Сьюзен Виггз Летнее убежище

Пролог

Долина Коренгал, провинция Кунар, Афганистан

 

Его завтрак состоял из сушеного, нарезанного длинными узкими, похожими на шнурки для ботинок, полосками вялого и безвкусного жареного картофеля и бледной глазуньи из сублимированных яиц, таращившейся на него из отделения подноса. Кружка была наполнена какой-то серо-коричневой бурдой, изображающей кофе, слегка забеленной порошковым молоком.

Под конец двухлетнего срока Росса Беллами тошнило уже от одного вида столовой. Он достиг своего предела. К счастью, сегодня был последний день его службы, похожий на все остальные — с однообразным до одури распорядком дня и ни на минуту не умолкающим ощущением тревоги. Из прикрепленного к его карману воки-токи доносились жужжание и потрескивание от помех, настолько привычно сливающихся со звоном посуды, что он едва их слышал. Экипажи санитарных вертолетов «дастофф» всегда были начеку в ожидании очередного вызова на эвакуацию раненых.

И долго ждать его не приходилось — они поступали изо дня в день чуть ли не каждый

час.

 

Рация выдала позывной сигнал, и Росс резко отодвинул поднос с едой. По этому

сигналу члены дежурного экипажа обязаны были немедленно оставить все свои дела: отложить вилку с насаженным на нее куском мяса сомнительного происхождения; бросить на стол карты, хотя в них оказалось сразу несколько козырных; прервать на середине предложения письмо любимой девушке, которому, возможно, суждено остаться незаконченным; вскочить с койки, когда тебе снился родной дом; оборвать на полуслове молитву; бросить бритву, не успев до конца побриться.

Экипажи скорой медицинской помощи гордились своей реакцией — взлет производился через пять-шесть минут с момента поступления вызова. Мужчины и женщины вскакивали и мчались к вертолетам, на ходу дожевывая пищу или вытираясь после душа, внутренне готовясь исполнить свой трудный и опасный профессиональный долг.

Росс скрипнул зубами, гадая, что приберег ему этот день, и надеясь, что судьба убережет его от вражеской пули. Ему позарез необходимо было дожить до увольнения. Росс знал, что его дед болен, и подозревал, что родители скрывают от него, насколько серьезна его болезнь. Он не мог представить себе деда немощным — это с его-то неуемной страстью к путешествиям, с его знаменитым раскатистым смехом, слыша который все вокруг невольно начинают улыбаться. Для Росса он был не просто дедом, а самым дорогим и близким другом с самого детства.

Он порывисто схватил последнее письмо деда и спрятал его в нагрудный карман летной формы, поближе к сердцу. Внезапное желание взять с собой это письмо пробудило в нем смутную тревогу.

— Идем, Лерой! — окликнул его командир экипажа Немо и, как всегда, пропел первые строки песни Get Up Offa That Thang.

По армейской привычке ребята прозвали Росса Лероем, как только узнали о его

благополучной жизни. Привилегированные частные школы, учеба в престижном университете, известная семья сделали его объектом для насмешек.

Немо как-то назвал его Маленький Принц Лерой, затем сократил это до Лероя, и прозвище пристало к Россу.

— Иду-иду! — Росс размашисто шагал к вертолетной площадке. Сегодня вертолет поведут он и Рэнджер.

— Желаю удачи с новичком!

Значит, с ними полетит новобранец, которому предстоит впервые участвовать в операции. Что ж, он будет с ним внимательным и покладистым. Ведь если бы не новички, Росс навечно застрял бы здесь. А согласно полученному приказу, его срок подходил к концу. Через несколько дней он снова станет штатским, если только сегодня не вляпается в какую- нибудь переделку.

Новобранцем оказалась девушка по имени Флоренс Кеннеди, врач из Ньюарка, штат Нью-Джерси, с характерным для новичков решительным выражением лица, за которым скрывался жуткий страх.

— Какого черта вы медлите? — рявкнул Немо, проходя мимо нее. — Тащите поживее свою задницу на площадку!

Она побледнела от возмущения и замерла на месте. Росс ожег ее сердитым взглядом:

— Ну? В чем дело?!

— Сэр, я… Я не люблю грубых выражений, сэр. Росс усмехнулся:

— Вам предстоит полет в зону боевых действий, и вы боитесь брани?! Все солдаты ругаются, придется вам к этому привыкнуть. Хуже солдат не ругается никто, зато и молятся они так, как никто другой. Не знаю, как вы, а я не вижу в этом противоречия. Да скоро вы и сами это поймете.

Казалось, она вот-вот расплачется. Росс хотел как-то успокоить ее, но не нашел слов. Черт, когда же это он растерял все нормальные человеческие слова, очерствев до того, что уже ровным счетом ничего не чувствует?

— Ладно, идемте, — коротко бросил он и, не оглядываясь, зашагал к вертолету.

Командир наземной службы крикнул, что машина к полету готова, и экипаж, экономя время, поднялся в кабину со шлемами в руках, чтобы надеть их уже на борту.

Росс слушал через головной телефон координаты и подробности вызова, сверяясь с разложенной на коленях навигационной картой. Таких вызовов они боялись больше всего — среди раненых военные и местные жители, район все еще в руках неприятеля. Их будут сопровождать вертолеты «апачи» с тяжелым вооружением, так как неприятель нагло обстреливал санитарные вертушки, хотя на их носу, фюзеляже и дверцах алеют красные кресты. Но экипаж вынужден был пренебрегать опасностью обстрела — на земле лежит раненый и нетерпеливо ждет самого важного сообщения: «К вам идет „дастофф“». Для тех, кто истекает кровью на поле сражения, летающая скорая помощь — единственная надежда остаться в живых.

Через несколько минут они уже летели на север над покрытыми вечнозеленой растительностью горами провинции Кунар. Росс всегда испытывал сильнейшее нервное напряжение во время полетов на полной скорости над острыми вершинами гор, густыми лесами и серебристыми лентами рек. Непрестанный гул мотора и строгие правила вынуждали экипаж обмениваться лишь необходимыми замечаниями по шлемофонам. Полет

навстречу неведомой опасности был ежедневным испытанием, но Росс так и не смог к нему привыкнуть. «Последний вылет, — твердил он себе, — это твой последний вылет, держись, приятель!»

Долина Коренгал была самым прекрасным в мире местом — но и самым коварным. Здесь вертолеты подстерегали ракеты «землявоздух», артиллерийские обстрелы и даже тросы-ловушки, протянутые от одной вершины скалы к другой. Они летели над ландшафтом изумительной красоты, наблюдая, как то и дело сверкают вспышки пулеметных очередей и поднимаются зловещие клубы дыма. Каждый из них означал смертельное оружие, нацеленное на вертолеты.

Росс запоминал интервал между замеченной вспышкой и ударом — раз, два, три биения сердца, и снаряд достигал какой-то цели.

Сопровождающие вертолеты обрушили мощный огонь на точки, откуда стреляли из пулеметов, обеспечивая возможность снизиться санитарной бригаде.

Росс и его второй пилот Рэнджер сосредоточились на приближении к месту радиовызова. Несмотря на полученную информацию, они никогда не знали, что их ожидает. Половину рейсов они совершали для эвакуации жителей афганских деревень и охраняющих их солдат. В стране практически отсутствовала система здравоохранения, поэтому им приходилось доставлять на военно-воздушную базу в Баграме пациентов, раненных в драках, пострадавших от несчастных случаев и даже от укуса собаки. Экипажу Росса довелось повидать много таких бедолаг. Но, судя по месту назначения, на этот раз на обычного пациента рассчитывать не приходилось. В этом горном районе находились самые опасные убежища талибов с их пешими дозорами, за что ее и прозвали долиной Смерти.

Вертолет приблизился к пункту назначения и стал снижаться. Вершины великолепных сосен раскачивались от стремительного потока воздуха, вызванного вращением вертушки, позволяя на мгновение увидеть территорию. В долине меж склонами гор лежало селение — разбросанные домики с глинобитными крышами. Он видел суетящихся людей в гражданской и военной одежде, одни развернулись цепью в поисках неприятеля, другие охраняли раненых в ожидании помощи.

Склоны в обоих концах долины осветились вспышками выстрелов. Росс сразу понял, что внизу много неприятельских стрелков с ручным огнестрельным оружием и что прикрытия явно недостаточно.

Риск привлечь к себе вражеский огонь был слишком велик, и долг пилота обязывал его принять решение: уйти и спасти экипаж или остаться и попытаться спасти тех, кто на земле. Как всегда, это трудное решение необходимо было принять быстро и выполнять уже без малейших колебаний. Времени на размышления не было.

Он решительно направил машину вниз, лавируя в воздухе как можно ближе к назначенному месту, но приземлиться не смог. Второй пилот энергично затряс головой. Местность была слишком гористая и неровная. Придется спускать носилки.

Командир экипажа распахнул дверцу грузового отсека и, придерживая трос руками в перчатках, следил за тем, как он скользит вниз. Носилки Стоукса коснулись земли, и в корзину поместили первого солдата с самыми тяжелыми ранениями. Услышав в наушниках:

«Идем вверх, сэр!», Росс стал поднимать машину, тогда как лебедка начала стремительное вращение в обратную сторону.

Корзина была почти на борту, когда Росс заметил новый столб дыма — выпущенную ракету. Находясь на низкой высоте, всего в пятидесяти футах от земли, он не успевал

произвести уклоняющийся маневр. Миниатюрная зенитная управляемая ракета ударила в вертолет.

Машину будто хлестнуло вспышкой ослепительно-яркой молнии. Все дождем посыпалось вниз: шрапнель, снаряжение, краска с обшивки и целый вихрь засохшей крови

— след предыдущей транспортировки раненых, засыпая грузовой отсек и разлетаясь вокруг. Затем вертолет затрясся от взрыва, и его корпус прошили осколки. Он встал на дыбы и весь завибрировал, разбрасывая вокруг снаряжение, куски алюминия, разбитое оборудование, в том числе две радиостанции, прервав первый сигнал о помощи, который Росс успел передать на базу. Из пробитого бензопровода на пол выливалось горючее.

Осколки ударили в его кресло, в приборную панель перед его лицом, в выпуклое стекло каплевидного фонаря над головой. Что-то мощно ударило его в спину, выбив воздух из легких. «Не умирай, черт возьми, только не умирай!» Он цеплялся за жизнь, зная, что без него погибнут все, кто находится в вертолете.

Ему уже приходилось сажать обстрелянный вертолет, но не при таких условиях. Вокруг не было никакого водоема. Он крутился, как черт на раскаленной сковороде, чтобы посадить вертолет, не погубив людей. Дьявол, удалось ли ребятам втащить носилки? Он старался не думать о том, что под брюхом вертолета болтается корзина, а в ней раненый.

Рэнджер проверил другую радиостанцию. В воздухе возник красный след дыма гранаты, ветер отнес его в сторону. Росс заметил пятачок земли как раз в ту секунду, когда раздался вой другого выстрела. Днище взорвалось, осыпав осколками его плечи и шлемофон. Вертолет закружился, как будто попал в гигантский блендер, и полностью вышел из-под контроля. Росс не чувствовал своего веса, вообще ничего. Голову наполнил свист и вой устремившегося к гибели вертолета.

Земля неслась навстречу им, и перед глазами Росса одна за другой мелькали картинки: расколотый щит с рекламой детского молока, изуродованные ворота на футбольном поле, покосившийся от взрыва дом. Вертолет взревел и с силой рухнул на землю, осыпая все вокруг осколками днища. От мощного удара у Росса лязгнули челюсти, все тело пронзило болью. Несущий винт вертолета оторвало и швырнуло вниз, закрыв обозрение. Росс задвигался еще до того, как машина замерла. Задыхаясь от вони горючего, он схватил Рэнджера за плечо и, обнаружив, что он жив, возблагодарил Бога.

Немо пытался выбраться из ловушки, в которую превратилась система ремней, удерживающих его на месте во время боя. Ремни перекрутились и спутались, и он никак не мог разжать крепление, привинченное к развороченному полу. Рэнджер помог ему освободиться, и они вдвоем оттащили в сторону носилки с раненым, которые, к счастью, еще до крушения были задвинуты в грузовой отсек.

— Кеннеди! — позвал Росс, опустившись на колени около неподвижно лежащей на боку девушки. — Эй, Кеннеди! Поднимай свою задницу. Давай шевелись, черт тебя возьми! Нужно скорее выбираться!

Господи, пусть она будет жива, пусть она будет жива! Черт, он больше не мог этого выносить! Слишком часто ему приходилось переворачивать солдата и понимать, что он — или она — уже не дышит.

— Кен…

— Черт! — Девушка оттолкнула его руку и встала на ноги, не переставая ругаться. Затем мельком взглянула на Росса, и он поразился ее решительному виду. — Не тратьте время попусту, шеф. Убираемся отсюда ко всем чертям.

Четверо членов экипажа пригнулись под пробитым фюзеляжем. Противник поливал пулями санитарный крест и хвостовую балку. На пол отскакивали гильзы от автоматов АК- 47.

Сопровождающий их «апачи» прорвался сквозь заградительный огонь и стал преследовать неприятеля на земле, стреляя по ярким вспышкам на склонах гор и обеспечивая столь необходимую передышку. Второму вертолету удалось спастись, и теперь он наверняка посылал на базу сигналы бедствия. Повсюду поднимались в воздух столбы черного дыма от пушечных выстрелов.

Не имея возможности эвакуироваться, экипаж решил искать какое-нибудь укрытие. Низко пригнувшись, под градом осколков они потащили носилки в ближайший дом. За облаками дыма и пыли Росс заметил неприятельского солдата, который, пригнувшись и сжимая в руках АК-47, настороженно посматривая по сторонам, приближался к этому дому с другой стороны.

— Я займусь им. — Росс локтем толкнул Немо.

Безоружный против огнестрельного оружия, Росс понимал, что у него есть всего несколько секунд, чтобы использовать элемент внезапности. Вот тут и пригодилась армейская выучка. Неслышно приблизившись к парню сзади, он стремительно нагнулся, схватил его за щиколотки и резко рванул на себя, отчего тот рухнул лицом на землю и не успел выдохнуть, как Росс мгновенно отключил его, ударив ребром ладони по глазам, по шее и в живот — именно в такой последовательности. Парень даже не понял, что с ним случилось. За пару секунд Росс связал ему кисти стяжкой для проводов, забрал автомат и втащил пленного в дом.

Там оказались осажденные американские и афганские солдаты.

— «Дастофф-91», — представил свой экипаж Рэйнджер. — К сожалению, вам придется подождать другого рейса.

Захваченный в плен солдат застонал и пошевелился.

— Ну и ну! Где это вы научились этому приему? — спросил один из американцев.

— Медэвакуаторы специально обучаются борьбе без применения оружия, — пояснил Немо, пожимая Россу руку.

В комнате звучали разговоры на английском и на пушту.

— Нам крышка, — уныло заключил один из солдат.

Как и его товарищи, он явно неделями не мылся, и на животе у него был пояс от блох; условия жизни на сторожевом посту были очень тяжелыми. Парень, лицо которого было еще юношески круглым, но глаза уже потухли, глухим усталым голосом рассказал про ожесточенный бой с неприятелем. Не в первый раз, глядя на таких вот измотанных и опустошенных ребят, Росс думал, смогут ли они когда-нибудь по-прежнему радоваться жизни.

— Давайте взглянем на раненого, — предложила Кеннеди. Видно было, что ей не терпится сделать хоть что-нибудь.

Солдат подвел ее к ряду лежащих людей — афганский подросток с айфоном в руках, который тянул какую-то заунывную мелодию, напоминающую мусульманскую молитву; солдат, со стонами сжимающий свою изорванную осколками ногу. Несколько человек были без сознания. Кеннеди проверила у них пульс и растерянно оглянулась.

— Мне нужно что-нибудь, на чем можно писать. Росс вынул из ее сумки маркер.

— Вот здесь, — сказал он, указав на обнаженную грудь подростка.

Она смущенно помедлила, затем стала писать на коже мальчика. Снаружи снова ударили выстрелы. Минут через двадцать, показавшиеся людям целой вечностью, прибыл еще один санитарный вертолет, спустил на тросе врача и отправился искать площадку для приземления. В доме все помогали врачам осматривать раненых и отбирать из них самых тяжелых.

Росс прошел мимо двух солдат, явно уже мертвых. И ничего не почувствовал, да он и не позволял себе никаких чувств. Кошмар начнется позднее.

— Попробуйте остановить кровотечение, — указал прибывший врач на очередного раненого. — Хотя бы зажмите чем-нибудь рану.

Росс оторвал рукав и, лишь когда прижал ткань к поврежденной руке человека, понял, что это старик, рядом с которым сидел мальчик лет десяти. Он обнимал старика за шею и что-то тихо напевал ему на ухо. Видимо, пение успокаивало раненого.

Росс страдал оттого, что душа его перестала что-либо чувствовать. Глядя, как мальчик нежно поглаживает старика по щеке, он вдруг понял, что ему не хватает именно этого, вот такого участия и заботы. Семья! Она придавала жизни смысл. Когда у человека отнято все, семья остается единственным, что имеет значение, единственным, что привязывает человека к жизни. Помимо своего деда, Росс ни к кому не испытывал горячей и нежной привязанности, и это его пугало.

Огонь со стороны повстанцев стих. Прибыло еще два санитарных вертолета с носилками. Все действовали быстро, пользуясь временным затишьем. Раненых укладывали на носилки, перетаскивали на одеялах, несли на руках. Ходячие раненые сами торопливо забирались в вертолеты. Первый вертолет оторвался от земли, натужно ревя от перегрузки, затем закружился, как карусель на карнавале.

Росс последним забрался во второй вертолет и крепко ухватился за поручень. Их снова стали обстреливать, пули со звоном ударяли в тормозные колодки. Полет сопровождался грохотом и дымом, но наконец — наконец-то! — он увидел, как губы одного из членов экипажа зашевелились, произнося долгожданные слова: «„Дастофф“ идет на посадку!»

Они дотянули до аэродрома с последним литром горючего, и вокруг них сразу засуетилась наземная команда. Один из медиков промыл ему рану раствором бетадина и наложил повязку. И он пошел в лагерь, чувствуя, как неистовое афганское солнце обжигает ему руку, с которой он сорвал рукав. Голова у него кружилась от осознания того, что он в очередной раз побывал в аду и вышел из него практически целым и невредимым.

Было только около полудня.

Его экипаж «дастоффа», известный быстротой своих действий и профессионализмом, спас жизнь не одному десятку людей. Для ребят стало нормой доставлять раненых с поля боя до хирургического отделения всего за двадцать пять минут. Он всегда этим гордился, но чувствовал, что больше уже не в силах выносить весь этот ужас и напряжение.

Вокруг палатки-столовой было оживленно, к вылету готовились еще два экипажа.

— Эй, Лерой! А рано для тебя в этом году наступило Рождество! — окликнул его Немо и с аппетитом вонзил зубы в сложенную пополам пиццу, которую купил в палатке с надписью «Пицца Хат». — Я слышал, приказ о твоем увольнении уже прибыл.

Росс кивнул, испытав нечто отдаленно похожее на облегчение. Наконец-то это произошло, наконец-то он едет домой.

— И что собираешься делать на родине? — спросил Немо.

Начать все заново, подумал Росс, только на этот раз он уже знает, что в жизни важнее всего.

— О, планы у меня большие, — ответил он.

— И правильно, — усмехнулся Немо, направляясь в душевую палатку. — Не то что у

нас.

 

Когда попадаешь в такое место, ты не строишь никаких планов, только и думаешь, как

бы уцелеть. Россу с трудом верилось, что теперь он может думать о завтрашнем дне.

Он заметил в тени палатки Флоренс Кеннеди; присев на корточки, она тихо плакала и время от времени отхлебывала что-то из фляжки.

— Послушайте, вы уж извините за то, что я на вас наорал, — сказал он. Она подняла на него глаза, полные слез.

— Сегодня вы спасли мою задницу.

— Она у вас чертовски привлекательная.

— Шеф, следите за тем, что говорите! Так вы можете слишком далеко зайти. — Она усмехнулась сквозь слезы. — Я ваша должница.

— Я только делал свою работу, мэм.

— Говорят, вы возвращаетесь домой.

— Ага.

Она сунула руку в карман, вытащила визитную карточку и написала на ней адрес своей электронной почты.

— Может, как-нибудь свяжемся.

— Может быть.

Здесь это не было принято, но она этого еще не знала. Он перевернул карточку и прочел напечатанный текст:

— «Тирон Кеннеди. Прокуратура Нью-Джерси». А что, у меня какие-то проблемы?

— Нет, но если в Нью-Джерси ваша задница вдруг окажется в затруднительном положении, позвоните моему отцу: у него есть связи.

— И при его-то связях вы оказались здесь! — Он повел рукой на запыленные палатки лагеря.

Впрочем, наверное, она оказалась в таком же положении, как и он два года назад, — не видела в жизни цели и решила заняться чем-то серьезным и нужным.

Она пожала плечами:

— Я говорю это на всякий случай, сэр. Если вам что-нибудь понадобится, в любой момент и в любом месте можете воспользоваться этой карточкой.

Она завинтила крышку на фляжке и направилась в столовую, совершенно не похожая на того новичка, которого он впервые увидел всего несколько часов назад.

Засовывая карточку в карман, он с удивлением заметил, что у него дрожит рука. Он вышел из этой переделки всего с несколькими порезами и синяками, и все равно тело его болело и ныло. Выходит, у его нервов проснулись нервные окончания, с усмешкой подумал он. После того как он двадцать три месяца заглушал в себе способность чувствовать любую боль, он снова начинал ее ощущать.

Глава 1

Округ Ольстер, штат Нью-Йорк

 

Для умирающего человека Джордж Беллами показался Клэр довольно бодрым и жизнерадостным стариком. По приемнику в машине шла глупейшая программа «Хут'нэнни», а Джордж покатывался от смеха. С невольной улыбкой она подумала, что его смех на редкость заразителен — он начинался с тихого смешка и переходил в раскатистый, удивительно радостный, по-детски искренний хохот. И не только эта глупая, но смешная передача поднимала ему настроение. Недавно Джордж получил сообщение, что его внук возвращается с войны в Афганистане. Теперь он со дня на день ожидал его приезда.

Ради них обоих она надеялась, что это произойдет как можно скорее.

— Дождаться не могу, когда увижу Росса, — заявил Джордж. — Это мой самый любимый внук. Его уволили из армии, и сейчас он уже, должно быть, на пути домой.

— Уверена, что он сразу примчится повидать вас, — сказала Клэр, не напоминая старику, что всего час назад он уже поделился с ней этой радостной новостью.

Они мчались вперед, и мимо мелькали деревья, опушенные едва распустившейся зеленью, обочины, пестреющие россыпью желтых, розовых и сиреневых цветов.

Интересно, думала она, сознает ли старик, что эта весна будет последней в его жизни. Иногда подобные мысли так сильно угнетали ее пациентов, что с ними приходилось очень трудно. Пока же Джордж, казалось, совершенно не испытывает ни боли, ни стресса. Они познакомились совсем недавно, но Клэр уже поняла, что он станет ее самым приятным пациентом.

В модных брюках и рубашке поло он выглядел обыкновенным богатым джентльменом, решившим провести лето вдали от города. Теперь, когда он прекратил всякое лечение, голова его снова покрылась редким седым ежиком, да и цвет лица был очень хорошим, здоровым.

Как частной медсестре, ухаживающей за неизлечимо больными пациентами, Клэр приходилось встречаться с самыми разными людьми. Предметом ее забот всегда был только сам пациент, но его, как правило, окружала целая куча родственников. В этом же случае она пока еще не видела ни одного члена семьи Джорджа, его сыновья со своими семьями жили далеко. И в настоящее время она была один на один со своим подопечным.

Судя по всему, его голова была занята только мыслями о цели поездки, а значит, боли его действительно не беспокоили.

Она указала на раскрытый блокнот у него на коленях, исписанный старомодным мелким почерком.

— Вы были заняты каким-то делом.

— Да, составлял список необходимых дел. Как вы на это смотрите?

— Думаю, вы отлично придумали, Джордж. У всех есть подобные списки, но чаще всего мы держим их в голове.

— Теперь я не очень-то доверяю своей голове, — признался он, намекая на свою болезнь — глиобластома мультиформа, жестокая раковая опухоль. — Поэтому предпочитаю все записывать. — Он перелистал страницы. — Кажется, список длинноват, — виновато

заметил он. — Мы можем не успеть выполнить все его пункты.

— Но мы сделаем все, что сможем, я вам помогу, — сказала она. — Для этого я и приехала. — Она с интересом вглядывалась в разворачивающийся впереди ландшафт. Покрытые лесом пологие холмы и скалистые утесы округа Ольстер для нее, до этого жившей в загазованных городках штата Нью-Джерси и в оживленном Манхэттене, казались совершенно непривычным зрелищем. — Это неплохо, что у вас столько разных идей, они не дадут вам скучать.

Он засмеялся:

— Значит, лето нам предстоит хлопотливое.

— Оно будет таким, каким вы пожелаете.

Он вздохнул и снова зашуршал страницами блокнота.

— Жаль только, что я не подумал об этих делах до того, как узнал, что скоро умру.

— Все мы когда-нибудь умрем, — напомнила она.

— Как это мне повезло найти нянюшку с таким веселым и покладистым нравом?!

— Не спешите радоваться, мой веселый нрав еще сведет вас с ума!

У Клэр был дар быстро разбираться в людях. Для нее это стало основным средством в борьбе за выживание. Неумение понять человека однажды вынудило ее целиком изменить свою жизнь.

Умный и образованный, Джордж Беллами произвел на нее впечатление одинокого и немного растерянного человека. Она знала о нем только то, что он был довольно известным международным журналистом, ушедшим на пенсию. Большую часть жизни он провел в Париже и в разъездах по всему миру. Однако к концу своей жизни пожелал отправиться в место, совершенно не похожее на оживленные столичные города.

Люди приближаются к своему концу так же по-разному, как и жили. Одни тихо и с достоинством, другие мечутся в отчаянии и никому не дают покоя, кто-то полностью в себе замыкается, но большая часть обреченных людей изводят себя сожалениями об упущенных возможностях. Эти сожаления медленно отравляют все, что может принести человеку радость. Она часто поражалась, как сожаления о невозвратном способны разрушить вполне благополучную и счастливую жизнь. И надеялась, что поиски Джорджа приведут его к месту, где он сможет примириться со своим концом.

Те, кому не приходилось ухаживать за безнадежно больными, считают, что обреченные люди знают ответы на самые главные вопросы, что они мудрее и больше думают о душе, чем здоровые. Но Клэр давно поняла, что это заблуждение. Собственно, умирающие такие же разные, как и все остальные, — среди них встречаются и умные и глупые, оптимисты и пессимисты, рассудительные и взбалмошные, общительные и замкнутые, мужественные и трусливые. Только в отличие от здоровых они знают предел своей жизни и чаще всего понимают, что их ждут тяжелые физические страдания.

По мере того как они продвигались все дальше на северо-восток, по направлению к горам Кэтскилз, огромному природному заповеднику, окрестности становились все более живописными. И вскоре они уже подъезжали к цели поездки, отмеченной ржавой вывеской:

«Добро пожаловать в Авалон, маленький город с большим сердцем!»

Клэр невольно стиснула баранку руля. Ей еще не приходилось жить в маленьких городках. Мысль о том, что она окажется в тесном, сплоченном сообществе, пусть даже на короткое время, заставляла ее внутренне сжиматься. Не то чтобы она опасалась… Хотя нет, опасалась, разумеется. Но для этого у нее были серьезные причины.

Ей казалось, что на земле нет места, где она могла бы чувствовать себя в полной безопасности. Раннее детство с матерью, еще до начала всех неприятностей, было тревожным и непредсказуемым. Ее мать в подростковом возрасте сбежала из дома. Она хорошо относилась к Клэр, но была безнадежной наркоманкой, и однажды едва не попалась во время покупки дозы на Саут-Оранж-авеню в Ньюарке, но ей удалось сбежать, и она скрылась, бросив робкую десятилетнюю дочь.

Жизнь Клэр изменилась к лучшему благодаря системе патронатного воспитания. Не многие могли бы сказать такое о себе, но Клэр повезло. Ее попечительница Шерри Бэрк старалась помещать ее в самые хорошие семьи, участвующие в этой программе. Впервые узнав, что значит жить в нормальном доме, восприимчивая девочка жадно усваивала правила поведения и отношений между членами большой и дружной семьи.

Счастье принадлежности к семье сказывалось во всем, что она видела в новом доме, — во взгляде женщины, когда ее муж входит в дом, в прикосновении руки матери, когда она трогает горячий лоб своего ребенка, в дружном хохоте играющих сестер, в заботливом отношении старшего брата к своим младшим братишкам и сестренкам. Семья была той сеткой, которая не дает тебе упасть и разбиться, невидимым щитом, ограждающим от ударов судьбы.

Девочка робко надеялась, что когда-нибудь она тоже полюбит, что у нее будет своя семья и обязательно дети. Она мечтала, что в ее жизни будет все то, что позволяет человеку весело смеяться в минуты радости и рассчитывать на защиту и поддержку, когда ему становится грустно, больно или страшно.

Если система патронатного воспитания работала, как было предусмотрено, она словно говорила обездоленному ребенку: «Все это может быть и у тебя».

Но когда ей было семнадцать лет, все круто изменилось. Однажды она стала свидетельницей преступления, и с тех пор ей приходилось скрываться от человека, которому она когда-то полностью доверяла. А постоянная угроза твоей жизни достаточное основание для страха!

Такой маленький городок, как Авалон, мог оказаться очень опасным, особенно для человека, которому есть что скрывать. Это знает каждый, кто читал романы Стивена Кинга.

Впрочем, если она почувствует опасность, то просто исчезнет. Она давно уже научилась исчезать быстро и бесследно.

И также рано поняла, что полицейские меры по защите свидетелей, какими их показывают в фильмах, чистая фикция. Рядовой убийца не становится объектом федерального расследования, поэтому она не могла рассчитывать на помощь «Уитсек», федеральной программы защиты свидетелей, которая щедро финансировалась и исполнялась опытными специалистами.

Совсем другое дело — подобная программа в отдельном штате или городе. Прежде всего, для ее исполнения не было достаточных средств. Налогоплательщики неохотно раскошеливались на эти программы. Основное количество информаторов и свидетелей в прошлом сами были преступниками и поставляли информацию в обмен на отказ от преследования за совершенные ими преступления. Среди них редко встречались такие законопослушные граждане, какой была сама Клэр. Зачастую защита свидетеля сводилась к выдаче билета на автобус в один конец и оплате проживания в течение нескольких недель в каком-нибудь мотеле. А потом свидетеля оставляли на произвол судьбы. И для такой свидетельницы, как Клэр, которая не могла доверять даже полицейским, единственным

союзником было везение.

Клэр вспоминала о своей жизни с приемными родителями до того, как она оказалась в последней семье, как о прекрасном сне, и сама уже распрощалась с надеждой когда-нибудь иметь собственную семью. Конечно, она могла встретить хорошего человека, полюбить его, выйти за него замуж и даже завести детей, но к чему? Зачем создавать семью, если ей все время нужно остерегаться, как бы ее не нашли? Зачем подвергать опасности дорогих и близких людей? И вот она стала находить утешение, привязываясь душой к семьям своих пациентов. Она всеми силами пыталась ощутить себя их частицей, и иногда ей это удавалось. В остальное время она казалась себе листком, ветром сорванным с ветки.

— Почти приехали, — сообщила она Джорджу, взглянув на стрелку навигатора GPS.

— Отлично! Поездка оказалась куда короче, чем мне казалось, когда я был мальчиком.

В то время все ездили поездом.

Джордж не объяснял ей, почему он решил провести оставшееся ему время именно в этом городке, почему поехал сюда один, без родственников. Но она знала, что в свое время он расскажет ей об этом.

К концу жизни люди часто куда-нибудь уезжают, как правило, в очень важное для них место, с которым связаны дорогие воспоминания. Иногда это место, где они родились или где круто изменилась их жизнь. Некоторые едут в поисках последнего спокойного пристанища. Иные, напротив, торопятся закончить какие-то дела. Так или иначе, Клэр только предстояло узнать, что означал для Джорджа Беллами этот маленький сонный городок на берегу озера Уиллоу.

Дорога следовала изгибам затененной деревьями речки Скайлер, название которой крупными буквами было указано на дорожном знаке; впереди показался большой крытый мост через реку.

— Просто не верится, что это настоящий крытый мост, я их видела только в кино или на картинах.

— Он стоит здесь с тех пор, как я себя помню, — подавшись вперед, взволнованно произнес Джордж.

Клэр с любопытством рассматривала простой деревянный мост, навевавший ностальгию, как старинная песня, его покрашенные красной краской перила и крышу из строганых досок. Она прибавила скорость, заинтересовавшись маленьким городком, куда так нетерпеливо стремился ее пациент. Кто знает, может, он окажется приветливым и уютным, а вовсе не опасным местом…

Не успела она так подумать, как в зеркальце заднего обзора увидела вспышки полицейской мигалки, за которыми последовал вой сирены.

Клэр внезапно сковало холодом, кончики пальцев оледенели, кровь отлила от лица, и прежний страх мгновенно охватил ее.

Должно быть, Джордж понял ее состояние.

— Участие в автогонках не входит в список моих дел, — с нарочитой беспечностью заметил он.

— Что? — Клэр вдруг стало жарко, она покраснела и убрала ногу с педали акселератора.

— Я говорю про автогонки, — повторил он. — Я их не планировал. Я могу спокойно умереть и без этого приключения.

— Я останавливаюсь! Вы же видите, что я останавливаюсь? — сказала она, надеясь, что

он не заметит ее нервозности.

— У вас голос дрожит.

— Я всегда нервничаю, когда мне приказывают остановиться. — Так она и заявит копу в машине. От волнения у нее стиснуло горло, сердце отчаянно колотилось. Она знала, как называется ее состояние, но Джорджу небрежно пояснила: — Меня это возбуждает. — Она затормозила и въехала на парковочную стоянку сбоку от дороги.

— Я вижу. — Джордж неторопливо вытащил из кармана кожаный бумажник, помеченный монограммой.

— Что вы делаете? — спросила она, на мгновение забыв о своих страхах.

— Подозреваю, что он хочет получить взятку. Распространенная практика в странах третьего мира.

— Только мы с вами не в стране третьего мира. Если помните, мы еще в пределах штата Нью-Йорк.

Патрульная машина, черная и сверкающая, продолжала мчаться с воем сирены, предупреждая окружающих, что преследует преступников.

— Уберите деньги, — строго сказала Клэр. Он пожал плечами и спрятал бумажник.

— Я могу позвонить своему адвокату.

— Это преждевременно. — Она следила в боковое зеркальце за полицейской машиной. — Что они там копаются?

— Он — а может, она — проверяет записи о машине, чтобы узнать, связана ли она с каким-нибудь преступлением.

— А какая здесь может быть связь?

Машина была взята в аренду на имя Джорджа, по документам она числилась водителем по его доверенности.

Но что-то в его лице насторожило ее. Она перевела взгляд с зеркальца на пассажира.

— Джордж! — предостерегающе сказала она.

— Сначала послушаем офицера, — предложил он. — А потом можете на меня накричать.

Приближающийся коп, за которым Клэр следила в зеркальце, пробудил в ней безотчетный страх. Тщательно отутюженная форма, очки от солнца в серебристой оправе, чисто выбритое лицо и начищенные ботинки заставили ее съежиться.

— Права и регистрацию. — Тон его был не грубым, но спокойным и повелительным.

Похолодевшими пальцами она протянула ему свои права. И хотя они были в полном порядке, вплоть до отражающих водяных знаков, она затаила дыхание, пока он их изучал. На полицейском жетоне значилось его имя — Рейберн Толли, полицейский департамент Авалона. Джордж передал ей папку с документами на аренду машины, и она вручила ее полицейскому.

Клэр закусила нижнюю губу. Не нужно было сюда ехать, она допустила промах.

— В чем дело? — спросила она офицера Толли, с ужасом отметив, как дрогнул у нее голос. Хотя прошло уже много времени и ей не раз приходилось сталкиваться с копами, она не могла преодолеть свой страх перед ними. Порой ей внушал ужас даже школьный сторож.

Он выразительно посмотрел на ее дрожащую руку.

— Это вы сами мне скажете.

— Я нервничаю, — призналась она, давно приучив себя по возможности говорить

правду. Это облегчало ее ложь. — Можете считать меня ненормальной, но я всегда нервничаю, когда меня заставляют остановиться.

— Мэм, вы превысили скорость.

— В самом деле? Простите, офицер я не заметила.

— Куда направляетесь?

— В лагерь «Киога», на озере Уиллоу, — ответил за нее Джордж, — а если она превысила скорость, то это из-за меня. Мне не терпится поскорее туда добраться, и, признаться, я отвлекал ее своими воспоминаниями.

Офицер Толли наклонился и посмотрел на пассажира.

— А вы?

— Вы начинаете меня раздражать, — заявил Джордж.

— Вы, случайно, не Джордж Беллами? — спросил коп.

— Да, но как вы…

— В таком случае, мэм, — обратился офицер к Клэр, — вынужден попросить вас выйти из машины. И держите свои руки на виду.

Сердце ее сжалось. Она страшилась этой минуты с тех пор, как узнала, что за ней охотятся. Это начало конца! Двигаясь, как заводная кукла, она лихорадочно размышляла. Подчиниться его приказу? Или попытаться сбежать?

— Послушайте, — возмутился Джордж. — Может, вы объясните, почему мы вас так интересуем?

— Джордж, человек исполняет свою работу, — сказала Клэр, надеясь этим умилостивить копа. Дав ему знак сидеть спокойно, она подчинилась приказу и неловко вылезла наружу, придерживаясь за ручку дверцы.

Но полицейский воспринял вопрос Джорджа совершенно естественно.

— На станцию поступил звонок относительно вас и мисс… — Он заглянул в права, прикрепленные к его планшету. — И мисс Тернер. Звонок от члена вашей семьи. — Он посмотрел на распечатанный листок на планшете. — От Элис Беллами.

Клэр вопросительно оглянулась на Джорджа.

— Это моя невестка, — виноватым тоном пояснил он.

— Сэр, ваша семья очень за вас волнуется, — сказал коп и пристально посмотрел на Клэр.

За зеркальными стеклами очков она не могла разглядеть его глаза, но отлично видела свое отражение: средней длины темные волосы, большие темные глаза. Обыкновенное, как она надеялась, ничем не примечательное лицо. Она всегда стремилась к тому, чтобы быть незаметной, незапоминающейся. Забытой!

Она заставила себя принять спокойное выражение.

— А это преступление? — спросила она. — Иметь волнующихся родственников?

— Они не просто волнуются. — Офицер Толли положил руку на кобуру со служебным оружием. Она заметила, как он ослабил ремешок. — Семья мистера Беллами серьезно озабочена по поводу вас.

Она с трудом перевела дыхание. Семья Беллами была очень богатой. Может быть, эта невестка приказала тщательно проверить ее прошлое. И эта проверка обнаружила в прошлом Клэр кое-что подозрительное.

— Что именно вызывает их озабоченность? — едва выговорила она пересохшими от ужаса губами.

— О, постойте, не говорите. Я сам попробую догадаться! — сказал Джордж и оглушительно расхохотался. — Они думают, что вы меня похитили!

Глава 2

Международный аэропорт, Кабул,

Афганистан

 

— Повтори, что она сделала? — закричал Росс в одолженный ему мобильный телефон.

— Извини, связь ужасная, — ответила его кузина Айви, звонившая из своего дома в Санта-Барбаре. — Она похитила дедушку.

Росс непривычно легко передернул плечами. Последние два года он таскал на себе двадцать фунтов веса обмундирования с бронежилетом и защитным шлемом. Теперь он отправлялся домой, и эта тяжесть исчезла. Он сдал эту броню, стряхнув с себя, как личинка сбрасывает линялую шкурку.

Но, судя по словам кузины, на гражданке тоже было не безопасно.

— Похитила?! — невольно выкрикнул он. Страшное слова привлекло внимание, он махнул рукой, показывая, что все в порядке, и отвернулся от любопытных взглядов.

— Ну да! Мама говорит, он нанял какую-то медсестру по электронному объявлению, она похитила его и отвезла в какое-то отдаленное горное место в округе Ольстер.

— Бред какой-то, полная чепуха!

Впрочем, так ли это? Здесь, например, похищения происходят очень часто и редко заканчиваются благополучно.

— Что я могу сказать? — Айви будто оправдывалась. — Это все мама с ее склонностью все драматизировать.

Двоюродных брата и сестру с детства связывали очень близкие отношения, поскольку матери обоих отличались чрезмерной возбудимостью. Айви, на несколько лет моложе Росса, была скульптором-авангардистом и два года, пока он был в армии, переписывалась с братом по электронной почте, рассказывая ему о своих проблемах с матерью.

— И ты уверена, что тетя Элис преувеличивает? Ты не допускаешь, что она что-то подозревает?

— Может быть. Мама вечно подозревает все и вся. Сейчас она решила, что дедушка теряет рассудок. Всем известно, что опухоль в мозгу угнетает деятельность больного и он перестает здраво соображать. Когда ты будешь в Нью-Йорке? Ты нам нужен, а главное, ты нужен дедушке. Ты единственный, к кому он прислушивается. Кстати, а где ты сейчас находишься?

Росс окинул взглядом аэропорт, забитый солдатами, обменивающимися рассказами о перестрелках, террористах-смертниках, засадах на дорогах. Поездка сюда была его последним путешествием по территории Афганистана. Он все время молился, чтобы по пути ничего не случилось. Ему не хотелось стать героем одной из скорбных заметок в американской газете: «Он погиб в свой последний день службы во время налета на конвой…»

Он представил себе Айви в ее доме на горах над Хэндри-Бич, обставленном с богемной роскошью. В трубку доносилась песня из альбома группы «Крем». Наверное, готовит сейчас кофе в своей любимой кофеварке френч-пресс и смотрит, как к пляжу спускаются любители виндсерфинга.

— Я уже в дороге, — ответил он.

Солдаты, отправляющиеся домой, часами вынуждены торчать в этом аэропорту. Время тянулось раздражающе медленно. Их рейс был назначен на 14:00, но был отложен до 21:45. Им приказали вернуться в зал отправления и ждать этого времени. Но назначенное время уже прошло, и никто не удивился новой задержке.

— Росс! — окликнула его кузина. — Сколько тебе еще добираться?

— Я постараюсь поскорее. — Ему казалось, что он находится на другой планете. — А что там с дедом?

— Насколько я знаю, он проходил курс лечения в клинике Майо. А потом ему сказали… — Она замолчала, и он услышал, как она заплакала. — Они сообщили ему ужасную новость.

— Айви…

— Это неоперабельный рак. Думаю, даже моя мама не преувеличивает. Росс, он скоро умрет…

Россу почудилось, словно ему двинули под ребра, пару секунд он не мог вздохнуть, перед глазами все поплыло. Должно быть, это ошибка. Месяц назад Росс получил от деда обычное письмо. Джордж Беллами обладал интересной старомодной манерой, даже в электронной почте каждое письмо начиналось с соответствующего заголовка и церемонного приветствия. Он вскользь упомянул о клинике Майо — «беспокоиться не о чем». Росс не удосужился как следует вчитаться в письмо. Он не стал углубляться, хотя не мог не понимать, что люди обращаются в эту клинику не для того, чтобы сделать маникюр. Он не позволял себе думать — о… боже! — о таком жутком диагнозе.

Дед всегда заканчивал свои письма одной и той же фразой: «Сохраняй спокойствие — и так держать!»

Так он жил, следуя своему девизу, и, видимо, так собирался умирать.

— А потом он заявил папе, что… — говорила Айви сквозь слезы. — Сказал, что больше лечиться не собирается.

— Он боится? — спросил Росс. — У него боли?

— Ну, это же дед! Он заявил, что собирается в какой-то городок в горах Кэтскилз, навестить своего брата. Я впервые слышу, что у него есть брат. Ты что-нибудь знал об этом?

— Постой! Что ты сказала? У деда есть брат?

В трубке раздался треск, и он услышал только вторую часть фразы:

— И когда мама услышала, что он задумал, она чуть с ума не сошла!

Закрыв одно ухо, чтобы не мешал гул голосов в зале, Росс вслушивался в рассказ кузины. Дед позвонил каждому из троих своих сыновей — Тревору, Герарду и Луису — и спокойно сообщил о своем диагнозе. Затем нанес им следующий удар, заявив, что намерен покинуть свой пентхаус в Манхэттене и уехать в какой-то забытый богом городок, где хочет увидеться со своим братом по имени Чарльз Беллами. Как Айви и Росс, большинство родственников понятия не имели, что у него есть какой-то брат. Как у него мог оказаться брат, о котором никто ничего не знал? Может, это был человек, которого держали в изоляции, как героя фильма «Человек дождя»? Или это всего лишь плод его расстроенного воображения?

— Значит, он направился в верхние штаты с какой-то подозрительной особой… Повтори ее имя.

— Ее зовут Клэр Тернер. Вроде бы какая-то медсестра или работник обслуживания больных на дому. Моя мама… наверняка и твоя тоже. Они считают, что она охотится за его

деньгами.

Это всегда было первой заботой тетушки Элис и его матери, подумал Росс. Хотя они были деду только невестками, они всегда уверяли, что любят его, как отца. Возможно, так оно и было, но Росс подозревал, что гнев Элис вызван не столько исчезновением свекра, сколько тревогой за свою долю наследства. И наверняка те же опасения терзают и его мать, но это уже другой разговор.

— И они позвонили в полицию и просили их задержать, — продолжала Айви.

— В полицию?! — Росс сообразил, что снова сильно повысил голос, и повернулся ко всем спиной, озадаченно потирая коротко остриженную голову. — Они позвонили в полицию? — Черт побери! Видно, им удалось убедить полицию в том, что дед находится в обществе незнакомки, которая задумала недоброе.

— Они не знали, что делать. Слушай, Росс, я так волнуюсь за дедушку, так за него боюсь! Я не хочу, чтобы он пострадал, не хочу, чтобы он умер. Пожалуйста, Росс, приезжай скорее домой, прошу тебя…

— Я попросил срочное увольнение, — заверил он кузину. Правда, пока что обещанное внеочередное отправление с базы ничем ему не помогло.

Айви думала, что его возвращение станет для деда чудодейственным лекарством. Но Росс давно отвык надеяться на чудеса.

— Когда ты летишь в Нью-Йорк? — спросил он, но связь уже прервалась. Он закрыл крышку мобильника и вернул его Мэнни Ширазу, уорент-офицеру, который одолжил ему телефон, когда в его сотовом сели батарейки.

— Домашние проблемы? — задал ему Мэнни обычный для солдат вопрос, покидающих службу.

Росс кивнул:

— Бог видит, мне нужно лететь домой и выяснить, все ли там в порядке.

— Добро пожаловать в нашу компанию, парень.

Издали казавшаяся идиллической домашняя жизнь обычно оказывалась мифом, но каждому, кто торчал в этом зале, не терпелось вернуться домой. Здесь были мужчины и женщины, не видевшие свою семью год или больше. У кого-то родились детишки, чьи-то малыши делали свои первые шаги, у кого-то распадался брак, проходили каникулы, отмечались дни рождения, умирали родственники — и все это без них! Понятно, что все они жаждали скорее вернуться к прежней жизни.

Росс тоже хотел, хотя у него на родине не было ни жены, ни детей, которые считали бы часы до его возвращения. Одна мать, Уинифред, человек взбалмошный и целиком занятый собою. И конечно, дед.

Джордж Беллами стал Россу другом и опорой с того момента, когда в 1994 году к ним в дом постучался сотрудник службы помощи пострадавшим, прибыв лично, чтобы сообщить Уинифред и ее сыну, что Пирс Беллами погиб во время операции «Буря в пустыне». Дед прилетел из Парижа в Нью-Йорк на «конкорде», которые в то время еще летали. Он примчался сразу, чтобы поддержать внука. Дед прижал его к груди, и оба заплакали. В тот день дед сказал: «Я всегда буду с тобой, можешь на меня рассчитывать».

Они тянулись друг к другу, как единственные выжившие после цунами. Мать Росса практически не занималась сыном, бурно переживая свое горе. Впрочем, Уинифред оправилась после утраты достаточно быстро и повторно вышла замуж и усыновила двух пасынков, Донни и Денизу. Росса отправили в школу в Швейцарии, потому что он с трудом

ладил с отчимом и сводными братом и сестрой. Американская школа в Швейцарии давала блестящее образование. Его мать убедила себя, что почтенное учебное заведение воспитает ее сына гораздо лучше, чем она сама.

Росс так тяжело переживал смерть отца, что ничего не соображал. Правда, однажды ему захотелось спросить мать: «Неужели это нормально — заявить ребенку, только что потерявшему отца: „Закрытое учебное заведение — это как раз то, что тебе нужно!“»

Впрочем, может, она была права? Учиться в знаменитой школе для американских ребят оказалось так же увлекательно и интересно, как в Академии чародейства и волшебства Хогвартс. И хотя тогда он этого не понимал, но вполне возможно, что долгая разлука с родными и привычка к одиночеству подготовили его к трудной службе в зоне боевых действий.

То, что после смерти отца мальчика отослали из родного дома за океан, могло тяжело отразиться на его психике, но в его сиротском положении была одна большая радость — дед. Он жил и работал в Париже и почти каждые выходные приезжал в Лугано, чтобы навестить Росса. Наверное, дед даже не сознавал, что своей любовью и вниманием спас внука. Росс закрыл глаза и представил себе внушительную и подтянутую фигуру деда. Несмотря на белоснежную седину, он никогда не казался ему старым.

Отправляясь на военную службу, Росс пообещал деду вернуться.

Дед отреагировал совсем не так, как он ожидал: отвел взгляд и сказал: «Твой отец тоже обещал вернуться». Чтобы дед сказал такое в минуту прощания! Но Росс понимал, что дед просто боится, что он тоже погибнет.

Он стал расхаживать по залу, чтобы успокоиться. В армии часто приходилось ждать, но он так и не привык к этому. Когда Росс объявил о своем решении служить своей стране, он понимал, что растравляет деду так и не зажившую душевную рану от потери Пирса. Но Росс считал себя обязанным пройти военную службу. И после долгих раздумий окончательно убедился в необходимости пойти по стопам своего отца.

Росс начинал взрослую жизнь избалованным парнем, не зная отказа в своих желаниях, не имея никакой цели. Ему все давалось легко — учеба, женщины, друзья — вероятно, слишком легко. После окончания колледжа он долго болтался без дела, не зная, куда приткнуться. Заводил короткие связи с женщинами, от скуки посещал летную школу. Но в конце концов решил заняться чем-нибудь серьезным. И в двадцать восемь лет появился в комиссии набора солдат. Члены комиссии удивились его возрасту, но применение ему нашли довольно легко — у него была лицензия на право пилотирования нескольких типов вертолетов, и он свободно говорил на трех языках. Только в армии он по-настоящему понял, что значит жизнь. Пилотирование вертолета в боевой зоне было делом опасным и трудным, и это вызывало в нем чувство удовлетворения. Но, откровенно говоря, он не мог сказать, что военная служба как-то приблизила его к отцу.

Наконец первую группу солдат повели к самолету. Еще через час автобус вернулся за оставшимися. Поднимаясь на транспортный самолет, Росс не спешил радоваться: предстояло еще погрузить черные ящики, вещмешки и большие спортивные сумки солдат. На это ушел еще час.

На борт поднялась молоденькая девушка — лейтенант морской службы — и уселась через проход напротив Росса. Она одарила его ослепительной улыбкой, затем взяла модный глянцевый журнал со статьями о косметике. Росс попытался читать «Роллинг стоунз», но мысли его бродили вдалеке.

Примерно через час полета девушка прижалась лицом к иллюминатору, загородившись от света в салоне ладошками.

— Мы уже за пределами Афганистана.

Было слишком темно, чтобы видеть землю, но в круглое оконце четко виднелась Большая Медведица. Дед много рассказывал Россу о звездах. Когда ему было лет шесть или семь, дед взял его в плавание по проливу Лонг-Айленд-Саунд. На легко скользящей яхте были только он и дед. Росс только что получил значок бойскаута младшей группы, и дед решил это отпраздновать. У буфетной стойки они пообедали роллами из лобстера, горячим жареным картофелем, который им подали в бумажных кульках, и шипучкой. Затем весь вечер, до самой темноты плавали по проливу.

— Это там рай? — спросил деда Росс, показывая на сияющую полосу Млечного Пути. А дед обнял его за плечи, потом сжал ему руку и сказал:

— Рай здесь, сынок, в тебе.

На военно-воздушной базе Манас в Киргизстане, где холодный воздух был пропитан запахами трав, они приземлились для пересадки. Во время трехчасового ожидания багажа он безуспешно пытался дозвониться деду, матери или Айви, а потом пошел в столовую подкрепиться. Несмотря на полночный час, в зале было тесно и шумно. Со странным чувством Росс посматривал на плакаты, призванные поднять боевой дух солдат, объявления о благотворительных акциях, рекламы ознакомительных туров, приглашения посетить гольф-клуб, посетить салон спа-услуг — все это казалось ему таким же непривычным и забытым, как порция настоящего французского бренди. Хотя до армии, благодаря деду, он ни в чем себе не отказывал. Росс возвращался домой очерствевшим и ожесточенным тем, что видел и делал на войне. Но главное, он держал обещание, данное деду.

«Прошу тебя, дед, не умирай! Подлечись, как раненый солдат, и мы снова будем с тобой вместе радоваться жизни». На следующей пересадке в Баку ему захотелось сбежать с военного транспортного самолета и лететь дальше в качестве гражданского пассажира, но он подавил это желание и терпеливо ждал рейса в ирландский аэропорт Шэннон. Сейчас он никак не мог позволить себе сойти с тропы. Потому что дед, похоже, действительно выжил из ума, если отказался продолжать лечение и поехал к какому-то брату, о котором никогда не рассказывал.

За время службы Росс видел, как врачи вылечивают солдат, но то были раны от разрыва гранаты или от пули. А у деда — опухоль в мозгу. Росс все время вспоминал сцену, которую видел во время последней операции по эвакуации раненых. Мальчик, ласково поглаживающий раненного в руку старика и что-то напевающий ему на ухо в том жалком домишке, где они оказались запертыми, как в ловушке. Несмотря на то что война оставила этих мирных афганцев ни с чем, от них исходило какое-то безмятежное спокойствие. Он так и не узнал, что с ними стало; редко удавалось попасть в одно и то же место, к тому же это был его последний боевой вылет.

Однако ему очень хотелось бы знать, как они там.

Глава 3

— Что ж, — усмехнулся Джордж, пристегивая ремень безопасности. — Должен сказать, приключение было довольно интересным.

Стараясь овладеть собой, Клэр выехала на дорогу.

— Я тоже вполне обошлась бы и без него.

Она вела машину медленно и осторожно, как будто за ней продолжали следить.

А Джорджа, казалось, эта встреча с копом нисколько не смутила. Он вежливо подчеркнул, что находится в свободной стране и если кто-то из членов его семьи встревожен, это вовсе не значит, что он нарушил какие-то законы.

Офицер Толли подробно расспросил их, но, к огромному облегчению Клэр, его больше интересовала безопасность Джорджа. Спокойные, откровенные ответы старика помогли благополучному исходу этой встречи.

— Молодой человек, — заявил он, — хотя мне было бы очень приятно быть похищенным красивой женщиной, к сожалению, это не тот случай.

Клэр предъявила полицейскому выданную штатом лицензию и сертификат медицинской сестры, стараясь выглядеть спокойной и вежливой, обыкновенной женщиной. В этом она достаточно напрактиковалась.

Видимо, ее усилия не пропали даром, потому что в конце концов полицейский не нашел оснований для их задержания и даже пожелал им счастливого пути.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросила она своего пациента, завидев впереди автозаправку. — Может, остановимся здесь?

— Нет, благодарю вас. Мы же почти у цели, не так ли? Она указала на экран навигатора:

— Если верить ему, осталось всего 11,7 мили.

— В детстве, — сказал Джордж, — мы с родителями садились на вокзале Гранд- Сентрал на поезд и ехали до Авалона. Оттуда нас доставлял в лагерь «Киога» старенький дребезжащий автобус. — Он помолчал, затем вдруг сказал: — Извините меня.

— За что?

— За то, что начал рассказ с этих слов — в детстве. Боюсь, вам слишком часто придется это слышать.

— Вам вовсе не нужно извиняться. Все истории с чего-то начинаются.

— Это верно. Но моя история никому не интересна.

— Жизнь каждого человека по-своему интересна.

— Вы очень любезны. И я уверен, что ваша жизнь — не исключение. Буду рад услышать вашу историю.

Клэр молчала, внимательно следя за изгибами проселочной дороги, что вела их к Авалону, маленькому городку на берегу озера.

Какую Клэр показать этому доброму, обреченному старику? Блестящую студентку медицинского колледжа? Одинокую женщину, не имеющую ни своего угла, ни вещей, вынужденную часто менять место работы? Не разгадал ли он ее, не разглядел ли в ней неприкаянное существо, прячущееся за маской благополучия? Однажды одна ее пациентка все-таки заподозрила, что у нее «что-то не так».

Вот потому она и стала работать исключительно с безнадежно больными, целиком

погруженными в свои переживания. Причина звучит мрачновато, но что поделаешь!

— Поверьте, я далеко не интересный человек, — постаралась она быть как можно убедительней.

— Не могу с вами согласиться. Например, ваша работа. Я нахожу очень интересным, что молодая женщина выбрала себе такую работу. Как это произошло?

На это у нее был готовый ответ:

— Просто мне всегда нравилось помогать людям, заботиться о них.

— Но об умирающих, Клэр? Должно быть, с ними бывает очень тяжело, не так ли?

— Потому обычно я и выбираю себе пациентов из старых богатых зануд, — с самым невозмутимым видом ответила она.

— Ха! Что ж, я это заслужил. И все равно, мне очень интересно. Вы женщина чрезвычайно красивая и молодая, а это наводит на мысли…

Клэр не хотела, чтобы он о ней думал. Она была очень замкнутой — не потому, что ей так нравилось, а потому, что ей надо было заботиться о своей безопасности. Вся ее нынешняя жизнь состояла из постоянной лжи и тайны, которую она никому не могла открыть. Те факты ее биографии, которыми она позволяла себе делиться, были незначительными и довольно обычными, вроде тех, о которых упоминают во время разговоров на коктейлях — хотя ее никогда не приглашали на коктейли. Ее истинная личность оставалась скрытой, и, наверное, это к лучшему. Кому интересно знать о бесконечных ночах, когда ее охватывали такое острое одиночество и пустота, будто ее выскребли изнутри? Кому интересно знать, как она тоскует по ласковому прикосновению чьей-то руки? Кто сможет понять, до чего же порой ей хочется сбросить и навсегда расстаться со своей маской?

В ранней юности она бесследно исчезла, что уберегло ее от смерти. Шло время, но опасность, что ее найдут, по-прежнему оставалась, вынуждая ее продолжать скрываться под чужим именем. И только много позднее она поняла, как тяжело отказаться от всего, что было твоим, тем более от самой себя.

— Давайте лучше поговорим о вас, — предложила она.

— Я никогда не мог устоять перед загадочной женщиной. И я открою вашу загадку, даже если это будет стоить мне жизни! — с шутливым пафосом заявил Джордж.

Клэр находила, что хорошее настроение полезно ее клиенту, даже в его обстоятельствах.

— Вы можете лучше использовать оставшееся вам время, Джордж, не стоит копаться в моем прошлом. Я бы предпочла послушать о вас. Так или иначе, это лето посвящено вам.

— И вам не кажется это тоскливым? Возиться со стариком и ждать, когда же он умрет?

— Если говорить серьезно, то будет гораздо лучше, если вы посвятите это лето своей жизни, а не смерти.

— Моя семья считает, что вы мне не подходите.

— Я поняла это, когда узнала, что они позвонили в полицию. Может быть, они правы.

Посмотрим.

— До сих пор у нас с вами все идет прекрасно. — Он помолчал. — Не правда ли?

— Вы же меня только наняли. Мы провели вместе всего три дня.

— Да, но какие три дня! В том числе это долгая поездка. По тому, как человек ведет себя в машине, о нем многое можно сказать. А мы с вами явно ладим. — Снова пауза. — Вы молчите… Значит, не согласны со мной?

Клэр старалась, когда возможно, говорить правду. В ее жизни и так было слишком

много лжи.

— Ну, — смущенно сказала она, — когда мы проезжали Покипси, вы пели.

— Во время поездки все поют. Это типично по-американски.

— Ладно, не обращайте внимания.

— Неужели я так плохо пел?

— Ужасно, Джордж!

— Черт! — Он перелистал несколько страниц в блокноте.

— Но это же далеко не всем дано!

— Да нет, я вовсе не сержусь за то, что вам не понравилось мое пение. Но вы заставили меня отказаться от одного из пунктов моего плана. Ага, вот он! Я хотел исполнить для моей семьи одну песню.

— Спойте обязательно!

— Зачем? Чтобы, услышав мое пение, они перестали сокрушаться о моей близкой смерти?

— Мне кажется, вам нужна небольшая поддержка в виде аккомпанемента и чтобы кто- нибудь пел вместе с вами. Тогда у вас отлично получится.

— А вы согласитесь?

— Нет, я вообще не пою. Но я найду человека, который вам поможет.

— Я как раз хотел попросить вас об этом.

Это очень просто, подумала она, достаточно найти кафе с караоке. И уговорить приехать сюда всю его семью… М-да, а вот это, наверное, будет уже не так легко.

— Судя по нашей встрече с дружелюбным офицером полиции, ваши родственники решительно мною недовольны, — заметила она.

Самой ей это было безразлично, она думала только о своем пациенте. Однако всегда лучше, если родственники одобрительно относится к нанятой медсестре, в противном случае они могут все осложнить. Все-таки хорошо, что у нее нет никаких родственных связей — в ее ситуации это было совершенно лишним.

Она часто пыталась себе представить, каково это иметь семью, — так тяжелобольной диабетик размышляет о пирожном. Надеяться на это она не могла, но ведь мечтать не запрещено! Иногда она тайком посещала семейные сборища — празднование окончания школы или колледжа, свадьбы на открытом воздухе, порой даже похороны — просто посмотреть, что значит — иметь родственников. Ее притягивали некрологи в газетах, особенно длинный перечень родных покойника. Этот интерес самой ей казался жалким, но ведь вреда она никому не причиняла.

— Просто они поспешили с выводами, ведь они вас еще не видели, — возразил Джордж.

— Просто вы слишком быстро все это устроили.

— А иначе они помешали бы мне. Сказали бы, что мы с вами не подходим друг другу, что мы с вами слишком разные.

— Чепуха! Вы — голубая кровь, а я — синий воротничок. Так что дело только в оттенке одного и того же цвета.