День девятнадцатый. Тувумба

 

Под сводами зала в Центре Хени — Унстада в ожидании толпились гости. Арве Стёп стоял в дверях и встречал прибывших. Щеки у него болели от беспрестанных улыбок, а после стольких рукопожатий давал о себе знать травмированный локоть. Молодая женщина из агентства, которое устраивало этот вечер, скользила невдалеке от него и, улыбаясь, указывала гостям их места за столами. Нейтрально-черный костюм и наушники с почти незаметным микрофоном делали ее похожей на агентшу из боевика «Миссия невыполнима».

— Нам пора, — сказала она и поправила на Арве смокинг дружеским, почти нежным движением руки с обручальным кольцом на пальце.

Ее бедра заколыхались перед его взглядом — они шли в зал.

Ее бедра заколыхались перед его взглядом — они шли в зал. Интересно, есть ли у этих бедер дети? Черные брюки отлично сидели на прекрасно тренированной заднице, и Арве Стёп представил себе эту задницу уже без брюк, на кровати в квартире на Акер-Брюгге. Откажется, пожалуй, слишком профессиональна… Он встретился с ней глазами в большом зеркале у двери, понял, что она заметила его взгляд, и растянул губы в широкой виноватой улыбке. Она немедленно улыбнулась в ответ и залилась легким и совершенно непрофессиональным румянцем. «Миссия невыполнима», говорите? А вот и нет. Но не сегодня вечером.

При его появлении все встали. Рядом в качестве его дамы посадили его же заместительницу — выбор скучный, но необходимый. Она была замужем, имела детей и опустошенное лицо женщины, которая проводит на работе от двенадцати до четырнадцати часов ежедневно. Бедные детки. И бедный мужик, на кого пал ее выбор в тот день, когда она внезапно решила, что жизнь состоит не из одного только «Либерала». За столом подняли бокалы в его честь, а между тем взгляд Стёпа скользил по залу. Сверкали накрашенные улыбающиеся глаза и яркие платья. Без рукавов, без воротников, без бретелек, без стыда.

Раздался гром. Мощные звуки «Так говорил Заратустра» Штрауса вырвались из динамиков. На совещании у устроителей Арве Стёп сказал, что подобное начало вечера кажется ему помпезным, абсолютно неоригинальным и заставляет задуматься о возникновении человечества. Ему ответили, что так и было задумано.

На сцене, в дыму и свете софитов, появился известный телеведущий, который потребовал — получил — за конферанс шестизначную сумму.

— Господа! — прокричал он в микрофон, который своими размерами и формой напомнил Арве Стёпу эрегированный пенис. — Добро пожаловать на вечер! Я обещаю, он станет для вас незабываемым!

Арве Стёп задумался, что будет, когда это все, наконец, завершится.

 

Харри разглядывал фотографии, стоявшие на полках, — общество мертвых полицейских. Он пробовал думать, но мысли разбегались, безостановочно вертелись в голове и в общую картину так и не складывались. Он постоянно чувствовал, что кто-то следит за ним, находится совсем рядом, знает, что и когда он собирается предпринять. Так, но не совсем. Казалось, что все вроде просто. И в то же время — непостижимо сложно.

Кнут Мюллер-Нильсен сказал, что Катрина была одним из самых многообещающих следователей убойного отдела в Управлении полиции Бергена, восходящей звездой. С ней никогда не было проблем. То есть был, разумеется, инцидент, после которого она и перевелась в полицию нравов. Человек, проходивший свидетелем по одному делу — старому «глухарю», позвонил и нажаловался, будто бы Катрина не верит, что он уже все выложил полиции. Вот тогда и открылось, что она самостоятельно, не информируя начальство, вела расследование этого дела. Поскольку она этим занималась в свободное от работы время, ничего предосудительного тут не было, но штука в том, что именно в это дело Катрине совсем не стоило бы лезть, и об этом ей прямо в лицо и заявили. В ответ она указала на большое количество ошибок, допущенных предыдущим следователем, однако ей так и не вняли, и она, разозлившись, ушла в другой отдел.

— Это дело стало для нее настоящим наваждением, — сказал Мюллер-Нильсен. — А расследование, если мне память не изменяет, пришлось как раз на то время, когда Катрину бросил муж.

Харри поднялся и пошел по коридору к кабинету Катрины. Дверь, как и положено по инструкции, заперта. Харри прошел дальше, в комнату с ксероксом. Там на нижней полке, сбоку от пачек писчей бумаги, всегда, сколько Харри помнил, лежал резак. Никто им не пользовался. Он вытащил резак — тяжеленную металлическую пластину с острым краем — и теперь нес его, обхватив обеими руками, к кабинету Катрины Братт.

Оказавшись у двери, он поднял резак вверх и отпустил руки.

Резак ударился о ручку, отчего собачка замка попала аккурат в паз.

Харри успел отскочить, и резак с грохотом упал на пол, не задев его ног. Он толкнул дверь, она открылась, и, подняв резак, Харри вошел внутрь.

Кабинет Катрины Братт был точь-в-точь такой же, как тот, который Харри когда-то делил с инспектором Джеком Халворсеном. Пустой, с голыми стенами, ни фотографий, ни картинок, ни других личных вещей. У письменного стола был единственный замок, который запирал все ящики. Несколько движений резака — и замок, треснув, поддался. Харри сдвинул пачку бумаг в сторону и принялся рыться среди папок, дыроколов и другой канцелярии, пока не нашел ножны. Он вытащил нож с зубчатым лезвием. Да, это вам не какой-нибудь перочинный ножик! Харри провел лезвием по стопке сложенных рядом документов, нож без усилий глубоко вошел в бумагу.

В нижнем ящике лежали две нераспечатанные пачки патронов к табельному револьверу. Из личных вещей Харри обнаружил только два кольца. Одно было усыпано камнями, которые ярко сверкали под настольной лампой. Его Харри уже где-то видел. Он прикрыл глаза и попытался припомнить где. Большое блестящее кольцо. В нем всего слишком много — такой миниатюрный Лас-Вегас, думал он, Катрина такое никогда бы не надела. И в это самое мгновение он вспомнил и почувствовал, как забилось сердце — тяжело, но четко. Он видел это кольцо в спальне Беккеров.

 

Ужин в зале центра закончился, столы убрали. Арве Стёп стоял, прислонившись к дальней стене, и смотрел на сцену, возле которой сгрудились гости, с воодушевлением разглядывая певца. У него были по поводу присутствия на торжестве музыкантов сомнения, но устроители сказали, что инвестирование в развлекательную часть покупает лояльность подчиненных, гордость за компанию и трепетное отношение к своему месту. А покупая часть международного успеха музыкантов, он акцентирует успех собственной газеты, и это способствует укреплению бренда «Либерала» как продукта, с которым рекламодатели захотели бы идентифицировать себя самих.

Певец поднес палец к уху и взял самую высокую ноту мирового хита восьмидесятых.

— Никто не фальшивит так прекрасно, как Мортен Харкет, — сказал кто-то рядом с ним.

Он повернулся. И тут же понял, что эту женщину уже где-то видел: красивых женщин он не забывал никогда. Правда, все чаще и чаще забывал, где и при каких обстоятельствах они встретились. Стройная, в простой черной юбке с разрезом. И он сразу вспомнил Бирту. У Бирты была такая же.

— Ужасно! — улыбнулся он.

— Эту ноту трудно взять, — заметила она, не сводя глаз с певца.

— Ужасно то, что я не помню вашего имени. Помню только, что мы встречались раньше.

— Не встречались, — ответила она. — Вы просто на меня глазели.

Женщина откинула от лица темные волосы. Она была красива классической, немного напряженной красотой. Как британская супермодель Кейт Мосс. Бирта напоминала скорее Памелу Андерсон.

— Ну, за это можно не извиняться. — Он приободрился и почувствовал, как кровь несет шампанское к тем участкам головного мозга, которые делали его легким, свободным, а не просто пьяным. — Кто вы?

— Меня зовут Катрина Братт, — ответила она.

— Прекрасно. Вы наш рекламодатель, Катрина? Банковское дело? Недвижимость? Фотограф-фрилансер?

На каждый вопрос Катрина с усмешкой отрицательно качала головой.

— Я любительница вечеринок, — ответила она наконец. — Одна из ваших сотрудниц, журналистка, приходится мне подругой. Она сказала, кто у вас тут будет играть вечером, так что я успела лишь натянуть юбку и проникла сюда. Хотите выкинуть меня на улицу?

Она поднесла бокал с шампанским к губам.

Не таким полным, как он любил, но ярким и влажным. Женщина продолжала разглядывать происходящее на сцене, так что он мог спокойно изучать ее профиль. Весь целиком. Прямую спину, совершенную по форме грудь. Никакого силикона, наверное, просто хороший бюстгальтер. Но могла ли эта грудь выкормить ребенка?

— Я подумаю, — сказал он. — Вы можете привести аргументы в свою пользу?

— Как насчет неприкрытой угрозы?

— Попробуйте.

— Я видела, что у входа собрались папарацци в ожидании вечернего улова знаменитостей. Что, если я расскажу им про мою подругу? Ей дали понять, что ее перспективы в «Либерале» самые печальные, потому что она отвергла ваше предложение о близости.

Арве Стёп громко и радостно рассмеялся. Он видел, что на них уже начали посматривать гости. Наклонившись к Катрине, он почувствовал, что ее духи по запаху почти не отличаются от его одеколона.

— Во-первых, я вовсе не против таких сплетен, по крайней мере в заметках моих коллег из желтой прессы. Во-вторых, ваша подруга, видимо, плохой журналист. И в-третьих, она лжет. Я трахнул ее, и не один раз. И это вы тоже можете спокойно поведать папарацци. Вы замужем?

— Да, — ответила Катрина и выставила ногу в разрез юбки, так что он рассмотрел узор на резинке ее чулок.

Арве Стёп почувствовал, что во рту пересохло, и пригубил шампанское. Взглянул на цветные пятна платьев, ритмично двигающихся возле сцены. Выдохнул через нос. Он ощущал запах всех присутствующих здесь женщин.

— У вас есть дети?

— А вы хотели бы, чтобы у меня были дети?

— Да.

— Почему?

— Потому что матери, давая миру новую жизнь, подчиняют себе природу, и это дает им более глубокое понимание жизни, чем у других женщин. И мужчин.

— Глупости.

— Нет. Они прекращают отчаянно искать потенциального отца. Они хотят только играть.

— Ну что ж, — обернулась к нему Катрина, — тогда у меня есть дети. Во что вы хотите поиграть?

— А во что хотите.

— Отлично.

Певец закрыл глаза, вцепился в микрофон обеими руками и выдал протяжное крещендо.

— Праздник скучный, и я поехал домой. — Стёп поставил пустой бокал на проплывавший мимо поднос. — Я живу на Акер-Брюгге. Тот же подъезд, где редакция «Либерала». Последний этаж, верхний звонок.

— Я знаю, где это, — усмехнулась она. — Насколько вы хотите меня опередить?

— Дайте мне двадцать минут. И пообещайте, что вы ни с кем больше не будете разговаривать. Особенно с вашей подругой. Договорились, Катрина Братт? — Он смотрел на нее, надеясь, что не перепутал имя.

— Обещаю, — ответила она, и Арве Стёп заметил, что ее глаза светятся каким-то особенным огнем, напоминающим отсвет лесного пожара на небе. — Я заинтересована в нашей встрече так же, как и вы. — Она подняла бокал.

Стёп взглянул на нее в последний раз и пошел к выходу. За его спиной дрожал фальцет певца, все дальше и тише.

 

Грохнула дверь подъезда, и по улице Сейльдукс-гата прокатился громкий пьяный рев. Четверо подростков шли с вечеринки в Грюнерлёкку — район баров. Они прошли мимо автомобиля, который стоял у тротуара, и не заметили человека, который сидел внутри. Потом завернули за угол, и на улице снова стало тихо. Харри наклонился к лобовому стеклу и посмотрел на окна квартиры Катрины Братт.

Он мог бы позвонить Хагену, мог вызвать Скарре и патрульную машину, но вдруг это ошибка, сначала надо проверить.

Он вышел из автомобиля, подошел к двери и позвонил в неподписанный звонок, ведущий в квартиру на третьем этаже. Подождал. Позвонил снова. Потом вернулся к машине, достал из багажника ломик, возвратился к двери и позвонил на первый этаж. Ответил сонный мужской голос, на заднем плане звучал опус ТВ-бемоль. Секунд через пятнадцать мужчина спустился и открыл дверь. Харри показал ему удостоверение.

— Я не слышал никаких звуков взлома, — сказал мужчина. — Кто вас вызвал?

— Спасибо, обратно я уйду без вашей помощи, — не отвечая на вопрос, отозвался Харри.

На третьем этаже также не было таблички с именем жильца. Харри постучал, приложил ухо к двери и прислушался. Потом вставил острие ломика между дверью и косяком около замка. Поскольку дома в Грюнерлёкке в свое время строились для простых рабочих с фабрик вдоль Акера, то использовались тут самые дешевые материалы, и Харри взломал дверь без особого труда.

Он постоял секунду-другую в темной прихожей, прислушиваясь. Потом включил свет и посмотрел на подставку для обуви. Шесть пар. Все — маленького размера, мужских нет. Поднял одну пару, которая как раз сегодня была на Катрине, — подошвы были еще влажные.

Прошел в гостиную, включил фонарик, чтобы в случае чего она не смогла с улицы увидеть, что у нее гости.

Луч скользнул по растрескавшемуся сосновому полу, простому белому дивану, книжным полкам и эксклюзивному усилителю марки «Линн». В стене был альков, там стояла небольшая, аккуратно застланная кровать, кухонька занимала угол, где приткнулись еще холодильник и плита. Жилище было строгое, спартанское и чистое. Как у самого Харри. Луч света нащупал лицо, которое пристально уставилось на него. Потом еще одно. И еще. Черные деревянные маски с резьбой и красочным узором.

Он посмотрел на часы. Одиннадцать. Луч света пополз дальше. Вся стена над единственным столом была увешана газетными вырезками. Они покрывали ее от пола до потолка. Он подошел ближе. Скользнул взглядом вдоль скрепок и почувствовал, как сердце понеслось вскачь.

Вырезки были о расследовании убийств.

Много убийств, десять или двенадцать, некоторые произошли так давно, что газетная бумага успела пожелтеть. Но Харри отлично помнил все эти дела, потому что у них было кое-что общее: расследования вел он сам.

На столе возле компьютера лежала стопка папок. Рапорты следственной группы. Он открыл одну. Не его расследование, это материалы по убийству Лайлы Осен на горе Ульрикен в Бергене. В другой папке говорилось о деле Онни Хетланн, которая пропала в Фьелльсиден. В третьей были жалобы на Герта Рафто. Харри пролистал всю папку. Увидел те же фотографии, которые показывал ему Мюллер-Нильсен в своем кабинете. Теперь он смотрел на них и понимал все до конца.

Рядом с принтером он увидел листы бумаги. На верхнем было что-то нарисовано. Быстрый любительский карандаш, но, впрочем, разобрать было можно. Снеговик. Лицо удлиненное, как будто подтаявший снег стекал вниз, мертвые кружки глаз, тонкая длинная морковка смотрела вниз. Харри перелистал бумагу. На каждом листе по рисунку. Везде снеговики, большей частью только головы. Маски, подумал Харри. Маски смерти. У одной маски был птичий клюв, маленькие человеческие ручки по сторонам, а внизу — птичьи лапки. У другой — поросячий пятачок и цилиндр.

Харри начал обыскивать комнату, сказав себе то же самое, что Катрине тогда, на Финнёй: отбрось все мысли, голова должна быть пустой. Смотри, а не ищи. Прошелся по всем шкафам и ящикам, порылся в кухонной утвари, моющих средствах, одежде, экзотических шампунях и импортных кремах в ванной, где стоял запах ее духов. Пол в душевой был еще мокрый, а на раковине лежал тюбик туши для ресниц. Харри вышел. Он не знал, что ищет, но понял, что этого тут нет. Выпрямился и посмотрел вокруг.

Нет. Оно тут. Просто он еще не нашел.

Сдвинул книги с полки, открыл шкафчик на кухне, проверил, нет ли пустот под досками пола или в стенах, перевернул матрац. Посмотрел везде. Больше искать негде.

Посмотрел везде. Больше искать негде. Безрезультатно. Утешает только главное правило обыска: не найти — значит так же много, как и найти. И теперь он понимал, что искал все это время. Харри начал убирать за собой.

Положив рисунки на место, он вспомнил, что не проверил принтер. Верхний лист был пожелтевшим, толще обычной писчей бумаги и как-то по-особенному пах — как будто его посыпали специями и подпалили. Харри поднял его повыше и подсветил фонариком, чтобы разглядеть водяные знаки. Нашел — внизу, в правом углу, чуть заметные между тонкими бумажными волокнами. Вены на шее у Харри вздулись, как будто вся кровь хлынула в них, потому что мозгу срочно требовалось больше кислорода.

Харри включил компьютер. Посмотрел на часы, подождал, пока загрузится, нашел функцию поиска и вбил простое слово. Потом кликнул мышкой «искать». Появился веселый мультяшный пес, который подпрыгивал вверх-вниз и застыл, когда поиск был закончен. Харри прочитал: «Искомое слово найдено в 0 документах». Проверил, правильно ли он ввел слово. Тувумба. Харри закрыл глаза. Услышал, как машина урчит, словно довольная кошка. Потом урчание прекратилось. Харри открыл глаза: «Искомое слово найдено в 1 документах».

Он навел курсор на иконку вордовского документа. В желтом прямоугольнике появилось пояснение: «Последний раз изменен 9 сентября». Он почувствовал дрожь в руках и дважды кликнул мышкой. Белый фон документа осветил комнату. Текста было совсем мало. Сомнений не осталось. Это было письмо Снеговика.

 

Глава 25