Обрывок двадцать четвёртый 4 страница

– Ворота да будут открыты! – взревел он. – Из глубины моря поднимутся Древние, дабы преклониться перед Тобой!

Я ничего не понял, но счел лучшим кивнуть. Душа моя трепетала от ужаса. Словно достигнув предела, ужас сменился спокойствием. Меня словно облили холодной водой. Воздух вокруг меня кристаллизовался, и мне приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы двигаться и дышать. Все мышцы были напряжены до предела. Я поднял руку и положил на лоб быка.

Я сказал первые слова, которые пришли мне в голову:

– Каждая вспышка молний, освещающих наш путь, придаст истинный облик тем, кто вышел из тёмных глубин!

– Истинно! – взревел бык и, повернувшись, зашагал во мрак внезапно наступившей ночи.

Я последовал за ним. Он опускался в темные глубины моря. Мы проследовали мимо гигантских храмов, построенных в далекой древности.

– Что это? – спросил я. Мои слова унеслись вверх чередой воздушных пузырьков.

– До того, как были закрыты Врата, по земле ходили свободные существа Хаоса. И разрушали всё то, что было сотворено Богом. Те из людей, кто познал истину Хаоса и воспротивился Богу, наследники Каина и Еноха, построили эти храмы, чтобы в них жить с теми, кто пришел Извне. Теми, кого в любое время люди праведные называли Демонами. От союзов людей и демонов произошли Гиганты. Тогда увидел Бог, что дети его, сыны Адама и дочери Евы, могут понять истинную красоту Хаоса, и закрыл Врата своего мира, дабы оградить его от разрушения.

Мне стало тяжело дышать.

Внезапно я снова очутился на поверхности. На этот раз я стоял на мощённой серым камнем дороге, уходящей из одного конца вселенной в другой. Небо стало ясным, а круглая луна светила во всю мощь. По дороге из серого камня ко мне неспешно подъезжал всадник на чёрном коне[28]. Когда всадник приблизился ко мне, я был поражен его размером. Всадник был в четыре раза больше обычного человека, и конь был ему под стать. На нём были чёрные доспехи с серебряными узорами. С плеча спадала изящная бархатная мантия красного цвета. Из-под чёрного блестящего шлема смотрели красные глаза. Он поднял руки в латных перчатках и снял шлем. По плечам рассыпались чёрные волосы, отливающие синевой под светом луны. Его лицо излучало уверенность, но было чересчур бледным. На бедре висел громадный двуручный меч с рукояткой в виде креста.

– Шестьдесят легионов к твоим услугам! – сказал он и улыбнулся. Из-под верхней губы блеснули два клыка.

Я будто что-то вспомнил.

– Князь? – спросил я.

– К вашим услугам, сударь! – ответил он. – Мы обратим нечестивых и будем крестить их не водой и духом святым, но кровью и мечом. Да будет так. Аминь!

Его лицо исказилось в гримасе ярости. Он выхватил меч и поднял вверх. Ткнув шпорами коня, он умчался вдаль.

Вслед за ним пришел красный человек. Его кожа была цвета вареных раков. На голове его красовалась железная корона. В его глазах не было зрачков, а только белки[29].

– Шестьдесят легионов ждут битвы! – сказал он. – Видел я множество битв. Кто-то бился, чтобы обрести славу, другие – чтобы обрести богатство. Многие бились за веру, ибо верили, что ведет их Господь. Но лишь ложь и смерть нашли они в битвах.

Видел я, как строят свою власть на лжи и крови сыны Адама. И одни восставали против других. И были в руках их мечи, копья и ятаганы. И несли веру свою на острие своего оружия. Других сжигали они во славу Господа. И так думали они, что утверждают власть Бога на земле, но лишь изгоняли его из себя. Всегда во всем сильный был прав, а слабый был мертв. Но восставали слабые и становились сильны. Тогда карали они сильных, дабы отомстить за причиненные обиды. Везде были кровь и страдание. Видел я, как убивают верующих в Господа и неверующих в него. И именем его проповедуют смерть. И там, где был Бог, была лишь смерть. Я видел Смерть.

И вижу я: восстанут сыны и дочери Египта, жены Аврамовой, и пойдут на Запад. И будет их неисчислимое множество. Смерть молодым и старым будут дарить они. Будут они сильны, ибо верою живы. Верою в Бога и слово его. Всякий, кто не покорится их Богу, будет повержен. Умрет от железа либо от лихой болезни. И весь мир будет в крови и огне. И будут правые бить неправых. Но кто прав и где неправый? Никто не знает. Так начнет рушиться мир.

И когда будет лучшее время для прихода?

Красный человек исчез. А с неба ко мне на плечо слетел черный ворон[30] и каркнул прямо в ухо:

– И двадцать два падших готовы!

Я уже ничему не удивлялся. Да и стоило ли?

– А что мне можешь рассказать ты? – спросил я.

Ворон спланировал с моего плеча на серый камень у моих ног. И начал свой рассказ.

Обрывок двадцать первый

В начале был Хаос. И был он безграничен, безличен и свободен в своей первозданности. И не было порядка в Хаосе, потому что порядок от Бога. Раньше всего сущего появился Бог, и пребывал он в первозданном Хаосе и был свободен. В Хаосе нет времени, потому Бог и был прежде всего сущего.

Не знает никто, откуда пришёл Бог и куда он уйдет в конце. Но знают все, что Бог – Творец. И создал он детей своих. Невозможно рассказать об облике их, потому что нет облика в хаосе, а изменяется он постоянно.

Тогда сотворил Бог пустоту Словом своим, дабы наполнить её. И создал Он твердь, дабы стоять на ней.

Посмотрели дети Его на творения Его и ужаснулись, ибо узрели порядок среди Хаоса. И тогда выступил один из детей Божьих и задал вопрос:

– Зачем ты, Отец, созидаешь, если всё вокруг стремится к разрушению? Зачем нарушаешь первозданность Хаоса?

И ответил Бог, и слова его были светом в темноте.

– Не для того ли и Хаос вокруг, дабы творить посреди него?

И было это светом в темноте. Но не для того ли темнота, чтобы подчеркнуть свет? Поверили дети Божьи в его слова, ибо были они верующими Отцу.

И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. Но возник свет, и возникла и тьма, ибо не бывает света без тьмы. Так и не бывает порядка без Хаоса, но Хаос без порядка есть. И тьма есть порождение Хаоса, как свет есть порождение Божественного порядка. И не смог Бог победить тьму Хаоса, но отделил свой свет от его тьмы.

И снова ужаснулись дети Бога творениям Его. Снова вопрошали они Его:

– Зачем, Господи, ты творишь то, что творишь?

Он отвечал им:

– Смотрите дети мои. Это свет, дабы светить днем, а это тьма, дабы царить ночью.

Но были немногие среди детей Его, которые знали, что за созданным порядком всегда царит Хаос и воспротивились они воле Господа. Сказали так Ему:

– Зачем ты стремишься к порядку, если вокруг Хаос. Не для того ли, чтобы воля Твоя была единственной и царил ты безгранично?

Тогда Бог сказал:

– Что знаете вы, дети мои, ведь я был прежде вас.

И поверили дети. И послушались. Тогда создал Господь время, дабы знать, кто был первый, а кто последний. Так стал день первый.

И сказал в другой день Бог:

– Да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды.

И создал он из тверди сушу, а из собрания вод – моря. И увидел Бог, что это хорошо, но увидели дети его, знавшие Хаос, что это порядок. И был это день второй…

Я хмыкнул.

– Я знаю Библию, а можешь ли ты рассказать то, что я не знаю? – спросил я.

Ворон посмотрел на меня своими блестящими глазами и прокаркал:

– Создал Бог прекрасный сад, имя ему было Рай. И было всё для наслаждения взора Господа в этом саду птицы, звери и твари всякие, коих Он сотворил. Но мало было Господу сотворённого, ибо стремился Он к большему. Тогда сотворил он Тварь по образу и подобию Своему и дал имя ему Адам, ибо был он первый Человек. Но помнил Господь о прежних детях своих, которые познали радость Хаоса и противились Ему. Потому был Адам безволен и жил лишь чистыми мыслями Господа и делал всё по велению Его.

И были среди детей Господа те, кто воспротивился Ему и начал рушить созданный им порядок. Но были и те, коим творение было по душе. Тогда сошлись Падшие и Ангелы в яростной битве, и имя ей было Вайрон. Обагрились сотворённые небеса кровью, и так было крещено творение Господа. Не было так задумано Богом, но с тех пор в его творении всегда есть следы изначального Хаоса. Потому и не бывает в мире прощения без крови, ибо не может Господь изменить ничего без кровавого благословения Хаоса. И там, куда упало больше всего крови Падших, было взращено алое Древо. Были на нём плоды цвета крови. Знал Господь, что древо это не Он сотворил, но не мог разрушить его, ибо было оно порождением Хаоса, пустившим ростки в жилище Бога.

Хоть и была яростной битва Падших с ангелами, но не было мёртвых среди ангелов, как и не было их среди Падших, ибо смерти нет, и кто говорит обратное – лжёт, да будут прокляты его уста вовеки. Падшие не были изгнаны из Рая. Они сами выбрали свободу жить за его пределами в изначальном мире. Там они кружат и до сих пор в яростном танце среди тёмно-красных всполохов вечного огня Хаоса.

Ворон хрипло каркнул и взмахнул крыльями. А затем просто растворился в воздухе. Видимо, решил не утруждать себя полётом.

Я обернулся, готовый встретить новых существ.

Где я? Кто я? Зачем я пришёл в этот мир? И зачем этот мир пришел ко мне?

Под ногами была пустота, скрученная в спираль, уходящая до конца вселенной. Над головой красное небо, покрытое серыми тучами. И я тоже парил, словно облако. Кто из нас не летал во сне? Но ни один полет никогда не был таким тяжёлым. Одно облако было темнее, чем другие. Или мне показалось? Чем ближе оно приближалось, тем яснее я понимал, что его тьма не идет в сравнение с темнотой других туч[31].

– Dies Irae, dies illa solvet saeclum in favilla! Teste David cum Sibylla. Quantus tremor est futurus quando judex ex venturus, cuncta stricte discussurus! – раздался громовой голос. – День Гнева, тот день, когда будет повергнут весь мир во прах, по свидетельству Давида и Сивиллы. О, каков будет трепет, когда придёт Судия, который всё строго рассудит. Наступит тот день, когда уничтожено будет всё живое![32]

Вокруг меня в пустоте гасли и снова загорались красные всполохи. И из глубин пространства и времен на меня смотрели миллиарды глаз.

Это были глаза тех, кто жил, и тех, кто только собирался жить. Вокруг нас царило безвременье.

Я слышал множество голосов, говорящих мне одно и то же на разных языках. Это моя тайна, которую я познал и никому не открою. То, что было сказано ими, останется навсегда со мною. Я знаю свою цель и предназначение. Теперь об этом узнают и другие.

Белая змея…

Причём здесь белая змея?

Всё вокруг закачалось и исчезло. Я протёр глаза. Я проснулся? Нет. Вокруг была красная земля, покрытая трещинами. Всё та же пустота кругом. Ни деревьев, ни травинки. Только трещины на земле, похожие на змеиную чешую.

Белая змея[33]. Она покачивалась передо мной на хвосте. Завороженный её гипнотическим взглядом, я протянул руку. Змея с благодарностью приняла моё предложение. Её холодная гладкая кожа коснулась моей открытой ладони. Она забралась ко мне на плечо и обвилась вокруг шеи. Раздвоенный язык мелькал между двух острых зубов, с которых тёмными каплями стекал яд. Змея прислонила свою голову к уху так, что её язык приятно щекотал мою ушную раковину.

– Сколько тебе нужно для счастья? – прошипела она.

– Чего? – удивлённо спросил я.

– Сколько тебе нужно денег для счастья?

– Мне всё равно.

– Ты презираешь деньги?

– Нет. Просто мне всё равно.

– Тогда скажи мне, чего ты хочешь? Уходить на работу каждый день в восемь утра, приходить в восемь вечера? Отдыхать в положенную богом субботу? Отдыхать от отдыха в субботу по воскресеньям? Ездить на тойоте, мечтая о мерседесе? Заниматься сексом с брюнеткой, жалея о блондинке, на которую у тебя не хватило денег? Жить в квартире, мечтая о коттедже? Сожалеть всю жизнь о том, чего ты ещё не успел достичь?

Кто не верит, тому всё равно. Кто не мечтает, тому всё равно. Но ты…

–Я верю, – прошептал я.

– У одних есть бог, есть место в раю. Или они думают, что есть. У других есть реинкарнация, шансы на счастье в другой жизни. Или они думают, что есть. Что есть у тебя за пределом жизни? Есть ли у тебя иные шансы быть счастливым?

– Я мог бы принять спасение, – пробормотал я.

– Мог бы? – змеиные глаза смотрели своим гипнотическим взглядом в мои. Презрение в голосе змеи могло бы убить вместо её яда.

– Нет, – признался я.

– Сколько тебе нужно для счастья? – прошипела змея.

– Столько, чтобы не думать ежедневно о том, что будет в конце пути, – ответил я.

Змея довольно зашипела и опустилась с моей руки на землю. Не останавливаясь, она вошла в землю у моих ног и исчезла.

Обрывок двадцать второй

Я стоял, уставившись в землю усталым взглядом. Все эти пертурбации порядком мне надоели. Я прибегнул к верному средству, пропагандируемому против снов: ущипнул себя за руку. Было больно, но ничего не произошло. Я стоял, ожидая продолжения. Но его не было. Только в ушах стояло непонятное жужжание.

Я махнул рукой и побрёл на север. Или юг. Или ещё куда-нибудь к чёрту на рога.

Жужжание в ушах становилось всё назойливее. Постепенно оно нарастало. Я резко обернулся влево и заметил небольшую зеленую муху, кружившую рядом. Я отмахнулся от неё. Жужжание слегка прекратилось, но быстро снова возвратилось. Я опять отмахнулся рукой. Жужжание усилилось. Тогда я махнул рукой влево, отгоняя назойливое существо. И остолбенел…

Насекомое значительно увеличилось в размерах. Его ноги, покрытые чёрными жёсткими волосами, по размеру напоминали лыжные палки, а само туловище было размером с небольшой автомобиль.

Небольшая такая газелька, подумал я. Дьявольщина.

Жужжание стало приобретать все признаки человеческой речи. Однако менее противным от этого оно не стало.

– Так всегда, – заявила муха[34], расправляя и очищая свои крылья. – Пока ты маленький и незаметный, никто не обращает на тебя внимание. Но когда ты большой и сильный… Сам понимаешь, – она фамильярно подмигнула мне всеми своими фасеточными глазами.

Мигающая муха. Такого даже в страшном сне не приснится.

– Секрет в том, чтобы правильно жужжать в нужные уши, – довольно объяснила она. – Если достаточно долго жужжать, то из этого обычно что-то выходит. А ещё можно копаться в чужом говне! – она покивала своим жвалом. – Это тоже очень помогает.

– Чему помогает? – спросил я.

– Расти, добиваться влияния, достигать власти. В борьбе за власть все средства хороши, поверь мне. Уж сколько я этого говна перелопатила… – муха гордо покивала. – Но если ты слишком горд для этого, предоставь это мне. Вот, например, мэр вашего городка является владельцем контрольного пакета акций такой-то компании. А ведь он не может выступать в качестве управляющего компанией. Скажу тебе по секрету, – она наклонилась ко мне, я невольно отшатнулся, – если бы кто-то по-тихому переоформил все эти акции на себя, обычным путем махинаций, то официально мэр не стал бы предъявлять за это претензий. Конечно, если бы этот кто-то обладал достаточной силой и смелостью, чтобы принять на себя этот груз ответственности.

И получить за это пулю в лоб, подумал я.

– От этого никто не застрахован. Что лучше: жить до старости или во цвете лет шагнуть за край усталости, поняв, что ты поэт? – срифмовала муха. – Ну, всё, я полетела. Привет!

Я задумчиво проводил её взглядом, пока она не исчезла за горизонтом.

– Да, Алгор в своём духе. Только и умеет, что копаться в говне, – раздался задумчивый голос за моим плечом.

Я обернулся. Передо мной стоял худощавый морщинистый человек с трупным, сине-зелёного цвета лицом, острым носом и тонкими чёрными губами[35].

– Сефон, – представился он.

– Угу, – ответил я.

– Как придешь в землю езидов, найди большую пещеру в горе. В ней ты найдешь то, что искали другие, но никогда не могли найти. Чашу, наполненную святой кровью. Эта кровь поможет тебе начать твой путь.

– Я должен её выпить? – спросил я, заранее чувствуя тошноту.

Сефон расхохотался, обнажив гнилые зубы и почерневшие дёсны. Вонь его рта была невыносимой.

– Когда ты придешь к чаше, ты всё поймешь. Только не дай Святым тебя остановить.

Надо мной послышался хриплый голос:

– Слушай его больше…

Из темноты мира выплыло большое дерево с жёсткими колючими шипами. На одной из его веток сидел огромный гриф[36].

– Святые не смогут тебя остановить. Все предначертано, – хрипло крикнул он. – Но ты должен оставить навсегда в прошлом свою близорукость.

Гриф тяжело сорвался с ветки и полетел прямо на меня. Я заворожённо следил за его полетом. Тяжёлый острый клюв ударил прямо в мой правый глаз. Потом ещё и ещё раз. Дикая боль заставила меня закричать и упасть на спину. Но гриф продолжал клевать мои глаза. Теперь он добрался и до левого глаза. Вокруг меня была красная темнота, нарушаемая яркими вспышками боли.

– Теперь смотри, – раздался хриплый голос.

– Куда? – простонал я.

– Просто смотри, – проговорил гриф строго.

Я встал и попытался смотреть, как будто мои глаза всё ещё находились на своем месте. И я увидел.

Вокруг меня пылало пламя. Ноги ступали по серой от пепла земле. Огненные потоки раскалённой лавы неслись совсем рядом со мной, обжигая своим горячим дуновением. А рядом находились два существа, настолько чудовищных и безобразных, что ни один писатель мира не сможет передать их облик и сохранить рассудок. Я не выдержал. Я закричал пронзительным безумным воплем, который рвался из моей глотки уже столько времени. Это был невыносимый крик, крик за гранью безумия, пронзающий тело и душу. Он подымался выше небес и опускался ниже ада. В нём слилось всё отчаяние моей жизни, весь страх перед Судом, вся злость, вся ненависть к Богу. Во мне родилось что-то новое, и оно неудержимо рвалось наружу.

– Мне больно, чтобы тебя черти разорвали! – произнес чей-то милый и невыносимо знакомый голос.

Я открыл глаза.

– Милый, ты чуть не сломал мне руку, – сказала Астаарта.

 

 

ЧАСТЬ 2

ВОСКРЕШЕНИЕ

Обрывок двадцать третий

Обратный отсчёт.

Три. Два. Один. Бах.

Обратный отсчёт. Без шанса что-то изменить. Мы достанем до самого неба.

Теперь во всем мире начался обратный отсчет, и никто об этом не знает.

Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, – говорит Господь, Который есть, был и грядёт, Вседержитель.[37]

Лжец. Я есмь Омега, конец всего грядущего! То, что ты видишь и слышишь, напиши письмо и разошли главам государств по всему миру: Америка, Вашингтон; Россия, Москва; Англия, Лондон; Франция, Париж; Германия, Берлин… Ещё чёртова куча государств по всему миру. Я устал облизывать почтовые марки. Каждый президент получит почтовую марку от меня на память. На недолгую память до мига, когда уничтожено будет всё живое.

Отошли эти письма всем церквям по всему миру. Пусть они знают, что их время прошло. Истина вот-вот придет на землю, не оставив места для других «истин». Отошли это письмо в Рим. Отошли это письмо в Индию, Тибет, Китай, Израиль. Скажи, что все мировые религии мертвы. Мертвы, как и их никчемные боги.

Разошли эти письма главам нашей организации по всему миру. Пришло время жатвы. Всё, что не успел собрать бог, соберём мы. Пусть легионы будут готовы. Отошли письма в Турцию, в Грецию, в Италию. Отошли письма главам нашей организации.

Нам нужно достать до неба.

Бах. Это мы поставили идиота на должность президента.

Бах. Это мы взрываем здания по всему миру. Все террористические организации едят из нашей кормушки.

Бах. Это мы виноваты в мировом финансовом кризисе.

Бах. Это мы создаем военные конфликты между странами.

Бах. Это мы виновны в смертях по всему миру.

У нас есть деньги. И нам ужасно скучно. Это не месть. Это скука. Мы уничтожим этот мир, потому что нам просто скучно. Мы уничтожаем этот мир методично шаг за шагом.

Глупые. Мы давным-давно дали вам крупнейшую мистификацию – деньги.

«Виртуальные цифры не дадут ни малейшего шага для взаимопонимания», – это Маммона.

Мы совершили поездку к езидам в Сирию. Я испил из чаши кровь вкуса железа, и меня настигло внезапное откровение. Я знаю, как спасти мир от гибели. Для того чтобы спасти мир, нужно его уничтожить.

Астаарта эротично облизывает марку и шлепает её на конверт. Я гляжу на неё воспалёнными от бессонницы глазами. Я больше не могу спать. Мне очень страшно спать. Хотите, чтобы я уснул, возьмите молоток и стукните меня по голове.

– Поспи, милый!

– Я не хочу…

– Тебе нужно немножко отдохнуть.

– Я НЕ ХОЧУ!

Я размахиваю руками и ору на Астаарту. Маммона слабо улыбается. Он тоже измучен.

– Ты знаешь, кто я? Ты знаешь кто? Знаешь? – вопил я, брызгая слюной во все стороны. Я тряс своим указательным пальцем перед её носом. – Я грёбаный пидор, спустившийся с небес в этот хаос, чтобы навести здесь порядок. И я его наведу, я клянусь тебе! Ты знаешь, кто я?

– Да, – спокойно ответила она. – Ты грёбаный пидор…

На мгновение я задохнулся от переполнявшей меня ярости. Как будто вместо крови от сердца к моему мозгу по жилам заструилась стопроцентная азотная жидкость, обжигая своим холодом. И следом за ней по жилам прокатилась огненная волна, сжигающая меня изнутри. Я схватил её за плечи и стал трясти так, словно пытался вытрясти душу.

– Я всех нас спасу! Я – это твой путь к спасению!

Она молча вырвалась, показала мне средний палец и вышла в ночь. По небу ползли тяжелые тучи, постепенно закрывая собой звёзды.

Это просто наша работа. Убить мир. И мы делаем её хорошо.

Обрывок двадцать четвёртый

Как же это проповедуют наши святоши? Легче верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в рай.[38] И если это так, то наша жизнь отдалила нас от ворот рая на много миллионов миль.

Мы уже не занимались непосредственно делами. Бизнес шел успешно, и не было необходимости в нашем оперативном вмешательстве. Всё, что требовалось, это приехать с чековой книжкой в банк и взять деньги. И потратить их.

– Скучно, – пробормотал я, залпом допивая свой Chivas Regal с колой и льдом. Chivas Regal – шотландский виски восемнадцатилетней выдержки с крепостью сорок градусов. Мой любимый. Я его пью вместе с колой. Один к двум. Одна часть этого поганого виски и две части колы. И потом во рту царит горький и терпкий вкус шотландской земли.

Астаарта потихоньку посасывала ром Bakardi через трубочку, а Маммона о чем-то трепался с официанткой клуба. Насколько я знаю, она была последняя, кто ещё не валялся с ним в постели. И уж сегодня вечером наверняка не останется ни одной. Придется порекомендовать хозяину заведения сменить официанток, а то Маммона точно больше сюда не захочет идти.

Уже третий месяц в полутрезвом состоянии. При этом спать шесть часов в неделю. Ужасно скучно.

На третий месяц такой жизни мой голос на меня обиделся и ушёл в неизвестном направлении. Может быть, тому виной отчаянно громкое пение в караоке. Всё, что я мог теперь делать, это жестами показывать, куда и кому идти. Что я, как правило, и делал. И было забавно смотреть, как люди иногда толкуют тот или иной жест. Обижаются, или возмущаются, или радуются… Забавно.

А ещё я понял, что мне ужасно надоело говорить. Наверное, у каждого есть какой-то запас слов, который он может высказать за свою жизнь. Например, десять миллионов. Или миллиардов. Наверное, мой запас слов уже подошел к концу и иссяк. И когда ты уже не можешь говорить, ты начинаешь слушать. И слышать, что, пожалуй, самое важное.

В семь утра мы расстались. Я поехал в офис, а Маммона с Астаартой решили немного прогуляться по утреннему городу.

Сидя перед ноутбуком, я кивал головой, притопывал и стучал пальцем по столу в такт музыке. Такого великолепного настроения у меня уже давно не было. На улице зимний ветер со всей силы дунул в мое окно. И с внезапной ясностью пришло осознание того, что шорох снежинок, бьющихся об окно, реален, а музыка вокруг меня – это музыка в моей голове. На меня со страшной звенящей пустотой навалилась тишина.

Одно из двух: либо ты верующий, либо сумасшедший… Говорят, Моцарт писал музыку из своей головы. Все люди слышат музыку неба и пение ангелов. Но почти всегда звуки окружающего мира заглушают ее.

«Отлично. Во снах я вижу невидимое, а наяву слышу несуществующую музыку. Что еще нужно для путевки в сумасшедший дом?» – подумал я. Работать перехотелось. Порносайты – вот легкий релакс для одиноких ночью и утром. Моя правая рука потянулась к ширинке и ласково обняла источник мужского наслаждения. Послышался стук в дверь. Я посмотрел на часы, висящие над входной дверью. Дешёвые темно-коричневые часы в стиле «ретро». Половина десятого утра. Начинается новый рабочий день.

Когда я из разгильдяя превратился в бизнесмена? Когда Астаарта из противницы моды и мрачной личности превратилась в источник гламура и пример стиля для всех окружающих? Только Маммона не изменился.

Мне скучно. Мне ужасно, невыносимо, невообразимо скучно. Скучно до смерти.

– Почему бы нам не найти их? – спросила Астаарта.

– Езиды… – задумчиво проговорил я. – Я даже не знаю, где их искать.

– Езиды – мусульманская секта в Сирии и Армении, около 2 миллионов, именуется по шейху Езиду, сыну халифа Моавии, – процитировал Маммона из-за ноутбука. – «Гугл» рулит.

– Отлично! Поедем в Сирию? – саркастически усмехнулся я.

– Ура! – воскликнула Астаарта. – Поедем!

– Поедем! – подтвердил Маммона.

– Бляяяя… – заметил я.

Сирия. Сирийская Арабская Республика. Бескрайняя пустыня. Сплошной песок с редкими кустиками пожухлой травы. Песок и камень.

Дамаск. Даннаш. Проливший кровь. Разноцветные горы специй на рынке.

Изящные арки древних каменных сооружений. Гора Касьюн.

У подножья горы нас встречали трое езидов в пепельно-серых костюмах и с белыми чалмами на головах.

– Приветствуем тебя, Малак Тавус[39]! – кивнул один из них. – Мы уже знаем о твоем прибытии и готовы провести тебя к чаше.

Всего один глоток. Тёплая тёмно-красная солёная жидкость с привкусом железа. На втором глотке я чуть не блеванул. Но я приехал сюда, чтобы выпить. Напиться как следует. Еще один глоток. Я чувствую соль на языке. Она внутри меня. Она в моей крови. Я соль земли.

Может быть, люди заслужили прощения? Я вижу, как миллионы голодных гибнут по всему свету. Я улыбаюсь. Я смеюсь. Я знаю теперь, почему у Астаарты такая безумная усмешка. Теперь и я также безумен. Я вижу ребенка. Девочку, свернувшуюся в пыли. Ей всего лет десять на вид. Может быть и старше. Такое ощущение, как будто её чёрная кожа надета прямо на кости, настолько она худа. За ней силуэт большой сильной птицы. Гриф. И она и он ждут одного и того же. Она – чтобы избавиться от мучений. Он – чтобы поужинать.

Я вижу детей с оружием. Их лица оскалены. Они играют. Только их глаза говорят правду. Бах. «Ты убит! – кричит мальчишка. И глаза говорят. – Да, ты убит!» Я вырасту и убью тебя.

Я чувствую мучения девочки. Её ноги зажаты в бетоне. Вокруг вода. Она не плачет. Она серьёзно и сердито ждет избавления.

Я чувствую, как мужские руки немеют от мороза. Как мужчина падает лицом в снег. Его глаза открыты, но уже ничего не видят. Они уже покрыты инеем.

Но на этом ничего не заканчивается. Я слышу их стоны с той стороны жизни. Они ждали смерти, как избавления. А их обманули. Они вопят в тоске и страхе. Они вопят от боли. Это не на год. Это не на век. И даже не на тысячелетие. Это на всю Вечность.

Господь, даруй нам смерть, большего не прошу. Даруй мне дар неверия. Избавь от веры. Сделай так, чтобы после смерти ничего не было. Избавь меня от этого, Боже. Я Падший. Я прошу тебя, как ни просил никогда в жизни. Дай мне умереть без права на воскрешение?

Я оборачиваюсь. Я вижу только глаза. Столько глаз, что я мог бы нарисовать их. Это глаза бесов, которые мне служат. Обезьянки на моей службе. Как научить свободе людей, если они рабы в душе? У них нет ни единого шанса. Как их спасти? Уничтожить этот мир.

В глазах Астаарты я прочитал приговор миру.

– Теперь ты знаешь, – сказала она спокойно.

– Знаю, – ответил я.

Бог не дал нам шанса на прощение. Но это не значит, что мы не должны бороться за других людей. Это не значит, что мы отчаянные индивидуалисты. Просто мы свободны. Мы можем сами выбрать ненависть или любовь. Это наш выбор, но мы не можем вернуться к Богу. Мы можем сделать для них только одно. Убить их всех. Достучаться до небес. Принести кровавую жертву. Быть его жнецами. Потому что без пролития крови не бывает прощения. Мы не сможем простить его, если не прольем океанов крови.

Обрывок двадцать пятый

Я снова шёл по той же удалённой от городского центра улице.

– НАСТАЛ МОЙ ЧАС, И Я ВЗЫВАЮ К ВАМ!

Я оглянулся. Это был тот самый сумасшедший паренек, который выкрикивал дикие лозунги в небо. Я подошёл к нему.

– Нечего кричать и что-то доказывать кому бы то ни было. Ты ничего не докажешь, стоя на этом месте. Но все можно сделать с помощью денег. Пустые слова ничтожны.

Я достал из кармана пачку пятитысячных банкнот.

– Смотри, – шепнул я ему. Затем я посмотрел на окружающих нас людей. И швырнул деньги в самый центр толпы. Цельной пачкой они пролетели полметра, затем взорвались на десятки отдельных бумажек под порывом встречного ветра. Люди кланялись и падали на колени, чтобы взять побольше таких бумажек.