Орография массива Дхаулагири по данным французской экспедиции 1950 года
– Спешим вниз, если хотим поспеть в лагерь к ужину! Мы быстро спускаемся, длительно глиссируя[40]по снегу.
Время от времени останавливаемся, фотографируем. Собираем для геологов образцы минералов. В 16 часов 30 минут, обгоревшие, но несказанно довольные, мы уже наслаждаемся в лагере чудесным чаем с молоком. Наши товарищи удивляются:
– Как, вы не видели Дхаула?
Они, кажется, думали, что мы принесем им цветную карту с горизонталями в масштабе 1:20 000!
– Не стройте себе иллюзий, разведка часто дает очень мало. Ведь здесь все настолько грандиозно! Наверняка нужно идти не один день, чтобы взглянуть на северный склон хотя бы издали…
– Почты не было? – спрашивает Ишак.
– Нет ничего, – отвечает Нуаель. – Я говорил с Ж.Б… Он выясняет, в чем дело.
– А как Аннапурна? Видели? – набрасываюсь я на Удо и Шаца, которые только что вернулись.
– Только верхнюю часть…
– И то хлеб!
– То, что мы видели, выглядит прилично. Впечатление неплохое, правда, Удо? А вот подходы… боюсь, как бы они не оказались головоломкой! Ведь мы видели все это только издали.
– Над тесниной Миристи мы заметили небольшую седловину. Склон, спускающийся к нам, как будто проходим. Что делается по другую сторону – неизвестно. Надо было бы подойти поближе…
– Ты прав, нужно наконец во всем этом разобраться, – говорю я Марселю. – Как только отдохнете, отправляйтесь снова. На этот раз на несколько дней…
Пока что мы находимся в полнейшей неизвестности. Дискуссии бесконечны, но ясности не прибавляется ни на йоту.
– Эй! Морис! Начальство прибыло!
Появляются Нуаель и Ж.Б… в сопровождении хорошо одетого человека лет сорока. Роскошные висячие усы. Острый взгляд. Это суба, префект района! Следуют индийские поклоны с обеих сторон.
– Не is of Thinigaon[41], – проникновенным голосом объявляет наш друг Ж.Б… указывая на местного жителя, стоящего поодаль, и уточняет: – A friend of the great man![42]
Незнакомец оказывается шикари, якобы прекрасно знающим перевал Тиличо. Мы тащим его к карте, и начинается допрос:
– Перевал Тиличо под Аннапурной?.. Нет? Так где же? Здесь? А?!
– Не может быть! К северу от Нилгири? Не к югу? Не возле Миристи?
– Он, наверное, путает Тиличо с другим перевалом – Торунгзе, выше Муктината!
– Нет, гляди, он говорит "нет"!
– Стойте, это же очень важно! Если перевал Тиличо находится к северу от Нилгири, значит, нужно их пересечь, чтобы выйти к Аннапурне, а это невозможно, или же совершить длительный обход с севера.
– Он может нас провести на перевал Тиличо? За два ходовых дня? Это меняет дело! На месте мы разберемся.
– Действительно, на карте есть звездочка, указывающая на какой-то проход к северу от Нилгири.
– Но смотри, перевал Тиличо ведь ясно показан между Нилгири и Аннапурной! Может быть, топографы перепутали название? Должен же все-таки здесь быть перевал. Эй, спроси-ка этого человека из Тинигаона, нет ли прохода между Дана и Манангботом?
– Он никогда о нем не слыхал!
Чему верить? Есть только один выход: сходить и посмотреть на тот перевал Тиличо, о котором говорит этот человек из Тинигаона! Но это относится к исследованию Аннапурны, и мы пойдем туда позднее. Пока займемся Дхаулагири.
На следующий день, полные энтузиазма, возвращаются Ляшеналь и Ребюффа. Проводник вывел их на правую сторону Восточного ледника Дхаулагири, почти под самый пик Тукуча.
– Великий вождь этот шикари, – говорит разбирающийся в людях Ляшеналь.
– По сравнению с ним мы просто мальчишки, – добавляет Ребюффа.
– Ну что же, будем знать на будущее. А как насчет ледника?
Ребюффо объясняет:
– Мы поднялись до высоты Монблана после ночевки на 4000 метров. Восточный ледник представляет собой сплошной ледопад. Пройти его, наверное, можно, но это отнюдь не прогулка!
Ляшеналь продолжает:
– Предположим даже, что мы преодолеем ледопад. Не видно, как выйти на северный гребень. По-моему, об этом нечего и думать! Настоящее ребро Уэлкера[43]с ледовыми сбросами в придачу.
– Ближе к югу, возможно, есть более простой выход на гребень, – возражает Ребюффе. – Сам гребень снизу не кажется таким страшным. Конечно, он длинный, но не такой уж крутой. В бинокль видны ледовые башни. В общем, проходимо!..
– Во всяком случае, мы сильно ошибались в масштабах. Все куда больше, чем казалось. Правда, Гастон?
– О, это факт!
Альпийская тактика здесь неприменима. Нужно переходить к тактике организации последовательных лагерей. Личные подвиги должны уступить место коллективным действиям. Теперь все мы отдаем себе отчет в том, что такое гималайская экспедиция. Ее можно определить одним словом – команда.
Пока пришедшие с жадностью набрасываются на тушенку под острым соусом, мы продолжаем обсуждать ситуацию.
Хорошего пока что мало. Однако первая разведка дала нам возможность проникнуть в гималайское высокогорье и понять суть задач, которые оно ставит перед нами. О том, чтобы разрешить эти задачи в 48 часов, не может быть и речи. Только теперь мы можем приступить к планомерной осаде намеченных объектов.
Пока Кузи, Удо и Шац исследуют подход к Аннапурне по ущелью Миристи-Кхола, Ишак, Террай и я изучим северный склон Дхаулагири и путь к нему по ущелью Дамбуш-Кхола.
На рассвете 26 апреля оба отряда выходят на несколько дней. Сопровождающие нас шерпы несут лыжи и высотные комплекты. Тот же шикари, который ходил с Ляшеналем и Ребюффа, доводит нас до первого фирна. Выше он никогда не поднимался. После короткого завтрака мы отправляем его вниз.
Ужасная жара. Снег превратился в какую-то кашу. Чтобы не слишком проваливаться, надеваем лыжи. Для шерпов, барахтающихся по пояс в снегу, подъем особенно тяжел. Пять часов! Все шерпы, кроме Анг-Таркэ, должны идти вниз. Нам же надо устанавливать бивак.
Невозможно снять темные очки. Блеск снега нестерпим для наших усталых глаз. Рядом с нами грандиозная северная стена пика Тукуча. Сверкая алмазами, она буквально подавляет нас своей неприступностью. Наши палатки очень малы. Мы зовем их "гробами". Влезть туда можно только ползком. Но, сделанные из нейлона и алюминия, они весят всего 2 килограмма и свободно умещаются на дне рюкзака. Лежа в спальных мешках на надувных матрасах, перевернувшись на живот, Ишак, Террай и я готовим ужин. Приходится учитывать каждый сантиметр – резкие движения недопустимы. Нужно иметь крепкие нервы, чтобы не поддаваться угнетающему влиянию столь ограниченного жизненного пространства.
На другой день с первых же шагов Террай задает быстрый темп. Может быть, он хочет взять реванш? В последнее время он так ослабел от болезни, что еле двигался. Мы с трудом поспеваем за ним. Крутизна склона настолько велика, что камосы[44]еле держат. Приходится даже налегать на палки. Солнце уже над головой. Рельеф усложняется, мы втыкаем лыжи в снег, чтобы можно было найти их при спуске. Дает себя знать высота, равная примерно высоте Монблана. Несмотря на терзающий нас голод, мы продолжаем подъем, надеясь дойти до пологого места. Террай идет уже с большим трудом. Не слишком ли он понадеялся на свои силы? Не знаю. Во всяком случае, чтобы дойти до площадки, он вынужден «выложиться» без остатка. Тяжело опустившись на снег, он говорит:
– Больше не могу, у меня такое чувство, что я сейчас скончаюсь.
Осторожности ради ему надо выпить чашку горячего чая и спуститься в первый лагерь.
– Это горная болезнь, – замечает Ишак. – Ты еще не совсем поправился. Внизу ты сразу придешь в норму. Анг-Таркэ поможет нам установить второй лагерь и после этого также пойдет вниз.
Прощаемся с товарищем и траверсируем наискосок обширные снежные поля, над которыми возвышаются большие ледяные стены. Снег несколько лавиноопасен. Мы сознательно идем на риск. Быстро добираемся до склона, ведущего к перевалу, и начинаем бесконечный подъем, который из-за действия высоты дается с большим трудом. Сказывается недостаток акклиматизации. Перевал еще далеко. Решаем отослать вниз Анг-Таркэ. На маленьком скальном островке посреди склона можно установить палатку. Сбросив свой груз, Анг-Таркэ быстро уходит, чтобы поспеть засветло в лагерь. Начиная с 5000 метров головная боль – частое явление; вскоре у нас начинаются сильные приступы. Таблетки аспирина, розданные нам предусмотрительным Удо, оказались кстати. Хотя мы оба сильно устали, однако всю ночь не смыкаем глаз. На восходе, оставив палатку на месте, продолжаем путь. Поднимаемся гораздо быстрее, чем накануне, и нам требуется меньше часа, чтобы подойти под перевал. Утреннее солнце придает пейзажу необыкновенную рельефность. Уходящий от нас гребень окрашен в совершенно чистые тона.
– Эх, старина, это еще не настоящий перевал, – говорю я с глубоким разочарованием Ишаку.
Вместо долины перед нами только цирк – сплошная снежная доска[45].
– Морис, смотри! Перевал с другой стороны, в двух часах хода отсюда.
Появляется необычная усталость. Несмотря на пройденный длинный путь, чувствуется недостаток тренировки и слабая акклиматизация.
– Необходимо, чтобы все, включая шерпов, участвовали в разведке и ночевали на высоте 5000—6000 метров, – говорю я Ишаку. – Совершенно ясно, что без предварительной акклиматизации подняться высоко невозможно.
На перевале нас встречает ледяной ветер. Приходится надеть штормовки и брюки из голубого нейлона, непроницаемого для ветра и снега.
– Вот так штука! Недурно! Отсюда начинается ущелье!
– На карте его нет, – уверяет Ишак, – это неизвестное ущелье.
– Оно спускается к северу и разделяется на две громадные ветви.
– А Дхаулагири нет и следа! Если не считать эту подделку, эту жалкую имитацию, – говорит Марсель, указывая на какой-то семитысячник, удивительно похожий на Дхаулагири.
Неглубокое Неизвестное ущелье, названное так Ишаком, обожающим давать имена, полого спускается перед нами. Оно довольно широкое, альпийского типа. Перемежающиеся пятна снега и пожелтевшей травы напоминают пятнистую шкуру тигра.
– Чтобы увидеть северный склон Дхаула, нужно идти влево, до другого конца ущелья, с той стороны, вероятно, должен открываться потрясающий вид!
Однако мои слова не вызывают у Ишака особого энтузиазма.
– Сейчас слишком поздно, – отвечает он, – и у нас нет с собой палатки.
– Ты прав.
– Спустись немного, я сниму панораму – и вниз!
С другой стороны Тукучи над вершинами Нилгири поднимается мощный пик. Ишак определяет: это Аннапурна. Пока я подхожу к нему, он быстро рисует крюки. Дует пронизывающий ветер. Набегают облака. Поспешно проглотив тюбик сгущенного молока, пускаемся в обратный путь…
Шагаем молча, с неподвижным взором, как автоматы. Дыхания не хватает. В сознании возникают сладкие грезы: нежная долина Шамони с успокоительной зеленью лесов; тенистые тропы, по которым так приятно прогуливаться!
Я чувствую, что силы иссякают. Последний подъем перед перевалом – тяжелое испытание. Ишак пробивает тропу. Стараюсь следовать за ним, но тщетно. Через каждые десять шагов валюсь на снег.
Больше не могу!
Марсель клянет меня последними словами – в таких случаях это единственное средство.
Наконец гребень! Какое облегчение! Но впереди еще весь спуск.
К своему удивлению, с первых же шагов я чувствую, что у меня выросли крылья. Буквально кубарем скатываемся вниз. Через несколько минут мы в лагере. Я делаю открытие: при подъеме страдаешь от высоты, недостатка кислорода, одышки. На спуске – ничего подобного. Наоборот, все кажется легко.
Пока греется вода для чая, Ишак рассказывает мне о любопытном явлении, замеченном им совсем недавно, когда мы шли по плато.
– Я брел как истукан, и мне все время казалось, что позади слышны чьи-то шаги… Кто-то третий идет за нами. Я хотел даже тебе крикнуть, но язык не поворачивался. Украдкой я поглядывал назад, чтобы успокоиться. Но это ощущение все время возвращалось, как навязчивая идея. Потом все пришло в норму. Как раз в это время у тебя был припадок депрессии.
– Да… это доказывает, что на высоте ясность мышления катастрофически падает.
Мы чувствуем себя разбитыми, ноги дрожат, голова тяжелая. Сквозь окружающие тучи пробивается солнце.
– Анг-Таркэ идет! – кричит Ишак, заметивший на снегу поднимающуюся по следу маленькую черную точку.
– Ура! Он поможет нам тащить все это хозяйство.
В сильном возбуждении мы забываем о прелестях спального мешка. С грехом пополам напяливаем на ноги замерзшие ботинки. Бивак свернут в рекордное время. Нагруженные, как верблюды, осторожно спускаемся по ненадежному снегу.
– Салям, Анг – Таркэ!
– Tired, sir?[46]
Он хочет все взвалить на себя! Плечи у меня буквально перепилены лямками, и противиться соблазну – просто пытка. Однако благоразумнее будет распределить груз поровну.
– Вперед!
Мы скатываемся по лавиноопасным склонам, не внушающим мне сейчас никакого доверия. Вот и гребень – кошмар Террая. Лыжи на месте.
Анг-Таркэ спускается до лагеря пешком, в то время как мы на малой скорости выписываем по ненадежному снегу великолепные повороты.
На следующий день нас встречают в Тукуче с триумфом. Террай, спустившийся накануне, чувствует себя лучше, однако его усталость еще не прошла. Товарищи забрасывают нас вопросами:
– Так как же с Дхаулагири, какие перспективы?
– Куда он спускается, этот северный склон?
– На луну!..
Восточный ледник
За исключением Кузи и Шаца все в сборе. Прекрасный случай, чтобы обсудить создавшееся положение.
Удо сообщает, что 27 апреля он поднялся на седловину в гребне, показавшуюся нам столь обнадеживающей, когда мы впервые увидели ее из Лете[47].
– Тяжело, конечно, но носильщики все же пройдут. Оттуда видна Аннапурна… но так далеко! Наверху видны гребни, в ущелье Миристи-Кхола спускается ребро. Может быть…
– А перевал?
– Не видно никаких Тиличо! Я там остановился, отпустив других вперед.
– В конце концов, – говорю я после паузы, – перед нами три задачи. Что касается Дхаулагири, нужно исследовать северную часть и подходы к ней. Разведка, которую мы сделали с Ишаком, лишь приподняла край завесы, но отнюдь не разрешила всего вопроса.
– Это не вопрос, это тайна, – говорит Ишак. – У меня на этот счет есть кое-какие мыслишки, но, очевидно, надо посмотреть на месте.
– Значит, нужно сделать еще одну разведку. Это и далеко и высоко. Придется здорово поднажать!
– Включай и меня, как только я буду в состоянии двигаться, – говорит Террай. – Мне надоело болеть. В последний раз, когда я был с Морисом и Ишаком, я "дошел". Требую реванша. Через два дня я буду в полной форме…
– Не хочу навязываться, – вступает в разговор Удо, – но, признаться, мне бы тоже хотелось пойти. Я здесь только и делаю, что раздаю лекарства тукучским "пациентам".
– Престиж, старина! Не забывай. А потом, ты ведь только что вернулся!
– Наш престиж настолько велик, что может обойтись пару дней и без меня.
– Так что же, тебя уже более не забавляют ответы хорошеньких непальских девушек, когда ты допытываешься, нет ли у них лихорадки? – смеясь, спрашивает Нуаель.
– Знаешь ли, экзотика постепенно теряет свою привлекательность.
– Ну, коли так, пойдем вдвоем, – решает Террай.
– Идет!
– Предупреждаю, – говорит Террай, – я пойду до конца!
– Пойдем вместе.
– Как бы ни было это далеко, сколько бы ни пришлось пройти перевалов, какие бы трудности ни встретились, я не остановлюсь.
– Достаточно будет всем добраться до такого места, откуда можно зарисовать всю северную часть Дхаулагири, – говорю я.
– Хорошо, – отвечает Террай, – но мы должны быть во всеоружии. Мне нужны два шерпа, шесть носильщиков,
которых можно нанять здесь, и по крайней мере на восемь дней продуктов…
– Это все мы обсудим подробно.
– Вторая задача? – спрашивает Ляшеналь. Видимо, лихорадочный приступ деятельности Террая заразил и его.
– Вторая задача – Аннапурна. Нужно выяснить вопрос с ней, однако, прежде чем что-либо предпринимать, необходимо дождаться возвращения Кузи и Шаца. Что касается третьей задачи…
– А! Это для нас, Гастон, – говорит Ляшеналь, обращаясь к Ребюффа.
– Этот вопрос, который еще совершенно неясен…
– Ненадолго! – кричит Ляшеналь.
– Ты же не знаешь, о чем идет речь!
– Черта с два!
– Восточный ледник Дхаула? – говорит Гастон.
– Совершенно верно! Можно ли по нему подняться и затем свернуть налево, добраться до юго-восточного гребня или направо – до северного гребня? Разведки, проделанной тобой и Бискантом, недостаточно, чтобы составить ясное представление.
– Но, пожалуй, достаточно, чтобы впасть в пессимизм, – отвечает Гастон. – Мне кажется, что подъем в лоб по леднику будет трудным. Судя по тому, что мы видели, – это громадный ледопад, заваленный сераками[48], пересеченный бесчисленными трещинами. Лавины сходят непрерывно. Все это выглядит не слишком привлекательно.
– Я пойду с вами, – говорю я Ляшеналю и Ребюффа. – Мы доедем верхом возможно дальше и установим маленький базовый лагерь у языка ледника. Будь я трижды проклят, если нам не удастся раскрыть эту тайну.
Следующий день объявлен днем отдыха для всей экспедиции. С утра Ишак, Нуаель, Ребюффа и я используем свободное время, чтобы подняться на небольшой холм к югу от Тукучи, откуда прекрасно виден Дхаулагири. Рассматриваем в бинокль детали страшного Восточного ледника. Если пройти слева, то есть по правому орографически берегу можно обойти большую часть сераков на всем пути, за исключением верхней части ледопада. Основная задача – выход на один из гребней.
Отсюда замечательный вид на Дхаулагири; в ущельях еще проплывает утренняя дымка. Ослепительный блеск льда и снега заставляет прищуриваться. Небосвод нежно-голубого цвета. В каких-нибудь 200 метрах от нас, примостившись на остром утесе, наблюдает за нами неподвижный коршун.
Вот уже месяц, как мы в Азии!
Просыпаясь, чувствуем ломоту во всем теле.
– Когда же придут наши клячи? – спрашивает Бискант у Ж.Б… – Вставай, Морис, все готово!
Признаюсь, сегодня мое участие в сборах чисто фиктивное.
Проезжаем верхом обширную каменистую равнину Гандаки. Шерпы ведут нас через Ларжунг, вероятно затем, чтобы лишний раз повертеть молитвенные мельницы. Это селение с узкими улочками, перекрытыми крышами (для защиты от обильных зимних снегопадов), выглядит очень живописно. Примерно через километр оставляем лошадей. Караван растягивается по травянистым склонам. Многочисленные яки и коровы усердно поедают густую траву. По склонам горы разбросаны деревья, покрытые душистыми цветами различных оттенков: от красного до розового. Трудно выдерживать график движения в этом земном раю. Шерпы недоумевают, почему сегодня мы так охотно соглашаемся на все остановки, предлагаемые носильщиками. Как-то не укладывается в голове, что через несколько часов вместо этих гигантских цветов, этой приветливой зелени мы увидим вокруг себя ледники, настолько грандиозные, что от нашей смелости не останется и следа. Весь день набираем высоту.
Покидаем зону лесов. Жалкая редкая трава – единственная растительность на этой высоте.
Наш караван поднимается. Все чаще попадаются фирновые участки. Вечером разбиваем лагерь на последнем клочке земли. Устанавливаем рацию, позволяющую поддерживать двухстороннюю связь на расстоянии более 10 километров. Вскоре удается связаться с Тукучей; с ребяческим восторгом слушаю голос Ишака, сообщающего мне последние сведения и городские сплетни.
– Алло, Марсель! Дошли хорошо. Местечко здесь мрачноватое при этой погоде. Все уже улеглись…
– Нуаель выходит завтра за вами. Кузи и Шац вернулись.
– Ага! Ну как с Аннапурной?
– Они шли три дня. Им удалось проникнуть в верховья ущелья Миристи-Кхола.
– Молодцы!
– В конце его они уперлись в ребро, спускающееся с Аннапурны.
– То, которое они с Удо видели 27 апреля?
– То самое. Говорят, ребро грандиозное. Начало как будто приемлемое. Далее ребро, вероятно, соединяется с вершинным гребнем, но где именно, снизу не видно.
– А дальше они не пошли?
– Нет! Решили, что обогнуть ребро, чтобы увидеть северный склон, будет трудно.
– Значит, они так и не видели перевала Тиличо?
– Ни малейшего признака. Если действительно существует перевал Тиличо, ведущий к подножию северного склона Аннапурны, то он где-то в другом месте.
– Значит, тот человек из Тинигаона был прав! Здорово они устали?
– Да, порядочно, сейчас отдыхают.
– Какая у вас там погода?
– Очень холодно. Кругом облака. Привет всем!
– Привет… Желаю успеха!
Внезапно я вспоминаю о носильщиках, пришедших с нами. Как они проведут ночь? У нас есть лишняя палатка.
Часть из них могла бы там укрыться…
Напившись чаю, иду осматривать лагерь.
– Слушай, Анг-Таркэ, как быть с носильщиками?
– Yes, sir[49].
– Where?[50]
– Here[51], Бара-сагиб!
– Как здесь? В палатке? Их же шестеро! – Заглядываю в палатку. В темноте не различаю ни рук, ни ног, но запах… Как они не задохнутся?
С рассветом мы быстро отправляемся к большому ледопаду. Вблизи в предрассветных сумерках он производит сильное впечатление. В группе кроме моих товарищей Ля – шеналя и Ребюффа шерпы: Анг-Таркэ, Путаркэ и Саркэ, которым впервые придется встретиться с большими техническими трудностями.
Целый день в поисках снежных мостов[52]мы бродим среди гигантских ледяных стен или вдоль зияющих трещин. Поневоле приходится двигаться под громадными сераками, готовыми обрушиться каждую минуту. Поднимаясь на кошках или вырубая ступени, мы с тревогой поглядываем на еле держащиеся колоссальные ледяные глыбы.
Крутизна сильно возрастает. Мы вынуждены непрерывно рубить ступени. Шерпам, нагруженным двадцатикилограммовыми рюкзаками, приходится тяжело. Погода, которая уже с одиннадцати часов была неважной, резко ухудшается. Мы вынуждены установить лагерь на площадке, защищенной от ледовых обвалов. Сейчас четырнадцать часов, а мы прошли только половину ледопада!
Идет снег. Вторая половина дня пропала.
Ночь проходит беспокойно: мы не можем сомкнуть глаз.
Утром встаем очень рано, так как ежедневно с двух часов дня начинается гроза. Как правило, эхо раскатов грома повторяется окружающими склонами непрерывно до самого вечера.
Светает, первая связка преодолевает ледовый склон над лагерем. В рюкзаках позвякивает «слесарня»[53].
Мы готовы ко всему. Лед в эти ранние часы очень тверд. Шерпы поднимаются на кошках вполне правильно, хотя и медленно. Как мы уже заметили позавчера с наблюдательного пункта, наилучший, если не единственно возможный, путь проходит по правому краю ледника.
На высоте около 5000 метров начинается одышка. Шерпы на остановках, согнувшись вдвое, опершись на ледоруб, выдыхают воздух с громким свистом. Мы начинаем к этому привыкать – еще во время подходов некоторые носильщики дышали точно так же.
Хотя определенно сказать трудно, но мне кажется, что я меньше страдаю от недостатка кислорода, чем Ляшеналь и Ребюффа. Сказывается положительное действие последних ночей, проведенных на высоте 5000 метров. Это обстоятельство еще раз подтверждает, что всей нашей команде необходимо побыть на высоте 5000—6000 метров перед решающим штурмом.
Уже полдень! До плато, где трудности кончаются, остается еще 300 метров.
Ледник подобен реке: за пологими участками, где течение его спокойно, следуют разорванные ледопады. Преодоление последних 300 метров весьма проблематично.
– Мне не нравится эта картина, – замечает Ляшеналь.
– Ненадежное место. Взгляни на упавшие глыбы льда! – восклицает Ребюффа.
– Всюду голый лед, – говорю я разочарованно. – А какая крутизна! Пожалуй, следовало бы пересечь весь ледник и попытать счастья у левого края.
– Прежде надо попробовать подняться в лоб и свернуть влево, вплотную к скалам, – советует Ребюффа.
– Сходите вдвоем, посмотрите, как это выглядит? Я подожду здесь с шерпами.
В мгновение ока они преодолевают ближайший склон зеленого гладкого льда дьявольской крутизны.
– Молодцы! Вот это класс! – кричу я им.
Мастерство друзей подбадривает меня. Шерпы поражены. Через несколько минут слышу крик Ляшеналя:
– Эй, Морис! Влево не ходи. Можешь подняться, мы сейчас посмотрим, что делается справа.
– О'кей! Будьте осторожны!
Небо свинцового цвета – опять плохая погода!
Товарищи проходят очень опасное место. В любой момент они могут оказаться под падающим сераком.
– Вперед! – говорю я обеспокоенным шерпам.
Мне приходится рубить для них многочисленные широкие ступени и захваты для рук. Громоздкие рюкзаки тянут вниз. Крутизна столь велика, что стоя упираешься носом в лед.
– Прохода нет! – раздается голос сверху.
– Громадная трещина перегораживает весь ледник! – доносится крик.
Слышится целая серия звонких ругательств – друзья реагируют на неудачу.
Я обнаруживаю их за сераком.
– Ну что, не выходит? Видно, придется траверсировать. Может быть, есть проход с другой стороны…
Падает снежок. Облака нависли над самой землей. Гром гремит непрерывно, действуя на наши и без того измученные нервы. Мы вшестером затерялись среди гигантских сераков, которые воздвигла перед нами гора. Со зловещим треском содрогаются под нами ледяные глыбы. Тусклый свет падает на мертвенно-бледные ледовые склоны.
Ляшеналь и Ребюффа находятся под сильным впечатлением зловещего окружения. Однако они мужественно идут на разведку в указанном направлении.
В ожидании их все молчат. По временам ледник угрожающе вздрагивает. Во что бы то ни стало надо оставаться бесстрастным.
Разведка возвращается. Лица мрачные.
– Пройти невозможно!
– Невесело, – говорю я, озадаченный. – Что же, раз нельзя…
– Морис, лучше спускаться, – уверяет Ребюффа, – здесь пахнет аварией.
Внезапно раздается громкий, продолжительный треск. Мы замираем в напряжении… На этот раз пронесло!
– Сейчас нам будет крышка! – кричит Ляшеналь. – Быстрее вниз!
– Бежим! – вопит Ребюффа.
Беспрерывные раскаты грома усиливают общую панику. Это уже не отступление, а самое настоящее бегство перед вершиной, готовящейся нанести удар.
– Если нас не накроет, нам повезло! – успевает вымолвить Ляшеналь, устремляясь вниз по склону в связке с шерпом.
– Давай быстрее!
Я тороплю своего шерпа, который, на мой взгляд, слишком медлит.
Друг за другом мы спускаемся по ледяной стене.
Жестокий град обрушивается на нас. Приходится сдерживать себя, чтобы не спешить, каждое движение должно быть точно рассчитано.
– Смотри за шерпами, как бы они не свалились! – кричу я Ляшеналю, пользуясь минутным затишьем ветра.
– Это был бы шикарный спуск, – бросает он на ходу.
– Так близко от цели!
– В таких случаях нельзя упорствовать.
Я же думаю, что, даже если бы нам удалось выйти на это плато, было бы безумием вести туда всю экспедицию. Риск слишком велик. Никакая победа не могла бы оправдать сознательной игры человеческими жизнями.
Град сменяется снегом. Вокруг туман. Видимость не более пяти метров. По временам появляются серые тени, и какие-то привидения скатываются вниз к лагерю. Лавины свежего снега беспрерывно обрушиваются с ужасающим грохотом.
Постепенно ад удаляется.
Для нас воспоминание о нем всегда останется кошмаром.
Около 17 часов мы наслаждаемся в лагере горячим чаем. Его приготовил Нуаель, увидев, что мы спускаемся.
– Значит, ты поднялся вчера наверх?
– Да, без особого труда. Придя на место, я отправил молодого Ангава обратно в Тукучу. Лишний рот был бы здесь ни к чему… Кроме того, он нужен Терраю.
– Какой сегодня день? Мы потеряли счет времени!
– Э, дорогой, третье.
– Уже 3 мая! Нам остается только месяц до муссона.
– И ничего определенного в отношении Дхаулагири пока что нет! Чтобы исчерпать все возможности, надо было бы исследовать ребра юго-восточного гребня здесь, прямо перед нами.
– Мы могли бы туда сходить! – восклицает Ляшеналь.
– Хорошо! Как только у вас будут лыжи, сбегайте на снежную вершину в конце ущелья.
– Лыжная вылазка! Вот это здорово!
– Я смогу заснять южный склон!
Нуаель предлагает мне связаться по радио с Тукучей.
– Два часа тому назад я разговаривал с Ишаком, но стоял такой треск, что я предпочел прекратить связь.
– Ты, разумеется, боялся за рацию? – иронизирует Бискант.
Спустя несколько минут связь с Тукучей установлена.
– Говорит Эрцог. Что нового в Тукуче?
– Говорит Ишак. В лагере все в порядке. Ничего нового. Лионель и Удо вышли сегодня утром. А как у вас?
– Мы не дошли до конца ледника, но теперь и так все ясно.
– Что именно? Есть путь?
– Как бы не так! Это горы… Будь они прокляты! Нам никогда здесь не пройти.
– Что же вы собираетесь делать?
– Я завтра спускаюсь. Ребюффа, Нуаель и Ляшеналь на лыжах сходят на Белую вершину – 5500 метров в юго-восточном гребне Дхаулагири. Оттуда они просмотрят весь южный склон.
– Нужно ли им что-нибудь?
– Подбрось им продуктов и три пары лыж.
– О'кей! Если спустишься завтра, получишь к обеду жаркое из тхара.
– Из чего?
– Из тхара, гималайской серны. Ж.Б… и "Большой человек" ходили на охоту с нашими ружьями и убили трех тхаров. Один для нас…
– Ну, коли так, будем завтра обязательно! А Лионель?.. Он все же вышел?
– Не беспокойся, он захватил с собой порядочный кусочек!
– До завтра!
– Привет всем. Связь кончаю.
На следующее утро я спозаранку ухожу вниз, в то время как мои товарищи на лужайке у лагеря преподают шерпам основы ледовой техники.
В одиночку возвращаюсь в Тукучу. Дорога сказочно хороша. Я стараюсь не терять напрасно времени, но не могу не останавливаться через каждую сотню метров. С умилением смотрю на деревья с красными цветами. Напевая про себя, спускаюсь по травянистым склонам, покрытым разноцветным весенним ковром. Среди лесистых холмов, стыдливо укрывшись между двумя елями, бирюзовое озеро с прозрачной водой отражает изящные вершины Нилгири.
Окружающие его лиственницы кажутся менее суровыми, чем ели. Берега одеты нежным мохом…
К каменистой равнине Гандаки ведут плохие тропы. Вода поднялась. Придется переходить вброд. Я стою в раздумье, не решаясь намочить натертые на ногах волдыри. На мое счастье, подходит тибетец. Он все понял. Местные обычаи приходятся как нельзя кстати. Он осторожно взваливает меня себе на спину. Ступая босыми ногами по камням, невзирая на стремительное течение и на мой вес, он переходит
разбухшие рукава Гандаки и опускает меня на твердую землю. Как мне выразить свою благодарность? Протягиваю ему рупию. Он крайне почтительно отвешивает несколько поклонов.
– Держи, вот еще одна!
Он не верит своим глазам. После небольшой паузы он отвешивает мне низкий поклон. Я смущен и не знаю, что делать. Пытаюсь принять достойный и благородный вид. Затем, немного сконфуженный, удаляюсь.
В 13 часов прихожу в Тукучу, где меня радостно встречают Кузи и Ишак.
– Наконец в кои-то веки свежее мясо! – говорю я с полным ртом. – Поздравляю Ж.Б… с удачной охотой!
Я в великолепной форме. По части аппетита могу поспорить с Терраем.
– Так, значит, с Восточным ледником дело плохо?
– Технически это, вероятно, что-то вроде северной стены Плана[54]. Но, конечно, намного опасней. Кстати, такого же мнения и Бискант. Перепугались мы до полусмерти. Вниз скатились кубарем! Каждый из шерпов срывался много раз.
– Паршиво! – замечает Кузи.
– Пока еще ничто не потеряно.
– Как так, а время? Дни, которые так и бегут? Да, Дхаулагири защищается неплохо!
– Возможно, завтра мы обнаружим подходящий путь. Ишак бросает взгляд в сторону Кузи, затем отвечает:
– Завтра? Это было бы удивительно!
В конце концов, разумеется, путь должен быть найден. Но меня тревожит, что до сих пор никто из нас не нашел и намека на обнадеживающее решение. Видно, разведка еще не скоро будет закончена.
– Существуют же еще подходы к юго-восточному гребню. Кроме того, верхнюю часть Восточного ледника, где мы не прошли вчера, может быть, удастся обойти по стене слева.
– Ну, знаешь, Морис, ты меня извини, но…
– Да, пожалуй, я сам довольно скептически отношусь к этому варианту, – вынужден я признать.
– Мы с Шацем в твоем распоряжении, – говорит Кузи.
– Да, правда! Вы отдохнули?
– Еще как!
– Прекрасно. Тогда мы одним камнем убьем двух зайцев. Вы пройдетесь для акклиматизации, как мы все, и одновременно окончательно обследуете верхнюю часть Восточного ледника.
– Ты не думаешь, – замечает Ишак, – что эта вылазка будет дублировать восхождение Ляшеналя, Нуаеля и Ребюффа на Белую вершину?
– Нет, они вряд ли смогут увидеть что-нибудь, кроме южного склона и выхода на гребень.
– От склона к склону, от гребня к гребню мы наконец обойдем Дхаулагири кругом, – заключает Кузи.
Итак, завтра мы выходим.
– Congratulations for the thar![55]– говорю я Ж.Б… входящему в палатку. (Он очень горд своей репутацией меткого стрелка.)
Я чувствую, что сегодня он страдает от безделья и не прочь поболтать. С некоторым трудом завязывается разговор о Непале, о гурках, о всемогущем в этих краях семействе Рана.
Он вытаскивает из бумажника свой мандат – с месячным опозданием. Мог бы показать его и пораньше! Передо мной свиток бамбуковой бумаги, покрытый санскритскими письменами и скрепленный несколькими сложными печатями: похоже на старинные грамоты наших первых королей!
От нас он ежедневно черпает множество новых понятий. Мы доверяем ему полностью и относимся к нему как к товарищу.
– Ж.Б… rice?[56]
– Thank you, sir.
Он мотивирует свой отказ религиозными причинами: непальские индийцы не могут вкушать какую бы то ни было пищу с "неверными". Действительная причина кроется в том, что он никогда не пользовался вилкой. Как и все здесь, он ест только пальцами, и ему стыдно перед нами.
На следующий день, 5 мая, около 8 часов утра Кузи и Шац покидают лагерь. Пришла их очередь обломать зубы на Восточном леднике! Наступает внезапная тишина. Мы с Ишаком остаемся в лагере одни.
– Soldier for Tansing! Letters?[57]
Конечно есть, целая груда! Но куда запропастилась почта из Франции? Вот уже скоро пять недель, как мы сидим без писем! С помощью Ж.Б… мы пишем на гуркальском языке записку почтмейстеру, чтобы выяснить, в чем дело.
На штатив от кинокамеры устанавливаем подзорную трубу с двадцатипятикратным увеличением. Вскоре в верхней части Белой вершины на высоте около 5000 метров обнаруживаем своих товарищей.
Они готовятся к спуску. Мы с Ишаком вырываем трубу друг у друга.
Блестящая демонстрация французской горнолыжной техники, хотя, по-видимому, снег неважный. По «почерку» узнаю Ляшеналя, выполняющего головокружительные повороты на глазах у ошеломленных шерпов; последние предпочитают спускаться на "пятых точках".
После обеда появляются любопытные процессии. Женщины селения, одетые в праздничные наряды, носят кувшины с водой и поливают всех встречных. Церемония, как видно, рассчитана на то, чтобы с помощью молитв и заклинаний вызвать дождь, который заставляет себя ждать. В горах не проходит дня без грозы, а в долине, нанося огромный вред урожаю, царит засуха.
Ишак носится со своей камерой по главной улице, стремясь заснять как можно больше. Престиж сагибов не помогает, и нас обильно поливают под громкий хохот. Наше достоинство "подмочено", и мы благоразумно отступаем к лагерю. Попросту говоря, удираем во все лопатки!
Вернувшийся Ребюффа с ужасом рассказывает о том, что он видел с Белой вершины. Мы забрасываем его вопросами.
– Что представляет собой южный склон? – спрашивает Ишак.
Не дожидаясь ответа, я добавляю:
– Когда мы смотрели на него из Буглунга, он выглядел потрясающе.
– Если бы ты видел его вблизи, тебе было бы все ясно. Колоссальная стена высотой несколько километров, без единого пологого участка! Что-то вроде утроенной северной стены Маттегорна, а она, как ты знаешь, не слишком привлекательна! Мы с Бискантом и Нуаелем смотрели друг на друга квадратными глазами… На южный склон лучше не рассчитывать.
– Так, понятно! А как насчет юго-восточного гребня? Когда мы смотрели на него с Восточного ледника, ты был среди нас настроен наиболее оптимистично. Ты говорил тогда…
– Я ошибался. Во-первых, он невероятно длинен, поднимается на очень большую высоту, а главное – технически чрезвычайно сложен: стены, ледяные башни, скалы, расчлененный рельеф, масса «жандармов» – словом, все двадцать четыре удовольствия.
– А площадки для лагерей там есть?
– Ни единой.
– Да, все это выглядит не слишком радостно.
– О! – восклицает Ребюффа. – Об этом маршруте не может быть и речи.
– Я думаю, – говорит Ишак, – никто из нас не строил особых иллюзий как насчет юго-восточного гребня, так и насчет южного склона.
– Каковы же выводы?
– Ставим жирный крест на обоих вариантах. Удрученные плохими известиями, мы идем обедать в общую палатку.
На следующий день к нам приходит с визитом буддийский лама, встреченный нами еще в Баглунге. Одет он в красное платье сомнительной чистоты. Лицо сияет жизнерадостным добродушием. Ишак, явно питающий слабость к простоте и непосредственности буддийских лам, щедро его угощает. Наш лама с энтузиазмом рассказывает о Мук-тинате. Разговор ведется с помощью Анг-Таркэ и не лишен оригинальности. Выглядит это примерно так.
– Вы сейчас туда направляетесь? – спрашиваем мы его.
– Я буду там завтра, – отвечает он с широкой улыбкой.
– Однако это же далеко отсюда!
Хоть он и лама и привык к чудесам, я все же не думаю, чтобы у него были семимильные сапоги!
– Надо там быть, – продолжает он. – Там каждый день происходят чудеса: пламя вырывается из-под земли, священники предсказывают будущее!
– Мы придем обязательно! Через несколько дней… Ишаку приходит в голову гениальная идея:
– Взойдем ли мы на Дхаулагири?
Вот случай показать свою таинственную силу!
Лама сосредоточенно перебирает огромные четки. Его взор поднимается к небесам, затем падает на руки… Сцена продолжается более пяти минут. Мы сидим неподвижно.
Может быть, мы станем свидетелями необыкновенного колдовства? Нам ведь говорили, что ламы – существа сверхъестественные.
Постепенно лама возвращается на грешную землю, наконец он решается заговорить:
– Дхаулагири для вас неблагоприятен. – И добавляет: – Лучше о нем не думать и направить ваши усилия в другую сторону.
– В какую именно? – интересуется Ишак.
Этот вопрос имеет для нас существенное значение.
– В сторону Муктината, – отвечает он, как будто это само собой понятно.
Не имеет ли он в виду Аннапурну? Будущее покажет.
Появляется загорелый Ляшеналь. Наконец-то мы что-нибудь узнаем! Вот уже несколько дней, как у него на груди вскочил прыщ. Щедрая натура Ляшеналя так вскормила его, что он превратился в фурункул фантастических размеров. Ишак не может удержаться от искушения заснять на цветную пленку это феноменальное явление.
Ляшеналь оставил Кузи и Шаца в лагере на леднике. Рации вышли из строя, несколько дней мы будем без новостей. Около половины шестого со стены, нависающей над лагерем, приземляются (выражение отнюдь не преувеличенное) двое друзей: Удо и Террай. Лионель сильно возбужден. Борода придает ему устрашающий вид.
– Ну, братцы, можете ставить на Дхаулагири крест! Губы выпячены вперед больше обычного. Голос звонкий, почти сердитый.
– Понимаешь, Морис, твой Дхаулагири невозможная штука. Легче в рай попасть!
– Сначала сядьте и попейте. Вы оба покрыты пылью и потом с ног до головы!
Я надеюсь, что это их немного успокоит.
– Нет ли чего поесть? – требует Террай.
– Сейчас приготовят. Так что же вы все-таки видели?
– Вот как было дело с самого начала, – спокойно рассказывает Удо. – Третьего числа мы разбили палатки на высоте около 4500 метров между двумя вашими лагерями. Следующую ночь мы провели в Неизвестном ущелье. На седловине носильщики заартачились. Они боялись: никогда еще им не приходилось переходить этой границы. Вчера рано утром мы с Лионелем достигли седловины, которую вы видели издалека и которая замыкает северный бассейн Дхаулагири. Ну, брат, тут…
– Что тут?
– Я и сейчас еще в поту! – не удержавшись, орет Тер-рай. – Кошмарные теснины!
– Но где именно?
– Прямо против нас был Дхаулагири, – продолжает Удо, – настоящий Дхаулагири. При подъеме я спутал его с ложной вершиной. На дне перед нами – грандиозный ледник, весь в трещинах…
– Более поганого места не придумаешь, – прерывает Лионель.
– Весь в трещинах, стекающий через каньон, со стенами высотой несколько километров.
– Видишь, я был прав, – с притворной скромностью вставляет Ишак, – все стекает по ущелью Маянгди-Кхола!
– И все это грандиозно, – добавляет Террай, – это целый мир! Что касается северного гребня, отделяющего этот ледник от Восточного, на котором вы были, так это полускальное, полуледовое, очень крутое ребро. А северо-западный гребень, который до этого никто еще не видел, обрывается отвесами в теснины.
Все это звучит удручающе! "Неужели действительно неприступен?" – шепчу я мысленно. Ишак бросает с игривым видом:
– Лама ведь сказал: "Дхаулагири для вас неблагоприятен! Идите к Муктинату"… Так вот…
– Так вот, туда и направимся, и не позже, чем завтра утром! – решаю я твердо.
– Куда, к Тиличо? – спрашивает Гастон.
– Пойдем к тому Тиличо, к северу от Нилгири, о котором нам говорил житель Тинигаона, и атакуем Аннапурну с тыла.
– Почему бы не использовать разведку, проведенную в Миристи-Кхола группой Кузи – Удо – Шац? Они же видели Аннапурну!
– Да, но только издали. И они не видели северного склона. Дойти туда непросто. К тому же ребро мне определенно не нравится. Кстати, и им также…
– Посмотри на карту, – прерывает Ишак, – пройдя через Тиличо, мы сбережем несколько дней подходов.
– Увидишь, – говорю я, – мы попадем прямо к северному склону, а пути с севера в Гималаях часто легче других! Мы пройдем столько, сколько потребуется, чтобы найти Аннапурну! Если понадобится, даже до Манангбота.
– Докатились! На поиски Аннапурны! – разочарованно констатирует Ишак.
В поисках Аннапурны
– Поторопись, Удо, я умираю от голода!
Ляшеналь и Террай не получают особого удовольствия в это утро: Удо подвергает их различным важным исследованиям.
Проверка обмена веществ, испытание по Флаку[58]и другие процедуры продолжаются более часа. Эти исследования необходимо делать натощак, что является тяжелым испытанием, так как после возвращения из разведки у людей великолепный аппетит.
В то время как Террай подвергается этой мучительной процедуре, Ляшеналь, уже покончивший с ней, хладнокровно отрезает себе гигантские куски колбасы. Время от времени Террай бросает косые взгляды в его сторону.
– Бискант, свинья ты этакая, убирайся отсюда со своей колбасой.
– Замолчи, испортишь результаты, – говорит безжалостный Удо.
Эти исследования очень важны.
Вначале я опасался, что Удо скорее альпинист, чем медик. Ничего подобного: он блестяще сочетает в себе то и другое.
Удо постоянно информирует меня о физическом состоянии участников экспедиции и об улучшении их высотной акклиматизации. Если бы все будущие экспедиции могли иметь такого Удо!
В то время как Террай страдает, Ишак, Ребюффа и я готовимся к выходу в Манангбот.
Штурм Аннапурны из ущелья Миристи представляется весьма проблематичным. Можно ожидать, что со стороны Манангбота восхождение будет легче.
– Привет Тилману, – ухмыляется Ляшеналь, уже покончивший с закуской.
Имя Тилмана – одно из известнейших в Гималаях; именно он покорил высочайшую вершину из всех, до сих пор взятых человеком, – Нанду-Деви высотой 7820 метров. Мы о нем самого высокого мнения. Перед отъездом мы узнали, что он собирается исследовать именно этот район вокруг Манангбота. Судя по составу его команды, его целью, по-моему, должна быть разведка подступов к Манаслу[59]и Аннапурне. Альпинисты вечно любят держать в секрете свои планы, но было бы нелепо, если бы обе экспедиции штурмовали одну и ту же вершину.
Путаркэ уходит вперед, чтобы подготовить место для лагеря в Тинигаоне. Мы берем продовольствие на восемь дней, и до нашего возвращения у Удо и Террая будет время для того, чтобы подняться на Восточный ледник, в случае, если Кузи и Шац не добьются успеха.
Эти два дня отдыха пришлись весьма кстати: у меня оказалось время для того, чтобы послать письма во Францию, привести в порядок счета и проследить за тем, чтобы организация лагеря происходила без перебоев. Однако сидячий образ жизни не привлекает меня, и я очень рад снова отправиться в путь.
По дороге тянется множество караванов, нагруженных солью и рисом. Мы торжественно шествуем через маленький городок Марфа, в котором развеваются молитвенные флаги. Вокруг нас весело толпится народ.
Здесь еще больше тибетцев, чем в Тукуче. Все экспедиционные конфеты розданы ораве ребятишек. Поистине Марфа должна сохранить о нас приятные воспоминания! Впоследствии мы будем пожинать плоды своей щедрости, так как множество местных носильщиков в нужный момент будут предлагать нам свои услуги. Мы то и дело встречаем молитвенные стены, украшенные каменными плитами, на которых читаем классическую надпись: "Ом мане падме ом!"[60]
Стараясь не нарушать местных религиозных обычаев, мы обходим эти памятники слева.
Мало-помалу внешний облик страны меняется, вид ее становится еще более унылым, даже по сравнению с тем районом, откуда мы только что пришли. К северу рельеф смягчается, холмы, покрытые красноватыми камнями, необычная прозрачность воздуха, характер пустынной местности являются подтверждением того, что мы приближаемся к Тибету, хотя граница находится от этого места на расстоянии доброго дня ходьбы.
В сумерках мы входим в бедную деревушку Тинигаон. Местные жители подозрительно нас разглядывают и провожают к единственному приличному дому; там нас встречает улыбающийся Путаркэ, он уже чувствует себя как дома и своим обычным мягким голосом отдает распоряжения множеству женщин, толпящихся вокруг него. Мы находимся у "Great man" – главного лица в деревне, дом которого служит местом остановки караванов. Это ловкий коммерсант, достающий с выгодой для себя все, в чем нуждается деревня.
Хозяин дома знакомит нас с отведенной нам комнатой. Чистота ее весьма относительна, но после соответствующей уборки переночевать в ней можно будет. В воздухе стоит тошнотворный кислый запах. Ишак бросается открывать окна.
Я внимательно осматриваю комнату: медленно сохнут дубленные мочой кожи, в углу – бочки протухшего масла.
Пора ужинать. Анг-Таркэ подает нам еду с церемониями, приводящими окружающих нас жителей в глубокий экстаз. Никто из них до сих пор не видел сагибов. Вилки? Поистине эти белые – непонятные существа!
На следующее утро еще темно, когда Анг-Таркэ приносит нам завтрак. Звезды сияют на очень чистом небе – хорошая примета. Вдали захватывающее зрелище: уже освещенный солнцем, возникает из мрака Дхаулагири. Отсюда его рельеф виден удивительно отчетливо.
Шикари, который должен вести нас, утверждает, что хорошо знаком с перевалом Тиличо, но не может сказать, сколько времени потребуется, чтобы дойти до него. Мы поднимаемся гуськом, сгибаясь под тяжестью грузов. Анг-Таркэ, Путаркэ, Панзи и несколько тибетских носильщиков идут с нами.
Чтобы ускорить движение, мы дали им ботинки, но ради экономии они несут их, перекинув через плечо, пока не доходим до снега.
Через несколько часов ходьбы проводник, кажется, не уверен больше в том, что утверждал раньше: хотя мы забрасываем его вопросами, он как будто не представляет себе, где же на самом деле перевал Тиличо. В действительности этот шикари всего лишь обычный пастух, и все, что он знает, – это дорога на верхние пастбища. С высотой его роль, как и его самомнение, постепенно уменьшается, и в конце концов он спокойно идет сзади всех.
Таким образом, переночевав под грозой в наших маленьких палатках, мы на другой день с трудом добираемся до пресловутого перевала Тиличо.
Какой сюрприз! Согласно карте, мы должны были выйти в глубокое ущелье Манангбот. Где же великолепный вид на северный склон Аннапурны, который должен открыться справа?
Ошеломленные, мы смотрим на ослепительную картину снега и льда. Многочисленные вершины сверкают на фоне ясного неба. В блеске и чистоте этого зимнего пейзажа есть что-то сказочное.
Справа вместо Аннапурны возвышается гигантская стена семитысячников, которой мы тут же присваиваем название Большой Барьер. Перед нами открывается не глубокое ущелье, а обширное плато. В центре его большое, замерзшее, покрытое снегом озеро, размеры которого трудно определить. Слева к его необъятной белой глади спадают отвесные скалы.
– Но где же, черт возьми, Аннапурна?
– Особенно сомневаться не приходится, Мата! Она почти наверняка за этим красивым треугольным пиком, там, в глубине направо.
– Я в этом не так уж уверен, – говорит Ишак.
– Я также, – добавляет Ребюффа.
– А перевал Тиличо – где он, по-твоему? – продолжает Ишак.
– В дальнем конце плато, с той стороны озера. Он должен господствовать над ущельем Манангбот, начинающимся там, в самом конце.
– Ну что же, мне придется проверить это, но я вовсе не убежден, что ты прав…
Во всяком случае, нам предстоит спуститься к Большому Ледяному озеру, как за неимением лучшего названия мы его уже окрестили.
Час спустя мы оказываемся на берегу, и, пока Панзи готовит еду, спор продолжается:
– Ни малейшего признака озера на карте! А ведь оно по меньшей мере семь километров длиной…
– О, эта карта… Разве все эти вершины обозначены на ней?
– Куда, по-вашему, стекают эти воды?
– Это место – настоящая воронка.
– Похоже на Мон-Сени.
– Говорю вам, что вода течет к Манангботу.
У каждого свои соображения, каждый высказывает свое мнение.
Необходимо перебраться на другую сторону озера. Мы надеваем рюкзаки, и группа идет вдоль левого берега до тех пор, пока красноватые скалы не вынуждают нас перейти на лед.
Это решение не вызывает в наших носильщиках особого энтузиазма. Ишак страхует меня при помощи нейлоновой веревки, и я рискую отойти метров на пятьдесят от берега. Там я прыгаю, приплясываю, бью ледорубом, чтобы прорубить лед и измерить его толщину. Затем кричу остальным:
– Настоящий бильярд! Все сюда!
Лишняя осторожность всегда лучше неоправданного риска, поэтому мы связываемся двумя большими группами. Носильщики и шерпы находятся друг от друга на расстоянии по меньшей мере восемь метров. Они не понимают, что мы делаем это, чтобы обеспечить безопасность всех и каждого; будучи связаны таким образом, они не могут собираться вместе.
Первая связка идет по моим следам; я начинаю описывать широкую дугу, чтобы выйти по другую сторону отвесных скал. Сзади меня, один за другим, носильщики, согнувшись под тяжестью грузов, нерешительно приближаются к краю и затем вступают на лед с таким видом, как будто бросаются в воду. Горячо шепча молитвы, они идут точно по моим следам. Глаза каждого из них прикованы ко льду. Операция проходит благополучно. Теперь уже у носильщиков не будет ни малейшего желания расстаться с нами: им пришлось бы вновь пересекать Большое Ледяное озеро!
Оказавшись на другой стороне, мы поднимаемся по склонам и подходим к перевалу, расположенному симметрично с тем, который мы прошли раньше в это утро. Даем ему название Восточный Тиличо. Его высота около 5000 метров.
Никакого стока, как я предполагал, здесь нет, наоборот, конец озера закрыт.
У наших ног открывается глубокое ущелье: это и есть ущелье Манангбот.
Здесь я снова ошибаюсь в оценке расстояния. Действительно, мне казалось, что Манангбот лежит в глубине гигантского цирка, но на самом деле рельеф гораздо более сложный. От того места, где мы находимся, морены круто спускаются вниз на протяжении нескольких километров. Ущелье перегорожено грядой каменных обломков. Единственный выход отсюда через узкую теснину, приводящую к Марсианди-Кхола, бурной реке, берущей свое начало на перевале Тиличо и текущей мимо Большого Барьера, в котором мы надеемся найти Аннапурну. За этим препятствием теснина постепенно расширяется, и там среди серых камней, осыпей и морен виднеются зеленые пятна, жалкие островки возделанной земли.
Справа от Большого Барьера возвышаются другие вершины, еще более красивые и изящные, чем те, которые мы видели над озером Тиличо; слева над красными скалами в хребте Муктинат поднимается множество вершин высотой более 6000 метров.
Сзади нас озеро, только что пересеченное нами, а вдали – перевал Западный Тиличо, через который мы прошли этим утром. Мы устраиваем военный совет.
Ишак считает, что карта неверна и что Аннапурна, возможно, не находится в Большом Барьере.
– Эти облака появились совершенно не вовремя. Они закрывают все высокие вершины. Не можем же мы обсуждать то, что не видим!
– Только что был просвет, – говорю я. – Конечно, я знаю, что карта врет, но мне кажется, что вряд ли можно было впасть в такое заблуждение; нельзя ошибаться относительно положения вершины высотой более 8000 метров.
– Стало быть, ты считаешь, что Аннапурна лежит в Большом Барьере?
– Да, за этим большим треугольным пиком перед нами. Конечно, это только предположение.
– А я готов держать пари, что Большой Барьер не обозначен на карте.
– Даже если он тянется более чем на 20 километров и насчитывает около пятнадцати вершин выше 7000 метров, – говорю я, смеясь.
– Где там пятнадцать, – ворчит Ишак, – там всего-то их несколько!
– Короче говоря, ты считаешь, что длинный гребень, который мы видим, и гребень, указанный на карте, не одно и то же. В таком случае здесь должно было бы быть два гребня, не так ли?
– Да, возможно. – Тут же Ишак Производит несколько вычислений, доказывающих, что Аннапурна не может находиться в Главном хребте. Его аргументы меня несколько смущают, но не убеждают. Где же Аннапурна?
– Ладно, – говорю я наконец, – установим лагерь здесь.
– Прекрасно, – соглашается Ишак.
– Ты останешься здесь завтра и даже послезавтра.
– Хоть до будущего года!
– Ты сможешь проверить свою точку зрения, делая всевозможные засечки.
– А вы с Гастоном что собираетесь делать?
– Спустимся в Манангбот. Уж оттуда-то Аннапурна наверняка будет видна!
– Возможно, возможно… Я не знаю, поможет ли это делу или нет, но что касается меня, я предпочел бы остаться здесь.
– Идет! Мы воспользуемся этой прогулкой, чтобы купить тзампы[61]для носильщиков. Путаркэ и Панзи пойдут с нами.
– Может быть, мы увидим Тилмана?
На рассвете следующего дня мы с Ребюффа будим весь лагерь.
– До свидания, Мата! Мы вернемся послезавтра.
– Когда? – переспрашивает он сквозь сон.
– Двенадцатого!
– Ну что же, до свидания! Ни пуха ни пера!
Мы идем с пустыми рюкзаками, рассчитывая найти продовольствие на месте. Не обращая внимания на вызываемые нами камнепады, мчимся вниз по громадной ложбине.
– Как ты думаешь, Гастон, успеем к полудню?
– Как раз к обеду.
Прыгая с камня на камень, мы быстро теряем высоту. Наш путь лежит вдоль бурных вод Марсианди-Кхола, берущей начало от большого висячего ледника над треугольным пиком. Чем ниже мы спускаемся, тем отчетливее видно, как высоки скалы, преграждающие путь в конце ущелья.
Вскоре нам становится ясно, что берег, по которому мы идем, дальше непроходим и необходимо переправляться.
– Тебе-то хорошо с такими ходулями, – говорю я Гастону.
В мгновение ока он оказывается на той стороне. Я несколько колеблюсь. А что, если воткнуть ледоруб в дно и использовать его как шест?.. Одну ногу на этот камень… Однако не слишком надежно… Раз… два! Мышцы у меня слабеют, ледоруб соскальзывает, камень переворачивается, и я оказываюсь в ледяном бурлящем потоке.
– Ну и ванна! Вода дьявольски холодная! Ребюффа издевается:
– Она такая прозрачная!
– Идиот! Тебя бы туда! – говорю я, отряхиваясь, как мокрый пудель.
Обоим шерпам, Панзи и Путаркэ, приходит в голову блестящая мысль. Они забираются на самый верх скалы, и нам видно, как они без всякого труда идут там по едва заметной тропе.
Длинные крутые осыпи, которые мы заметили с перевала Тиличо, теперь преграждают нам путь, и не видно никакой тропы. Оба шерпа уже достигли подножия.
Карабкаться вверх нелегко. Склон настолько крут, что камни едва держатся на нем и малейшее движение может вызвать настоящую лавину. Далеко позади себя видим перевал Тиличо, на котором мы были несколько часов тому назад.
Все камни одной и той же величины, как будто их просеяли через гигантское сито. Когда наконец мы выбираемся наверх, нам преграждает путь овраг с крутыми склонами затвердевшей земли.
– Сомнения нет, придется рубить ступеньки, – говорю я несколько озадаченному Ребюффа.
– Я предпочел бы лед!
Представляется удобный случай посмотреть, как выйдут из положения шерпы. Путаркэ идет впереди с ледорубом в руке. Прекрасно сохраняя равновесие, он быстрыми ударами рубит ступени. Панзи следует за ним, чувствуя себя вполне уверенно. Нам остается только идти по их следам.
За этим оврагом мы ожидали найти травянистые склоны, но, выйдя наверх, видим перед собой второй овраг, затем третий и так далее… Таким образом, нам приходится добрый час рубить ступени, прежде чем мы выходим на более легкие травянистые склоны. Спускаемся вниз по огромным осыпям, глиссируя в клубах пыли.
Уже за полдень. Мы останавливаемся у прозрачного источника в нижней части ущелья и устраиваем короткий завтрак. Идти вдоль берега трудно, и подчас нам приходится подниматься на 100—200 метров, чтобы найти путь сквозь густые заросли.
Это совершенно иной мир, чем в долине Тукучи. Здесь намного теплее, растительность гораздо богаче и рельеф более пересеченный. Время от времени встречаются цветущие деревья, придающие окружающему пейзажу мягкий и привлекательный вид.
Человек уже проник сюда: едва заметные следы теперь превращаются в подобие тропы.
До Манангбота еще далеко, а так как у нас нет с собой палаток и очень мало продуктов, необходимо дойти до него в этот же вечер.
На повороте тропы неожиданно встречаем несколько жилищ. У входа в деревню Кангзар стоит буддийский шортен[62], украшенный молитвенными лентами.
Ребятишки, увидев нас, бросаются навстречу. Впервые в жизни они видят белых людей и с любопытством рассматривают эти призраки, сошедшие с гор. Они не могут понять, что мы пришли с той стороны хребта. Они вообще не подозревают о существовании другой стороны. Единственная дорога, известная местным жителям, – это тропа паломников в Муктинат, которая проходит через Торунгзе.
Панзи требует субу; шумная толпа ведет нас переулками. Суба выходит нам навстречу. Он не выражает ни малейшего удивления: в течение многих веков Будда учит искусству сохранять безразличный вид при самых необычных происшествиях. Я прошу субу достать тзампы для наших носильщиков, оставшихся в горах. Охая и причитая, он уверяет нас, что Кангзар очень беден: нет ни килограмма лишней тзампы, ни горстки риса и ни единого цыпленка. Мы должны идти дальше в Манангбот, – это всего в часе ходьбы, уверяет он нас, – и там сагибы найдут абсолютно все, что им нужно. Манангбот тотчас же начинает представляться раем, и без дальнейшего промедления мы продолжаем свой путь, несмотря на жару, голод и жажду.
За деревней нам попадается совершенно высохший скелет яка, лежащий поперек тропы. Никому не приходит в голову передвинуть эти священные кости: они лежат здесь уже много месяцев и будут лежать, пока не обратятся в прах. Каждый из нас почтительно их обходит.
Ступеньки, выбитые в скале, а затем очень крутой склон вновь приводит нас вниз к реке. Мы быстро идем вдоль берега.
– Манангбот! – говорит Панзи.
Город расположен на отвесных скалах наподобие древних городов Тибета. Отсюда нам видны лишь стены города, и впечатление такое, как будто мы приближаемся к крепости. Перекинутая через реку доска показывает, что мы находимся теперь в цивилизованной стране. Начинаем подъем.
Миновав несколько узких переулков, мы выходим к центру города, где видим огромную молитвенную стену длиной около 50 метров. Жители, сбегаясь со всех сторон, окружают нас: как обычно, ребятишки, старуха с очень любопытной портативной молитвенной мельницей, которую она безостановочно вращает, и молодые люди, как правило, очень красивые, с лицами другого типа, чем в районе Тукучи.
Все местные жители буддисты. Все они что-то кричат, не могу разобрать, что именно, но меня это не волнует. Я уже успел убедиться, что в этой стране простое «здравствуй» выглядит как длинная речь, к тому же выкрикиваемая громким голосом. После пятнадцатиминутной дискуссии один из мужчин отправляется на поиски субы. Между тем Панзи уже подыскал нам жилище – чердак на втором этаже. Мы взбираемся туда по забавной лестнице в виде толстой доски с зарубками. Снимаем рюкзаки и вдвоем с Гастоном возвращаемся на площадь.
Жители города толпятся вокруг, жестикулируя:
– Американцы?
– Нет, французы!
– …?
– Да, французы.
Теперь как будто ясно, все понимающе кивают: "Американцы!"
– Нет, есть американцы, и есть англичане, но мы французы.
– Конечно, конечно. Но вы все же американцы. Я сдаюсь…
Большинство местных жителей составляют гурки, служившие в британской армии. Мы – первые белые, которые проникли сюда.
Аннапурна? Ничего не известно!
Эта история с Аннапурной начинает казаться мне странной. Вершину высотой 8000 метров нельзя не заметить. Даже если она находится в дальней части хребта, местные жители должны были бы, по крайней мере, знать о ее существовании. Возможно, здесь называют ее иначе, в честь какого-нибудь другого божества.
Солнце садится, оно уже скрылось за этой великолепной вершиной – нашим треугольным пиком, возвышающимся над Манангботом. От Панзи, который подробно расспросил местных жителей, мы узнаем, что эта гора – Гангапурна.
Две другие вершины слева – Чонгор и Сепшия.
Возвращаясь с прогулки по узким улочкам наконец-то успокоившегося города, мы с Ребюффа встречаем наших шерпов, разочарованно сообщающих, что городишко крайне беден. Достать продовольствие будет чрезвычайно трудно.
В этот момент появляется суба – неглупый на вид старик с длинной бородой, очень просто одетый. Нас представляют, и мы садимся. Разговор немедленно принимает самое деловое направление. Суба может дать нам десять килограммов тзампы, не больше. Он приводит столько разных доводов, что сам в них запутывается. Никаких кур, только четыре до смешного маленьких яичка, ни молока, ни риса. Тзампы, столь необходимой нашим носильщикам, оставшимся на перевале Тиличо, слишком мало.
Эти важные новости вынуждают меня на следующее утро первым делом послать Путаркэ обратно на перевал, Я набрасываю записку Ишаку.
"Манангбот. 11 мая. 5 часов
Дорогой Мата!
Путаркэ сейчас отправляется обратно к вам. Добираться сюда очень, очень долго.
Что нам удалось узнать.