ХАЛИМА ПЕСНЬ ОБ ЕДИНСТВЕННОЙ ВЕЧНОЙ ЛЮБВИ
Песня переложена в стихи с перевода на русский язык Бахытжаном Момышулы поэтической прозы Аз-ага "Халима", как песнь единственной и вечной любви.
О значении этой прозы для читателей можно понять, прочитав отклики самих читателей. Вот отдельные из них. Я не знаю, какое будет иметь значение произведение "Халима", переложенное в стихи, к тому же на русском языке. Но я испытываю чувство удовлетворения, сумев это сделать.
СЛОВО ПЕРВОЕ
Все прошло: в одно мгновенье,
Невозвратно канула в лета.
Ни о чем со мной не сожалела,
Халима любимая всегда!
Ангел мой, и соратник, курьер**
Ты растила во мне молодца.
Ты единственный в жизни пример,
Нет замены родная душа
Ты со мною всегда и во всем,
Сорок дней нескончаемых дней.
Не заменишь родную никем,
Почему я, создатель, не с ней?!
Ты ушла в невозвратную даль,
Сорок дней пережил сорок лет.
Не с тобою родная, а жаль,
Без тебя мне не мил белый свет
О тебе напишу коль смогу,
О тебе напишу высоко.
Коль писать о тебе не смогу,
Будет мне умирать нелегко.
СЛОВО ВТОРОЕ
У плиты опустилась на пол,
И из горла хлынула кровь.
Вой сирены... Тебя увезли
Привезли на тринадцатый вновь.
Каждый день был тягучим как ночь,
Каждый день из тринадцати дней.
Оттонял все ужасное прочь,
Я в бессонные ночи и дни.
Я молился, просил у небес,
Уберечь от костлявой руки.
От тревог я осунулся весь,
И под глазом синели круги.
И однажды ты в ночь позвала,
Чтоб сказать напоследок слова...
Благодарен родная тебе,
За слова, что сказала ты мне.
Тяжело говорить и дышать:
Говори, я внимаю душой.
Напоследок не можешь молчать,
Расскажи ты о нас не спеша.
Я умру, ты мужчина — не плачь
Над могилою плакать не смей.
У камчи отошла рукоять,
Рукоять лишь сломалась камчи**
Ты без слез схорони напослед,
По обычаям и по обрядам.
Пусть Коран прочитают мне вслед,
Асылхан** прочитает молитвы.
Над могилою слезы не лей,
Не увидят пусть слезы враги.
И не будет смеяться они,
Безпричинно смеяться на смерть.
Опускаться ты в жизни не смей,
Постригайся и брейся всегда.
Будь опрятным всегда и во всем,
Что же делать — не будет меня.
Если грязи коснется рукав,
Будет грязен чуть-чуть воротник.
Ты ведь будешь, мой милый, не прав,
Скажут, милый, сломался и сник.
Я умру — не женись, не спеши,
Молодую себе не ищи.
Чтоб себя не обречь на позор,
Даже если шепчу этот вздор.
С пожилой тебе будет не в лад,
За тобою ведь нужен уход.
За тобою смотреть не суметь,
За собой бы ей присмотреть.
Буду жить я не в этих мирах
Буду ждать я тебя в небесах.
Если вдруг ты поженишься, друг,
Не узнаю я, милый, тебя.
И от мысли такой непростой,
В дрожь бросает меня, дорогой
Не ругай ты детей своих зря,
Не кричи и "не рыпайся"**, друг.
Ты невесток никак не жури,
Проживи ты без тягостных мук.
За тобою пусть смотрят они,
Чтоб покой обрела я душой.
В том мое завещанье семье,
Непременно я встречусь с тобой!
СЛОВО ТРЕТЬЕ
Не забуду двенадцатый день
Семь мы дней наблюдали в окно.
Я в палату зайти все хотел,
От тебя получил я письмо.
Ты писала, что лучше сейчас,
И уход за тобою в пример.
И просила с надеждою нас,
Чтоб купили мы торт для сестер.
Ты копила мне деньги в мешке,
Милый спонсор**, подруга моя.
Возместить обещала ты мне,
Что истрачено будет тобой.
Всем сестричкам, и няням, врачам...
(Я трудился всю ночь напролет).
И с накопленных денег всем им
Поделил без остатка в конверт**.
Я исполнил свой труд до конца,
Приписал в аккурат на конверт:
"Благодарная Вам Халима",
Был последний больничный привет.
Написал Халиме я письмо,
Что исполнил любимой наказ.
Очень рад, все идет хорошо,
Ты ведь можешь порадовать нас.
Ты с улыбкой едва на лице,
Повстречала в палате меня.
И кивнула с улыбкою мне,
Чтоб позвал я сестричек, врачей.
И в палате был голос твой тих,
Не принять твой подарок нельзя:
"И дай бог, чтобы каждый из них,
Был счастливым в жизни, как я".
Ты сказала, на лицах врачей,
Загаенная боль и печаль.
Сердце дрогнуло, стало больней,
И прощаться с тобою мне жаль...
Словно ношу ты с плеча сняла,
И ладони мои ты взяла.
И так нежно прижала к груди,
Что услышал я сердца стук.
СЛОВО ЧЕТВЕРТОЕ
Заготовил тебе я письмо,
Чтоб порадовать смог я тебя.
И подумал: сейчас позвоню,
Чтоб узнать про тебя и дела.
И в ответ я услышал врача:
"Приезжайте быстрее, ага,
Чуть апашка вчера не сошла,
И до утра едва дожила".
Сердце ухнуло, чтобы пропасть,
Я в палату ворвался к тебе:
Ты ослабшая, чтобы угасть,
Обернулась тревожно ко мне...
Понял я — и спросил у врачей,
Что последний настал ее час.
Чтоб остаться позвали с ней,
Чтоб примне свет очей бы угас.
Я бы гладил ладони ее,
Состоялся с врачом разговор,
Состоялся с врачом уговор:
Вам нельзя в реанимации с ней.
И отдать вам без вскрытья нельзя,
Обойдемся без вскрытья апы!
И не будет вокруг суеты...
Привезли на носилках домой,
И узнала родимая дом.
И спросила: Я дома, родной?
И поверила, что это не сон.
И всю ночь просидел я с тобой,
Чтоб предсмертный услышать твой стон.
В эту ночь ты прощалась с семьей,
Попрощаться вернулась ты в дом.
Встрепенулась в какой-то момент,
Обняла и прижала к груди.
Как сумела ты это суметь,
Не смогу я никак позабыть!
И ладонь мне под мышкой прижать,
И под мышкой суметь удержать.
Полчаса ты держала ладонь,
И заполнила сердце мне стон!
До сих пор не могу я понять,
Как болезнью ослабшая вдруг,
Всем ухватом сумела обнять,
Позабыв свой смертельный недуг.
Повторяла ты мне, не забыть:
"Помогала любовь выживать.
И так долго сумела я жить,
Буду милый тебя ожидать..."
СЛОВО ПЯТОЕ
И любови бывают по жизни,
И подростком влюбляешься ты.
И находят свои половины,
И обманчивы эти мечты
А любовь, что однажды бывает,
И не всем и дано испытать.
Она с вечностью может поспорить,
И судьбою единою стать
Мы настолько любили друг друга,
Ты приехала в темный аул...
У порога встречала с работы,
Поменяла Москву на аул.
Мы настолько любили друг друга,
Торопился с работы домой.
Были долги степные дороги,
Нескончаемо длились пути.
Ты ждала и читала под лампой,
Чтоб плохие не виделись сны!
Ты боялась: случится со мною
Что-нибудь по дороге с любовью,
Словно дети встречались мы.
И однажды в пути задержался,
Не приехал я, как обещал.
Ты не стала, любовь, обижаться,
И сказала, чего я не ждал...
Ты сказала: любимый, запомни,
Если что-то случится, пойми...
Мне ведь жизни не будет, любимый,
Я ведь следом умру за тобой.
Целовал я во влажные очи,
Успокоить тебя я хотел.
И у слов ведь бывает душа,
Успокоить тебя я сумел
Как ребенок смеялась в ответ:
"Я запомню слова твои впрок...
И не буду так больше я впредь,
Я запомню слова как урок.
Но я все же тебе расскажу:
Ты ведь слушаешь, милый, скажи?
Я кивнул: Говори,говори!
—Я про Цвейга тебе расскажу...
Он однажды промолвил слова:
"Дальше жить не могу, я умру".
И в ответ он услышал жену:
"За тобою я следом умру!"
И на белую простынь легли,
Одеялом укрылись вдвоем,
И вдвоем выпив яд — умерли...
—Мы сумеем вот так умереть?
Я ответил: "Сумеем, любовь,
Без тебя мне бессмысленно жить.
И ни дня без тебя не прожить !
Ты промолвила тут же в ответ.
— Коль умрешь, я погибну с тобой,
Без тебя мне на свете не жить!
Я ответил: Я тоже, любовь...
И за руки мы крепко взялись.
Так скрепляли мы свой уговор,
Прослезились здесь очи твои!
СЛОВО ШЕСТОЕ
Халима не носила сережек,
Золотых не носила колец.
Халима не носила браслетов,
Надевала лишь раз под венец.
Но дарили ей эти подарки,
И однажды она наконец
Все отдала ювелиру,
Заказала нам десять колец.
В том году Халима все болела,
Оперировать нужно ее.
Всей семье по кольцу подарила,
И вписала на них этот год**.
И однажды сказала: Отец!
Ну давай по душам говорить...
Ты ведь помнишь аул Ак-бузау,
Уговор наш вначале пути.
как ребенка погладила вдруг,
И прошлась по моим волосам...
И спросила, что скажешь, мой друг?
Я ответил, что я не забыл.
Операции близится час,
И ведь собственно дело не в нас.
—Пусть расскажут твои мне уста,
Посмотри мне правдиво в глаза.
Не колеблясь, я тут же сказал:
– За тобой мне не трудно уйти.
Я себе в Ак-бузау наказал,
Мне не жить без тебя, ты прости.
Маяковский себя застрелил,
И из жизни Есенин ушел.
Я не буду залазить в петлю,
Я не буду стреляться потом!
Что же сделаешь, муж, ты ответь?
– Я умру как француз Миттеран.
Перестану таблетки я пить,
Я по двадцать их пью каждый день.
Без тебя не сумею я быть,
За тобой я сумею уйти.
—Не-е, не надо, не смей умереть
Без меня суждено будет жить.
И скажу я без всяких потех,
Чтоб себя убивать — это грех!
Разрываю с тобой уговор,
После смерти меня не позорь.
Я хочу, чтобы дальше ты жил,
Пока пальцы удержат перо.
Я с тобою так долго прожил,
Умирать не придется легко.
С той разлуки вернулась домой,
Мы встречали тебя всей семьей.
И сейчас ты лежишь Халима,
И не скажешь ты больше слова.
Поднесли мы малышку твою**,
Ты к ней нежно прильнула к лицу.
И губами малышка в ответ,
Халимушка прочмокала вслед
И с измученных глаз Халимы,
Слезы вслед по лицу потекли.
И нет ближе, родной семьи,
Ты простилась, родная, с семьей.
СЛОВО СЕДЬМОЕ
Халима устремленной была,
И попала мне в руки как дар.
Устремленной на главную цель,
Мне не страшен был с нею удар.
Все сходилось в ее голове,
С самых юных студенческих лет.
Как компьютер была голова,
Получали мы точный ответ.
Телефоны всех справочных служб,
Всех сородичей, близких, друзей.
Расписанья вокзалов, портов,
Все всегда было с нею, при ней.
Знала лучших писателей всех,
Имена персонажей любых.
И таланты свои без труда,
Отдавала мне в службу всегда.
Ведь могла и ученою стать,
И могла и вязать, вышивать.
И монтером была, и врачом.
Без нее неуютен был дом.
На судьбу не грешила она,
И без повода не было слез.
Не могла упрекать Халима
Безпричинно любого из нас.
В книготеке, где тысячи книг,
На учет по одной их взяла.
И без жалобы, даже на миг,
Там порядок сама навела.
Фотографий много у нас,
Разложила их все по годам.
В картотеку внесла всех сама,
И по времени в нужный свой час.
И сейчас мне несложно найти,
Те мгновенья, и лица друзей.
Лишь живую тебя не найти,
И становится мне ты нужней.
Целомудренней в жизни была,
Не подумайте, я что ханжа.
По одежке пусть будут встречать,
И чтоб по уму провожать.
Что касается скромность одежд,
Вся одежда была ей к лицу.
Выходили мы вместе на свет,
Лишь мгновенья вернуть не смогу.
Не хвалила детей и семью,
Не хвалила на людях меня.
И случался с детьми разговор,
Не мешала вести она спор.
Ни на чьей не была стороне,
При размолвках молчала она.
Неудобно вести было спор,
Прекращался с детьми разговор.
Если где-то хвалили ее,
Все грустней становилась она.
Из под темных глядела бровей,
Неудобно бывало нам с ней.
СЛОВО ВОСЬМОЕ
Вспоминаю тяжелый я год,
Не поверил своим я глазам
Обвинен в нелюбви мой народ.
Не поверил я этим словам**.
Я в ЦК написал им в ответ,
Как смогли вы такое суметь?
В чем виновен казахский народ,
"Постановление ЦК КПСС "О казахском национализме" 1987 года, после волнения казахской молодежи на площади в Алматы, с чего и начался развал СССР.
Что унизили целый народ?
Я письмо показал Халиме.
Трудно даже подумать, родной.
Ведь не смогут за это к стене,
Как при Сталине сделать с тобой.
Оскорбленный в душе ты казах,
И не только мой преданный муж.
Одолею свой собственный страх,
Оскорбленный казах, ты не трус!
Поддержали детишки меня,
Мы отправились к другу с письмом.
Я просил подписаться со мной.
Что не зря посетили твой дом.
И воскликнула рядом жена,
Как вы можете это, ага?
Вы разрушить хотите покой,
Вы за этим пришли к нам домой?
Через труп мой подпишет письмо,
И на друга смотрели с тобой.
Не ответил мой друг ничего,
И в ответ покачал головой.
Подписать отказался мой друг,
И отправить пришлось самому.
Попросил, чтобы взяли письмо,
Я Олжаса об этом просил**.
И делов-то всего ничего,
И забрали в Москву письмецо.
И письмо к нам вернулось назад,
И читали письмо всем бюро
И лишь только один мой собрат,
От бюро написал он письмо.
Он сумел в том меня поддержать,
Поддержала меня Халима.
И об этом не знала страна,
И об этом узнают потом.
Вот такая была Халима,
Я ношу ее в сердце моем!
СЛОВО ДЕВЯТОЕ
Шесть инфарктов случилось со мной,
Шесть инфарктов я с ней перенес.
И сидела сиделкой со мной,
Мою жизнь спасала любовь!
С монитора не сводила глаза,
Заносила в блокнот перебой.
И бежала к врачам поспеша
И все это случилось со мной.
Возвращался я снова домой,
И садился за письменный стол.
Заслоняла от смерти меня,
Возвращала по новому в дом.
Ведь на свете достаточно жен,
Что мужей доверяют врачам.
После воя угасших сирен,
Убегают в уютный свой дом.
Халима — не такая жена,
Задушевный мой друг Халима.
Пусть узнает какою была,
Пусть узнают об этом страна.
И писали с огромной страны,
После смерти моей Халимы.
И желали, как будто себе,
Прославляя меня и любовь!
СЛОВО ДЕСЯТОЕ
И серьезнее есть ли уста?**
Мавзолей возводил он Абаю
Шакариму он свод возводил
Где величия больше, не знаю.
И великая мать Домалак**,
Успокоится дух в небесах.
И Саин — он серьезный уста,
Он построил шатер в небеса.
Он построит шатер Халиме,
Я мечтаю об этом сейчас.
Он построит — Саин Тохтамыс,
И да здравствует в мире любовь!
И желанья нету сильней,
Чтобы выстроить памятник ей.
С миру по нитке друзья соберут,
Непременно его возведут.
Прекрасный, высокий — достойный души,
Я буду готов умереть.
Я, это увидев, к тебе поспешу,
Чтоб с тобою мне встретиться вновь.
Мы будем парить над землею,
И будем парить мы вдвоем.
И я не расстанусь с тобою,
Да здравствует в мире любовь!
СЛОВО ОДИННАДЦАТОЕ
Я заветный мешочек открыл,
Милый спонсор — подруга моя
Ты копила мне деньги в мешок,
Там колечко — подарок нашел.
На ободке приписанный год,
И написано там: "Халима"
Ты ведь десять колец раздала,
И одно ты оставила мне.
И надел я на палец кольцо,
И на палец оно подошло.
Положила в мешок ты кольцо,
И нашел я колечко под стать...
Ты подарок припрятала там
После смерти сумел я достать.
И стекали слезинки к губам,
Я поклялся кольцо не снимать.
Мне припомнилась песня "Хорлан"
И акын, его имя — Естай**.
Он любимой ее посвятил,
И с кольцом похоронен был.
Не снимал он подарок — кольцо,
И кольцо пожелал не снимать.
И до смерти любил он Хорлан**,
И с кольцом пожелал схоронить.
Рассказал я об этом семье,
Передал пожеланья свои:
"Схороните потом вы меня,
Обязательно с этим кольцом".
До сих пор я колечко ношу
И сверкает кольцо, как лучи.
И колечко повсюду со мной,
Как и ты — ты повсюду со мной!
СЛОВО ДВЕНАДЦАТОЕ
И Олжас появился у нас,
Он звонил мне, узнав о потере.
Я рассказывал тихо о ней,
Расказать мне хотелось про горе.
Амантай прочитал нам суры,
Прочитал нам суры из Корана.
И напевно звучали они,
По умершей протяжно скорбили
В этот дом приходили друзья,
И великие к нам приходили.
Приходил к нам великий Мухтар**
И Габит** приходил к нам ага.
"Степной поэт Естай, автор песни "Хорлан".
"Хорлан любимая Естая.
Естай посвятил прекрасной
Хорлан песню и назвал ее именем
Хорлан любимая поэта,
акына умерла очень рано, молодой,
и он всю свою жизнь скорбил по ней.
"Мухтар Ауэзов. "Габит Мусрепов.
Приходили и молод, и стар,
И об этом сейчас вспоминаю.
Чтоб поесть из руки Халимы,
Чтоб испробовать явства твои.
И об этом Олжас вспоминал,
Что счастливыми были те дни.
И взглянув на меня, пожелал
Чтоб надолго вы были здоровы.
"Что же делать, мой брат Азеке?
Никого не удержишь с собою.
Я ее вспоминаю с любовью,
Не забуду ее я вовек".
Все таланты моей Халимы,
Вспоминаю я заново дома.
Помню сладкие руки твои**
И Габита похвальное слово**.
СЛОВО ТРИНАДЦАТОЕ
Доброту мне ее не забыть,
И скупою она не была.
И на свадьбы дарила кольцо,
К похоронам носила конверт.
И пакеты дарила с едой**,
Пригласив на свое угощенье.
И ломился ее дастархан,
И на плечи дарили чапан**.
И однажды подъезд собрала,
К новоселью в новый свой дом.
Нет свободного места к столу,
И при этом я был ни причем.
И покойный Жубан** вспоминал,
Мудрость слов у моей Халимы.
Постоянно он их повторял,
Повторял мне он мудрость жены.
СЛОВО ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Прибавляла к уму ты мне разум,
Продолжала ты мысли мне вслед.
Развевала мне тучи словами,
И сужала ошибок просвет.
Становилась подушкой смягчая,
Становилась периной ты мне.
И во всем ты мне помогала,
Ты бесценный мой спутник и друг.
Ты всегда с материнскою лаской,
Ты была мне духовным гуру.**
Ты была мне по жизни указкой,
Без тебя удивляюсь — живу.
Но живу я тебя вспоминая,
Не забуду указа: "не смей!"
Ты бесценна любовь и подруга,
Перед тобой в неоплатном долгу!
И тебя я опять вспоминаю,
Ты сказала мне эти слова:
И когда я уйду — я не знаю,
В одиночестве, друг мой, поплачь.
Не показывай слабость открыто,
Я иначе тебе не прощу.
Никогда ты при детях открыто,
Никогда ты при детях не плачь.
Приходили мне вести на фронте,
И когда умирал мой отец.
Приходили мне вести в походе,
И когда мне казалось конец.
Я не плакал, родная, не плакал,
И тогда, когда мать умерла.
Это время тяжелое крови,
Это время потерь, а не слез.
А теперь я рыдаю и плачу,
Я гляжу на портрет Халимы
И твой образ во сне мне маячет
И счастливые вижу я сны.
И на старости коли теряешь,
То за этим — одна пустота.
Одиночество ты ощущаешь,
И в душе каждый день маета.
Ну, и дети, конечно, с тобою,
Но у них ведь другие пути.
И коль дети не будут со мною,
Я не встану у них на пути!
СЛОВО ПЯТНАДЦАТОЕ
Благодарность скажу Асылхану,
Молодым его знали муллой.
А сейчас он профессор корана,
Дух умершей внимает со мной.
Если чист, аккуратен молда**,
И чисты его сердце, душа.
И не главное в нем борода,
Это лик чистоты и хаджи.
Так хотела моя Халима:
Асылхану коран доверять.
И душою чиста ведь сама,
Чистоте, лишь хотела внимать.
СЛОВО ШЕСТНАДЦАТОЕ
Я во всем благодарен потомству,
Я во всем благодарен семье:
И Жанар, и Жаннат, и Арнур, и Жаннур
И Сакен, Сабине и Алме, Алие.
И зятьям и невесткам, всем дальним и близким,
Благодарен друзьям, всем я кланяюсь низко.
СЛОВО СЕМНАДЦАТОЕ
Я прощенье прошу за страданья
Что о них не сумел умолчать.
Моя песня — есть песня прощанья,
Мне приходится петь и страдать.
Моя память уносит в былое,
И на деле все рядом со мной.
Это время — мое непростое,
Ты заполнила сердце собой!
Чтобы мне не уйти от удушья.
Разделяю я чувства свои.
Если даже печальна мне песня,
Вы снимаете тяжесть с души.
И тебя не увижу, родная,
И умру я однажды в пути.
Дальше смерти — дела не земные,
Ты меня к себе позови!
СЛОВО ВОСЕМНАДЦАТОЕ
Ты болела в году сорок пятом,
Восемнадцатый месяц подряд.
Написала письмо: не понятно,
Суждено там в Москве умирать**.
Ты писала: зачем тебе нужно,
Жить с больною на свете женой.
Ты женись на хорошей, здоровой,
Попрощаться сумей ты со мной
Ты меня непременно любила,
Ты меня непременно ждала
Ты на фото слова записала,
И такие там были слова:
"Храни мое изображенье
Ты, коль подругу видишь в нем,
А коль появится сомненье,
Сожги безжалостно огнем!"
Фотография эта со мною,
Я сумею ее уместить.
И на камне будет с тобою
На меня с любовью смотреть!
СЛОВО ДЕВЯТНАДЦАТОЕ
Я сказал у тебя над могилой,
Перед тем как земле предать.
Что расстался с душой половиной,
Половина осталась в груди.
И теперь половина с тобою,
А другая сейчас у меня.
И теперь не найти мне покоя,
О тебе напишу, Халима!
Никогда не касался других я,
Ни во время, ни после войны.
И с единственной был я любимой,
Только знал я любовь Халимы.
В целомудрии мы поженились,
И хранили, как четь, чистоту
Были вместе, чтоб не случилось,
Мы хранили любовь, как мечту!
И когда мы шагали по жизни,
Нежно за руки взявшись вдвоем.
Мы шагали по жизни влюбленно,
Как герои Корпеш и Баян.
И друзья порой восхищенно**,
Называли с улыбкою нас:
Вот Жибек и наш Толеген.
И улыбчив был дружеский глаз.
Нас конечно такими не знают,
Ты ушла там, где вечность и мгла.
Посвящаю тебе — пусть узнают,
Ты — любимая песня моя!
И теперь души половина,
Половина в могиле с тобой.
И теперь не найти мне покоя,
О тебе я пишу Халима!
Ты мечтала когда-нибудьт тоже,
Белый купол поднимется ввысь**.
И теперь у тебя над могилой —
Юрта белая, ты отзовись!
Чтоб сбылась мечта полнокровно,
Вместе мы повстречаемся вновь.
Будет купол над нашей могилой,
Юрта белая — наша любовь!
И воздвигнут сей памятник,
люди, Не в подарокханской жене.
И воздвигнут сей памятник, люди,
Наискромной моей Халиме!
СЛОВО ДВАДЦАТОЕ
Прочитаю я вместо молитвы,
Не суры из Корана вослед.
Я не знаю, подруга, молитвы,
Не Коран, а стихи — мой ответ.
Ты ведь песни любила Абая,
Напевала ты мне "Каламкас".
И той песни запомнил слова я,
И как будто та песня про нас.
Я приду к тебе на могилу,
И спою тебе песню твою
Я не знаю, подруга, молитвы,
Я спою тебе песню свою!
Переложено на стихи:
2.04.-10.04.2006 г.
Из книги Нурлана Абжапара Джилкишиева
"Посланник тенгри", издательство
"Жибек жолы", 2007.