Юрий Милославский (р. 1970) — клубный промоутер

 

В 1993 году я уехал жить в Америку. Рано или поздно это должно было произойти. Несколько раз я ездил туда купить модных вещей. А потом решил, что стоит остаться подольше. Может быть, на всю жизнь.

Одновременно со мной уехало сразу несколько знакомых. Например, в Штатах я очень тесно общался с Катей Бокучавой, которая через десять лет стала первым в стране светским хроникером, а тогда была просто веселой тусовщицей. Меня по-прежнему окружали все те же люди, с которыми за десять лет до того я сидел за столиком в Ленинградском Дворце молодежи. Теперь мы проводили время не на Петроградской стороне, а в Гринвич-виллидже, но, по большому счету, в нашей жизни ничего не изменилось. Правда, некоторым из нас теперь приходилось работать, но к пяти часам вечера работа заканчивалась. Мы встречались в кафе и отправлялись клубить. И домой все равно возвращались только под утро.

В Нью-Йорке такие цены на метро, что если вас четверо, то поймать такси выходит даже дешевле. Как-то я со знакомыми ехал в клуб. Болтали мы, разумеется, по-русски. Услышав это, таксист тут же полез с разговорами:

— Вы русские? Я тоже! Знаете, ребята, мне хотелось бы с вами серьезно поговорить.

Он заехал в узенький переулочек, выключил счетчик и заявил, что является главным наркодилером в русской общине города.

— Я возглавляю сеть по продаже наркотиков, и мне нужны новые сбытчики.

Вообще-то он не был похож на дилера. Он был похож на полного мудака. Но русские таксисты в Нью-Йорке — это совсем особая тема. Предыдущий водитель, желавший серьезно с нами поговорить, представился как цементно-асбестовый король и уверял, что в такси работает для конспирации.

Я решил уточнить, о каких именно наркотиках идет речь?

— Наша сеть может предложить вашему вниманию роскошный выбор марихуаны.

Таксист открыл багажник и вытащил оттуда здоровенный мешок травы. Он сказал, что для начала снабдит нас бесплатными образцами продукции.

— Распространяйте их среди приятелей. Старайтесь подсадить их на нашу траву. Внимательно следите за тем, какой именно сорт пользуется наибольшим спросом. Дальше мы с вами будем распространять именно его.

— Отлично! — сказали мы хором.

Все, что он нам дал, мы с удовольствием скурили сами. Образцов хватило приблизительно на неделю. После этого мы созвонились с таксистом и сказали, что внедрение наркотиков в среду русской молодежи уже пошло. Нам срочно нужны новые образцы. Травой этот идиот бесплатно снабжал нас два месяца подряд.

 

Сева Гаккель (р. 1958) — бывший виолончелист группы «Аквариум»

 

Как и в любом бойком месте, в клубе TaMtAm была проблема наркотиков. Люди курили траву, угощали друг друга, и, вероятно, кто-то приторговывал.

Я ничего не имею против травы. Среди моих друзей многие курят, а в юности через это проходил и я сам. Но теперь после каждого концерта, убирая туалет, мы находили несколько шприцов, и иногда посетители уезжали из клуба на «скорой помощи».

Людей, которые торгуют, я не знал. Хотя, конечно, видел, что в районе туалета идет какая-то возня. Иногда заходили подозрительные типы, кого-то искали, с кем-то разбирались… Влезать во все это я не собирался. Мне вообще казалось, что можно жить в стороне от подобных вещей — а потом в сопровождении пятидесяти омоновцев к нам нагрянул Комитет по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.

Они ворвались, всех положили на пол и начали обыск. У кого-то что-то находили. Кого-то били, кого-то куда-то тащили. На меня почему-то не обращали внимания. Вероятно, им были даны указания на этот счет. Я безнаказанно ходил по залу и орал. Офицеры просили отойти в сторону и не мешать. Я чувствовал полную беспомощность. Они арестовали и увезли сто двадцать человек. Концерт, естественно, прекратился. Половину отпустили сразу, остальные просидели до утра, нескольким ребятам предъявили обвинение.

Это была проблема не места, а времени. В середине 1990-х можно было арестовать сто любых человек в метро, и результат был бы тот же. Но опротестовать подобные акции было невозможно. Через неделю все повторилось. На сей раз они приехали со съемочной группой. Репортаж потом показали в передаче «Криминальное досье». Это сделало нам еще большую отрицательную рекламу.

Через какое-то время налет ОМОНа стал просто нормой. Становилось совсем не смешно. А еще через месяц, во время очередного рейда, нас арестовали за нелегальную продажу пива. Лена взяла всю ответственность на себя, и ее судили. Мы заплатили крупный штраф и оказались в финансовой яме. Правда, через некоторое время, на свой страх и риск, мы всё-таки возобновили торговлю. Но такой прибыли, как раньше, у нас больше не было. Начался период выживания.

Я стал уставать. Некоторые ребята тоже. Мы больше не могли гарантировать стабильную заработную плату. Те, кто прибился исключительно ради работы, откололись. Наше предприятие становилось убыточным. Было видно, что долго мы не продержимся.

Хозяину нашего помещения Саше Кострикину не продлевали аренду. Денег, чтобы покрывать расходы, нам не хватало. Несколько раз в клубе отключали электричество. Мы полезли в долги, которые в итоге остались моими персональными. Но я не роптал. Я был готов к тому, что потеряю деньги. Я знал, ради чего я все это затеял, и меня удовлетворил бы любой результат.

 

* * *

 

Осенью 1994 года Сережа Курёхин предложил мне поехать на фестиваль Berlin Independence Days. Вместе с Сашей Ляпиным и Мишей Костюшкиным мы должны были составить Heavy Metal Klezmer Orchestra. Я имел слабое представление о том, что такое клецмер[4], но нам предстояла длинная дорога, и Курёхин обещал, что мы успеем отрепетировать всю программу.

Отрепетировать ничего не удалось. Миша Костюшкин, который не пил несколько лет, неожиданно размочил, и наше путешествие превратилось в ад.

Начал он с того, что сорвал стоп-кран. Приходил бригадир, и его пытались ссадить с поезда. Нам с трудом удалось все уладить. Он скандалил на каждой границе. Один немецкий таможенник обиделся и заставил заплатить пошлину за провоз товарной партии CD (у Курёхина с собой была коробка с его альбомом «Воробьиная оратория»). По приезде в Берлин Миша просто убежал и заблудился. Мы несколько дней не могли его поймать.

В конференции участвовало много музыкантов и людей, связанных с музыкальным бизнесом. Среди них был даже Малькольм Макларен[5]. Через несколько дней Костюшкин всё-таки материализовался, и его на короткое время удалось привести в чувство. Он даже принял участие в единственной репетиции. Но перед концертом опять убежал и больше не появлялся.

Концепция выступления была такова, что мы с Ляпиным должны были олицетворять хэви-металл, а Костюшкину предстояло давать этот самый клецмер. Но в связи с отсутствием главного ингредиента все рушилось. По счастью, нас согласился выручить американский трубач Фрэнк Лондон. Концерт всё равно получился вялый и бессмысленный.

Курёхин впал в депрессию. Костюшкин появился за день до отъезда и сообщил, что потерял обратный билет. Уговорить его ехать на поезде было невозможно. Курёхину пришлось занять денег и за какую-то немыслимую сумму купить ему билет на самолет. После чего он совсем расстроился, тоже отказался ехать на поезде и купил себе билет на следующий рейс. Он сказал, что отныне никогда ни с кем никуда не поедет и играть будет один. Короче, поездка удалась.

 

* * *

 

Когда я вернулся домой, уже была зима. Пока меня не было, в клубе шли постоянные обыски. Во время каждого концерта приезжал небольшой патруль, человек шесть. Они проходили по всему клубу, заглядывали в зал и в туалет. Иногда кого-нибудь прихватывали с собой. Все привыкли и особенно не реагировали.

Как-то прямо в клубе вместе с женой был арестован басист группы «Аквариум» Титович. А может, не арестован, а просто обыскан: в тот день меня не было, и подробностей я не помню. Титович оказался настолько ранимым, что, уехав сразу после этого на запись нового альбома в Лондон, заявил, что дальше так невозможно, и попросил там политического убежища.

В другой раз должна была выступать исполнительница горлового пения Саинхо. Народу была тьма-тьмущая. Пришло много тувинских студентов, а также целая толпа странных тётечек. Я решил, будто это поклонницы Саинхо. Когда играла первая группа, в зале началась драка. Зачинщиками были скинхеды. Я вышел на сцену и сказал, что, пока эти люди не покинут клуб, концерт продолжаться не будет. Образовалась пауза. Через несколько минут ворвалось пятьдесят омоновцев, которые половину людей в зале сразу положили на пол, а остальных поставили к стенке. Странные тетечки оказались оперативными работниками. Они в бешенстве носились по клубу, матерились, всех обыскивали, но ничего не нашли и уехали.

На следующий день нашего друга, милиционера Васю, вызвали на ковер в РУВД и стали пытать: откуда он узнал о готовящемся рейде, который они планировали целый месяц? По их версии это выглядело так, что за пятнадцать минут до начала операции я вышел на сцену и сказал: «Господа, скидывайте траву, сейчас приедут менты!»

Было видно, что мы так долго не протянем. Многих, кого арестовывали, расспрашивали про меня. Менты подозревали, что я контролирую чуть ли не всю торговлю наркотиками на Васильевском острове. Я впал в легкую паранойю: я боялся, что меня арестуют и подсунут в карман какую-нибудь дрянь.

Я решил защищаться. Я позвонил Артёму Троицкому. Он давно звал меня поучаствовать в его телешоу «Кафе Обломов». Я приехал в Москву, мы поговорили и в конце передачи коснулись этой темы. Не знаю, что именно сработало, но волна пошла на спад. Я немного успокоился.