донецкого городища и Ницахского комплекса. Для XIII археологического съезда им была сформулирована задача выделения археологических признаков юго-восточной границы Руси, проведения раскопок городищ.

Прямое отношение к определению юго-восточной границы Руси -XII-XIII вв. имели исследования по установлению культурно-хронологической принадлежности каменных изваяний, проводившихся прежде всего по инициативе П.С. Уваровой. В результате полевых работ по программам подготовки XII и XIII Археологических съездов удалось вплотную приблизиться к решению этого вопроса.

Таким образом, в результате археологических исследований, проведенных в связи с XII и XIII съездами, была показана принципиальная возможность определения юго-восточной границы Руси XII-XIII- вв. на основе изучения городищ, получены критерии культурно-хронологического определения древнерусских городищ; большое значение имело окончательное решение вопроса о принадлежности каменных изваяний половцам, что открывало перспективу для их использования в качестве источника по изучению исторической географии Половецкой земли, в том числе и ее северной границы.

Члены ТУАК единодушно полагали, что для правильной и всесторонней оценки прошлого родного края недостаточно ознакомиться с содержанием

19 одних только архивных документов, а необходимо изучить и вещественные памятники старины. Не случайно уже на первом заседании комиссии ее председатель назвал в числе предстоящих занятий собирание и изучение памятников археологии и палеонтологии. В археологической деятельности ТУАК, как и в остальных направлениях ее работы, прослеживаются два этапа, содержание которых во многом было обусловлено взглядами двух председателей - И.И. Дубасова и А.Н. Нордова. В первый период своего существования комиссия, не имевшая необходимого опыта в проведении раскопок, а также средств для их организации, пыталась найти выход из положения путем привлечения к археологическим исследованиям местных любителей старины. 7 мая 1885 г. И.И. Дубасов обратился от лица ТУАК «ко всем образованным и любящим свою родину» жителям с просьбой о проведении в пределах губернии археологических раскопок. Подобное недопустимое с современной точки зрения предложение стало результатом несколько наивных представлений председателя об археологии как науке. Он, как и многие провинциальные историки, считал ее такой отраслью знаний, которая более других доступна «не одним ученым по профессии и образованным людям, но и людям простым, не ученым, но сочувствующим науке» .

В этой связи И.И. Дубасов неоднократно призывал своих сотрудников содействовать привлечению в качестве собирателей «людей простых, бедных историческим знанием, но богатых практическим опытом». Выполняя эту установку, члены ТУАК стремились привлечь к содействию своим задачам широкий круг заинтересованных лиц. Так, например, в декабре 1886-г. помощник классного наставника гимназии А.И. Сатин во время своей поездки в г. Лебедянь познакомился с любителем старины М.Ф. Коптелкиным из с. Пятницкого, активно занимавшегося археологическими поисками.

Предложение И.И. Дубасова имело неоднозначные результаты: с одной стороны, оно обусловило значительный приток находок в комиссию, с другой - не могло не привести к уничтожению археологических объектов вследствие проведения неквалифицированных раскопок. Во избежание негативных последствий комиссия предпринимала просветительные меры, направленные на предупреждение гибели случайно находимых местными жителями древних предметов. С этой целью практиковалась публикация обращений к сельским жителям с разъяснением значения подобных находок и предложением доставлять их за определенное вознаграждение в комиссию.

В отличие от первого председателя комиссии, А.Н. Норцов делал ставку в развитии археологической деятельности ТУАК на ее собственные силы. Представляется важным, что первоначально в его планы входило перенесение акцента с мероприятий, носящих характер разведок, в практическую область проведения раскопок. С момента прихода на должность руководителя комиссии А.Н. Норцов поставил задачу активизировать ее работу в данном направлении, что во многом определялось его собственными научными интересами. С этой целью он подготовил специальную программу археологического исследования края, однако впоследствии по причинам объективного характера его планы подверглись существенной корректировке.

В целом деятельность комиссии по изучению края в археологическом отношении сводилась к трем основным направлениям: выявлению археологических объектов путем разведок, посильному участию в проведении раскопок и обобщению сведений о существующих памятниках в виде археологических карт. Начало первому направлению положил И.И. Дубасов. Еще до образования комиссии он побывал в 1879 г. на Ширингушском городище в Спасском уезде, обследовал его и поместил описание памятника в своей книге «Очерки из истории Тамбовского края».

Ему удалось приобрести у крестьян некоторые из древних предметов, обнаруженных на городище (впоследствии они были переданы в музей ТУАК). Осознавая научную значимость этих находок, И.И. Дубасов считал необходимым пригласить для раскопок многочисленных неисследованных городищ северной части губернии видного русского археолога Д.Я. Самоквасова, о чем сообщал в своем письме редактору журнала «Исторический вестник» С.Н. Шубинскому от И августа 1879 г.⁶⁶.

Таким образом, еще в конце 70-х годов И.И. Дубасов, будущий председатель ТУАК, пришел к мысли о важности изучения городищ края «посредством правильных раскопок». Его почин получил развитие в первые годы существования комиссии.

Так, летом 1886 г. член комиссии М.Г. Розанов совершил поездку в один из древнейших городов губернии - Елатьму, первые сведения о котором от-носятся к 1426 г. Согласно поступавшей в комиссию информации, на берегах р. Оки в окрестностях города неоднократно находили черепки, кремниевые скребки и другие предметы. М.Г. Розанов на месте занялся сбором сведений о сделанных находках и обследовал ряд пещер близ с. Пустынь. На основании своих наблюдений он пришел к выводу, что раскопки в Елатомском уезде должны привести к значительным результатам и предложил начать его тщательное археологическое обследование. Впоследствии епархиальный миссионер М.И. Третьяков во время поездки по

уезду собрал информацию о древних курганах близ с. Глядкова . В 1886 г. А.И. Сатин посетил другой старинный город губернии - Лебедянь, где познакомился с местными жителями, проявлявшими интерес к археологии, и получил от них ряд находок: старинные монеты, каменные изваяния, документальные материалы. Свои наблюдения над памятниками, главным образом церковной археологии, он обобщил в специальной статье⁶⁹.

В 1890 г. комиссия предприняла попытку обнаружить местонахождение легендарной Онузы. Эта проблема живо интересовала И.И. Дубасова, посвятившего ей свой доклад на VIII археологическом съезде (1890 г.) . Русские летописи упоминали Онузу в связи с повествованием о разорении Рязанского княжества Батыем в 1237 г. По свидетельству летописца, Батый остановился по пути на Рязань станом на Ойузе и послал оттуда своих послов к рязанскому князю Юрию Игоревичу. В связи с тем, что летописи не оговаривали местонахождение Онузы, историки выдвигали различные гипотезы и предположения на этот счет. Так, В.Н. Татищев и СМ. Соловьев полагали, что Онуза – это приток р. Суры, протекающий в Пензенской губернии⁷¹. Свое предположение СМ. Соловьев основывал на созвучии названий других притоков Суры - Уза, Инза, Пенза - со словом Онуза. Его мнение разделял Д.И. Иловайский . М.П. Погодин считал, что под Онузой подразумевается река и город Усмань . Тамбовский историк С .А. Березнеговский опровергал приведенные выше точки зрения. Он исходил из предположения, что Онуза не может быть рекой, т.к. в летописи сказано о взятии ее пленом. Отвергал он и версию о тождестве Онузы и Усмани, которая была построена позднее и находилась слишком далеко от Рязани. Проследив по летописным источникам путь Батыя, С.А. Березнеговский пришел к выводу о том, что Онузу следует искать на р. Польной Воронеж между д. Сосновской и Усть-Затонцем в Козловском уезде. Согласно его гипотезе, Онуза была мещерским городом, в котором Батый остановился на зимовку перед походом на Рязань, истребив предварительно его жителей⁷⁴. И.И. Дубасов почти во всем разделял позицию С.А. Березнеговского. Он также считал Онузу мордовским или мещерским городом, располагавшимся на равнине в десяти верстах от Козлова при слиянии рек Польного и Лесного Воронежа. Однако для подтверждения своей гипотезы И.И. Дубасов полагал необходимым произвести здесь раскопки с целью обнаружения развалин города и могильника. По поручению председателя в 1890 г. на предполагаемое место нахождения Онузы в район сел Устье и Никольское был командирован П.А. Дьяконов. Однако результаты экспедиции оказались отрицательными — обнаружить следы стоянки и предания о поселении не удалось. При опросе населения выяснилось, что местные жители никогда не встречали здесь древних предметов или остатков костей. С результатами поездки П.А. Дьяконов ознакомил коллег на заседании комиссии 31 августа 1890 г.

В целях выявления археологических памятников и последующего принятия мер к их изучению и охране ТУАК практиковала обращение к поуездному анкетированию. Первый опрос уездных властей был проведен в 1888 г. по анкете, составленной Московским археологическим обществом. Она включала в себя одиннадцать пунктов, касавшихся находок каменных, медных и бронзовых изделий, старинных монет и оружия, костей, наличия пещер, насыпных валов, городищ и курганов, каменных баб, наскальных изображений. В результате ТУАК собрала значительное количество сведений по Елатомскому, Козловскому, Моршанскому, Шацкому, Темниковскому, Тамбовскому и Спасскому уездам, за что получила в свой адрес благодарность от лица председателя общества П.С. Уваровой. В 1901 г. комиссией было проведено повторное анкетирование. На этот раз в перечень были включены вопросы о наличии в уездах старинных храмов, о древних обрядах и обычаях, особенностях местного быта.

В 1892 г. по инициативе профессора И.Н. Смирнова Императорской археологической комиссией была организована экспедиция по изучению мордовских древностей в местностях, лежащих по течению рек Сура, Цна и Мокша в пределах Тамбовской и Пензенской губерний. Одним из результатов экспедиции, в которой приняли участие А.А; Спицын и И.Н. Смирнов, стало открытие Серповского и Давыдовского могильников в Моршанском уезде, датированные А.А. Спицыным VII в.⁷⁷

Летом 1900 г. А.Н. Норцов выступил с предложением о проведении ежегодных экскурсий с целью систематического обследования губернии в археологическом отношении. В виде почина он совершил подобную поездку по Тамбовскому и Козловскому уездам для изучения сохранившихся частей сторожевой черты от с. Дмитровка до Кузьминой Гати. В ходе поездки он убедился в том, что ее отдельные отрезки значительно пострадали - были распаханы или использовались под хозяйственные нужды. Придя к неутешительному выводу о том, что «историческое прошлое вала не волнует умы не только местного крестьянского населения, но и даже интеллигентного общества, которое остается безучастным к местной археологии»⁷⁸, А.Н. Норцов предложил как можно скорее произвести раскопки сохранившихся остатков черты, а также исследовать следы Шацких укреплений. По его просьбе столоначальник Козловского полицейского управления А.А. Pop составил описание второй части Козловского вала.

В августе 1901 г. А.Н. Норцов совместно с В.В. Воейковым совершил археологическую поездку по Темниковскому уезду, результаты которой обобщил в специальной статье. А.Н. Норцов придавал исследованию этого региона большое значение, разделяя мнение С.А. Березнеговского о том, что ряд городов северной части края был основан еще в период существования Древнерусского государства. В соответствии с намеченным планом предполагалось комплексное обследование уезда, включавшее выявление и описание памятников старины, письменных и вещественных, сбор фольклорного материала, проведение археологических раскопок. Однако вскоре выяснилась невозможность реализации столь широкой программы, поэтому А.Н. Норцов ограничился описанием археологических памятников. Им были собраны бытовавшие среди местных жителей легенды о городищах, считавшихся пристанищами местных разбойников, сделано более ста фотографий исторических объектов. Археологических раскопок городищ прежде не производилось, однако они постоянно раскапывались населением в поисках кладов, находки которых здесь действительно были распространены. Так, в 1856 г. близ с. Нароватова было найдено 300 арабских и татарских монет, в 1898 г. у д. Марьиной обнаружен клад медных монет XVIII в. и т.д. Подобные действия имели своим неизменным следствием разрушение археологических объектов. Слушатель Московского археологического института Д.Н. фон Эдинг в письме в Археологическую комиссию от 1910 г. оставил неутешительное свидетельство: «Насколько мне приходилось видеть, распаханные курганы - обычное явление для Тамбовской губернии».

А.Н. Норцов разработал программу археологического обследования губернии, которую предложил вниманию своих сотрудников на собрании 11 декабря 1900 г. Намеченный А.Н. Норцовым план заключался в последовательном изучении трех выделенных им археологических районов – северного, включавшего Елатомский, Темниковский, Шацкий и Спасский уезды; западного - Козловский, Лебедянский, Липецкий, Усманский и западные части Тамбовского и Моршанского уездов; восточного -Кирсановский, Борисоглебский, восточные районы Моршанского и Тамбовского уездов. В основу был положен критерий относительной древности заселения тех или иных местностей и степень насыщенности их археологическими памятниками. Предполагавшиеся изыскания планировалось производить комплексно: с осмотром, описанием и раскопками археологических объектов, сбором фольклорного и этнографического материала, описанием памятников церковной археологии⁸². В связи с тем, что по указу Александра III от 1889 г. исключительное право производства и разрешения раскопок на «казенных, общественных и принадлежащих разным установлениям землях» было передано императорской Археологической комиссии, программа была послана ей и в адрес Московского археологического общества. А.Н. Норцов известил их о намерении ТУАК начать производство раскопок городищ, которое, как он полагал, является относительно легким делом.

Археологическая комиссия поддержала начинание тамбовских историков и выслала открытый лист на производство раскопок. Однако позиция Московского археологического общества была весьма неоднозначной. Приветствуя работу комиссии по изучению края в целом, МАО сочло необходимым заметить, что раскопки городищ, вопреки мнению А.Н. Норцова, являются делом более сложным и ответственным, чем раскопки курганов. Ввиду этого рекомендовалось не предпринимать каких-либо практических действий из-за отсутствия у членов комиссии необходимого опыта, а ограничиться визуальным осмотром и описанием памятников, что «было бы гораздо проще, стоило бы дешевле и было бы целесообразнее». Позиция МАО, продиктованная стремлением уберечь памятники от неквалифицированных раскопок, представляется во многом справедливой. Однако в то же время возникает вопрос о том, каким образом могли приобрести пресловутый опыт местные историки, если им рекомендовалось воздерживаться от самостоятельных раскопок. Так или иначе, ТУАК была вынуждена согласиться с мнением московских коллег. Отношением от 3 февраля 1901 г. ее руководство известило МАО о принятии к сведению его рекомендаций и о своем отказе от начала раскопок.

В результате задуманному А.Н. Норцовым широкомасштабному плану по производству раскопок в пределах губернии не суждено было выйти из стадии теоретической разработки. Деятельность комиссии в данном направлении ограничилась попытками внести посильный вклад в исследование Лядинского и Кошибеевского могильников, проводившееся Археологической комиссией. Следует отметить, что последняя считала территорию Тамбовщины одним из наиболее интересных в археологическом плане регионов. «Древности этого края, - писал А.А. Спицын, - давно привлекали археологов своей оригинальностью и богатством, и до настоящего времени изучались ими по случайным поводам и исследованы недостаточно».

Суммируя вышеизложенное по вопросу изучения юго-восточного Рязанского пограничья в XII - XV вв., можно сказать, что данная тема так и не оказалась предметом специального целостного осмысления. Интерес к ней проявлялся, с одной стороны, в связи с выяснением пограничной ситуации между Рязанским княжеством и Черниговским, а также с мордвой и Полем. С другой стороны - выяснением взаимоотношения Золотой Орды с окраинными русскими землями, расположенными на Верхнем Дону и Окско-Донской равнине. В то же время, отдельные вопросы привлекали внимание исследователей: заселение территории в XII веке, проблема летописных Онузы и Воронежа, локализация и политическая история Червленого Яра. В рассматриваемый период исторической наукой был критически осмыслен главный источник по истории юго-восточного пограничья — Никоновская летопись; несколько расширен круг источников за счет использования сведений персидских хроник начала XV в., данных топонимики и нумизматики. Отметим большой вклад краеведов в изучение средневековой истории Тамбовской губернии, сделанный на этом этапе. Только их активность и бескорыстный интерес к истории позволили добиться высоких результатов в осмыслении событий прошлого.

Второй этап - 40-е гг. XX в. - настоящее время.Важной вехой в оценке Российской истории явились исследования по истории Древней Руси Б.Д. Грекова и М.Н. Тихомирова ⁸⁵. Не смотря на то, что проблематика юго-восточного пограничья не была затронута историками, важно подчеркнуть, что их труды способствовали формированию новых подходов в изучении источников.

В 1951 г. выходит работа В.В. Мавродина, в которой затрагиваются вопросы, касающиеся рассматриваемой нами проблематики. В частности, говорится, что в XIII- XIV вв. «...рязанцы проникали далеко на юг, и их отдельные поселения можно было встретить по Дону, Хопру, Тихой Сосне и Вороне. Вся часть степи к востоку от Воронежа, носившая в те времена название Червленого Яра, постепенно заселялись рязанцами...⁸⁶ Далее автор утверждает, что «в Рязанском княжестве жили мордва и мещера, которые часто входили в состав рязанских дружин, смешивались с русскими, а их князьки становились рязанскими боярами. С другими мордовскими племенами Рязань почти непрерывно воевала. Рязань, или «Рязанская Украина», была боевым, военным форпостом Руси на юге и востоке».

Новый этап в изучении интересующего нас вопроса связан с выходом в свет книги А.Н. Насонова. Опираясь на солидную источниковую базу, историк выявил закономерности и особенности образования Древнерусского государства. В то же время А.Н. Насонову впервые удалось показать серьезность и важность такого частного вопроса как история отдельной территории для воссоздания объективной исторической картины политических событий Северо-восточной и Юго-восточной Руси. Он впервые в науке критически анализирует Никоновскую летопись, являющуюся главным источником по истории юго-восточного пограничья в средние века.

Подходы, изложенные А.Н. Насоновым, во многом повлияли на историографию 50-60-х гг. в оценке политической принадлежности территории Окско-Донской равнины и Червл енного яра в XII в. Прежде всего это отразилось на вышедших из печати в 1953 г. картах к «Очеркам истории СССР»⁰'. На картах, составленных И.А. Голубцовым, территории Верхнего Дона, включая верховья реки Воронеж, отнесены к Рязанскому княжеству, по этой линии им проведена и граница Руси.

Результаты исследований А.Н. Насонова повлияли на взгляды А.Л. Монгайта, который, не акцентируя свое внимание на Окско-Донской равнине, рассматривает такие вопросы как граница Рязанского княжества в XI - XV вв., проблема локализации летописной Онузы и Червленого Яра⁹⁰.

Критический анализ Никоновской летописи - главного источника по истории юго-восточного пограничья Руси - был продолжен в 1960-е годы А.Г. Кузьминым⁹¹. Исследователь обращался к источникам и характеру рязанского летописания, попутно затрагивал летописные сведения о пограничной земле. В отличие от А.Н. Насонова, А.Г. Кузьмин критически рассматривал не только сведения Никоновской летописи, но и сопоставил их с другими источниками. Исходя из этого принципа, историк приходит к выводу о тенденциозности сообщений Никоновской летописи в отношении Воронежа и Червленого Яра XII в.

Другой аспект во взгляде на окраинные русские земли со стороны Степи отражен в исследованиях Г.А. Федорова-Давыдова. Им рассматривается значительный регион Верхнего и Среднего Подонья, Поценье с позиции взаимоотношения Золотой Орды с Русью. Ученый оперирует находками кладов золотоордынских монет. На основе состава монет в этих кладах историк приходит к выводу, что на территории Верхнего и Среднего Дона в 60-е годы XIV в. образовался особый экономический район, отличавшийся от Поволжья большей долей находившихся в обращении азакских монет . Это,

29в свою очередь, свидетельствует об интенсивных торговых связях данного региона XIV - XV вв. с Нижним Доном.

Хотелось бы обратить внимание на то, что в последующее время, а именно в 1960-70-гг., этот подход Г.А. Федорова-Давыдова (взгляд со стороны Степи) к оценке характера территории юго-восточного пограничья в XII - XV вв., к сожалению, не получил дальнейшего развития.

Однако в прежнем, традиционном ключе исследования, продолжают выходить отдельные работы, касающиеся проблематики истории юго-востока Руси. В 1960-е годы достижения исторической науки были отражены в 12-томной «Истории СССР с древнейших времен». Рассматриваемая нами территория представлена здесь в составе Древнерусского государства⁹³.

В 1970-е годы выходят исследования В.А. Кучкина⁹⁴ и А.К. Зайцева⁹⁵, посвященные исторической географии Черниговщины и Северо-восточной Руси. Они обращаются к выяснению пограничной ситуации между Рязанским и Черниговским княжествами. Историки приходят к выводу, что границей между двумя крупными политическими образованьями в XII-первой половине XIII в. являлась река Дон.

Новизной подхода в изучении границ Золотой Орды и русских земель в Подонье отличается увидевшее свет в 1980-е гг. исследование В.Л. Егорова. Опираясь на значительные свидетельства письменных источников, он включаете состав Золотой Орды большую часть Верхнего Подонья, в том числе и юго-восточную часть Рязанского княжества⁹⁶. Следует отметить, что, к сожалению, В.Л. Егоровым практически не учитывались при этом археологические данные.

Во второй половине 1980-х гг. выходит в свет книга А.А. Шенникова «Червленый Яр», в которой подробно рассматриваются вопросы, касающиеся истории юго-восточного пограничья. Не останавливаясь на детальном анализе имеющихся источников, автор затрагивает ряд важных вопросов, среди которых - заселение территории в XII в., границы княжеств, этнический состав населения и формы административной власти в XIV веке⁹⁷. Следует отметить, что и в этой работе результаты археологических исследований не нашли своего должного места.

В 1989 году в Советском Союзе выходит перевод книги английского историка Джона Феннела «Кризис средневековой Руси 1200-1304». В ней автор касается, в частности, вопроса о юго-восточной границе Руси и высказывает интересное суждение о месте ставки хана Батыя перед нападением на Рязань: «Ранней зимой 1237 года татары появились на юге Рязанского княжества, более чем в 200 километрах от столицы. Разбив временный лагерь где-то в окрестностях современного Тамбова, они якобы послали посольство в Рязань.... Сначала была разгромлена южная половина княжества: пали расположенные к юго-западу от Рязани Белгород и Пронск. Затем татары двинулись на столицу».

Отдельные вопросы истории юго-восточного пограничья отражены в работах В.П. Загоровского. Представляет интерес гипотеза В.П. Загоровского о вероятном местонахождении летописного Воронежа и о политической принадлежности территории Окско-Донской равнины в XV веке¹⁰⁰. Весьма аргументированным представляется тезис историка о запустении в результате татарских набегов территории Верхнего Дона во второй половине XV - первой половине XVI вв. Однако необходимо заметить, что в работах В.П. Загоровского археологические данные также не использованы.

В январе 1990 г. в г. Пензе проходила межобластная научная конференция по вопросам этнической истории Волго-Донья в эпоху средневековья и связанной с этим проблеме буртасов ¹⁰¹. Одним из главных итогов этой конференции было установление территории их расселения. В частности, восточная часть современной Тамбовской области отнесена к этой территории.

Интересной работой является свод летописных известий о Рязанском крае и сопредельных землях до 50-х годов XVI в., составленный А.И. Цепковым: «И были полки Ольговы...». Автор попытался свести в одной книге все известные источники о Рязани и Рязанщине. В 2003 г. в Пензе вышла работа Г.Н. Белорыбкина, в которой исследователь обобщает все известные к настоящему времени источники по средневековой истории Западного Поволжья. В ней имеются интересные сведения об истории юго-восточного пограничья. В частности, Г.В. Белорыбкин утверждает, что территория верхнего и среднего течения Цны в Х-ХШ вв. была заселена обулгаризованными буртасами, что часть торгового пути из Булгара в Киев проходила в верховьях реки Цны. Автор также утверждает, что по мере продвижения булгарского государства на запад изменилась картина расселения мордвы. В частности, в .XIX веке прекратили существование мордовские памятники на р. Цна. Хотя далее следует утверждение, несколько противоречащее вышеприведенному: «Под натиском русских переселенцев прекратили существование мордовские памятники на р. Цна»¹⁰³.

Важной работой в изучении истории освоения юго-восточного пограничья в XVII - XVIII вв. стала работа Ю.А. Мизиса «Заселение Тамбовского края в XVII-XVIII веках». В ней он, в частности, утверждает, что освоение древнерусским населением верховьев р. Воронеж началось еще в XII в.: «В это время усилилось воздействие древнерусских княжеств, прежде всего Рязанского и недолго просуществовавшего Пронского, на западную часть Тамбовщины. В бассейне р. Воронеж возникли русские поселения и даже небольшие городки». Далее автор пишет о том, что нашествие Батыя привело «...к ликвидации очагов заселения по Воронежу, резкому сокращению мордовского населения... Однако Тамбовский край не. превратился в XIII-XIV вв. в полностью безлюдную территорию, «Дикое поле», как это показывают некоторые исследователи. О наличии в Поценье местного населения говорят многочисленные источники. Так, термин «цнинская мордва» часто встречается в летописях и актах». Ю.А. Мизис также утверждает, что во второй половине XV в. в среднем течении Цны проживало русское население¹⁰⁴.

В 20-30-е гг. XX в. начинается изучение археологических памятников с древнерусскими материалами вне основной территории древнерусских земель (исследования М.И. Артамонова на Нижнем Дону, А. Добровольского в Поднепровье). В Среднем Подонье в конце 20-х гг. работами экспедиции ГАИМК на большом фактическом материале была поставлена проблема славянских древностей, хотя и для более раннего периода - VIII-X вв. собственно на юго-восточном порубежье Руси ХП-ХПГ вв. были проведены раскопки Донецкого городища А.С. Федоровским. Но полученные материалы не были рассмотрены исследователем в русле проблем изучения юго-восточного порубежья Руси¹⁰⁵.

Примечательно, что историко-географические сюжеты по юго-восточному порубежью Руси, содержащиеся в классической работе А.Н. Насонова «Русская земля и образование территории древнерусского государства», основывались на давно известном и ограниченном круге письменных источников. А в преимущественно археологическом исследовании «Рязанская земля» А.Л. Монгайт вынужден был определять южные границы Рязанского княжества также по данным письменных источников.

История изучения пограничной земли была бы неполной без упоминания об археологических исследованиях, осуществленных на ее территории. Начало этим работам, в ходе которых были обнаружены средневековые памятники, положили разведки П.П. Иванова.

Начав систематическую работу по изучению прошлого своего родного края, П.П. Иванов обследовал значительную территорию, открыл ряд стоянок, селищ, городищ и могильников. Некоторые из этих памятников восходят к довольно раннему времени: неолиту, эпохе бронзы, раннего железного века, часть же датируется IX - XI вв.

Начиная с 1927 и до 1936 гг., П.П. Иванов открыл и исследовал несколько древне-мордовских могильников, остановив свое внимание на трех из них: Пановском, расположенном в Земетчинском районе Пензенской

33 области, Елизавет-Михайловском и Крюково-Кужновском Моршанского района Тамбовской области, вскрыв в общей сложности 869 погребений¹⁰⁶. Это собрание представляет собой единственный на территории России по полноте, богатству и научной доброкачественности материал по истории мордвы VII - XI вв.

Нельзя не отметить количественную сторону собрания. В Крюково-Кужновском могильнике, которому П.П. Иванов уделил особенно большое внимание, исследовано 586 погребений. Эти масштабы позволяют применять статистический метод при изучении коллекции.

П.П. Иванов в ряде своих записок и в отчетах, хранящихся в архиве Тамбовского краеведческого музея, неоднократно определял время открытых им могильников IX - XI вв., указывая, что некоторые из отдельных погребений восходят к VIII веку¹⁰⁷. Он сравнивал эти памятники с известными в науке Лядинским и Томниковским могильниками, исследованными В.Н. Ястребовым, относя их к одной племенной группе.

В отношении связей с Русью раскопки П.П. Иванова дают исключительный по ценности материал. Здесь прежде всего следует указать на пряслица из розового шифера - находки редкие для нерусских районов, височные кольца вятического и радимического типов, витые проволочные браслеты, перстни и др. Много ценного дали исследования П.П. Иванова и для характеристики хозяйства и некоторых сторон культуры.

Последней крупной работой П.П. Иванова в области археологии была экспедиция по археологическим разведкам в бассейне р. Цны от г. Тамбова до г. Моршанска, прошедшая с 5 сентября по 22 сентября 1939 г.¹⁰⁸.

В послевоенные годы на территории Тамбовщины проводились работы учеными из Москвы. С 1956 по 1960 гг. исследования в Тамбовском крае вела археологическая экспедиция под руководством Т.Б. Поповой, организованная Государственным историческим музеем совместно с областным краеведческим музеем. За это время было открыто около тридцати новых памятников. На шести вновь открытых и двух уже

34 известных памятниках произведены раскопки общей площадью 1120 кв. м. В том числе исследовался Крюково-Кужновский древнемордовский могильник. Вскрыто 30 погребений¹⁰⁹.

В 50-х - начале 60-х гг. Б.А. Шрамко провел широкомасштабные исследования Донецкого городища, заложившие надежную основу для характеристики материальной культуры, хозяйства, торговых связей населения юго-восточного порубежья Руси¹¹⁰.

К началу 60-х гг. юго-восточную границу Руси исследователи уже традиционно проводили от Донецкого городища на северо-восток к верховьям Сейма и далее к устью Быстрой Сосны и Матыры. Новый подход к решению этого вопроса был предложен С.А. Плетневой. Обнаруженные исследовательницей два древнерусских городища на р.Корень у с. Крапивное и на р.Оскол у с.Холки позволили ей предложить другое возможное направление юго-восточной границы Руси: Донецкое городище - городище Крапивенское - городище Холки¹¹¹. Но это направление границы упиралось в плохо изученный район лесостепного Подонья. На Среднем Дону и Битюге С.А. Плетнева выявила несколько селищ с древнерусской керамикой и связала население этих поселков с бродниками.

Большое значение для рассматриваемой темы имел выполненный С.А. Плетневой свод каменных половецких изваяний, в который были включены и изваяния, располагавшиеся вблизи от юго-восточной границы Руси. Тем самым была создана надежная основа для изучения юго-восточного порубежья Руси со стороны половецкой земли¹¹².

В 60-70-е гг. XX века источниковая база по рассматриваемой теме существенно пополнилась. Верхнедонской экспедицией Института археологии АН СССР (руководители В.П. Левенок, В.И. Матвеева) были проведены раскопки древнерусских памятников в Верхнем Подонье (поселения Казинка, Каменное на реке Матыра и др.). Важным событием в изучении юго-восточного пограничья явилась публикация результатов раскопок исследованного большой площадью Шиловского поселения в черте современного Воронежа. Это поселение исследовалось экспедицией Воронежского госуниверситета под руководством А.Д. Пряхина в 1967-1971, 1973 гг. Экспедицией выявлены многочисленные древнерусские материалы XII-XV вв.¹¹³.