Ну, какая может быть любовь?

 

Он сказал, что женится на ней, что сумеет ей понравиться. И оказался прав. Марина, сколь­ко могла, боролась с этим неуместным, неудоб­ным, совершенно неправильным чувством. Какая может быть любовь, когда за плечами три брака и трое сыновей?

Первым мужем Влади был Робер Оссеин - актер, исполнитель роли Жоффрея де Пейрака в филь­мах про «Анжелику, маркизу ангелов». Он мечтал, чтобы Ма­рина оставила кино. За четы­ре года брака, с 1955-го по 1 959-й, у них родились двое сыновей - Игорьи Пьер.

Вторым мужем Марины стал Жан - Клод Бруйе, пилот, владелец авиаком­пании. Пара сочетались браком в 1963 году, тогда же на свет появился сын Владимир. Разногласия между супруга­ми начались по той же причи­не: Жан-Клод хотел сделать из Влади домохозяйку.

Третьим был Леон Шварценберг - врач-онколог, министр здра­воохранения Франции, правозащитник. Марину и Леона познакомил в Париже кино­режиссер Андрей Тарков­ский.В 1981 году они сыг­рали свадьбу. (В 2003 году Леон умер от рака).

И вот она живет во Франции, а Высоцкий - в Мос­кве, да еще и невыездной, и оба обожают свою работу. Марина чувствовала ответственность за детей, за маму. А мама все поняла первой.

- Ты влюблена, моя девочка, - сказала она ис­страдавшейся Марине.

С постоянными мыслями о Владимире, о СССР, о том, что правильно и неправильно в этом мире, Марина Влади вступила в актер­ский профсоюз и Коммунистическую партию Франции. В конце концов, большинство ее дру­зей были социалистами или коммунистами.

Благодаря этому поступку Влади стала - в СССР любимой актрисой не только у зрите­лей, но и у чиновников. Ей с легкостью выдава­ли въездные визы, ее воспринимали чуть ли не как «посла доброй воли» между двумя странами.

Марина Влади вернулась в СССР, чтобы сни­маться в роли Лики Мизиновой в фильме о Че­хове «Сюжет для небольшого рассказа». На этот раз с ней приехали мама и сыновья. Потом мама вернулась во Францию, сыновей Марина отправила в пионерский лагерь, чтобы они на­учились русскому языку, а сама - как в омут - погрузилась в роман с Высоцким.

По-настоящему Марина осознала, что по­любила, когда Владимир увез ее на пустынный пляж в Подмосковье и там - где ник­то не мог его услышать - спел ей несколько са­мых опасных, «антисоветских» песен, в которых упоминались и сталинские репрессии, и мучи­тельная несвобода интеллигенции. И самая лю­бимая песня Марины в творчестве Высоцко­го - «Охота на волков» - впервые прозвучала для

нее именно тогда, на том пляже.

- Я понимаю, что ты приносишь мне в дар эти стихи, кото­рые еще никогда никому не пел. Я пьянею от ка­кой-то ребячливой гордости. Сам Поэт поет мне свои строки, и я становлюсь хранительницей его творчества, его души!- писала она позже в книге о Высоцком.

 

«Мы вместе отныне и во веки веков!»

 

Любовниками они стали только осенью. Несмотря на возраст и опыт, долго робели, не решались переступить последнюю грань бли­зости. Впрочем, невозможность уединиться тоже способствовала долгому ожиданию, ведь в СССР нельзя было снять на ночь гости­ничный номер. Наконец Марина решилась и сама попросила кого-то из московских друзей оста­вить их с Владимиром на ночь одних в кварти­ре. Вот как она вспоминает об этом в своей книге:

-Это может показаться бесцеремонным, но в Москве, где люди не могут пойти в гостини­цу - туда пускают только иностранцев и жите­лей других городов, - никого не удивит подоб­ная просьба. Хозяйка дома исчезает к соседке. Друзья молча обнимают нас и уходят. Закрыв за ними дверь, я оборачиваюсь и смотрю на тебя. В луче света, идущем из кухни, мне хоро­шо видно твое лицо. Ты дрожишь, ты шепчешь слова, которых я не могу разобрать, я протяги­ваю к тебе руки и слышу обрывки фраз: «На всю жизнь... уже так давно... моя жена!»

Всей ночи нам не хватило, чтобы до конца понять глуби­ну нашего чувства. Долгие месяцы заигрыва­ний, лукавых взглядов и нежностей были как бы прелюдией к чему-то неизмеримо большему. Каждый нашел в другом недостающую полови­ну. Мы тонем в бесконечном пространстве, где нет ничего, кроме любви. Наши дыхания стиха­ют на мгновенье, чтобы слиться затем воедино в долгой жалобе вырвавшейся на волю любви. Нам по тридцать лет, у нас большой опыт жиз­ни - несколько жен и мужей, пятеро сыновей на двоих, профессиональные успехи и неудачи, взлеты и падения, слава. А мы очарованы друг другом, как дети, впервые узнающие любовь. Ничто и никогда не сотрет из памяти те первые минуты бесконечной близости. На третий день на рассвете мы уходим из этого доброго дома. Мы вместе отныне и во веки веков.

Омут

Дальше была практически «студенческая ро­мантика». Чтобы провести вместе ночь, Мари­на и Владимир просились «на постой» к друзьям, арендовали на несколько часов каюту на катере или покупали билеты в купе поезда «Москва-Ле­нинград»...

- И каждый раз у нас остается смут­ное воспоминание о спешке и полная неудовлетворенность, - писала Марина.

К тому же оба они снимались в это время в кино, страшно ус­тавали. Когда Владимир предложил поселить­ся у его мамы, Марина с радостью согласилась: по крайней мере, там двухкомнатная квартира, и целая комната будет принадлежать им.

О том, что Владимир пьет, ее предупреждали их общие друзья, да и сам он признавался, что пить ему нельзя. Но Марина не сразу поняла, насколько серьезна у ее возлюбленного пробле­ма с алкоголем. Сначала ей казалось, что от вы­пивки он раскрепощается и веселеет, тем более что и сама она оценила прелесть русской водки, согревающей в слякотные осенние дни и позво­ляющей расслабиться.

Но вот однажды Влади­мир не вернулся вечером, а среди ночи Мари­не позвонили и попросили срочно его забрать. И ей - французской актрисе, любимице милли­онов, «колдунье» - пришлось брать такси и ехать в чужую неопрятную квартиру, выволакивать на плече стонущего, грязного, пьяного мужчи­ну, потом отмывать его, приводить в чувство.

- Впервые в жизни я увидела, как засасывает людей омут мертвой пьянки. Ты очнулся боль­ной, злой, но полный надежды. Это продолжа­лось всего несколько часов, и ты остановился. Тебе трудно в это поверить - хватило одного мое­го присутствия. А ведь никому до сих пор не уда­валось остановить это безумие, в котором ты то­нул. Отныне я - порука твоей выдержке. Твоя мать полна благодарности и приписывает мне всяческие добродетели. Она никогда не видела, чтобы в полном бреду ее сын согласился бы вернуться домой. Я - единственная и неповтори­мая, я - твоя спасительница. Такая легкая побе­да воодушевила меня, я уверовала в собственное могущество и, не раздумывая, приняла посвя­щение в этот сомнительный сан.

Это было первой неприятностью.