pavelrudnev@mtu-net.ru, rudnev@meyerhold.ru
Мартин МакДонах
ЧЕЛОВЕК-ПОДУШКА
The Pillowman. © Martin McDonagh. 2003
Перевод с английского Павла Руднева
Пьеса «Человек-подушка» была впервые представлена в зале Коттесло Национального театра Великобритании в Лондоне 13 ноября 2003 года. Режиссер Джон Кроули.
Действующие лица
Тупольски
Катурян
Ариэль
Михал
Мать
Отец
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена первая
Комната для дознания в полицейском участке. Катурян сидит за столом, в центре комнаты, с завязанными глазами. Тупольски и Ариэль входят и садятся напротив него. У Тупольски в руках металлический контейнер с большим числом документов.
Тупольски. Мистер Катурян, это детектив Ариэль, я - детектив Тупольски… Господи, ну кто это вам нацепил?
Катурян. Что?
Тупольски снимает повязку.
Тупольски. Кто на вас надел эту дрянь?
Катурян. Мммм… Какой-то человек.
Тупольски. Сами снять не могли? Идиотский вид.
Катурян. Я не был уверен, что имею право снять повязку.
Тупольски. Идиотский вид у вас, понятно?
Катурян. (пауза) Да.
Тупольски. (пауза) Итак, как вы уже слышали, это детектив Ариэль, а я - детектив Тупольски.
Катурян. Понял. Единственное, что я хочу сказать вам сразу. Я бесконечно уважаю вас и то дело, которым вы занимаетесь. Я буду рад помочь вам во всем, что окажется в моих силах. Я глубоко уважаю вашу работу.
Тупольски. Что ж… Приятно слышать.
Катурян. Я не из этих… Ну, вы меня понимаете?
Тупольски. Из каких «этих»? Я не понимаю.
Катурян. Не из тех, кто не признает полицию. У меня никогда не было проблем с правопорядком. Ни разу, за всю мою жизнь. И я…
Ариэль. Ни разу до сегодняшнего дня, правильнее было бы сказать.
Катурян. А?
Ариэль. Повторяю для тупых. У тебя ни разу не было проблем с правопорядком - до сегодняшнего дня. Так надо было сказать.
Катурян. А разве у меня проблемы?
Ариэль. А, как вы думаете, почему вы здесь?
Катурян. Думаю, я должен помочь вам в каком-то расследовании.
Ариэль. То есть мы тут такие добрые друзья твои? Привели тебя сюда от нечего делать, погостишь у нас… по старой дружбе…
Катурян. Вы не мои друзья, нет…
Ариэль. Тебе прочли твои права. Тебя вытащили из дома. Повязали на глаза эту чертову повязку. Кто так поступает с хорошими друзьями?
Катурян. Нет, мы не друзья. Но я имел в виду, что мы и не враги.
Ариэль. (пауза) Слушай, я сейчас ебну его со всей дури. Он доиграется.
Катурян. (пауза) А?
Ариэль. Я невнятно говорю? Ты тоже не разобрал, Тупольски?
Тупольски. Нет, я разобрал. Все было ясно.
Ариэль. Мне тоже кажется, что я говорю доходчиво.
Катурян. Не надо… Я отвечу на все ваши вопросы. Вы не должны…
Ариэль. «Ты ответишь на все наши вопросы»… Еще не было никаких вопросов! «Ты ответишь на все наши вопросы»… Вопрос пока был только один: «Мы долго будем ходить круг да около и ебать друг другу мозги?» Вот мой тебе вопрос.
Катурян. Я совсем не хочу раздражать вас, напротив, я готов ответить на все ваши вопросы.
Тупольски. Ну что, начнем тогда?
Не спуская глаз с Катуряна, Ариэль прислоняется к стене, закуривает сигарету.
Почему, на ваш взгляд, мы привели вас сюда? У вас же должны быть какие-нибудь предположения.
Ариэль. Слушай, а может мы прямо сейчас его, а? Выбьем раз и навсегда все это говно.
Катурян. Что?!
Тупольски. Ариэль, кто здесь начальник – ты или я? (пауза) Спасибо. Не обращайте на него внимания. Ну так и каковы ваши предположения?
Катурян. Ломаю голову, но не могу понять.
Тупольски. Ломаешь голову и не может понять?
Катурян. Нет.
Тупольски. Так, да или нет?
Катурян. Да.
Тупольски. Разве?
Катурян. Я ничего такого не делал. Я не сделал ничего, что могло бы привлечь внимание полиции. Я не предпринимал никаких действий против государства…
Тупольски. Ты сломал голову, но так и не смог придумать ни одной, даже самой малой причины, по которой ты оказался здесь.
Катурян. На самом деле одна причина есть или даже, нет, не причина… а одна мысль, которая могла бы быть как-то связана с делом, хоть я не понимаю, какая тут может быть связь.
Тупольски. Какая связь? Между чем и чем? Или между кем и кем?
Катурян. Какая? Все, что я знаю, это то, что вместе со мной вы забрали мои бумаги, и сейчас они в ваших руках. Это все, что приходит мне в голову.
Тупольски. В наших руках? Вы что читали бумаги, которые лежат на столе?
Катурян. Нет, я не читал…
Тупольски. Эти бумаги, чтоб вы знали, помечены грифом «совершенно секретно».
Катурян. Я вижу только заголовки. Мельком.
Тупольски. У вас что, периферийное зрение?
Катурян. Да.
Тупольски. Подождите, для того, чтобы включилось ваше периферийное зрение, вы по крайней мере должны сидеть вот так… (Тупольски поворачивается боком и сильно скашивает глаза на бумаги.) Вот так. Боком. Вот так.
Катурян. Я имел виду…
Тупольски. Смотрите. Боком. Вот так, ясно?..
Катурян. Я вижу периферийным зрением нижней частью глаза.
Тупольски. А… Нижней частью глаза…
Катурян. Этому феномену пока нет названия.
Тупольски. Да, еще не придумали. (Пауза.) Так какая же связь между вашими бумагами и тем, почему вы оказались здесь? Ведь это же не преступление – писать рассказы.
Катурян. Это единственное, что я могу предположить.
Тупольски. При наличии, конечно, некоторых ограничений.
Катурян. Конечно.
Тупольски. Например, государственной безопасности. Безопасности всяких там общественных, как уж там… Хотя я даже не могу назвать это ограничениями.
Катурян. Да, и я бы не назвал.
Тупольски. Это просто-таки напросто важнейшие принципы.
Катурян. Да, директивы.
Тупольски. Есть у нас определенные принципы. Основы безопасности. А так, конечно, писать рассказы – это не преступление само по себе.
Катурян. Это единственное, что я могу предположить. Только это.
Тупольски. А что, это?
Катурян. Я понимаю вас, я согласен. Вы прочли их. И в моих рассказах, наверное, вы обнаружили не совсем правильные слова: «Полицейские такие-сякие» или там «Правительство эдакое-разэдакое». Всякие политические… как бы их назвать? Типа «правительство должно сделать это и то…» Ясно. Не надо... Забудьте. Понимаете, о чем я? Я говорю о том, что если ты преследуешь какие-то корыстные политические цели, если у тебя есть какие-то политические бредни, то иди и пиши говенные эссе в газету. Я же стою совсем на другой позиции. Будь ты политиком левым или правым, если ты сел за перо, то расскажи нам историю! Понимаете? Один великий человек сказал: «Первый долг писателя – рассказать историю», и я всем сердцем верю в это. «Первый долг писателя – рассказать историю». Или все-таки так: «Единственный долг писателя – рассказать историю»? Нет, все-таки именно так: «Единственный долг писателя – рассказать историю»! Сейчас не вспомню точную формулировку, но все равно я придерживаюсь именно этой мысли. Я рассказываю истории. Никаких политических лозунгов, вообще никаких лозунгов! Никакой социальности в помине! Именно поэтому я не понимаю почему, зачем вы меня сюда привели, не могу понять причину, кроме той, политической, случайной, или, вернее, которая вам показалась политической. Покажите мне эту причину. Где она, черт ее побери, у вас? Вынимайте. Я тут же растопчу ее. Сожгу. Давайте, не тяните, а?
Пауза. Тупольски всматривается в Катуряна.
Вы понимаете, о чем я говорю?
Тупольски. Нам нужно заполнить один бланк. Эта бумага потребуется, если с вами что-то приключится под арестом. (Пауза.) Мне кажется, тут какая-то ошибка в вашем имени. Ваша фамилия - Катурян?
Катурян. Да.
Тупольски. Но тут написано, что Катурян – это ваше имя.
Катурян. Мое имя - Катурян.
Тупольски. (пауза) Ваше имя Катурян?
Катурян. Да.
Тупольски. И фамилия Катурян?
Катурян. Да.
Тупольски. Вас зовут Катурян Катурян?
Катурян. Мои родители были забавными.
Тупольски. Да… А второе имя?
Катурян. Тоже на «Ка».
Тупольски смотрит на него. Катурян качает головой и пожимает плечами.
Тупольски. Вас зовут Катурян Катурян Катурян?
Катурян. Мои родители были забавные люди, я же говорю.
Тупольски. Да уж. Особенно если понимать под словом «забавные» «редкостные идиоты».
Катурян. Не стану спорить с вами.
Тупольски. И вы живете по адресу: Каменец, 4443?
Катурян. Да.
Тупольски. С вами живет…
Катурян. Мой брат. Михал.
Тупольски. Михал? Странно, что не Катурян.
Ариэль. Твой брат, кажется, дебил.
Катурян. Мой брат не дебил. До него просто иногда медленно доходит.
Ариэль. Хорошо. До него медленно доходит.
Тупольски. Он твой ближайший родственник?
Катурян. Михал? Почему родственник? Он брат.
Тупольски. Это все лишь формальности, Катурян. Понимаете? (Пауза.) Ваше место работы?
Катурян. Скотобойня в Каменце.
Ариэль. Ты же писатель…
Катурян. Ну и что же… Это не так плохо.
Тупольски. И вам нравится эта работа?
Катурян. Нет, но не так уж это и плохо.
Ариэль. Резать животных.
Катурян. Я никого не режу. Только мою.
Ариэль. А, ты не режешь... Только моешь.
Катурян. Да.
Ариэль. Ясно.
Катурян. Только мою.
Ариэль. Только моешь. Не режешь.
Катурян. Да.
Ариэль. Понятно.
Пауза. Тупольски откладывает ручку в сторону, разрывает бумагу, которую только что составлял, на две половинки.
Тупольски. Не думайте, это не бланк, он не пригодится нам в том случае, если с вами что-то приключится под арестом. Мы тебя обманули.
Катурян. А что же это было?
Тупольски. Это был простой кусок бумаги, который я разорвал пополам.
Тупольски быстро просматривает бумаги в контейнере и находит документ, который он искал.
Вот. Рассказ «Маленькие яблочные человечки».
Катурян. Ну и что?
Ариэль ленивой походкой возвращается к столу, садится, гасит сигарету. Тупольски просматривает текст.
Это не лучшая моя вещь. (Пауза.) Хотя, конечно, довольно милая.
Тупольски. Эта история начинается так. Жила-была маленькая девочка и у нее был отец, который очень дурно с ней обращался…
Катурян. Он избивал ее. Он…
Тупольски. У вас, кажется, много таких исто… И что он?
Катурян. Кто?
Тупольски. Отец.
Ариэль. Вы сказали: «Он…» и замолчали.
Тупольски. Что он олицетворяет?
Катурян. Он олицетворяет плохого отца. Он был плохим отцом. Почему вам кажется, что он должен что-то олицетворять?
Тупольски. Хорошо, он был плохим отцом.
Катурян. Да. Он систематически избивал свою дочь.
Тупольски. Поэтому, вы считаете, он был плохим отцом.
Катурян. Да.
Тупольски. Что еще он делал со своей дочкой, раз он, по-вашему, был «плохой отец»?
Катурян. Мне кажется, все подобные рассказы имеют этот важный мотив: отец плохо обращался со своей дочерью. Вы сами можете додумать окончание этой истории.
Ариэль. Вы считаете, что мы сами можем придумать финал?
Катурян. Чего?
Ариэль. Вы сейчас сказали, что мы сами можем придумать финал.
Катурян. Нет! Да!
Ариэль. Мы-то, конечно, можем догадаться о том, как ты завершаешь свои гнусные истории!
Катурян. Понимаю.
Ариэль. Что?
Катурян. Понимаю.
Ариэль. Что ты болтаешь, твою мать?
Ариэль резко встает и начинает ходить по комнате.
Тупольски. Ариэль погорячился. Разгадывать финал – это в некотором роде наша работа. (Пауза.) И самая важная для нас сегодня разгадка состоит в том, что в вашем творческом наследии немало историй о том, как с маленькой девочкой или маленьким мальчиком плохо обращались!
Катурян. Совсем немного. Немного.
Ариэль. Немного… Я бы сказал, охренительно немного. Первые двадцать из тех, что мы просмотрели, начинались именно так: «с маленькой девочкой сделали это» или «с маленьким мальчиком сделали то»!
Катурян. Но это ничего не значит. Я не пытаюсь этим ничего сказать…
Ариэль. Чего не пытаетесь?
Катурян. Чего?
Ариэль. Не пытаетесь чего?
Катурян. Ну… Вы хотите намекнуть на то, что я пытаюсь в своих рассказах сказать, что дети - это что-то олицетворяет?
Ариэль. А что вы «пытаетесь сказать», что?
Катурян. Что дети – это весь наш многострадальный народ, вы к этому клоните, или к чему?
Ариэль. (подводя Катуряна к мысли) «Я пытаюсь сказать…» Он просто, черт побери, заставляет меня выговорить это. «Я пытаюсь сказать»… типа «Оставьте меня в покое, и я сам завершу свои истории!»
Катурян. Да ну нет же!
Ариэль. Он даже не дает нам договорить, он перебивает! Руки опусти, сука!
Ариэль берет Катуряна за волосы и силой стаскивает со стула, встает на колени перед ним и ехидно всматривается в лицо. Тупольски смотрит на это и вздыхает.
Тупольски. Всегда успеешь, Ариэль.
Ариэль отпускает Катуряна, тяжело дыша, и возвращается на свое место.
(Катуряну) Сядьте на место, пожалуйста.
Превозмогая боль, Катурян садится.
Ариэль. Я забыл предупредить… Я хороший полицейский, а он – плохой. (Пауза.) Вернемся к литературе. Отец, как мы уже установили, плохо обращался со своей дочкой, и однажды девочка взяла несколько яблок и вырезала из них человечков. С маленькими пальчиками, маленькими глазками и маленькими ножками. Она подарила их отцу, попросив об одном одолжении: ни в коем случае не есть этих человечков. Девочка попросила папу оставить человечков на память о том времени, когда его дочка была маленькой. И эта свинья, ее отец, чтобы ей насолить, начал их пожирать. И тут же умер в страшных мучениях, потому что в каждого яблочного человечка девочка засунула острое бритвенное лезвие!
Катурян. Нормальный финал. Такие истории всегда завершаются возмездием. Но это еще не конец.
Тупольски. Но это еще не конец. Девочка проснулся в ту же ночь, когда погиб ее отец. Яблочные человечки шагали по ее груди. Они открыли ей рот. Они сказали ей…
Катурян. (неуверенным голосом) «Ты убила наших младших братьев…»
Тупольски. «Ты убила наших младших братьев…» Они спустились в ее горло. И она захлебнулась своей собственной кровью. Конец.
Катурян. Это такой прием. Читателю кажется, что с ней это было во сне. А, на самом деле, нет. (Пауза.) А? Я же сказал, это не лучший мой рассказ.
Ариэль. Вы когда-нибудь бывали в еврейском квартале, Катурян?
Катурян. В еврейском квартале? Нет. Я всегда прохожу мимо него. Забираю брата из школы в Ламенце. Но это не еврейский квартал. Это рядом с ним.
Ариэль. Вы забираете своего брата… Он же старше вас, он что до сих пор учится в школе?
Катурян. Это специальная школа. Там учатся трудные дети. (Пауза.) Это что все из-за евреев? Среди моих знакомых евреев нет.
Ариэль. Среди ваших знакомых нет евреев?
Катурян. Я ничего не имею против евреев! Я не знаком ни с одним из них.
Ариэль. Но вы ничего не имеете против евреев?
Катурян. Нет. А что, должен?
Тупольски. «А что, должен?» Отличный ответ. «А что, должен?» С одной стороны, трусливый и рабский, с другой стороны, очень ироничный, мутный и провоцирующий. «А что, должен?»
Катурян. Мне совсем не хотелось вас провоцировать.
Тупольски. Стало быть, вы хотели показаться нам благонамеренным.
Катурян. Нет же.
Тупольски. Теперь вы снова пытаетесь провоцировать. Сейчас Ариэль двинет тебе по роже…
Катурян. Послушайте, я, правда, не понимаю, что здесь происходит. Я не понимаю, чего вы от меня ждете. Я ничего не имею против кого бы то ни было. Ни против евреев, ни против вас, ни против других людей. Я всего лишь писатель. Это все, в чем я виновен. Я этим живу. Я прихожу домой и тут же сажусь писать рассказы. Это все, что я могу сказать.
Ариэль встает, подходит к двери.
Ариэль. О, кстати, хорошо, что напомнил. Пойду поговорю с братом.
Ариэль выходит, Тупольски улыбается, Катурян смотрит на него недоумевающим, испуганным взглядом.
Катурян. Мой брат сейчас в школе.
Тупольски. У нас с Ариэлем есть отличная шутка. Мы любим говорить друг другу «о, кстати, хорошо, что напомнил» в самых неожиданным местах, когда на самом деле никто ни о чем не напоминал. Это очень забавно.
Катурян. Мой брат сейчас в школе.
Тупольски. Ваш брат сейчас за этой стенкой.
Катурян. (пауза) Он же страшно перепугается…
Тупольски. Вы, кажется, тоже немного испуганы.
Катурян. Да, испуган.
Тупольски. А что вас так пугает?
Катурян. Я испуган тем, что мой брат сейчас сидит без меня в незнакомой обстановке. Я испуган тем, что ваш коллега будет бить его. Я испуган тем, что потом он придет избивать меня. И пускай… то есть лучше бы он этого совсем не делал. Но если уж вам что-то не нравится в моих рассказах, то пусть он будет избивать меня. Моего брата легко испугать, он многого не понимает, он не имеет никакого отношения к моим рассказам, хотя я ему их часто читаю. Это ужасно не справедливо, что вы привели его сюда. Выпустите его, блядь, отсюда! Слышите, вы! Сейчас же, вашу мать!
Тупольски. (пауза) Надеюсь, вы выпустили весь свой пар. Кричите на полицейского… Хотя права не имеете… Сразу видно, перенервничали… Успокойтесь. Хорошо? Вы что думаете, мы тут все звери?
Катурян. Нет.
Тупольски. Нет, мы не звери. Бывает, что мы имеем дело со зверьми. Но сами мы не звери. (Пауза.) С вашим братом все будет хорошо. Даю вам слово.
Тупольски берет еще один рассказ из контейнера.
«Три преступника на перепутье». Это не ваша тема, как я подозреваю.
Катурян. Какая еще тема, я не понимаю?
Тупольски. Понимаете вы все. «Униженные, оскорбленные дети» - вот ваша любимая тема.
Катурян. Это не моя тема. Просто некоторые мои рассказы посвящены этому. Но это не моя тема.
Тупольски. Вполне допускаю, что это непреднамеренно.
Катурян. У меня вообще нет тем. Я написал что-то около четырехсот рассказов и из них только около двенадцати о детях.
Тупольски. Об убитых детях, я уточняю.
Катурян. Ну и что же с того, что об убитых? Вы что же считаете, что я пишу о том, что надо всем идти и резать детей?
Тупольски. Я совсем не считаю, что вы пишете о том, что всем надо идти и резать детей. (Пауза.) Разве вы пишите о том, что надо всем идти и резать детей?
Катурян. Нет! Никакого насилия! Вы что, шутите? Я вообще ничего такого не хочу сказать! Ничего такого!
Тупольски. Знаю, знаю, слышал. Первый долг писателя это…
Катурян. Именно…
Тупольски. Да… да… да… Все ясно. Ну так вот, «Три преступника на перепутье»…
Катурян. Если в рассказах появляются дети, это случайность. Если в рассказах появляется политика, это тоже случайность. Второстепенный фактор.
Тупольски. Минуточку. Я попросил бы вас не перебивать…
Катурян. Да, прошу прощения…
Тупольски. Если я вас попрошу о чем-то прямо или если я глазами потребую вас к ответу: «Давай, говори», только глазами, тогда вы будете иметь возможность говорить. Но если я что-то говорю вам и еще не закончил…
Катурян. Понимаю. Простите меня.
Тупольски. Вы снова за свое? Я вас о чем-то спросил? Мои глаза сейчас сказали вам: «Открой рот и говори»?
Катурян. Нет.
Тупольски. Нет. Так да или нет? (Пауза.) А? Вот сейчас я задал вам конкретный вопрос и мои глаза как бы подсказали вам: «Давай, говори».
Катурян. Простите. Я нервничаю.
Тупольски. Имеете право нервничать.
Катурян. Понял.
Тупольски. Вы меня не слышите. Я сказал: «Имеете право нервничать».
Катурян. Почему это?
Тупольски. (пауза) «Три преступника на перепутье». Что вы хотели сказать этой историей?
Катурян. Я ничего не хочу сказать. Это лабиринт, из которого нет выхода.
Тупольски. И все-таки каков выход?
Катурян. (пауза) Его нет. Это лабиринт, из которого нет выхода.
Тупольски. Мне кажется, выход должен быть. Или я попросту идиот.
Катурян. Да, вы правы. Моя идея состоит в том, что вас должно интересовать, есть ли выход из этой ситуации, но на самом деле здесь выхода нет. Потому что нет ничего хуже. Хуже, чем те два преступления, о которых там говорится.
Тупольски. Нет ничего хуже?
Катурян. (пауза) А разве не так?
Тупольски просматривает и пересказывает историю.
Тупольски. Человек очнулся в железной клетке, где его оставили умирать голодной смертью. Он помнит, что совершил преступление, за которое его наказали, но каким оно было, в памяти не сохранилось. Рядом с ним, на перепутье, он видит еще две клетки с преступниками. Над головой одного из них написано: «Насильник», над головой другого: «Убийца». Тело первого превратилось в пыльный скелет. Во второй клетке сидит едва дышащий старик. Наш герой силится прочесть табличку над своей головой, но не видит ее, поэтому он просит старика помочь ему вспомнить, что же он натворил. Старик смотрит на табличку, затем на героя и в приступе гнева плюет ему в лицо. (Пауза.) Приходят монашки. Молятся перед трупом насильника. Ага… Дают хлеб и воду старику-убийце. Ага… Затем читают табличку над головой третьего преступника. Бледнеют, бросаются в плач и поспешно убегают. (Пауза.) Приходит разбойник, ага... Скелет его явно не интересует. Увидев старика, он ломает клетку и выпускает убийцу на волю. Подходит к третьей клетке, читает. Сдержанно улыбается. Наш герой улыбается ему в ответ. Затем разбойник берет пистолет и стреляет ему прямо в сердце. Умирая, преступник кричит: «Умоляю, скажи хотя бы, что я натворил?!» Разбойник седлает лошадь и уезжает, не сказав ни слова. Последний вопрос, который смог задать наш герой, был таков: «В ад иду ли я теперь?» И последнее, что услышал он перед смертью, был тихий смех разбойника.
Катурян. Хорошая история. Для нее бы придумать какой-нибудь «изм»? А вот какой «изм» придумать? Не могу понять. Но на самом деле я не люблю «измов». Но в этой истории нет ничего предосудительного. Вам так не кажется?
Тупольски. Нет, здесь нет ничего предосудительного. Здесь нет ничего, чтобы давало бы повод называть человека, который это написал, больным на всю голову, чёкнутым придурком. Отнюдь. Но для меня эта история… она как намек.
Катурян. Намек?
Тупольски. Да, намек.
Катурян. А…
Тупольски. Здесь говорится одно, а на самом деле оказывается, что говорится другое.
Катурян. Ммм…
Тупольски. Это намек. Понимаете?
Катурян. Да, понимаю. Это намек.
Тупольски. Намек. (Пауза.) Так вы говорите, это ваш лучший рассказ?
Катурян. Нет. Это один из моих лучших рассказов.
Тупольски. Ах, один из лучших. У вас таких много.
Катурян. Да. (Пауза.) Мой лучший рассказ – это «Город у реки». Вернее, «История о городе у реки».
Тупольски. Ваш лучший рассказ – «Город у реки»? Подождите, подождите, подождите…
Тупольски быстро находит нужный текст.
Вот… Нашел. Ах, да, понятно. Теперь мне кое-что стало ясно. Лучший ваш рассказ.
Катурян. А что такое? Тоже намек?
Тупольски внимательно смотрит на Катуряна.
Ну да, он единственный, который я смог опубликовать.
Тупольски. Нам это известно. Это единственный опубликованный вами рассказ.
Катурян. Давным-давно уже.
Тупольски. (Посмеивается. Пауза.) Его опубликовал «Либертад».
Катурян. Да.
Тупольски. «Либертад».
Катурян. Я, правда, не читал.
Тупольски. Вы не читали?
Катурян. Я везде посылаю свои рассказы в надежде на то, что их где-нибудь возьмут. Он вышел, а я даже не видел его в газете.
Тупольски. Вы никогда не читали «Либертад»?
Катурян. Нет.
Тупольски. Это не запрещенный журнал. Вы имели право его читать.
Катурян. Знаю. Конечно, если у меня там рассказ. Знаю.
Тупольски. Там тоже звучит ваша тема. (Пауза.) Это «Либертад» заказал вам написать рассказ на эту тему? «Напишите-ка нам рассказ про бедного малышку»… «Напишите-ка нам что-нибудь про маленьких детишек, которых обижают родители». Так они сказали?
Катурян. Они дали только объем. Максимальный объем рассказа.
Тупольски. А тему вы выбрали сами?
Катурян. Да, тема моя.
Тупольски протягивает Катуряну рассказ.
Тупольски. Прочтите его.
Катурян. Весь?
Тупольски. Весь. Только встаньте.
Катурян встает.
Катурян. Как в школе просто.
Тупольски. Ммм… Ну разве только что, в школе за это не наказывают. (Пауза.) Если, конечно, вы ходили в нормальную школу.
Пауза. Катурян начинает читать, наслаждаясь собственным стилем, смакуя точно найденные слова и повороты сюжета.
Катурян. (пауза) Так. «Однажды в крошечном городке с улицами, мощенными кирпичом, на берегу быстрой реки, жил мальчишечка, который не слишком ладил с другими детьми. Они дразнили его, издевались над ним за одно лишь то, что был он беден, а родители его были горькими пьяницами. Ходил он всегда босой и в лохмотьях. Но мальчик, невзирая на все горести, был счастлив и любил мечтать. Он словно бы и не замечал насмешек и побоев, и ему совсем не в тягость было его бесконечное одиночество. Он знал, что у него доброе сердце, полное любви, и что когда-нибудь кто-нибудь где-нибудь почувствует дыхание этой любви и отплатит ему тем же. И вот однажды ночью, когда он сидел, под деревянным мостиком через реку, заживляя свои свежие ушибы, мальчик услышал, как в темноте к мосту по мощенной улице приближается повозка на лошадях. Когда она приблизилась, мальчик рассмотрел, что управлявший повозкой человек одет в черную-пречерную мантию и черный капюшон, из-под которого виднелось затененное грубое лицо. Тело мальчика задрожало от страха. Поборов свой страх, мальчик достал крошечный бутерброд, который был его единственным лакомством на всю эту долгую ночь. Когда повозка поравнялась с мостом, он предложил человеку в капюшоне разделить с ним трапезу. Человек остановил лошадей, кивнул головой в знак согласия, спустился к мальчику и сел напротив. Они стали есть и разговаривать. Человек в капюшоне спросил мальчика, почему его одежда так скудна и почему он бос и совершенно одинок, и мальчик рассказал ему о своей горестной, тяжелой судьбе. Осмелев, мальчик стал рассматривать повозку. Она была завалена сверху до низу пустыми клетками для зверей, все это отвратительно пахло и безобразно выглядело. Только мальчик почти уже осмелился спросить, для каких зверей предназначены эти клетки, человек поднялся и сказал, что ему пора. «Но прежде, чем я уйду, - шепотом сказал человек в капюшоне, - я хочу сделать для тебя доброе дело. Ты был со мной, старым, смертельно уставшим странником, столь любезен и даже угостил меня своим ужином, поэтому я хотел бы подарить тебе кое-что. Ценности этого подарка ты, наверное, сейчас понять не сможешь, но настанет день, когда ты станешь немного старше, и тогда, возможно, ты осознаешь, что приобрел, и возблагодаришь меня. А теперь закрой глаза, мой добрый мальчик». Мальчик сделал так, как просил этот человек, и тогда тот достал из потаенного кармана длинный, хорошо отточенный, сияющий нож мясника, широко взмахнул в воздухе и резанул по правой ноге мальчика, отхватив все пять маленьких грязных пальцев. Пока мальчик тихо сидел, ошеломленный случившимся, и смотрел вдаль, разглядывая пустоту, человек в капюшоне собрал окровавленные обрубки, бросил их стайке крыс, которые уже стали собираться на запах крови в канавках у моста. Потом он взобрался на свою повозку и тихо уехал, оставляя за собой мальчика, крыс, речку и утопающий в ночи город Гамельн».
Катурян смотрит на Тупольски, ожидая реакции, затем возвращает ему рассказ и садится на стул.
Город Гамельн. Ясно?
Тупольски. Гамельн.
Катурян. Вы поняли? Этот мальчик – тот самый хромой парнишка, который отстал от детей, которых Дудочник в пестрых одеждах завел в пещеру и погубил[1]. Это предыстория мальчика – как он был искалечен.
Тупольски. Я понял.
Катурян. Такой прием.
Тупольски. Я понял, что это прием.
Катурян. Это были дети, за которыми он придет потом.
Тупольски. Дети, за которыми он придет потом?
Катурян. Это были дети, за которыми потом придет Дудочник в пестрых одеждах. А так он начал. Мои идея заключается в том, что он приманил крыс. Он приманил крыс. И он знал, что люди не заплатят ему. Это были те дети, за которыми он придет потом.
Тупольски. (Кивает головой. Пауза.) О, кстати, хорошо, что напомнили.
Тупольски идет в подсобную комнату, где видна картотека, приносит металлическую коробку из-под бисквитного печенья, садится на то же место, ставит коробку на стол на равном удалении от себя и Катуряна.
Катурян. Что? А, «хорошо, что напомнили». Когда никто ни о чем вам не напоминал.
Тупольски внимательно смотрит на него.
Что в этой коробке?
Раздаются жуткие крики где-то в дальних комнатах. Катурян встает. Заметно, что он очень взволнован.
Это мой брат.
Тупольски. (прислушиваясь) Да, похоже на то.
Катурян. Что он с ним делает?
Тупольски. Наверное, что-то ужасное. Я не знаю. А что?
Катурян. Вы же сказали, что вы с ним ничего не сделаете.
Тупольски. А я с ним ничего и не делаю.
Катурян. Вы сказали, что все будет в порядке. Вы дали слово.
Крики стихают.
Тупольски. Катурян. Я высокопоставленный полицейский чиновник в тоталитарном диктаторском государстве. Неужели вы думаете, что слово, данное вам, может что-либо значить?
Входит Ариэль, перевязывая окровавленную руку белым платком.
Катурян. Что вы сделали с моим братом?
Ариэль жестом подзывает Тупольски к себе. Они говорят о чем-то шепотом в углу, затем садятся.
Что вы сделали с моим братом? Я, кажется, спросил вас.
Тупольски. Ты гляди, Ариэль. Теперь Катурян задает нам вопросы. Первый вопрос был: «Что в коробке?», когда ты пытал инвалида. А теперь Катурян интересуется, что мы сделали с его братом.
Катурян. Да по херу эту коробку! Что вы сделали с моим братом?
Тупольски. Понимаете, у Ариэля было трудное детство, и теперь он отыгрывается на отморозках, которые попадают к нам в лапы. Это в сущности крайне скверно, если задуматься.
Катурян. Что вы с ним сделали?
Ариэль. Знаешь, обычно я таким истеричкам, как ты, которые повышают на меня голос, даю сразу по роже, но сегодня тебе повезло. Я только что сделал это с твоим братом-идиотом и теперь у меня очень болит рука. Считай, что я тебя простил, но это первое и последнее мое прощение.
Катурян. Я хочу видеть брата. Прямо сейчас.
Тупольски. Неужели ты хочешь раскроить ему морду, Ариэль? Ты что? Ты разве не боишься, что это расценят как превышение полномочий? Не надо, Ариэль, одумайся!
Ариэль. Очень болит рука.
Тупольски. Подумай хотя бы о своей руке!
Ариэль. Да, очень болит.
Тупольски. Сколько раз мне тебе говорить! Дубинкой надо или что потяжелее. А ты голыми руками... Да еще инвалида! Это вряд ли пойдет ему на пользу.
Катурян. Он же как ребенок.
Ариэль. Сейчас я немного отдохну, но чуть позже вернусь к нему. Мне хочется взять что-нибудь остренькое, вонзить в него и провернуть.
Тупольски. Вот это точно назовут превышением полномочий.
Катурян. Я хочу видеть моего брата. Прямо сейчас!
Тупольски. А куда вы дели третьего ребенка?
Катурян. Чего? (Пауза.) Какого третьего?
Ариэль. Ну смотри, ты и твой брат. Вы же неразлучны, ты и твой брат?
Катурян. Михал - это все, что у меня есть.
Ариэль. Ты и твой чокнутый брат.
Катурян. Он не чокнутый.
Тупольски. «Писатель и его чокнутый брат». Как вам такой рассказик, а, Катурян?
Катурян. (со слезами на глазах) Он же как ребенок.
Тупольски. Нет, он не ребенок. А знаете, кто был ребенком? Андреа Йовакович была ребенком. Вспоминаете, кто это?
Катурян. (пауза, садится) Помню из газет.
Тупольски. Из газет помните… И что еще вы помните из газет?
Катурян. Девочку нашли мертвой на пустоши.
Тупольски. Да, девочку нашли на пустоши. А вы знаете, как она умерла?
Катурян. Нет.
Тупольски. Почему же вы не знаете, как она умерла?
Катурян. В газетах про это ничего не написано.
Тупольски. В газетах про это ничего не написано. А, может быть, вы вспомните, кто такой Аарон Голдберг?
Катурян. Слышал тоже из газет.
Тупольски. Понятно. Мальчика нашли в куче мусора рядом с еврейским кварталом. Знаете, как он умер?
Катурян. Нет.
Тупольски. Не знаете, ведь в газетах про это ничего не написано. В газетах вообще мало что пишут. Например, в газетах совсем ничего не написано о третьем ребенке, немой девочке, которая пропала три дня назад. В том же районе, точно такого же возраста.
Ариэль. Думаю, как раз сегодня вечером об этом нам расскажут газеты во всех подробностях.
Тупольски. Я тоже думаю, что сегодня вечером они нам об этом расскажут. Сегодня вечером, я уверен, газеты расскажут вообще много интересного.
Катурян. О немой девочке?
Тупольски. О немой девочке. О чистосердечном признании. О последующем наказании. Вообще будет много нового.
Катурян. Но… Я не понимаю, что вы опять мне пытаетесь втолковать. Вы полагаете, что я должен прекратить писать рассказы об убийстве детей, потому что в реальном мире завелся настоящий детоубийца?
Ариэль. Он все еще пытается нас убедить в том, что все, что нам не нравится в нем, это его гребаная эстетика! Как будто бы мы еще не знаем о том, в чем сознался нам его брат.
Катурян. А что он вам сказал?
Ариэль. Как будто бы мы еще не знаем, что в этой коробке.
Катурян. Все, что он сказал вам, - это то, что вы его вынудили сказать. Он вообще не разговаривает с незнакомыми людьми.
Ариэль. (пытаясь очистить окровавленную одежду) Тем не менее он говорил со мной. Он прекрасно разговаривает с незнакомцами. Он даже рассказал мне о том, как вы, он и ты, прекрасно общались с не знакомыми вам людьми.
Катурян. Я хочу видеть его.
Ариэль. Хочешь видеть его?
Катурян. Я хочу видеть его. Я уже не раз об этом прошу.
Ариэль. Требуешь свидания с ним?
Катурян. Я бы очень хотел увидеть своего брата.
Ариэль. Неужели прямо требуешь свидания с братом?
Катурян. Да, черт возьми, я требую. Я хочу удостовериться, что с ним все в порядке.
Ариэль. С ним никогда не будет все в порядке.
Катурян. (встает) У меня есть право на свидание с братом!
Ариэль. Нет у тебя никаких прав, придурок…
Тупольски. Садитесь, пожалуйста.
Ариэль. Ни одного права. У тебя вообще нет прав.
Катурян. Есть. У каждого человека есть права.
Ариэль. А у тебя нет.
Катурян. Почему это, у меня нет?
Тупольски. Откройте коробку.
Катурян. Что?
Ариэль. И тогда я обещаю, что верну тебе твои права.
Катурян. Хорошо, и моему брату тоже.
Ариэль. Да, и брату тоже.
Катурян. Я на это надеюсь. И идите к черту, если обманете.
Тупольски. Откройте коробку.
Ариэль. Сам иди к черту, если мы обманем.
Катурян. Нет, это вы пойдете к черту.
Ариэль. Вот сука. Ты пойдешь!
Катурян. Знаю я, куда я пойду…
Тупольски. (орет) Открой же, черт тебя возьми, коробку!!!
Катурян. Хорошо, я открою ее!
Катурян в бешенстве открывает крышку, смотрит внутрь и резко отскакивает в угол. Дрожит мелкой дрожью.
Катурян. Что это?
Тупольски. Вернитесь на свое место.
Катурян. Что это такое?
Ариэль резко подходит к нему, принуждает его вернуться на место, берет за волосы и заставляет его еще раз взглянуть на дно коробки.
Ариэль. «Что это такое?» Ты прекрасно знаешь, что это. Мы нашли это в твоем доме.
Катурян. Нет!
Ариэль. И твой брат уже во всем признался как соучастник…
Катурян. Нет!
Ариэль. Но он вряд ли смог придумать это сам. А знаешь ли ты, как умерла та девочка, которую нашли на пустоши? Два бритвенных лезвия торчали у нее в глотке, два лезвия! Тебе не кажется это странным?
Тупольски засовывает руку в коробку…
Может, тебе рассказать, как умер этот еврейский мальчик?
…и достает оттуда пять окровавленных пальчиков.
Тупольски. Первый пальчик, второй пальчик, третий пальчик, четвертый пальчик, пятый пальчик.
Ариэль. Это, если ты, придурок, не понял до сих пор, те самые пять пальчиков бедного еврейского мальчика, и все пять мы нашли в твоем доме. Тебе мало?
Катурян. (в слезах) Я просто писал рассказы!
Ариэль. И они так прекрасно всегда заканчивались… Тебе так не кажется?
Тупольски. Заставь его сожрать это.
Ариэль стаскивает Катуряна на пол.
Ариэль. Где вы спрятали немую девочку? Где она?
Ариэль пытается засунуть отрезанные пальцы Катуряну в рот.
Тупольски. Прекрати. Что ты делаешь?
Ариэль. Ты велел мне, чтобы он их сожрал!
Тупольски. Только для того, что напугать его, идиот! Это же вещественные доказательства! У тебя есть хоть капля разума?
Ариэль. Пошел ты на хуй со своими каплями! Не заводи меня! И ты конкретно задолбал рассказывать всем про мое тяжелое детство!
Тупольски. Но у тебя, похоже, было действительно тяжелое детство…
Ариэль. Слушай, ты надоел мне!
Тупольски. И следи за рукой, а то явно видно, что кровь ты нарисовал.
Ариэль. Да пошел ты!
Тупольски. Что ты сказал?
Ариэль. Я сказал, пошел ты на хер!
Ариэль швыряет пальцы на пол и уходит, хлопая дверью. Тупольски собирает пальцы и возвращает их в коробку.
Тупольски. Скажите, пожалуйста, какой нервный!
Пауза.
Катурян. Я ничего не понимаю, что происходит.
Тупольски. Ничего не понимаешь? Хорошо, я объясню. Сегодня, в понедельник, четвертого числа, в пять пятнадцать вечера мы со свидетелями проникли в ваш дом. Мы нашли там твоего брата, чокнутый он там или нет, как угодно, мне все равно. И, под принуждением или по своей воле, еще до наступления темноты он признался нам в своих преступлениях, и его слов вполне достаточно, чтобы предать его суду. Но, как уже сказал вам Ариэль, он вряд ли мог руководить своими действиями сам, поэтому мы привели тебя сюда на допрос. Нам очень нравится пытать писателей. А уж полных идиотов мы готовы пытать сутки напролет. Чем и занимаемся. Но когда мы судим писателя, в этом есть какой-то… знак судьбы. (Пауза.) Правда, я не очень понимаю, что это за знак на самом деле, это на самом деле не мое дело, но важно понять, что это что-нибудь да значит. (Пауза.) Да, пожалуй, я все-таки знаю, что это значит. Я понял, что это за знак. Он означает буквально следующее: «НЕ… ПРОХОДИТЕ… МИМО… ТОГО… КАК… УБИВАЮТ… МАЛЕНЬКИХ… ТВОЮ МАТЬ… ДЕТЕЙ». (Пауза.) Где вы спрятали немую девочку? Твой брат, кажется, не хочет раскалываться.
Катурян. Детектив Тупольски?
Тупольски. Мистер Катурян?
Катурян. Я довольно долго выслушивал весь этот бред, и поэтому я прошу теперь тоже меня выслушать. Я ни за что не поверю, что мой брат вам что-либо мог наговорить. Мне кажется, вы пытаетесь сфабриковать против нас дело по двум причинам. Во-первых, вы неизвестно почему недолюбливаете мои рассказы, а, во-вторых, вы презираете инвалидов, мечтая их всех истребить. Я больше не произнесу ни звука, пока вы мне не позволите повидать моего брата. Вы можете продолжать пытать меня, сколько вам вздумается, детектив Тупольски, но я вам больше не скажу ни слова.
Тупольски. (пауза) Ясно. (Пауза.) Мне кажется, нам сейчас лучше всего поможет электрошок.
Тупольски выходит из камеры с контейнером в руках. За ним закрывается дверь. В ту же секунду Катурян забывается.
Затемнение.
Сцена вторая
Катурян сидит на кровати в окружении игрушек, карандашей, красок, листов бумаги. Очевидно, что это детская комната. Рядом с ней точно такая же, но сделанная, например, из стекла, она абсолютно темная и закрыта на ключ. Катурян сочиняет рассказ, который тут же разыгрывают он сам, его Мать, вся в драгоценных камнях, и его Отец, носящий козлиную бородку и очки.
Катурян. Жил-был на свете маленький мальчик. И были у него отец и мать, которые с самого детства окружили его любовью, добротой и всяческой заботой. У него была своя маленькая комнатка в большом доме, а стоял он посредине чудного леса. Чего только у него не было: любые игрушки, какие только есть на белом свете, все краски мира, все самые интересные книжки, карандаши и много бумаги. Родители с самого раннего детства заронили в нем зерна творчества, и сочинительство стало его первой любовью: он писал короткие рассказы, сказки, новеллы, полные радости, счастья и радужных красок. Он писал про медведей, поросят и ангелов. Одни его герои были прекрасны, другие были еще прекрасней. Родительский эксперимент приносил свои плоды. Первый этап эксперимента приносил свои плоды.
Отец и Мать, целуя и обнимая Катуряна, входят в соседнюю комнату и исчезают в темноте.
Однажды ночью, когда семья отпраздновала семилетие мальчика, начался настоящий кошмар. Комната, которая находилась рядом с детской, оставалась всегда закрытой и темной. Мальчик точно не знал, почему эта комната была для него потаенной, ему не хватало смелости спросить об этом своих родителей, пока не зажужжали вгрызающиеся в дерево сверла, пока не заскрипели, не зацарапали тугие винты, пока не заискрили невидимые электрические приборы, пока не услышал мальчик через тонкие стены приглушенные крики ребенка, которому кричать мешал тугой кляп. Это стало повторяться каждую ночь. (Матери, детским голосом) «Кто это шумел вчерашней ночью, мамочка?» (обычным голосом) Спрашивал он после каждой длинной, душной, бессонной ночи, на что мама неизменно отвечала…
Мать. Мой маленький мальчик, тебе просто показалось. У тебя слишком бурное воображение.
Катурян. (детским голосом) Правда? Неужели ночью все такие же мальчики, как я, слышат такие отвратительные звуки?
Мать. Нет, детка моя. Только очень талантливые дети.
Катурян. (детским голосом) Да, ну прекрасно. (обычным голосом) Жизнь шла своим чередом. Мальчик продолжал писать, а его родители поощряли его творческие замыслы самым нежным отношением к нему. Но крики и скрипы все равно мучили его каждую ночь…
В соседней комнате, в тревожном полумраке, показывается на секунду маленький мальчик лет восьми, привязанный ремнями к кровати. Мать и Отец пытают его сверлами и сваркой.
…и рассказы мальчика день ото дня становились все мрачнее и мрачнее. Они, справедливости ради надо сказать, становились все лучше и лучше, что вполне естественно, но, вместе с тем, мрачнее и мрачнее, вдохновленные звуками детских мучений, что тоже вполне естественно.
Соседняя комната темнеет. Мать, Отец и страдающий ребенок сливаются с темнотой. Катурян убирает игрушки с кровати.
В день своего четырнадцатилетия он с нетерпением ждал результата литературного конкурса - его рассказы добрались уже до самого финала. Вдруг он увидел, как в щель под дверью закрытой комнаты кто-то просовывает записку…
Записка, написанная красными чернилами, появляется под дверью. Катурян подымает ее.
…в записке мальчик прочел: «Они любят тебя и мучают меня все эти семь лет без всякой причины, кроме той, которую они называют художественным экспериментом. Экспериментом, который оказался успешным. Ты ведь уже не пишешь больше про зеленых поросят, правда?» Записка была подписана: «Твой брат», и мальчик только теперь заметил, что написана она кровью.
Катурян ломится в соседнюю комнату.
И когда он сломал дверь, он увидел…
Свет выхватывает из темноты Мать и Отца одних, сидящих в комнате. У них в руках сверла. Звучит фонограмма пытки.
…своих родителей, который сидели в полном одиночестве и улыбались. Отец имитировал звуки дрели, мать имитировала сдавленные крики ребенка с кляпом во рту, рядом с ними стояла банка со свиной кровью. Отец попросил мальчика взглянуть на обратную сторону кровавой записки, которую тот держал в руках. Мальчик так и сделал. Там было написано, что он победил в литературном состязании и получил приз в пятьдесят фунтов. И они вместе долго смеялись. Второй этап родительского эксперимента был завершен.
Отец и Мать ложатся спать на кровать Катуряна. Свет над ними гаснет.
Вскоре они переехали, ночные кошмары мальчика прекратились, но его рассказы были все так же мрачны и кровавы, хотя стали еще более совершенны. И мальчик бесконечно благодарил родителей за их таинственную легенду, которую они придумали ради него. Прошло еще несколько лет, у мальчика, наконец, вышла первая книга, и в этот день он решил вернуться в дом, где он провел свое беззаботное детство. Он заглянул в свою детскую комнату. Забытые игрушки и карандаши лежали на кровати нетронутыми…
Катурян входит в соседнюю комнату.
…а потом мальчик зашел в соседнюю комнату и увидел там старые, запылившиеся дрели, оковы и электрические провода. И ему стало смешно от того безрассудного эксперимента, который придумали ради него его чудные родители. Он перестал смеяться только тогда, когда наткнулся на…
Садится на смятую постель. Катурян отодвигает край матраса и находит там жуткий труп ребенка…
…труп четырнадцатилетнего ребенка, который был брошен гнить здесь навечно. Каждая косточка его тела была сожжена и переломана, а в руке мертвый ребенок держал рассказ, написанный кровью. Мальчик прочел этот рассказ. Написанный в адских условиях, он был самой прекрасной, самой светлой историей, которую мальчик когда-либо читал. И самое ужасное, что мальчик тогда понял: он в жизни не написал бы ничего подобного. И уже никогда не напишет.
Катурян берет зажигалку и поджигает рассказ.
Он сжег рассказ и накрыл брата матрасом. Никому и никогда он не рассказывал о том, что увидел в этот день. Ни своим родителям, ни своим издателям, никому. Последний этап родительского эксперимента был завершен.
Комната брата темнеет. Тусклый свет зажигается над кроватью Катуряна, где спят Отец и Мать.
На этом рассказ Катуряна «Писатель и брат писателя» завершается в весьма модных сегодня мрачных тонах, хотя на самом деле он совсем не затрагивает самых мрачных и разоблачающих деталей этой истории, происходившей в действительности. А в действительности все было иначе. Как только мальчик прочел кровавую записку, он сломал дверь в соседнюю комнату и, разумеется…
Труп ребенка садится на кровать и тяжело дышит.
…нашел там родного брата, живого, но уже потерявшего рассудок, без каких бы то ни было надежд на выздоровление. В ту же ночь, когда его родители заснули, в день своего четырнадцатилетия, мальчик задушил подушкой своего отца …
Катурян душит Отца подушкой. Его тело некоторое время сопротивляется, затем Отец умирает. В последнюю секунду он хватает Мать за плечо в надежде спастись. Она открывает глаза и в полузабытьи наблюдает, как умирает ее супруг.
…и, дав Матери насладиться зрелищем смерти ее драгоценного мужа, мальчик надвинул подушку и на ее горло.
С бледным лицом Катурян кладет подушку на лицо Матери, которая пытается кричать. Она долго сопротивляется, но Катурян еще сильнее сжимает руки. Свет медленно гаснет.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Сцена первая
Тюремная камера. Михал сидит на деревянном стуле, сжав колени, слушает, как где-то неподалеку кричит его брат Катурян. Тонкий матрас на полу накрыт суровым одеялом. Рядом лежит подушка.
Михал. Однажды… На самом краю земли…
Катурян кричит снова. Михал имитирует его крик до тех пор, пока он не стихает.
Однажды на краю земли жил-был зеленый поросенок. Жил-был зеленый поросенок. Который был зеленый. Эээ…
Катурян кричит. Михал имитирует его крик, пока он не стихает, затем встает и ходит по камере.
Однажды на краю земли жил-был зеленый поросенок… А было ли это на краю земли? Где же это было на самом деле? (Пауза.) Нет, все-таки это было на краю земли. И там жил-был маленький зеленый поросенок…
Катурян кричит. Михал имитирует его крик, наконец, раздражаясь.
Ах, замолчи, Катурян! Прекрати орать, ты не даешь мне сосредоточиться на зеленом поросенке! (Пауза.) И что же зеленый поросенок делал дальше? Он… Он сказал одному человеку… Он сказал одному человеку: «Привет тебе… человек…»
Катурян кричит. Михал вслушивается в его крики.
Ну нет же, я не могу сочинять рассказы, как ты. Все равно. Когда же они успокоятся и перестанут тебя мучить-то? Скучно как. Здесь ужасно скучно. Жаль, что …
Слышно, как открывается дверь соседней комнаты. Михал прислушивается. Дверь камеры Михала открывается, и Ариэль бросает на пол окровавленного Катуряна без признаков жизни.
Ариэль. Мы вернемся за тобой через полчаса. Я иду ужинать.
Михал показывает ему большие пальцы рук, в смысле «так держать». Ариэль выходит и запирает дверь. Михал смотрит на Катуряна, который лежит на полу и мелко дрожит, пытается погладить его по голове, но не находит в себе сил. Садится на стул.
Михал. Приветик.
Катурян смотрит на него, придвигается к его ноге и страстно обнимает ее. Михал пристально смотрит на него, выглядит неуклюжим.
Что ты делаешь?
Катурян. Я держу тебя за ногу.
Михал. Ага. (Пауза.) А зачем?
Катурян. Не знаю. Мне больно! Можешь мне позволить держать за ногу своего брата, когда мне больно?!
Михал. Пожалуйста, Катурян. Просто странно.
Катурян. (пауза) Как ты, слушай?
Михал. Превосходно. Немного устал, правда. Слушай, приятель, ты так шумел… Они что там делали? Пытали тебя, что ли?
Катурян. Да.
Михал. (Ахает. Пауза.) Тебе больно?
Катурян отпускает его ногу.
Катурян. Если бы меня не мучили, Михал, мне не было бы больно. По-моему, это ясно.
Михал. Ну да, правильно.
Катурян. А у тебя что болит?
Михал. Что болит?
Катурян. Тебя же тоже мучили.
Михал. Меня не мучили.
Катурян. Как это?
Катурян впервые внимательно рассматривает брата, замечая, что на нем нет и царапины.
Михал. Ну… этот человек мне сказал, что собирается меня пытать, но я сказал ему: «Нет, простите, дружище, это же очень больно». Я рассказал ему все, что он хотел услышать, и он ушел довольным.
Катурян. Но я слышал, как ты кричал.
Михал. Да. Он просил, чтобы я кричал. Он хвалил меня за то, что я хорошо кричу.
Катурян. И что, он сказал тебе, что говорить, и ты согласился с этим?
Михал. Ага.
Катурян. (пауза) Поклянись мне своей жизнью, что ты не убивал этих трех несчастных детишек.
Михал. Я клянусь тебе всею своей жизнью, что я не убивал этих трех детишек.
Вздох облегчения. Катурян снова обнимает Михала за ногу.
Катурян. Ты ничего не подписывал?
Михал. Ну… конечно… Ты же знаешь, я вообще не могу ничего подписывать.
Катурян. Тогда, наверное, мы скоро выберемся из этого дерьма.
Михал. Из какого дерьма?
Катурян. Нас обвиняют в убийстве трех детей, Михал. Но мы выберемся.
Михал. Ого, в убийстве трех детей. Круто. А как выберемся?
Катурян. Единственное, что они имеют против нас, это то, что ты сказал им, и то, что они нашли в нашем доме.
Михал. А что они нашли?
Катурян. Они нашли коробку с пальцами мальчика. Но не волнуйся. Это они сказали, что это пальцы. Но это не выглядит, как детские пальцы. Это вообще ни на что не похоже. Отъебитесь же, суки! (Пауза.) Еще они сказали, что пытали тебя. Его руки были в крови. Так ты говоришь, он тебя не тронул?
Михал. Нет, он даже дал мне сэндвич с ветчиной. Только я оттуда лук выковырнул. Ага.
Катурян. Дай мне подумать. Дай мне немного подумать…
Михал. Хочешь подумать, что ли?
Катурян. Почему же мы с тобой такие глупые? Почему мы верим в то, что они нам наболтали?
Михал. Почему?
Катурян. Они рассказывают нам сказки, понимаешь, вот как я тебе.
Михал. Понимаю.
Катурян. Человек вошел в комнату и сказал: «Твоя мама умерла».
Михал. Да я и так знаю, что моя мама умерла.
Катурян. Нет, пойми, это уже пошла сказка. Один человек вошел в комнату и сказал другому человеку: «Твоя мама умерла». Что нам известно из этого факта? Знаем ли мы достоверно, что мама второго человека умерла?
Михал. Да.
Катурян. Нет, мы этого не знаем.
Михал. Нет, мы этого не знаем.
Катурян. Все, что мы знаем, это то, что один человек вошел в комнату и сказал другому: «Твоя мама умерла». Это все, что нам известно. Первое правило для тех, кто сочиняет рассказы. «Не верь тому, что написано в газетах».
Михал. Я не читаю газет.
Катурян. Отлично. Всегда думай на шаг вперед.
Михал. Я не совсем понимаю, куда ты клонишь, Катурян. Но мне интересно.
Катурян. Человек входит в комнату и говорит: «Твой брат только что признался в том, что он убил трех детей, а еще мы нашли отрезанные детские пальчики в твоем доме». Что мы узнаем из этого?
Михал. Все. Я понял!
Катурян. Разве мы знаем достоверно, что брат убил все-таки этих детей?
Михал. Нет.
Катурян. Нет. Разве мы знаем достоверно, что брат признался в том, что он убил троих детей?
Михал. Нет.
Катурян. Нет. Разве мы знаем достоверно, что они нашли в нашем доме детские пальчики? Нет. Разве мы… О, Боже!
Михал. Что такое?
Катурян. Мы даже не знаем точно, что дети вообще убиты.
Михал. Это было написано в газетах.
Катурян. А кто владеет газетами?
Михал. Полиция. А… Ты очень умный.
Катурян. Да, черт возьми. «Писателя в тоталитарной стране подвергают полицейскому допросу, расспрашивают о сюжетах его жутких рассказов и некоторых совпадениях между ними и серией жестоких детоубийств, случившихся в его городе. О серии жестоких убийств… которых на самом деле не было». (Пауза.) Мне нужна ручка. Я напишу об этом славную вещицу. Если только они не повесят нас через пару часов. (Пауза.) Что бы там ни случилось, Михал, что бы ни произошло, не подписывай никаких бумаг. Что бы ни произошло, ничего не подписывай. Ты меня хорошо понял?
Михал. Что бы они со мной не сделали, я ничего не подпишу. Что бы со мной не случилось, я не подпишу ни одной бумаги. (Пауза.) Можно я буду подписываться твоим именем?
Катурян. (улыбается) В особенности прошу тебя не подписываться моим именем. В особенности прошу тебя не подписываться моим именем.
Михал. «Я зарезал кучу детей», и подписаться «Катурян Катурян». Смешно?
Катурян. Ты маленькая свинья…
Михал. «А его брат тут не при чем, Михал вообще тут не при чем», и подписаться «Катурян Катурян». Смешно?
Катурян. Я сейчас дам тебе по морде…
Михал. Не надо…
Катурян обнимает его. Михал прижимается к брату, и это заставляет Катуряна вспомнить о побоях.
Катурян. О господи, Михал!
Михал. Прости, Катурян.
Катурян. Да, нет, все в порядке. (Пауза.) Все будет хорошо, Михал. Все будет хорошо. Мы выберемся отсюда. Если будем держаться друг за друга.
Михал. Ага. У меня сегодня ужасно чешется в попке. Не знаю даже, почему. Ты не взял с собой присыпку?
Катурян. Нет, ты ее всю израсходовал. Просто как назло – словно бы она и не нужна нам теперь вовсе.
Михал. Мммм… А что, мы можем не скоро отсюда выбраться, да?
Катурян. Можем.
Михал. Придется сидеть тут и ковыряться в попке.
Катурян. Да. Говори мне, пожалуйста, только об этом, как у тебя там, это, правда, меня сегодня очень бодрит.
Михал. Тебя? Бодрит? Ну ты и дурак. Как это тебя может бодрить моя попка, ты совсем уже что ли?
Катурян. Я завишу теперь от твоей попки.
Михал. Что? Дурак ты. (Пауза.) Все равно чешется. Вот, сообщаю тебе об этом. Я не ковырял там, я тебе клянусь, но она почему-то, блин, чешется все равно. (Пауза.) У меня есть маленькая зудящая попка. (Пауза.) Расскажи мне сказку, Катурян. Я хотя бы отвлекусь…
Катурян. Отвлечешься от своей чешущейся попки…
Михал. Да, от моей чешущейся попки…
Катурян. Что тебе рассказать?
Михал. Ну расскажи мне про маленького зеленого поросенка.
Катурян. Ну нет… (говорит старческим голосом) Ну это же такая ерунда…
Михал. (повторяет за ним интонацию) Нет, это не ерунда. Очень милая сказка. Про маленького зеленого поросенка. Я сейчас пытался е