Мой друг Рика прислал мне в подарок саженцы банановой пальмы

Китай

ИЗ ДЕВЯТНАДЦАТИ

ДРЕВНИХ

СТИХОТВОРЕНИЙ

 

 

ПЕРВОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

 

В пути и в пути,

и снова в пути и в пути...

Так мы, господин,

расстались, когда мы в живых.

 

Меж нами лежат

бессчетные тысячи ли,

И каждый из нас

у самого края небес.

 

Дорога твоя

опасна да и далека.

Увидеться вновь,

кто знает, придется ли нам?

 

Конь хуских степей

на северным ветром бежит,

И планы Юэ

гнездятся на южных ветвях,

 

А вот от меня

все далее ты, что ни день.

Одежда висит

свободней на мне, что ни день.

 

Плывут облака,

все белое солнце закрыв,

И странник в дали

забыл, как вернуться домой.

 

Тоска по тебе

состарила сразу меня.

Вслед месяцам год

приходит внезапно к концу.

 

Но хватит уже,

не буду о том говорить...

Себя береги.

ешь вовремя в долгом пути!

 

 

ВТОРОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

 

Зелена, зелена

на речном берегу трава.

Густо, густо листвой

ветви ив покрыты в саду.

 

Хороша, хороша

в доме женщина наверху —

Так мила и светла —

у распахнутого окна.

 

 

Нежен, нежен и чист

легкий слой белил ж румян.

И тонки и длинны

пальцы белых прелестных рук.

 

Та, что в юные дни

для веселых пела домов.

Обратилась теперь

в ту, что мужа из странствий ждет.

 

Из чужой стороны

он никак не вернется к ней,

И пустую постель

очень трудно хранить одной.

 

 

ТРЕТЬЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

 

Вечно зелен, растет

кипарис на вершине горы.

Недвижимы, лежат

камни в горном ущелье в реке.

 

А живет человек

между небом и этой землей

Так непрочно, как будто

он странник и в дальнем путя.

 

Только доу вина —

и веселье и радость у нас:

Важно вкус восхвалить,

малой мерою не пренебречь.

 

Я повозку погнал, —

свою клячу кнутом подстегнул

И поехал гулять

там, где Вань, на просторах, где Ло.

 

Стольный город Лоян,—

до чего он роскошен и горд.

"Шапки и пояса"

в нем не смешиваются с толпой. '

 

И сквозь улицы в нем

переулки с обеих сторон,

Там у ванов и хоу

пожалованные дома.

 

Два огромных дворца

издалёка друг в друга глядят

Парой башен, взнесенных

на сто или более чи.

 

И повсюду пиры.

и в веселых утехах сердца!

А печаль, а печаль

как же так подступает сюда?

 

 

ЧЕТВЕРТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

 

Такой уж сегодня

хороший праздничный пир,

Что радость-веселье

словами не передать.

 

Играют на чжэне,—

и чудный напев возник, .

И новые песни

полны красот неземных.

 

Искусники эти

поют о высоких делах.

Кто музыку знает,

их подлинный слышит смысл.

 

У каждого в сердце

желанье только одно:

Ту тайную думу

никто не выскажет вслух,

 

Что жизнь человека —

постоя единый век,

И сгинет внезапно,

как ветром взметенная пыль,

 

Так лучше, мол, сразу

хлестнуть посильней скакуна,

Чтоб первым пробиться

на главный чиновный путь,

 

А ее оставаться

в незнатности да в нищете,

Терпеть неудачи,

быть вечно в муках трудов!

 

 

ПЯТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

 

На северо-западе

высится дом большой.

Он кровлей своей

с проплывающим облаком вровень.

 

Цветами узоров

в нем окна оплетены,

Он башней увенчан

в три яруса вышиною.

 

Из башни доносится

пенье и звуки струн:

И голос и музыка,

ах, до чего печальны!

 

Кто мог бы еще

этот грустный напев сочинить?

Наверное, та,

что зовется женой Ци Ляна...

 

«Осенняя шан»

вслед за ветром уходит вдаль,

И вот уже песня

в каком-то раздумье кружит…

 

Сыграет напев,

трижды вторит ему затем.

В напевах волненье

ее безысходной скорби.

 

От песен не жалость

к певице за горечь мук,

А боль за нее,–

так друзья и ценители редки,–

 

И хочется стать

лебедей неразлучной четой

И, крылья расправив,

взлететь и подняться в небо!

 

ТАО ЮАНЬМИН

 

 

УКОРЯЮ СЫНОВЕЙ

 

Уже сединою

виски у меня покрылись

И мышцы и кожа

свою утратили свежесть,

 

Хотя в моем доме

и пять сыновей взрастает,

Но им не присуща

любовь к бумаге и кисти.

 

Шу — старшему сыну

исполнилось дважды восемь,

По лености вряд ли

соперник ему найдется.

 

В пятнадцать Сюаня

Конфуций «стремился к книге»,

Сюанъ же, напротив,

не терпит искусства слова.

 

Дуаню и Юну —

они близнецы — тринадцать,

Недолго обоим

шестерку спутать с семеркой.

 

А младший мой, Тунцзы,

которому скоро девять,

Тот только и знает,

что груши рвать да каштаны.

 

Коль небо судьбою

меня одарило этой,

Осталось прибегнуть

к тому, что содержит чарка.

 

 

НАПИСАЛ В ДВЕНАДЦАТЫЙ МЕСЯЦ

ГОДА ГУЙМАО.

ДАРЮ ДВОЮРОДНОМУ БРАТУ ЦЗИНЪЮАНЮ

 

Укрыл я следы

за бедной дощатой дверью.

Уйдя далеко

от мира, порвал я с ним.

 

Вокруг погляжу,

никто обо мне не знает.

Простая калитка

захлопнута целый день...

 

Холодный, холодный

к вечеру года ветер,

И сыплется, сыплется

круглые сутки снег.

 

Я слух приклоняю —

ни шороха и ни скрипа,

Л перед глазами

чистейшая белизна.

 

Дыхание стужи

проникло в мою одежду.

Корзина и тыква

мне реже служат теперь.

 

И бедно, и тихо,

и пусто в моей каморке,

Здесь нет ничего,

что бы радость давало мне

.

И только читаю

тысячелетние книги,

Все время, все время

вижу подвиги старины.

 

До нравов высоких

не в силах моих добраться:

Я едва научился

твердо бедность переносить.

 

И если Пинцзиню

даже следовать я не буду,

Разве жизнь на приволье

не разумней всего, что есть?

 

Спрятал я свои мысли

в стороне от сказанной речи,

И к тебе эти строки

разгадать не сможет никто!

 

 

МЭН ХАОЖАНЬ

 

ПРОВОЖУ НОЧЬ В ГОРНОЙ КЕЛЬЕ

УЧИТЕЛЯ Е.

ЖДУ ДИНА. ОН НЕ ПРИХОДИТ

 

Вечернее солнце

ушло на Запад за гору.

Повсюду ущелья

внезапно укрылись тьмой.

 

Над соснами месяц

рождает ночную свежесть.

Под ветром источник

наполнил свободный слух.

 

Уже дровосеки

все скоро уйдут из леса,

И в сумраке птицы

находят себе приют.

 

А он, этот друг мой,

прийти обещался к ночи,

И цинь одиноко

все ждет на троне в плющах.

 

ВАНУ ДЕВЯТОМУ

 

Солнце к закату,

а сельский твой дом далек.

 

С горным приютом

не медля все же простись.

 

Помни, что надо

пораньше в путь выходить:

 

«Милые детки

домой Тао Цяня ждут».

 

ПЕРЕПРАВЛЯЮСЬ ЧЕРЕЗ РЕКУ, СПРАШИВАЮ У ЛОДОЧНИКА

 

 

Волна легла, река ровна —

нет ветра над водой.

 

Мы в легкой лодке по реке

с моим гребцом плывем.

 

Все время в нетерпенье я

смотрю на край небес:

 

«Которая из синих гор

вершина Юэчжун?»

 

НАЧАЛО ОСЕНИ

 

Еще незаметна осень в начале,

а ночи уже длинней.

 

Порывами ветер прохладный веет

и свежесть с собой несет.

 

И жаром пылавший зной отступает,

и в доме тишь и покой.

 

И листья осоки внизу у ступеней

от капель росы блестят.

 

ПРИХОДИЛ В ОБИТЕЛЬ ПРАВЕДНОГО ЖУНА

 

На горной вершине в келье монаха

одежды его висят,

 

А перед окошком в полном безлюдье

летают птицы с озер.

 

Пока еще сумерки не сгустились,

тропинкою вниз иду.

 

В пути я внимаю шороху сосен,

любуюсь гор бирюзой.

 

 

ЯПОНИЯ

 

МАЦУО БАСЕ

 

***

«Осень уже пришла!» -

Шепнул мне на ухо ветер,

Подкравшись к постели моей.

 

***

На голой ветке

Ворон сидит одиноко.

Осенний вечер.

 

***

Майских дождей пора.

Будто море светится огоньками

Фонари ночных сторожей.

 

***

Сегодня «травой забвенья»

Хочу я приправить мой рис,

Старый год провожая.

 

***

Иней его укрыл,

Стелет постель ему ветер...

Брошенное дитя.

 

***

В небе такая луна,

Словно дерево спилено под корень:

Белеется свежий срез.

 

* * *

Мой друг Рика прислал мне в подарок саженцы банановой пальмы

 

Бананы я посадил.

О молодой побег тростника,

Впервые тебе я не рад!

 

* * *

Кишат в морской траве

Прозрачные мальки... Поймаешь –

Растают без следа.

 

* * *

Росинки на горных розах.

Как печальны лица сейчас

У цветов полевой сурепки!

 

* * *