Слушать, понимать, сочувствовать 10 страница

б) защитник не только вправе, но и обязан использовать при выполнении своей процессуальной функции все указанные в законе средства и способы защиты. Вновь обратим внимание, на то, что данное положение, ранее в императивной форме содержащееся в ст.51 УПК РСФСР, в УПК (ст.53) трансформировано лишь в право защитника использовать «иные не запрещенные настоящим Кодексом средства и способы защиты»[147];

в) защитник не выступает в качестве субъекта оценки доказательств по внутреннему убеждению (ст.17 УПК);

г) обязанности и права защитника на различных этапах и стадиях судопроизводства регламентированы уголовно-процессуальным законом, им очерчены и ограничены;

д) защитник вправе самостоятельно собирать доказательства путем опроса лиц с их согласия, истребования справок, характеристик, иных документов от органов государственной власти, местного самоуправления, общественных объединений и организаций (ст. 86 УПК);

е) адвокат не вправе отказаться от принятой на себя защиты подозреваемого, обвиняемого (ч.7 ст. 49);

е) адвокат не может быть в одном деле защитником двух подозреваемых, обвиняемых, если интересы одного из них противоречат интересам другого (ч.6 ст.49 УПК).

Если с учетом этих структурообразующих факторов сделать попытку обозначить содержание тактики защиты, то, видимо, в первую очередь, следует говорить о необходимости ее изучения и разработки применительно к составным элементам деятельности защитника по выполнению им своей уголовно-процессуальной функции в доказывании — исследования, использования и представления доказательств. В таком случае можно в качестве содержательных и относительно самостоятельных элементов выделить тактику исследования, тактику использования и тактику собирания адвокатом доказательств.

Два первых из названных видов "подтактик" защиты достаточно адекватны аналогичным содержательным элементам следственной тактики. Это дает возможность активно, естественно с соответствующей интерпретацией, использовать при их разработке научные основы и прикладные достижения последней.

Тактика же собирания доказательств защитником более специфична. Дело в том, что до УПК 2001г. защитник, как известно, не являлся "полноценным" субъектом доказывания в уголовном судопроизводстве; он не обладал правом собирать доказательства (что, по сути, является первоначальным этапом доказывания), а мог их только представлять (ст.51 УПК РСФСР). А если говорить точнее, защитник чаще всего имел возможность представлять не доказательства как таковые, а их источники, используя которые органы предварительного расследования и суд могли формировать судебные доказательства в точном уголовно-процессуальном смысле этого понятия. Как сказано, ст. 86 УПК предоставила защитнику право на самостоятельное собирание доказательств, что, несомненно, означает дальнейшее развитие реального обеспечения права на защиту от уголовного преследования. Но при этом возникает ряд пока неразрешенных теорией и практикой вопросов. В частности, какова доказательственная сила полученных защитником от лиц объяснений, обязаны ли органы предварительного расследования каким–либо образом представлять защитнику вещественные доказательства для привлечения им специалистов для исследования таковых объектов, и т. п.? Заметим, что опосредование уголовно–процессуальным законом в соответствии с изменениями и дополнениями, внесенными в него Федеральным законом от 4 июля 2003г. № 92-ФЗ, такого источника доказательства, как «заключение и показание специалиста», можно рассматривать как некое паллиативное решение данного вопроса.

Относительно самостоятельными элементами содержания тактики защиты должны являться вопросы взаимодействий адвоката при осуществлении им своей профессиональной деятельности. Диапазон подобных взаимодействий весьма широк: от взаимодействия защитника с подзащитным и клиентом, не являющимся непосредственно подзащитным (скажем, родственник, подзащитного), с субъектами, осуществляющими уголовное преследование подзащитного (работниками органа дознания, следователем, прокурором), и судом до взаимодействия с коллегами — защитниками других обвиняемых (подозреваемых, подсудимых) по этому же делу. Говоря об этом, следует обратить внимание на то, что взаимодействия между представителями стороны защиты весьма специфичны, зачастую носят коллизионный характер, и потому в существенной степени влияют на тактику защиты. В этой связи они будут рассматриваться далее более подробно.

Очевидным и весьма существенным элементом содержания тактики защиты являются вопросы участия адвоката в отдельных следственных действиях, проводимых с подзащитным по инициативе следователя или по ходатайству адвоката. Обратим внимание: это элемент не следственной тактики, а именно тактики защиты, ибо изучаться и разрабатываться эти вопросы должны применительно к деятельности защитника, а не следователя, профессиональные интересы которого противоположны, как правило, интересам защитника. Сказанное не только не исключает, но, напротив, предполагает необходимость разработки соответствующего ему элемента следственной тактики, которому, к сожалению, до настоящего времени не уделено необходимого внимания, — тактики производства отдельных следственных действий с участием защитника. Нет сомнений, что само присутствие адвоката при отдельных действиях, осуществляемых следователем, самым существенным образом влияет на тактические возможности следователя по успешному достижению стоящей перед ним цели.

С точки зрения тактически важны, и момент заявления защитником ходатайств, направленных на собирание, исследование и использование доказательств, и и существо, т. е. основная сложность заключается, в частности, в том, чтобы при имеющейся в распоряжении защитника на стадии предварительного расследования неполной информации или при отсутствии "надежного источника" доказательства, не заявить ходатайства, исполнение которого усугубит положение подзащитного.

Безусловно, содержание тактики защиты "напрямую" зависит от этапа и стадии судопроизводства, на котором она реализуется. Одни тактические возможности имеются у адвоката на стадии предварительного следствия при крайней неполноте, отрывочности и неопределенности имеющейся в его распоряжении информации о доказательствах, изобличающих подзащитного подозреваемого, обвиняемого. Другие - появляются с момента предъявления подзащитному обвинения, третьи — после ознакомления со всеми материалами законченного расследования (они определяют тактику заявления ходатайств в порядке ст. 217 УПК и, в первом приближении, тактику защиты в суде). Поэтому, повторим, есть смысл и необходимость изучать и разрабатывать тактику защиты на предварительном следствии и, как самостоятельный содержательный элемент тактики защиты в целом, тактику защиты на судебных стадиях (в суде первой инстанции, инстанциях кассационной и надзорной).

Выделенными элементами далеко не ограничивается содержание тактики профессиональной защиты по уголовным делам. Она по сути своей — система открытая, допускающая (и более того, предполагающая) включение в себя иных аспектов деятельности адвоката в уголовном судопроизводстве, которые могут иметь тактический характер и при том обладают специфичностью и относительной самостоятельностью. (Например, вполне правомерным нам представляется выделение и такого самостоятельного элемента содержания тактики защиты, как тактика использования защитником специальных познаний).

Таким образом, рассматривая содержание тактики профессиональной защиты по уголовным делам в постановочном, плане, совершенно необходимо обратить внимание на следующее.

Как и в целом криминалистическая тактика, тактика защиты носит отчетливый ситуационный характер (что уже отмечалось авторами некоторых приведенных выше определений тактики защиты). Выбор тактического рисунка защиты, конкретных тактических средств во многом, если не большинстве своем, определяется складывающейся по делу ситуацией. Совершенно права Т. С. Волчецкая, обращая внимание на то, что "«ситуационный подход все более прочно завоевывает свои позиции в самых различных областях юридическая науки и практической деятельности, поскольку он позволяет установить связь между различными разделами и учениями науки, с одной стороны, и между рекомендациями науки и практической деятельностью, с другой»[148].

По вполне допустимой и правомерной, на наш взгляд, аналогии со следственными ситуациями, ситуации защиты можно именовать защитными ситуациями. Теория и практика защитных ситуаций, в том числе и проблемы их классификаций, соотношения со следственными ситуациями, и многие другие, настоятельно нуждаются в отдельных монографических исследованиях.

В основе возникновения той или иной защитной ситуации лежат, по нашему мнению, два структурообразующих ее фактора:

а) отношение подзащитного к сущности предъявленного ему обвинения (возникшего в отношении него подозрения) в совершении преступления;

б) наличие доказательств, изобличающих подзащитного в совершении инкриминируемого ему деяния, и степень информированности о них защитника.

К примеру, в самом первом приближении применительно к моменту завершения предварительного расследования можно выделить такие защитные ситуации:

а) подзащитный признает свою вину в совершении вмененного ему преступления, и в деле имеются достаточные доказательства, объективно подтверждающие его признание;

б) подзащитный виновным себя признает, однако доказательств, объективно подтверждающих его признание, в деле не имеется;

в) подзащитный виновным себя не признает, а совокупность имеющихся доказательств, на взгляд адвоката, недостаточна для признания его виновным;

г) подзащитный виновным себя не признает, однако он, по мнению защитника, изобличается имеющимися доказательствами и их совокупность достаточна для признания его виновным в совершении преступления (такие же ситуации на данном этапе могут возникать и по отдельным эпизодам обвинения)[149].

Мы убеждены, что дальнейшие углубленные исследования содержания тактики защиты в целом и каждого ее элемента в частности с позиций ситуативного подхода будут способствовать созданию теоретических и прикладных основ этого раздела криминалистической тактики и — это главное! — оптимизации деятельности адвоката в уголовном судопроизводстве. Отдельным, на наш взгляд, наиболее важным и в то же время наименее изученным проблемам тактики профессиональной защиты по уголовным делам посвящено наше дальнейшее исследование.

§ 2. Стратегические принципы тактики
профессиональной защиты
от уголовного преследования

В криминалистике термин «стратегия», как и многие иные понятия, заимствованные из других наук, имеет свою специфику и в определенной мере носит условный характер.

Прежде всего объясним, почему далее мы предполагаем исследовать принципы стратегии тактики профессиональной защиты по уголовным делам, а не принципы стратегии защиты как таковой? Этот подход, на наш взгляд, представляется в теоретическом, и практическом отношения более целесообразным. Дело в том, что стратегия профессиональной защиты, так же, как и стратегия уголовного судопроизводства в целом, по нашему мнению, однозначно предопределены самим назначением уголовного судопроизводства и принципами уголовного процесса.

С этих позиций под стратегией уголовного судопроизводства следует понимать защиту прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений, а также защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод (ст.6 УПК).

Деятельность же любого профессионального участника уголовного судопроизводства в рамках названной стратегии уголовного судопроизводства предопределяется его процессуальной функцией. По сути, именно уголовно–процессуальная функция является стратегией, структурообразующей основой деятельности (и самой деятельности как таковой) профессионала - ее — носителя.

Если говорить в этой связи о защитнике, то основа, — стратегия его деятельности, была изложена в ч. 1 ст. 51 УПК РСФСР: "Защитник обязан использовать все указанные в законе средства и способы защиты в целях выявления обстоятельств, оправдывающих подозреваемого или обвиняемого, смягчающих их ответственность оказывать им необходимую юридическую помощь". Именно эти процессуальные обязанности защитника и в настоящее время предопределяют место и роль защитника в уголовном процессе, его процессуальную стратегию. Как уже упоминалось выше, отсутствие в действующем уголовно–процессуальном законодательстве этого определения уголовно–процессуальной функции защитника, сути ее не меняют, ибо вытекает в настоящее время, если не из буквы, то из основополагающих принципов уголовного процесса любого цивилизованного общества.

Таким образом, цель защиты — подчеркнем, только защиты, помощь правосудию путем профессионального выполнения очерченной в законе специфической функции. Именно на этом не вызывающем сомнений постулате должна строиться вся система принципов профессиональной защиты по уголовным делам, а следовательно, и сама защита.

Казалось бы, что с этих позиций следует говорить лишь о тактике защиты как «искусстве ведения боя». Однако нам представляется, что есть целый ряд положений, непосредственно обусловливающих тактику профессиональной защиты, и положений, которым она, подчинена вне зависимости от защитных ситуаций, вида и категории преступления, по которому осуществляется защита. Именно они и могут, на наш взгляд, в своей системе составить то, что мы понимаем под впервые, насколько известно, предложенным нами несколько лет назад понятием «стратегические принципы тактики профессиональной защиты по уголовным делам»[150].

Первый из предлагаемых стратегических принципов тактики защиты можно, на наш взгляд, сформулировать следующим образом: деятельность защитника ни в коем случае не должна усугублять положения подзащитного относительно предъявленного ему обвинения (возникшего подозрения) в совершении преступления и его обоснованности: как минимум, она должна быть по отношению к этим параметрам нейтральна.

Этот принцип представляется настолько очевидным, что не нуждается в какой-либо дополнительной аргументации, что позволяет нам ограничиться лишь его констатацией.

Защитник должен отстаивать все непротиворечащие закону интересы подзащитного.

Определенная часть интересов подзащитных опосредована в субъективных правах подозреваемого и обвиняемого. Обязанность адвоката принимать все законные меры по обеспечению возможности реализации таких прав обвиняемого никем под сомнение не ставится.

К субъективным правам обвиняемого (подозреваемого), в первую очередь, следует отнести те из них, которые дают возможность:

1) знать сущность возникшего в отношении его подозрения и содержание обвинения;

2) знать основания задержания и избрания меры пресечения;

3) требовать объективного расследования и такого же рассмотрения своего уголовного дела в разумный срок[151];

4) законными средствами участвовать в доказывании и разрешении своего дела на всех стадиях процесса;

5) осуществлять свою защиту как лично, так и с помощью защитника;

6) требовать от правоохранительных органов принятия мер по охране своих личных и имущественных интересов;

7) добиваться отмены или изменения незаконных и (или) необоснованных процессуальных решений органов предварительного расследования, прокурора, суда[152].

Значительно сложнее обстоит дело с вопросом о защите адвокатом тех интересов обвиняемого, которые законом не опосредованы, не закреплены в его субъективных правах. Все ли интересы обвиняемого должен отстаивать его защитник? Если не все, то какие именно подлежат защите со стороны адвоката, а какие нет? По данной проблеме высказаны различные мнения и предложены разные решения. В силу принципиальнейшей важности данного вопроса для темы нашего исследования остановимся на нем подробней.

"Защитник обязан... защищать лишь законные интересы обвиняемого", — считает Л.Д. Кокорев, — понимая под ними "интересы, которые, хотя и не предусмотрены конкретной правовой нормой, но вытекают из закона, соответствуют ему"[153]. Не менее категорична М.П. Некрасова: "Нет сомнений, что защите со стороны профессионального адвоката — защитника подлежат только законные интересы обвиняемого"[154].

Эта позиция разделяется многими исследователями, которые в то же время зачастую резко расходятся между собой во мнениях как о содержании таких интересов, так и о критериях оценки интересов обвиняемого как законных либо незаконных[155]. "Какой, существует критерий для разграничения законных и незаконных интересов обвиняемого?" — задает риторический вопрос В.Д. Гольдинер [156]. "Критерии в данном случае, — отвечает ему Л.Д. Кокорев, — очевидны — это закон и материалы дела"[157].

Вряд ли с "материалами дела" как критерием оценки законности или незаконности интереса обвиняемого можно согласиться. Во-первых, приступая к защите подозреваемого, адвокат далеко не всегда и далеко не в достаточном объеме знает материалы дела; во-вторых, на определенных стадиях и этапах процесса материалы дела могут претерпевать весьма серьезные изменения; в-третьих, наконец, не всегда, увы, следствием соблюдаются требования законности и обоснованности обвинения, а судом полноты, объективности и всесторонности исследования всех обстоятельств дела. Значит, если использовать этот критерий, то возможна ситуация, когда адвокат один и тот же интерес подзащитного должен будет оценивать различно: то как законный, то как незаконный, то вновь как законный. А это — очевидный нонсенс.

Другие ученые считают несостоятельной саму постановку вопроса о законности или незаконности интереса обвиняемого до вступления приговора в отношении этого лица в законную силу, "...пока истина не установлена и не закреплена в приговоре, нельзя определить, законен интерес обвиняемого или нет. До этого момента защитник должен руководствоваться презумпцией законности интереса подзащитного"[158]. И с этим критерием, связывающим оценку законности интереса подзащитного с постановленным в отношении него приговором, нельзя, на наш взгляд, согласиться. Хотя бы потому, что такая позиция вступает в противоречие с деятельностью адвоката в надзорной инстанции, когда им ставится вопрос о незаконности или необоснованности уже вступившего в законную силу обвинительного приговора либо о необходимости возобновления дела по вновь открывшимся обстоятельствам.

В.Д. Адаменко в свое время предлагал разрубить гордиев узел проблемы оценки законности или незаконности интересов обвиняемого путем дополнения ст. 46 УПК РСФСР следующим положением: "Обвиняемый имеет право требовать защиты своих законных интересов. Законными следует признавать любые, направленные на защиту от имеющегося обвинения интересы, если они не имеют явно выраженного антиобщественного характера и реализуются предусмотренными законодательством средствами и способами"[159].

Вряд ли можно согласиться с тем, чтобы оценка законности интереса обвиняемого осуществлялась с позиций такого оценочного критерия, как "ярко выраженный антиобщественный характер" интереса. К сожалению, трагическая история нашей страны после Октября 1917г. показала как возможно манипулировать понятием "антиобщественные интересы". Об этом же, увы, на наш взгляд, свидетельствует и правоприменительная практика последних лет по ряду известных уголовных дел, имеющих явный экономический и (или) политический подтекст.

Кроме того, совершенно неприемлемым является постановка знака равенства между законностью интереса и средствами и способами его реализации: могут иметь место попытки реализации законного интереса незаконными средствами и способами и, напротив, — отстаивание незаконного интереса ("ярко выраженного антиобщественного характера") вполне респектабельными законными средствами и способами.

К слову сказать, подобное смешение законности интересов и способов их достижения привело отдельных ученых, в частности В.Д. Гольдинера, к явно ошибочному выводу (на что справедливо обратил внимание Л.Д. Кокорев в уже цитируемой работе) о праве адвоката отказаться от защиты в том случае, если ему становится известно, что подзащитный, отрицающий свою вину, совершил инкриминируемое ему преступление. В такой ситуации, пишет он, адвокат "не может его защищать, не только потому, что интерес его подзащитного незаконен, но также и потому, что средства и способы защиты являются в этом случае заведомо для защитника незаконными"[160].

Нет необходимости в настоящее время доказывать, что это мнение принципиально неверно, что отказ защитника от принятой на себя защиты подозреваемого или обвиняемого недопустим принципиально. Это было однозначно закреплено и в ст. 51 УПК РСФСР, и в такой же категорической форме содержится в ч. 7 ст. 49 УПК. Федеральный закон «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» не только подтвердил это требование к адвокату, но и сформулировал еще ряд обязанностей адвоката, из него вытекающих, а именно: «адвокат не вправе … занимать позицию вопреки воле доверителя, за исключением случаев, когда адвокат убежден в наличии самооговора доверителя; делать публичные заявления о доказанности вины доверителя, если тот ее отрицает» (ст.6)[161].

Наконец, третья позиция в этой дискуссии — и мы с ней солидарны — заключается в том, что стремление обвиняемого защищаться от обвинения (его материальный интерес) всегда законно. "«В любом случае желание обвиняемого уйти от ответственности является его законным интересом"»[162]. Незаконными могут быть лишь те или иные средства защиты[163].

По сути, признанием обоснованности именно такого подхода к рассматриваемой проблеме является разделяемое большинством теоретиков и практиков, а в настоящее время, как было отмечено ранее, получившее закрепление в Федеральном законе «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации», положение о том, что защитник не может признавать вину своего подзащитного в случае отрицания ее последним, за исключением случаев самооговора доверителя.

Ограничение в защите интересов обвиняемого для адвоката, по нашему глубокому убеждению, должно быть лишь одно: не подлежат защите интересы обвиняемого, если они противоречат действующему законодательству (например, нельзя защищать, оправдывать сам факт совершения преступления, если таковое имело место; не подлежат защите интересы обвиняемого, состоящие в уклонении от явки к следователю или в суд, нарушении избранной в отношении него меры пресечения; в ложном доносе о совершении преступления, в понуждении свидетеля или потерпевшего к даче ложных показаний и т.п.). Таким образом, нам представляется (как то и сформулировано выше), что адвокат должен отстаивать все не противоречащие закону интересы своего подзащитного. К ним бы мы, в первую очередь, отнести следует такие:

1) не подвергаться незаконным и (или) необоснованным мерам процессуального принуждения;

2) быть привлеченным к уголовной ответственности лишь:

а) по результатам объективного исследования обстоятельств дела, осуществленного в строжайшем соответствии с предписаниями по этим вопросам УПК;

б) в соответствии с законом, предусматривающим ответственность не большую, чем за доказанное ему деяние;

в) на основании достаточной системы изобличающих его доказательств, каждое из которых не вызывает сомнений в своей достоверности и допустимости.

Не менее сложным является следующее, логически вытекающее из предыдущего и развивающее его, положение. В силу значимости его можно рассматривать как стратегический принцип профессиональной защиты: деятельность защитника должна быть направлена на достижение объективно и (или) субъективно благоприятного для подзащитного исхода дела, и всемерное обеспечение личных, имущественных и неимущественных прав и интересов последнего.

Нет сомнений, что для подавляющего большинства подзащитных наиболее благоприятным исходом возникшего в отношении них уголовного преследования является прекращение его по реабилитирующим основаниям на стадии предварительного расследования либо постановление оправдательного приговора судом. Заметим, что последнее, впрочем, влечет для подзащитных и определенные "неудобства" в виде дополнительных стрессовых ситуаций, связанных с судебным процессом, как минимум, нахождением на скамье подсудимых; материальных затрат на оплату труда защищающих их адвокатов, морального вреда и других расходов, которые далеко не всегда и в полном размере впоследствии возмещаются оправданному лицу.

Зачастую, субъективно благоприятным исходом для подзащитного является также прекращение осуществляемого в отношении него уголовного преследования и по нереабилитирующим основаниям в порядке ст. 25, п.3 ч. 1 ст.27, ст. 29 УПК (классическими примерами такого исхода может служить согласие практически всех подсудимых по делу ГКЧП и всех обвиняемых по делу об октябрьских 1993 г. событиях в Москве на прекращение уголовного их преследования по акту объявленной Государственной Думой амнистии), либо назначение за совершенное преступление наказания, с которым он, подзащитный, также субъективно согласен.

Однако далеко не всегда такие желаемые результаты соответствуют профессиональным и личным интересам органов и лиц, осуществляющих уголовное преследование, и разделяются судом. Возможные исходы предварительного расследования преступлений и рассмотрения уголовных дел судом и желаемые итоги деятельности защиты на каждом этапе уголовного судопроизводства, чаще всего, весьма различны.

И возникает вопрос, исследование которого, как нам представляется, позволит далее сформулировать еще один основной принцип профессиональной защиты по уголовным делам: так называемый принцип минимума, того к чему должен стремиться защитник? Иными словами, при каких условиях защита может быть признана, как минимум, удовлетворительной, а деятельность адвоката по ее осуществлению соответствующей его процессуальной стратегии (функции)?

Заметим, что такой вопрос — один из "вечных" и принципиальных для любого изучения успешного взаимодействия всех систем (и системных образований), имеющих различные интересы в этих взаимодействиях. Такая общность позволяет и нам использовать методологию, некоторые понятия и закономерности, изученные общей теорией систем и теорией игр — научной дисциплины, исследующей математические методы деятельности в условиях конфликтов.

Действительно, уголовное судопроизводство, основанное на принципе состязательности сторон, с позиций категориального аппарата теории игр полностью "вписывается" в так называемую антагонистическую игру двух игроков со строгим соперничеством, представляет одну из ее разновидностей. В ней четко можно выделить исход (значение) ее и позиции (т.н. стратегии) игроков (состязающихся в уголовном судопроизводстве сторон: стороны, представляющей уголовное преследование — следователь, прокурор, представитель государственного обвинения, и стороны, представляющей защиту от уголовного преследования — адвокат).

С позиций общей теории систем и теории игр успешная деятельность в условиях подобной антагонистической игры двух лиц описывается известным принципом минимакса. Суть его заключается в том, чтобы стратегия первого игрока гарантировала бы выигрыш, не меньший, чем значение игры независимо от выбора стратегии вторым игроком[164].

Идеальный исход (значение) уголовного судопроизводства заложен, сформулирован в его назначении. В силу принципиальнейшей важности этого положения для этой части нашего исследования, процитируем ст. 6 УПК:

«1. Уголовное судопроизводство имеет своим назначением:

1) защиту прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений;

2) защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод.

2. Уголовное преследование и назначение виновным справедливого наказания в той же мере отвечают назначению уголовного судопроизводства, что и отказ от уголовного преследования невиновных, освобождение их от наказания, реабилитация каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию».

Не менее категорично в уголовно-процессуальном законе определена и идеальная стратегия лиц, осуществляющих уголовное преследование (ч. 2 ст. 21 УПК): "В каждом случае обнаружения признаков преступления прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель принимают предусмотренные настоящим Кодексом меры по установлению события преступления, изобличению лица или лиц, виновных в совершении преступления».

Для защитника с учетом его процессуальной функции значение игры, видимо, следует ограничить лишь частью задач, стоящих перед уголовным судопроизводством: задачами защиты личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод, обеспечения реабилитации лица, необоснованно подвергшегося уголовному преследованию. А стратегию противостоящей адвокату стороны с тех же позиций — задачами обеспечения законного и обоснованного уголовного преследования и недопустимостью для них перелагать обязанность доказывания на лицо, таковому подвергающемуся.

Сформулированный выше принцип профессиональной защиты по уголовным делам, думается, может быть рассмотрен как идеальная стратегия адвоката — второго участника "игры" — уголовного судопроизводства.

Поэтому, на наш взгляд, принцип минимакса применительно к деятельности защитника в уголовном судопроизводстве может быть сформулирован следующим образом: Деятельность защитника по уголовному делу должна гарантировать непривлечение к уголовной ответственности невиновного подзащитного, выявление всех оправдывающих и смягчающих ответственность подзащитного обстоятельств и назначение последнему при признании его виновным справедливого наказания.