Опись принадлежащим вещам [заключенного камеры] №9

Денег серебром.......60 копеек

Шинель на вате.......1

Сюртук суконный ... 1

Брюки триковые.....1

Жилет.......................1

Рубаха.......................1

Подштанники..........1

Означенные вещи сдал отставной инженер-поручик Достоевский.

Н.Ф. Бельчиков. «Достоевский в процессе петрашевцев». Москва, 1971, с. 246.

АНДРЕЙ ДОСТОЕВСКИЙ

<...> мы остановились перед дверью, которая со скрипом открылась перед нами, меня впустили в какую-то комнату, дверь мгновенно за мной затворилась, с шумом задвинули железные задвижки и заперли дверь двумя висячими замками. Я очутился один... <...> Комнату едва-едва освещала простая плошка... От нее чадило страшно, так, что ело глаза. Я хотел было затушить ее, но мне постуча­ли в маленькое окошечко, устроенное в двери, и сказали, чтобы я не делал этого. Из этого я заключил, что за действиями моими ежеминут­но наблюдают. Осмотревшись немного, я заметил, что посередине стоит койка с простым тюфяком и подушкою... Расстроенный, измученный всеми происшествиями дня, я не раздеваясь кинулся на койку и мгновенно уснул как убитый.

«Воспоминания». Ленинград, 1930, с. 195-196.

АЛЕКСАНДР МИЛЮКОВ

Двадцать третьего апреля 1849 года, возвратясь домой... я застал себя Михаила Достоевского... – Брат Федор арестован, – [сказал он]. – Что вы говорите! когда? – Нынче ночью... обыск был... его увезли... – А другие что? – Петрашевский, Спешнев взяты... кто еще – не знаю... меня тоже не сегодня, так завтра увезут.

– Отчего вы это думаете? – Брата Андрея арестовали... он ничего не знает, никогда не бывал с нами... его взяли по ошибке вместо меня.

«Литературные встречи и знакомства». Санкт-Петербург, с. 185-186.

ДМИТРИЙ АХШАРУМОВ

Когда я увидел... мое новое жилище, глазам моим предстала ма­ленькая грязная комната... стены [ее] были повсюду испачканы паль­цем человека, не имевшего бумаги для обычного употребления. С одной стороны было окно... закрашенное все до верхнего ряда, белою пожелтевшею масляною краскою... За окном была железная ре­шетка... Таково было мое новое жилище.

«Первые русские социалисты: воспоминания участников кружка петрашевцев в Петербурге». 1984, с. 171.

АНДРЕЙ ДОСТОЕВСКИЙ

Со второй же ночи я открыл новый сюрприз в своем каземате. Как только стемнело и внесли в каземат зажженную плошку, так мало-по­малу начали появляться крысы огромной величины. Я всегда чувствовал и чувствую какую-то боязнь и какое-то отвра­щение не только к крысам, но даже и к мышам. И вот, теперь мне приходилось воевать с большими крысами. Их являлось иногда штук по 10 одновременно, и я, боясь, чтобы они не забрались ко мне на койку, не спал до рассвета. Было воскресенье. Часу в 9 утра со стуком отворились двери, и вошел комендант крепости генерал Набоков со свитою... Я, не упуская первого случая, обратился к генералу и просил объяснить мне, за что я арестован. Набоков нахмурился и очень мрачно проговорил: – Это вы должны сами лучше меня знать! Но, впрочем, при первом допросе вам это объявится. <…> прошло десять дней... я потерял уже надежду, что мне дадут допрос... [Вечером 2 мая принесли] ужин; наконец стемнело и внесли за­жженную плошку. Отбыв это последнее посещение, я начал, ходя, от­считывать не помню которую тысячу шагов... Как вдруг послышался необычный в это время шум отпирающихся замков и отодвигающихся задвижек. У меня забилось сердце!.. – Пожалуйте к допросу! – Я упал на колени и несколько минут горячо помолился Богу! Выйдя на воздух, я, к изумлению своему, увидел всю землю покры­тою только что выпавшим снегом. На меня пахнул свежий ветерок... и вдруг я почувствовал, что мне делается дурно, так что я чуть не упал. Плац-майор и конвойный остановились, я нагнулся к земле, взял горсть снегу и потер себе виски и голову.

«Воспоминания». Ленинград, 1930, с. 198-199

ДМИТРИЙ АХШАРУМОВ

<...> щелкнула крепкая пружина замка, дверь [моей камеры] отво­рилась настежь: в нее вошел толстый старый генерал в сопровождении двух офицеров и служителей. – Что вы? Как живете, все ли благополучно? Все ли имеете? Я комендант крепости. (Это был генерал Набоков). – Мне очень холодно, прикажите затопить печь, – ответил я. Тогда отдано было с гневом приказание затопить немедленно печи везде, «чтобы не жаловались более на холод». С этими словами он вы­шел со своей свитой, и я остался вновь один, запертый на ключ. Таково было быстрое посещение генерала! – А все другие нужды? – у меня ничего нет! Ни воды, ни пищи, я не умывшись с утра...

«Из моих воспоминаний (1849-1851)». Санкт-Петербург, 1905, с. 10.

АЛЕКСАНДР МИЛЮКОВ

Скоро сделалось известно, что для исследования дела Петрашевского назначается особенная следственная комиссия под председатель­ством коменданта крепости генерала Набокова...

«Литературные встречи и знакомства». Петербург, 1890, с. 188.

ДМИТРИЙ АХШАРУМОВ

Они (члены Особой секретной следственной комиссии) имели вид старых, заслуженных генералов и между ними один [князь Гагарин] был в статском платье со звездою. Их было пятеро.

«Из моих воспоминаний (1849-1851)». Санкт-Петербург, 1905, с. 28.

АНДРЕЙ ДОСТОЕВСКИЙ

Допрос начал князь Гагарин: – Вы живете в свете не первый год, а потому должны знать, что лишать человека свободы – нельзя без достаточной причины. Вы ли­шены свободы вот уже, кажется, десять дней, а потому имели время и должны были обдумать и доискаться причины, за что вы лишены сво­боды? Вот чистосердечный и правдивый ответ на этот вопрос следствен­ная комиссия и желала бы получить от вас...

– Вы упомянули, – начал я свой ответ, – что я не первый год живу в свете. В этом первом своем мнении вы изволили ошибиться. Своею самостоятельною и вполне свободною жизнью я пользуюсь не года, а только несколько месяцев. До июля прошлого года я был в закрытом заведении – я учился.

<...> Получив воспитание на казенный счет, назначенный со школь­ной скамьи прямо на государственную службу, с вполне обеспеченным содержанием, я всем обязан правительству... и меня в числе прочих подозревают... в действиях, противных правительству, которому я всем обязан! Что я мог сделать в последние 8-9 месяцев своей жизни столь пре­ступного, что лишен свободы? Сколько я ни думал об этом в дни моего заключения, но ни на чем не мог остановиться... Не окажете ли вы мне милость, не объявите ли теперь причину моего арестования? Я проговорил эту тираду горячо, с сознанием своей правоты.

– Все это – слова, и слова хорошие, ежели они правдивы... но обратимся лучше к делу... часто вредные знакомства вовлекают моло­дых людей, подобных вам, не только в проступки, но даже в преступле­ния! Подумайте-ка хорошенько, не имели ли вы таких знакомств? – Все мои знакомства ограничиваются моими товарищами по вы­пуску и товарищами по службе. – Я назвал до десятка фамилий. – А где вы бывали по пятницам? – Пятница для меня такой же день, как и все остальные дни неде­ли, ни у кого, в смысле постоянных еженедельных посещений, я по пятницам не бывал... – А с Буташевичем-Петрашевским вы не знакомы?.. – С Петрашевским?.. Нет, я Петрашевского не знаю; а как ваше превосходительство назвали другого? Я действительно только тогда в первый раз услышал о Петрашевском и, не зная, что он носит двойную фамилию, думал, что спрашива­ют о двух лицах. Этот наивный вопрос поколебал, кажется, недоверие к моим показаниям...

– Послушайте, господин Достоевский, вам не случалось слышать, что у вас есть однофамильцы?

– Я знаю, и мне не раз приходилось слышать от покойного отца, что мы не имеем однофамильцев. Все, носящие в настоящее время эту фамилию, – мои ближайшие родственники, мои родные братья.

– Вы сказали братья?.. В день своего ареста вы встретились с своим братом в III Отделении... вы об этом не упомянули. – Об нашей мгновенной встрече уже сообщили следственной комиссии! – Я не имел еще случая об этом упомянуть... – Так!.. Следовательно, кроме этого брата, у вас есть еще брат? – Кроме брата Федора, у меня еще два брата: один младший, еще 17-летний юноша... а другой, старший нас всех, брат Михаил... – Чем же он занимается? – Он занимается литературой. – Аааааа!

Новый минутный шепот с председателем...– Все сейчас показанное вами, г. Достоевский, комиссия считает и находит правдоподобным; но вы поймите, что комиссия не может ос­новываться на одних ваших голословных показаниях; она должна их проверить; но, впрочем, мы вас долго не заставим ждать, завтра в

же время мы призовем вас опять...

«Воспоминания». Ленинград, 1930, с. 200

Профессор ОРЕСТ МИЛЛЕР

Когда невиновность Андрея [Достоевского] обнаружилась, комен­дант (генерал Набоков) велел перевести его из сырого каземата в новое помещение, вслед же затем, впредь до устранения всех формальностей, мешавших его немедленному освобождению, даже перевел его к себе на квартиру.

«Материалы для жизнеописания Достоевского». Санкт-Петербург, 1883, с. 103.

АНДРЕЙ ДОСТОЕВСКИЙ

<...> это было 3 мая, во вторник. Я вошел в знакомую мне залу, и князь Гагарин объявил мне следующее:

– все показанное вами вчера оказалось совершенно справед­ливым. Ваш арест произошел от ошибки, часто неизбежной при огромном механизме государственного управления. Но комиссия не может освобо­дить вас теперь же: вы арестованы по высочайшему повелению, а пото­му и освобождение ваше должно быть разрешено высочайшею властью. Государь же в настоящее время в Варшаве, и комиссия уже послала туда представление об освобождении вас; вероятно, на днях получится раз­решение, и тогда вы будете освобождены...

«Воспоминания». Ленинград, 1930, с. 203.

Генерал ЛЕОНТИЙ ДУБЕЛЬТ – генералу ИВАНУ НАБОКОВУ. 5 мая 1849 года. Секретно

Господин военный министр объявил мне повеление государя на­следника цесаревича: вместо... Андрея Достоевского, который был аре­стован по ошибке, арестовать брата его, отставного прапорщика Михаила Достоевского.

«Достоевский. Материалы и исследования». Ленинград, 1974, т. 1, с. 257.

АНДРЕЙ ДОСТОЕВСКИЙ

<…> в четверг 5 мая, около полудня, плац-майор, разговаривая со мною, дал мне понять, что разрешение об освобождении меня получе­но уже комиссиею. – Так, значит, меня нынче же и освободят?.. – Нет, вас нынче не освободят, а освободят завтра утром... – Почему же?.. Зачем меня удерживать?.. – Да очень просто – не желают, чтобы вы встретились в городе с теми лицами, с которыми вы встречаться не должны.

Я понял, что не хотят, чтобы я виделся с братом Михаилом.

«Воспоминания». Ленинград, 1930, с. 204

АЛЕКСАНДР МИЛЮКОВ

<…> утром прислали мне сказать, что и Михаил Достоевский в прош­лую ночь арестован. Жена и дети его остались без всяких средств, так как он нигде не служил, не имел никакого состояния и жил одними литературными работами... С арестом его семейство очутилось в крайне тяжелом положении, и только [издатель] Андрей Краевский помог ему пережить это несчастное время...

«Литературные встречи и знакомства». Санкт-Петербург, 1890,

АНДРЕЙ ДОСТОЕВСКИЙ

Только 13 дней прошло, как я не видел петербургских улиц, но они мне показались какими-то странными, уличный шум преувеличенным... Так человек, сидевший долго в темноте, с усилием привыкает к дневно­му свету. Проезжая по Гороховой через Семеновский мост я встретился с ар­хитектором Григорием Ивановичем Карповым, у которого был [в гос­тях] накануне своего ареста... Так как он меня не заметил, то я невольно окликнул его: – Григорий Иванович!.. Карпов!.. – Оборотившись на зов и увидев меня в шинели с меховым воротни­ком [стояли теплые майские дни] и с большим узлом в ногах, он, веро­ятно, подумал, что я убежал [из тюрьмы], а потому, не отвечая на мой зов и приветствие, бросился бегом от меня в другую сторону, как от зачумленного! Впоследствии он объяснил этот свой поступок тем, что я показался ему так похудевшим, как мертвец, а потому он, будто бы, и испугался меня как привидения.

«Воспоминания». Ленинград, 1930, с. 206.

СОСТАВ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

РОСТОВЦЕВ Яков Иванович (1803-1860) – граф, генерал-адъю­тант, член Особой секретной следственной комиссии.

Барон ВРАНГЕЛЬ Александр Егорович (1833 – после 1912) – 16-летний юноша-лицеист.

ЛИПРАНДИ Иван Петрович (1790-1880) – чиновник особых поручений в Министерстве внутренних дел.

Апрель – июль 1849 года

«ДОСТОЕВСКИЙ В ИЗОБРАЖЕНИИ СВОЕЙ ДОЧЕРИ»

Процесс Петрашевского – наименее известный из всех политиче­ских процессов России. Секретные документы, которые были опубликованы, дают лишь самое малое представление о довольно банальном политическом сало­не, где собирались молодые люди, чтобы... произносить пламенные речи из революционных брошюр. Но отец всегда утверждал, что речь шла о политическом заговоре, о свержении царя и создании в России республики интеллигентов.

Любовь Достоевская. Санкт-Петербург, 1992, с. 52

ДМИТРИЙ АХШАРУМОВ

Тюремная моя келья была, кажется, четвертая от входной двери мрачного коридора. Стены отделяли меня от моих соседей справа и слева. Мне слышны были их шаги, по временам слышались глубокие громкие вздохи. Иногда то там, то здесь слышен был по коридору через несколько стен плач кого-либо – то рыдание, то всхлипывание... все это вместе производило удручающее впечатление, отнимавшее окончательно бод­рость духа.

«Из моих воспоминаний (1849-1851)». Санкт-Петербург, 1905, с. 98.

ДОСТОЕВСКИЙ – 20лет спустя

<...> во время разных моих литературных неприятностей и ссор, у меня открылась какая-то странная и невыносимо мучительная нервная болезнь... мне часто казалось, что я умираю, ну вот право – настоящая смерть приходила и потом уходила... <...> как только я был арестован, – вдруг вся эта моя отвратитель­ная болезнь прошла.

«Исторический вестник», 1881, март, с. 609, 615.

Профессор ОРЕСТ МИЛЛЕР

Благодушие, с каким отнесся [Достоевский] к своему положению [заключенного], его терпение и выносливость тем более замечательны, он был до [ареста] мнителен до болезненности...<...> По собственным словам [Достоевского], он сошел бы с ума, если бы не катастрофа, которая переломила его жизнь... С одним из его товарищей вышло наоборот: Григорьев именно в крепости стал мешаться в уме.

«Материалы для жизнеописания Достоевского». Петербург, 1883, с. 111