Саша любил прогуляться по городу 2 страница

Вокруг всё было окутано тонкой дымкой нереальности. В горле чувствовался тошнотворный вкус всего вдыхавшегося вчера. Я, как истинный рыцарь, решил по-тихому свалить отсюда и больше не возвращаться. Глянул на часы – половина двенадцатого. Экзамены по рисунку и живописи уже давно идут, так что нет смысла торопиться. То есть потом, после выхода на улицу. Сейчас-то нужно было быстро привести себя в порядок и пулей бежать прочь.

Рюкзак мой лежал в прихожей в том же положении, что и вчера. Накинув его на плечи и обувшись, я заглянул в зал и увидел там Борю, сидевшего на полу, прислонившись спиной к дивану. Голова его была опущена, глаза закрыты. Довольно жалкая поза. Напротив висел включенный без звука телевизор. По нему шли новости, в которые я ненадолго залип. Что-то там было про Египет, войну, революцию…

Развернувшись, я открыл входную дверь, вышел, затем притворил её, чтобы снаружи казалось, будто она заперта, и полетел вниз по лестнице.

 

Зайдя в первую кафешку на центральной улице, я заказал кофе со сладкой булочкой, приговорил их и пошел в туалет: чистить зубы, причёсываться и умываться. Из зеркала над раковиной на меня смотрело в высшей степени отвратительное существо с помятой рожей, краснющими глазами и гнездом из волос на голове. Интересно, как на это существо смотрели люди?

Когда зубы стали чисты, причёска начала напоминать что-то людское, а лицо, несмотря на литр вылитой на него ледяной воды, всё равно осталось опухшим, я вышел из кафе, достал телефон и с помощью карт попытался определить своё место нахождения. Через минуту втыкания в экран, я определил, что нахожусь где-то в километре к северу от университета. Решил дойти пешком и проветриться.

Спустя полчаса я стоял под громадной оранжевой вывеской с логотипом университета, представлявшем собой причудливо скомпонованные буквы ХУИК и расшифровкой внизу: «Ханский Государственный Университет Искусств и Культуры». Странно, что в аббревиатуру на эмблеме, между «Х» и «У», не включили букву «Г», дабы сокращённое название учебного заведения не вызывало посторонних ассоциаций. По всей видимости, это был осознанный ход. В пользу эпатажа и лучшей запоминаемости. Сколько, наверное, шуток различной остроты было сочинено местными учёными умами.

Я поднялся на нужный этаж, нашёл нужную аудиторию и, постучавшись, вошёл. Внутри не было никого, кроме преподавателя. Она составляла в углу мольберты, а на столе у неё лежала стопка работ.

- Здравствуйте. По поводу творческого экзамена…

- Здравствуйте, здравствуйте! А он полчаса назад кончился как раз, вы со-овсем чуть-чуть не вовремя, - ответила мне большая женщина лет пятидесяти в причудливой одежде, типичной для преподавателя изобразительных искусств.

- Это я знаю. Скажите, а когда можно будет снова подойти?

- А никогда, молодой человек! Семеро одного не ждут, всё. Так что можете идти и дальше заниматься вашими более важными делами.

Сказано это было с намёком. Наверное, припухлость так и не спала с лица за полчаса прогулки на свежем воздухе.

- Как так-то? – только и сумел вымолвить я.

- А вот так! Вот так! – женщина повысила тон, - Как будто нам это надо, а они, понимаешь, ходят, когда захотят!

- И что мне делать-то теперь? Я за тыщу километров сюда пёрся, чтобы тупо обратно уехать?

- Видимо, да. Но ничего, будем ждать вас на следующий год. Или через два года. Вы же у нас мужчина, значит годик родину позащищаете. Можете, конечно, приходить завтра на живопись, но имейте в виду, что за рисунок вы уже получили ноль.

- Ясно. Спасибо, - буркнул я и вышел, закрыв за собой дверь.

Спускаясь по лестнице, я думал: как можно было так бездарно пролететь и спустить в унитаз свое будущее? В то же время брала лютая злоба как на эту, полную желчи и язвительных подколок (да и просто полную), женщину-преподавателя, так и на ребят, пришедших на экзамен вовремя, и вообще на весь университет. Ненависть, негодование, стыд, страх и сожаление – весь этот гремучий коктейль чувств обуревал меня.

И тут позвонил Боря. Разумеется, я сбросил звонок. Если бы тревогу можно было бы так же просто сбросить одним движением пальца.

Когда, спустившись вниз, к самому выходу, я увидел Борю, стоящего на улице и переминающегося с ноги на ногу, душа моя совсем в пятки ушла. Хорошо хоть он меня не заметил, а я быстро улизнул из виду, отвернулся к какому-то стенду и стал буравить его глазами. Потом заметил справа открытую дверь приёмной комиссии и зашёл туда, от греха подальше.

- Здравствуйте! – сказала молодая женщина с волосами, окрашенными в цвет угля.

- Добрый день.

Кроме меня из абитуриентов здесь был только тощий парень со множеством браслетов на запястьях, кучей значков на сумке и одетый в клетчатую рубашку. Он сидел за большим столом в центре и что-то заполнял.

- Вы документы подавать?

- Вроде того. Я на творческий экзамен опоздал и, похоже, пролетел.

- Что, совсем опоздали?

- Вообще не пришёл.

- Печально, конечно. А на какое направление экзамен?

- Графический дизайн.

- Да, тут с этим…

Мой телефон снова зазвонил. Не глядя на экран, я нажал на сброс.

- …тут с этим строго. А какие у вас ЕГЭ?

- 184 балла в сумме.

- Нет, какие предметы?

- Русский, литература. Математику не считаю, там плохо всё.

- Ага. А вы принципиально хотите поступать на графический дизайн? Другие варианты не рассматриваете?

- Смотря, какие варианты.

- У нас есть перечень направлений подготовки. Там, на стенде, может быть, видели, но сейчас я вам отдельный экземпляр дам, можете присесть, ознакомиться. Надо?

- Давайте.

Вот это правильно. А то сразу: «В армию идите, через два года приходите». Если таких приятных людей, как эта девушка, здесь больше, чем неприятных – будет здорово.

Снова звонок. Снова сброс.

- Вот, держите. Я вообще думала про направления «Литературное творчество» или «Журналистика». Туда творческие экзамены через неделю, можете попробовать. Просто я не знаю, куда вам ещё с русским, литературой и математикой. В общем, посмотрите, вдруг что-то другое понравится.

- Спасибо большое.

Я присел напротив увешанного браслетами и значками парня и стал пытаться читать. В голову ничего не шло. Все мои мысли были заняты Борей. В любом другом случае это звучало бы мило, но тогда мне было реально страшно. Зачем ему выискивать меня, названивать, специально приезжать к университету иначе, как для того, чтобы начистить мне лицо? Логично было бы поступить как мужчина: выйти, попробовать всё объяснить и в случае неудачи получить заслуженных люлей. Но для такого я тонковат кишкой.

Стараясь хоть чуть-чуть вникнуть в перечень специальностей, я раз пять сбросил звонок от Бори. Потом ко мне пришла гениальная, как велосипед, идея: отключить телефон. Теперь, в тишине, я мог успокоить ум и подумать о будущем.

Действительно, кроме «Литературного творчества», «Журналистики» и музыкальных направлений мне ничего не подходило. Идти на последние смысла не было, поскольку сыграть и спеть на вступительном испытании я мог бы только «Звезду по имени Солнце». Оставались два варианта.

«Журналистика». Здесь хорошо было иметь различного рода и качества публикации, хотя бы в школьной газете. У меня таких не было. Значит, нужно будет блестяще сдать творческий экзамен, и дело в шляпе. Но проблема в том, что профессия журналиста - очень опасная и очень утомительная вещь. В смысле, если идти в этой сфере до конца. Слишком опасная и утомительная для того, кто сидит и выбирает будущую профессию «наобум». Тут нужно уметь глубоко копать, искать истину, за которую реально лишиться жизни.

«Литературное творчество». Тут всё то же, но попроще. То есть ты как бы вольный художник: сидишь себе, пишешь всякое, а уже потом это либо покупают, либо нет. Опять же, это если рассматривать вершину карьеры в сфере. Полумерами при подобных размышлениях голову забивать не стоит.

Так журналист или писатель? Вечно ходящий по лезвию ножа искатель истины, рискующий за свои изыскания утяжелить голову на пару пуль, или такой же искатель истины, но сидящий дома с чашкой кофе в руке и вертящий этой истиной как ему вздумается? Я выбрал бы первое, имей я мужество хотя бы ответить на звонок Бори. Но нет. Пусть наше дело будет малым, а голова целой.

- Извините, девушка!

- Да? Ознакомились?

- Ага. Расскажите, пожалуйста, про «Литературное творчество». Когда приходить на экзамен, что с собой брать? Или что-то заранее нужно сделать?

- А видите там, в коридоре, люди сидят за столами? Это люди, представляющие каждую из специальностей. Подойдите к тем, кто по литературе, они вам всё расскажут подробно.

- Понял. Спасибо ещё раз.

- Да не за что.

Я пошёл было в коридор, но застыл в дверном проеме. Мышцы превратились в камень: в холле первого этажа стоял Боря и о чём-то спрашивал охранника.

Тут мой мозг необычно быстро нашел выход из положения. Я подошёл к пареньку с браслетами и значками и попросил его:

- Привет. Слушай, отвлеки ту женщину на пять секунд.

- Зачем?

- Надо. Не в службу, а в дружбу. Так, чтобы она от окна отвернулась.

- Ну, я не знаю…

- Куришь?

- Ну да, а что?

- Держи. Только сделай, а, - я достал из заднего кармана пачку своих сигарет и вручил ему.

- Ну, попробую, конечно.

- Спасибо. Век не забуду.

Парень подозвал к себе девушку, и она удачно встала спиной к окнам, через которые я выпрыгнул на улицу.

Посадка была не слишком мягкой: в лодыжки тут же стрельнула ломящая боль, но тогда она была меньшим из зол. Я похромал на остановку.

 

Остановился я в первой же недорогой гостинице, где-то в двадцати минутах езды от университета. Решил, что завтра туда вернусь и спрошу у людей за столом о поступлении, об экзаменах и обо всём на свете.

В гостинице оказался свободным лишь один одноместный номер. Подфартило. В нём была кровать, туалет, душ, телевизор, и всё это умещалось на ничтожно маленькой площади. Но жаловаться не приходилось: это лучше, чем на скамейке в парке или на вокзале.

Первым делом я разделся и принял душ. Затем улёгся на кровать и долго смотрел в потолок, обдумывая грядущее и минувшее. Через какое-то время осмелился включить телефон и обнаружил на нем двадцать два непринятых вызова. Все от одного абонента. Решил, что отзвонюсь матери, скажу, что потерпел неудачу, но нашёл выход положения, и в целом всё хорошо. Несмотря на свойственные нашей семье тёплые и доверительные отношения, про ситуацию с Борей рассказывать не стану. Как всё сделаю, снова отключу телефон и займу себя чем-нибудь.

Так и получилось. Насчёт экзамена по рисунку тоже не стал говорить всей правды. Сказал, будто увидел, что рисуют здесь совершенно на другом уровне и понял, что у меня ничего не выйдет.

- Ты хоть попытался? – спросила мама.

- Конечно, - ответил я, - но это ничего не меняет. Балл будет невысокий, и на бюджет я точно не пройду.

- Ну ладно, жди, пробуйся в литературе. Твои сочинения в школе, вроде, даже хвалили. Особенно, помнишь, то, по физике? Диана Алексеевна сказала, что в рамочку его повесит.

Мама говорила об одном случае на уроке физики в школе. Была контрольная по формулировкам всяческих законов. Названий не помню. Я был не готов и вместо ответов написал оду бороде Джеймса Клерка Максвелла, портрет которого висел над доской. Меня пожурили немного перед классом, подняли на смех, но «два» не поставили.

- Ага, помню. На русском и на литературе тоже, вроде, неплохо получалось.

- Попробуй, попробуй. Перевестись же потом можно будет на этот дизайн.

- Конечно можно.

- Надо было, конечно, ещё какие-нибудь предметы сдать, так бы больше шансов было.

- Да ладно, прорвусь и так.

- Дай то бог. Ладно, давай, спокойной ночи. Завтра звони или пиши, как новости будут.

- Позвоню обязательно. Спокойной ночи.

Повесив трубку, я отключил телефон и положил его на прикроватную тумбу. Оттуда взял пульт и включил маленький рябящий телевизор. Шли новости. Сквозь помехи можно было различить немногое: говорили что-то про подготовку к олимпиаде и опять про Египет. Пощёлкал по каналам – везде помехи. Пошевелил комнатную антенну. Изображение и звук наладились, но до идеала всё равно было далеко. Решил оставить телек идти фоном и разобрать рюкзак. Надо бы поменять носки, да и трусы тоже. И постирать все старые вещи – до завтра должны высохнуть.

Едва я приоткрыл рюкзак, в нос ударил до тошноты знакомый запах. Внутри, на аккуратно сложенной чистой футболке, лежал растормошённый брусок травы. Часть его рассыпалась и заполнила собой все мелкие щели между вещами.

- Пиздец, - прошептал я. Вот и нашлось занятие на вечер.

Может Боря из-за травы меня преследовал? Может быть. Вернее, из-за этого точно: такой пропажи он не мог не заметить. А это, в совокупности с тем, что я совокупился с его девушкой, рисует мне ещё менее радужные перспективы. Одно непонятно: как я умудрился спереть этот зелёный кирпич? Боря, поди, с него глаз не спускал. Хотя глаза у нас у всех в тот вечер задымились и смотрели черт знает куда. Ладно бы хоть помнить что-то, а то вообще всё в тумане. Может, рациональнее будет сдаться Боре: вдруг он помнит то, чего не помню я? Например, о каких-нибудь смягчающих мое положение обстоятельствах. Или наоборот. Тогда лучше продолжать прятаться. А с этой зеленью что делать? Тут курева на роту солдат. Так, ладно, об этом потом подумаю. Сейчас главное из рюкзака всё вытряхнуть и постирать вещи. А то на такой запах точно все ищейки города сбегутся.

Я достал всё, что с собой брал: запасную футболку, кофту, запасные трусы, запасные носки, книгу, зарядник для телефона, документы, средства гигиены и даже туалетную бумагу. Протряс рюкзак над раковиной. Посыпался зелёный снег. Половина его даже попала в раковину, а другая половина высыпалась на пол и на меня. Вонь усилилась. Мне казалось, что снизу сейчас кто-нибудь поднимется, постучится в номер и спросит, всё ли в порядке. «Всё ли по-кайфу».

Затем я стал отстирывать запах дури со всех вещей, кроме тех, в которых ходил вчера и сегодня. Ох, и намучился с этим. Потом постирал сегодняшние носки и трусы. Потом развесил всё в ванной, на гардине для шторки. Гардина не выдержала веса мокрых тряпок и отвалилась. Класс. Тогда я развесил вещи, где пришлось, и пошёл чинить гардину. Очень долго ломал голову над тем, как приделать её обратно и как она вообще там висела без дырок и гвоздей. Когда этот механизм открылся мне, я почувствовал себя первобытным человеком, научившимся добывать огонь. Взяв в туалете освежитель воздуха, я тщательно обрызгал весь номер ароматом хвои и следующие десять-пятнадцать минут лежал плашмя на кровати, ни о чем не думая. И не заметил, как отрубился.

 

Проснулся в пять утра абсолютно голый. Полотенце, служившее мне вчера набедренной повязкой, спало и осталось лежать на полу. Голова немного гудела. Нестерпимо хотелось курить. И есть. Я поднялся с кровати, подошёл к трусам, которые висели на открытой створке форточки, и потрогал их. Мокрые. Другие, висевшие на батарее, тоже. И с носками такая же история. Пришлось обходиться без них. Натянул джинсы, уселся на кровать и стал искать ближайший круглосуточный магазин. Он оказался неподалеку. Я надел футболку и пошёл было обуваться, когда увидел травяной кирпич на прикроватной тумбе. Что-то надо с ним делать. Первым желанием было, конечно, выкинуть его от греха подальше, но что-то мне подсказывало, что Борю это не обрадует. Поэтому я спрятал кирпич под кровать и отложил решение его судьбы на вечер. Спустившись вниз, заплатил ещё за одни сутки и спросил, можно ли будет сообразить кипяточек в номер. Получив «да» в ответ, я пошел в магазин.

На улице стояла летняя прохлада. Приятно. Поход в магазин занял около десяти минут. Купил две китайские лапши, пачку сигарет и банку газировки. Газировку выпил по дороге обратно, попыхивая дурманящей утренней сигаретой.

В гостинице, на ресепшне, мне дали электрический чайник. Я согрел в нём воды и два будущих гастрита. Потом сел ждать, копаясь в телефоне. Можно было бы ещё долго описывать различные физиологические и бытовые процессы, но, полагаю, что разумнее будет перейти ближе к делу.

В университет я пришёл часам к десяти. Как и советовала девушка из приемной комиссии, я подошёл к столу, на котором стояла табличка «Литературное творчество». За ним сидел элегантный мужчина с печальными глазами, внимательно изучавший какой-то мятый пожелтевший лист.

- Здравствуйте. Я бы хотел узнать насчёт специальности.

- Да? Да, да, да, да, конечно, присаживайтесь, - встрепенулся он, точно на него вылили ведро ледяной воды.

Он рассказал мне обо всём, что меня ждёт, если я дерзну-таки попытать счастье на поприще литературы. Ну, не то чтобы совсем обо всём. О главном: об этапах творческого конкурса, о критериях оценивания работ, о процедуре подачи уже полного пакета документов. Он спросил, публиковал ли я свои работы где-нибудь. Я ответил, что нет. Тогда он спросил, есть ли у меня что-то «в столе». Я не понял. «В столе», пояснил он – это значит написанное и неопубликованное. Я соврал, что есть пара вещей. Он сказал, что будет неплохо принести что-нибудь с собой на второй этап экзамена – собеседование. Не обязательно, но, предупредил он, комиссия любит почитать. К тому же, это увеличит шансы на поступление, ведь дела мои за неимением публикаций не слишком хороши: нужно блестяще написать импровизацию, дабы уравняться в шансах с ребятами, каким-то образом успевших к восемнадцати годам опубликовать свои опусы. Однако существовала одна маленькая проблема: писал я последний раз на ЕГЭ по русскому языку и литературе. Но было бы желание, лазейка найдётся. Даже желания не нужно – всё иной раз решается само собой.

Днем экзамена был назначен следующий понедельник. Хорошо: будет время подготовиться как следует. Я спросил у мужчины, о чём будут спрашивать на устном собеседовании, он сказал – обо всём, и хитренько улыбнулся. За сим мы распрощались до понедельника.

На улице распогодилось. Жаркое июньское солнце попеременно загораживали пышные облака, дул лёгкий ветерок откуда-то с востока, неся с собой сладковато-медовый запах счастливого будущего. Я решил пару остановок пройти пешком, потом сесть на автобус, доехать до гостиницы, и потом погулять там, неподалёку. Решил за секунду до того, как увидел на парковке перед университетом, Борину белую «Волгу» и самого Борю, облокотившегося на её капот. Он смотрел на меня. Он улыбался.

- Садись, - сказал он и кивнул на дверь.

Я послушался, поскольку паника обездвижила ею же порожденные помыслы о том, чтобы дать дёру, куда глаза глядят.

Боря завёл двигатель, я захлопнул переднюю дверь, и мы куда-то поехали.

- Давай, рассказывай, - начал он, глядя на дорогу.

- Что рассказывать?

- А то не знаешь.

- Теряюсь.

- Рассказывай, зачем умыкнул из моей квартиры сам-знаешь-что и где это-самое находится сейчас.

- Не со мной.

- А где?

- В гостинице.

- Показывай дорогу. А украл-то зачем? Кидануть хотел? Старого товарища?

- Я вообще не знаю, как это в моем рюкзаке оказалось. Я…

Тут до меня дошло, что Боря спросил только про траву и ни словом не обмолвился о Насте. Однако чтобы прояснить ситуацию с кирпичом травы и вернуть доверие Бори, мне придётся рассказать ему о том, как я по накурке зажёг с его девушкой. Западня. Но, поскольку друга я потеряю в любом случае, то пусть уж между нами не будет недомолвок.

- Там такая фигня случилась, - начал я, - В общем, после гулянки нашей я проснулся без штанов. Возле унитаза. А в ванной твоя Настя лежала. Полуголая. Ну и я по ходу оприходовал ее вечером. Пока накурен был. Но я этого не помню, серьёзно, клянусь, прям, чем хочешь, так что не специально…

Тут Боря заржал. Почти так же, как ржал в тот вечер. «Капец мне», - подумал я, решив, что это у него нервное.

- Ты… ххах… ты из-за этого что ли… оох-хох… поэтому бегал от меня?

Я не знал, что на это сказать такого, чтобы ненароком не загнать себя в могилу. Решил просто помолчать и подождать, пока он просмеётся.

- Я думал, ты… ха-хах… урод… уфф… думал, ты меня ограбил. Ты вообще нифига не помнишь?

Тут Боря рассказал, как где-то в полчетвёртого ночи Настю склонило в сон. Мы же с ним ещё продолжали пыхтеть. А когда нас самих начало вырубать, мы решили замутить штуку. Раздели Настю до нижнего белья, положили в ванную, затем спустили штаны с меня и договорились, что я лягу спать возле унитаза. Делая всё это, мы пытались предсказать реакцию друг друга на утреннюю картину. И ухахатывались, дивясь тому, какие умные штуки мы головами придумываем.

Я чувствовал себя жертвой идиотской ситуации, виной которой был мой идиотизм. Борю тоже нельзя списывать со счетов, но главным тупицей был я. Наверное, с кирпичом травы была та же история: кто-то из нас сныкал его в мой рюкзак, тупо чтобы посмотреть, что будет. И наверняка этот хулиган тоже считал себя гением.

- Да-а, дружище. Курево – это зло, - сказал Боря, отдышавшись.

- Так ты получается это… всё-таки приторговываешь?

- Давай про это не будем. Знаю, всё знаю. Прорвёмся.

Через некоторое время мы подъехали к гостинице.

- Ладно, заходи, забирай свои и мои вещи, и поехали ко мне.

Я кивнул и вышел из машины. Меня вдруг взяла какая-то нехорошая обида на Борю с его двойными стандартами. «Хернёй вы, говорит, занимаетесь», - а сам черт и что из себя представляет, да ещё и людям жизнь портит. «Бросай, говорит, курить», - а сам только табак и не курит. Захотелось взять, вынести траву и зашвырнуть её куда подальше, да посмотреть, как он побежит искать свой зелёный хлеб. Скотина.

Но кирпич я ему всё-таки вынес и никуда не выкинул.

- Там просыпалась часть в рюкзаке.

- Должен будешь. Хех. Шучу. Ладно, садись.

- Да я это… За сутки вперед ещё заплатил. Поживу пока.

- Хм. Как знаешь. А сейчас куда? В номер?

- Не, мне бы в интернет-кафе какое-нибудь.

- Зачем?

- По учёбе надо.

- Садись, довезу.

Я согласился. До места мы ехали молча. Минут через пятнадцать Боря остановился у подземного перехода, через дорогу от которого было кафе, и мы стали прощаться.

- Ладно, звони, если ко мне надумаешь.

- Позвоню.

- Значит, увидимся.

- Ага, давай, удачи.

Белая «Волга» впала в океан машин.

В переходе пахло беляшами и цветами, бежали туда-сюда вечно торопящиеся люди и орала навязчивая реклама. После очередной аудио вставки про какое-то детское радио последовало объявление:

- ВНИМАНИЕ! Говорит федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков! Сообщи, где торгуют смертью по телефону горячей линии! Звонок бесплатный и анонимный!

И всё в таком духе. Меня посетила мысль: а не донести ли на Борю? Пусть прижмут нос гаду, будет знать. Хорошо бы, конечно, но совесть ведь потом замучает, если сообщу. А должно, по-хорошему, быть наоборот. Такие вот мы, понимаешь, сознательные люди. Гражданское общество, язви его. Ничего, поторгует, на ноги поднимется, да перестанет, я его знаю. «Прорвёмся». Вот так и прорывайся.

На этом, уважаемая комиссия, мой рассказ заканчивается. После перехода я зашёл в интернет-кафе, оплатил пару часов и взялся писать то, что вы сейчас читаете. Надеюсь, этим я показал то немногое, на что способен, и теперь вы сможете принять взвешенное решение насчет моей кандидатуры. И решение это, как я тут для себя понял, в любом случае будет в мою пользу: либо мне будет дан шанс, либо избавление. Так что просто скажите, как оно. Судя по вашим скучающим лицам, довольно заурядно. Ну, и что ж теперь делать. Хуй с ним.

 

Суета

 

«Очередное дрянное утро». Такой претенциозной фразой я мог бы начать свой рассказ, чтобы с самого своего зачина он смотрелся выгодно, круто, модно. «Очередное дрянное утро». Сразу на ум приходит образ героя, с уст которого срываются такого рода сентенции. Этакий жжёный жизнью циничный парняга, любящий пропустить стаканчик бурбона или водочки вечером в баре, покуривая свои крепкие, как сама сталь, сигареты. Чувак, смотрящий на всё и вся с надменным прищуром. Из всех разновидностей улыбок на его лице можно увидеть лишь саркастическую ухмылку. У него на всякий счёт есть свое мнение, абсолютно всегда идущее вразрез с общепринятым. Герой времени, просыпающийся от звона опостылевшего будильника, садящийся на край кровати, лениво почесывающий трехдневную щетину и цедящий сквозь зубы, точно позируя для будущего бестселлера: «Очередное дрянное утро».

Я не он. Последние пару недель каждое, даже самое похмельное утро для меня праздник. После пробуждения я едва ли ворочаюсь в постели дольше минуты, ведь медлить нельзя: за окном ждет прекрасный новый день, сулящий новые события, новые открытия и новые впечатления. Ещё один эпизод замечательно складывающейся молодой жизни, до конца которой всё ещё остается неизмеримо много времени. И начну я его с того, что… опоздал.

Со сверхзвуковой скоростью я стал носиться по крошечной квартире, стремясь уложить выполнение утреннего ритуала пробуждения в пару ничтожных минут: быстро и бессмысленно чищу зубы, брызгаю на лицо водой, смоченной пятерней привожу в божеский вид волосы. Запихиваю в рот два овсяных печенья, запиваю водой и, не успев прожевать этот роскошный завтрак, подкуриваю первую утреннюю сигарету, которую торопливо посасываю на пути к шкафу. Надеваю джинсы, футболку, ботинки, сгребаю со стола ключи, бумажник, телефон и выбегаю из квартиры.

Несусь к остановке, которая, по счастью, находится прямо под моими окнами, и бездумно прыгаю в стоящий на ней автобус. Для полноты картины мне следовало бы, плюхнувшись на переднее сидение этого старого ПАЗика, похлопать водителя по плечу и повелительно сказать:

- Мчи, командир! – но, разумеется, я так не сделал. Хотя было бы эффектно.

Маршрут был мой. Дождавшись, пока самый медлительный из пассажиров загрузится в салон, автобус поехал. На левой руке у меня висели часы, которые под конец поездки устали от моих невротичных поглядываний. Тридцать минут. Полчаса. На столько я ещё не опаздывал. Если и такое сойдёт мне с рук, то можно будет попробовать сыграть в лотерею.

- Всё, хватит! Уволен! – сказал управляющий, прервав мои едва начавшиеся объяснения.

- Последний раз. Честно. Больше никогда.

- Разговаривать с тобой не хочу. Пошел вон.

- Я правда…

- Я тебе ещё раз говорю: всё! И так долго терпели тебя. Предупреждения тебе были сделаны? За опоздания?

- Были.

- Сколько?

- Три.

- А после третьего предупреждения что?

- Увольнение.

- Молодец. Давай в кабинет.

Так, с шумом и грохотом, я ушел с очередной престижной и перспективной работы. И хотя приготовление блинов не было делом всей моей жизни, здешней зарплаты с лихвой хватало на оплату квартирки, еду, воду и развлечения. Я даже умудрялся откладывать понемногу и за полгода сумел скопить пару копеечек. Теперь их придётся потратить на поддержание функционирования организма до появления нового источника дохода. Поэтому, несмотря на то, что меня воротило от коллег, от управляющего, от клиентов, от самой идеи выполнения этой дурацкой работы, уходить было немного обидно. Да что там немного – катастрофически обидно, ведь уход отсюда означал новые бесконечные анкеты, собеседования, «мы вам позвоним» и прочие утомительные вещи. Однако, сидя перед столом управляющего в кабинете и подписывая заявление об увольнении по собственному желанию, я решил, что это ещё не конец.

Конец настал вечером. По плану, в половине седьмого мы должны были встретиться с Яной и обсудить её переезд ко мне. Ну, как обсудить. Я ожидал, что она лишь с решительным восторгом скажет: «Поехали!», махнёт рукой, и мы прямо из парка поедем ко мне. Чего тут думать-то, в самом деле? Но получилось так, что вместо лаконичного «Поехали!» мне выложили короткую псевдонаучную лекцию о несовместимости характеров и темпераментов, сразу после которой лектор поспешила убежать от студента куда-то вглубь парка. Студент, конечно, пытался её остановить, но, получив пару смешных ударов в грудь, а затем один хлёсткий и жгучий по лицу, дал лектору уйти. Ошарашенный известием о канувших в Лету семи месяцах, я брёл в сторону остановки, не способный думать ни о чём, кроме сигареты, пива и тёплой, родной постели.

- Пачку вон тех и полторашечку вон того, пожалуйста, - попросил я в магазинчике возле дома.

- Будьте добры паспорт.

- А так по мне не видно? – напрасно спросил я, потому что полная женщина с ясными голубыми глазами уже решила для себя, что пива и сигарет мне сегодня не видать.

- Нет, молодой человек. Меня однажды оштрафовали на пятьдесят тысяч, и теперь я «так» ничего не вижу.

- Да у меня это… паспорт дома, - сказал я, уже выходя на улицу.

- Да, да, кто ж его с собой нос… - голос голубоглазой продавщицы исчез за дверью.

Я прибрёл домой, включил свет и, не разуваясь, зашёл в единственную комнату. Паспорт лежал на стеллаже, в синей пластиковой папке вместе с остальными жизненно важными бумажками. Отлично. Теперь самое время вернуться и доказать кое-кому, что я не школьник.

Я был в шаге от того, чтобы расколотить запертую дверь магазина. Вывеска на ней гласила: «с 10:00 до 22:00». И действительно, на часах было 22:05. Как так можно? Кто будет закрывать магазин строго по графику? Почему вообще большинство магазинов работает до десяти? После десяти людям, вроде как, можно не кушать? Почему в век торжества свободы личности так бесцеремонно попирается право людей на ночной образ жизни? Эти и другие вопросы мучили меня, когда я открыл почтовый ящик и вытащил прямоугольный кусок бумаги, вверху которого крупными буквами было написано слово «ПОВЕСТКА».