Доходы, полученные от использования авторских или иных смежных прав. 9 страница
Е.Г. КОМИССАРОВА
КОНСТРУКЦИЯ ПРАВА НА ЧЕСТЬ И ДОСТОИНСТВО:
ПРОБЛЕМЫ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Комиссарова Е.Г., доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры гражданского права ФГБОУ ВО "Пермский государственный национальный исследовательский университет".
Современный российский правопорядок, во многом организованный по европейскому типу, основан на признании ценности личных прав и свобод человека. В Конституции РФ достаточно положений, подтверждающих этот постулат. В ней нет нормы, которая есть, например, в Конституции Республики Казахстан, о том, что "права и свободы человека... определяют содержание и применение законов и иных нормативных правовых актов" (п. 2 ст. 12 Конституции Республики Казахстан от 30 августа 1995 г.), но "человекоцентристские" идеи, заключенные в разные нормы российской Конституции, зафиксированы абсолютно явно и бесповоротно.
Конституционная значимость этих норм обусловила наличие в отраслевых законодательствах норм о личных правах и их защите, благодаря которым в правовую систему страны и правосознание россиян реально вошли международные каноны с их человеческой культурой. Пошел процесс синхронизации конституционного и гражданского законодательства, зафиксировавшего личные блага в качестве объектов гражданских прав и способы их судебной защиты, с нормами права административного и уголовного, направленными на установление соответствующих запретов и публичную защиту этих благ.
Конечно, не все оказалось сразу и правильно. Судебная практика продолжает "открывать" отдельные законодательные сбои, а доктрина спорить о небесспорных процессах криминализации и декриминализации оскорбительных и клеветнических составов деяний <1>, но процесс вхождения теории прав человека в нашу повседневную жизнь набирает свои обороты.
--------------------------------
<1> См.: Нуркаева Т.Н. Отечественное и зарубежное уголовное законодательство об охране чести и достоинства личности // Законодательство. 2014. N 6; Рарог А.И. Репрессивный крен российской уголовной политики // Криминологический журнал БГУЭП. 2014. N 3(29); и др.
В настоящей статье автор тезисно обозначает теоретические и практические проблемы, относящиеся к личным неимущественным правам, по поводу таких благ, как честь и достоинство, являющихся, по выражению Б.А Кистяковского, "священным покрывалом для всякой личности".
О "необходимости" юридического определения понятий "честь" и "достоинство". Благодаря достижениям гражданско-правовой доктрины, состоявшимся еще в дореволюционном праве, а затем и в праве советского периода, современную терминосистему, относящуюся к личным благам, можно считать устоявшейся. Исходной и, в общем-то, общеизвестной стала установка о том, что юридические воззрения на честь и достоинство как блага не являются в этом вопросе первичными, эта "веха" поставлена применительно к ним на заправовом уровне. Однако в литературе еще не редки мнения о том, что для целей правовой определенности и эффективности необходимо наличие нормативных дефиниций чести и достоинства <1>. В связи с этим еще раз констатируем достигнутое.
--------------------------------
<1> См.: Власова О.В. Достоинство человека как нравственно-правовая ценность: общетеоретическое исследование: Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Саратов, 2011. С. 66; Батхаев В.В. Анализ современного состояния защиты чести, достоинства, деловой репутации сотрудника органов внутренних дел МВД России // Бизнес в законе. 2013. N 3. С. 86; и др.
В сути моральных категорий, к которым принадлежат категории чести и достоинства, их назначении и социальной ценности учит разбираться этика. Философско-этическая реальность пользуется мыслимым образом понятий "честь" и "достоинство", воспроизводит их на своем предметно-образном языке как единицы измерения достигнутого философского научного знания. Эти знания востребуются другими исследовательскими областями, находят свое воплощение в многочисленных словарных определениях. К ним прибегает и юриспруденция, нуждающаяся, как и всякая наука, в оперировании разноуровневыми понятиями, которые не могут и не должны принадлежать лишь философии.
Не станем погружаться в имеющиеся общеизвестные и вполне доступные каждому определения чести и достоинства, сославшись на имеющиеся словари, в достатке выдающие эти определения <1>, в которых значение данных слов актуализировано через совокупность морально-этических качеств, характеризующих личность. Отметим лишь, что смысл и назначение правовых суждений о чести и смежных с ней правах применительно к области правового регулирования отнюдь не в феноменологических характеристиках их качеств <2>. Отсюда интерес правовой материи применительно к личным благам вторичен. Он в юридическом признании принадлежности лицу прав на неотчуждаемые нематериальные блага и права на их охрану от посягательств при условии, что при их ущемлении во внутреннем мире личности произошли неблагоприятные для нее изменения. Эти изменения являются катализатором включения механизмов гражданско-правовой, именуемой судебной, административно-правовой и уголовно-правовой защиты. В связи с этим еще один значимый момент, относящийся к параллели предметных областей, определяющих феномены чести и достоинства (философия) и устанавливающих порядок защиты этих признанных за личностью благ (юриспруденция). Наиболее емко его выразил В.Н. Протасов суждением о том, что "нельзя требовать от категории больше, чем она может дать" <3>.
--------------------------------
<1> Философско-лингвистический анализ слова "честь" как объемной в смысловом отношении единицы, несущей комплексную информацию об отражаемом явлении с использованием 12 видов русских толковых словарей разных лет, представлен в работе Нгуена Тхе Хунга "Концепт честь в русской и вьетнамской культуре" (Институт гуманитарных наук и искусства Уральского государственного университета им. первого Президента России Б.Н. Ельцина. Екатеринбург, 2015. С. 14 - 28).
<2> Как утверждал немецкий государствовед Г. Еллинек, которому принадлежит заслуга в расчистке юридической почвы для естественных (прирожденных) благ, "мир юриста не есть тот мир, который составляет предмет теоретического познания; ему принадлежит исключительно мир действий, практической жизни, это мир вещей для нас, а не вещей самих по себе... юриспруденция не желает и не может познавать существующее в природе и не стремится устанавливать естественные законы, которые действуют с непреоборимой силой, ее задача понять нормы, гипотетические правила, имеющие своим содержанием не необходимость, а долженствование и господствующие над практической жизнью действующего человека. Поэтому ее объект составляют не конкретные предметы, а абстрактные образования, понятия и правила, которые становятся вразумительными только тогда, когда известно поведение того мира, в котором поставлен человек" (цит. по: Кистяковский Б.А. Философия и социология права / Сост., примеч., указ. В.В. Сапова. СПб.: РХГИ, 1999. С. 123).
<3> Протасов В.Н. Основы общеправовой процессуальной теории. М.: Юрист, 1991. С. 142.
О многогранности аспектов словоупотребления понятий "честь и достоинство" применительно к правовой реальности. Неизбежная сложность при работе с нормами законодательства, содержащего такие морально-этические единицы, как честь и достоинство, происходит от многоаспектного их правового словоупотребления, на что не все исследователи реагируют. Что вполне естественно влечет противоречивые следствия многих суждений. Обозначим эту многоаспектность.
Первый аспект связан с законодательной квалификацией чести и достоинства как нематериальных благ, которыми обладает любая социальная личность и защиту которых от умаления государство гарантирует каждому независимо от сферы социальной реализации.
Второй аспект правового словоупотребления терминов "честь" и "достоинство" связан со сферой деонтологии. В этой области их использование не связано с качеством нематериальных благ, а продиктовано целями морального нормирования поведения и, как следствие, нравственной персонализации личности с учетом особых требований к служебному (профессиональному, служебному) поведению лиц. В этой предметной области по отношению к чести и достоинству у их обладателей есть обязанности "дорожить честью", "заботиться о чести" <1>.
--------------------------------
<1> Обязанность "дорожить профессиональной честью" предписана нормами Федеральных законов от 21 июля 1997 г. N 118-ФЗ "О судебных приставах", от 28 декабря 2010 г. N 403-ФЗ "О Следственном комитете Российской Федерации" и др.
Третий аспект связан с таким основанием для прекращения служебно-трудовых отношений, как увольнение со службы "в связи с совершением проступка, порочащего честь и достоинство" <1>.
--------------------------------
<1> См., например: п. 6 ст. 18 "Прекращение полномочий судьи Конституционного Суда РФ" Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 г. N 1-ФКЗ "О Конституционном Суде Российской Федерации" (совершение судьей поступка, порочащего честь и достоинство судьи).
Все названные аспекты существуют в разных предметных областях, их "роднит" то общее, что для всех них значимо наличное философско-этическое знание о чести и достоинстве, которое позволяет соотнести фактическое поведение лица в разных правовых ситуациях с этическими нормативами честного и достойного поведения.
Еще раз об абсолютном характере прав по поводу нематериальных благ. Данная ремарка важна для первого предметного аспекта словоупотребления понятий "честь и достоинство", когда речь идет об ущемлении прав на эти блага и их защите, дабы избегать опрометчивых суждений о том, что, обладая правом на честь и достоинство, лицо обязано оберегать их и также в виде обязанности защищать. Этот неверный методологический подход надлежит разрушить, не боясь последствий разрушения, так как право личности на честь и достоинство является абсолютным субъективным правом.
Интегрировав отношения по поводу нематериальных благ в свой предмет (впервые в 1961 г.), гражданское законодательство установило, что оно не регулирует порядок обладания, управления, пользования этими благами в целях достижения какого-либо социального эффекта. Гражданско-правовой результат участия в правовой судьбе этих благ ограничивается фактом фиксации их неисчерпывающего перечня как объектов и охранительным воздействием. Как установлено в п. 2 ст. 2 ГК РФ, неотчуждаемые права и свободы человека и другие нематериальные блага защищаются гражданским законодательством, если иное не вытекает из существа нематериальных благ. Тем самым в качестве общего правила была принята охранительная концепция правового регулирования. Отсюда уже устоявшаяся доктринальная, правотворческая и правоприменительная аксиома о том, что "права на такие блага не регулируется, а лишь защищаются законом" <1>.
--------------------------------
<1> Гражданское право: Учебник: В 4 т. / Под ред. Е.А. Суханова. М.: БЕК, 1998. Т. 1. С. 60.
Общеизвестно, что ведущее назначение гражданского права в регулировании его нормами товарно-денежных отношений или отношений имущественного оборота. Нематериальные объекты и права в отношении их не фигурируют в нем как объекты оборота. Они составляют его ответвление, в рамках которого гражданское право фиксирует наличие названных благ и признает свободу индивида определять свое поведение в индивидуальной жизнедеятельности по своему усмотрению <1>.
--------------------------------
<1> Красавчикова Л.О. Перспективы и проблемы в регулировании личных неимущественных отношений по новому ГК РФ // Цивилистические записки: Межвуз. сб. науч. трудов. М.: Статут, 2001. С. 52 - 53.
Вовлечение чести и достоинства как нематериальных благ в правовое пространство происходит с помощью категории субъективного права. Классическое определение субъективного права связано с той мерой возможного поведения лица, которая связана с самостоятельно совершаемыми лицом действиями. Абсолютный характер субъективных прав обладателей нематериальных благ ограничивает их фактом признания и возможностями защиты в случае ущемления. Эти права обладают отрицательным (негативным) содержанием, и в этом смысле в них преобладает охранительная, а не регулятивная функция, что связано с отсутствием в правах на личные блага положительного содержания. Как утверждал С.Н. Братусь, характеризуя личные нематериальные блага, "до тех пор, пока права на них не нарушены, правовой характер отношений, связанных с их осуществлением, совершенно не чувствуется" <1>.
--------------------------------
<1> Братусь С.Н. Предмет и система советского гражданского права. М.: Юрид. лит., 1963. С. 48.
Будучи прирожденным носителем этих благ, личность не вправе требовать к себе уважения и почета, как и каких-то иных активных действий со стороны других лиц, а также не должна совершать и собственных активных действий по отношению к ним. Эта известная для частного права максима связана с действием абсолютных прав, тех прав, которые имеют эффект erga, т.е. против всех, или прав, которым противостоит обязанность "всех и каждого" (noli me tangere). Задача же законодателя, признающего вторичность государства и права по отношению к этим ценностям, сводится к их закреплению, указанию на правообладателя (личность) и созданию надлежащей охранительной подсистемы прав в отношении этих благ. В этом та самая "правовая мощь", которую по Г. Еллинеку сообщает закон "прирожденным" правам, обеспечивая невозможность их отделимости от личности без умаления.
О чести гражданской и чести профессиональной (служебной, трудовой). Оттолкнемся в этом тезисе от утверждения В.А. Белова: "...когда говорит право, нормы нравственности и иные социальные регуляторы либо его поддерживают, либо умолкают и не мешают ему" <1>. Этот в достаточной мере категоричный (но оправданный) "трамплин" автор настоящих тезисов использует для целей разграничения правового и этического в предложениях, направленных на законодательное разделение чести на виды, время от времени предлагаемое в современной доктрине <2>. На подобные предложения можно ответить кратко и просто: коль законодателю не дано определять дефиниции чести и достоинства, то логично и то, что "расщеплять" на виды эти исходно этические феномены ему также не дано. Однако прибегнем к краткой аргументации заявленного тезиса.
--------------------------------
<1> Белов В.А. Когда говорит право // Закон. 2013. N 11. С. 75 - 83.
<2> Ерофеева Е.А. Проблемы защиты чести, достоинства, деловой (профессиональной) репутации в системе МВД России // Общество и право. 2014. N 3(49). С. 67 - 68.
Как отмечал И.А. Покровский, "если мы окинем общим взглядом сам механизм гражданско-правовых норм, то мы заметим, что все они покоятся на предположении некоторого абстрактного человека, своего рода "гражданского человека". Это есть некоторая средняя фигура, представляющая эмпирическое суммирование потребностей и качеств, свойственных среднему в данной социальной среде и в данное время человеку" <1>. Суждение не утратило своей актуальности. Право на честь и достоинство предоставлено каждому гражданину независимо от возраста и его личных особенностей, а потому в современной доктрине именуется правом естественным или правом "по природе" (С.С. Алексеев) <2>. Дифференцированного механизма закрепления чести, ее охраны и защиты, законодательство не предполагает, обходясь для этого известным правовым приемом - абстрагированием.
--------------------------------
<1> Покровский И.А. Абстрактный и конкретный человек перед лицом гражданского права // Вестник гражданского права. 1913. N 4 (http://www.civilista.ru/articles.php?id=53).
<2> Немногочисленные мнения об ином подходе к естественным правам высказаны в науке, однако они единичны и не влияют на общепринятый законодательный подход в этом вопросе. См.: Грибакин А.В. Естественное право людей: от житейских иллюзий к науке // Российский юридический журнал. 2013. N 5. С. 88 - 90.
Спору нет, честь и достоинство у всех различны. Но, как и иные личные блага (жизнь, здоровье и др.), для целей права, при существовании в их нормальном (ненарушенном) состоянии, они неизмеримы ни по объему, ни по качеству, ни по цене. Отсюда их наименование как нематериальных, неотчуждаемых благ. Уточнение содержания чести и достоинства конкретного лица может иметь значение только в случае их умаления в процессе инициированной лицом защиты. Это тот универсальный для любой личности нормативный формат, который отражен в праве и полностью признан правоприменительной практикой, откликнувшейся на него не только Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 24 февраля 2005 г. N 3 "О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц", но и единообразной судебной практикой, поддержанной многочисленными постановлениями Конституционного Суда РФ. А потому допустимо предположить, что только за счет "отрешения" от всех этих данностей можно ратовать за нормативную дефиницию чести, смешивать честь-благо и честь-долженствование, делить честь на виды без представления того юридического механизма, который будет обслуживать отношения, если обязанности обладателя по отношению к его личным благам (!) не исполняются. Конечно, все эти вопросы в разряде риторических.
Если задаться вопросом о происхождении чести профессиональной, то легко увидеть, что ни о каком естественном приобретении права на нее речи не идет. Это честь, "выданная" в силу статуса или принадлежности к определенному сообществу. В то время как законодательству "интересна" честь по рождению как неотъемлемое от личности благо. В существующем сегодня смешении (именно смешении, а не обоснованном соотношении) правовых и этических правил это трудно увидеть, но необходимо. Актами, "выдающими" профессиональную честь в силу ее "неприрожденности", являются этические кодексы, хартии, своды, типовые правила служебного поведения.
Надлежит исходить из того, что профессиональная мораль - это не автономная субстанция, она неизбежно находится в тесной связи с общей моралью. Профессиональная этика не формирует новые принципы и понятия морального сознания, а лишь "приспосабливает" уже известные принципы, понятия к специфическим сферам жизнедеятельности человека.
Связь профессиональной чести с правом на почет и уважение по заслугам, право на правильную социально-политическую оценку его личности, с приписыванием обязанностей при обращении с этим благом - это уже иной, не гражданско-правовой технико-юридический прием. Этот прием придает праву на честь положительное содержание. И в этом причина гражданско-правового безразличия к делению чести на разные ее разновидности.
В.В. КУЛАКОВ
ОБЯЗАТЕЛЬСТВЕННОЕ ПРАВО:
ПРОБЛЕМЫ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ И ПРАВОПРИМЕНЕНИЯ
Кулаков В.В., доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой гражданского права ФГБОУ ВО "Российский государственный университет правосудия".
Федеральным законом от 8 марта 2015 г. N 42-ФЗ ст. 307 ГК РФ была дополнена п. 3, согласно которому при установлении, исполнении обязательства и после его прекращения стороны обязаны действовать добросовестно, учитывая права и законные интересы друг друга, взаимно оказывая необходимое содействие для достижения цели обязательства, а также предоставляя друг другу необходимую информацию. Таким образом, необходимость сотрудничества (как обязанность оказывать содействие) и добросовестности (в объективном смысле) отныне нашли закрепление в законе как общие принципы обязательственного права. Проблема принципов гражданского права обсуждаема в науке <1>, возможно, фиксации их в статьях закона не нужно, однако законодатель, видимо, в рамках общего "тренда", заданного положением п. 3 ст. 1 ГК РФ, все же делает акцент на необходимости добросовестного поведения и в обязательствах.
--------------------------------
<1> О принципах гражданского права см.: Кузнецова О.А. Принципы гражданского права: современное состояние вопроса // Власть Закона. 2011. N 4. С. 87 - 94.
Необходимость содействия кредитора должнику (т.е. сотрудничества) в качестве специального правила закреплена лишь для договоров подряда и возмездного оказания услуг (ст. ст. 718, 750, 783 ГК РФ), однако полагаем, что нормы, закрепленные в части первой ГК РФ, свидетельствуют о всеобщем характере данного принципа и без специального указания об этом в ст. 307 ГК РФ.
Речь идет о так называемой кредиторской обязанности (ее аналог в немецком праве - так называемое долженствование (Obliegenheit), понятие которого связано с категориями "вина кредитора" (ст. 404 ГК РФ) и "просрочка кредитора" (ст. 406 ГК РФ). Оба этих термина предполагают наличие некой обязанности не только должника, но и кредитора, причем и во невзаимных обязательствах. Кредиторские обязанности невозможно четко перечислить в законе, поэтому в случае спора следует оценивать в каждом конкретном случае, мог ли должник исполнить обязательство надлежащим образом при соответствующем бездействии кредитора или нет. Такие обязанности выступают своего рода ограничением "власти" кредитора над должником <1>. В силу отсутствия самостоятельной экономической цели их следует отличать от юридических обязанностей, что означает и иные и последствия их нарушения (невозможность предъявления иска о понуждении исполнения). Таким образом, нормы о кредиторских обязанностях занимают особое место в системе правовых средств в сфере обязательственного права <2>, обеспечивая разумное соотношение интересов как кредитора, так и должника <3>.
--------------------------------
<1> См.: Серова О.А., Писарев Г.А. Ограничения как элементы механизма гражданско-правового регулирования // Вестник Самарской гуманитарной академии. Сер.: Право. 2012. N 1. С. 43 - 48.
<2> См.: Барков А.В. Гражданско-правовые средства в механизме правового регулирования: вопросы методологии // Право и государство: теория и практика. 2008. N 5. С. 56 - 59.
<3> В связи с тем что суды в последнее время часто ссылаются на необходимость обеспечения разумного баланса прав и обязанностей сторон, уместно упомянуть слова О.Ю. Ильиной, которая полагает, что "баланс" означает равновесие, в то время как понятие "гармонизация" предполагает приведение в состояние соответствия, слаженности (см.: Ильина О.Ю. Частные и публичные интересы в семейном праве Российской Федерации: Дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2006. С. 11).
При этом следует учитывать, если кредитор бездействует с умыслом ввести должника в большие убытки, должны применяться правила ст. 10 ГК РФ (деяние кредитора - это злоупотребление правом с соответствующими последствиями, в том числе в форме отказа в защите права), а не ст. 406 ГК РФ. Должник в таком случае сам становится кредитором (потерпевшим), но уже в самостоятельном внедоговорном обязательстве, поскольку злоупотребление правом - это правонарушение деликтного типа. Оно требует установления всех условий ответственности, в том числе вины в форме прямого умысла (п. 1 ст. 10 ГК РФ). Однако наличие прямого умысла должен доказать потерпевший в силу закрепления в данном случае специального правила о презумпции добросовестности (п. 4 ст. 10 ГК РФ).
Таким образом, закрепленный в п. 3 ст. 307 принцип сотрудничества сторон обязательства реализуется в известных правилах ст. ст. 404, 406, 408 ГК РФ.
Принцип добросовестности сторон обязательства понимается законодателем не в субъективном (как уважительное незнание об обстоятельстве, от которого зависит наступление негативных последствий), а в объективном смысле, т.е. как требование действовать определенным образом в состоянии правовой неопределенности.
Вместе с тем определить границы, рамки добросовестного поведения весьма сложно. Принцип добросовестности в том виде, как он закреплен в ст. 1 ГК РФ, основан на ее объективной трактовке (как следует поступать в той или иной ситуации обычному субъекту при неявном правовом регулировании). Однако такое понимание добросовестности (справедливости) зависит от субъективных взглядов, правового воспитания конкретного юриста, который в силу, например, авторитета смог повлиять на формирование той или иной судебной позиции. В итоге мы видим, что иногда в нашу правовую действительность "внедряются" подходы, свойственные для стран с common law. Так, по одному из дел Президиум ВАС РФ прямо указал, что включение в государственный контракт не противоречащего законодательству условия, ставящего заказчика в преимущественное положение по сравнению с поставщиком, неправомерно. Речь шла о включении в государственный контракт неустойки в размере 1/300 ставки рефинансирования Банка России <1>. Как видим, условие, не противоречащее закону, стало у Президиума ВАС РФ неправомерным, причем дело касалось контрактной системы госзакупок с ее достаточно императивным регулированием <2>.
--------------------------------
<1> См.: Постановление Президиума ВАС РФ от 15 июля 2014 г. N 5467/14 по делу N А53-10062/2013 // http://ras.arbitr.ru.
<2> Кирпичев А.Е. Гражданско-правовое регулирование муниципальных закупок и муниципальных контрактов. М.: РАП, 2012. С. 15 - 22.
Говоря о правовой природе принципа, закрепленного в п. 3 ст. 1 ГК РФ, на который придется ссылаться судам, заметим следующее. Применительно к осуществлению правосудия можно полагать, что положения гл. 1 ГК РФ (в которой закреплен в том числе и "принцип добросовестности") адресованы для поиска и установления приоритета тех или иных норм при разрешении конкретного дела суду (правоприменителю), но не участникам гражданских правоотношений в качестве правил поведения (гл. 2 и последующие). В этом смысле закрепление в гл. 1 ГК РФ требования о неком абстрактном добросовестном поведении в качестве принципа вступает в противоречие с нормой ст. 10 ГК РФ, в которой, по сути, то же требование закреплено с достаточно четким определением состава соответствующего правонарушения - умышленного злоупотребления правом. Полагаю, содержание гл. 1 ГК РФ (о формах гражданского права) не позволяет квалифицировать поведение участников гражданских правоотношений как некое абстрактное правонарушение правила п. 3 ст. 1 ГК РФ. Такое поведение должно быть признано противоправным исключительно по правилам иных глав ГК РФ (например, ст. ст. 10, 169 и др.), но не по ст. 1 ГК РФ. Отрадно, что в недавно принятом Постановлении от 23 июня 2015 г. N 25 "О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" Пленум Верховного Суда РФ придерживается похожей логики. В п. 1 указанного Постановления разъясняется: "...если будет установлено недобросовестное поведение одной из сторон, суд в зависимости от обстоятельств дела и с учетом характера и последствий такого поведения отказывает в защите принадлежащего ей права полностью или частично, а также применяет иные меры, обеспечивающие защиту интересов добросовестной стороны или третьих лиц от недобросовестного поведения другой стороны (пункт 2 статьи 10 ГК РФ), например признает условие, которому недобросовестно воспрепятствовала или содействовала эта сторона, соответственно наступившим или ненаступившим (пункт 3 статьи 157 ГК РФ); указывает, что заявление такой стороны о недействительности сделки не имеет правового значения (пункт 5 статьи 166 ГК РФ). В п. 7 предусмотрено, что, если совершение сделки нарушает запрет, установленный пунктом 1 статьи 10 ГК РФ, в зависимости от обстоятельств дела такая сделка может быть признана судом недействительной (пункты 1 или 2 статьи 168 ГК РФ)".
Итак, применительно к принципу добросовестности как правилу исполнения обязательства, следует говорить о характеристике поведения его сторон. Добросовестность в ГК РФ кроме новых норм, принятых в результате изменений, разработанных на основе Концепции развития гражданского законодательства, упоминается применительно к приобретателю (ст. 302), владельцу (ст. ст. 234, 303), лицу, которое изготовило новую движимую вещь для себя путем переработки не принадлежащих ему материалов (ст. 220). В ст. ст. 157, 220, 303, 1109 ГК РФ упоминается обратное понятие - "недобросовестность". Анализ содержания указанных норм свидетельствует, что лицо следует считать добросовестным в том случае, когда оно действует без умысла причинить вред другому лицу, а также не допускает легкомыслия (самонадеянности) и небрежности по отношению к возможному причинению вреда. Соответственно, добросовестность - это характеристика поведения участника гражданских правоотношений, отличающегося стремлением исключать нарушения субъективных прав и законных интересов других лиц.