ЕСЛИ ДОЛГО ВСМАТРИВАТЬСЯ В БЕЗДНУ
Сурен Цормудян
НАСЛЕДИЕ ПРЕДКОВ
Живая ткань
Объяснительная записка Дмитрия Глуховского
Постъядерный Калининград-Кенигсберг… Новая, неразведанная доселе локация «Вселенной Метро 2033». Сурен Цормудян, славный своим романом «Странник» о Москве, решил написать о городе, в котором живет и служит.
Кто, как не он, может знать легенды и мифы о секретных подземных базах Третьего рейха, сооруженных фашистами перед самой войной? Кому, как не ему, профессиональному военному, задумать и создать роман о самых мрачных тайнах своего города, связать воедино его неизвестное прошлое и его страшное будущее?
Неподалеку от места действия «Наследия предков» и примерно в то же время завязывается сюжет другой книги нашей серии — романа «Ледяной плен» Игоря Вардунаса. И в «Ледяном плене» упоминается Кениг, а в «Наследии предков» — Пионерск.
Романы «Вселенной», как мы и предполагали, начинают сплетаться воедино, их герои — встречаться и взаимодействовать, их сюжеты — достраивать друг друга. Книги серии — больше не кирпичики, из которых мы складываем нашу крепость. Теперь они больше походят на клетки единого живого организма, которые растут, развиваются, проникают друг в друга, срастаются вместе…
Выживших в Последней войне, кажется, не так много, но им уже становится тесно на выжженных руинах мира. Человек тянется к человеку, герой к герою — и из собрания разрозненных романов образуется живая ткань настоящей Вселенной. Вселенной без кавычек.
Персонажи отлипают от бумажного листа, встают и путешествуют из одной книги в другую — иногда того же автора, иногда совсем другого, ведут себя своевольно и все меньше походят на персонажей, и все больше — на обычных людей. Герои итальянского романа телепатически связываются с героями романов русских, бороздящие океаны атомные подлодки и продирающиеся через радиоактивную тайгу бронированные конвои подбирают чужих героев, подшивают их судьбы к единому великому сюжету — сюжету саги Вселенной.
Проект «Вселенная Метро» выходит из-под контроля, перестает быть проектом как таковым — спланированным, сконструированным, — и становится организмом, созданием из плоти и крови, живой тканью, существующим уже не благодаря, а вопреки, по своим собственным законам.
Как и любое живое существо, теперь он непредсказуем. И все мы — даже и я сам — отныне можем только следить за тем, как он растет, — и удивляться.
Дмитрий Глуховский.
Пролог
Давным-давно…
Стены перестали быть кирпичными еще шагов сто назад. Это даже как-то прошло незамеченным. Интересно, почему? Ах, да! Там же был обвал. Застывшее во времени падение массивной плиты потолка, которое останавливали гнутые вензелями стальные арматуры, пронизанные ржавчиной. Следом за обвалом неумолимо ползли корни деревьев, ищущие любую слабину в грунте, чтобы заполнить ее.
Они пролезли в узкую щель и двинулись дальше по прямому коридору. И лишь теперь до них дошло, что идеальной формы арок красного кирпича и стен, тронутых морщинами старости и отметинами давно минувшей войны, больше нет. Есть строгие геометрические фигуры, подчиняющиеся правилу прямого угла. Вертикальные стены. Горизонтальный потолок. И все это из железобетона. Стены несли на себе отпечаток дощатых щитов, в которые этот бетон когда-то заливался. Кое-где даже читался узор древесных волокон. На стенах больше не было надписей типа — «Цой жив», «Катя + Петя», «FRK-17», «Eminem», «ДМБ-98», «Оля-даю +7955 555…» и так далее. Надписи вообще исчезли. Просто голый бетон. Ржавые металлические скобы под потолком держали проходившие там кабели. Местами провода остались, имея плачевный обвисший вид. Еще под потолком сохранились патроны для ламп накаливания. Сам коридор не был широк. Кое-где в стене имелись ниши, словно там непременно должна быть дверь. Но стоило посветить туда фонарем, как оказывалось, что в нишах глубиной всего пару десятков сантиметров та же глухая стена. Тогда зачем эти ниши? Подумали так, наверное, все, но вслух сказал только Руслан:
— А на хрена это? — Он вошел в нишу и похлопал по ее стене ладонью.
— Да черт его знает, — Егор по прозвищу Хруст пожал плечами, светя фонарем то на стену, то на обтянутый джинсами Ленкин зад.
— Прекрати, — фыркнула Ленка и, наведя на Хруста фотоаппарат, светанула ему в глаза вспышкой.
— Дура что ли?! — воскликнул парень, дернув головой и морщась. На экране цифровика застыла конопатая физиономия Егора за миг до того, как он, сильно зажмурившись, резко отвернулся, изрыгая проклятия в адрес девушки.
— Эй, Хруст! — гаркнул Руслан, самый высокий и крепкий из четверки. — Сейчас люлей огребешь!
— Да ты крале своей скажи…
— И за кралю — тоже!
Замыкал группу Санек. Его в компании называли Гарри Потный. Такое прозвище напрашивалось само собой. Маленький рост. Очки. Серьезное до смешного лицо для семнадцатилетнего отрока. Ну и потел он сильно. Его невзрачность буквально обязывала быть в этой компании самым начитанным и вдумчивым. Ну и девственником, само собой. У Русика Каланчи была Ленка. У Егора Хруста вообще были девки, все время разные, не только в школе, но даже институтки. А у Потного Санька были книги, интернет и лучшие оценки в классе. По всем предметам, кроме физкультуры. А еще он знал, как проникнуть в подземелья под пятым фортом, минуя музейный комплекс этого самого форта.
— Тут, похоже, был какой-нибудь щит-распределитель, — тихо сказал он, светя своим фонарем в нишу и внимательно осматривая стену вокруг нее. — Вон, крепления от потолка идут. Кабель, значит, был.
— Какой щит? — повернулся к нему Хруст.
— Электрический.
— Ботаник разрулил тему, — хмыкнул Егор, обращаясь к остальным.
— У тебя есть другие варианты?
— Да нету, нету. Ты умный, а мы просто рядом идем, — подмигнул ему Егор.
— Хорош тормозить. Айда дальше! — Махнул фонарем Руслан.
Ленка щелкнула цифровиком, фотографируя нишу, и догнала своего парня.
— Интересно. Вот уж не думала, что Пятый форт еще больше, чем про него рассказывают, — сказала она с восхищением.
— А это не Пятый форт, — с серьезным видом произнес Санька, замыкающий шествие и постоянно поглядывающий на Лену. Ему очень часто хотелось быть высоким и спортивным, как Руслан. Может быть, тогда Ленка, как верная собачка, шла бы сейчас рядом с ним?
— Как это не Пятый форт? — обернулся Хруст. — Мы же вошли в Пятый форт.
— Мы вошли в колодец в стороне от него. И уже из него вышли. У этого подземелья немного другая архитектура. И возраст. Мы сейчас в коридоре, который соединял форт с чем-то другим.
— И с чем же?
— Не знаю пока. Могу сказать, из всего того, что я нарыл в библиотеке и интернете, под Калининградом… да что там, подо всей Восточной Пруссией, такие подземелья, что в голове не укладывается!
— Да выдумки все это в большинстве, — послышался голос Руслана.
Саня нахмурился. Он не любил, когда Русик пытался выглядеть умнее его. Уж чего-чего, а такое преимущество, как интеллект, в их компании было за Гарри Потным. И эту свою единственную цитадель самооценки он уступать не хотел.
— А ты где идешь сейчас? По выдуманному коридору?
— Ну, этот коридор еще ничего не значит. Таких коридоров полно в земле и вокруг города. И под Балтийском. И в Черняховске. И еще черт знает где. В Рябиновке, например.
— Ну вот ты и сам ответил, — усмехнулся Санек. — Для чего эти коридоры? Для пеших прогулок? Куда-то ведь они ведут? Помнишь, в самом центре города, в ДК моряков, куда вы с Ленкой так любите на дискотеку ходить, оказался целый завод фаустпатронов? Несколько этажей под землей, которые немцы затопили. И про их существование когда стало известно?
— Ну, лет десять назад, кажется.
— Вот видишь! Полвека русские жили, прежде чем узнали, что у них под ногами в одном только здании. И узнали только после того, как в Германии решили передать нам какие-то найденные архивы по Кенигсбергу. Так что мы еще понятия не имеем, что тут под землей есть. Даже малой доли не знаем. Кстати, от ДК моряков до нынешнего Дома искусств можно было пройти, не выходя на поверхность. Все подвалы зданий были соединены тоннелями. Так что центральная Кнайпхофише Ландгассе дублировалась и под землей.
— Что за Хапище лагаса? — повернулся Хруст.
— Кнайпхофише Ландгассе, — поправил Санек. — Так раньше Ленинский проспект назывался.
— Блин! Тутенгесский джалеб какой-то. А я думал, что Ленинский проспект при немцах назывался Гитлерский проспект, — Хруст усмехнулся.
Раздался смех Руслана.
— Ой, Русик, а вдруг мы янтарную комнату найдем? — Ленка схватила Каланчу за руку. — Представляешь? Нам премию дадут?
— Без балды. Еще и по «Каскаду»[1]покажут, — хмыкнул ушедший вперед Егор.
— Вот здорово-то будет! Да, Русик?
— Да все равно, Саня. Подумай сам, когда бы они сумели тут подземный город построить, в который ты так веришь? Ну сколько лет фашисты у власти были в Германии?
— Фашисты никогда не были в Германии у власти, — мотнул головой Санек.
Все обернулись и взглянули на него. Егор даже вытянул победно руку, указывая на приятеля пальцем, и выдавил:
— Ааа! Загнался, Потный! Тупого обнял! Это как же они у власти не были? Гитлер кришнаитом что ли был?
— В самом деле, Санек. Что за бред ты сейчас ляпнул? — развел руками Руслан.
— Вот дураки, — вздохнул «Гарри». — Фашисты, да будет вам известно, были у власти в Италии. В Германии были национал-социалисты.
— А какая разница? — спросила Ленка.
— Например, фашисты никогда не преследовали евреев.
Егор хохотнул:
— Ну даешь, ботаник!
— А пошел ты!
— Да погоди! — Отмахнулся Руслан. — Ну пусть нацисты, не суть. Но ведь они все равно сколько лет у власти были? Они не успели бы ничего такого построить.
— Во-первых, я про подземный город не говорил. Хотя не исключаю. Я говорил о коммуникациях и тоннелях, соединяющих важные объекты. А насчет времени… Ты забыл один немаловажный фактор.
— Какой?
— Миллионы рабов, которые будут под страхом смерти и пыток делать что угодно круглые сутки, лишь бы получить порцию похлебки и выжить. И еще. Вот тебе пример. Wehrwolf.
— Чего?
— Вервольф. Оборотень. Или «вооруженный волк», в другом переводе. Так называлась ставка Гитлера под Винницей. Немцы заняли эту территорию в сорок первом. Выперли их оттуда наши в сорок четвертом. Всего три года. И в этом промежутке времени на ровном месте появился невиданный доселе бункер. И не только бункер, но и инфраструктура. Военный городок. Был посажен вокруг лес и кустарник для маскировки. Аэродром для защиты неба. Электростанция. А ведь и про Вервольф сейчас практически ничего не известно. Только недавно выяснили, что оттуда радиация идет. Так то Украина. А здесь была Германия. Их территория. У них было более чем достаточно времени и узников концлагерей. А еще имелись подземные коммуникации фортовых укреплений времен второй империи и подземелья, построенные помешанными на всяких таких делах тевтонцами еще лет семьсот назад. Нельзя забывать и про подземные тайные убежища прусских язычников, которые укрывались там от тевтонцев, любивших устраивать на них охоту. Все это могло использоваться — и наверняка использовалось — во время секретных строек.
— Блин, Сашка, и как все это в твоей башке умещается? — Ленка, видимо, хотела сделать комплимент, но парень воспринял это как ироничную издевку. Он хмуро посмотрел на девушку и выдал:
— А там много места остается при отсутствии мыслей о гламурных шмотках и песенок «Ранеток».
— Придурок! — фыркнула Ленка.
Горечь от обидного слова подслащала радость от того, что попытка задеть Ленку увенчалась успехом. Санька ухмыльнулся:
— А знаете, друзья мои, что я вам еще скажу?
— Новую шнягу? — послышался голос Хруста, который все дальше и дальше уходил в отрыв.
Саня проигнорировал сие и продолжал:
— Почему Кениг[2]капитулировал, никто не задумывался? Первый крупный немецкий город, форпост во всем регионе — и так сдался.
— Да потому что наши им врезали. У них выхода не было, — махнул рукой Руслан.
— Русик, три дня! — воскликнул Саня. — Шестого апреля красные начали, а девятого Отто фон Ляш[3]капитулировал! Почему? А ведь сопротивление было ожесточеннейшее. Это же не Сталинград! Это их земля. Фатерлянд. А они слились за три дня. И не англоянкесам. Диким большевикам! Это же на них не похоже! Рядом земландская группировка. На юге — двадцать две дивизии. Кенигсберг — город-крепость. Территория рейха. И они сдаются.
— Да ты так преподносишь, будто ничего здесь не было! — В голосе Егора теперь слышались не подначивания и ирония, а явное недовольство. — Ты, придурок, хоть знаешь, чего это нам стоило? У меня прадед тут погиб. Знаешь, какие потери у нас были? Но и мы долбили их, будь здоров! Не выдержали они нашего натиска! Вот и все!
— Перестань! Они могли драться еще долго. И даже дрались какое-то время. Тянули это самое время. Для чего — непонятно. Ведь знали, какая сила брошена на них. И все же — отклоняют ультиматум восьмого числа. А девятого — сдаются. Просто они не хотели, чтобы здесь были сильные бомбардировки. У нас имелась тяжелая артиллерия. Больших самолетов, правда, не было, но могли устроить налет англоамерикосы. Хотя бы из-под Полтавы, где у американских летающих крепостей авиабаза была. У них, у фрицев, что-то было под землей. И сейчас что-то есть. А массированные бомбардировки могли вызвать обрушения. Уж немцы к тому моменту знали, что такое бомбардировки союзников, и понимали, что если для нас штурм будет тяжел, мы церемониться не будем. Это не советский город, который надо освободить. Не польский Краков, который надо спасти от уничтожения ценой жизни наших солдат. Это город заклятого врага. Бомб жалеть не будут. Тем более что нужно было поскорее добраться до Берлина. И сделать это раньше, чем немцы додумаются заключить мир с западными союзниками и выступить против нас единым с ними фронтом.
— Все это за уши притянуто. Ты просто подстраиваешь под свою теорию…
— Егор, если бы ты меньше времени тратил на телок, а больше читал, то знал бы, что это называется одним словом — гипотеза. А всякая гипотеза нуждается в практической проверке. Что мы и делаем.
— Ну ладно. Какие еще доводы у твоей теории… гипотезы, верней? — поинтересовался Руслан.
— Да есть мыслишка, — «Гарри» уставился на странные пазы сантиметров десять шириной на полу и стенах. Посветил наверх. В потолке стальная пластина. Никто, кроме него, этого не заметил. Впрочем, Санек тоже не придал значения этой странности и двинулся дальше.
— Какая? Они прятали тут награбленное в СССР? Янтарную комнату? Золотые коронки убитых людей? — продолжал диспут Каланча.
— Чепуха! Это даже учитывать не стоит. Никакие сокровища не будут иметь то значение.
— А в чем дело? Что они прятали тут, если тянули, как ты говоришь, время? И что хотели сохранить, если капитулировали, чтобы избежать массированных бомбовых ударов? — Руслан посветил фонарем на Санька и тот отгородился ладонью.
— Ты слышал про «Хейнкель 177»? — вместо ответа поинтересовался.
— Это еще что такое? Мифическая лаборатория наподобие сказок про «Кенигсберг-13»? — хмыкнул Руслан.
— Нет. Это самолет «Не-177». Тяжелый бомбардировщик.
— Я думал, что у них только «мессеры» да «юнкеры», — послышался голос Хруста.
— Егор, ты не думай. У тебя это не получается.
— А пошел ты…
— Да ладно, — перебил их Руслан. — А при чем тут самолет?
— При том. Сделана была модификация «Не-177V-38». Вроде как в единственном экземпляре. Самолет особого назначения. Экспериментальный. И, кажется, в конце сорок третьего года он был переброшен в состав первой бомбардировочной эскадры «Гинденбург». А где базировалась эта эскадра?
— Ты и это знаешь?
— Разумеется. Эскадра базировалась в Восточной Пруссии. На аэродромах Провеген и Зеерапен. Недалеко от Кенига. То есть — у нас.
— Ну так при чем тут самолет?
— Не в самолете дело, а в его предназначении…
Договорить Санька не успел. Их прервал вскрик Егора и вторивший ему резкий и пронзительный вздох Ленки. Руслан и Гарри дернули фонарями в том направлении. Прямо перед Хрустом полукругом вздыбился пол. И таким же полукругом пол ушел у него из-под ног. Егор, выронив фонарь и вскинув руки, упал на большой железобетонный диск, который был пронизан поперек коридора осью, и пытался ухватиться за края. Но поворот диска вокруг этой оси был неумолим. Диск вздыбился практически вертикально, и Хруст, прокричав что-то невнятное, сорвался в разверзшуюся пропасть неизвестной шахты вслед за своим фонарем. А круглая крышка ловушки завершила свой оборот и снова слилась с полом.
— Черт! — заорал Руслан и кинулся к тому месту, где только что был их друг. Он с силой надавил руками на пол.
— Русик! Не надо! Осторожно! — истерично завопила Ленка, переминаясь с ноги на ногу и тряся руками.
Санька подскочил к Каланче и помог ему привести чертов диск в полу в движение. С большим трудом им это удалось. Скрытая под вращающимся люком шахта открылась щелью в форме полумесяца. И доносился оттуда далекий и быстро удаляющийся крик, эхом бьющий в стены шахты. Затем крик стих, и осталась лишь резонация звука в глубоком колодце. Пугающая и бьющая по нервам. Оставшаяся тройка вдруг явственно ощутила вибрацию коридора. Позади послышался пронзительный скрежет, затем последовал глухой удар с металлическим отзвуком и порыв ветра.
— Это еще что?! — воскликнул Руслан.
— Русик, мне страшно! Что с Хрустом?! — вопила Ленка.
— Заткнись! — Каланча вскочил и бросился обратно. Санька следом.
— Не бросайте меня! — девчонка кинулась за ними.
Но они и не думали бросать. Сейчас их интересовало только одно: что за звук был позади. И только теперь, обнаружив, что там, где они прошли пару минут назад, была глухая стена, Санька вспомнил про те самые пазы в полу и стенах. И стало ясно, что та стальная пластина под потолком была нижней кромкой массивной задвижки, опустившейся по этим пазам и перекрывшей обратную дорогу.
— Мамочки! — Ленка буквально запрыгала на месте, взвизгивая и кусая пальцы. — Что же это?!
Санька и Руслан уставились друг на друга, ища этими взглядами хоть какое-то понимание того, что делать дальше. Впереди вращающийся пол шириной несколько метров. Обратный путь отрезан внезапно возникшей массивной стеной. А в ушах еще стоит долгий и далекий крик сорвавшегося в бездну Егора, красноречиво говоривший о чудовищной глубине скрытого вращающимся полом колодца.
* * *
На опушке леса стояли эмчеэсовская «Газель» в характерной окраске, журналистский «фольксваген», несколько легковых автомобилей и «КАМаЗ» службы спасения. Чуть в стороне — военный «УАЗ». Возле него офицер в новеньком камуфляже от Юдашкина, с надвинутой на брови кепкой. Он отошел от основной массы людей и, закрыв одно ухо ладонью, а к другому прижав сотовый телефон, о чем-то тихо говорил. Рядом с «Газелью» двое в штатском через переводчика обращались на немецком языке к трем людям в форме МЧС, которые держали в руках большую и явно очень старую карту…
Изможденный голодом и обезвоживанием юноша прополз уже метров сорок от той узкой, обложенной кирпичом и, видимо, очень старинной щели в холме, которая надежно скрывалась от посторонних глаз густыми зарослями кустарника и травы. Полуденное солнце больно било по глазам, отвыкшим за несколько суток в подземелье от дневного света. Дрожащей рукой он стер с круглых стекол своих очков паутину и стал ползти на человеческие голоса…
Журналистка еще раз провела свободной от микрофона ладонью по лицу, убирая поддавшиеся слабым порывам ветра волосы.
— Как я выгляжу? — спросила она у оператора.
— Готов на тебе жениться, — буркнул тот, поправляя на плече тяжелую камеру. — Давай уже снимать?
— Ну ладно. Поехали!
Оператор прищурил один глаз, дав понять, что камера заработала.
— Пятые сутки продолжаются поиски четверых школьников, учащихся школы номер два города Калининграда. Напомню, что это Руслан Махеев, Егор Хрусталев, Лена Бергер и Саша Загорский. Известно, что в минувшую субботу они отправились исследовать казематы форта номер пять, давно облюбованные молодыми искателями приключений. Особо привлекательными этот форт делают различные истории о тайнах немецких подземелий и истории о том, что там бесследно исчезают люди. Но если до недавнего времени все эти истории были ничем иным, как урбанистическими мифами, неотъемлемой частью современного Калининградского городского фольклора, то случай с четырьмя школьниками, возможно, станет подтверждением дурной славы пятого форта. Сегодня к поискам подключились представители германского консульства, получившие из Берлина архивные схемы форта и примыкающих к нему оборонительных коммуникаций. Возможно, это поможет расширить область поиска и найти заблудившихся в подземельях детей. И сейчас мы находимся в районе бывшей зенитной батареи номер…
«Руслан Махеев, Лена Бергер, Егор Хрусталев». Юноша почувствовал острую боль в сердце, услышав за кустарником женский голос, размеренно повторяющий эти имена. Из глаз потекли слезы. Он чувствовал, что не в силах кричать или ползти. Он не верил, что выбрался. И вот здесь, совсем рядом, люди, что его ищут. Их ищут…
Майор хмурился все больше, вслушиваясь в то, что лилось из динамика сотового телефона.
— Есть! Да. Да я все понял, товарищ полковник. Да, бойцов я уже отправил в ППД. Да, как Сухомлин сказал. Он звонил до вас… А это точно? Да просто в голове как-то не… Да. Так точно! Все понял. — Он убрал телефон от уха и стал судорожно искать в меню другой номер. — Борщов, твою мать! Ты где?! Заводи уазик, живо! — заорал офицер.
Немцы, эмчеэсники, представители администрации и прессы недовольно посмотрели в его сторону. Особенно журналистка, явно удрученная тем, что в ее репортаж попала громкая басистая ругань. Придется переснимать.
Из дальних кустов появился напуганный окриком солдат. На ходу поправляя штаны и ремень, он кинулся к машине.
Майор, наконец, нашел нужный номер и нажал вызов, буквально вдавив телефон на покрасневшее от предыдущего разговора ухо.
— Алло! Лида! Да погоди ты, не перебивай! Ты где? Дети с тобой? Короче, бегом собирайтесь, за любые деньги берите такси и немедленно убирайтесь из Балтийска. Но только по Светлогорской трассе. В сторону Светлогорска. В Отрадное или в Пионерский. Там я вас найду. Да ты вообще слушаешь меня?! Какой, на хрен, пляж?! Ты что, дура?! Я сказал, убирайся из Балтийска немедленно! На такси! За любые… Твою… кольцо обручальное отдай и сережки! Ну что за тупая, а?! Я сказал… Да потому что там военная база и сейчас не будет никакого Балтийска, идиотка!!!
Свидетели разговора притихли и в недоумении смотрели на майора. На их лицах застыло одинаковое выражение — удивление и безмолвный вопрос: что значит последняя фраза, выкрикнутая очень громко?
Майор чертыхнулся, поняв свою оплошность, и, набирая очередной номер, быстро направился за ближайшее дерево. Зайдя за него, он замер. Прямо перед ним на примятой траве лежал подросток. Темноволосый. В очках. В грязной и местами окровавленной одежде. С опустевшим рюкзаком за спиной. Мальчишка смотрел на него потухшим, опустошенным взглядом.
— Ты откуда? — выдавил офицер.
— Из… из-под земли… — еле слышно прохрипел юноша.
— Самое время туда вернуться, — нахмурил брови военный и вдруг зажмурился. Со стороны аэродрома Чкаловский внезапно вспыхнул нестерпимо яркий белый свет. От площадки с машинами раздались напуганные возгласы и крик журналистки.
— Началось! — выдохнул майор. — Борщов! Ко мне! Бегом!!!
Он резко наклонился, схватил подростка и кинулся по следам, оставленным ползущим парнем на траве.
— Где это подземелье?! — крикнул он сквозь нарастающий гул.
— Т-там… — ковыляющий юноша безвольно махнул рукой.
По небу стрелами пронеслись редкие облака, растворяемые гонимой их неведомой силой. Гул нарастал, и внезапно в лес ворвался ураган. Огромный пылевой поток, срывающий с земли молодые деревья и ломающий старые. Летящий кустарник превратился в нескончаемый ливень. Стена пыли, камня, грунта и растительности подхватила машины на опушке леса и людей. Последним со своего места сорвался «КАМАЗ». Сначала поднялась более легкая, задняя часть. Вырванный кузов кувыркнулся над кабиной и исчез во мраке ударной волны…
Сегодня… Сейчас…
Ветра не было совсем. Большая редкость. Именно это обстоятельство дало повод к очередной вылазке. Могучий корпус ПТС-2,[4]перемалывая стальными траками прибрежный песок, неумолимо двигался в сторону бывшего полигона. Далее на юго-запад побережье Земландского полуострова было затянуто густым туманом грязно-желтого цвета. Тягучие, бурые волны Балтийского моря были отравлены не только минувшим много лет назад глобальным Катаклизмом, но и вскрывшимися корпусами тысяч немецких боеприпасов, начиненных боевыми отравляющими веществами. Когда-то, давным-давно, Гитлер так и не решился применить их. Страшное наследие досталось странам-победительницам, которые решили затопить смертоносный арсенал в водах этого моря. Прошли годы. Мир погрузился во мрак самоистребления. Исчезли города. Страны. Люди. Цивилизация. А боеприпасы спокойно покоились в глубинах Балтики, подтачиваемые временем и солеными водами. И, подобно погубившему себя человечеству, море совершило самоубийственную, но неизбежную ошибку. Оно разрушило корпуса снарядов и бомб, выпустив наружу тысячи джинов в виде иприта, табуна, зарина, циклона и прочей мерзости, способной быть синтезированной только человеческим разумом.
Вода была ядовита, как ядовит был и стелящийся от моря туман. Но сейчас, когда совершенно отсутствовал ветер, небольшой горстке выживших людей представился один из тех редких шансов, когда можно отправиться в сторону бывшей военно-морской базы России, города Балтийска. Людям были нужны узлы и агрегаты используемых ими машин, а также топливо. Все это можно добыть, в том числе и там — на инженерном складе и в топливных хранилищах базы.
Огромный плавающий транспортер, способный вместить в своем кузове даже БТР, продолжал свое размеренное и упрямое движение по песку, оставляя за собой четкий отпечаток траков. След, так не вписывающийся в окружающий пейзаж, начисто лишенный за долгие годы после катастрофы каких-либо признаков человеческой жизнедеятельности. Во всяком случае, этих признаков не было на поверхности.
В кабине сидели четыре человека. Еще четверо находились в кузове, среди пустых бочек для горючего, лениво перекатывающихся по днищу «лодки». Люди были облачены в ОЗК. Общевойсковые защитные костюмы делали их всех жуткими близнецами с безжизненными резиновыми лицами и стеклянными взглядами масок противогазов, порожденными мировой катастрофой. Люди молча взирали своими пугающими масками по сторонам. Нечасто выпадала возможность отправиться на поверхность в поисках артефактов канувшего во мрак мира, необходимых для продления своего существования. Нечасто и не всякий удостаивался чести видеть внешний мир.
Изуродованные химией деревья подступающего к морю леса, нависающего порослью жутких представителей адаптированной новой флоры над бежевым песком мертвого пляжа. Ленивые бурые волны, накатывающие из желтого тумана и оставляющие в полосе прибоя ржавую пену. Сам туман, словно не было его, а просто воздух потускнел, потерял прозрачность и обрел грязный желтый цвет. Проступающие в туманной дымке силуэты одиноких мертвых деревьев в тех местах, где растительность не смогла перенести агонию мира, оставив на обозрение редким свидетелям лишь свои сухие ветвистые скелеты.
Борис Колесников — статный русоволосый мужчина с голубыми глазами и шрамом от ожога на правой щеке — повернул голову, глядя на пройденный путь. Параллельные линии оставленной гусеничным ходом колеи уходили вдаль, повторяя изгибающуюся прибрежную линию, тянущуюся к мысу, где взор уже мог различить руины города Янтарный. Внезапно монотонно ревущий двигатель машины сменил свою тональность, и двадцатичетырехтонный ПТС резко остановился, клюнув бронированным носом и задрав кормовую аппарель. Бочки с грохотом опрокинулись и покатились в сторону сидящих в кузове людей.
Борис остановил катящуюся на него бочку ногой, и та загромыхала назад, повинуясь инерции опустившейся после остановки машины кормы транспортера. Колесников постучал облаченной в трехпалую резиновую рукавицу ладонью по заднему стеклу кабины. Двое из четырех людей, находившихся внутри, обернулись. Борис кивнул им, вопрошая этим жестом о причинах столь резкой остановки. Те задергали своими головами-масками и стали показывать резиновыми «клешнями» вперед, на лобовое бронестекло кабины. Колесников снова кивнул и развел руками, давая понять, что ни черта не понял. Сидящие в кабине снова принялись торопливо жестикулировать, указывая вперед. Тогда он и находившиеся в кузове товарищи поднялись на крышу машины и осмотрели пространство впереди транспортера.
То, что предстало перед их взорами, заставило людей даже протереть перчатками глазницы противогазов. Нет. Не померещилось. Метрах в тридцати впереди, насколько позволял видеть медленно ползущий туман, пляжный песок пересекала вереница диссонировавших с окружающим пейзажем следов человека. Следы шли прямо от воды, где уже были зализаны грязными и ленивыми волнами моря. Двигаясь поперек пляжа, некто поднялся на песчаную дюну и, похоже, удалился в заросли сухого кустарника, разграничивающего приморский лес и широкую полосу песка…
Часть 1
ТУМАН
Глава 1
ЭКСКЛАВ
Три человека, облаченных в ОЗК, стояли в дегазационной комнате, терпеливо ожидая результата замера. Местный химик тщательно изучил показания приборов, постучал ладонью по толстому стеклу, отделяющему дегазационную от комнаты контроля, и кивнул. Затем он исчез из поля зрения спустившихся с поверхности людей. Заскрипела тяжелая гермодверь. За ней показался химик, облаченный в похожий ОЗК. Только белого, а не болотного цвета, да вместо противогаза — широкое панорамное стекло с респираторной маской под ним.
— Норма, мужики, — пробубнил он сквозь маску. Гости последовали за ним. Химик плотно закрыл дверь. Затем троица прошла в раздевалку и стала разоблачаться. Даже если к ОЗК не пристала химия или радиация с поверхности, входить в жилой сектор бункера в них не разрешалось. Одежда для поверхности была только для поверхности. В отличие от них химик мог передвигаться в своем костюме в остальном замкнутом мирке подземелья свободно — он в своем костюме наружу не ходил.
Майор Стечкин аккуратно сложил свой ОЗК на скамейке, извлек из портупеи черный берет и по обыкновению водрузил его на коротко стриженную голову, стянув ближе к затылку. Майор был крепко сложенным морпехом, чей возраст уже подходил к пятидесяти. Тем не менее он был в прекрасной форме. Седина чуть тронула короткие кудрявые черные волосы на крупной круглой голове. Брови сильно наплывали на глаза, что вкупе с бычьей шеей и поданной чуть вперед головой придавало ему угрожающий вид. Но стоило Стечкину заговорить, как первое пугающее впечатление размывалось в неожиданно мягком, бархатистом и чуть приглушенном, словно от насморка, голосе.
— Долго возитесь, гвардия, — сказал он двум остальным, вперив кулаки в бока и улыбнувшись, показывая заметный просвет между передними резцами.
— Сейчас, Павел Васильевич.
— Ну, давайте, давайте. — Стечкин легонько махнул своей здоровенной ладонью и, повернувшись к химику, подмигнул ему. — Здорово, Менделеев!
Пожилой химик улыбнулся и кивнул.
Майор вышел из раздевалки и двинулся по коридору бункера. Замаскированный командный пункт «Блок-6» находился под землей в лесу возле поселка Красноторовка, что в семи километрах от Янтарного. Людям, что служили тут до катастрофы, посчастливилось иметь под боком такой объект. Большинство из них и членов их семей выжили. Также убежище здесь нашли и многие из Балтийска, находившегося чуть менее тридцати километров южнее. Одним из них был и человек, ставший главой общины «Блок-6» — Павел Васильевич Стечкин.
Коридор освещала одна-единственная лампа. Этого было достаточно, чтобы видеть стены и двери. У дальней двери, за которой когда-то было караульное помещение, а теперь — жилище главы общины, стоял пожилой, но высокий и широкоплечий мужчина. Как и Стечкин, он был одет в камуфляж «флора», только без портупейного ремня.
— С возвращением, командир! — старший прапорщик Шестков сверкнул редкозубой улыбкой.
— Привет, Эдик! — Майор пожал ладонь старика и вошел в свои апартаменты.
Стальная по-военному заправленная койка. Большой стол с подсвечником и пепельницей. Три табуретки. У противоположной от койки стены — заднее сиденье от легкового автомобиля, играющее роль дивана. Шкаф с оружием. Несгораемый сейф. Карта области на стене. Вешалка с одеждой, исключительно военной. Тумба. Ртутная лампа под потолком. Вот и весь быт главы общины.
Майор сел на свою койку, которая протестно заскрипела, и тяжело вздохнул.
— Все не так, как мы рассчитывали? — спросил Шестаков, войдя и садясь на «диван».
— Ну да, — Стечкин кивнул и вдруг завалился на кровать, прикрыв лицо рукой от яркого света. — Не так. Конечно, они там много говорили про объединение. Рассуждали, что мы один народ, что должны быть вместе. Даже умное слово употребили, «интеграция». Вообще много красивых слов…
— А на деле опять?
— А на деле опять. Погодите, мол. Мы пока не готовы принять такое количество людей. Потерпите. Столько лет смогли, и теперь сможете… Курить охота! У тебя нет?
— Я бросаю. Забыл?
— Молодец, — майор снова поднялся и сел, откинувшись спиной на бетонную стену. — Это ты правильно. Я смотрю, в боксе ПТС-ки нету. Поехал все-таки Скворцов в Балтийск?
Шестаков кивнул:
— Поехал.
— Жаль, меня не дождался. Надеюсь, у него ума хватит набрать топлива больше, чем он сожжет этим драндулетом туда и обратно.
— Ну, чай, не дурак. Догадается, — прапорщик улыбнулся, снова показав редкие зубы. — Слушай, Василич. Так может, Балтийск освоим? Там же тоже есть бункер.
— Эдик, а ты в нем был? — невесело усмехнулся Стечкин. — Это же конура натуральная. У нас тут в душевых места больше, чем там. Да и… Наведывался я туда. Лет эдак… дай вспомню… пять или шесть тому. Двери закрыты наглухо. Причем изнутри. Две оплавлены. Видно, от взрыва еще. Заварились. Другие — нет, но тоже изнутри закрыты. А вход давно зарос уже. Значит, все кто туда залез со штаба базы, так там и остались. Могила. Да и чему удивляться? Вентиляция последний раз там ремонтировалась еще при Союзе, дренаж тоже. Каждую весну воды по колено было. Нет, Эдик, нам Калининград нужен. Пятый форт. Вот где просторы.
— А если переселиться в Пионерский? Там и ядовитых туманов не бывает. Они только до мыса Таран. И вода там в море чище, дальше мыса.
— Эдик, у них там места нет, все битком. А уж когда еще лодка эта с толпой на борту пришла… Нам нужен Пятый форт. Без вариантов.
— Ну а вообще, как они там?
— Да все так же. Живут, не тужат. Казематы там не чета нашим. Этот командный пункт был рассчитан на год функционирования после обмена ядерными ударами. Да и то — только для того, чтобы помочь подлодкам сделать последний, контрольный залп. А Пятый форт немцы строили, как крепость. С казармами жилыми. Со всеми делами. Да на тысячи людей, да из расчета длительной осады, если что. Плюс еще, есть у них там один парень, светлая голова. Он умудрился открыть новые территории.
— Вот как? — поднял седые брови прапорщик.
— Ну да. Там, глубоко под землей пристройки имеются. Еще фашисты строили. И там оказались генераторы. От грунтовых вод вращаются, ток дают. Представь себе — заработали!
— Вот немчура, умели же делать, — хмыкнул Эдик.
— Да, небось, узники делали. Черт, жаль только топливо впустую на БТРе пожгли с этим «официальным визитом»…
— Ну, ты им ситуацию-то хоть обрисовал, командир? Что тесно нам совсем. Не хватает ни места, ни ресурсов. Что заражено вокруг все. Туманы эти…
— А то они не знают, — скривился Стечкин. — Не впервой же я к ним с этой мыслью. Знают все. И что наш глубинный колодец обмелел. Нам не то что на дезинфекцию людей с поверхности, на питье скоро хватать не будет. И про то, что туманы с моря тянет ядовитые. И про то, что дети, которых мы много спасли тогда, в самом начале, выросли уже давно и им бы самим семьи создавать, да места нет уединиться молодой парочке. Все это они знают. Но все твердят: потерпите. А жизнь-то ведь такая штука. Жизнь идет. Жизнь проходит и не ждет.
— Они торгуются? — ухмыльнулся Шестаков.
— Намекают. Все расспрашивают, сколько и какая у нас техника в наличии, из той, что на ходу? Сколько стволов и боеприпасов? Каков урожай корнеплодов в оранжерее и какой приплод в крольчатнике?
— Ну так и есть. Самохин, подлюга, выгоду ищет.
— Да есть выгода. Вместе быть — вот главная выгода!
— Ну, мы-то это понимаем. А вот они… Ну ладно, правление ихнее. А что народ тамошний думает?
— Народ? — Стечкин вздохнул и уставился в пол. — Это ты правильный вопрос задал.
— Чего такое? — насторожился прапорщик.
— Встретился я там с этим. Имя у него еще такое… Ну ты должен его помнить.
— Кто такой?
— Да контрактник из Базы. Он часто у нас на полигоне бывал по службе. Ну вспомни, нерусский такой. Он еще всегда на камуфляж нагрудные знаки цеплял, а ты шутил над ним. Дескать, подарок для снайпера.
— Тигран, что ли?
— Ага, точно. Тигран. Блин, вот сегодня с ним разговаривал, а имя забыл начисто! А ты его видал в той еще жизни последний раз, зато помнишь. Молодец, старый! — Павел улыбнулся.
— Ну и как он там?
— Да нормально. Он мне такую штуку рассказал занятную. Мозги в пятом форте народу промывают.
— Это в каком смысле?
— Да в таком, что, дескать, есть такая Красноторовка. И живут там люди. В бункере. А правит ими диктатор. Бандит в военной форме, воинственный и жесткий.
— Опаньки! — Эдуард шлепнул себя ладонями по коленям. — Это как понимать? Что за хренота?
— Да вот так и понимай. Пропаганда. Информационная война, если хочешь. Мы бы и не узнали, конечно, ничего в наш визит, если бы Тигран в приватной беседе в курилке мне по секрету это не рассказал.
— А не врет?
— Какой резон? У нас с ним никогда трений не было. Нормальный мужик. Да ты сам вспомни. Он и встрече нашей рад был очень.
— Постой-ка, — Шестаков прищурился. — Я, кажется, понял.
— Чего ты понял?
— Они же боятся. Понимаешь?
— Не совсем.
— Ну сам подумай! Авторитета твоего боятся.
— Да какой, к черту, авторитет?..
— Погодь, командир. Дай скажу, — поднял ладони прапорщик. — Вот представь, мы объединимся, станем вместе с ними жить. Придешь туда ты и приведешь две сотни человек, которые на тебя буквально молятся. И расскажут они остальным, как ты тут задницу рвал, спасая всех в округе. Как заорганизовал все тут. Как сам вкалывал за ради выживания. И в оранжерее иногда сам работаешь наравне с другими. И в питомнике с кроликами да куропатками возишься. И сам проводку чинил. Ветряки ремонтировал на поверхности. И санузел ремонтировал, и колодец углублял, пока не нашел чистые грунтовые воды. И расскажут, что никто тут отродясь обижен не был. Все равны. Все по справедливости. Наконец, ты тоже майор, как и тамошний Самохин. Но тут-то все сходство и кончится. Ну я-то знаю еще по тем временам, какая он шкура и какой ворюга да самодур. И тут такой хозяйственник появился. Настоящий офицер, а не крыса в погонах. И две сотни человек уже за тебя, поскольку с тобой они от начала. Глядишь, и остальные в Пятом форте подумают: а ну его, Самохина того, с его шайкой. Вот человек. Работяга и организатор. И опыт многолетний выживания в небольшом бункере. А там просторы. Эх, как развернешься-то! Вот Самохин со своей кликой чего боится. Поэтому и пудрят людям мозги. Дескать, бойтесь. Есть такой нехороший Стечкин. И потому тянут с объединением, покуда не подготовят общественное мнение против тебя. Тогда ты им не конкурент во власти.
— Да на кой черт мне эта власть? Мне людей выводить отсюда надо!
— Вот потому ты и в авторитете. Не за власть свою радеешь. За людей.
— Н-да… — Стечкин повесил голову и вздохнул. — Значит, люди все те же. До чего дошли! Горстка осталась, за час на перекличке пересчитать, а все по-прежнему. Власть. Пропаганда. Конкуренция. Похоже, что ты прав.
— Да, конечно, прав. А уж зная, что за фрукт этот Самохин… — Шестаков поднялся и, подойдя к командиру, присел рядом на его койку. — Слушай, Паша. А может, мы того?
— Чего? — морпех повернул голову и внимательно посмотрел на товарища.
— Ну, оружия у нас хватает. Бронетранспортеры. Бойцы крепкие имеются. А ну как пойдем туда и порядок наведем? Тут тебе и объединение. Тут тебе и жизненное пространство. И все в наших руках будет.
Стечкин недобро прищурился:
— Эдуард, ты в своем уме?
— Да погоди, командир, — засмеялся прапорщик.
— Это ты погоди. Ты что же, предлагаешь мне войну устроить? Мы да они, может быть, последняя тысяча людей на всей земле. И ты мне предлагаешь бойню устроить? По своим стрелять?
— Да причем тут по своим? Майор Самохин сотоварищи кому тут свои…
— Эдик. Давай заморим этот разговор в зародыше, а?
В стальную дверь жилища Стечкина кто-то настойчиво забарабанил и, не дожидаясь утвердительного ответа, распахнул ее. В проеме появилась взъерошенная голова лейтенанта Демченко с медицинскими петлицами на воротнике камуфляжа.
— Василич! Группа Скворцова вернулась! Там непонятное что-то! Шумят. Через карантин ломятся. Тебя зовут.
* * *
— Товарищ гвардии майор, ну бес в них какой-то вселился. Может, токсин новый в атмосфере, и фильтры пропускают? Гляньте, как бесятся, — нервно тараторил химик, перекладывая из ладони в ладонь свою маску.
Увидев через толстое стекло командира, группа Скворцова столпилась у прозрачной перегородки и что-то пыталась объяснить жестами.
— Чего такое у вас?! — крикнул Стечкин.
— Да не услышат они, товарищ гвардии майор. Стекло. Маски. Сами еще шумят.
— Ну, тогда пусти меня к ним.
— Вы что? На их ОЗК роса токсичная! Гляньте! Они из тумана только что!
Павел выхватил у химика из рук респиратор, натянул на лицо и вышел из комнаты химпоста.
— Дверь за мной плотно закрой! — крикнул он химику, а затем вошел в дегазационную.
Группа Скворцова тут же присмирела. Они отступили от командира, вспомнив вдруг, что на них скопились ядохимикаты от тумана, а у майора из защиты нет ничего, кроме респиратора.
— Скворцов, говори, какая вошь вас всех разом ужалила! — прокричал командир сквозь свои фильтры.
Один из восьми «близнецов» сделал шаг вперед и подергал гофрированный шланг, идущий от противогаза к подсумку с фильтром.
— Василич! Там следы на пляже! Человеческие! — раздалось из фильтра глухое возбужденное бормотание.
— Где?
— Где-то в километре не доезжая до ПУРа. На полигоне нашем. Возле подрывной станции.
— Так вы в Балтийске не были?
— Нет, командир. Я же говорю. Следы!
— Да понял я. Уверен, что человеческие?
— Да. Подошва рифленая, с поперечными грунтозацепами. Причем следы идут прямо из воды — и в лес. Мы внимательно посмотрели. Поначалу думали, что один человек. Но там как минимум трое прошло. Просто шли они цепочкой и наступали в один след. Мы как поняли, что к чему, — сразу назад!
Холодок прошел по позвоночнику Стечкина. Что за неизвестные люди появились невесть откуда, а точнее, из моря? И каковы их намерения, и настрой, если они стараются скрыть свою численность таким незатейливым способом?
— У вас оружие с собой?
— Да, командир!
— Быстро наверх! Садитесь в ПТС-ку и ждите меня!
— Есть!
Толкаясь, «близнецы», облаченные в обезличивающие всех ОЗК, двинулись на выход.
Стечкин вернулся в комнату химпоста.
— Менделеев, давай мой костюм. Срочно! Я пока за автоматом сбегаю!
— А что там случилось, Павел Васильевич?
— Мы не одиноки во Вселенной! — в шутку усмехнулся майор.
* * *
Гараж техники находился, естественно, на поверхности. Под него приспособили три огромных железных ангара, бывших некогда хранилищами. Ядерный удар по самому комплексу, где находились и наземный центр спутниковой связи с флотом в Мировом океане, и его дублирующая на случай большой войны подземная часть, а также хранилища материально-технической базы, не наносился. Воинская часть находилась в стадии расформирования, и уже был объявлен аукцион на продажу земли коммерческим структурам. Среди желающих приобрести лакомый кусок земли с обширным подземельем были также и иностранные фирмы. И противнику это было известно. Сюда прилетела только крылатая ракета, начиненная кассетной боевой частью, чтобы выкосить жителей офицерского общежития, что и было сделано. Тратить термоядерный заряд на горстку офицерских жен и детей, да и самих офицеров, оказавшихся лишними в реформируемой армии и готовящихся оказаться на гражданке, было непозволительным расточительством с экономической точки зрения. Потому и послали на них дождь из стальных игл, распыленных взрывом кассетной боеголовки. Из местных жителей мало кто уцелел. Именно поэтому основу подземной колонии составили жители ближайшего населенного пункта и морские пехотинцы, находившиеся в тот роковой день на полигоне «Хмелевка» в лесном палаточном лагере на учениях.
Ангары, посеченные поражающими элементами кассетного боеприпаса, располагались в пятидесяти метрах от главного входа в бункер. Много лет назад люди провели титаническую работу, создав на тропе, ведущей к ангарам, тоннель из ящиков от боеприпасов, заполненных песком. По бокам выросли стены. Сверху были уложены доски. Затем насыпали щебень и грунт. Накидали дерн. Теперь этот тоннель выдавал лишь поросший устойчивыми к враждебной атмосфере нового мира сорняками земляной вал. Изрешеченные железные своды ангаров были затянуты рулонами рубероида и линолеума, спасая загнанную в ангары технику из лесного лагеря от кислотных и радиоактивных дождей. Сделать все это было совсем непросто, учитывая, как зашкаливали дозиметры в те, первые годы. Как бесконечно долго лили черные от ядерного пепла дожди. Но люди сделали это. Ради будущего. Ради выживания. Ради себя и тех, кто оказался рядом.
Выставлять на поверхности посты считалось излишним. Обитатели Красноторовской колонии не знали других выживших в целом мире, кроме общины пятого форта под Калининградом и общины города Пионерский, которые в списки объектов, наиболее враждебных с точки зрения химического и радиоактивного заражения, никогда не входили. Учитывая, что у форта практически не было пригодной для дальних рейдов (а именно дальними в нынешнее время стали рейды в несколько десятков километров), то опасаться за сохранность техники в ангарах не приходилось уже долгие годы. Пионерский так же не имел транспорта, кроме огромной лодки, вставшей на вечную стоянку в бывшей портовой гавани. Да и у жителей его хватало своих хлопот, чтобы навлекать на себя новые. Но теперь все изменилось. Известие о чьих-то следах на пляже в паре десятков километров от подземной обители было в первую очередь тревожным сигналом, а уж потом наводило на мысли о надежде и оптимистических посылах возможного контакта с другими выжившими.
Стечкин тревожно вглядывался в туманный горизонт, где утопала линия берега, тянущегося до самого Балтийска. Что значило это событие в их странной, растянутой в бесконечности жизни после всеобщей смерти? Не были ли эти следы на песке предзнаменованием окончания эпохи, когда два десятка лет горстка оставшихся людей с иррациональным упорством отрицала саму смерть? И были ли вообще эти следы на самом деле?
ПТС размеренно рычал танковым дизелем. Машина наматывала на свои гусеницы песок от оставленного ею же утреннего следа. Небо плотно затянули косматые тучи. Можно было не бояться опасного излучения солнечных дней. Что до яркости дневного света, так непереносимого жителями пятого форта, то обитатели Красноторовской колонии были к нему более устойчивы, поскольку основное освещение в бункере давали белые ртутные лампы. Пятый же форт довольствовался лампами накаливания, а то и вовсе керосинками да лучинами.
Мимо проплыли утопленные в песок, покосившиеся ржавые столбы с остатками проволочного заграждения. Рубеж очерчивающий просто берег моря от того же берега, но являющегося территорией полигона. Местность трудно было узнать. Сразу после песка начинались густые заросли живучего шиповника и изувеченных генетическими уродствами деревьев. Несмотря на ядовитые осадки и радиацию, растения нового поколения заполонили все, заменив те, что были погублены катаклизмом. Только редкие сухие остовы старинных деревьев, помнящих еще птиц и людей, собиравших в этих краях ягоды, напоминали о тех временах, когда Стечкин знал каждый уголок, каждый куст и камень на территории полигона, начальником которого он когда-то являлся.
Вдали, в тумане, показался темный силуэт ПУРа. Пункт управления районом. Трехэтажное здание на берегу моря с двумя смотровыми площадками — на уровне второго этажа и над третьим. Именно там собиралось высокое начальство, чтобы наблюдать за ходом учений, которые здесь когда-то регулярно проходили.
Транспортер остановился.
— Приехали, командир. Вон они, — пробубнил через маску находившийся рядом Борис Колесников.
Стечкин уже было собирался отдать приказ личному составу на выгрузку из машины, и вдруг замер, уставившись на выглядывающий из тумана бурый прибой. В воде показался «островок». Четырехметровая спина, увенчанная «горной грядой» наростов и покрытая полипами. Теперь на брег вышел и ее обладатель.
— Черт возьми! — выдохнул Колесников и передернул затвор автомата.
— Внимание! Краб! — крикнул Стечкин. — Всем оставаться в машине! Огонь не открывать!
Из люка на крыше кабины высунулся Скворцов и обратился к находящемуся в кузове командиру:
— Почему, Василич? Девять стволов. Мы его быстро…
— Не тупи, птица, — Павел хлопнул его по плечу трехпалой перчаткой. — Если те, кто оставил следы, еще не знают о нашем существовании, то наверняка узнают, услышав стрельбу. Не факт, что они возвращались на берег и видели утренние следы машины. Но и не факт, что ушли далеко. Мотор могли не услышать, а работу девяти стволов, как ты говоришь, слышно будет и в Балтийске. Особенно в туман. Понял?
Огромная тварь имела зеленовато-бурый окрас под «камуфляж». Лапы ее были покрыты бесчисленным количеством жестких черных волосков. Из-под панцирного «козырька» выглядывали злые красные глаза, под которыми без конца двигались массивные челюсти. Левая клешня существа по своим размерам конкурировали с самим туловищем краба.
Выйдя не берег, чудовище стояло какое-то время неподвижно. Из каменных складок на бронированной спине стекали ручьи грязной морской воды.
— Командир, а может, я его гусеницами раскатаю? — спросил Скворцов.
— Погоди. Заглуши лучше двигатель.
Скворцов так и сделал. Машина затихла, и краб резко дернул туловищем, вперив жесткий красный взгляд в ПТС. Затем, быстро перебирая своими жуткими волосатыми лапами, приблизился к машине. Снова замер, оценивая неизвестный предмет взглядом и еще черт знает, чем он там еще мог оценивать?
— Они же только по ночам выходят, — тихо проговорил Колесников. — Какого дьявола он сейчас вылез?
— Возможно, его что-то потревожило? — предположил Стечкин. — Или кто-то.
— Ты о чем, командир?
— Я о тех, кто наследил на пляже.
— Ты что, думаешь, они по морскому дну пришли?
— Нет, конечно, — хмыкнул Павел, что отдалось гулом в маске. — Но вот их транспорт… Может, подлодка?
«А не была ли это вылазка жителей Пионерского? Сомнительно. Гнать сюда, в мелкие воды огромный атомный крейсер… Чего ради? Зараженные ягоды собирать?»
Краб попробовал клешней гусеницу плавающего вездехода. Тщетно. Стал перемещаться вдоль правого борта, тыкая боевой клешней в стальные катки, такие же, как у танка Т-64. Они тоже оказались несъедобными. Тварь безмолвно негодовала, обходя неприступную машину. Затем вернулась к загадочным человеческим следам. Постояла возле них. И вдруг резко засеменила в сторону леса.
— Твою мать, только не это! — Воскликнул Стечкин. — Вернись в море, падла!
Однако у краба явно были свои планы, и они в данный момент были связаны отнюдь не с отравленной Балтикой.
Весь отряд проводил взглядами огромного гостя из морских недр, наблюдая за тем, как он, подобно танку, вломился в сухой кустарник и неумолимо продвигался дальше, идя по следу неизвестных.
— Черт! Ну и что нам теперь делать? — сокрушенно махнул рукой Борис. — Пойдем следы изучать — встретимся с этой скотиной. И еще не факт, что его сородичи не вылезут сейчас следом. — Он посмотрел на Стечкина, но тот продолжал глядеть туда, где только что скрылся краб.
— Командир, что делать-то теперь? — спросил Борис громче, видимо, решив, что старший его до этого не слышал.
— Для начала заткнуться и дать мне подумать, — невозмутимо ответил Стечкин.
В люке снова появилась голова Скворцова. Он торопливо лез наружу, отчего получалось это у него неуклюже и вызывало лишнюю суету.
— Васильич! Командир! — доносился из-под маски его приглушенный крик.
— Что такое еще?
— Командир! Взгляни! Ты должен это увидеть! Взгляни на ПУР! — Скворцов протянул майору бинокль.
Павел принял его и посмотрел в сторону видневшегося в километре с лишним здания. Туман уносило в сторону Балтийска, и ПУР стал проглядываться более отчетливо. Вот в окулярах возникли рифленые зеленые стены, потрескавшиеся от времени. Лишенные в некоторых местах стекол «евроокна», установленные незадолго до катаклизма по случаю ожидаемого на учения визита президента страны. Вот наружные лестницы между этажами. Половина ступенек давно сгнила, но подняться еще возможно. Большая смотровая площадка второго этажа. Тут обычно собиралась пресса. От натянутой над ней некогда масксети остались лишь редкие лохмотья, колышущиеся на ветру. Верхняя площадка для высшего командования выступала за пределы стен третьего этажа, находясь над ним, и делала силуэт здания похожим на кувалду. Командный пункт так же частично лишился остекления уже давно. Вот флагшток, идущий с этой площадки. И…
— Что за… — вырвалось из горла Стечкина.
Над ПУРом развевался флаг. Темно-красное, почти бордовое полотнище с большим белым кругом и черной свастикой внутри него.
Глава 2
ФОРТ
— Я бы эту воду пить не стал, — задумчиво проговорил Чел, глядя вниз с каменного парапета. Железная винтовая лестница уходила в темные воды затопленного колодца. Странное дело: с парапета на лестницу не было никакого мостика, а сама лестница начиналась от потолка, метрах в восьми над головой. Этого потолка просто не должно было быть. Или там должен присутствовать люк. Однако как Диггер-Крот не шарил лучом фонаря вверху, никакого намека на люк в потолке он не обнаружил. Тогда где логика? Впрочем, он уже давно знал, что в глухой стене или полу, а значит, и в потолке, может быть такой люк, который и не заметишь, пока тот не откроется, повинуясь какой-то одному этому люку известной силе.
— А тебя никто и не заставляет, — хрюкнул в смешке Марля, закручивая в кусок газеты сушеный желтый мох, который некоторые жители форта собирали с кирпичей у выхода на поверхность.
— Ни черта я не пойму логику этих фрицев. Это ведь лестница из ниоткуда в никуда. Зачем она? — продолжал бормотать Чел. Он навалился на ржавые скрипучие перила, склонился над бездной и плюнул в воду, глядя, как легкое волнение искажает отражение его худой, со впалыми щеками физиономии, обрамленной длинными грязными волосами.
— Эта вода, может, и нормальной была. И ее стоило проверить. Но после того, как ты в нее харкнул, она точно ни на что не годится, придурок чертов! — зло проговорил Крот.
— Чего ругаешься, начальник? — обиженно проскулил Чел и посмотрел на усевшегося «по-турецки» на каменном полу Марлю. Тот уже облизал самокрутку, чтобы не горела, а лишь тлела, и прикурил. Сделал большую затяжку и, зажав пальцами нос, блаженно закатил глаза.
— Эй, чувак! Дай дерну! — Чел лениво протянул худую слабую руку.
Марля, такой же болезненный худой человек двадцати с лишним лет отроду, с грязными и свалявшимися до состояния дрэдов волосами под натянутой на самые брови шерстяной шапкой, некоторое время не реагировал, надув щеки, зажав губы и сжимая пальцами нос. Затем прокряхтел, закашлял и протянул желтый мох приятелю, оскалив в идиотской улыбке редкие желтые зубы.
— Да вы вообще охренели?! — воскликнул Диггер, поправляя на носу очки.
— Тихо, чувак. Сейчас мультики будут, — блаженно простонал Марля, раскачиваясь в своей позе.
Крот сплюнул и вернулся к своим изысканиям. Однако мешали мысли. На кой черт Самохин дал ему этих, с позволения сказать, помощников? Проку от них не было никакого. Наоборот. Они мешали. Доставали своей тупостью и необразованностью. Хотя… Чего уж от них ждать? Когда все медным тазом накрылось, они вроде даже в школу еще не ходили. Но все-таки, зачем они ему? Первое время Крот постоянно отвлекался, зная их тягу к желтому мху, который произрастал на старых фортовых кирпичах внешних стен после химических осадков. Все время следил, чтобы эти два обкурка никуда не свалились. Боялся за них, помня тот далекий, так и не стершийся во времени и в пепле всемирной катастрофы крик, мчащийся в глубокую шахту-ловушку. Да. Поначалу беспокоился. А теперь часто ловил себя на мысли, что было бы совсем неплохо, если кто-то из них грохнется в какой-нибудь колодец и пополнит списки жертв наследия Третьего рейха.
Понятно, что Самохин дал ему в помощь самых бесполезных в общине пятого форта людей. Комендант общины никогда не воспринимал всерьез исследования Диггера. Хотя… Уж кто-кто, а он, майор Самохин, как никто другой должен был понимать, чего стоят эти исследования. Ведь именно благодаря им были обнаружены не только места, где немцы выращивали неприхотливые и терпимые к подземелью растения, годящиеся в пищу, но даже подземный курятник с инкубатором. Все это, конечно, пришло в негодность еще очень давно, но кое-что удавалось теперь использовать. Так в форте появился дополнительный источник пищи, разнообразящий скудный рацион, основу которого составляли крысы да слизни. И уж конечно, Самохин должен был помнить, что если бы не Диггер-Крот, со своей фанатичной тягой к исследованиям подземелий, то остался бы майор там, на опушке леса, и был перемолот ударной волной. Как большинство из тех, кто занимался поиском пропавших школьников в последние дни цивилизации.
Саше Загорскому, которого теперь гораздо чаще величали Диггер или Крот и уже никогда и никто не назовет Гарри Потным, было больно вспоминать прошлое. И дело не столько в том, что тот ясный для Калининграда день стал днем страшного суда для всего мира. Ему было больно за те пять суток, проведенных во мраке. Он на пять суток дольше всех выживших на земле живет в этой сырой и темной агонии. А мог быть дома. С мамой. С отцом и бабулей. С собакой Лесси. Еще пять дней мог видеть их живыми. И умереть с ними в один миг. Но он ушел и пропал. Близкие наверняка выплакали все глаза, обивая пороги инстанций и прося найти пропавших детей. И так и не узнали, что их Саша жив. Единственный. А они все мертвы. И Хруст… И Русик… И Ленка… Мертвы. Да что там! Весь мир мертв. И он выбрался на несколько минут, обессиленный. Уставший и отчаявшийся. Всего на несколько минут. Он стал спасением для майора Самохина и его водителя. Для двух пожилых немцев и эмчеэсника, которые ринулись следом в указанную Загорским нору. Те немцы и спасатель давно уже умерли, но свою жизнь они продлили именно благодаря ему. А Самохин и его водитель Борщов живы по сей день. Сам же Александр все время завидовал тем, кто сгинул быстро, не успев ничего понять. Его переполняли боль и безысходность. И все, что заставляло Крота цепляться и жить, — его страсть. Нестерпимая страсть к тайнам той земли, того края, в котором он родился и вырос.
Даже задавая самому себе вопрос, откуда у него такое увлечение, он толком не мог ответить, что стало для него катализатором. Конечно, большинство подростков разных поколений от возникновения Калининградской области на прусской земле и до реквиема человечеству любили окунаться в тайны этих мистических, мрачных, овеянных легендами и страшными небылицами нацистов. Которых, несмотря ни на что, побили-таки русские — безо всякой чертовщины, а лишь своей воспетой в песне «яростью благородной». Но ведь мало кто знал столько, сколько Саша. В свое время Загорский перечитал все, что только можно было перечитать. Он не довольствовался одними только байками старших пацанов со двора, как это бывало часто. И эта страсть не угасла в нем и сейчас, когда, казалось бы, все прошлое уже стало не важно. Многие так думали, но только не он. Сейчас в форте было достаточно места и для большего количества людей, нашедших здесь убежище. Но что если бы известны были многие другие помещения, открытые им позже, еще до катастрофы? Сколько еще можно было укрыть здесь людей? Скольких можно было спасти? А что если существует мифический подземный город с заводами, машинами, линиями метро и даже аэродромом? Никто в это не верил. Никто, кроме него…
Александр достал из внутреннего кармана потрепанной военной куртки старую схему. Наследство от тех немцев, что помогали в поисках. Из складок схемы выпала фотокарточка, которую он всегда носил с собой. Крот быстро поднял ее и оглянулся на «помощников». Те уже сидели на краю парапета и тихо хихикали, не обращая на старшего никакого внимания. Загорский украдкой взглянул на фото. В центре — Руслан. Лицо затушевано черным маркером так, чтобы и намека на него не осталось. Слева от него — шестнадцатилетний Саша, серьезный, как и всегда. А справа к плечу Руслана прижимается она. Лена. Ленка Бергер. Русская немка, в которую он был тайно влюблен с первого класса… А может, эта страсть ко всему немецкому из-за нее?
Нет. Определенно нет. Александр даже мотнул головой, отгоняя эту мысль. Это все от отцовской коллекции наград вермахта, эсэсовской каски и тубуса от противогаза, что хранились дома. А еще от рассказов прадеда, что пересказывал дед. Про то, как целый батальон немцев, окруженный у Черняховска, тогда еще называвшегося Инстербургом, буквально исчез. Про то, как взятые топливные склады у Переяславки за одну ночь опустели. И только потом стало ясно, что по тайному трубопроводу немцы перекачали все топливо в хранилища морской базы Пиллау.[5]А еще про то, как из части бежал в шестидесятых годах солдат-срочник. И как отправившиеся его искать находили какие-то входы под землю в районе поиска. А потом пропадали и поисковики. Много чего слышал в детстве Саша Загорский. И заболел этим еще тогда, когда даже не слышал о существовании немки Лены…
* * *
— Слышь, Чел? Прикинь, у тебя рука онемела, гыыг! — нашептывал Марля на ухо приятелю.
— Чего? — тот безвольно поморщился и тупо уставился на Марлю. — Чего? — повторил он.
— Я говорю, рука у тебя онемела, баклуха! — Марля продолжал тихо хихикать, держась за живот.
— Слышь, чувак, — Чел вытаращил очумелые глаза на свою безвольно повисшую правую руку. — В натуре, чувак! Млин… Палево-то, а?.. Палево-то какое…
— Слышь, Чел? Опусти руку в воду. Тогда отпустит. Геге…