Короткий разговор талантливой музыкантки и обывателя 4 страница
На моих глазах, и это был один-единственный раз – передо мной шёл грубый мужик в камуфляжной робе с рысью на цепочке. Дикая лесная кошка, однако, вела себя смирно, пугаясь каждого резкого шума, какой бывает на городской улице днём. Мужчина всем своим видом показывал окружающим, что поймал рысь в той роще, на окраине города. Причём, поймал голыми руками, по-видимому, накинув на шею поводок, как лассо. А потом привёл её на оживлённую улицу, дабы похвастаться перед всеми нами своими охотничьими успехами.
На моих глазах, и это был один-единственный раз – я стал свидетелем как широконосый африканский павиан едва-едва, но всё же держал на поводке уссурийского тигра. Это выглядело смешно и нелепо, но я стал очевидцем подобного зрелища. Эта двухступенчатая деградация дамы с собачкой в павиана с тигром потрясла меня самого. Человек способен пройти этот короткий путь и вернуться к истокам своего бытия, стоит только посмотреть на тех обезьян, что нас окружают и вертят руль в своих железных коробках на четырёх колёсах. Павиану стало всё труднее сдерживать тигра: тот либо рвался в сторону маленьких уличных собачек, что сидели в аккуратно стриженых кустах, росших вдоль тротуара, либо время от времени рычал на павиана так, что последнему становилось очень страшно за свою судьбу и за своё будущее. Тигр рванул с места и павиан, держась за цепочку, устремился за ним следом с какими-то непонятными возгласами, типа, а-а-у-у-о-о, ы-ы-гуы-га-е-ыи-оы…
Я смотрел им вслед, улыбался и в голове моей пел свою самую задорную песню певец-чудак Элвис: «Viva, Las Vegas! Viva, Las Vegas! »
J J J
Для бесконечного изощрённо-развращённого созерцания, как считает Темников, не требуется знания точных наук. Разве нужна математика для того, чтобы просто и открыто наблюдать за окружающим миром, за окружающей средой?
В понимании Темникова число восемнадцать всегда было где-то рядом с числом восемьдесят один. Не в прямом, конечно, а в шутливо-переносном смысле. Ему были безразличны разного рода тождества и уравнения, поскольку, они казались ничтожно малы по сравнению с межчеловеческими отношениями и расстановкой точек над «i» во внешнем мире.
Темников временами даже считал, что число восемнадцать, в некотором смысле, тождественно числу восемьдесят один. Но это, безусловно, происходило не в прямом, в переносном смысле, поскольку Темникову всегда была безразлична математика в научном её понимании.
Для Темникова было откровением, когда его учительница алгебры и геометрии настаивала на том, чтобы оставить по её предметам по успеваемости Темникова на осень, хотя (и это было весьма примечательно) по этим предметам он имел твёрдую тройку. Она не могла взять в толк, почему по истории и литературе он имел «хорошо» и даже «отлично», а по её предметам и по физике похвастаться успеваемостью он не мог. Но пыл его учительницы остудили. Он вроде как подтянулся к общей группе, и, даже в одиннадцатом классе у них поменялась учительница точных наук, которая оценивала, скорее, не по качеству знаний, а по рвению ответов у доски, чем и воспользовался Темников. За что и получил твёрдую «пятёрку» в аттестат, отлично ответив на контрольные ответы задачи экзамена. Так прямое созерцание и внимательные наблюдения помогли ему окончить школу без троек.
А далее был вуз, в котором, правда, не обошлось и без этих самых троек, но если бы не созерцание, там бы их было намного больше. Не только по физике…
J J J
Вязьмикин пришёл вечером трудного дня к Лерм@нтову, открыл свой тяжёлый увесистый книгоблокнот на столе и прочитал несколько стихотворений из своего собственного репертуара, временами копируя не то Пастернака, не то Мандельштама.
Лерм@нтов внимательно выслушал его псевдопоэзию и сказал насмешливо: «Ха-ха-ха!»
- Что это значит? – недоумевающе посмотрел псевдопоэт на Лерм@нтова.
- Это хал-ту-ра!
J J J
О внутреннем мире
Четвёртый фантазёр сменил пятого, третий сменил четвёртого, второй – третьего, а первый, напоследок, сменил второго, и мы полетели…
Что может дать тебе одному ощущение твоего одинокого высокого полёта? Ты вышел из своей уютной квартиры на Рабочей улице и направился на поиски неограниченной свободы и умиротворения? В твоей голове всё ещё сидела мысль о суетности современного города, хотя временами, во время полёта, ты совершенно забывал о ней? Когда тебя какая-то неведомая сила пыталась заставить думать о житейских делах и вопросах, её опережала странная, но приятная внутренняя обстановка ракеты. И в этой ракете ты нажимал кнопки на пульте её управления, и очень разочаровывался, если команда, которую ты выдавал, не выполнялась. Но не успокаивался на этом, а нажимал эту кнопку ещё и ещё раз, до тех пор, пока…
Ты вышел за первую черту, когда поднялся в небо и закрепился там на несколько долгих и прекрасных минут. Что дало тебе ощущение высокого полёта? Твои мысли, если они даже и были, имели беспорядочный и бессвязный характер. Твоя голова отошла в сторону от всего, что окружало тебя прежде. Ощущение твоего полёта было сравнимо с последней фазой медитации, когда самого себя ты не ощущаешь, а бренное тело твоё находится отдельно от твоей головы. Только тогда ты и осознаёшь свою абсолютную незначительность для этого огромного мира, а твой внутренний стержень, название которому alter ego, подобен обесточенному электрическому шнуру.
За второй чертой тебя, как всегда, не ждало ничего необычного: всё те же реки, горы, леса и поля с высоты птичьего полёта из окошка иллюминатора тесной бутафорской ракеты – обычные и привычные пейзажи усталой матери-природы, перевернувшей все стулья в сознании общественных масс.
Шагнув за самую главную и самую последнюю черту, ты стал сам на себя не похож. Не оттого ли, что ощущение высокого полёта что-то качественно изменило в тебе? Ты смеялся и пел от этого, когда вернулся на грешную землю. Твой порох вспыхнул внутри тебя, и превратился в настоящий пожар: засияла жизнь в острие меча!
J J J
Начинающий писатель Васильев обратился к начинающему музыканту Невасильеву. Последний понял суть обращения по-своему, и попросил немного подождать: вот-вот должен был начаться самый важный в его жизни футбольный матч. От досады Васильев оскорбил Невасильева, тот не удержался в ответ, и началась самая настоящая перебранка: Васильев обозвал Невасильева «гитарным бездарем», а тот, в свою очередь, назвал его «бумагомаракой». В дело вмешался Проказенко, приказавший им обоим замолчать. И они замолчали, правда, каждый остался при своём мнении. Они разошлись каждый по своим углам, но позже ещё не раз встречались и обменивались своими различными мнениями по самым разным событиям.
J J J
Поезда «Мурманск-Находка» и «Магадан-Новороссийск» никогда не пересекались, хотя всегда ходили по-диагонали. Когда они всё же пересеклись двое пассажиров неведомо как оказались в одном купе и начали красиво обсуждать что-то некрасивое.
Это были две женщины, затем к ним присоединились и двое мужчин: их дискуссия иногда прекращалась, для того, чтобы один поцеловал другую, а третья – последнего. Но после всего загадочно случившегося, загадочно-странным образом, первая женщина приехала, куда и направлялась, в Находку, второй мужчина, как и хотел, приехал в Мурманск; первый мужчина, как ему и было велено, - в Магадан, а вторая женщина, как и планировала, приехала в отпуск, в славный черноморский город Новороссийск.
J J J
Налейвухочерезносов обиделся на Языкова-Ноздрёва, когда тот поздоровался с Десницыным. Когда тот начал так же, как и с ним, общаться на равных первый вообще ушёл в тень, и кто-то даже пустил слух, что он покончил жизнь самоубийством. Но это было не так.
Он увидел мрачную картину: его друзья, взявшись за руки, куда-то торопились на фоне заката. На небе мерцали синие огни, в углу его комнаты стояли пустые бутылки. Он не хотел в это верить и всячески избегал этих ужасных мыслей: когда-то Языков-Ноздрёв был для него самым близким человеком, он заменил ему и отца и мать, когда тех не стало. А вот сегодня он узнал и осознал о нём самую горькую правду.
Прошло около года, когда между ними всё-таки состоялся откровенный диалог. Они всё выяснили и всё же перестали общаться. Дело было в Тьмутаракановке.
J J J
Зуев и Протасонов спешили, но на их лицах всё, же была задумчивость. Разные их мысли переносили сознание одного из них в две тысячи третий год: именно тогда он впервые поцеловался с девушкой; другого – в конец девяностых: именно тогда он окончательно и здравомысляще осознал своё истинное предназначение во внешнем мире. Зуев сказал что-то невнятное, и они отправились в путь.
Путь был неблизкий: в совершенно другой район области. Когда они подъехали к какой-то деревушке, Протасонов вздрогнул – здесь всё было ему незнакомо, и он ощущал себя как-то странно. Даже плеск воды в мелкой реке и шум ветра казался ему каким-то чужим, совершенно незнакомым. Зуев сказал, что ехать до места назначения им ещё двадцать километров. Протасонову стало как-то не по себе: они ещё даже не приехали, а ему уже сейчас хотелось обратно. Эти оставшиеся двадцать километров растянулись для них обоих, в целую вечность: два раза автомобиль ломался. В первый раз что-то стукнуло в передний бампер – им пришлось остановиться. Бампер буквально висел на волоске, в него что-то попало, и его пришлось прикручивать ловким движением, иначе он вообще бы отвалился. Остановиться во второй раз пришлось, когда прокололось колесо. Протасонов даже проклял этот день: было затрачено много усилий непонятно для чего. Зуев молчал, он лишь попросил друга успокоиться.
Подъезжая к злосчастной деревне, Зуев попросил Протасонова пойти с ним. Тот не осмелился противиться просьбе друга. Он лишь тихо спросил его: «а что там?» Но Зуев ничего не ответил. Он торопил Протасонова в какой-то полуразрушенный гнилой опустошённый домик без двери, но всё ещё с окнами, в которых на их удивление даже были на месте все стёкла. Этот домик, как и вся эта маленькая деревня, была заброшена и пуста. Максимум кого в них можно было встретить – одну-двух, доживающих свои последние месяцы, старушек.
Они вошли в этот дом с гнилым скрипучим полом. На кухне стоял старый обеденный стол и две табуретки. Они стряхнули с них пыль, присели – с дороги присесть так просто благодать. Протасонов, молча, смотрел на Зуева, выражением лица повторяя свой вопрос. Зуев многозначительно молчал, затем встал, прошёлся по комнатам, под раскрытым полуразваленным шкафом он нашёл какую-то пожелтевшую и без обложки детскую тетрадку с матерными стишками, взял её подмышку и вышел во двор. Протасонов вышел за ним следом.
Стоя во дворе на не заросшем травой пятачке земли, они переглянулись. Протасонов никак не мог взять в толк: зачем они находятся здесь и чего ждут. Они стояли, молча, около десяти минут, осматриваясь. Затем Зуев зашёл обратно в дом и начал судорожно что-то искать в старой мебели, но ничего не нашёл. Он выбежал во двор, Протасонов всё ещё стоял во дворе, среди высокой травы и смотрел по сторонам. Зуев подошёл к нему поближе. Протасонов всё же негромко спросил друга: «Зачем мы сюда приехали?»
После непродолжительной паузы Зуев неожиданно чётко и на редкость внятно произнёс: «Я родился тут. Здесь прошла бóльшая часть моего детства».
J J J
<Псевдонаучное восприятие жизни по В.О.П.>
|Настоящий день сменил псевдореальность: оборотня Александра сменил чудак Сердюк на вилле мистерий. Они оба были взъерошены, в сонном состоянии, в полутьме – полусне. Это и были настоящие сегодняшние Солдаты Империи. |
Самая новая Бентли камаринской девушки подъехал к дому номер «34» на Малой Бронной. Там, в режиме on-line несколько мифических грешников беседовали о лабиринте, смеялись и оскорбляли друг друга, никак не обозначая свою истинную сущность, кроме ххх.
Все пустые комнаты в том доме как были, так и по настоящее время заполнены материальными объектами – какими-то портьерами, складками, тазиками с красной жидкостью и ещё Бог знает чем. Где-то вдали слышен голос молодого Гребенщикова: «… пока не начался джаз» и оттуда же слышен голос Леонарда Коэна… И вообще всё здесь говорит о том, что пустота – это некое неоднозначное состояние души, дающее ему какое-то особое ощущение неограниченно свободного полёта мысли.
| Копирайтеры есть сегодняшние управленцы и менеджеры главных звеньев. |
Отражение реальности есть очередная залихватская выдумка. Граф и известнейший писатель великой державы Лев Толстой, вместе с Достоевским, переворачивается в гробах. Куда интереснее выдумана и описана жизнь олигарха Ботвинника. И прочих…
[ Псевдореальность в очередной раз сменяет настоящие дни: оборотни, вампиры, летучие мыши, дети, сонная Вера Павловна и прочие неудачники Степаны вот-вот посыплются с наступлением ночи, как из рогов изобилия шлема ужаса через лабиринт-сепаратор, сквозь решётку сейчас…] Везде воняет, но не как у Сорокина, а более специфично, почти как у Набокова [аристократичнее]. И в этом самом уме «Б» культивируется авангардная деятельность – всё более приближая нас к истокам того, что Венедикт Ерофеев называл своим путешествием. // great ring-90,93…/prize-bonus/advancement maker/donkey 34/big book 2010/runet.rambler.ru
J J J
Игрушечный кустик посмотрел своими глазами в глаза маленьких зрителей, отчего те очень сильно перепугались. Затем на импровизированную сцену вышел ещё один кустик, слепленный руками неизвестных взрослых людей из кусков тёмно-зелёной пластмассы. Чуть позже появился ещё один кустик. И тогда детям стало очень страшно за то, что будет происходить дальше. Но кустики, проквакав какую-то непонятную иностранную песню, удалились с линии горизонта детских глаз, уступив место телекарапузикам.
Довольно долго дети не знали, как реагировать на их появление: синий, зелёный, красный и жёлтый карапузы с антеннами на головах никаких слов не говорили. Они только восклицали, когда чему-то были несказанно рады и негромко стонали, когда чем-то очень сильно были недовольны.
Затем кто-то из детей засмеялся, а кто-то заплакал. Затем все засмеялись. А позже, когда телекарапузики попáдали в искусственный ров и не стали вылезать оттуда – все дети начали плакать навзрыд одновременно и очень громко. И этот их плач остановить было уже невозможно. Появление игрушечного кустика в такой момент могло только усугубить ситуацию, особенно если учесть, что он был надет на руку не кому попало – это был небезызвестный интернет-геймер Gerrr Zaxxxer Mozzzox. И он, отнюдь, не собирался останавливать своё отрицательно непредсказуемое страстное дыхание…
J J J
Часто стоя в определённом месте, я смотрю сквозь запотевшее стекло на, вечно проезжающий мимо куда-то вдаль, поток автомобилей. И зачастую одновременно с этим, я задаю себе множество (интересных и не очень интересных) риторических вопросов.
Например?
«Где я?»
Откровением явился и, неожиданно пришедший в голову, ответ на волнующий вопрос: «Об этом знает только муха, что сидит сейчас на мне».
Темник-хан,
2001, правый берег Амура
J J J