О царех, бывших в Великой орде по Батые, и о Темир-Аксаке 34 страница
В сочетании с рассказами иностранных историков, ХР дал Лызлову важные сведения для истории турецких завоеваний. Здесь он нашел сообщения, легшие в основу текста «Скифской истории» о войнах султана Амурата во Фракии, Болгарии, Сербии и Македонии (л. 197об.— 199). С дополнениями по Хронике М. Стрыйковского ХР использован в рассказах о Лазаре, деспоте сербском, и битве на Косовом поле; с дополнениями по сочинению М. Бельского — о войнах султана Баозита в Македонии и Греции, его от-{414}ношениях со Стефаном Лазаревичем и осаде турками Константинополя (л. 200—200об.).
В свою очередь, сведения ХР послужили для расширения и уточнения рассказов Бельского, Кромера и Стрыйковского о войне султана Баозита с Тимуром, взаимоотношениях византийского императора с претендентами на султанский трон Мусолманом и Месией (л. 202—203). Большое значение сведениям ХР А. И. Лызлов придавал в рассмотрении вопросов о взаимоотношениях Стефана Сербского с детьми султана Махомета, о султанах Амурате и Мустафе (л. 204об.—205), о наследниках Стефана (л. 206об.).
Помимо основной, автор «Скифской истории» располагал и некоей особой редакцией ХР, но пользовался ею весьма ограниченно и осторожно. Так, изложив рассказ своего источника о походе Махмет-Гирея на Казань и взятии города, предшествовавшем воцарению там ханского брата Сафа-Гирея (л. 144—144об.) 44 Лызлов отметил, что это сообщение не подтверждается «большей частью летописцев» и потому не использовано им в изложении политической истории Казанского ханства; с другой стороны, оно могло представлять интерес для характеристики политики крымских ханов.
Особенности работы А. И. Лызлова с источниками хорошо подчеркиваются сделанными М. Н. Сперанским наблюдениями над использованием в «Скифской истории» «Повести о Царьграде» Нестора Искандера. Текст этой повести в ХР соответствовал задаче Лызлова, детально описывая заключительный этап борьбы османских завоевателей против Византийской империи. В данном случае автору не было необходимости извлекать из ХР отдельные сведения и, сопоставляя их с материалами других источников, создавать собственное повествование. Тем не менее, приводя в тексте «Скифской истории» хронографическую повесть, А. И. Лызлов не ограничился сокращениями и поновлением ее языка.
Прежде всего, автор последовательно очистил текст от благочестивых размышлений Нестора по поводу предрешенной свыше неминуемости гибели Царьграда, а также и от многочисленных молитв. Одновременно Лызлов усилил эмоциональную направленность повествования, подчеркнул наиболее драматические эпизоды вооруженной борьбы за город. Он дополнил текст множеством фактических подробностей из СК и иностранных источников, рассуждениями о роли флота и артиллерии в осаде города, о низкой боеспособности византийской армии, сведениями о казни турками перебежавшего к ним знатного византийского Гертука (Луки Нотары), имевшими явно назидательное значение, дидактическим замечанием А. Гваньини о «сокровищах», которые, не будучи потра-{415}чены на оборону, все равно достанутся врагу, и т. п. 45 «Повесть о Царьграде» в «Скифской истории» стала ярким и содержательным военно-политическим трактатом, органически включенным в оригинальный текст.
Популярнейший во времена А. И. Лызлова «Синопсис» занял среди источников «Скифской истории» незначительное место, очевидно, в связи с его сравнительно небольшой информативностью. В дополнение к другим источникам, автор извлек отсюда сведения о поразившем венгров князе Мстиславе Мстиславиче галицком (л. 10), о походах батыевых татар на Киев и политической ситуации в городе (л. 18—18об.), использовал некоторые факты главы «О княжении киевском под лютым игом татарским» в рассказе о венгерском походе Батыя (л. 21—21об.), наконец, на одном листе изложил важнейшие сведения из огромной главы «Синопсиса» о борьбе Дмитрия Донского с Мамаем и Куликовской битве (л. 27); здесь же он почерпнул указание на обстоятельства гибели Мамая в Кафе 46.
Одним из важнейших источников «Скифской истории» стала История о Казанском ханстве в редакции КЛ. Как и в случае с повестью Нестора Искандера, А. И. Лызлов имел возможность во многом следовать тексту КЛ, но использовал эту возможность весьма умеренно. Первое обращение автора к КЛ отразилось в обширном рассказе об изгнании ордынского хана Улу-Махмета Едигеем, сражении первого с русскими воеводами «в Белевских местех» и «обновлении» им г. Казани (л. 31об.— 32об.) 47. Сообщая далее близко к тексту КЛ о воцарении Ахмата, «Скифская история» утверждает, что его предшественником был Седахмат, а не Зелед-Салтан, которого КЛ называет отцом Ахмата, но вновь возвращается к тексту КЛ, сообщая об отказе Василия III от ордынской дани и казни татарских послов в Москве (л. 35об., с. 200).
Восходят к КЛ, но значительно более четко изложены в «Скифской истории» сведения о местоположении Казанского ханства и первоначальной истории Казани в составе юрта Саина, сына Батыева (которого Лызлов отождествляет с Сартаком; л. 52об.— 53об.; КЛ, с. 206—210; КИ, с. 44—48). В этом же источнике автор нашел значительную часть сведений о казанских ханах и их войнах с Русью. Но Лызлов не доверился целиком этому вполне соответствующему его теме источнику, и постоянно уточнял и дополнял его данными других сочинений. В СК он нашел более точные сведения о набеге царевича Ектяка на Муром и походе князя Юрия Дмитриевича «воевати град Казань» в 6904 г. (в КЛ — 6903 г., в КИ — 6900 г.), которыми дополнил соответствующий {416} рассказ КЛ, исключив из того упоминание, что поход был совершен «по совету крымского царя Азигирея» (л. 53об.; КЛ, с. 211; КИ, с. 48—49). Далее автору пришлось отказаться от использования КЛ при вычислении даты смерти хана Зелед-Салтана. Согласно «Скифской истории», она произошла в 6929 г., через 14 лет (по КЛ — через 40 лет, по КИ — через 30 лет) после упомянутого взятия Казани князем Юрием Дмитриевичем, или за 10 лет до бегства хана Улу-Махмета от Едигея, которое произошло, по вычислению Лызлова, в 6939 г. (в 6-е лето княжения Василия Васильевича, начавшего править, по ХР, в 6933 г.; л. 54об.; КЛ, с. 211—212; КИ, с. 49).
Сравнение текстов показывает, что, работая с КЛ, так же как и с другими источниками, содержавшими подходящий по теме отрывок, А. И. Лызлов не просто сокращает текст, а именно извлекает из него факты для собственного рассказа. Текстологические параллели прослеживаются в случаях, когда речь идет об оценках и определениях, которые автор «Скифской истории» мог рассматривать с фактической стороны. Например:
КЛ (с. 221);КИ (с. 53).
«И тот царь Улуахмет велию воздвиже брань и мятеж в Руской земли, паче всех первых царей казанских, от Саина царя бывших, понеже бе многокознен человек, и огнен дерзостию, и велик телесем, и силен велми: отвсюду собра к себе воинственную силу, и многи грады руския оступи, и всяко им озлобление тяжко наведе. И до самаго доиде града Москвы, на другое лето Белевского побоища, июля в 3 день пожже около Москвы великия посады, и християнского люду иссече, и в плен сведе. Града же не взя, токмо дань на воя своя взяша, и прочь отиде. И умре в Казани...»
«Скифская история» (л. 55).
«Ибо той злочестивый царь Улумахмет велия воздвиже брани на землю Российскую, паче всех царей, бывших последи царя Саина в Казани, понеже злокознен и огнедыхателен яростию и дерзновением бяше, телом же велик и силен. И отъвсюду собрав воинственную силу, в третие лето по Белевской брани, иже имать быти 6947, устремися на пленение Российскаго царствия. Великий же князь не успе собратися с воинством, уклонися за Волгу, на Москве же остави воеводу князя Юрья Патрекеевича со множеством народа. Царь же пришед под Москву июня в 3 день и стояв десять дней, посады пожегши, возвратися в Казань» 48 (далее Лызлов сообщает о походе Улу-Махмета под Нижний Новгород и Муром и о набегах его сыновей на Русь).
Но примеры даже столь небольшой текстологической близости не часты.
На основании сведений КЛ, расположенных в более правильной хронологической последовательности, Лызлов сообщил о воцарении Алехама, переходе его братьев Махмет-Аминя и Абдельатифа на русскую службу, о наделении их городами и их совете Василию III послать воинство на Казань, о взятии Казани ратью князей Д. Холмского, А. Оболенского и С. Ряполовского, о заточении Алехама с семьей и смерти хана. Относительные даты источ-{417}ника заменены в «Скифской истории» на абсолютные. К последней статье добавлено, что причиной заточения Алехама было его нежелание принять крещение (л. 57—58, с. 226—227).
Загадочным остается источник дополнений, сделанных Лызловым при использовании сообщения КЛ о крещении, женитьбе и кончине младшего сына Алехама — царевича Петра. В СК автор мог обрести сведения о его татарском имени (Кудайлук, т. е. Худай-кул) и имени его супруги, великокняжеской сестры Евдокии (с. 583), но в СК также отмечалось, что царевич прижил с Евдокией двух дочерей, участвовал в походах на Новгород и Псков, а согласно «Скифской истории» Кудайлук-Петр умер уже через год после крещения или женитьбы. Указание на детей и год смерти Кудайлука отсутствует и в Никоновской летописи, но ничто не указывает на ее использование Лызловым.
КЛ использовался Лызловым то как основной источник (в рассказе о злой жене Махмет-Аминя, л. 58об., с. 227—229), то как дополнительный материал (например, к СК, л. 58об.—59об.). По КЛ рассказывалось в «Скифской истории» о казанском походе князей Д. И. Жилки угличского и И. Ф. Бельского (л. 59об.— 64), имя последнего и точная дата прихода русских войск к Казани были найдены автором в СК, а дата смерти хана заимствована из особого источника (возможно, из ЛЗЗ) 49. Фактический материал КЛ лег в основу третьей и четвертой глав 3-й части «Скифской истории», повествующих о событиях XVI в., предшествовавших решительному походу русских войск на Казань в 1552 г.
А. И. Лызлов отдает явное предпочтение этому источнику перед СК, в которой имелись отличные от КЛ сведения (с. 596—597 и др.), поскольку сообщения СК не передавали последовательности, взаимосвязи событий, и сами по себе были бы непонятны. Лызлов лишь исправляет по СК и другим источникам имена ханов, упоминая Махмет-Гирея вместо Менди-Гирея в КЛ, Сафа-Гирея вместо Сапкирея, Сапа-Гирея вместо Махмет-Гирея, Эналея вместо Геналея, а русского воеводу правильно называет Семеном Микулинском вместо «Семиона Никулинскаго». Относительные даты источника в «Скифской истории» повсеместно заменены точными указаниями годов. Еще одним свидетельством использования Лызловым именно КЛ, а не иной редакции Истории о Казанском царствии, является упоминание о бегстве Шигалея в сопровождении всего двух слуг, а не трехсот воинов, о которых сообщалось в КИ (КЛ, с. 243; КИ, с. 65).
В то же время ряд сведений «Скифской истории» не восходит ни к КЛ, ни к иному известному источнику. Так, Лызлов сообщает о «двух татаринах нагайских», выведших Шигалея на Русь (л. 62; в КЛ — просто ногайцы, в КИ не упомянуто); о количестве русских рыбаков, бежавших с Волги вместе с Шигалеем — «до тысящи», {418} тогда как в Истории о Казанском царствии названа цифра в 10 000 (л. 62об.; КЛ, с. 244; КИ, с. 66). Говоря о результатах сражения под Казанью, Лызлов пишет, что убитых татар было «вящше четыредесяти тысящ» (в КЛ близко: 42 000) и добавляет: «Князей же и мурз честных тогда убиено бысть тридесять седьм человек, и болшаго их мурзу именем Алуча взяша и к Москве жива приведоша» (л. 63; нет в КЛ, с. 250—251). Если первые дополнительные сведения могли быть результатом размышлений Лызлова, то последнее, сообщение (отсутствующее и в Разрядной книге 50) восходит, наиболее вероятно, к несохранившемуся летописному сочинению Засекина.
Критически подходил А. И. Лызлов и к оценкам своего источника. Так, он не согласился с тезисом о «боязни» русских воевод, но подчеркнул бегло отмеченную в КЛ занятость московских войск длительной войной с Польско-Литовским государством (л. 62 об.; КЛ, с. 246—247; КИ, с. 67). В подтверждение этому в «Скифской истории» указано, что поход на Казань великий князь организовал «ни мало коснев», сразу после перемирия с польским королем (заключенного «чрез посредство... цесаря Максимилиана», уточняет Лызлов глухое упоминание КЛ на основании СК). Шестилетнюю передышку в борьбе с Казанью автор «Скифской истории» объясняет не тем, что великий князь «возложи на Бога упование свое», а необходимостью «опочинути утружденному... воинству», подчеркивает решительный характер похода 7038 г. (л. 63; КЛ, с. 251; КИ, с. 68).
В росписи воевод этого похода А. И. Лызлов произвольно 51 опускает имя «Михаила Суздальского Кислого» (т. е. М. В. Кислого-Горбатого), заменяя его более знаменитым Иваном Хабаром-Симским (Образцов) (л. 63об.—64; КЛ, с. 252; КИ, с. 68—69). Вместо слов КЛ о 60 тыс. убитых при штурме города казанцах, историк осторожно отмечает: «до 60 000 поведают быти»; он значительно «ускромняет» и полуфантастическое сообщение о мужестве татарского богатыря Аталыка; дата решительного штурма Казани в «Скифской истории» соответствует КЛ (16 июня), а не КИ (15 число; ср. л. 64—64об.; КЛ, с. 255; КИ, с. 70).
Уточняя сообщение источника, Лызлов называет Василия Пенкова князем ярославским (генеалогически вполне точно, л. 64об.); он хотел, но не смог установить дату восстания казанцев против хана Сафа-Гирея (в КЛ и КИ — Сапакирея и Сапкирея); не принял обвинения казанцев в желании взять на царство Шигалея с целью «уморити его» (л. 66; КЛ, с. 283; КИ, с. 79). Интересные дополнения к рассказу КЛ были сделаны по ЛЗЗ (см. ниже). Как и в работе с другими источниками, Лызлов выбирал и обширного и многословного повествования КЛ лишь наиболее важные сведения, располагая их в собственном порядке. {419}
Некоторые уточнения А. И. Лызлов делал по памяти, используя свои генеалогические знания. Так, в рассказе о строительстве Свияжска он правильно называет Василия и Петра Серебряных-Оболенских Семеновичами; отчество Петра Ивановича Шуйского автор не смог вспомнить (в тексте: «вич»), а «Данила Романов» стал в его сочинении «Даниилом Романовичем Юрьевым» (л. 68об.— 69; КЛ, с. 305—306; КИ, с. 86—87). Именование царицы-регентши Сеюнбук и малолетнего казанского хана в КЛ Лызлов использует только как вариант к более точному, с его точки зрения, сообщению ЛЗЗ (л. 69; КЛ, с. 319—320; КИ, с. 92). По СК дополнен в «Скифской истории» рассказ КЛ о лишении их царства и восстановлении Шигалея (л. 70 об.).
В КЛ Лызлов нашел любопытные сказания о казанских мучениках Иване и Петре, бытовавшие в рукописной традиции с 30-х гг. XVI в. (л. 72—72об.; с. 261—263, 488—490, 372—373, 492— 493). В особый небольшой раздел «Скифской истории» была выделена любопытная подборка «чудес» и прорицаний о взятии Казани, составленная на основе переработанного текста СК и продолженная по КЛ (л. 73об.—75об.; СК, с. 639—641; КЛ, с. 326—329).
КЛ послужил важным источником «Скифской истории» в рассказе о казанском взятии. Лызлов почерпнул отсюда сведения об обстоятельствах выступления Ивана IV из Москвы 16 июня 1552 г., князе Юрии Васильевиче и боярах, оставленных для защиты столицы от «яковаго нечаяннаго неприятеля» (л. 78—78об., с. 396 и далее). К КЛ наиболее близка роспись воеводам, которым, согласно «Скифской истории», был назначен сбор в г. Острове: она значительно отличается не только от вымышленного разряда КИ (с. 123—124, ср. с. 186—188), но и от помещенного в Никоновской летописи и «Царственной книге» Летописца начала царства, от «Древнейшей разрядной книги» и Разрядной книги 1475—1605 гг. (пространной редакции), в которых речь идет о разряде полков под Коломной и под Казанью 52. Согласно КЛ, А. И. Лызлов назвал в Большом полку И. М. Микулинского и Ю. А. Оболенского-Пенинского вместо М. И. Воротынского, а в Левой руке Д. И. Микулинского и Д. М. Плещеева вместо Д. И. Плещеева (л. 78—78об., с. 408—409). В то же время к фамилии И. М. Пронского автор справедливо прибавил прозвище «Турунтай» (как в Разрядной книге), а в Сторожевом полку указал вторым воеводой князя Д. Ф. Палецкого.
Из КЛ в «Скифской истории» заимствованы сведения об однодневном пребывании Ивана IV в Троице-Сергиеве монастыре по пути в Коломну, о наличии в войске крымского хана Девлет-Гирея под Тулой пушек и янычар, «присланных ему в помощь от турец-{420}каго султана» (л. 78 об.) 53, о том, что митрополит Макарий, обеспокоенный трудностями похода, «советовавше со... царицею», просил царя вернуться (л. 80—80об., с. 405).
Последний рассказ принципиально отличается от изложенной в Никоновской летописи переписки Макария с царем; не восходит к Никоновской летописи и описание царского похода на Казань (в частности, выступление из Коломны датировано в КЛ 4 числом июля — у Лызлова ошибочно «4 июня», а не 3 июля, как в Никоновской) 54. При описании казанского похода сведения КЛ постоянно перекликаются в «Скифской истории» с ИАК, но это не мозаика цитат, как с помощью двух примеров пытался показать в полемике с Э. Кинаном А. И. Гладкий 55, а творческое использование автором материалов обоих источников, часто переосмысленных и дополненных.
Так, встреча армии Ивана IV под Свияжском датирована Лызловым 12 августа, а не 13, как в КЛ, на котором основывалось описание встречи (л. 82—83, с. 409—411). Вместо краткого сообщения КЛ о переговорах с казанцами, в «Скифской истории» рассказано о посылке Иваном IV в Казань «многих языков пленных... такожде... многих своих сиклитов» уговаривать осажденных сдаться или покинуть город (л. 88об.— 89; КЛ, с. 441 — без указания содержания переговоров, о котором сообщает КИ на с. 128—129). Остановившись на рассказе КЛ о «чудесах» под Казанью, А. И. Лызлов ввел в повествование восходящий к неизвестному источнику текст о чуде в казанской «храмине»-землянке (л. 95об.— 96).
Отметив, что о чудесах «свидетельство неложное положено есть во многих верных российских историях», автор заимствовал из СК сведения о видениях нижегородскому пономарю, Тихону и «воину нижегородцу», а также «чудо» о звоне в Казани (с. 643— 646). Три последних имелись также в КЛ, где указывалось, помимо них, что «тогда же бысть иное чудо, явление преподобнаго Даниила Переславъскаго некоему презвитеру, иже тогда в Руском воинстве бывшу, сему же подобно». Полный текст этого «явления» в «Скифской истории» свидетельствует, что Лызлов привлек еще один источник 56, если не располагал более полным и более ранним текстом КЛ (л. 96—98, с. 422—427). Еще большим дополнениям и поправкам подвергся использованный в описании Казанского взятия материал ИАК (см. ниже).
В то же время работа с КЛ имела особенности. В ряде случаев Лызлов использовал прямое цитирование, ограничиваясь лишь {421} расположением отрывков текста источника в более правильном хронологическом порядке. Уподобляясь летописцу, автор «Скифской истории» в разделе о праздновании Казанского взятия, единственным источником которого стал КЛ (л. 110—118), не только приводит обширные цитаты источника, но и произвольно расширяет, перетолковывает текст, создавая как бы новую летописную повесть (ср. с. 461—478).
Помимо развернутых сцен с речами Ивана IV к воинству и славословия от воинства государю, написанных «по мотивам» КЛ, Лызлов делает вставку о заслугах М. И. Воротынского, вытекавшую, впрочем, из всего текста КЛ (л. 111), добавляет статью об отпуске из Казани русских пленных и лишний раз констатирует «благочинное» устроение Казани (л. 115—115об.).
Столь же логично было изменение именования Александра Борисовича Горбатого на А. Б. Шуйского (л. 115об., с. 271), «царевича Дмитрия» на «царевича и великого князя Дмитриа Иоанновича» (л. 116, с. 473), святой Анастасии, при имени которой было указано число памяти, на Анастасию Римлянину (л. 116об., с. 475); в сообщении о молитве царя у раки св. митрополита Петра естественно появилось добавление «и Ионы» (л. 117, с. 477), в сообщении о молебне во Владимире добавлено: «у гроба сродника своего великаго князя Александра Невскаго» (л. 116—116об., с. 473— 474).
Подобные «вольности» не допускались А. И. Лызловым относительно другого важнейшего источника повествования о Казанском взятии — ИАК, однако между использованием КЛ и ИАК есть немало общего. Прежде всего, учитывая малодоступность памятника, автор «Скифской истории» часто предпочитал не извлекать из него отдельные сведения, а приводить довольно близкие к тексту источника выдержки, как правило отлично вписанные в контекст книги. А. И. Лызлов органично соединил тексты КЛ и ИАК в описании похода русских войск к Туле (л. 79—80об., ИАК с. 175—176) и к Казани: из сочинения Курбского он заимствовал отрывок о походе 13-тысячного полка от Мурома к Свияжску по диким полям (л. 80—82, с. 177—179), о изобилии в Свияжске (л. 83, с. 179), о затаившихся при подходе русской армии жителях Казани и о «крепости» города (л. 84—84об., с. 180—181).
В то же время работа автора не сводилась к компилированию. В заимствованном из ИАК описании боя Ертоула (т. е. авангардного полка) с вылазкой казанцев вместо слов: «княжа Пронский Юрей и княжа Феодор Львов, юноши зело храбрые» 57 — справедливо исправлено: «князь Юрье Пронской и князь Федор Троекуров, юноши зело храбрые» (л. 85, с. 181). При описании расположения русских полков во время осады указание Курбского: «мне же тогда со другим моим товарищем» — столь же точно раскры-{422}то: «Правая рука, в нем же бяху воеводы: князь Петр Михайлович Щенятев, князь Андрей Михайлович Курбский» (л. 85об., с. 182) 58. После слов ИАК «нашим прискоряшеся» Лызлов вставил типичное для литературы XVII в. украшение: «И Божиим пособием нечестивии побеждени быша, и плещи своя обратив, друг друга топчуще, во град бежаша» (л. 86об., с. 184).
Смена источников проводилась Лызловым часто весьма остроумно. Так, вместо фразы ИАК об инженерных «хитростях» русских: «сие оставляю, краткости ради истории, бо широце в летописной руской книзе о том писано» (с. 193), в «Скифской истории» был помещен обширный и подробный текст, составленный из сведений КЛ и самой ИАК (л. 94—95об.). Сделав отступление по неизвестному нам источнику о переговорах Ивана IV с казанцами, Лызлов продолжил повествование ИАК с того места, где остановился (л. 88об.— 89, с. 186: «при делех. ...А кто бы поведал...»). Другое добавление сделано было в рассказе ИАК о непрерывных набегах полевой рати казанцев на русские шанцы, после слов: «и из града исходили», «непрестанныя брани составляюще,— пишет Лызлов,— с Арскаго же поля и из прочих мест многое замещение творяху, ни малаго покоя дающе христианскому воинству» (л. 90, ср. с. 187).
Характерной чертой работы Лызлова было уточнение сведений источника. Так, вместо «княжа суздальского Александра, нареченнаго Горбатаго» (с. 187, ср. КЛ, с. 417: «посла... князя Александра Борисовича Горбатого да князя Семена Ивановича Микулинъского»), в «Скифской истории» точнее назван этот знаменитый русский воевода: «князь Александр Борисович Шуйской-Горбатой» (л. 90) 59. Далее Лызлов счел нужным назвать воеводу из рода, занимавшего в его время царский престол: «...и Данило Романов, соплемянен сущи самому царю, муж многоразумный и богатырь свидетельствованный; и иные мнози воеводы, ведомыя всякого бусурманскаго коварства и ухищрения» (л. 90об.) 60.
Уточнения не всегда основывались на дополнительном материале. Представляя себе по приведенным в источниках описаниям русские укрепления под Казанью, Лызлов к сообщению ИАК «уступити до шанцев» прибавил: «иже под градом». Вместо «гетман» он написал: «оный князь Александр Борисович», вместо «Семена Микулинского» — «Семена Ивановича Микулинскаго» (л. 90об.—91об., с. 188—189). Добавления литературного характера были сделаны в «Скифской истории» при описании штурма Казани, основанного на фактическом материале ИАК и КЛ {423} (л. 103—110; ИАК, с. 194—202; КЛ, с. 459—461), причем часть этих литературных реминисценций явно восходит к «Слову воинству» Игнатия Римского-Корсакова («бусурмане биются» и далее, л. 104—104об.).
Сравнительно широко используя в описании Казанского взятия исправленные и дополненные цитаты ИАК и КЛ, А. И. Лызлов нередко обращался и к своему основному приему работы с источниками, привлекая сведения ИАК и КЛ для создания целиком оригинального текста. Например, говоря о начале штурма Казани, автор описывает приготовления по КЛ, а время, прошедшее с начала осады, указывает по ИАК; и наоборот: в рассказе о грабежах сведения ИАК расширяются по КЛ (л. 95об., 105об.; ИАК, с. 153; КЛ, с. 459—460); башня, на которую, согласно ИАК, казанцы вывели своего хана, названа, в соответствии с КЛ, «Збоиливые ворота», а сдачу хана, вновь по КЛ, принимает полк князя Дмитрия Палецкого (л. 108—108об.; КЛ, с. 461). Наконец, как в цитатах из ИАК, так и в основанных на этом источнике оригинальных текстах «Скифской истории», Лызлов последовательно переводит на русский счет меры расстояния (мили на версты) и денег (аспры на копейки).
Тщательность работы А. И. Лызлова с источниками в рассказе о Казанском взятии ввела в заблуждение Э. Кинана (см. выше), решившего, что столь серьезный текст, как в «Скифской истории», не мог быть основан на ИАК, скорее уж ИАК нужно считать производным от сочинения А. И. Лызлова или его неизвестного и особо богатого источника. У Кинана было тем больше оснований для этого ошибочного заключения, что он сравнивал «Скифскую историю» с источниками только в рассказе о Казани и вместо КЛ привлек для сравнения менее информативный текст КИ. В результате к «источнику» ИАК пришлось отнести отсутствующие в КИ сведения, например: о подготовке штурма (л. 95об.), об «ужасах» решительной битвы (л. 104—104об.), о молитве Ивана IV (л. 105), некоторые сведения о грабежах и т. п. (л. 105об., 108—108об.).
Американский профессор легко избежал бы этой ошибки, обратившись к исследованию Е. В. Чистяковой, ясно показавшей, что источником «Скифской истории» (в сочетании с ИАК) был именно КЛ, а не КИ 61. На фундаментальную работу Чистяковой не обратил внимания и полемизировавший с Э. Кинаном Р. Г. Скрынников, отметивший, что «в книге Э. Кинана мы не найдем никаких попыток исследовать обстоятельства составления „Скифской истории“, выявить источники этого произведения, авторские приемы Андрея Лызлова и т. д.» 62. Никаких подобных попыток мы не найдем и в книге Р. Г. Скрынникова, как не найдем в ней упоминаний о существовании таких попыток в историографии. Лишь сравни-{424}тельно недавно А. И. Гладкий обратил внимание на то, что предложенное Е. В. Чистяковой обращение к КЛ позволяет легко опровергнуть мнение Э. Кинана.
Впрочем, и А. И. Гладкий не обратил внимания на указание Е. В. Чистяковой, что ИАК использована Лызловым не только при описании Казанского взятия. На основании фактов, изложенных в ИАК и дополненных по СК, в «Скифской истории» был составлен обширный рассказ о походе русского войска на Крым и сече при Судьбищах (л. 151—153; ИАК, с. 220—225; СК, с. 654— 655) 63. Из отличившихся воевод в ИАК назывался «гетман» «Иоанн Шереметев», в СК — Иван Шереметев, Лев Салтыков и Алексей Басманов. Уточнив их отчества, Лызлов описал подвиги Ивана Васильевича Шереметева-Большого, Льва Андреевича Салтыкова и Алексея Даниловича Басманова. Далее, используя рассказ ИАК об эпидемии в Ногайской орде, автор дает прямую ссылку на источник: «Кур<бского> Историа».
Наконец, ИАК использована в «Скифской истории» не только в сочетании с КЛ и СК, но и с иностранными сочинениями. Ее сведения, дополненные по СК (с. 663), трактатам А. Гваньини «О татарах» и «О Руси», легли в основу рассказа Лызлова о замыслах Ивана IV и действиях Дмитрия Вишневецкого с русскими войсками против Крыма (л. 153об.— 154об.; с. 238—240). В ИАК нашел автор и дополнительный материал к повествованию о Молодинской битве (л. 161 об., с. 286—287). В «Скифской истории» оно ведется по «Повести о бою московских воевод с неверным ханом» 64, расширенной и уточненной также по Хронике М. Стрыйковского. Этот факт был указан еще Н. М. Карамзиным: «Лызлов в своей Скифской истории подробно описывает нашествие хана, взяв иное из Курбского, иное из Стрийковского... а главные обстоятельства из Повести о бою воевод московских с неверным ханом, которую нашел я в Книге о древностях Российского государства в Синодальной библиотеке № 52, т. 1, л. 98» 65. Свой рассказ (л. 158— 161 об.) Лызлов пояснил также вставкой об истории рынд у царского трона (л. 158), сделанной на основе личного знакомства с придворным церемониалом.
Неизвестный в подлиннике Летописец Затопа Засекина, судя по авторским ссылкам и текстологическим сопоставлениям, использовался А. И. Лызловым главным образом как источник уни-{425} кальных сведений. Указанное автором «Скифской истории» прозвище не упоминается в исследованных нами многочисленных документах XVI—XVII вв. о службах Засекиных. В то же время документы свидетельствуют о том, что члены этого древнего княжеского рода, ведущего начало через удельных князей ярославских от Рюрика 66, часто получали прозвища самые «заковыристые»: «Бородатый дурак», «Солнце», «Жировой», «Черный Совка», «Сосун», «Чулок», «Ногавица-Пестрый», «Зубок», «Селеха» и т. п., причем эти прозвища отражались далеко не во всех документах.
Уникальные сведения ЛЗЗ о войнах Московского государства с Казанью могли опираться на опыт казанских служб Засекиных. Согласно Разрядной книге, князь П. В. Ногавица-Пестрый Засекин еще в 1536 г. погиб в бою с казанцами. Многие Засекины участвовали в казанских походах Ивана IV, а А. И. Засекин-Сосун не только служил в 1564—1565 гг. казанским воеводой, но и получил поместья под Казанью. Показательна также приближенность Засекиных ко двору Симеона Бекбулатовича в конце 1570-х гг.: в его свите мы видим сразу князей Г. О., Н. И. и С. И. Засекиных, В. Д. и В. В. Солнцевых-Засекиных и И. Ф. Засекина-Жирового 67.
Составить представление о времени создания ЛЗЗ можно лишь на основе его содержания. Впервые Лызлов обратился к его тексту, когда, описывая на основе СК и ХР воцарение хана Булат-Салтана, нашел в ЛЗЗ упоминание, что тот был сыном хана Тохтамыша (л. 30об.). Из ХР автору был известен упомянутый под 6920 г. «царь Зелени-Салтан Тактамышевич» (с. 70), которого Стрыйковский отождествил с Булат-Салтаном; следовательно, первая проверка уникального сообщения ЛЗЗ показала его достоверность. Поэтому вскоре, проверяя Стрыйковского «российскими летописцами», Лызлов приводит в первую очередь сообщение ЛЗЗ под 6929 г. о хане «Улумахмете, сыне Зелед-Салтанове», добавив, что «в Степенной имя ему Махмет» (л. 31 об.; СК, с. 460).