Коробейщиков Андрей – Светление
ББК 84 (2Рос-Рус) 6 - 4 К-68
WWW.ITU-TAI.COM
КоробейщиковА.В.
«СВЕТЛЕНИЕ», - 2014.-241 с.
Графика - Надежда Водовозова © Коробейщиков А., 2014
1914-2014
Коробейщиков Андрей - X: самая знаменитая шаманская сага XXI века
Коробейщиков Андрей - Возвращение в полдень
Коробейщиков Андрей - Камкурт. Хроники Тай-Шин
Коробейщиков Андрей - Пустенье
Коробейщиков Андрей – Городской охотник. Внутренняя сила и интуиция
Коробейщиков Андрей – Иту-Тай
Коробейщиков Андрей – Мастер неуязвимости. Предотвращение физической, психической и энергетической угрозы
Коробейщиков Андрей – Новый взгляд. Дети света (книга 1)
Коробейщиков Андрей – Проводник. 2012. Вопросы-ответы
Содержание
Пролог. НА БЕРЕГУ РЕКИ стр. 9.
СТРЕКОЗА стр. 17.
ВОЗВРАЩЕНИЕ стр. 25.
Тени прошлого. ПРЕДКИ стр. 31.
Часть 1. «РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ» стр. 33.
Часть 2. «ТЕНИ ЧУЖАКОВ» стр. 61.
Лики настоящего. СОВРЕМЕННИКИ стр. 81.
Часть 3. «ПЕРЕКРЕСТОК ВРЕМЕНИ» стр. 83.
Варианты будущего. ПОТОМКИ стр. 167.
Часть 4. ТЕМНЫЙ МИР. стр. 171.
Часть 5. СВЕТЛЫЙ МИР стр. 205.
Автор выражает признательность всем, принявшим участие в издании книги, и благодарит за понимание, помощь и дружескую поддержку!
Посвящается всем ветеранам и жертвам Мировых войн.
Посвящается всем, кто открывает свои сердца навстречу новой жизни.
Посвящается нашим Детям - Внешним и Внутренним.
МНОГИЕ ПЕРСОНАЖИ, ОПИСАННЫЕ В ЭТОЙ КНИГЕ, ЯВЛЯЮТСЯ ВЫМЫШЛЕННЫМИ.
Летние травы...
Все, о чем остается мечтать Солдату.
Неизвестный автор. Хоку
«Почему написана эта книга?
Потому что я всегда хотел такую прочесть».
Дмитрий Самойлов «Основы личной безопасности».
Это не просто художественный роман или сказка для взрослых. Суть и предназначение этого произведения гораздо глубже и фундаментальней. Это Послание - голос из глубины времен, который важно услышать в настоящем, чтобы выбрать себе правильное будущее. Именно о такой философии Сказительства рассказывал мне один сибирский шаман, когда я оказался у него дома.
- Настоящие Сказки не рождаются в уме, их приносят Духи. Именно поэтому они наполнены особой Силой, именно поэтому они способны изменять реальность.
Шаман рассказывал, а я заворожено слушал его, понимая, что с его словами во мне зарождается новое отношение не только к творчеству, но и к своему месту в этом таинственном процессе. И было предельно ясно, что он не случайно рассказывает мне обо всем этом, делая значительные паузы и глядя мне прямо в глаза. Нет, гораздо глубже - в мое внутреннее пространство, словно пытаясь увидеть там что- то.
- Дух смотрит на всех нас, - едва улыбаясь, говорит шаман. - И если кто-то вызывает в нем интерес, он начинает присматриваться к нему. Если интерес усиливается, Дух подбирается к человеку поближе, подбрасывая ему различные испытания. Если человек по-прежнему интересен Духу, тот заглядывает внутрь человека, проверяя его готовность выдержать прикосновение иной реальности. Испугается человек, дрогнет, закроется - Дух теряет к нему всякий интерес. Но если сможет человек совладать с этим прикосновением, тогда Дух проявляется через него, и тогда человек становится иным - Проводником, через которого Дух может воплощаться в этом мире и рассказывать ему свои Сказки.
Шаман, опять прищурившись, смотрит на меня.
- Дух постоянно проверяет всех нас. Если ты сможешь увидеть его присутствие в своей жизни, тебе будет проще понять, что он хочет от тебя.
г
«Дух постоянно проверяет всех нас. Если ты сможешь увидеть его присутствие в своей жизни, тебе будет проще понять, что он хочет от тебя».
ПРОЛОГ.
НА БЕРЕГУ РЕКИ
«Над волной ручья Ловит, ловит стрекоза Собственную тень».
ТИЕ
Сложно отследить момент возникновения идеи написания этого романа. Мне кажется, он существовал во мне всегда, периодически проявляясь во снах, случайных образах, мимолетных воспоминаниях и периодических размышлениях. Даже когда я писал другие книги, он сквозил в их сюжетах, проявляясь то в словах главных героев, то прячась между строк. Иногда мне казалось, что я чувствую его. Но стоило начать фокусировать на нем свое внимание, как он начинал таять, словно туман в солнечных лучах.
Почему он прятался от меня, ускользая при первом же удобном случае в темноту подсознания? Потому что мое сознание не готово было его принять? Или потому что было рано выносить его на свет этого мира? Или потому, что я сам все это время боялся этой информации, пряча ее в укромные тайники своего ума?
В любом случае время его настало. Он явился ко мне неожиданно, как это обычно бывает со многими значимыми сюжетами, приходящим к людям. Видимо, для того, чтобы человек не успел подготовиться к этому появлению. Чтобы не успел включить логику и начать просчитывать варианты или последствия принятия подобного сюжета. Чтобы не успел испугаться и отказаться от него. Шаманы-сказители говорят, что Сказки долго выслеживают того, через кого они появляются в этот мир. Они ходят где-то рядом, присматриваются к рассказчику, изучая его внешний и внутренний мир. А когда наступает момент, они подкарауливают его и приходят к нему в гости, занимая собой все его мысли и чувства, так, что становятся его жизнью, которую сказитель начинает выражать через себя.
Во всяком случае, этот роман повел себя именно так. Он долго выслеживал меня и наконец заявил о себе. Как это случилось? Когда я менее всего был к этому готов. Когда я сидел на берегу реки у костра и думал, что не нужно больше ни о чем писать. Что у писателей тоже должен быть отпуск, и я его себе устроил, уехав из города в свой таежный домик в алтайской тайге. Голова действительно была на удивление пустой. Я в полной мере наслаждался теплым солнечным светом, прохладой, идущей с реки, треском костра и горячим отваром из трав в металлической кружке, которую держал обеими руками у своего лица, вдыхая терпкий аромат леса. Состояние покоя было таким полным, что не хотелось думать ни о чем. Не хотелось даже двигаться. Я поставил кружку к костру и лег прямо в траву, положив руки под голову и закрыв глаза. Солнце было таким ярким, что пробивалось даже сквозь закрытые веки, ослепляя пронзительным оранжевым светом. Я встал и переместился в тень раскидистой березы, растущей неподалеку. Здесь можно было спокойно подремать. Я опять устроился на мягкой траве и закрыл глаза. Легкий ветерок принес аромат медового разнотравья с ближайшего цветочного луга. Я улыбнулся, но именно в этот момент пришло ощущение тревоги, будто примешанной к этому сладкому запаху лета, гуляющему по пестрым коврам таежных лужаек. Что это было за чувство? Новое, не знакомое, видимое внутренним зрением как тень, набежавшая на солнце. Я нахмурился и, открыв глаза, осмотрелся. Никого вокруг не было. Да и не могло быть. Я специально выбрал место для своих «отпусков». Место Отчуждения. Таежный скит. На десять километров ни единой души. Хищников здесь я тоже ни разу не встречал. Видел как-то медвежьи следы, в нескольких километрах отсюда, но самого медведя увидеть не удалось. Приходил два раза волк, но походив на изрядном расстоянии от домика, познакомиться так и не осмелился. Но самое главное - здесь не было людей. Или тех, кто скрывается под их обликом, выдавая себя за человека. Это было на удивление спокойное место. Я чувствовал себя здесь в полной безопасности. Поэтому это новое ощущение было так контрастно заметно на фоне умиротворяющей безмятежности. Я опять попытался расслабиться, но напряжение внутри было таким сильным, что пришлось встать и сделать несколько небольших кругов по поляне, осматриваясь. Видимых внешних причин для беспокойства не было, значит... причины были иного рода. Они пришли изнутри. Заговорило разбуженное подсознание? Зашептала о чем-то незаслуженно позабытом память? Опять легкое дуновение ветерка. Я глубоко втянул в себя его запах. На этот раз мне показалось, что он был уже не таким сладким. Был в нем некий новый привкус. Запах дыма. Нет, даже не дыма, гари. Тонкий, еле уловимый, но отчетливый запах сгоревшего пороха. Я нахмурился, осмотревшись еще раз. Никого. Тайга вокруг по-прежнему казалась неопасной. Так в чем же дело? Откуда этот запах? Или... он пришел из той тени, что прошлась по моему сознанию неуловимым призраком? Я подошел к костру и протянул к нему руки. Они дрожали. Я усмехнулся. Я понял, что это было. Предчувствие. Мне было знакомо это состояние. Она все- таки нашла меня здесь, в безлюдной тайге. Выследила мое тщательно скрываемое от всех логово. Кто это - она, спросите вы?
Сказка. Очередная Сказка. Одна из тех, кто, однажды выбрав сказителя, приходит к нему снова и снова. От них невозможно спрятаться, от них невозможно отказаться. Потому что Сказки эти и есть жизнь сказочника. Как и любая жизнь, они могут быть наполнены различными событиями - радостными и не очень. Именно поэтому многие сказочники могут пытаться избегать их. Это происходит оттого, что они не хотят брать на себя ответственность за Сказку. Ведь если сказитель не управляет Сказанием, то оно начинает управлять им, и иногда это может приносить изрядные потрясения и даже страдания. Я сам проходил через это, пока не понял одной простой истины - предназначение сказочника как раз и заключается в том, чтобы не просто позволить Сказанию проявиться через себя, и даже не просто стать его частью. Оно в том, чтобы слиться с ним и изменить его в соответствии со своим видением, которое является частью его сути. Так сказитель становится, фактически, шаманом, Проводником, соединяющим два мира-тот, откуда пришла Сказка, и тот, в котором ей предстоит быть рассказанной.
Я потер ладони друг о друга, словно в предвкушении чего- то волнующего и значительного, и, вытянув их перед собой, с удовлетворением убедился, что они больше не дрожали. Это значило, что я был готов к визиту таинственной гостьи. Я вернулся в тень березы и, опять завалившись в траву, принялся ждать. Я знал, что она должна как-то проявить себя. Ведь не случайно она подкараулила меня в столь безлюдном месте.
Прошло минут десять. Солнце по-прежнему ярко светило в небе в окружении редких пушистых облаков. Река шумела у берега плеском волн. В воздухе пахло смолой и цветами. С лугов раздавался треск кузнечиков. Я почувствовал, что опять проваливаюсь в дрему, из которой меня выдернули новый звук и легкое прикосновение. Я, прищурившись, посмотрел на свою руку. Прямо на ладони замерла, глядя на меня своими выпуклыми глазами, огромная стрекоза. Я улыбнулся ей. Ну, вот и она. Пожаловала. Сибирские шаманы, которые рассказывали мне про традицию сказителей, говорили, что Сказки могут приходить из другого мира на спине особых Проводников, способных перемещаться из одного мира в другой. Чаще всего такими Проводниками выступали звери или птицы, и уж потом их бесценную незримую ношу перенимали Проводники в человеческом обличье. Я внимательно разглядывал гостью. Она совсем не боялась меня, крепко вцепившись своими цепкими лапками в кожу моей ладони.
Стрекоза... Странный Проводник. Честно говоря, я ждал более крупного посланника - волка или филина, подобный опыт общения с которыми у меня уже имелся. Я заметил, что после появления рядом со мной одного из этих существ, у меня практически тут же возникает некий творческий посыл, который перерастает в полноценное литературное произведение. Может быть, мифы шаманов о взаимодействии Сказаний и Проводников не так уж далеки от истины? И если верить шаманским верованиям, то размеры Посланника не имеют никакого значения. Значит, Стрекоза... Я поднес руку поближе, разглядывая гостью. Было очевидно, что она меня не боится, наоборот, она неспешно прошлась по моим пальцам, перебираясь с одного на другой. Что хочет сообщить она мне? Стрекоза смотрела прямо на меня своими многогранными глазами, в которых при ближайшем увеличении можно было увидеть множество отражений этого мира: меня, тайги за моей спиной, облаков в небе. «Какую Сказку принесла ты мне на своих тонких пленочных крылышках», - мысленно спросил я ее.
Множество отражений знакомого нам мира в фасеточных глазах стрекозы и ее путешествие по пальцам на моей руке. Что это, зашифрованное послание? Пять пальцев - это пять сюжетов? Крылышки стрекозы затрепетали, и она, сорвавшись с ладони, стремительно исчезла в зарослях прибрежных кустов. А я задумчиво смотрел ей вслед, еще ощущая на коже щекочущие прикосновения ее лапок.
Очередная Сказка. Одна из тех, кто, однажды выбрав сказителя, приходит к нему снова и снова. От них невозможно спрятаться, от них невозможно отказаться. Потому что Сказки эти и есть жизнь сказочника.
Предназначение сказочника как раз и заключается в том, чтобы не просто позволить Сказанию проявиться через себя, и даже не просто стать его частью. Оно в том, чтобы слиться с ним и изменить его в соответствии со своим видением, которое является частью его сути.
СТРЕКОЗА
«О стрекоза!
С каким же трудом на былинке Ты примостилась!»
Басе.
Я сидел на деревянном лежаке в своем домике и вспоминал все, что знал о своей таинственной гостье или слышал когда-то. Странно, память обладает на самом деле огромным количеством информации, которую мы, обычно, не используем. Но стоит подвернуться случаю, и на поверхность могут подниматься факты, давным-давно позабытые за ненадобностью, но, тем не менее, бережно хранимые в тайниках нашего мозга. Вот и сейчас я с изумлением вспоминал и тут же записывал на лист бумаги когда-то запомнившуюся информацию о стрекозах.
Стрекозы - самые быстрые существа в мире!
Некоторые виды могут летать со скоростью автомобиля!
Они способны находиться в полете без отдыха по несколько часов.
Эти возможности обеспечивают стрекозе четыре уникальных по строению крыла, из которых каждая пара действует самостоятельно!
Одной из особенностей ее глаз является способность видеть в инфракрасном диапазоне. Это помогает ей наиболее эффективно ориентироваться в пространстве и безошибочно находить подходящую добычу.
Добычей стрекозы являются в основном неприятные для человека насекомые: мухи, комары, слепни, мошка. Наличие стрекоз возле водоемов говорит о его экологической чистоте.
Очень любопытная информация вспомнилась:
Вместо того чтобы неподвижно выслеживать свою добычу, стрекоза наоборот использует движение.
Оказывается, в полете стрекозы с высочайшей точностью концентрируют свою тень в сетчатке глаз противника, что позволяет ей стать фактически невидимой для своей добычи. Науке до сих пор неизвестно, как им удается это делать.
И наконец, вспомнил, как читал на одном из сайтов, посвященных шаманизму - у шаманов стрекоза считается очень сильным Проводником Духа, как существо, способное летать сквозь время и пространство.
Ученые также утверждают, что в этом плане стрекоза уникальное существо! Первые млекопитающие появились на Земле около 200 миллионов лет назад, и с тех пор очень сильно мутировали, изменившись практически до неузнаваемости. Стрекозы же появились около 300 миллионов лет назад и с тех пор практически не изменились!
Я внимательно читаю свои записи. Однако! Интересный вырисовывается портрет Посланника, «случайно» севшего мне на руку на берегу таежной речки. Никогда раньше не задумывался о том, какие чудные существа появляются летом в окрестностях водоемов.
Быстрая, сильная, отважная, невидимая для противника, видящая мир в тонких полях и безошибочно определяющая свой путь, неизменная со временем, летящая сквозь время и расстояния, уничтожающая кровососущую нечисть и несущая на своих крыльях летние сказки...
Я опять наклонился над столом и машинально нарисовал зачем-то на бумаге схематичное изображение стрекозы. В голове тут же стали вспыхивать и гаснуть новые мысли, среди которых я улавливал какую-то целостную картинку, которую нужно было увидеть и трансформировать в осознанную концепцию нового романа.
Тайга. Сказка. Запах цветочного луга с примесью гари. Надоедливые комары, которые разлетелись за несколько мгновений до появления стрекозы. Легкое касание. Взгляд фасеточных глаз, способных видеть невидимое. Легкое трепетание тончайших крылышек. Пять пальцев под ее лапками. Что хочет сообщить она мне?
Я внимательно смотрю на изображение перед собой, нарисованное ручкой. Я начинаю понимать. Вернее чувствовать. Внутри как будто включился новый поток, объясняющий происходящую со мной мистерию. Это сродни легкому касанию ветра или лапок стрекозы. Это понимание гораздо глубже любых мысленных конструкций.
Структура романа-тело стрекозы, увенчанное головой с глазами, способными видеть гораздо больше, чем обычный человеческий глаз. Это возможность ведуна, шамана. Справа и слева по паре крыльев - слева и справа, прошлое и будущее. Значит, тело стрекозы - это настоящее, которое задает вектор полета. Куда полетит стрекоза, зависит от того, какой из миров она выберет.
«Это Послание, голос из глубины времен, который важно услышать в настоящем, чтобы выбрать себе правильное будущее».
Так вот в чем смысл мистерии...
Крылья стрекозы работают попарно, значит, это тоже часть замысла. Два крыла слева, в прошлом, два справа - в будущем. Получается - пять частей! Пять пальцев, по которым прошлась стрекоза, подтверждая мою догадку. Значит, роман будет состоять из пяти частей, сотканных из прошлого, настоящего и будущего, и связанных между собой идеальной балансировкой, способной перемещать на значительные расстояния, сквозь время и пространство.
Я кладу ручку на лист бумаги и откидываюсь назад, чувствуя, как сильно бьется сердце от предчувствия новой Силы, нового Знания. Ну что же, я увидел присутствие Духа, принял его Послание, теперь дело за мной. Немножко страшновато, но это обычное дело в преддверье нового романа. Однако этот роман будет особенным! Я чувствую это, потому что знаю, о чем пойдет речь. Я опять беру в руки ручку... Я готов! Я расскажу вам что-то особенное! Что- то очень-очень важное для нас сейчас! Изначально я планировал написать большой роман, но потом понял, что его настроение должно напоминать легкую стрекозу. Это повествование не должно быть громоздким, потому что времени остается только на самое важное! Поэтому я буду стараться пересказывать лишь самую суть. Стрекоза мгновенно появляется и мгновенно исчезает. Такой будет и эта книга. Ее главную идею нужно будет выслеживать, стараясь не спугнуть, подобно стрекозе, перелетающей с одной травинки на другую. Итак... Новая Сказка начинается...
Это Послание - голос из глубины времен, который важно услышать в настоящем, чтобы выбрать себе правильное будущее.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
«Ты свободен творить и почитать любое прошлое, какое ты выберешь, чтобы исцелить и преобразить собственное настоящее».
Ричард Бах. Карманный справочник мессии.
Прошлое. Это только кажется, что время имеет линейность. Что оно течет подобно реке - из сегодня во вчера, из настоящего назад, и нет возможности вернуть то, что уже давно кануло в лету. Но это лишь убеждение, не более. И пока мы верим в это, пока считаем, что по-другому просто не может быть, реальность соглашается с нами, и мы становимся заложниками этой картины мира. Мир становится таковым, каковым мы его себе представляем. Однако есть и другие сценарии. Один из них мне предложил сибирский ведун, рассказывая о мировоззрении шаманов. Суть этого маневра заключается в том, что если мы уберем из головы убеждение в линейности времени, то реальность изменится в соответствии с новым убеждением. В философии шаманов такой магический поворот называется «Возвращение». Благодаря ему шаман получает возможность повернуться к прошлому лицом и даже окунуться в него, взаимодействуя с ним. Шаман сказал, что такой поворот доступен и обывателям, далеким от глубокого восприятия реальности. Но только в том случае, если они допустят хотя бы мысль о том, что это возможно, что линейность времени лишь убеждение в нашей голове. И если им удастся это сделать, то они столкнутся с новой реальностью, в которой прошлое, настоящее и будущее пересекаются. Для чего это нам нужно? Шаман мне не ответил на этот вопрос, видимо, предлагая самому найти на него ответ. Он лишь сказал, что если за суетой обыденных дел прислушаться повнимательнее, то можно услышать странные вещи, обычно недоступные для привычного слуха. Это Прошлое непрестанно говорит с нами голосами тех, кто ушел, шепотом далеких Духов, которые хотят, чтобы их услышали, чтобы их жизнь не прошла даром, чтобы их силы и мечты не погасли в этом мире, не стали тенями, а послужили нам, их потомкам, для выбора достойного будущего.
Эта Сказка как раз об этом. Присмотритесь повнимательнее к ее персонажам, прислушайтесь к тому, что они рассказывают вам голосами ушедших, тихим шепотом Духов, и тогда вы поймете...
МНОГИЕ ПЕРСОНАЖИ, ОПИСАННЫЕ В ЭТОЙ КНИГЕ, ЯВЛЯЮТСЯ...
ТЕНИ ПРОШЛОГО.
ПРЕДКИ
«Поток, вечно несущий свою службу, хранит воспоминания о людях и судах, которые поднимались вверх по течению, возвращаясь домой на отдых, или спускались к морю, навстречу битвам».
Джозеф Конрад, «Сердце тьмы»
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ.
ЧАСТЬ 1.
«РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ!»
«АТАКА МЕРТВЕЦОВ».
зз
1915 г. Осовец. Лето
«Русские могут казаться недалекими, нахальными или даже глупыми людьми, но остается только молиться тем, кто встанет у них на пути».
Уинстон Черчилль.
Меня зовут Петр Алексеевич Семенов. Я - рядовой тринадцатой стрелковой роты 226-го пехотного Землянского полка. Почему я так подробно представляюсь? Потому что я знаю, что скоро меня не станет. Поэтому я хочу, чтобы ангел, сидящий где-то совсем недалеко от меня, запомнил мое имя и сохранил память обо мне среди этого безумия, пропахшего порохом, гарью и кровью. Я не могу писать, поэтому, пользуясь случаем и очередным недолгим затишьем от постоянных обстрелов, разговариваю сам с собой. Потому что по-другому здесь нельзя. Иначе - можно сойти с ума. Поэтому мы стараемся говорить друг с другом, когда появляется такая возможность. Мы - это солдаты защитного гарнизона Осовецкой укрепной позиции. Нас постоянно обстреливают. Мы научились делить это время на «черное» и «серое». Есть еще и «белое» время, но его мы связываем со сном, единственным местом, где можно хоть немного передохнуть от ужаса этой войны. «Серое» время либо наполнено ожиданием атаки, либо обстрел ведется в основном из стрелкового оружия и пулеметов. Это время совпадает с попытками немцев атаковать крепость. Пули с отвратительным чмоканием бьются о каменные своды крепостных стен, но мы уже почти перестали обращать на них внимание. Этот звук стал нормальным для нас. Более того, он позволяет вытащить из ушей скомканные тонкие тканевые лоскуты - «жуты», которые не дают нам оглохнуть с наступлением «черного» времени. Гул в ушах стоит постоянный. Даже когда на несколько минут полностью затихают немецкие орудия, мы продолжаем слышать их отвратительные голоса. Я уже не помню, как звучит тишина. Когда «жут» оказывается в руке, первым делом смотришь на него - нет ли крови. Кровотечение из ушей тоже стало у нас обычным делом. На броневых батареях почти все артиллеристы уже ничего не слышат. Такова цена нашей стойкости. Встряхнув «жут» - они еще защищают уши от попадания туда песка и пыли - зажимаешь его в кулаке и осматриваешься по сторонам. Если есть с кем поговорить, делаешь это немедленно - до следующего смертельного града раскаленного металла может быть слишком мало времени. Тогда «жуты» снова оказываются в ушах, и ориентируешься только с помощью зрения. Собеседники постоянно меняются. Тех, с кем ты разговаривал вчера, уже сегодня могут везти на телегах под пыльной накидкой за пределы крепости, на обширное солдатское кладбище. На их место приходят другие - солдаты из других гарнизонов или ополченцы. Почти каждую ночь кого-то вывозят из крепости, и кто-то приходит на их место. Я здесь уже несколько месяцев. Я почти привык к этому аду, который творится здесь. Хотя, привыкнуть к этому, наверное, невозможно. Меня просто «обстреляли» - я перестал вздрагивать от свиста пуль и исчез липкий и удушающий страх смерти, свойственный «необстрелянным» новичкам. Ну, то есть страх смерти остался, но он стал каким-то другим. Смерть стала неизбежной. И когда ты понимаешь это, что- то внутри перестает трястись и дурманить голову. Ты просто ждешь своей минуты. Не пытаешься бежать от нее, не пытаешься ее приблизить - просто ждешь, когда она наступит. Именно в эти моменты начинаешь всей душой, искренне, верить, что Господь отмерил для тебя определенное время - неважно «серое» или «черное» - и ты просто смиренно ждешь, когда все произойдет. Поэтому обычно солдаты просят в молитвах о быстрой смерти. Насмотревшись на отрубленные взрывом руки или ноги, на загноившиеся страшные раны и наслушавшись криков раненых и умирающих, начинаешь завидовать тем, кого смерть забирает в одно мгновение. Но вот один из моих постоянных собеседников, трижды посеченный осколками Иван Рогов, утверждает, что мучительная и тяжелая смерть - это высшее достоинство для солдата. Что на том свете таких бойцов ангелы встречают особо, воздавая им почести за мужество и долготерпение. Возможно, это и так. Скоро нам всем представится возможность проверить это. Почему я думаю, что мы все умрем? Потому что в этом кипящем котле невозможно выжить! То, что мы еще живы, вообще выше моего понимания. Это место и эти люди рядом со мной держатся каким-то чудом, какой-то высшей благодатью, наличием которой только и можно объяснить все происходящее с нами. Я и мои товарищи очень часто видим или чувствуем присутствие рядом чего-то зыбкого, еле видимого, словно легкий летний ветерок, задрожавший над землей. Иногда мы даже видим, как этот ветерок обретает облик, похожий на человека. Мгновение - и фигура растворяется в воздухе. Если бы мы не разговаривали друг с другом, и не делились своими мыслями, то подумали бы, что сходим с ума. Но разговоры позволяют не только выталкивать на поверхность жуткое напряжение, царящее внутри, но и удерживать друг друга от сумасшествия. Вот взять, например, эти фигуры в воздухе. Кто они, эти незримые сущности? Ангелы, наши Хранители, души убитых товарищей? Иногда, когда я вот так лежу в казарме, завернувшись в пыльную шинель, пытаясь заснуть, и то начинаю разговаривать с самим собой. Мне кажется, что кто- то невидимый лежит рядом со мной, напротив, и молча слушает все, о чем я тихонько бормочу себе под нос. Иногда мне даже кажется, что я чувствую его дыхание. Тогда я широко раскрываю глаза и всматриваюсь в темноту перед собой, надеясь увидеть своего немого собеседника. Но тщетно. Ангелы скрывают от нас до поры свое присутствие.
За окнами подвала слышится заунывный свист, и земля поднимается и опадает, издавая страшный гул. Все, на смену «серому» времени приходит «черное». Время артиллерийского обстрела и бомбардировок с аэропланов. Мой сосед справа даже не просыпается. Все так измотаны этой войной и уже привыкли к взрывам бомб, что тело и мозг уже не реагируют на очередную атаку. Как это чудесно - провалиться в сон, хотя бы на какое-то время выпасть из жуткой реальности. Во сне, если повезет, нет войны, там дом, родные и близкие. Только мысли о них спасают нас, заставляют жить и сопротивляться. Только мысли о них...
Насколько я знаю, немцы впервые атаковали эту крепость в сентябре 1914-го. Из Кенигсберга были переведены орудия большого калибра, которые обстреливали крепость в течение шести дней. Но охранный гарнизон был усилен - крепость имела важное стратегическое значение. Она прикрывала дорогу на Белосток, откуда открывались Гродно, Вильно, Минск и Брест, являясь, по сути, единственной преградой на дороге немецких войск, планировавших сразу глубоко войти на территорию России. Но немцы не учли сразу несколько обстоятельств: выгодное расположение крепости - она стоит на высоком берегу реки Бобер, а все остальное пространство представляет из себя заболоченную местность, миновать которую войсковому объединению практически невозможно, и дух ее защитников - у ворот Осовецкого бастиона войска Германской империи натолкнулись на ожесточенное сопротивление, невиданное ими за всю историю военной кампании. Так, в январе началась осада крепости. Ее сразу же накрыли плотным огнем артиллерии и непрекращающимися атаками аэропланов.
Когда я попал сюда, солдаты гарнизона тут же просветили меня относительно мощи нападающих: нас обстреливали сразу свыше пятидесяти мощных орудий и несколько «Больших Берт», ужасающих пушек, стреляющих снарядами весом около пятидесяти пудов и оставляющих воронки глубиной в два человеческих роста. Когда я испытал мощь такого снаряда, разворотившего бетонный свод западной
казармы, я понял, что такое животный страх. Это когда что- то внутри тебя начинает жить другой жизнью и судорожно ищет выход подальше, прочь из этого места. Потом взрывы становятся частью повседневной жизни.
Насколько я знаю, командование поставило перед гарнизоном сложную задачу - продержаться в этом аду хотя бы несколько дней. Крепость держится уже полгода. Она почти разрушена, но дух ее защитников до сих пор не сломлен. И теперь я знаю, что придает силы человеку в этом мире - осознание ответственности за своих Родных, за свое Отечество, за свою Веру. И когда тебе уже так страшно, что ты почти еле дышишь, когда ты изможден голодом, обстрелами, ранами, и умереть становится проще, чем выжить, ты думаешь о них, о тех, кто остался дома - и что- то внутри шепчет - не сейчас, ты должен жить! Пока живешь ты, живут они! И ты берешь винтовку и опять идешь к бойницам, туда, где смертью пропитан каждый дюйм земли под ногами. Я закрываю глаза, и перед внутренним взором встает город моего детства. Там солнечно и спокойно. Вот и я, лет десяти от роду, бегу по каменной улице в тенистый палисадник. А может, это не я, а мой сын? Ему сейчас как раз десять. Но почему он в моем теле? Мы оба, словно в одном мальчишеском теле, в городе моего детства, где нет войны.
Война...
Моя голова качается из стороны в сторону, и не понятно, от очередного взрыва или от того, что меня трясет сосед по койке.
- Вставай, подъем!
Солнечный городок тает, и на смену ему приходит мрачная казарма и устойчивый запах пыли и грязной одежды.
Война... «Белое» время для меня закончилось, чтобы вернуть меня в крепость смертников в самый разгар времени «черного». Взрыв, еще взрыв. Я сажусь на койке и начинаю собираться на передовую. Каждый раз, когда я делаю это, я не знаю, вернусь я сюда или нет.
На выходе из казарменного блока мне попадается облезлый пес по кличке Пуля. Он слывет старожилой гарнизона и пользуется уважением всех обитателей крепости. Среди нас даже ходит байка про то, как этот пес несколько раз своим лаем предсказывал наступление немцев. Он почти всегда терся где-то в казармах, а на время «черных» обстрелов уходил в подвальные катакомбы. Погладить его перед выходом на первую линию крепостной стены считалось хорошим знаком. Я наклонился и потрепал Пулю по загривку. Пес поднял голову и посмотрел на меня глазами, в которых тоже читались усталость и обреченность.
-Ничего, Пуля, живы будем, не помрем, - бросил я ему и пошел на построение. Смена стрелкового отряда менялась строго строем, в моменты между основными бомбовыми ударами.
Когда бомбежка прекратилась, я вытащил «жут» и, продув через нос уши, повернулся к своему неизменному другу и соседу по стрелковому козырьку - Рогову Ивану. Рядом с ним у соседней бойницы лежал мой второй товарищ, по прозвищу Рябина. Они тоже «продувались», приходя в себя после грохота и пыли, облаком стоявшей над крепостью. После самой бомбежки можно было немного передохнуть. Враг не мог пойти в атаку на крепость, пока сам же ее бомбил, а после прекращения этой адской кухни ему все равно было необходимо время, чтобы подойти на передовые рубежи. Но подобные атаки были крайне редки здесь. Поначалу немцы бросали на форпост свою пехоту после каждого крупного обстрела, видимо ожидая, что защитники крепости либо погибли в море огня и металла, либо находятся в деморализованном состоянии. Выжить здесь и правда было сложно. Кирпичные здания были уже разрушены. Деревянные почти все сгорели. Стоять остались только бетонные конструкции, и то не все, а лишь дополнительно укрепленные. Вся земля перед бастионами и внутри крепостного двора была испещрена воронками. От легких блиндажей не осталось даже следа. Но при этом гарнизон жил! И более того, с появлением на расстоянии выстрела линий немецкой пехоты, из полузасыпанных землей бойниц начинали строчить пулеметы, выплевывали снаряды легкие пушки и гулко долбили винтовки. Спустя некоторое время, немцы просто перестали совершать такие вылазки, усилив обработку крепости гаубицами, тяжелыми орудиями и бомбовыми аэропланами.
Рябина хмыкнул и кивнул в сторону противника.
- Боятся нас...
Он погладил штык, пристегнутый к поясу, и мечтательно пробормотал:
- Больше всего на свете мечтаю я перед смертью добраться хотя бы до одного из них. Чтобы глаза его увидеть.
Чтобы штык в грудь его вогнать. Чтобы уйти не одному, а прихватить с собой несколько этих трусливых псов.
Рогов тоже усмехнулся:
- Ага, сунутся они сюда. Жди! Им проще нас с землей сравнять, а уж потом под дробь барабанов торжественно по трупам нашим пройтись.
Я протер глаза и посмотрел в бойницу. Все поле перед проволокой, натянутой по периметру, заволокло дымом.
- Равняют они нас, равняют, а толку все нет.
-Да-а, Европа, мать их, - Рогов массировал вывихнутую ногу, - только на технику свою и рассчитывают. А душонки у них никудышные. Не умеет Европа воевать. Это вам не азиаты.
Рябина, запрокинув голову, посмотрел вверх, но сквозь черные дымные разводы неба было почти не видать.
- А что, Андреич, как думаешь, скока мы еще здесь продержимся?
Рогов неопределенно пожал плечами.
-Это только Господу нашему известно. Пока живы будем, так и будем держаться. Или пока начальство приказ не отдаст на отход. А оно не отдаст - слишком много за нашей спиной дорог для Кайзера открывается.
Рябина отстегнул от пояса флягу с водой и сделал пару небольших глотков.
- Это точно. Как подумаю, что немцы до деревни моей дойдут, кровь в венах холодеет. У меня там семья, трое ребятишек. У Петьки вон сын. Получается, что надо нам костьми здесь лечь, а заразу эту не пущать сквозь нас.
Рогов задумчиво прищурился.
-Вот я давно думаю - почему люди воюют? Чего им мирно не живется? У этой же немчуры тоже, поди, детишки дома остались. Что их сюда тянет и тянет, словно пчел на мед? И вот смотрю я на них, - пехотинец кивнул на бойницу, - и понимаю, они и правда как будто больные. Болезнь у них в головах какая-то, разъедает их изнутри. Не похожи они на людей - как черти, прости Господи. Таких, конечно, сквозь нас никак пускать нельзя. Нечего им там у нас делать! Так вот думал я, что если вот, не дай Бог, захватят они нас, мужиков, то они в расход всех пустят, не станут рисковать, правильно ты, Рябина, сказал, боятся они нас! Понимают, что русского мужика не сломить им, в рабы не заделать. А вот баб и детишек ведь поперепортят. Заразят этой болезнью своей. Они ведь, как чума, по миру распространиться хотят. И поэтому мы здесь под пулями и бомбами лежим в земле, кровью умываемся, потому что знаем, пропустим их и тогда все, хана!
Издалека послышался какой-то новый звук, и все солдаты почти одновременно повернулись к бойницам, отлаженным движением прильнув к прикладам винтовок. Звук раздавался из-за дымной стены, поэтому было сложно понять его источник. Оглушенные пехотинцы внимательно вслушивались в пространство.
- Так это эти, - подал голос кто-то из пулеметчиков, - парламентарии. Опять сдаваться будут агитировать. Ну и проверят заодно, как мы здесь, не кашляем, все ли живы, здоровы?
На стенах и бруствере послышался хриплый смех. Дико было, наверное, слышать его тем, кто приближался сейчас осторожно к нашим позициям под пронзительные звуки рожка, извещающего о приближении переговорной группы.
Я смотрел на удаляющихся переговорщиков с легкой улыбкой на губах. Они уходили поспешно, словно ждали подспудно выстрела в спину. Сгорбленные, растерянные, совсем не такие важные, какими были до озвучивания своего ультиматума, немцы несли в свой штаб две важные новости. Первая - все обстрелы последних нескольких дней не принесли желаемого результата - русский гарнизон боеспособен и морально собран. Вторая - в ответ на предложение сложить оружие взамен на гарантии жизни, был получен емкий и циничный ответ, исказивший лицо офицера-переговорщика страхом и изумлением. Его можно было понять. После выпущенных за неделю по крепости тяжелых снарядов, здесь вообще не должно было остаться признаков жизни! А жизнь здесь не просто осталась, она еще и смеялась прямо ему в лицо. Никто не просил пощады, никто не спрашивал о гарантиях! Русские были словно заколдованы в этих полуразрушенных стенах. Но офицер не сразу смог оценить ситуацию. Когда он вызвал коменданта крепости и стоял, слушая смех из-за потрескавшихся бетонных стен, он думал, что солдаты просто сошли сума. Они выжили, что уже было невероятно, но для любого человеческого рассудка это было невыносимое испытание! И теперь они должны были безоговорочно принять все его требования. И какого было ему услышать довольно внятную отповедь русского офицера, который насмешливо смотрел ему прямо в глаза. И вот тут немец дрогнул. Он увидел в них не безумие, а обреченную готовность стоять до конца, не страх, а готовность умереть, но не сдаться. И когда в ответ на отчаянную фразу: «Не испытывайте судьбу! Вы храбрые солдаты! Вам не обязательно умирать! Подумайте о своих родных! Сдавайтесь!», он услышал хлесткое - «Русские не сдаются!», то отвел глаза. Смотреть в глаза живому мертвецу было невыносимо и просто страшно. Он торопливо шел назад, увязая в месиве грязи и обходя огромные воронки, а в голове билась одна лишь фраза - «РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ!» и летел вслед хриплый смех обреченной на гибель армии.
Казарма. Десятки людей спят вповалку на кроватях, на ворохе скомканного белья между кроватями на полу. В воздухе стоит густой смрад от немытых тел, грязной одежды, заскорузлых бинтов, гари и земли. Я пытаюсь уснуть, но опять не могу. В голове какой-то шум, будто от контузии. Открываю глаза и смотрю в темноту комнаты. Через какое- то время опять показалось, что по узкому проходу между спящими прошел прозрачный силуэт. Если даже это было следствием переутомления или легкой контузии, шумевшей в голове, то как можно было объяснить, что некоторые спящие рядом с проходом солдаты перестали стонать. Будто кто-то невидимый успокоил их раны и тревожные сны. Я напрягаю зрение, пытаясь разглядеть невидимку, но воспаленные глаза начинают слезиться, и я даю им передышку. Лежа с закрытыми глазами, я особо остро ощущал, как болит все тело и трясутся руки - сегодня весь день пришлось работать на укреплении крепости. Но когда я прислушался к себе, то понял, что эта дрожь была иной природы - это было Предчувствие. Такое чувство не обманывает. Мое время на этой войне истекало. И то, что вчера приходили парламентеры, говорило о том, что немцы готовятся начать очередной штурм. Потому что обычно они забрасывали нас письмами, где писали про свое могущество и нашу скорую смерть. А раз сегодня прислали офицера, значит все плохо, все очень плохо. Я же видел, как этот офицер смотрел в нашу сторону. Он был испуган, изрядно испуган. И если их пушки, их хваленое сверхмощное оружие не способно нас сломить, что они могут придумать в этот раз? Рогов правильно сказал - не люди они. Выглядят только как люди, а внутри чернота, звериная суть. И имея такую изнанку и в придачу к этому мощное оружие, что сможем противопоставить им мы, изможденные, усталые, раненые и оглохшие?
Предчувствие... Было странно, но от того, что я точно знал, что скоро погибну, мне совершенно не было страшно. Я даже почувствовал, как перестало трястись тело, а внутри пошло во все стороны волной умиротворяющее тепло, будто выпил стакан водки. Стало вдруг очень спокойно и хорошо. Что это? Понимаю, что рядом кто-то стоит, силюсь открыть глаза и не могу. Перед глазами вдруг отчетливо возник чудесный летний луг, усыпанный ковром белых цветов. Ромашки. В небе ярко светит солнце. Вдалеке стоит стеной изумрудный лес, над которым клубятся белые шапки облаков. Я сплю? Какой чудесный сон! Я вдыхаю в себя горячий летний воздух, пропитанный сладким запахом цветов, и смеюсь. Я вижу, как бежит ко мне по зеленой траве мой десятилетний сынишка. Он смеется. Какое это счастье видеть, как смеются твои дети! Нет ничего прекраснее этого смеха на свете! Как жаль, что для того, чтобы это понять, нужно оказаться в горниле жуткой войны, на грани жизни и смерти. Я распахиваю в сторону руки и бегу навстречу ему. Это самый лучший сон в моей жизни! Самый лучший! Спасибо тебе, ангел, за него! За этот прощальный подарок, наполнивший душу спокойствием и теплом. Сын подбегает ко мне, и я кружу его в своих объятиях, крепко-крепко прижимая к себе, словно самую большую драгоценность на свете. И плачу. Нет ничего зазорного в слезах. На войне это можно себе позволить. Тем более во сне, когда никто этого и не заметит. Ну, разве кроме еле заметного силуэта, который сидит рядом со мной и гладит меня по голове невидимой рукой, словно наблюдая за моим прощанием с сыном. Но скоро рассвет. Силуэт тает, и тает чудесный сон, выталкивая меня в будни. Я просыпаюсь и вытираю мокрые щеки. Нужно идти на построение смены стрелкового отряда. Я зябко встряхиваюсь, кажется, у меня озноб. Я улыбаюсь. Я знаю, что это не имеет уже никакого значения.
Раннее летнее утро. Небо еще не просветлело, но уже не такое темное как в полночь. Днем будет жарко, а сейчас еще веет ночной прохладой. Я прижимаюсь щекой к шероховатому прикладу винтовки и закрываю глаза. Перед внутренним взором еще стоит зеленое ромашковое поле и улыбка сына, ощущение его объятий. На смену этому видению приходит странное чувство тревоги. На войне такое случается часто - начинаешь чувствовать невидимое. Опасность, врага, ангелов, свою смерть... Вот и сейчас пришло ощущение, будто на солнце внутри моего видения набежала мрачная туча. Я открыл глаза и тут же увидел ее. Стрекозу. Она сидела прямо на затворе винтовки, глядя на меня своими огромными глазами. Я улыбнулся. Откуда она здесь? Уже давно в здешних местах не было видно ни одной птицы, ни одного насекомого. Из всех животных остался только пес Пуля. Только он смог пережить массированные атаки на крепость. Я осторожно подул на стрекозу, но та лишь поводила крылышками, оставшись сидеть на холодном металле затвора.
-Глупенькая, улетай! Ты можешь! Скоро здесь будет очень жарко и опасно. Эх, если бы я мог так же, как ты, летать. Я бы улетел подальше от людей, в поля. Далеко-далеко отсюда.
Больше всего на свете мне захотелось сейчас оказаться на том самом ромашковом поле! Обнять сына и упасть вместе с ним в высокую траву, наслаждаясь тишиной и теплом летнего солнца. Слушать треск кузнечиков, шелест стрекоз и вдыхать аромат разнотравья разогретого луга.
Стрекоза прошлась по затвору вперед-назад и, затрепетав крыльями, сорвалась в воздух. Мгновение - и ее уже не было видно. А чувство тревоги внутри становилось все отчетливей и отчетливей. Словно стрекоза прилетала предупредить о чем-то. Пронзительно закричал часовой. Я приник к бойнице и даже не понял сначала, что происходит. Сначала мне показалось, что это утренний сумрак окрасил стелющийся по земле туман странным цветом. Но тумана не могло быть столько много. И не мог он быть таким густым и иметь такой ядовитый оттенок. Огромное темно-зеленое облако метров в десять высотой застилало все пространство вокруг, неумолимо приближаясь прямо к нашим позициям. Когда я понял, что это было, то замер от ужаса. Это было видение из кошмарных снов. Демон из самых угрюмых адских глубин. Дракон, выискивающий свою жертву. Деревья при его приближении желтели прямо на глазах, а листья тут же падали на землю, срываясь с омертвевших веток. Трава чернела, превращаясь в зловещий ковер, расстилающийся перед его неслышной поступью. Это была Смерть, летящая на крыльях теплого летнего ветра. ХЛОР.
Я начал медленно спускаться вниз, чувствуя, как ноги предательски онемели, отказываясь двигаться. Крепость встречала зеленого демона молча, словно ее защитники были околдованы его черной магией. Лишь истошно кричали что-то часовые... Невозможно было разобрать. Я смотрел как завороженный на приближение зеленого дыма, а в голове билась обреченно одна лишь мысль:
«Все... Это конец... Все...»
От этого газа невозможно было спрятаться. От него невозможно было защититься. И если со снарядами и пулями мы научились справляться, то с этим коварным изобретением ничего нельзя было сделать. Хлор, перемешанный с бромом. Он проникал везде. От него не могли защитить нас потрепанные бомбежками бетонные стены. От него не могли помочь противогазы, потому что их не было в крепости. А это значило, что жить нам оставалось всего лишь несколько минут.
Я судорожно вздохнул еще чистого пока утреннего воздуха. Я был готов умереть сегодня, но я ждал пулю или снаряд. Это была, по крайней мере, знакомая смерть. Но это... Кто вообще мог сотворить эту мерзость? Кто мог применить ее в бою, не решившись сражаться в честной битве? Прав Рогов, тысячу раз прав - это не люди там, за завесой этой смертельной дряни. Это был не человеческий поступок, трусливый, коварный, подлый, жестокий. Не люди...
И вдруг смертельную неподвижность растопила волна странной ярости внутри. Не люди. А там, за моей спиной, люди. Там родные и близкие. Которых мы защищали все это время ценой своих жизней, неимоверными усилиями, в ужасных условиях. И если эти твари пройдут по нашим трупам, то тогда все напрасно! Все наши усилия, все наши лишения и смерти... Я зарычал словно зверь, стряхивая остатки оцепенения, и сжал в руках винтовку. Нет! Я буду до последнего вздоха сражаться за них за всех: кто жив, кто умер, кому еще предстоит родиться. За своего сына! Рядом со мной все вдруг пришло в движение. Словно кто-то невидимый вдохнул в нас всех эту отчаянную ярость. Я осмотрелся по сторонам. Старые солдаты среагировали быстрее молодых. Они вытаскивали из подсумков тряпки, которыми обычно перетягивали раны, и, смочив их водой из фляг, заматывали ими лица. Я быстро достал свою тряпку и, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, словно прощаясь с этим миром, наслаждаясь его последними чистыми глотками, намотал вокруг носа и рта. Память в это время судорожно пыталась вспомнить, что нужно было делать во время газовой атаки. Так, первое, газ обычно оседает в низине, значит, нужно было подняться куда повыше. Я посмотрел во двор - многие бойцы бежали в сторону внутреннего кольца ограждения, надеясь найти там укрытие. Но большинство оставались у стен, открыв огонь по стене зеленого дыма, медленно накрывшего собой крепость. Смертельный газ неотвратимо и торжественно вошел внутрь, начиная свою кровавую жатву.
Я инстинктивно зажмурился, почувствовав его прикосновение. Все пространство внутри сжалось от едкого яда, растекающегося по легким. Это было ужасное ощущение. Словно грудь сжала невидимая рука, выдавливая из легких остатки воздуха. Кожа в одно мгновение стала сухой, будто дракон подул на меня испепеляющим дыханием смерти. Сильно заболело за грудиной. Из воспаленных глаз хлынули слезы. В желудке заныло, и наружу хлынула тягучая рвотная масса. Я резко выдохнул все из легких и, оттянув тряпку, выблевал все прямо себе на сапоги. Открыв неимоверно щипавшие глаза, я увидел, как все вокруг заволокло хлором. Все медные детали тут же покрылись зеленым слоем окиси. Вокруг давились собственной рвотой, зайдясь в мучительном кашле, согнувшись или встав на колени, защитники крепости. Превозмогая резь в глазах, я поднял к лицу зудевшие руки и увидел, что они тоже покрылись пятнами, но не зеленого, а розового цвета. Ожоги. Следом сразу пришло ощущение нехватки воздуха. Я попытался втянуть его в себя, надеясь, что повязка хоть как-то отфильтрует хлор, но легкие словно свело судорогой. Я заметался. Нужно было срочно хоть что-то сделать. Это была инстинктивная паника. Так, наверное, дергаются рыбы, когда их выбрасывают из воды на воздух. Я опустился на колени, пытаясь заставить себя дышать, но у меня никак не получалось. Я закрыл глаза, и перед внутренним взором снова возникло на мгновение чудесное поле ромашек, залитое ярким солнечным светом. Миг, и видение исчезло. Я очнулся от того, что меня трясли. Лица бойца я не видел за грязной тряпкой, но по красным воспаленным глазам я узнал его - это был Иван Рогов. Он что-то кричал мне, но я никак не мог понять что. Наконец я его услышал.
-Дыши не глубоко. Потихоньку. Не паникуй. Держись. Надо уходить отсюда.
Я кивнул головой, совершенно не понимая, куда можно было отсюда уйти. Хлор был везде. Он занял собой каждую нишу, каждую щелочку. От него невозможно было укрыться. Первое, что пришло мне в голову, было рвануть в сторону казарм. Но Рогов схватил меня за гимнастерку.
-Не туда! Надо в другую сторону.
И тут я понял! Полуотравленным мозгом я все-таки понял, что он имел в виду! Немцы не просто так выпустили газ. Они рассчитали время, когда ветер будет дуть на крепость. Тогда они развернули газовые батареи и пустили ядовитую смесь, позволяя ветру сделать все остальное. А это значило, что бежать внутрь крепости было нельзя. Там было опасней всего! Значит, бежать надо было в сторону врага. И не просто бежать... Нужно было лишь глотнуть свежего воздуха, очистить легкие, и тогда... Я сжал рукой винтовку и на слабых ногах побежал за Роговым. Глаза так слезились, что сложно было разобраться в направлении движения. Мы выскочили за бетонное ограждение, но в этот момент немцы опять начали обстрел. Десятки орудий гулко заговорили на удаленных рубежах, и на крепость снова обрушился огненный смерч из снарядов. Мы вернулись обратно, крепко зажимая лица тряпками, словно последней надеждой на хоть какое- либо дыхание.
- Нужно переждать! - было видно, что слова даются Рогову тяжело, его то и дело выворачивало от кашля, - обидно вышло...
Он не договорил, согнувшись пополам, зайдясь в очередном приступе кашля. На его тряпке проступило кровавое пятно. В это же время в небе над крепостью заалели красные ракеты, выпущенные немцами. Рогов опустился рядом со мной и посмотрел поверх окровавленной маски.
-Помрем все... Обидно. Не узнает никто, как нас здесь... потравили... В прямую испугались... Так газами... Нехристи...
Я хотел ему что-то ответить, но не смог. Язык словно прибили гвоздями к гортани. Каждый вдох был мучительнее предыдущего. Я чувствовал, что скоро все, конец. Закрыл глаза и начал молиться. А взрывы долбили и долбили вокруг, и было в этом ужасающем звуке даже что-то ободряющее - погибнуть от снаряда было гораздо предпочтительнее, чем загнуться от химии. Пол под нами подпрыгивал и, ухнув, опускался вместе с землей вниз. А зеленоватый туман все стоял вокруг непроницаемой стеной, подрагивая, будто и вправду был потусторонним существом, пришедшим к нам этим утром убивать.
Я не помню, сколько еще продолжалась эта бомбежка - скорее всего, я несколько раз терял сознание. В этих провалах мне мерещился все тот же луг, чистый журчащий ручей в траве и сын, который будто все это время ждал меня в этих странных видениях. Явь и видения перемешались. Видимо, так и ведет себя перед смертью мозг, да еще к тому же отравленный газом. Я отчетливо ощущал тепло солнечного света, чистый воздух, которым можно было дышать полной грудью, и ясно видел сына, который сидел со мной рядом на небольшом холмике, поросшем густой травой.
- Ты мне кажешься?
Мальчик улыбается в ответ, но в глазах грусть.
-Не знаю. А какая разница? Мы же вместе!
Где-то вдалеке гулко прогремел гром. Я нахмурился и посмотрел вдаль, на линию горизонта, куда уходил своим изумрудным ковром бесконечный луг под ногами.
-Мне надо идти!
Мальчикхмур ится.
- Куда?
Я пожимаю плечами.
-Не знаю. Назад. Меня там ждут.
Сынишка прижимается ко мне своей светловолосой головой и обнимает руками.
-Не уходи! Прошу тебя! Все уже закончилось. Останься.
Я тоже прижимаю его к себе и тут же отстраняюсь.
- Не прижимайся ко мне - одежда газом пропахла. Опасно.
Мальчуган качает головой.
- Здесь эти штуки не действуют. Отец, не уходи! Мне страшно! Я так тебя люблю!
Я пристально смотрю ему в глаза и понимаю, что больше всего на свете мне опять хочется остаться здесь, в этих лугах, со своим сыном, воспитать которого мне не позволила эта проклятая война.
- Сынок, давай договоримся! Я сейчас уйду и снова вернусь к тебе! Обещаю! Мне только надо опять туда! Понимаешь? Надо!
Мальчик кивает.
-Понимаю.
-Я тоже тебя люблю...
Его лицо тает, как тает и горизонт, и ромашковое поле с его чистым воздухом.
Я прихожу в себя. После ощущения легкости, возвращаться в отравленное тело было невыносимо. Вся гимнастерка была залита рвотными массами, тряпка на лице была в крови, в глаза словно насыпали горящих углей. Я застонал и медленно повернул голову в сторону. Рядом со мной лежал Рогов. Он был мертв. Я сделал усилие и медленно поднялся на колени. По сути, я тоже был уже мертв. Но внутри меня опять кипела та странная ярость, которая не позволяла мне окончательно уйти из этого мира. Ведь где-то там, в родном краю было зеленое поле, там ждал меня мой сын, который не должен был увидеть тех, кто убил его отца. Это было выше моего страха, выше моей боли, выше моей смерти. Это было вообще за гранью жизни и смерти. Я улыбнулся, разомкнув слипшиеся сухие губы под повязкой. Опять возникло отчетливое ощущение присутствия невидимого Хранителя где-то рядом. И прилив сил вместе со спокойной уверенностью. Как там, ночью в казарме, когда Хранитель прошел мимо, сообщив мне о моей грядущей смерти и погладив своей невидимой рукой. Я застонал и встал, опираясь о винтовку. Гул канонады закончился. И я понял почему. Понял и опять улыбнулся. Я не умру задыхаясь. Я погибну, как и хотел - в бою. Ведь если обстрел закончился, значит, противник готовится пойти в атаку. Трусливому немцу нечего бояться: чего не смогли сделать пушки и пулеметы, доделает удушающий газ. Они уверены, что крепость мертва. Они думают, что те, кто не умер от газа, не может сопротивляться. И поэтому они идут не в атаку, они идут на зачистку. Добивать полуживых трупов. Я докажу им, что это не так. Я заберу с собой хотя бы одного, чтобы они поняли, чтобы они знали, что русские не сдаются! Что у нас есть нечто большее, чем страх, нечто большее, чем боль, нечто большее, чем жизнь. У нас есть Долг перед Родными и Любовь, которую невозможно задушить хлором. И хорошо даже, что мы уходим так... Если бы мы просто победили, то ничего бы такого не было. Я бы не понял этих глубоких истин, не научился бы видеть ангелов, не осознал, как сильно люблю тех, кто остался позади, надеясь на меня, на всех нас, солдат, вставших на пути врага. Я передернул затвор, посылая патрон в ствол, и, шатаясь, вышел на улицу, разворочанную свежими воронками. Это было невероятно, но почти одновременно со мной из полуразрушенной крепости, залитой волнами зеленого дыма, вышли еще солдаты. Несколько десятков человек. Залитые кровью глаза. Окровавленные повязки на лицах. Это было ужасающее зрелище. Это были восставшие мертвецы, такие же, как я. Поднятые из небытия невидимой рукой Хранителя, идущего впереди этого жуткого отряда, подобно полководцу, ведущего свою армию в последний бой.
Мы выстроились в ряд и, выставив перед собой штыки, нетвердой поступью шагнули вперед, следуя затем, кого не было видно, но чье присутствие вселяло в нас непоколебимую уверенность в нашей победе. Ведь мы все равно победили. Даже если противник думает, что проиграли. Победили, потому что, презрев боль, шагнули за грань смерти, как и подобает Защитникам своего Рода, защищая самое ценное, что у нас есть - нашу Любовь.
Немцы шли по направлению к непокорной крепости несколькими длинными шеренгами в несколько рядов. Сотни, тысячи пехотинцев ландвера, облаченных в противогазы. Они двигались медленно, опасаясь то ли газа, то ли тех, кто лежал, умирая, в этом газовом облаке. Этому отчаянному сопротивлению русских был положен конец! То, что не сделали десятки мощных пушек, сделал хлор. Он душил сейчас тех, кто почти полгода держал в страхе огромный, хорошо вооруженный немецкий гарнизон. Это была цена упорства, цена глупости, которую пришлось заплатить этому непокорному народу, которого все равно удалось поставить на колени, пусть не страхом, не силой, а ядом, но удалось! И теперь солдаты шли посмотреть на этих загадочных русских, которые сами выбрали для себя смерть.
Внезапно идущие впереди офицеры остановились как вкопанные. Вслед за ними замерли шеренги пехоты. Сквозь очки противогазов это было похоже на оптическую иллюзию, отсветы в клубах зеленого тумана. Но нет, в облаке газа отчетливо проявилось несколько человеческих силуэтов...
Кровь застыла у всех, кто это видел! Потому что этого просто не могло быть! Но это было. Из ядовитого облака медленно вышли те, кто давно должен был лежать в лужах собственных испражнений. Русские солдаты! Защитники непокорной крепости. Их было всего несколько десятков, но каким жутким было это зрелище! Отряд мертвецов шел вперед строем, выставив перед собой штыки. Смерть была не властна над ними. Они шли убивать, а их невозможно было убить! Ни пулями, ни снарядами, ни хлором. Они были БЕССМЕРТНЫМИ!
Этого не мог выдержать разум даже опытных солдат. Ландвер дрогнул. Винтовки опустились в ослабевших руках. Не было смысла стрелять в тех, кому не страшно было обычное оружие. Нужно было бежать, спасться, оказаться как можно дальше от этого проклятого места, защищаемого духами, мертвецами. Послышалось несколько гулких выстрелов - это заговорили пушки из крепости. Крепость была по-прежнему жива. Взрывы разметали передние шеренги наступления, и это было последней каплей, надорвавшей плотины благоразумия. Сотни, тысячи солдат
бежали назад в панике, бросая оружие, давя друг друга, прыгая прямо сквозь обрывки колючей проволоки, болтающейся вокруг. Их гнал ужас. Они не видели ничего страшнее в своей жизни, чем появившиеся из облака ядовитого газа живые мертвецы, идущие в атаку, выплевывая обрывки своих легких, захлебываясь собственной кровью, падая, но вставая и снова двигаясь вперед, гоня назад своих трусливых убийц, хрипло смеясь им вслед, видя, как боятся до жути их те, кто еще несколько минут назад чувствовали себя победителями, кичась своим численным превосходством. Это была не их победа. Это было сокрушительное поражение, не знавшее аналогов в истории. Поражение животных инстинктов перед силой Духа. Поражение могущественной армии, которая потом сделает все, чтобы стереть этот день из памяти потомков. Поражение, вошедшее в историю как «атака мертвецов».
Зрение уже начало отказывать, черные сполохи заволакивали все вокруг. Но я шел и смеялся. Я был счастлив, потому что это была моя последняя битва. Я знал, что скоро умру. Но какое это было счастье умереть в бою, глядя, как враги в ужасе бегут от нас прочь.
Справа кто-то молился вслух. Слева был слышен натужный хрип и хриплый шепот сквозь него, похожий на призывный крик:
-За Веру... За Отечество...
Я повернул голову. Рядом, шатаясь, шел Рябина. В памяти сразу всплыли его слова:
«Больше всего на свете мечтаю я перед смертью добраться хотя бы до одного из них. Чтобы глаза его увидеть. Чтобы штык в грудь его вогнать. Чтобы уйти не одному, а прихватить с собой несколько этих трусливых псов».
Рябина тоже смеялся. Он был счастлив. Столько дней ждать своего врага, прячущегося за артиллерийскими и пулеметными ограждениями, и наконец дождаться. Рябина тряс винтовкой и все пытался ускорить шаг, но идти быстрее он не мог, поэтому периодически он пытался кричать:
- Стой! Сюда! Иди сюда!
Но крик превращался в шипение в обожженных легких, поэтому слышал его только я. Мои ноги вдруг подломились и я упал в траву. Винтовка была слишком тяжелой, чтобы нести ее. Я попробовал встать, но не смог и завалился на землю, глядя в небо над своей головой.
- Эй... подождите... я с вами... - прохрипел я и снова попытался встать. Получилось лишь со второй попытки.
- Меня зовут... Петр... Семенов. Я - рядовой тринадцатой стрелковой роты...
Я шел вперед, не чувствуя ног, что-то бормоча онемевшими губами. Я догонял своих. В атаку...
В какой-то момент я понял, что газа больше нет. Что идти стало гораздо легче. И трава вокруг больше не была такой угрожающе черной. Я шел вперед по изумрудному лугу, устланному ковром из ромашек, а навстречу мне бежал мой сын. Я развел в стороны руки и, схватив его, прижал к себе изо всех сил, как самое ценное, что было у меня в этом мире.
- Ну вот, сынок, я же обещал, что вернусь... Я всегда буду защищать тебя! Всегда...
И рассмеялся от переполняющего меня счастья. Но уже без боли, потому что боли больше не было. И слезы в глазах были уже не от газа. И не было тяжелой винтовки в руках. И можно было упасть в белое покрывало ромашек. И можно было вдыхать полной грудью, но уже не убийственный хлор, а свежий запах травы...
-Ну вот, сынок, я же обещал, что вернусь... Я всегда буду защищать тебя! Всегда...