ГЛАВА 10 ЗАПАДНАЯ ВЕТВЬ 1 страница

В Кавказской части этой главы, как отмечается и в ее тексте, использованы неопубликованные научные рукописи и опросные записи профессора А.А. Машковцева.

Мы снова вернемся к условно намеченному центральному ядру ареала “снежного человека” — к юго-западной окраине Синьцзяна, лежащей у границ Кашмира, Памира и Афганистана. Теперь от этого предположительного очага мы двинемся в сторону Афганистана и далее на запад. Непосредственно к указанному району примыкает горный хребет Гиндукуш.

Афганистан

К Гиндукушу и к горной части северо-восточного Афганистана, известной под названием Бадахшана, относится некоторое число, к сожалению, еще плохо проверенных и немногочисленных сведений о реликтовом гоминоиде. Однако теснейшая связь этой географической области и ее физико-географическая и биогеографическая общность с близко прилегающими территориями, значительно лучше освещенными имеющимся информационным материалом, позволяют предполагать, что накопление и здесь описательных данных об интересующем нас прямоходящем высшем примате — лишь дело времени. Но приведем все же некоторые записи, указывающие на территорию Афганистана.

Советский инженер М.Н. Фокин, работая в Афганистане в 1953 – 1957 гг., записал следующий рассказ одного из переводчиков-афганцев. В 1944 г. на р. Пяндж, напротив впадения в нее р. Вахш, в зарослях кустарников и камышей, пограничники-афганцы встретили самца и самку обезьяночеловека. Самку они подстрелили, самец скрылся в камышах. Убитая самка имела около 2 м., была покрыта рыжими волосами. Труп предполагалось передать в музей, в дальнейшем он был приобретен англичанами, но навряд ли его удалось предохранить от разложения, во всяком случае, судьба его неизвестна (ИМ, I, №32).

Весьма любопытно сообщение одного прирожденного афганца, проживающего ныне в СССР, в Туркмении, учителя 40 лет, по имени Джума Алимадат. Он родился и провел детство в местности Дузахдара в Афганистане. Это — дикое ущелье, куда ведет лишь один очень узкий проход. В детстве Алимадат слышал много рассказов о существовании “гуль- биявана”, дикого человека, покрытого шерстью, и не сомневается в его реальном существовании. “Встречаются дикие люди в тех лесистых местах Афганистана, где я родился, — говорит он, — и в одиночку, и с детенышами, и целыми стадами. Живут в лесах. Питаются дикими животными, которых убивают камнями… Говорить гуль-бияван не умеет, а мычит что-то непонятное” (ИМ, II, №51). Это сообщение очень настораживает: тут не только одно из редких упоминаний о детенышах, что мы всегда фиксируем с особым вниманием, но еще и представление о “стадах” этих существ. До сих пор упоминание о “стаде” или “скоплении” их мы встретили среди современных данных лишь единственный раз — в сообщении начальника автономного уезда в юго-западном Синьцзяне, т.е. в местах, лежащих не очень далеко от упоминаемого района, непосредственно к востоку по Гиндукушу.

И вот, удивительным образом, еще одно сообщение из мест, примыкающих к Афганистану, говорящее нам снова о наблюдениях “диких людей” не одиночками или парами, а целыми группами. Данное сообщение сделано Ф.Ф. Шульцем, имевшим возможность в 1949 г. в г. Ташкенте беседовать с одним таджиком-агрономом и одним афганцем-пастухом из пограничных районов Памира, Афганистана и Индии. Собеседники рассказали ему, что к их пограничным селениям подчас подходят голые волосатые люди, несомненно, в поисках пищи, и бывает, что население выносит им за ограду фрукты, лепешки, мясо, молоко в посуде. Появляются они, как правило, не поодиночке, а группами в 6 – 8 – 12 особей. Случается такое появление очень редко, раз в несколько лет, и по местным обычаям не полагается гнать их не дав пищи. Ведь они, по словам пастуха-афганца, все же являются подобием человека и творением аллаха, поэтому обидеть или убить такого дикого и голого человека — большой грех.

Однажды, — продолжает один из информаторов Ф.Ф. Шульца, — на советской территории стража устроила облаву на одного из этих голых диких людей, удалось накинуть на него сеть; его спутники при этом кричали, но их отпугнули и обратили в бегство выстрелами. Однако вскоре пойманного “волосатого” привезли обратно и выпустили на волю в том же месте, где поймали, к удовлетворению жителей-мусульман.

Далее рассказчик дал описание внешности “диких голых людей”, появляющихся у границ СССР и Афганистана с юга, возможно, с территории Индии. “Рост такой же как у нас, но дикие люди более сутулые, много работают руками, особенно при подъемах на гору, ¾ тогда они похожи на обезьян. Волосы у них коричневые с оттенками в рыжий и черный цвет. На лице волос мало, оно смуглое, почти черное. Голова с покатым лбом, выдающейся челюстью, скуластое. Нрав у них тихий, не свирепый. На людей никогда не нападают. Они ходят и мирно собирают себе пропитание” (ИМ, IV, №128).

Приведем еще запись рассказа охотника туркмена Чары Куларова, 70 лет, проживающего в южной части Туркменской ССР, километрах в ста от Афганской границы. “Это было еще в царское время. Я поехал с караваном торговать в Афганистан. Была зима и все было покрыто неглубоким снегом, а на видневшихся вдали горах снег был глубокий. Как то на ночлеге мы развели костер, варили и пили чай. Вдруг мы заметили, что какой-то косматый зверь подходит к нашему костру; думая, что это медведь, я схватил свое шомпольное ружье и по-пластунски пополз к нему навстречу. Вскоре я увидел, что к нам подходит не медведь, а дикий человек — “яван-адам”, или, как его называют, “демир-дернак” (человек с железными когтями). Дикий человек меня заметил и стал очень быстро убегать от костра на четвереньках. На четвереньках они бегут быстрее лошади” (Записано со слов студента ГИТИС (Москва) Дурды Довлетова проф. А.А. Машковцевым 30 января 1961 г).

К сожалению, дальше северо-востока Афганистана в западном направлении наши сведения пока не распространяются. Почему? На этот вопрос трудно ответить, — вероятнее всего потому, что ученые Афганистана и Ирана еще не интересовались этой проблемой; может быть сказывается и то, что следуя на запад мы попадаем в самую сердцевину мусульманского мира. Но несомненно и то, что где-то западная ветвь распространения “снежного человека” должна в современную эпоху быть пересеченной районами весьма густого населения, делающего невероятным его существование даже в форме редчайших реликтов.

Иран

От Гиндукуша, который, может быть, сулит еще дальнейшие обнаружения очагов обитания “снежного человека”, мы попадаем в область центрально-афганистанского высокогорного водораздела и, через его северное ответвление, хребет Сафид-Кух (Паропамиз), выходим к хребтам Копет-даг и Эльбурс. В данном контексте можно лишь совершенно мимоходом заметить, что в той части хребта Копет-даг, которая лежит на территории СССР, а не Ирана, согласно предварительным сведениям, подлежащим еще уточнению, в 20-х годах XX в. якобы были сделаны существенные наблюдения над дикими двуногими человекоподобными существами. В отношении же иранского Копет-дага, как и хребта Эльбурс, как и всего Иранского нагорья, у нас нет решительно никаких недавних конкретных сведений. Или, вернее, есть пара глухих упоминаний, относящихся ко времени второй мировой войны. А. Сэндерсон цитирует письмо одного англичанина, работавшего в Иране, будто стало известно, что какой-то иранец принес с гор убитое им на охоте животное, совершенно напоминающее гориллу (Sanderson I. Op., cit., p. 297). А.З. Розенфельд рассказывала автору этих строк, что, работая в Иране, она также слышала нечто подобное. Но все эти намеки на след слишком ничтожны. Пока что мы должны констатировать, что на территории Ирана западная ветвь распространения “снежного человека”, по-видимому, обрывается.

Но этот обрыв нити ставит перед нами две загадки, которые неминуемо ведут к гипотезе, что он совершился в относительно недавнее историческое время. Более того, складывается предположение, что именно Иран (может быть вместе с Афганистаном) был одним из самых коренных очагов древнего обитания и распространения по смежным горным системам изучаемого нами человекоподобного существа. Указанные загадки касаются его наименований.

Во-первых, загадкой является весьма неожиданное пояснение, которое давал упоминавшийся в гл. 2 немецкий путешественник XVII в. Атанасиус Кирхер сведениям об обитании в горах Южного Китая человекоподобного двуногого волосатого животного: не вдаваясь в подробное описание его, Кирхер считал возможным отослать читателей к очевидно знакомому им понятию, — это животное, писал он, подобно “персидскому человеку” (homo persus): следовательно, несколько сот лет тому назад “снежный человек” был более известен европейцам не как обитатель Гималаев или Тибета, а как обитатель Персии! Во всяком случае применение к нему термина homo persus заставляет допустить, что он был распространен и в Персии.

Вторая загадка состоит в том, что именно арабско-персидское (арабско-иранское) наименование этого существа “гуль-бияван” (“биабан-гули”) мы встречаем одновременно в двух далеких ответвлениях: оно налицо и на северо-восток от Ирана — на Памире, и на северо-запад от Ирана — на Кавказе. Ясно, что и на Памир и на Кавказ этот термин мог попасть лишь из общего корня — из Ирана, и, следовательно, в Иране он является более древним, а может быть и само существо, обозначаемое этим термином, расселялось именно из Ирана (возможно, и из Аравии) как на Памир, так и на Кавказ.

Предположение о возможности обитания остатков этого редчайшего исчезающего вида на Кавказе не может вызвать возражений биогеографического характера. Мы видим среди фауны Кавказа, например, улара, среди флоры — рододендрон, т.е. типичных представителей “классического” ареала “снежного человека”. Известно, что между фауной Средней Азии и Кавказа имела и имеет место диффузия ряда видов. Биогеографическим мостом между ними служат горные хребты и нагорья Северного Ирана. Именно этот мост и мог некогда связывать воедино азиатский ареал “снежного человека” с кавказским. Эта область, Мазандеран, — дико-гористая, в менее высоких местах сплошь покрытая субтропическим лесом. Средняя высота здесь 3 тыс. м., высота перевалов 2 тыс. м., самая высокая гора, Демавенд превышает 5 тыс.м. Геологические и климатические условия содействовали малой населенности и относительной обособленности Мазандерана и, в частности, Эльбурских гор от остального Ирана. Но все-таки вполне можно представить себе, что это северо-иранское звено древнего единого ареала “снежного человека” могло быть разорвано антропическим фактором, т.е. освоением людьми территории Ирана в древности и в средние века, а кавказский реликтовый очаг мог оказаться отрезанным.

Граф Н.Н. Муравьев-Карский записал в своих “Мемуарах” любопытный рассказ, слышанный им в 1828 г. на Кавказе от бывшего высокопоставленного начальника (аги янычар) турецко-персидской армии. Последний — по-видимому иранец из Мазандерана — поведал пересыпанную фантастическими домыслами историю о том, как в детстве он был настигнут в каком-то овраге и похищен “дивами или чудовищами, похожими на людей, оставшимися, по предположению азиатцев, с давних времен после потопа, с коими нынешняя порода людей несколько раз была в войне, коих главное местопребывание находится на горе Демавенде, что в Мазандеране, и коих царь Сулейман победил. О сих дивах у азиатцев множество рассказов… Они упоминаются во всех сказках с такою подробностью, что некоторые европейские писатели стали даже предполагать, что такая порода людей допотопных могла каким-нибудь образом и сохраниться еще несколько времени. Персидский царь в древности вел, по сказаниям азиатцев, войны против них…” (Русский Архив, 1894, кн.1, с. 31 – 32)

Полной загадкой в этих словах для нас пока остается то обстоятельство, что какие-то “европейские писатели” уже давно, по крайней мере ранее 1828 г., выдвигали смелую гипотезу, противопоставлявшую “нынешнюю породу людей” сохранившейся каким-то образом “породе людей допотопных”. В трудах по истории антропологии ничего не говорится о подобных старинных гипотезах.

Напротив, что касается упоминаемых тут сказаний “азиатцев”, то они, действительно, открывают большой простор для исследований. Правда, вопрос об искаженном, фантастическом отражении реликтового гоминоида в восточной литературе и народных преданиях не входит в тему нашей книги. В будущем филологи-ориенталисты, наверное, займутся этим вплотную. Но здесь нам придется нарушить правило в связи с выдвинутой гипотезой об иранском звене древнего ареала реликтового гоминоида. Там, где разорвалась нить современных сведений, мы спустимся в глубину столетий и тысячелетий. Это будет небольшой предварительный экскурс в предания глубокой древности, в мифы переплетенные с действительной историей, преломленные сквозь призму религиозно-мистического мышления авестийцев, маздаистов, зороастрийцев, мусульман (Автор благодарит Ю.Г. Решетова за представление им своих неопубликованных материалов).

В главе 2 мы уже упоминали о том, что самые древние письменные сведения о существах, которые могут быть сопоставлены со “снежным человеком”, мы находим, с одной стороны, в ассиро-вавилонской поэме о Гильгамеше и древнейших иудейских текстах Ветхого Завета, с другой стороны — в Ведах и Зенд-Авесте. Может быть это дает повод поставить вопрос о том, проникли ли эти существа в Иран с Ближнего Востока (из Аравии) или из Индии. В поэме о Гильгамеше они выступают под именем “эабани” (откуда “ябан”, “яван”), а в Зенд-Авесте — под именем “дивов” (“дэвов”), под обоими этими названиями интересующее нас существо известно и по сей день, например, у ирано-язычных таджиков. Термин “гуль” (“гул”), как показывает исследование А.З. Розенфельд (Розенфельд А.З. О некоторых пережитках древних верований у припамирских народов (В связи с легендой о “снежном человеке”) // Советская этнография. М., 1959, №4), является арабским; если он связан с распространением Ислама, то является, конечно, гораздо более поздним, чем “эабани” и “див”. Итак, откуда же вероятнее предположить расселение в Иран реликтового гоминоида? С востока или запада? Ответ на этот вопрос, как увидим, послужил бы важным аргументом для решения коренного спора о биологической природе и эволюционном месте “снежного человека”. Конечно, невозможно решить эту биологическую проблему с помощью древних литературных памятников, самое большее — можно выдвинуть шаткую гипотезу. Но не будем пренебрегать и этим.

Древний текст Зенд-Авесты сложился к середине II тысячелетия до н.э., но начало ее формирования теряется в III и даже IV тысячелетиях, т.е. она возникла 5 – 6 тыс. лет назад. Но и там говорится о том, что было за четыре тысячи лет до первого легендарного царя Йима Хшаети. В Ведах он носит имя Йама, а в гораздо более позднем пехлевийском варианте Авесты — имя Джима или Джемшид, выступая здесь в качестве представителя пятого поколения иранских царей. Согласно Зенд-Авесте, еще древнейшие жители Индии вели ожесточенную борьбу с “дивами”, но конкретные черты эта борьба принимает в описании царствования Йимы: когда Йима вывел свой народ из прародины в район Туркмении и Северного Ирана, им пришлось выдержать борьбу с “дивами” — существами огромного роста, голыми, косматыми, с лохматой головой, сражавшимися без оружия, а руками, камнями, вырванными деревьями. Борьба шла на протяжении трех легендарных поколений, пока руководивший ими Йима не победил “дивов”, часть истребив, часть загнав в Эльбурские горы, на Демавенд. В пехлевийском варианте Авесты, возникшем при Ахеменидах, после подвигов царя Джемшида, давшего народу покой и процветание, “дивы” продолжали время от времени вредить индо-иранцам, вследствие чего войны с ними наполняют историю длинного ряда правителей и героев. В частности, против них совершал походы Рустем. Собственно говоря, в этом варианте сам Джемшид погибает если не прямо, то косвенно в борьбе с силой “дивив”: согласно поэтической обработке пехлевийского эпоса, которую мы находим в “Шах-намэ” Фирдоуси (X век), его сверг иноплеменный царь Зохак, вторгшийся в Иран; по мнению современных востоковедов, эпизод о Зохаке, хотя и изобилующий анахронизмами, отражает ассиро-вавилонское вторжение в древний Иран (См. комментарий Ф.А. Розенберга к: Фирдоуси. Книга царей. Шах-наме, 1934, с. 43). И вот, этого ассиро-вавилонского завоевателя эпос связывает с “дивами”: “див” приучил его к людоедству — к использованию человеческого мозга, “дивы” оказываются в составе его войска, когда он ведет войну с законным наследником Джемшида — Феридуном (Фирдоуси. Книга царей. Шах-наме, 1934, с. 50 – 51).

Как видим, индийское происхождение имеет только термин “див”, тогда как, согласно эпосу, Йима вступает в борьбу с этими существами лишь вторгшись на территорию Ирана и здесь загоняет их в горы. В иранском же эпосе, хотя и воспринявшем термин “див”, эти существа ассоциируются с Ассиро-Вавилонией. Правда, пехлевийский эпос не приписывает их появление в Иране вторжению царя Зохака, — задолго до того борьба с “дивами” происходит при первом правителе Кеюмарсе, его сыне Сиямеке (которого “див” в единоборстве разорвал надвое, изорвав когтями все его внутренности), Хушенге и Тахмурсе. Все же мы можем сделать негативный вывод: литературная преемственность: Веды-Зенд-Авеста-пехлевийский вариант Авесты-Шахнамэ — не может служить доказательством того, что и “дивы” переместились из Индии в Иран.

Но бесспорно, что эти звенья литературно-исторической цепи отражают постепенную утрату “дивами”реалистических черт в приобретение ими черт духов, черт Ахримана и его воинства. В Авесте у них нет почти ничего сверхъестественного: это — существа из плоти и крови, такие же, как люди, но все тело у них покрыто шерстью, лица у них страшные, звероподобные, не зная оружия, они сражаются руками, опасны не своей магической силой, а физической силой. В пехлевийском варианте Авесты они наделены несколько более фантастическими чертами, чем в индийском, а в мусульманской фольклоре окончательно превращены в злых духов, хотя и смертных. Но все же у “дивов” всегда оставались некоторые реалистические свойства. Так, их местопребывание действительно локализировалось народной молвой преимущественно в горах Мазандерана. Эта область, говорит Ф.А. Розенберг, “всегда считалась загадочной, ахриманской, где див и пери (женский коррелат дивов, считавшихся мужского пола, сочетание “див и пери”, постоянно встречается в персидской поэзии), не скрываясь даже после появления Зороастра, ходили по лицу земли” (Ibidem, с. 150).

Остановимся на одной весьма любопытной черте, приписываемой иранским эпосом “дивам”: они используются в войсках в качестве своего рода дрессированных боевых животных. Низами сравнивает такое использование “дива” с ролью боевого слона. Фирдоуси не только рассказывает о том, что царь Зохак приказал правителям областей (мобадам) “и дивов прибавить к войскам, и пери” (Ibidem, с. 50 – 51), но сообщает и другой эпизод: царь Кеюмарс, отправляя против “дивов” великую рать во главе с внуком Хушенгом, указывает ему включить в нее “дружины из птиц, и зверей, и пери”, т.е. наряду с дрессированными тиграми, львами, леопардами, очевидно, и какими-то боевыми хищными птицами, в войска были введены и самки “дикого человека”, последних поэма трактует как зверей, наряду с другими (“опешили дивы при виде зверья”) (Ibidem, с. 40). Пусть не удивляет нас использование в боевых целях самок: Низами, характеризуя боевые свойства “дивов”, отмечал пригодность и самцов и самок — (“и самец или самка, коль тронутся к бою, — судный день протрубит громогласной трубою”) (Низами Ганджеви. Искандер-намэ. Баку, 1953, с. 391 – 395). Однако Ф.А. Розенберг отмечает, что в некоторых текстах термин “пери” означает и существа мужского пола (Фирдоуси. Книга царей. Шах-наме, 1934, с. 144).

Многочисленные реалистические черты и ситуации характеризуют “дивов” и в армянском эпосе “Давид Сасунский”, сложившемся в Х в. Например, “дивов”, загоняют в одну деревню вместе с другими дикими зверями.

Остановимся на одном эпизоде из поэмы “Искандер-намэ” азербайджанского автора XII в. — Низами. Этот эпизод полон анахронизмов, датировать и локализовать его очень трудно. Речь идет о походе “румов”, т.е. византийцев, во главе с легендарным вождем Искандером, против “русов”, т.е. русских. Комментаторы относят место этого столкновения на Кавказ, может быть в Абхазию. Нам этот эпизод интересен тем, что использование “дива” в войске в роли “боевого слона”, устрашающего противника, здесь уже выступает как нечто совершенно редкостное: войско “румов” ничего не ведает об этом, а уловка применена “русами”. Последние выводят в поле боя волосатого “дива”, привязанного за ногу на длинной цепи и снабженного железной дубиной с крючками. Этот боевой дрессированный “див” производит опустошения в румском войске, отрывая воинам головы, ноги, ломая им бока; разумеется, литературный жанр требует при этом всяческих преувеличений его силы. Повелитель “румов” созывает своих мудрецов, и только один из них может объяснить ему природу этого чудовища. Дальнейший сюжет таков: на следующий день с “дивом” пытается сразиться прекрасная Нистандаржихан, выезжающая под забралом в мужском платье, но “див” одолевает ее и относит в лагерь к обрадованным “русам”; позже повелитель “румов” захватывает этого свирепого “дива” с помощью аркана, заключает его в темницу, но однажды демонстрирует на пиру смирившегося “дива” и освобождает его от цепей, “див” убегает из шатра, но не в степь, как думают одни, не от опьянения, как предполагают другие, а для того, чтобы, напав на стан “русов”, принести обратно пленную Нистандаржихан.

В этом литературном произведении удивляет не сказочность, не обилие гипербол, а то, что в “диве” мало сверхъестественного. Он описывается, как диковинный зверь, а не как дух или бес. Он “груб и крепок”, “его жесткая кожа похожа на кору дерева”, он покрыт лишь косматой шерстью, не имея никакой одежды, он свиреп и зол. Пусть его неуязвимость для стрел и мечей является гиперболой, как и его победа в столкновении с боевым слоном “румов”, но ведь в конце концов Искандер накидывает на него обыкновенный аркан, сдавливает ему шею петлей и волочит павшего “захрипевшего” “дива”. Он сидит в тюрьме на цепи, где его тело “обессилело”, он стал “понурым, унылым”. Для нас весьма интересно, что подчеркивается его “бессловесность”, он определяется как “человек, лишенный речи”, Он не знает никакого оружия, кроме той железной дубины, которую вложили ему в руки “русы”, а когда он нападает на их собственный стан, на них просто посыпался “град камней”. Его называют “степное чудовище”. Но Искандер приручил его, давал ему из своих рук есть и пить вино.

Весьма любопытно описание совета мудрецов в стане “румов”. Они размышляют вместе с Искандером: “Не зверь он… А кто же? С человеком обычным не схож он ведь тоже”, “Это дикий, из мест, чья безвестна природа. Хоть с людьми он и схож, но не людского он рода”. Как видим, загадка состояла в том, животное это или человек. О его сверхъестественной природе нет и речи. И вот, наконец, один из членов тайного царского совета, “изучивший всю эту страну”, дает объяснение — надо сказать во вполне естественноисторическом духе. Двигаясь на север, мы найдем горы, где и живут эти подобные людям животные (упоминается, что в тех же краях водятся черные соболи). Никому неизвестно где и когда они возникли. Интересны слова: “И не видели люди их трупов от века, да и все они — редкость для глаз человека”. Они “краснолики”, тело их сильно, как если бы было из железа, они свирепы, драчливы, причем, как мы уже отметили выше, этими боевыми качествами отличаются и самцы и самки. Далее мудрец рассказывает, что эти “дивы” предпочитают спать на ветвях деревьев, причем спят глубоко, бесчувственно, долго, — “неразумия свойство”. “Русы” в поисках похищенных из стада овец подчас замечают это спящее в ветвях чудовище. Тогда втихомолку они собираются в большом числе, человек пятьдесят, обвязывают его накрепко тугой веревкой, затем накидывают на него железную цепь и стягивают его на землю. Если пробудившийся пленник сумеет разорвать цепь, он со страшным ревом набросится на пастухов и уничтожит каждого подвернувшегося. Но если цепь не оборвалась и все обошлось благополучно, — “до области Руса будет он доведен, и, прикованный, там станет хлеб добывать он своим вожакам: водят узника всюду, из окон жилища подаются вожатым и деньги, и пища”. Какой неожиданный рассказ про древнюю Русь! Мудрец добавляет: когда мощные русы сбираются па войну, они ведут в бой и это злое животное, но все же не снимают с него цепь. Чтобы подчеркнуть всю важность этого подобия “боевого слона” для русского войска, Низами (Низами Гянджеви. Искандер-Намэ. Баку, 1953, с. 391 – 407) прибегает к поэтической гиперболе: после того, как див был захвачен арканом и заключен в темницу — “воском тающим сделался Руса властитель, возвеличился Румского царства хранитель”.

Стоит отметить, что этот самым “див” в разных местах как синонимами обозначается и другими терминами: ариман, джин, гуль. Но религиозно-мифологические термины и сказочные прикрасы выглядят здесь фольклорной и литературной оболочкой, окружающей знакомый нам реальный биологический образ.

Прервем на этом наш краткий экскурс в историю восточной литературы. Такие произведения, как “Давид Сасунокий” и “Искандер-наме” уже вывели нас из Ирана на Кавказ.

* * *

Мы подошли тем самым к одной из самых сложных страниц нашего географического обзора: к вопросу о наличии и на Кавказе описательных данных о якобы обитающих в Талышских горах и разных местах Главного Кавказского хребта реликтовых прямоходящих человекоподобных существах, в общем аналогичных “снежному человеку”.

Навряд ли какая-либо другая страница эпопеи “снежного человека” вызывала такую бурю протестов и насмешек, как допущение возможностей его обитания на Кавказе. Весь Кавказ представляется исхоженным вдоль и поперек, обжитым, отлично описанным в зоологическом отношении. Как, однако, далеко от истины это мнение! На Кавказе много непосещаемых районов, почти недоступных людям горных склонов и речных ущелий. На Кавказе много нерешенных зоологических проблем, в том числе в отношении фауны млекопитающих: к примеру, проблема существования там пищухи, горностая, проблема распространения барса и т.д. В фауне Кавказа возможны еще серьезные открытия.

Однако допустима и другая постановка вопроса: может быть, на Кавказе мы имеем дело исключительно с народными преданиями о жившем здесь когда-то, но давно вымершем и исчезнувшем человекоподобном примате? Может быть, следы реальных черт этого животного уже настолько слились в народных легендах с вымыслами и фантазией, что биологу нет смысла фиксировать здесь описательный материал и пытаться отсеять крупицы реальности от огромной массы мифологии?

Как бы ни был, в конце концов, решен наукой этот вопрос, хуже всего — начинать с неосведомленности. Надо посмотреть, какого же рода сведения, относящиеся к разным частям Кавказа, имеются сейчас в руках исследователя.

Начать следует с упоминания об опубликованных литературных данных. Видный исследователь вопроса, проф. А.А. Машковцев, пишет: “Обработка собранного нами литературного и опросного материала по Кавказу установила исключительно интересные данные, а именно, что еще в конце прошлого столетия, начиная с 1870 по 1899 г., а также позднее — в 1915 – 1936 гг. — в этнографической и краеведческой литературе по Кавказу было опубликовано около двадцати статей и две книги, в которых авторы дают очень яркое и совершенно реалистическое описание “диких волосатых лесных людей”, которые, по утверждению как народов Северного Кавказа (чеченцы, ингуши, кабардинцы, карачаевские татары и т.д.), так и народов Черноморского побережья Кавказа (черкесы, абхазцы, мингрелы, грузины, имеритины), до сих пор обитают в непроходимых дремучих лесах Кавказа” (Машковцев А.А. Дикий волосатый лесной человек Главного Кавказского хребта (рукопись), с.2).

Еще в середине XIX в. глава английской экспедиции для разыскания погибших на Кавказе англичан Фрешфильд в своем отчете в Королевском географическом обществе сообщил, ссылаясь на авторитет русских официальных лиц, о существовании в лесах Абхазии, в долине р. Кодора, диких лесных людей (Альбов А.Н. Этнографические наблюдения в Абхазии // Живая Старина, 1893, в. III, с. 325 – 326). Предание гласило, что в старое время, когда абхазцы только что явились в страну, эти “абнаоэ” или “очо-кочи” (лесные люди) жили всюду по лесам Абхазии и пришельцам пришлось выдержать упорную борьбу с ними. Имеретины описывали “очо-кочи” как двуногого получеловека-полузверя, сплошь покрытого волосами (Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа, т. XXVI, с. 40 – 41). Значительная часть этих рассказов записана и опубликована этнографами, и соответственно они преломлены сквозь призму этнографического мышления. Мы все же вернемся к ним ниже, однако сначала обратимся к работе автора-зоолога, хотя и не чуждого этнографическим интересам. Речь идет об уже упоминавшейся выше статье известного исследователя фауны млекопитающих Кавказа К.А. Сатунина, носящей название “Биабан-гули”. Как натуралист, К.А. Сатунин сначала сообщает здесь о своем собственном полевом наблюдении, а затем уже об опросных данных, полученных от местных жителей.

Талыш

Дело происходило в марте 1899 г. в самой южной части Ленкаранского уезда, в болотистых предгорьях Талышского хребта. Поздно вечером К.А. Сатунин пробирался верхом на лошади вместе с проводниками безлюдным лесом по почти непроходимой болотистой топи. Неожиданно лошади остановились перед небольшой прогалинкой, беспокойно перебирая ногами и прядая ушами. Пристально вглядевшись вперед, рассказывает К.А. Сатунин, он ясно увидел в сумерках темную фигуру, которая “с совершенно человеческими движениями” пересекла путь и, пройдя поляну, бесшумно скрылась в чаще. Надо напомнить, что К.А. Сатунин многочисленными трудами зарекомендовал себя как первоклассный наблюдатель. Его проводник Кахиани, продолжает он, взялся было за ружье, но снова закинул его за спину когда фигура скрылась. К.А. Сатунин анализирует свое настроение перед этим необъяснимым наблюдением, подчеркивая, что оно было самым прозаическим, “при таком трезвом настроении мыслей, трудно предположить галлюцинацию, да к тому же и лошади, и провожатые несомненно тоже что-то видели”. Лишь по окончании пути, отдыхая в доме старшины селения, проводники К.А. Сатунина высказали свое мнение об обитающих в Талышских горах “диких людях”. По мнению одного из них, дикие мужчины в настоящее время уже перевелись, а остались одни только дикие женщины, одна из которых и встретилась сегодня на пути, другой же приводил доказательства того, что и дикие мужчины по сей день здравствуют в Талыше. Однажды во время охоты вслед за пасшимися в лесу лошадьми к нему подошел очень высокий человек, тело, голова, руки были у него как у человека, но все тело покрыто шерстью, на пальцах длинные ногти, приблизившись к охотнику, он делал какие-то конвульсивные движения (“давай передо мной плясать: напугать меня хотел”), затем закричал и убежал в лес. В другой раз такой же дикий человек якобы даже схватил охотника за шею и за ногу, но убежал, увидев приближающихся на крик людей. В третий раз охотник-рассказчик выстрелил из ружья в шедшего по его следу высокого мохнатого человека, согласно рассказу, получив заряд в тело, тот закричал, замахал руками, упал на землю, бился в конвульсиях, вскочил, опять упал, опять вскочил и в конце концов убежал, а наутро с пятью односельчанами охотник обнаружил в том месте много крови, долго шли по следу: “сперва пошел он на Арчевань, а с Арчевани повернул на Каладагну в камыши, из камышей мимо Мошхана пошел в горы, — три дня мы шли по следу, наконец, бросили”. Любопытна и концовка этой статьи К.А. Сатунина. Старик хозяин во все время беседы молча курил и только изредка кивал головой, на вопрос, видел ли и он это существо, он ответил утвердительно и, наклонившись к гостю, пояснил: “его зовут биабан-гули” (Сатунин К.А. “Биабан-гули” // Природа и охота. М., 1899, кн. VII , с. 28 – 35).