Один из верных путей в истинное будущее (ведь есть и ложное будущее) — это идти в том направлении, в котором растет твой страх.

Милорад Павич, «Хазарский словарь»

Детские страхи могут вызвать у взрослых сочувствие, умиление, или иронию, или раздражение — в зависимо­сти от взрослости. Тем, кто умудрен жизнью, они могут казаться преувеличенными, безосновательными — дет­скими, одним словом. Реальные же опасности, к досаде родителей, дети могут и недооценивать: симпатичную электророзетку, например. Но никто не будет оспари­вать то, что детская жизнь полна страхов. Изучаются они давно, подробно и не без пафоса. И роль родителей в их возникновении обсуждается активно.

Страхам же самих родителей внимания уделяется значительно меньше, хотя эта тема не менее важна. Более того, эти миры страхов -- детский и родитель­ский -- сосуды сообщающиеся, питающие друг друга. Ни родители, ни педагоги не могут эффективно работать со страхами детей и воспитанников, не разобравшись со своими собственными.

ужасы родительства

Но если страхи детей, маленьких, слабых, зависи­мых, перед могучими властными фигурами понятны и очевидны, то обратная диспозиция может у многих взрослых вызывать сомнение, а у некоторых - - даже возмущение: «Что за вздор! Как я могу бояться эту соп­ливую мелюзгу?!»

Заметим, что само слово «страх» произносится неохот­но, по крайней мере, в отношении себя. Общепринятые нормы предписывают сдерживать его открытые прояв­ления, как минимум, до форс-мажорных обстоятельств, и проявлять смелость, решительность, мужество и про­чие подобные формы выдерживания угрозы. Трусость, робость, боязливость порицаются, те же, кто проявляет свое неумение подавить страх, теряют во мнении окружа­ющих. Страдает и самооценка.

Понятно, что нормальный, не озабоченный рефлекси­ей человек будет скорее отрицать свои страхи, чем при­знавать их.

Страх многолик. Подавленный, вытесненный, он может не ощущаться в своей типичной форме с извест­ными симптомами: дрожь, мурашки, усиление пери­стальтики слабость в ногах, оцепенение, стесненное дыхание и прочими.

Он может принимать иные, благопристойные, формы: избирательной забывчивости, лени. Он может вкрадчиво преследовать человека под видом того, что ласково назы­вают нежеланием, нехотением. Страх может не отсле­живаться сознанием, но явиться человеку в виде цепи случайных событий. Например, давно запланированный визит все никак не состоится: то мелкие накладки, то серьезные происшествия. А подлинная причина внутри - бессознательное сопротивление этому визиту. Но что вызывает это упорное сопротивление? Очевидно, какое-то мощное чувство, которое не обнаруживает себя прямо и на поверхности. Наконец, самый сильный страх будет проявляться как то, «что даже в голову не приходит».

сергей зубарев

Еще Карл Густав Юнг убедительно доказал, что наи­сильнейший страх неощутим, он руководит людьми под личиной «само собой разумеющегося». Преграды обступают человека, но он даже не делает попыток пре­одоления — он попросту не видит того, что загроможда­ет его жизнь. Позволить себе увидеть -- все равно что встретиться с Вием.

Если страха действительнонет, опровержение утверж­дения, что страх есть, будет спокойным. Бурная эмо­циональная реакция, горячность в отрицании обычно указывает как раз на точность первоначального предпо­ложения. Болезненные реакции на текст: обида, отвра­щение, возмущение, желание оспорить во что бы то ни стало, прямо указывают, что разбужены «страшилки» самого читателя.

Страхимеетмножествосинонимов,уточняющиххарак-тер чувства. Тревога неопределенна, не имеет очевидного источника, но может достигать огромной силы. Беспокой­ство — не слишком сильно и намекает на некие реальные поводы. Робость — скорее, поведенческая характеристи­ка. Боязнь впрямую указывает на объект, боязнь — все­гда чего-то конкретного. Ужас говорит о силе чувства. Испуг — о внезапности и кратковременности.

Принято подразделять страхи на реальные — имею­щие объективное основание, и невротические — проис­текающие из внутреннего неблагополучия субъекта.

Взрослые не всегда понимают мотивировку детских страхов, они кажутся им преувеличенными, нелепыми, и взрослые охотно объявляют их невротическими по сути. Исследования А.-Т. Джерсилда показывают, что перечень наиболее часто упоминаемых детьми страхов и перечень реально происходящих травматичных событий не совпадают (Мэй Р. Проблема тревоги. М., Эксмо-Пресс, 2001 .С.111). Детские страхи оказываются образным выра­жением глубинной тревоги, которая связана с самым важ­ным в жизни ребенка — с родительскими фигурами.

ужасы родительства

Взрослые свои страхи стремятся увязать со знанием и незнанием.

Фрейд писал о том, как дикарь, не знающий природу стихийных явлений, может пугаться их, очевидно пере­оценивая опасность, но в то же время он обратит внима­ние на следы, свидетельствующие о близости опасного хищника, которые цивилизованный человек проигно­рирует и не испытает вполне уместного страха (Фрейд 3. Общая теория неврозов. Страх. // Введение в психоана­лиз: Лекции. М., Наука, 1991. С.91).

Но, разумеется, само знание может быть весьма отно­сительным и неполным. Можно, встретив, например, змею неизвестного тебе вида, испугаться и стать посме­шищем окрестных мальчишек. Но можно, вспомнив лишь пару признаков, самоуверенно схватить ее за хвост - и тоже стать посмешищем. Но никогда не узнать об этом.

А уж перепутать «ноль» с «фазой» или этанол с мета­нолом — дело обычное.

Взрослые отдаются разрушительным привычкам, зная об их последствиях, селятся под вулканами, нару­шают законы, спешат на войну. Так в каких случаях страх обоснован, в каких -- невротичен? Ведь всевоз­можные рациональные обоснования своих страхов, ско­рее, мешают поиску подлинных их причин.

(В период перестройки российские газеты были запол­нены описаниями ужасов, ожидающих граждан на ули­цах городов. Улица обозначалась как средоточие опас­ностей, избежав которых, гражданин получает шанс добраться до относительно безопасного дома. Но бесст­растная статистика свидетельствовала: гибнут и полу­чают различные криминальные травмы граждане, в основном, в собственных квартирах, и не от случайных грабителей, а от родных и знакомых.)

Взрослые в массе своей не так уж сильно отличаются от детей в обоснованности своих страхов. Уныло фанта зируют, но избегают знать реальность. Они плохо разли­чают именно то, что находится под самым носом

сергей зубарев

.

В частности, там находятся их дети.

Отто Ранк утверждал, что в человеческой жизни присутствуют всего две формы страха, проистекающие из первичной травмы рождения: страх перед жизнью и страх перед смертью (Ранк О. Травма рождения. М., Ваклер, 1997).

Первый связан с опасностями реальной жизни. Вый­ти в мир из материнского тела, оказаться вне общности, вне коллективных защит и фантазий, жить самому. Выдерживать одиночество, принимать последствия сво­их поступков, рисковать и не иметь гарантий — словом, нести все тяготы индивидуальности и свободы.

Родительские страхи большей частью находятся в этой группе. Это ты - - слабый, робкий, замученный обстоятельствами, вечно нуждающийся - - вынужден быть сильным, ответственным, рискующим, умелым и щедрым. Ребенок предстает как само воплощение жиз­ни — со всей своей требовательностью, повелительнос­тью, непредсказуемостью.

Второй - - страх смерти. Он напоминает каждому человеку о его предназначении и о постоянной опасно­сти не исполнить его, не обрести подлинную индивиду­альность. Прожить чужую жизнь вместо своей.

Человек может бояться самого акта умирания и все­возможных сопутствующих страданий, но основная проблема такова: успею или не успею. Успеть -- зна­чит, подойти к итогу жизни исполненным гармонии. Успение — благостная кончина, в которой страх смерти отсутствует.

Таким образом, страх смерти служит надежным сти­мулятором, понуждающим человека к исполнению сво­ей жизненной миссии. Лучший способ пережить этот страх — не убегать от него под иллюзорные защиты, а понять, что он сообщает собой, куда направляет.

ужасы родительства

Понятно, что исполнение индивидуального пути, настоящий жизненный успех напрямую связаны с каче­ством произведенного потомства.

Фриц Риман в «Основных формах страха» выделяет четыре основные формы страха, которые могут быть рас­положены на координатных осях:

- страх утраты своей индивидуальности, растворе­ния в массе;

- противоположный ему страх изоляции, одиночест­ва, беззащитности;

- страх перед изменениями, несущими неизвест­ность и утрату того, что есть;

- противоположный ему страх закоснеть, застыть и превратиться в неживое (Риман Ф. Основные формы, страха. М., Алетейа, 1998).

Каждый из людей так или иначе вынужден находить баланс между крайностями, а эти тяжелые, труднопере­носимые эмоции оберегают от сваливания в жизненные тупики.

Страхи многолики, они перетекают друг в друга, в иные чувства, болезни, события. Не имея здесь возмож­ности углубляться в обширную тему, просто рассмот­рим страхи разной глубины, формы, разных способов проявления — в связи со столь умилительным объектом как дитя.

Малые и слабые имеют свои способы совладать с боль­шими и сильными, повязать их, скрутить в бараний рог и даже вывести из жизни. Писк младенца может быть куда императивней зычных командирских окликов.

В регуляции рождаемости родительские страхи -один из камней преткновения: если она снизилась, значит, последние возросли. Заметим, что нежелание, нехотение - - как правило, формы замаскированного страха. (Автор не разделяет общепринятую точку зре­ния на то, что увеличение рождаемости — однозначное

 

 

сергей зубарев

благо, а снижение — социальная катастрофа, но обще­ству учиться грамотно влиять на этот фактор, в любом случае, стоит.)

Общеизвестно, что желанность или нежеланность ребенка во многом определяет его судьбу, а в целом - качество поколения. А современным родителям сто­ит усвоить, что конструктивное воспитание зависит не столько от способов воздействия на ребенка, сколько от умения родителей решать свои собственные проблемы.

ужасы родительства

чего боятся боги и герои

Обратимся к мифологическим началам. Коллектив­ные представления древних, их обычаи, способы мыш­ления и коммуникаций — все это в «свернутом виде» существует в каждом нашем современнике. Все культу­ры и эпохи представлены в ныне живущих отнюдь не как ветхий хлам, но как глубочайшие основания той мимолетности, которую большинство людей считают «настоящим». Сюжеты древних мифов — это доступ­ный для прочтения конспект всех глубоких пластов человеческого бессознательного. Концентрированный опыт. Герои мифов воплощают силы, которые дейст­вуют в судьбах и сегодняшних людей, пусть и под дру­гим обличьем.

Обнаружив одинаковые мифологические компонен­ты во множестве культур, никогда не соприкасавшихся друг с другом, Карл Густав Юнг сформулировал понятие архетипов - - наиболее общих структур коллективного бессознательного. Он также описал и исследовал целый ряд наиболее актуальных архетипов, в том числе архетип Младенца, к которому мы обязательно вернемся.

Миф для людей, живших им, представал как самая подлинная, чувственно насыщенная реальность. Для человека, живущего вне конкретного мифа, тот может казаться выдумкой, сказкой, суеверием. В бытовом понимании эти понятия часто отождествляются. Но каждый из людей живет и действует в своем мифе, а вовсе не в «объективной» реальности. Стороннему наблюдателю это бывает отчетливо заметно. Из своего мифа. Но даже, казалось бы, изжитый миф, низведен­ный до текста, до фантастического жанра, сохраняет в себе огромные затаенные силы, всегда готовые ворвать­ся в сиюминутность.

Итак, о детях...

сергей зубарев

Согласно древнегреческой космогонии, из первона­чального Хаоса возникла Гея -- Земля. Она породила Урана — Небо, который тут же вступил с ней в кровосме­сительную связь.

Потомство, однако, отца не радовало: титаны, цикло­пы, сторукие чудища гекатонхейры. Он поступал круто

- вгонял их обратно в материнскую утробу. Гее было больно и обидно за детей, и она подстрекла младшего, еще не утрамбованного, Крона (Хроноса) восстать против отца. Крон адамантовым серпом отсекает папе гениталии и воцаряется вместо него. Из рухнувшего в море фаллоса Урана возникает Афродита. Когда упоминают, что боги­ня любви и красоты вышла из пены морской, полезно помнить, что пена была кровавой.

Освободив старших, Крон берет в жены сестру Рею.

Гея предрекает Крону такую же участь — быть сверг­нутым собственным сыном. Испуганный Крон (в Рим­ском варианте — Сатурн) начинает поедать своих ново­рожденных детей. (Если вспомнить, что Крон — Хронос - Бог времени, то легко обнаруживается двойственный символический смысл его трапезы: с одной стороны, неумолимое время поглощает все сущее, с другой сторо­ны, поедание собственных детей есть попытка остано­вить время, не дать ему идти. Не случайно же реальный прототип Синей Бороды Жиль де Рец пытался добыть эликсир бессмертия из детских телец.)

Но снова младшего спасает мать. Она подбрасывает отцу завернутый в пелены камень, а маленького Зевса тайно переправляет на остров Крит на попечение козы Амалфеи, чьим молоком малыш и питается до совершен­нолетия.

Когда Зевс возмужал, ему удалось опоить папу рвот­ным средством, и Крону пришлось отрыгнуть всех про­глоченных детей. Даже камень отрыгнулся обратно. Позже его установили в Дельфах и назвали Пупом Зем­ли. (Так что Пуп Земли, по сути, — блевотина.)

ужасы родительства

Возглавив освобожденных братьев, Зевс ведет борьбу с. Кроном и титанами. Сторуких великанов он перема­нивает на свою сторону. Победив, заключает дядьев в Тартар (подземную тюрьму), а отца - - на Остров Бла­женных (закрытая писхолечебница), делит территорию с братками, Аидом и Нептуном, и устанавливает новый миропорядок. Олимпийский.

Несмотря на колоссальный авторитет и обладание огнестрельным оружием, то есть молниями, Зевсу прихо­дится то и дело подавлять поползновения на верховную власть то со стороны гигантов, то со стороны Тифона, то от родной сестры и третьей жены по совместительству Геры. Но настоящей опасностью грозили не старшие поколения.

О том, что будущий сын станет сильнее его, Зевса пре­дупредил оскопленный дед Уран. Поскольку о контра­цепции Зевс представления не имел, он попросту съел свою супругу Метиду, ту самую двоюродную сестренку, которая помогала варить рвотное средство для Крона. Правда, Метида оказалась беременной не мальчиком, а девочкой, которую рожать пришлось самому папе. Но и дочь доставила ему множество волнений. Затем Зевсу приглянулась богиня Фетида, не раз помогавшая ему и борьбе с заговорщиками. Но двоюродный брат Проме­тей, в то время по приговору Зевса уже отбывающий за похищение огня пожизненное заключение на Кавказе, предупреждает его, в обмен на амнистию, что сыну Фети­ды предрешено Судьбой превзойти своего отца, кто бы ;>тот отец ни был. На это обстоятельство тонко намекну­ла Прометею его мать Фемида, тетушка Зевса, имевшая доступ к этой информации по долгу службы.

Тогда Зевс сплавил невесту смертному герою Пелею. 1)та свадьба послужит завязкой к Троянской войне, а сын новобрачных Ахилл стал одним из главнейших ее героев, затмив славой своего отца, но для Зевса опасно­сти уже не представлял.

 

сергей зубарев

Фемида, устранив соперницу, быстро выскочила замуж за племянника.

Так разные ветви власти сконцентрировались в одной семье.

А боязнь наследника продолжает неустанно преследо­вать и богов, и создание Прометея — людской род.

Для богатыря Рустама из иранской эпопеи «Шахна-ме» наибольшую опасность представляет поединок с собственным сыном Сухробом.

Сходный сюжет - - поединок с неузнанным сыном - есть и в былинах об Илье Муромце. Этим богатырям с великим трудом удается одолеть своих сыновей, что, впрочем, радости не приносит.

Заметим, что страх потомства особенно отчетлив на фоне самых причудливых близкородственных связей. Подчас бывает трудно описать родство мифологических героев в привычных значениях человеческого родства. Так внук может одновременно быть и сыном, и прав­нуком. А мать -- и женой и, например, тещей сразу. Простая попытка определить родство обнаруживает бли­зость хаоса. Это тот самый первозданный хаос, из кото­рого возникает мир.

Надо сказать, что в большинство космогонических мифов инцест — это стандартная, рабочая ситуация. Гре­ческая мифология отнюдь не исключение. В египетской, шумеро-аккадской, индийской, японской - - примеров не счесть. Даже христианская мифология построена на инцесте, ведь Троица — это единый Бог, и Дева Мария выступает по отношению к нему одновременно как дочь, как жена и как мать.

Именно из кровосмесительных связей различных божеств выводят люди происхождение своего мира. Инцест выступает как священный акт. Это то, что позво­лено Богам.

Для людей же он - - наиболее сильный запрет. Не потому, что низок, а потому что священен.

ужасы родительства

Многие «отталкивающие» действия или признаки ио своему происхождению - - священны. Были тако-И1.1МИ когда-то. Сейчас они воспринимаются совсем по другому.

К примеру, представим себе человека, с ног до головы покрытого татуировкой, пьяного, обкуренного анашой, непрерывно матерящегося. Он регулярно убивает живот­ных, да и человеческую кровь пускает часто, особенно детскую. Он исступленно занимается групповым сексом и не расстается с картами.

Как охарактеризовать такого? Конечно, явно кри­минальный тип. Бандит, садист, живодер, наркоман, алкаш, развратник, шулер в довершении всего.

А если предположить, что речь идет о весьма уважае­мом персонаже древнего сообщества — о жреце, шамане или даже вожде? Тогда смысл перечисленного мгновен­но меняется.

Татуировка — священный код, выделяющий человека из дикого мира и определяющий его место в сообществе себе подобных, голое тело без нанесенных знаков воспри­нималось тогда как дикий некультурный полуфабрикат.

Алкоголь и наркотики - инструмент общения с богами и духами, позволяющий подготовить обыден­ное сознание к невероятной силы откровениям (другой вопрос, что с этими откровениями надо что-то делать).

Мат — великие священные заклинания. Они применя­лись в сотворении мира, ими укрощали могучих духов. Они употреблялись в возбуждающих и оплодотворяющих ритуалах наряду с коллективной мастурбацией, прида­вавших Земле родящую силу. Но использование этих генитальных заклинаний вне священного обряда грозило утратой плодородия Матери-Земли, а значит, голодом и гибелью. Именно поэтому употребление их в быту запре­щалось и строго каралось. Другие — бранные — закли­нания давали воинам несокрушимую мощь, но бряцанье словесным оружием попусту, конечно же, не одобрялось.

сергей зубарев

Убийство животных - - священная жертва, так же как и кровь людей. А детскую кровь просто необходимо проливать, ведь без этого не обходился ни один обряд инициации, то есть посвящения во взрослый статус. Впрочем, и сейчас пролитая кровь может воспринимать­ся как надежное основание для разнообразных сверше­ний и как своеобразная священная «валюта»: «запла­тить кровью», «подписаться кровью», «кровью смыть позор» и т.д.

В том же контексте групповой секс - - «групповуха» - - не разврат, а истовое служение Богу. Генита­лии, как уже упоминалось, священны сами по себе, поскольку обладают животворящей силой. А коллек­тивным актом их применения достигался поистине божественный эффект. Кстати, представление о про­ституции как о древнейшей профессии идет отсюда. Но эти дамы общего использования не были проститут­ками в нашем, бытовом, низком, смысле. Они были Жрицы. (Просто для Энгельса все женщины были шлюхами — кроме Маркса.)

Игральные карты ведут свой род от священных таблиц - - краткого конспекта мироздания. В них, согласно древней легенде, было наспех закодировано содержание погибшей Александрийской библиотеки. С утратой полного ключа они превратились сначала в инструмент гадания, а с утечкой остатков священных знаний — просто в картинки для азартной игры.

Можно добавить, что дьяволы — это не кто иные, как бывшие боги. Боги побежденных религий. Вельзевул -филистимлянский Баал-Зебуб, Астарот — ассиро-вави­лонская Иштар, Дагон — ханаанейский бог-кормилец. Да и сам Люцифер — падший ангел, то есть бывший пре­дельно высоко и опустившийся предельно низко.

Так и близкородственное сожительства сегодня -выраженный показатель неблагополучия, но когда-то это был удел богов и героев, в исключительных случаях

ужасы родительства

- обожествленных правителей (у древних египтян или у инков).

Простого человека ноша богов может просто сломать. Осмелившихся нарушить это строжайшее табу ожи­дают всевозможные несчастья. От такой связи могут родиться чудовища, в современном представлении -мутанты. Даже внешне благополучное потомство будет преследовать рок. (Интересное преломление этой темы можно найти, например, в знаменитом романе Маркеса «Сто лет одиночества». А уж в античности эта тема была очень популярна и актуальна.)

Софокл положил миф об Эдипе в основу величайше­го детектива в истории: Царь (не просто следователь, а лицо, никому из людей не подконтрольное) ведет след­ствие против самого себя. А обнаружив преступника, жесточайшим образом его карает: выкалывает глаза и отправляет в изгнание.

Такому трагическому исходу предшествовала целая цепь мрачных пророчеств и событий. Фиванскому царю Лаю, долго страдавшему бесплодием, Дельфий­ский оракул предсказал гибель от руки собственного сына. Поэтому Лай приказал жене Иокасте проколоть лодыжки своему новорожденному первенцу и бросить его в дикой местности на съедение зверям. Иокаста отдала сына пастуху, а тот, пожалев младенца, передал ребенка другому пастуху, служившему коринфско­му царю, Полибу.

Бездетный Полиб и жена его Меропа приняли ребен­ка, растили и воспитывали Эдипа как сына. Тем не менее, находились доброжелатели, делавшие подкиды­шу туманные намеки на его происхождение.

Подросший Эдип отправился в Дельфы на консультацию: хотел развеять все сомнения о себе и своих родичах. И там получил предсказание о том, что скоро он убъет своего отца и женится на матери. А поскольку родными он искренне считал своих приемных родите-

сергей зубарев

лей, решил в Коринф больше никогда не возвращаться. Пошел своей дорогой.

А в это время настоящий папа его Лай тоже отпра­вился в Дельфы. Хотел уточнить, нужно ли ему еще бояться сына, или можно расслабиться. Так торопил­ся, что треснул скипетром какого-то юнца, сгоняя его с дороги. А тот возьми да и ответь ему своим посохом. Палка у него оказалась покрепче. И царя убил, и свиту перебил, один только слуга успел убежать.

Добредя до Фив, Эдип встретился со Сфинксом. Он (правильней говорить - - она), засев у дороги, предла­гал^) путникам интеллектуальный тест. Несправивших­ся кушал(а). Эдипу достался такой вопрос: «Кто утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером --на трех?»

Эдип ответил правильно, в том смысле, что все мы - люди. Сфинкс с досады прыгнул(а) в пропасть.

Фиванцы встретили Эдипа как героя, призвали его на трон и дали в жены свежую вдову Лая Иокасту. Стали они жить-поживать да добра наживать.

Страшное пророчество сбылось, но никто об этом дол­гое время не подозревал. Родились и выросли четверо детей, которые Эдипу были одновременно братьями-сес­трами. Правил он успешно, был почитаем подданными. Вдруг на Фивы обрушились несчастья: засуха, голод, мор. Прорицание указало — это кара за то, что прежний царь остался неотомщенным.

Эдип решительно ведет следствие и, к своему ужасу, находит преступника в себе самом. Открывшаяся прав­да такова, что «глаза б не видели». Иокаста вешается, Эдип ослепляет себя ее брошкой и уходит в изгнание. Отца-брата сопровождает преданная Антигона.

Надо сказать, что даже изложенный сюжет не охваты­вает всю историю этого семейства, не исчерпывает всей крови и трагизма. И разрабатывал его не только Софокл,

ужасы родительства

но и Эсхил, Еврипид, Сенека и множество более поздних авторов.

Тема убийства отца неузнанным сыном встречается в других мифах: Одиссей гибнет от руки Телегона, своего сына от Цирцеи; Персей случайно убивает дедушку. Слу­чайно-то случайно, но ведь дед Акрисий тоже, получив дурное пророчество, препятствовал появлению внука, заточив дочку Данаю в башню. Зевсу понадобилась вся изворотливость, чтобы зачать очередного героя.

Весьма вероятно, в подобных мифах нашла отраже­ние специфика древнего престолонаследия.

сергей зубарев

подробности древнего престолонаследия

Царь — изначально фигура магическая. В архаических сообществах он обеспечивал благоденствие своего наро­да. Жизнь его строжайше регламентировалась и обстав­лялась различными ограничениями и запретами. При первых признаках болезни или старости царя убивали - приносили в жертву, поскольку его естественная смерть означала великие бедствия для народа или даже конец света.

Очень подробно эта тема освещена в книге Дж.Фрезера «Золотая ветвь». Автор свидетельствует, что этот обычай сохранялся у многих племен Африки еще в XIX веке.

Многие племена и народы вообще не дожидались при­знаков немощи государей, а казнили их каждый год. Позже жертвоприношение было заменено священным поединком - - любой желающий мог претендовать на трон, напав на царя и одолев его в смертельном сраже­нии.

После этого новоявленный правитель женился на царице и обретал полноту власти. (Царь у древних - прежде всего муж царицы.) Теперь ему приходилось регулярно отстаивать свой титул. Каким бы могучим и ловким ни был царь, рано или поздно он старел, и его убивал более молодой претендент. Которого, впрочем, ждала аналогичная участь.

Сыновья царей отнюдь не становились наследниками автоматически. Они были вынуждены искать счастья на чужбине, добиваясь руки тамошних царевен. Дочери же оставались дома, и одна из них со временем заменяла свою мать, становясь женой пришельца, выдержавшего суровый экзамен.

Вдовый царь, имеющий дочь на выданье, отнюдь не был рад был пришлому потенциальному зятю. (Только

ужасы родительства

в некоторых сказках старый царь легко отдает дочь герою и отходит от дел на покой, это позднее наслое­ние. Даже у короля Лира спокойной пенсии не случи­лось - - согласно Шекспиру, по собственной вине.) В реальности замужество дочери означало гибель царя. Даже в тех случаях, когда поединок не происходил, а женихи испытывались в соревнования по бегу, гонках на колесницах или магических упражнениях.

В. Пропп в «Исторических корнях волшебной сказ­ки» отмечает, что царственный тесть вовсе не рад был зятю и зачастую пытался его уморить целой серией трудных и опасных заданий. Нередко старый царь изво­дил зятя заодно с дочерью. Иногда возникала фигура злодея-любовника. Резонно предположить, что в жизни эти фигуры могли совмещаться.

Заметим, что и в большинстве сказок старый царь после выполнения героем всех задач гибнет. Например, варится в молоке.

Сама невеста могла предлагать претенденту экза­мен. Отзвуки этого селекционного ритуала можно обнаружить в действиях современных женщин, в так называемых «проверках чувств». Женщина стремит­ся убедиться, чем ее избранник готов пожертвовать ради нее: жизнью, здоровьем, отношениями со своими близкими и друзьями, временем, деньгами. И если «да», то какой именно суммой? Но это не все. Мужчина дол­жен пройти тест на эмпатию, точнее говоря, на спо­собность предугадывать все ее желания. «Милый мой, хороший, догадайся сам!» Тест на умение хранить тай­ну. Тест на терпение. И достойно проплыть между Сциллой и Харибдой опасных уточнений: «Тебе нужен от меня только секс?» и «Значит, как женщина я тебя совсем не интересую?»

Смертельно опасной задачей для героя являлась деф­лорация невесты. Но это отдельная тема.

сергей зубарев

В. Пропп, в отличие от Дж. Фрэзера, делающего упор на атлетическую сторону испытаний, обращает внима­ние на их магический характер: будущий царь должен доказать прежде всего свои магические способности.

Повторимся: если магическая власть царя слабнет, на народ обрушиваются несчастья (как чума на Фивы). Царь должен либо доказать свою состоятельность, либо быть заменен.

Миф об Эдипе описывает более поздние общественные отношения, но все признаки описанных обычаев в нем хорошо просматриваются. Столкновение царя с неопо­знанным сыном, вероятно, бывало не столь уж редким событием. Заметим, что Эдип после физической схватки также проходит магическое испытание — Сфинксовы­ми загадками.

Зигмунд Фрейд использовал этот миф для обозначе­ния и анализа обнаруженного им в клинической прак­тике явления — комплекса чувств, проявляющихся в определенном периоде развития у детей по отношению к родителям (Фрейд 3. Тотем и табу. М.,1999).

ужасы родительства

скелеты в шкафах предков

Названная книга заслуживает отдельного внима­ния. В ней автор попытался объяснить происхождение общекультурного запрета на инцест, опираясь на идеи психоанализа.

Гипотеза Фрейда сводится к следующему. Сообщество человеческих предков первоначально было организова­но в виде «первобытной орды», авторитарно управляе­мой вожаком — всеобщим «отцом». Все самки принадле­жали ему одному. Подрастающих соперников он убивал или изгонял из орды.

«В один прекрасный день изгнанные братья соеди­нились. Убили и съели отца и положили таким обра­зом конец отцовской орде» (Фрейд 3. Тотем и табу. М..1999.С.331).

После того как они устранили препятствие к удов­летворению своих властных и сексуальных влечений, они попали под власть иных чувств: сожаления, раска­яния, вины. Аффекты ревности, зависти, ненависти обернулись своей скрытой стороной.

Движимые раскаянием, братья-отцеубийцы запре­тили подобные поступки впредь и отказались от жен­щин, принадлежавших отцу.

Позже убитый отец был заменен животным — тоте­мом. Убийство тотема совершалось только в празд­ничные дни. Совместное поедание его тела означало подтверждение родства сотрапезников. Потом тотем сме­нился богом — отцом монотеистических религий. Так, по мысли отца-основателя психоанализа, образовалось ядро будущей человеческой культуры.

Глубина и яркость описанной метафоры не отменяют множества натяжек и условных допущений. Происхож­дение запретов объясняется амбивалентностью (двойст­венностью) чувств человеческих предков. Амбивалент­ность же постулируется психоаналитической глубиной,

сергей зубарев

как будто чувства не являются непрерывно совершенст­вующимся продуктом культуры.

Самая большая натяжка в этой схеме — приписыва­ние единичному событию в отдельно взятой орде всеис-торического значения и глобальных последствий.

Для этого необходимо сомнительное допущение, что «орда» была одна. Иначе объединившиеся изгнанники, вероятнее всего, пришли бы в чужую орду. Тогда ни при чем «отец», ни при чем родство.

Приходится предположить, что униженные «братья» объединились внутри орды.

(Кстати, «орда» —термин, заимствованный Фрейдом у Дарвина, не вполне корректен. Орда -- это ханский шатер, а уж если иметь в виду государственное образо­вание, например, Золотую Орду, то оно зрелое, весьма позднее. Но оставим это на совести переводчиков.)

Подобное объединение вполне воспроизводимо во множестве сообществ. И это — принципиально.

Событие не могло быть случайным и единичным. Откуда бы взялся праотец? Очевидно, что он каким-то образом сме­нил своего предшественника, а тот — своего. Или он узурпи­ровал власть в бывшей до того демократической орде?

Описанное 3. Фрейдом убийство и съедение должно было повторяться многократно — тысячи и миллионы раз, и, конечно же, не в отдельно взятой орде.

Доминирование вождя сменялось доминированием его преемника.

Антропологи и иные исследователи подчеркивают исключительную консервативность архаических сооб­ществ и ихотдельных представителей. Малейшееизмене-ние в сложившемся миропорядке вызывает у них ужас. Неловкое вмешательство цивилизации вовсе не ведет их к «счастью и процветанию», но способно вызвать необра­тимую деградацию.

Поэтому невероятно допустить, что единичное собы­тие вызвало позитивные культурные сдвиги. Для глубо-

ужасы родительства

ких изменений необходимы более основательные пред­посылки.

Принципиален вопрос об авторстве табу — кто имен­но его ввел?

Детки, наевшись папаши, вдруг застыдились, завино-ватились и раскаялись? То есть в состояние дикой орды вдруг снизошли механизмы, вырабатываемые в истори­ческом плане отнюдь не мгновенно. Откуда у них вдруг взялись интернализованные зрелые аффекты?

К тому же, сытые детки мгновенно выработали демо­кратические процедуры и общим тайным голосованием ввели табу? И тут же, на банкете, создали социальные институты для соблюдения новых правил?

Если же это не произошло мгновенно, то бессмыслен­но вычленять отдельное событие как основополагаю­щее. Оно неизбежно растворится в потоке аналогичных — предшествующих, последующих, соседних. И все рав­но придется искать в них тот скрытый драйв, который лишь через тысячи поколений воплотится в метафоре предначального отцеубийства.

Какие постепенные накопления вызвали структур­ные сдвиги в древних сообществах? Как они воплоти­лись в реально действующие запреты? Кто именно был заказчиком Табу?

Сам Фрейд, избегая определенного ответа, заключил свой труд словами: «в начале было деяние». От этих справедливых слов и оттолкнемся.

Скорее всего, в тот прекрасный день, как и в милли­оны предшествующих и последующих дней, один из компаньонов-отцеубийц отхватил, скаля клыки и раз­давая оплеухи, лучший кус папиного трупа и достойно продолжил традиции свирепого правления. Возможно, н результате этого победного банкета остались еще тру­пы менее удачливых братьев-подельников.

По крайней мере, такая картина не противоречит тому, что можно наблюдать в живой природе.

скргей зубарев

Более того, будущий лидер, вероятно, выделился еще в процессе «заговора» и над трупом «отца» лишь закре­пил свой новый статус. (Сначала, выборы, потом — ина­угурация.)

Могли ли его подчиненные сотрапезники увидеть в этом факте воскрешение только что убитого «отца»? Возможно, именно этот незаметный переход властной эстафеты породил амбивалентность в отношении убий­ства и поедания отца.

Воскресший отец снова привычно тиранит их, он молод и силен. Похоже, он бессмертен!? Живее всех живых!?

Фрейд пишет, что конкурентная борьба за власть привела бы к гибели конкрирующих братьев и распа­ду сообщества, поэтому место патриархальной орды занял братский клан (Фрейд 3. Тотем и табу. М., 1999. С.335).

Но в реальности у человекообразных обезьян смер­тельные битвы между самцами чрезвычайно редки. Инстинктивные регуляторы, как правило, не дают совершиться убийству в индивидуальном соперничест­ве. Еще не возмужавшую молодежь защищают остат­ки маркеров детства. (Об этом разговор впереди.)

Для более взрослых соперников всегда есть воз­можность принять позу покорности, после чего агрес­сия победителя мгновенно блокируется. Подчеркнем - это инстинктивные регуляторы вида и подкреплять их культурными запретами нет надобности.

Неудачливые конкуренты или действительно изго­няются из стада, или занимают подобающее место в иерархии.

Так что братья привычно терпят наказания от ново­го владыки.

Но он-то прекрасно ощущает, что его ждет впере­ди.

ужасы родительства

Правя силой и яростью, новый пахан не может не ощущать тревогу. Мускулы слабнут, клыки стачива­ются, а новые поколения подрастают не по дням, а по часам. Разумеется, пока физические кондиции позво­ляют, он жестоко пресекает проявления сексуальнос­ти и агрессии на дальних подступах. Оскал, эрекция, взгляд, голос — все подлежит цензуре.

Но этого явно мало. Инстинкт, оберегающий моло­дых самцов от взаимного истребления, не защищает престарелого вожака. В эволюционном смысле он -отработанный материал. И подлежит умерщвлению. А шоу власти будет продолжаться без него.

Для снижения тревоги властителя необходимо вовлечь подчиненных в некие коллективные действия на тему лояльности. То есть — создать ритуал. Именно ритуал станет самовоспроизводящейся и саморегулирую­щейся машиной, которая свяжет агрессию, инцестуозную сексуальность потомства и даст патриарху спокойную ста­рость и торжественную смерть в окружении ритуально скорбящего семейства.

Ритуал научит членов племени сначала выражать позитивное отношение, исключающее агрессию, а потом и чувствовать стыд, вину, жалость, скорбь, неж­ность, любовь.

Эти постепенно нарабатываемые чувства отличают­ся от тревоги, «сырых» страхов, гнева, обиды, завис­ти, ревности и тому подобных и связывают их природ­ную энергетику.

Чувства -- свернутые интроецированные ритуалы. Ритуалы - - строительные леса для дифференцирова-ных человеческих чувств.

Ритуал — форма, организующая агрессивно-инцес-туозное содержание естественных отношений в управ­ляемое действие.

Управляемость нарастает медленно. Тот «отец», о котором пишет З.Фрейд, уже существовал в попыт-

сергей зубарев

ках ритуализации первобытных ордынских нравов. Стиль его управления намекает, что ритуализация на тот момент была еще недостаточна, а жизненный итог - доказывает это.

Но в процессе кровавой смены поколений сила ритуа­ла нарастала, и стали возможны отдельные прорывы в кровавой цепи. Добавим, что сами ритуалы изначально тоже не могли быть бескровными. И замена человека на животное, животного — на овощ, овощ — на деньги, а денег — на время происходила постепенно и не заверше­на к сегодняшнему дню.

Тем более если убитый отец мгновенно воскресал в преемнике, то его убийство приобретало новый смысл. Отец оказывался реально бессмертным. Его сила была залогом благополучия племени. Но поскольку его тело дряхлело, его было нужно время от времени обнов­лять. Убийства, поединки, жертвоприношения обрас­тали новыми смыслами.

Очевидно, что более заинтересованными в «смяг­чении нравов» были не раскаявшиеся отцеубийцы, а отцеубийца, идентифицировавшийся с отцом и заняв­ший его иерархическое место. То есть автором табу были не раскаявшиеся братья, а сам отец, точнее, поко­ления убиенных отцов.

Более того, вековечная трагедия разворачивается с участием не двух, а трех поколений. Среднее поколе­ние испытывает давление и сверху и снизу.

Давление снизу сильнее, чем давление сверху, от отца. Верховный отец испытывает самое сильное дав­ление, поэтому он более других озабочен введением ритуалов. А среднее поколение озабочено введением в отношении своих детей «воспитательных» ритуалов. Весь социум по вертикали пронизан механизмами сни­жения тревоги.

Ритуал, действенно символизируя агрессию, сексу­альность, страх, дает возможность хотя бы частично

ужасы родительства

выдерживать их и подсказывает путь из тупика одно­значного реагирования. В отношениях между членами архаических сообществ появляется новая координата. Чувства приобретают объем, сложную структуру и амби­валентность. Сколько горя бывает на свадьбах, сколько радости на похоронах. Чувства маскируются друг под друга — образуют псевдоморфозы, переливаются в пси­хосоматические симптомы, исчезают из фокуса осозна­ния, продолжая доминировать в душевной жизни. Их связь с ритуалами и роль в формировании культурного кода требует отдельного внимательного рассмотрения. Мы же, возвращаясь к исходной теме, отметим: кол­лективным создателем культурных механизмов, пре­образующих агрессию и снижающих тревогу, были, в первую очередь, поколения тех самых фрейдовских, убитых и съеденных отцов, а вовсе не их убийцы.

сергей зубарев

священный инцест

В период от трех до пяти лет мальчик начинает про­являть выраженный эротический интерес к матери. Он подчеркивает свое исключительное право на нее и требует тому подтверждений. Заявляет намерение женитьсяна ней, когда вырастет. Его поведение все отчетливее напоминает взрослое ухаживание. Нако­нец, он буквально рвется к ней в постель. Заметим, что многие матери это поощряют. В практике не столь уж исключительны случаи, когда под материнским боком продолжают ночевать подростки и юноши пятнадцати, шестнадцати, восемнадцати лет.

Фрейд настаивал на эротическом смысле детской при­вязанности, утверждая, что одними эгоистическими мотивами его поведение объяснено быть не может.

По отношению к отцу ребенок проявляет себя как соперник. Противится его воле, допускает агрессивные выпады, нередко пытается отогнать отца от матери.

Девочка, соответственно, соперничает с матерью, обнаруживая эротическую привязанность к отцу. Звуч­ное мифологическое имя найдено и для девичьего ком­плекса — Электра, по имени дочери царя Агамемнона, героя Троянской войны, погубленного своей женой и ее любовником, за которого девушке удается ото­мстить.

Но воспринимать девичью ситуацию как зеркальную мальчишеской все же не совсем корректно. Для девочки также крайне важна мать. Помимо получения любви и ухода, девочка стремится овладеть секретом материн­ской силы. Матери в это время часто не понимают, чего такого странного добиваются от них дочери. Не получая искомого и убеждаясь в силе отцовского влияния на мать, дочь начинает ухаживание за отцом, пытаясь овла­деть секретом его влияния.

ужасы родительства

Ж. Лакан утверждает, что даже у младенцев суще­ствуют представления о инструментах влияния: отцовском пенисе для матери и материнской груди — для отца (Лакан Ж. Образования бессознательного. Семинары. Книга 5. М., Гнозис/Логос, 2002). Во вто­рой части вернемся к этому вопросу.

Если отец не имеет такового влияния, то и дочь отцом, скорее всего, будет пренебрегать в пользу матери. А гнев или иные проявления нелюбви матерью гораздо легче отрывают дочь от отца, чем отцовский гнев — сына от матери. Недаром 3. Фрейд предпочел обойти вопрос, почему ребенок может проявлять привязанность к роди­телю своего пола (Фрейд 3. Развитие либидо и сексуаль­ная организация // Введение в психоанализ: Лекции. М., Наука, 1991).

Дочери важно обрести материнское всемогущество, и ради этого она готова стать «как мама», совершать действия, производящие впечатление на отца. Именно от отца дочь желает и может получить подтверждение того, что она — женщина. Без принимающего отца ей в этом убедиться будет очень и очень трудно.

В мифе Электры есть мотив, несводимый к мести за убитого отца. Ее мать Клитеместра совместно со своим любовником Эгисфом лишает Электру возможности выйти замуж и иметь ребенка. Для дочери родить ребен­ка означает самой стать матерью, обрести материнское могущество. Для матери и отчима — означает появле­ние мстителя. У Клитеместры были основания не жало­вать своего мужа: любимый дочкин папа убил первого мужа и ребенка Клитеместры, да и совместную дочь, Ифигению, сестру Электры, не помиловал.

Роль мстителя в конце концов исполняет младший Электрик брат Орест, спасенный ею и выросший на чуж­бине. Именно он убивает мать и ее любовника. Электра выходит замуж за братнина друга Пилада.

 

сергей зубарев

Надо сказать, что этот миф гораздо более запутан, про­тиворечив, многовариантен, чем эдипов, и менее популя­рен у аналитиков. В нем почти не звучит тема влечения к отцу, но отчетлива тема мести матери. Хотя существу­ет и такое кардинальное мнение, что именно связь мате­ри и дочери и есть главный инцест и основа всех иных видов кровосмешения, поскольку родство и тождество полов здесь максимальное (Эритье Ф. Об инцестах, вам­пирах, каннибалах и бессмертии // Инцест и кровосме­шение. М„ Наталья Попова, Кстати, 2000; Наури А. Инцест, не переходящий в действие: взаимосвязь мате­ри и ребенка // Инцест и кровосмешение. М., Наталья Попова, Кстати, 2000).

Эритье предлагает расширенное понимание инцеста как слияния с себе подобным. Под это понятие подпа­дают также контакты родственников, осуществляемые через общего партнера: например, мать и дочь имеют одного любовника.

Нуари, педиатр и аналитик, также полагает, что идиллическая связь матери и ребенка по самой своей природе несет в себе угрозу. Мать, предавшаяся в лице ребенка единственной своей страсти, закрывает ему перспективу нормального развития: «...в метафори­ческом смысле они лишают своего ребенка малейшей возможности выйти из их тела и приговаривают на веч­ное заточение в своей утробе, способной расширяться благодаря эластичным стенкам. Не имея возможности вернуть в себя тело ребенка, которое, к несчастью, все время растет, они в буквальном смысле душат его своей сверхзаботой. Вот что я называю «естественной материнской предрасположенностью к инцестцу... даже если дело не доходит до непосредственных поло­вых отношений» (Наури А. Инцест, не переходящий в действие: взаимосвязь матери и ребенка // Инцест и кровосмешение. М., Наталья Попова, Кстати, 2000. С.86).

ужасы родительства

Добавим, что даже классическая картина кормления младенца матерью (Мадонной) в жизни нередко содер­жит сексуальный подтекст. Речь идет о наслаждении, получаемом матерью при стимуляции соска ртом мла­денца. Можно обратиться к тонкому толкованию А. Лоуэном загадки Джоконды (Лоуэн А. Любовь и оргазм. М„ ИОИ, 1998. С.110-111). Изучение записанных фан­тазий Леонардо да Винчи дает аналитикам веские основания полагать, что мать Леонардо с добавочным усилием вводила сосок груди в ротик младенца и про­изводила им движения, получая при этом эротическое наслаждение. Подобная насильственная стимуляция приводит к тому, что младенец усваивает пассивный стереотип получения пищи.

Таковой стереотип, при котором пища сама изли­вается в рот, да еще сдабривается отчетливо вос­принимаемым младенцем эротическим возбуждением матери, есть первый шаг к гомосексуализму. Наличие таковой склонности у Леонардо упоминается многими исследователями.

То есть мать, насильственно докармливающая младен­ца, по сути приучает его к пассивному оральному сексу.

Мать Леонардо, жившая в этот период без мужа, не имела, вероятно, возможности сексуального удовле­творения. Будучи истинной католичкой, она ощущала греховность своих усилий, но не могла отказаться от получения толики чувственного удовольствия. Слож­ная противоречивая гамма чувств на склоненном над ним лице матери запечатлелась в памяти маленького Леонардо и выразилась затем в самой знаменитой кар­тине в истории. Смесь материнской любви, нежности к ребенку, сексуального наслаждения, вины и смущения - все то, что плохо совмещается в словах, великий художник позволил себе воплотить в образе.

К великому сожалению, не все орально стимулируе­мые младенцы, становятся гениями.

: ц п'к

нидим, инцест многолик и коренится в естест-природе вещей: в слиянии младенца и матери, в mi и и ребенка обладать целым миром и немедленно иотворять возникающие желания. Даже если снять • го понятия сексуальный акцент, ничего не изменит-' Инцест останется проявлением изначальной творя-||н и стихии — сил Хаоса.

Л человеческая культура — это Запрет. Табу. При-i poii гениталии фиговым листком, и начнем восхожде­ние к вершинам духа.

Запеты на инцест и связанную с ним агрессивность (отцеубийство, в частности) очень си льны. Это регулято­ры природных сил, лежащие в основе самой культуры (Фрейд 3. Тотем и табу. М., 1999). Они сильны настоль­ко, что даже держать в сознании запрещенный предмет болезненно. Поэтому он там и не держится.

В стихийной «педагогике» есть емкое выражение: «выбить дурь из головы». То есть репрессивными, трав­матичными мерами добиться того, чтобы запретное желание даже не пробивалось в сознание.

Такую жестокую роль для ребенка в эдиповом кон­фликте играет родитель своего пола. Травму требуется нанести достаточно сильную, чтобы инцестуозно-смер-тельные фантазии ребенка вытеснились в область бессоз­нательного.

Желание устранить отца (убить или развести с матерью, не важно) есть бунт против культурных ограничений и стремление вернуться в природный инце-стуозный хаос. Роль отца в этот момент невозможно переоценить, поскольку именно его решимость может положить необходимый предел слиянию матери и ребен­ка. Многие семьи начинают рушиться именно с появ­лением первенца, когда его отец оказывается вытес­нен на периферию семьи «священным союзом» мамаши и дитяти. Нередко они окружаются квохчущей сви-

ужасы родительства

той бабушек-тетушек, которые требуют от папаши «отцовского участия» • ритуальных сюсюканий и самооскопления. Культурная задача отца в этой ситуа­ции — прекратить семейный хаос и вернуть себе жену. Сделать это оказывается куда труднее, чем состязать­ся с соперником-мужчиной.

Относительно мифа об Эдипе существует резонное воз­ражение: Эдип ведь не знал, что встреченный путник -его отец, а вдовая царица — мать, поскольку считал роди­телями Полиба и Меропу. Значит, трагический финал сотворен злокозненной волей богов. Внешне вообще все выглядит как цепь случайностей. То есть речь лишь о коварстве судьбы.

Но человеку, стремящемуся управлять своей судьбой, важно понять, что стоит за случайностями, совпадения­ми и прочей невнятицей, внезапно обретающей неотвра­тимость рока.

Есть результат, значит, нечто к нему привело. Зна­чит, необходимо обнаружить, открыть силы, к нему ведущие. И делать это как царь, преодолевая страх, гнев, отчаянье.

В глубинной психологии есть максималистское пред­ставление о том, что случайностей в человеческой жиз­ни не бывает. Случайность — лишь проявление неосоз­наваемой закономерности.

Эдип не был абсолютно уверен в своем происхожде­нии — иначе зачем бы он пошел к предсказателям. Полу­чив грозное предупреждение, он отчего-то поспешил сделать простейший, удобный для себя вывод.

Основатель психоанализа решительно заменяет волю богов бессознательными силами человеческой души. Он вводит точку контроля над судьбой внутрь самого человека, одновременно доказывая, что эти силы предъявляют себя человеческому сознанию как чуждые. Сюжет трагического мифа, с одной стороны,

E

 

об озарении человека относительно своей

•ИННОЙприроды. Он в образной форме раскрывает

неосознаваемых, не прочитываемых в обыч-

'•нстоятельствах чувств. С другой стороны, этот

' и-кс строго запрещенных культурой страстей

тнпк'тгя свернутой и запечатанной трагедией, кото-

• каждый человек носит в себе.

i. i г и, Фрейд обнаружил и указал на сходство процес-'•твия, проведенного царем Эдипом, и психоанали-i-1'i-iid 3. Развитие либидо и сексуальная организация nn<'<>i'iiii(> в психоанализ: Лекции. М., Наука, 1991).

П книге «Царь Эдип. Прошлое одной иллюзии» (М.,

• in. 2002) подробно рассматривается связь теат-i':i n.iihix новшеств, которые Софокл внес в античную 1>11>ч.-г<)ию, и методики аналитического расследования

а-иных страстей. Идя дальше, можно обнаружить

Ц1>11нителъное сходство между устройством театра

1,41, института и как искусства и устройством челове-

"II психики. Но рассмотрение этих увлекательных

чпч.чогий выходит за рамки задач данной книги.

г.ытесняемые из сознания вожделение матери и нена-

|. к отцу исследованы на сегодня весьма всесторонне,

п.. неточно обратиться, например, к упомянутой книге.

11.к и данный момент интересует больше то, что испыты-

.Пaii. И Клитеместра.

Испытывал он все тот же страх перед наследником. В • и i и • i и»> от молодого Эдипа, идея убийства сына возник-

ш'го вполне осознанно.

Испытывал он и кое-что еще, помешавшее ему деист-ми ген i. но и наверняка лишить младенца жизни. Лай орга-

• -пил процесс так, что и проконтролировать невозмож-|". i i.opee, имитировал умерщвление сына, чтобы дать him у повод отыграться. А потом остаток жизни боялся, и. • надеялся, что сын жив. За тем и отправился в Дельфы.

и;

ужасы родительства

Боишься — так сиди дома под охраной, а не раскатывай по чужбине и не задирай встречных оболтусов.

Стремление Лая к смерти вполне отчетливо. Похоже на то, что внутренне он принял пророчество как приго­вор. В предыстории мифа об Эдипе можно встретить ука­зание на грех Лая, за который он и получил проклятье, тяготевшее над родом. Его решимость была парализова­на виной еще до рождения Эдипа. То есть ребенок уже родился исполнителем приговора своему отцу, даже если отвлечься от неудачной попытки убийства.

Каково жилось матери Электры, Клитеместре? В мифе есть подтверждение тому, что жилось ей неуютно, тревожно.

То есть ребенок своего пола в «эдиповом» возрасте - сильнейший раздражитель для однополого родителя. Это постоянная угроза. Архетипически — угроза смер­тельная.

На бытовом уровне -- это новая атака на родитель­ский союз.

сергей зубарев

искус

Что делают матери, когда сыновья начинают ухажива­ния за ними?

Некоторые тонко учат разграничивать страсть и неж­ность, учат нюансировке чувств и социально прием­лемым формам их выражения. Помогают пережить горе от своей окончательной недоступности. Продолжая любить мальчика как сына, переводят его внимание на иные объекты. Такой ребенок переживает тяжелую травму и качественно взрослеет.

Другие мамы жестоко подавляют сам дух сексуально­сти в ребенке, и это самый скверный для него вариант. Отвержение без выхода. Замечено, что у такого ребенка в его мальчишеском теле могут явственно проступать черты материнского. С одной стороны, это следствие отказа от мужественности, успеха не принесшей, с дру­гой стороны — тайное заключение материнского тела в темницу своего, где он будет им скрытно и аутоэротично наслаждаться.

Третьи, и таких большинство, поддаются на фанта­зийный эротический искус. Соблазняются ребенком. Такая мать начинает чувствовать, что обрела идеально­го любовника. Фантазия берет верх над действительно­стью. Отношения с реальным мужчиной, мужем, стре­мительно портятся. Зачем он теперь нужен? Женщина уходит в материнскую позицию. То есть перестает быть женщиной. Заметим, что происходят такие процессы с внутренне незрелыми особами, которым женская судь­ба изначально представляется тягостной.

Далее эти дамы с легкостью инициируют развод. Кон­чено, это плохо вяжется с распространенным мифом о какой-то особой женской ответственности за семью, потому появляется расхожий аргумент: женщины так поступают, потому что мужчины совсем плохи. А там

ужасы родительства

один шаг до параноидного объявления иного пола при­чиной всех мировых бед.

Очень удобная позиция - - искать зло в другом, в ином: расе, государстве, классе, поколении, религии. Позиция до сих пор самая распространенная, общепри­нятая в мире. Сколько сложных и разнообразных про­блем люди пытаются решить одним способом: отцепив последний вагон. Эшелон все короче, но последний вагон остается на своем месте.

Те, кто ищет корень мирового зла в другом поле, при­вычно противопоставляют мужчин и женщин. Различия очевидны: первичные, вторичные... конечно же, в них-то все дело! Существуют расхожие списки черт, якобы харак­теризующих каждый пол. Те любят ушами, эти — глаза­ми, логику — этим, интуицию — тем, силу и решитель­ность — сюда, мягкость и чуткость — туда. И так далее. При этом упускается из виду, что зрелая личность всегда обладает чертами, приписываемыми другому полу. Зре­лый мужчина обязательно умеет быть нежным и тонким, и с интуицией у такого все в порядке. Зрелая женщина обнаружит подлинное мужество, и с логикой она в ладу. Все предварительные характеристики полов, оказывает­ся, относятся к полусырым заготовкам. Нельзя же их всерьез называть мужчинами и женщинами.

Мифические андрогины были существами, объеди­няющими в себе силы обоих полов, и мужского, и жен­ского. Могущества андрогинов испугались боги и раз­рубили их на половинки, которые с тех пор обречены искать друг друга, чтобы снова слиться в единое целое гармоничное существо.

Обладают чертами двуполости так же и Предвечные Младенцы.

сергей зубарев

рубеж между двумя мирами

Феминистки среди аргументов второсортности мужского пола часто употребляют такой: они не мужчины.

Мужики, клянущие «стерв и сучек», мечтают о настоя­щей женщине.

То есть основные претензии к противоположному полу заключаются в недостаточной выраженности качеств это­го пола — в немужественности или неженственности.

Остальные претензии обнаруживают незрелость самих жалобщиков: они клянут те качества иного пола, которые не в силах выдержать. Так мужская агрес­сивность может пугать только незрелую женщину, а, например, женская алогичность, непоследовательность травмирует только инфантильного мужчину.

Граница, как видим, пролегает не между полами, а, наоборот, между выраженностью пола в личности и недовыраженностью.

Вспомним, что в архаических сообществах дети обоего пола живут вместе с матерями, занимаясь «женскими» вида­ми деятельности. Доступ к мужским занятиям, разговорам (иногда языку вообще), одежде, инструментам закрыт.

По достижении определенного возраста мужчины уво­дят мальчиков с собой и подвергают их серии тяжелей­ших испытаний — инициации. Инициация трактуется как символическая смерть и второе рождение.

Виды инициации у разных племен и народностей детально описаны в трудах антропологов, культуро­логов, натуралистов. Сошлемся здесь на классические труды Фрезера, Тейлора, Леви-Стросса, Леей Брюлля, Элиаде, Топорова и др.

Выдержавшим сообщаются тайны мироустройства, имена духов, собственное Имя, демонстрируются Свя-

ужасы родительства

щенные предметы и многое другое, ранее сокрытое. Происходит Посвящение — приобщение к священному (знанию), которое нельзя произвольно сообщать непо­священным — женщинам и детям. За это — смерть.

Теперь ребенок — мужчина, со всеми вытекающими последствиями. Из природного существа он превратился в существо культурное, в подобие Священного Творца.

Женские инициации тоже существуют. Но они менее изучены, в силу большей скрытности. Исследователи отмечают их привязку к физиологическим функциям (первой менструации), что влечет единичность женских инициации взросления, в отличие от коллективных мужских, и меньшую напряженность испытаний -зачастую все сводится к более или менее длительной изоляции (Элиаде М. Тайные общества, обряды инициа­ции и посвящения. М-СПб., 1999).

Из коллективных можно упомянуть обряд ритуальной дефлорации, обезвреживающий губительное девственное начало и делающий девушку пригодной к сексуальной жизни. Грубо говоря, выбивание вагинальных зубов.

Кроме того, для женщин существует природная иници­ация родов, делающая необязательной инициацию инди­видуальную. К этим видам инициации еще вернемся.

Помимо общей обязательной инициации взросления или племенного посвящения существуют избиратель­ные обряды: посвящения в тайные союзы и индивиду­альные посвящения в неустрашимых воинов, шаманов, колдунов.

Важно следующее: между общностью матерей и детей с одной стороны и союзом мужчин и женщин с другой есть культурно обозначенная граница. Есть институты охраны и перехода этой границы.

Распространенное противопоставление полов — муж­чин и женщин - - в свете этого факта оказывается поверхностным, надуманным. Противостоят друг другу иные миры — материнско-детский и мужеско-женский.

сергей зубарев

Феминистки, к слову, оказываются представителями материнского мира, и, по большому счету, выступать от имени женщин никакого права не имеют.

Иной мир можно условно назвать отцовским, посколь­ку Отец и Мужчина не противостоят друг другу, но, напротив, дополняют (в то время как Мать и Женщина

- сущности враждующие). Более точно следует назвать этот мир Самостным, поскольку все его обитатели реша­ют очень важную и сложную задачу — стремятся стать собой.

Самость — в юнгианской традиции — сила, способ­ствующая максимальной индивидуации и самореали­зации человека (Юнг К. Г. Сознание и бессознательное. СПб-М.,АСТ, Университетская книга, 1997).

В материнском мире дети, и мальчики и девочки, в сущности, бесполые. Мать опекает их, наделяет блага­ми по своему усмотрению, награждает и карает. Она может быть более или менее любящая, менее или более жестокая, но сверхзадача у нее одна — удержать своих детей возле себя. Индивидуальное развитие поощряет­ся лишь в той мере, в какой способствует укреплению материнского микрокосма. И, добавим, тщеславия. Дети для матери — не просто собственность, это поня­тие другого мира. Дети — лишь материнское продолже­ние, «расширение», ее члены и «кровиночки». Стрем­ление к подлинному взрослению, всегда сопряженному с самостоятельностью, - - здесь самое страшное пре­ступление. Любые попытки обособления, отделения, обнаружения своей воли, личных интересов, тем более

- сексуальности, пресекаются. Если уже нет возмож­ности пресечь, то такой ребенок предается анафеме, объявляется предателем и изгоем.

Очень важно для материнского мирка, чтобы его не покидали, а только изгонялись. Что в семье, что на уров-

ужасы родительства

не государственном - - правило действует одинаково. В совсем не далеком советском прошлом простое желание посетить иную страну было подозрительным, а уж намере­ние переселиться куда хочется было тягчайшим грехом - во мнении подавляющего большинства населения, а не только партаппарата и спецслужб.

При отсутствии специального института инициации переход в мир самореализации все равно сопряжен с трав­мами и страданием. И это нормально. Притом что суще­ствование в этом новом мире требует гораздо больших усилий, напряжения и ответственности. Но только в нем можно найти свою собственную, а не навязанную судьбу.

В социальной организации материнские структуры можно обнаружить везде, где господствует распределе­ние, неэкономическая иерархия. В них функционирует вполне определенный социальный тип, с заданными характеристиками, со стандартным набором поведенче­ских реакций.

«Самостные» структуры обнаруживаются в собствен­но экономических областях и в чистом творчестве, науч­ном, художественном и прочем.

«Материнские» стремятся их поглотить. Любые сво­бодные зоны «охватываются», формализуются, ставятся на контроль. Где художники — там и союз художников, где ученые, там и академия. Ничего эти организации не создают, не открывают. Они распределяют ресурсы, точнее, перераспределяют. Организуют, защищают инте­ресы, делают в том числе и полезные для творцов вещи. Но главная их задача — установить себя, организацию, выше личности. Доказать иным структурам, тем, от которых зависят, что они и есть средоточие творчества.

В экономике -- это антагонизм двух ее типов, рас­пределительной и рыночной. Фактически — конфликт инфантильной и повзрослевшей частей общества, усво­ивших вполне определенный способ питания, способ получения жизненных благ.

сергей зубарев

\[

Помимо культурно-исторических аргументов в поль­зу разделения миров существуют и современные прак­тические. Любой практикующий семейный психолог, диагностируя ситуацию, обратит внимание на сущест­вование и взаимодействие «родительской» и «детской» подсистем. В норме они четко разделены, если же сме­шиваются, если один родитель образует подсистему с одним или несколькими детьми, а другой родитель — с другим ребенком или вовсе один, то налицо показатель острого неблагополучия. Улучшить ситуацию можно только восстановив границу между подсистемами роди­телей и детей.