ИлиЧЕМ ЛЮБОВЬ ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ ЛЮБВИ

Теперь, пользуясь данными, которые без особых усилий может проверить всякий освоивший начала психокатарсиса, а потому получивший возможность более здраво судить об истинных мотивах человеческих поступков, мы приступим к составлению схемы всех возможных между мужчинами и женщинами эротических комбинаций.

Любовных судеб (в смысле выбора партнера/партнеров и закономерностей эволюции взаимоотношений с ними) отнюдь не бесконечное множество — их всего несколько типов. У схожих людей схожи даже любовные судьбы, и именно поэтому мы можем друг у друга учиться.

“Один день человека научившегося длиннее самого долгого века человека невежественного”, — так наставлял учеников наиболее почитаемый Сенекой философ Посидоний. Так же и в сексе: разные люди достигают разных глубин (или вершин) наслаждения.

Графические приемы в постижении мира облегчают восприятие, позволяют сравнивать, а следовательно, и объемней мыслить. Именно поэтому графические методы могут и должны применяться, прежде всего, к проблемам взаимоотношений двоих , ведь эрос для относительно здоровой части населения нашей планеты весьма значимая форма существования.

Для осмысления сферы бытия, чрезвычайно важной и интересной, полезно выявить не только типичные любовные судьбы, но и их переплетение, рассмотреть вершины “запутанных” “любовных треугольников” и даже многоугольников, для чего, кроме уже известных нам понятий некрофилии и биофилии, необходимо обсудить понятие, обозначающее промежуточное между этими крайними формами состояние.

Для изучения в полном объеме феномена биофилии мы отсылаем нашего читателя к Библии (не к признанным толкователям, а именно к первоисточнику). Скажем только, что биофил — отнюдь не “жизнелюб”. В массовом понимании “жизнелюб” — это любитель доступных женщин: на лице его всегда улыбка довольства, всегда — и когда обманывает он, и когда наставляют рога ему. Эдакий “жизнелюб” ценит вино и вообще любой другой дурман. Напротив, биофил — это жизнедатель. Как по отношению к окружающим, так и по отношению к самому себе. Следовательно, наисовершеннейший, крайний по шкале биофилии характер — у Христа. Христос — воплощение Божие, Сын Человеческий, явивший образец адекватного восприятия жизни и идеал взаимоотношений между людьми. Графическим символом биофилического начала мы выбрали солнце.

Символ этот не абстрактен, он часто появляется в системе подсознательных образов людей, и от этого, разумеется, несколько утрачивает свой возвышенный смысл. Скажем, он часто появляется в “пейзажах” Возлюбленной (работать можно не только с образами внутри тела памяти, но и с окружающим “пейзажем”: скажем, превратить запустение в сад; но об этом после) и соотносится он в ее любящем подсознании не только со Христом, но и с нашим Психотерапевтом, который, правда, в ее “пейзажах” не собственно солнце, а некое надежное основание, отражающее Его лучи — теплая надежная стена, каждая песчинка которой искрится солнцем. (Интересно, что одна очень хорошая, но запутавшаяся девушка, достаточно биофильного склада, на подсознательном уровне тоже воспринимала его в виде солнца — далекого, за морем, как бы от нее отстраненного, обособленного, — а вот своего принюхивающегося жениха, за которого она впоследствии-таки вышла замуж, — в виде серой угнетающей стены, которую не обойти, через которую не перебраться — она давит, на свободу не отпускает.)

Феномен некрофилии можно начать изучать не сходя с места, — он на нашей планете проявляется повсюду. В библейской терминологии крайняя на нашей схеме точка — это некогда высшее среди ангелов существо, некогда осеняющий херувим, который, будучи отражением Божьей славы, по предоставленной ему безграничной свободе выбора, свободой своей злоупотребил, внутренне переродился в существо с характером, противоположным Божьему. Смерть — естественное следствие им же самим порожденного принципа. Смерть — непременное завершение его, как падшего существа, развития. Смерть, как в нем самом, так и в тех, кто “полюбил” его. Это — некрофилия.

Графический символ этого начала — черное солнце. Этот символ выбран уже из подсознательных образов Психотерапевта. В частности, при работе “в пейзаже” с сильнейшей психоэнергетической травмой черное солнце символизировало подавляющего индивида (его мать), у которой на словах было одно, а в поступках и определяющих их подсознательных движениях нечто совершенно противоположное. Иными словами, черное солнце — символ лицемерия, но лицемерия такого, которое приводит к психоэнергетическим травмам и, как завершение эволюции — к смерти.

В реальном человеке сталкиваются оба этих начала.Апостол Павел, один из тех, кто принял дар биофилии, так говорит о еще присутствующем в нем стремлении к смерти:

“…Я плотян, продан греху. Ибо не понимаю, что делаю; потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю… Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! Кто избавит меня от смерти?” (Рим. 7:14).

Эти слова принадлежат апостолу, избранному ко служению Самим Христом, оригинальному писателю, постигавшему жизнь среди многочисленных смертельных опасностей, путешественнику, миссионеру, пророку, получившему познания в некрофилическом национально-государственном богословии “у ног” признаннейшего богослова того времени — Гамалиила. Еще он был счастливым семьянином в том смысле, что после призвания его к апостольскому служению некрофильной жене своей он стал настолько неприятен, что она выгнала его из дома.

Апостол Павел, как и прочие пророки, могут быть причислены к той небольшой группе людей (их доли процента), которые в психоэнергетическом смысле графически могут быть отображены в схеме, как область, наиболее близко примыкающая к точке “светлого солнца”. Это — первая область справа. Это — люди, которые духовно возросли настолько, что уже ничто не в силах перетянуть их левее.

Соображения симметрии подсказывают, что некая подобная область должна существовать вблизи точки “черного солнца”. Действительно, по Писанию (взять, хотя бы, случай фараона), существует некая группа людей, которые в своем отвержении созерцания (т. е. рассмотрения с наслаждением) действительности настолько разобщили себя со Святым Духом, что преступили ту грань, за которой покаяние уже невозможно. Отображение этих людей на схеме — первая область в крайнем левом положении.

Тестирование показывает, что около 15-20 % населения проявляют свойства ярких некрофилов. Их подсознательные устремления явно направлены на убийство и самоубийство, у них особые отношения с системой пищеварения, органами выделения и с испражнениями, у них специфические мечты, специфические сны, и у них особенные “культурные” потребности. С точки же зрения состояния души и духа, то есть способности к нанесению психоэнергетических травм, это наиболее опасная категория населения. По Хаббарду (а мы вспоминаем Хаббарда не из-за исключительности его системы, на оригинальность элементов которой он и не претендует, мы его вспоминаем лишь потому, что созданная им организация случайным — в каком-то смысле — образом оказалась местом встречи Возлюбленной и Психотерапевта, и, в общем-то, может служить достаточно точной моделью остальных 250 школ психотерапии), так вот, по Хаббарду, антисоциальные индивиды не случайно отвергают идею самоулучшения и психотерапию как инструмент этого самоулучшения. Подсознательное желание всякого антисоциального индивида (социопата) — отравить существование социуму — ближайшим, близким и дальним, — и если к этому еще дополнительно подстегивают кодировки (а внушения, искажающие тело памяти, обязательно злы), то тем лучше: это ценности, от которых они себе избавиться не позволят. И в этом смысле, избавиться от сорных предметов они попросту не способны . Ярким некрофилам мы отводим вторую, более обширную область, примыкающую к точке “черного солнца”.

Казалось бы, из соображений симметрии к точке “белого солнца” также должна примыкать область в 15-20 % яркой биофилии. Однако отношение к возможности существования этой области у нас двойственное. С одной стороны, слова “яркая биофилия” могут создать впечатление о приобщенности (в высоком смысле слова) этой достаточно многочисленной группы людей ко Христу. Однако в Библии совершенно отчетливо говорится, что таковых отнюдь не 15-20 %, а существенно меньше.

Однажды наш П. попросил двенадцатилетнюю дочку Возлюбленной ответить (не думая), сколько на белом свете в процентном отношении людей хороших, причем настолько, что их можно назвать Божьими. Дочка, которая, как и мама, Библии к тому времени в руки еще не брала, а знакомство с миром религиозных организаций ограничила психоэнергетической травмой, которую она получила от священника государственной религии, когда ее в 3,5 года мама отвела “креститься”, ответила:

— 0,38 %.

Это была шутка, к тому же, прежде чем ответить, ребенок задумался. Да, но шутка такого рода, про которые говорят, что в них есть доля истины.

Каково же на самом деле их процентное содержание? Может ли нам помочь в определении хотя бы порядка величин Священное Писание?

Среди многомиллионного (по оценке богословов) населения допотопного мира нашлось лишь восемь душ, которые доверились Богу не на словах, а на деле, в поступках. Они доверились Ему настолько, что во исполнение Божьей заповеди взошли для спасения в ковчег. Остальные, надо полагать, заповедь ко спасению восприняли, якобы, “духовно”, вслед Господу не пошли и в волнах потопа погибли во всех смыслах.

3,5 года проповедовал Иисус в густонаселенных районах Галилеи и Иудеи, но только 120 душ из многих миллионов доверились Господу настолько, чтобы по заповеди Иисуса день Пятидесятницы провести в Иерусалиме. Доверившиеся Иисусу в течение десяти дней после Восшествия Его на небо “единодушно пребывали в молитве и молении” (Деян. 1:14) и в результате следования Его заповеди получили в день Пятидесятницы дар Святого Духа.

“Но Сын Человеческий пришед найдет ли веру на земле?” (Лук. 18:8) — нисколько не заблуждается Слово со страниц Священного Писания о времени Второго Своего пришествия.

Таким образом, исчисляя, будь то времена Ноя, Моисея, Христа и иных пророков, тех немногих, которые смирились исполнять заповеди Иисуса без некрофилических искажений, мы приходим к выводу, что оценочное значение доли ярких биофилов от всего населения в 0,38 % существенно завышено.

Однако из уважения к детям вообще и к дочке Возлюбленной в особенности, мы эту цифру на схемах оставляем, причем исключительно для того, чтобы обратить внимание читателя к библейским истинам.

Эти 0,38 % от всего населения планеты мы будем называть биофилами в высоком смысле слова (яркими биофилами ). Те же 20 % от всего населения, которые менее всех прочих способны (именно способны, а не склонны) к психоэнергетическому подавлению ближних и самих себя, мы будем называть биофилами в широком смысле слова .

Мы сознаем некоторую эклектичность наших схем, которая заключается в том, что мы пытаемся соединить богословский, психоэнергетический и статистически-опросные подходы, однако, поскольку все эти методы — суть движение к одной и той же истине, а на данном этапе исследований нас интересует не столько количественная оценка, сколько качественное осмысление, то для составления принципиальной схемы комбинаций эроса мы считаем наш подход достаточно корректным.

Итак, руководствуясь стремлением исключительно качественно оценить основные зоны нашей схемы, мы выделяем слева 20%-ную зону яркой некрофилии, а справа — 0,38%-ную зону яркой биофилии. Последнюю мы графически представляем несколько более обширной, чем ее цифровое значение, тем подчеркивая особую значимость этой зоны для жизни (биос) на нашей земле, а также и то, что выбранное числовое значение завышено.

Теперь наша цель — обозначить среднюю зону.

Физический смысл срединной зоны ясен, затруднение составляет лишь выбор подходящего термина для ее обозначения. Физический смысл таков: люди, попадающие в эту зону, а их большинство населения — 79,62 %, при опросах в состоянии скрыть, что их основное влечение — к смерти. Но влечение есть, они стремятся, в частности, к власти (т. е. к подавлению окружающих), но поскольку их некрополе слабее, чем у некрофилов ярких, то принудить окружающих к подчинению они не в состоянии и вынуждены подчиняться сами. Они не в состоянии стать ни императорами, ни добычливыми проститутками, их не выбирают ни королевами красоты, ни чем-либо подобным. Именно их, средних, опасались в своих планах наложить на Христа руки первосвященники и начальники. Но это они стояли и смотрели, как признанные иудейского народа распинали Его, Безвинного. Средние, в отличие от биофилов, не самостоятельны. Вернее, их самостоятельность кажущаяся. Они попадают в неосознаваемую зависимость от вождей, рационализируя свое холуйско-лакейское состояние формулой “я — как все”. Но именно из их числа после Его воскресения через покаяние стали присоединяться к апостолам новые ученики.

Итак, как их имя? “Средние”? Слишком нейтрально. “Нейтральные”? Не совсем верно. Нейтральность только кажущаяся: не вырази они своего молчаливого согласия, первосвященники не решились бы распять Господа. “Воспитуемые?” По-лагерному. “Нелюди”? Фантастично. “Обычные” — хоть и привычно, но отсутствует та особая наглядность, тот определенный, в сущности, отвратительный образ, который должен возникать перед взором читателя, когда в тексте он будет встречать искомое нами слово.

Может — “жухлый некрофил”? Или просто — “жухлый”?

У всякого человека свои ассоциации по поводу каждого слова. Нашему П. тоже есть что вспомнить. Однажды знакомый психиатр, захлебываясь от восторга, рассказывал, как бурлил медицинский персонал психиатрической лечебницы, в которой он пять дней в неделю ожидал наступления пенсионного возраста:

— Представляете, — возбужденно говорил психиатр, — привезли настоящего шизофреника! Яркого! Так ведь со всех отделений врачи сбежались! Посмотреть! Ведь в наше время стоящего нет ничего, даже настоящие, сочные шизофреники перевелись! А то как же? Лекарствами затравлены, замордованы диспансерами, — жухлые , одним словом, смотреть не на что! Вот и сбежались!

Так и некрофилы. Они замордовали друг друга, они запугали самих себя угрозой тюрьмы, конфискацией имущества, они замуштрованы школой, родителями, которые сами замордовались покупать новые вещи взамен испорченных. Где уж тут выскочить на улицу, сорвать с себя одежду, чтобы не мешала когтям, завизжать, зарычать так, что жертва содрогнется от звукового удара и окончательно утратит волю к сопротивлению — и прыгнув ей на плечи, подмять, впиться, рвать и комкать!! Редко кто решается на такой вожделенный апофеоз — на глазах у всех, и кровь от расчленяемого тела перемешивается с кишками и испражнениями жертвы! Редко, но решаются — и газетчики разносят эту весть по всей планете. И все, как те психиатры, бросаются смаковать!

Да, решаются редко. Какое уж тут самовыражение! Убивать — и то приходится втихомолку, не на виду, а это уже совсем не то удовольствие! Жухлость одним словом.

Приведенный подсознательный образ обывателя вряд ли прорывается на уровень его сознания. Если позволить такому образу прорваться на уровень логического мышления, осознать самого себя, то придется безоговорочно признаться в собственной несчастности, хотя бы уже из-за невозможности полного самовыражения. На осознание способны единицы.

Есть еще один достаточно приемлемый синоним “жухлого” — “никакой”.

— Как это “никакой”?! — возмутятся 79,62 % населения. — Никакой — он и есть никакой . Без интересов и без запросов. А у нас и интересы есть! И не какие-нибудь завалящие, а как у всех . Передачи по телевизору мы тоже смотрим, как и все, и не без индивидуальных особенностей мы, как же без них-то, без особенностей, ведь они есть у всех …

Но вы поймите и нас, дорогие мои никакие с индивидуальными особенностями , ведь как-то вас обозначить надо? Лучше осмысленно обозначить, так что, — извините за научный термин — жухлые…

Итак:

Прямая, на самом деле, есть соединение дискретных отрезков — уровней некрофильности (биофильности), которые все и определяют, в том числе и эротические судьбы:

Эротическая комбинация непременно подразумевает двоих:

Каждый из обозначенных дискретных уровней теоретически может образовывать комбинацию с любым другим уровнем, в том числе и сам с собой. Скажем, может образоваться комбинация “некрофилка — некрофилка”. Такая комбинация называется лесбийской связью, но рассмотрение подобных пар мы предоставляем энтузиазму читателей. В такого рода связях мы не чувствуем себя достаточно компетентными.

Рассмотрим гетеросексуальные пары. Начнем с комбинации “некрофил — биофилка(в широком смысле)”. В нашей книге подробно рассматриваются две таких комбинации. Одна — нашей будущей Возлюбленной с ее, как она его называла, “дорогим экстрасенсом” (современный аналог Гришки Распутина). Другую мы уже рассмотрели на примере взаимоотношений Наташи Ростовой с мерзавцем Анатолем Курагиным.

Литературное обобщение, в особенности гения, отнюдь не выдумка, но напротив — психологическая сверхправда, некая общая для многих сущность. Как вы помните, яркий некрофил Анатоль при содействии близкой ему по духу и по плоти Элен энергетически поработил Наташу Ростову, которая, попав в такое положение, в силу неопытности поначалу оценила боль от травмы как “чувство”: последствие пространственной близости с носителем некрополя приняла за проявление самого прекрасного, что есть на свете, — любви. Однако, прелестная (по тексту не красавица) Наташа, вместо того, чтобы, как логично было бы ожидать, от любви расцвести, придавленная некрополем и грузом травм, эволюционировала вполне закономерно: утратила способность критически мыслить, возненавидела родных, заболела не только психически, но и физически. Но — а в том-то и сущность биофилии и особая прелесть Наташи — в результате она, очевидно, и из этой истории выбралась с “обновленной нравственной физиономией”. Подробности этой истории мы вновь советуем изучать по первоисточнику, к гению по поводу психологической достоверности событий у нас нет ни малейших претензий.

Толстой не описал интимные взаимоотношения Наташи и Анатоля по той простой причине, что их не было, а еще потому, что для 60-х годов XIX века это было бы чересчур смело, поэтому мы, изучая тип во всей полноте его эволюции, вынуждены этот пробел восполнить. Если бы близким Наташи не удалось проявить бдительности и воспрепятствовать похищению Наташи, она после бешеной скачки на тройке с пьяными седоками венчалась бы с уже состоящим в церковном браке Анатолем. Их интимные взаимоотношения, как типичные для некрофила и биофилки, развивались бы следующим шаблонным образом.

Поскольку Наташа чувствительна чрезвычайно, конструктивна, умеет подлаживаться, и к тому же женщина, то в скором времени она по поведенческим стереотипам чрезвычайно уподобилась бы своему мерзавцу “мужу”, не потому, что стала бы ему подражать сознательно, а потому, что ее бессознательное постепенно бы заковывали в ржавое железо чуждого ей духа (если бы она закрыла глаза, она бы “увидела” свои “цепи” сделанными, возможно, из ржавого железа). Учитывая ее искренность, можно заранее предположить, что злой дух проявлялся бы в ее поступках, гораздо более ярких, чем у самого Анатоля. Там, где Анатоль, контролируя себя, смог бы ввести в заблуждение окружающих, Наташа обмануть бы не сумела. Близость с Анатолем привела бы ее к уровню озлобления еще большему, чем тот, которого она достигла к моменту похищения — визжа на родных, что она их ненавидит , что они ее тоже ненавидят и не могут понять . Индуцированная на Наташу злоба в силу своей абсолютности обратилась бы и на сам источник этой злобы. Это — ссоры. Но противостояние между мужем и женой непременно возникало бы еще и из-за нравственных разногласий, как это ни странно. Таким образом, между ярким некрофилом и биофилом возникает многоуровневое противостояние: на уровне логическом яркий некрофил оскорблен враждебными по отношению к нему поступками, причем поступками, странно похожими на его собственные желания, а на уровне бессознательном он будет задыхаться от обличений совести. Биофил же, в силу неопытности, пытаясь понять странное свое поведение, интеллектуально перегружается, что еще больше, на некоторое время, погружает его рядом с ярким некрофилом в состояние гипнотического транса.

Злоба, которая проявилась бы в Наташе, внутренне ей не присуща. Внутренне, во всяком случае, по описаниям Толстого, она биофилка, и, как следствие, в этом направлении и продолжает развиваться. Анатоль же, напротив, оставался таким, каков был, а если и эволюционировал, то к усилению своих разрушительных тенденций, т. е. к смерти, и это разнонаправленное их движение уже само по себе должно было вызывать взаимное разочарование. Нравственно более высокий уровень Наташи кроме ненависти вызывал бы у него чувство, ему неприятное, болезненное — обличение совести. Впрочем, он так и не посмел бы признаться даже самому себе, что ему плохо еще и из-за обличений совести, а доказал бы Наташе, что во всем виновата она. Так же и Наташа вряд ли смогла бы на логическом уровне объяснить свою боль и дальше демонстрации женской логики дело бы не пошло.

Что же касается постельных взаимоотношений, то непрерывное напряжение, происходящее, во-первых, от дневных разногласий, во-вторых, как следствие подавленности Наташи некрофилической энергией Анатоля, и, в-третьих, как подсознательная самозащита от угрозы психоэнергетических травм, не позволили бы ей расслабиться и получить хотя бы минимальное эротическое удовольствие. Напротив, было бы чувство восхищения, продолжительность которого целиком и полностью определялось бы силой ее критического мышления. Эротическое же наслаждение, которое она могла бы получить с биофилом, не говоря уж про свою половинку , для нее невозможно, как мы уже сказали, в силу внутренней напряженности. Расслабление же невозможно в силу хотя бы инстинкта самосохранения от травм — обмануть который некрофилы обычно пытаются всеми возможными способами: от объяснений в любви до сетований на несчастную судьбу и просьб пожалеть. Но даже если бы Наташе поначалу удавалось в какой-то мере расслабляться, то психоэнергетические травмы, умножающиеся после каждой близости, все больше и больше бы деформировали ее энергетическое поле, или, что то же самое, истощали здоровье. Не имеет значение, как бы это проявлялось: в головных ли болях, как у атаманши, или еще каким-либо образом, но жизнь бы у нее не сложилась.

Наташа, по Толстому, не религиозна, во всяком случае, в общепринятом национал-государственном понимании этого слова, но из всех деталей образа очевидно, что она приближается к биофилии в высоком смысле этого слова, отсюда маловероятно, что она была бы инициатором развода с Анатолем, даже если бы и убедилась в его неверности. Почему? Потому что слишком долго не исчезала бы надежда, что, наконец, все наладится.

Анатоль, среди прочего, ее еще бы и презирал и считал недотепой, уже хотя бы за то, что она не может принудить окружающих себе поклоняться.

Как мы уже упоминали прежде, болезненную зависимость от враждебного, подчас случайного принюхивающегося индивида и ее воспевание принято называть страстной любовью. “Любовное” притяжение, возникающее к подавляющим индивидам вообще и к профессиональным гипнотизерам в частности, изучалось не только умозрительно, но и экспериментально. До Фрейда этим занимались Бине и Фере. Оказалось, что в феномене страстного влюбления доведенной до гипнотического транса пациентки личность гипнотизера для нее не имеет никакого значения. (Эксперименты проводились в те времена, когда все считали, что женщины не способны гипнотизировать, поэтому объектами экспериментов по межполовому общению выбирали их.) Оказалось, что если гипнотизер своим влиянием отключает критическое мышление подвергающейся эксперименту женщине, то в постгипнотическом состоянии она не обязательно начинает объясняться в страстной любви именно ему, но любому, кто, пока она была в трансе, первым до нее дотронулся: желательно, до участков обнаженной кожи.

Но этим открытием экспериментаторы не ограничились. Гипнотизер подавлял критическое мышление у очередной женщины, и до ее обнаженных рук одновременно дотрагивались сразу двое ассистентов: один за левую, другой — за правую. Состояние особого влечения возникало у нее сразу к обоим , женщина оказывалась в состоянии как бы раздвоенности. Каждая половина ее тянулась только к одному из ассистентов, и женщина противилась, когда левый ассистент пытался взять ее за правую руку, а правый — за левую.

Можно ли ожидать, что стихийный гипнотизер типа Анатоля сможет понять, что многочисленные в него влюбления вплоть до обожания связаны отнюдь не с развитостью его как личности, не с его внешностью, умом и не с чем иным достойным внимания? Практика показывает, что и образованные профессиональные психотерапевты (гипнотизеры) не в состоянии преодолеть собственный нарциссизм (самолюбование) и приписывают страстные в себя влюбления своей исключительности, и притом нравственной. Дефект мышления, не позволяющий гипнотизерам осознавать элементарные вещи, называется нарциссизмом . Был такой в древней мифологии персонаж — Нарцисс. Он влюбился в собственное отражение в зеркале воды и исчах, любуясь собой. Кстати, Нарцисс не был непроходимо глуп: он понимал, что изображение в воде — его.

Эксперименты Бине и Фере ныне уже почти забыты и выведены из научного оборота. Но присутствует, например, такое понятие, как “стокгольмский синдром”. Оно появилось в шестидесятых годах XX века после одного неудачного ограбления банка в Стокгольме. Тогда грабители захватили заложников, грозились их убить. Когда же грабители поняли, что окружены и им не выбраться, они решили сдаться властям. Без сопротивления. Что же сделали заложники? Они, взявшись за руки, окружили несопротивлявшихся бандитов, тем защищая их от полицейских! Странное поведение, если упускать из виду феномен гипноза. Картина всякий раз повторяется и при других террористических актах: после шока заложники, над которыми как только ни издевались, начинают приписывать бандитам самые возвышенные чувства: борьбу за мир, за счастье детей и т. п. Психологи топчутся на месте, не решаясь дать определение иное, чем “у заложников возникает некое подобие любви”.

Аналогию можно продолжить и на примере только-только начинающих употреблять наркотики. Девушки-наркоманки говорят, что у них появляется ощущение счастья и того, что они любят всех — им хочется прикоснуться к каждому. Иными словами, в состоянии наркотического опьянения, когда мышление деструктурируется даже больше, чем во время шока при попадании в заложники, они готовы выполнять волю всякого, кто пожелает, и, не зная по опыту своей семьи иных чувств, кроме авторитарных, называют это состояние счастьем. (“Есть ли что-нибудь счастливей национал-социалистического собрания?” — А. Гитлер.)

Продолжительность страстной “любви” (синонимы: любовь до гробовой доски, смертельная любовь, безумная любовь, лакейская любовь, холуйская любовь, романтическая, возвышенная, анальная любовь) определяется силой подавляющего некрополя нарцисса, интеллектуальной силой влюбленного и нравственным его чутьем. Не все в состоянии изжить в себе влечение к страстной “любви”. Наташа смогла.

Свою любимую героиню Толстой наделил тем же ценнейшим свойством, которым обладал сам — способностью меняться. Наташа эволюционировала в сторону биофилии, что, в частности, проявлялось в изменении типа мужчин, которые оказывались с ней рядом, и что, в конечном счете, привело ее к счастливому союзу с Пьером. У Наташи Ростовой было четыре увлечения, они закономерны, и со временем к их анализу мы еще вернемся,

Таким образом, несостоявшийся союз Наташи и Анатоля (“биофилка — яркий некрофил”) был исходно обречен из-за внутреннего конфликта между жизнью и смертью. Они не были ровнейв смысле направления развития.

Люди давно подметили большую стабильность союзов, в которых супруги — ровня, и потому к составлению такого рода пар добросовестные свахи и стремятся. Обывательское мышление в этой области не поднимается выше равенства материальных накоплений, возраста и, в лучшем случае, социального положения, тем не менее, в идее равенства рациональное зерно есть. Но даже тщательно подобранные пары (подобранные родными, или же достигшие брачного возраста индивиды делают это сами), все равно часто распадаются, поскольку не всегда соблюдается принцип психологической совместимости (в частности, муж мало напоминает отца, или, что еще более важно, у партнеров разная сила некрополя). Не всякая пара, демонстрирующая свою стабильность, психологически совместима, но примеры совместимости, очевидно, искать следует именно среди пар устойчивых.

Возможны три типа комбинации равных :

"Жухлый — жухлая” (“никакой — никакая”).Вы никогда не задумывались, почему такие симпатичные молодые люди с до автоматизма выверенными нежно-любовными движениями после некоторого периода совместной жизни вдруг оба заявляют, что никогда, собственно, и не любили своего партнера ? А чем же, в таком случае, на самом деле были эти страстные объяснения друг другу в любви, волнующие свидания, тайные взгляды, преисполненные “неизъяснимого наслаждения”, цветы, да и все прочие положенные аксессуары?

Раньше других признаться себе в истинном положении вещей (отсутствие настоящего ) решаются женщины. Вряд ли это от большей природной женской прозорливости, просто женщины в развитии опережают мужчин, не только в созревании, но и в увядании, и потому вынуждены делать выводы раньше.

— Какая любовь? Игра ! — кривит рот женщина и начинает искать, с кем бы изменить своему супругу.

Культура в разных странах отличается одна от другой, но сущность феномена неизменна, отличия лишь количественные: прежде чем развестись, в семью в Чехословакии играют 6 лет, а в США — 11. Мы нисколько не сомневаемся, что зарабатывающие на воспевании Соединенных Штатов — территории, где преобладают протестантские формы массовой религиозности — объясняют более долгую перед разводом игру нравственной высотой своих сограждан, но мы не считаем себя обязанными верить всему, что исходит от “поэтов”. Для нас лишние 5 лет — скорее проявление более изощренного лицемерия, свидетельство развитости рациональной воли, ложного терпения или даже долготерпения, но дурного. Такого рода долготерпение может и вызывает восторги у самих участников игр, нам же, наоборот, напоминает сценку из жизни очень религиозных алкоголиков.

Двое, он и она, сидят друг напротив друга, оба смотрят в наполненные водкой стаканы, оба знают, что осквернение храма Святого Духа (тела) водкой — грех, и надо бы бросить пить и можно без особого труда это сделать (оба знают, что они не хуже тех, которые бросили пить до них и после них бросят), тем не менее, очень похоже вздыхают и чокаются со словами:

— Это наш крест… водка, — и перекрестясь, выпивают.

Так и в дурном браке, кто 6 лет выпивает, кто — 11, тем гордится и готов платить, чтобы все это было воспето поэтами.

У жухлых есть сексуальные повадки. Но повадки проще наблюдать, чем описывать. Игра она и есть игра: одни актеры конституционально, от рождения, несколько более даровиты, другие менее, но и те и эти шесть или одиннадцать лет не решаются себе признаться, что их эротическая комбинация более всего напоминает известную комбинацию из трех пальцев. Статистически это наиболее распространенный вид комбинаций.

Такого рода “любовь” порой называют торгашеской, потому что перед вступлением в брак участвующие высчитывают: а что с этого будут иметь? Она получает питание, одежду, власть над детьми и возможность в воскресенье пройтись по бульвару с высоко поднятой головой — еще бы, замужняя женщина! Он получает возможность отождествлять себя с “сыном” (упиваться надеждой, что сын достигнет тех целей, которые сам достичь не смог), регулярные питание и постель. И оба супруга получают воспроизведение атмосферы семьи детства, главное преимущество которой — что все решено помимо участвующих.

"Некрофил — некрофилка”.Следующую любовную комбинацию из левой части схемы мы обозначили словом “убийство”. Несомненно, что два оказавшихся вместе некрофила разного пола как-то друг ко другу относятся. Поскольку у каждого партнер подавляющий, то они могут оба страстно друг в друга влюбиться. До умопомрачения. Но кроме большей или меньшей затаенной к партнеру злобы, некрофилы в любовь еще и играют, иначе первое же “любовное” свидание закончилось бы обоюдным убийством (редко сбывающийся идеал). Им не остается ничего другого, как подражать привычным для “жухлых” штампам: дарить цветы, делать предложение, становиться на колени, говорить о своей великой любви. Именно этим занималась со своими будущими мужьями Элен, тем же по инерции был занят и Анатоль, когда готовился совершить по отношению к Наташе подлость — тайком увезти ее из дому. Анатоль болезненно метался по комнате, демонстрируя, насколько он воспарил над спивающимися своими друзьями тем, какая великая осенила его любовь, и с удовольствием принимал от них советы, как в его, Анатоля, положении поступали другие . Это и есть игра. Пример с Наташей в данном случае не совсем корректен, потому что Наташа к некрофилам не относится.

В отличие от жухлых, у ярких некоторые свойства проявляются сильнее. Их охватывают чувства, подобные тем, что охватывали вождя немецкого народа Адольфа Гитлера, когда он ползал на четвереньках перед признанной тем же народом артисткой Ренатой Мюллер и требовал, чтобы она ему надавала пинков, и признавался ей со всей возможной для него искренностью, что он ничтожество и ни на что не способен. Эта пара признанных хотя и покончила жизнь самоубийством в разное время, но очевидно, что один другому на психоэнергетическом уровне в этом помог. Это и есть убийство. Это — страстная любовь, только в отличие от “жухлого варианта” мотив убийства выражен ярче.

Можно привести и литературный образ. Скажем, Антония и Клеопатры из одноименной трагедии Шекспира. Она — царица Египта, изучающая на заключенных виды агоний от различных ядов, он — один из триумвиров после убийства Юлия Цезаря. По своим способностям военачальника Антоний мог бы стать вторым императором Римской Империи после Цезаря, но рядом с язвительной, мстительной и ревнивой Клеопатрой он полностью утратил волю и жизненную силу. Все это они называют страстной любовью, никто вокруг в этом не сомневается, и они благополучно, не приемля жизни, кончают с собой: он — упав на меч, она — приложив к руке змею.

Однако Антонию и Клеопатре далеко до идеала некрофилической “любви”: после первых объятий умирают они далеко не сразу. Убийца всех времен и народов Адольф Гитлер к этому идеалу гораздо ближе, что следует хотя бы из того, что актриса Рената Мюллер, страстно влюбленная в своего фюрера, покончила с собой после первой же с ним ночи. Но ведь сам Гитлер остался жив! Что скверно: абсолютный идеал достигается лишь тогда, когда оба “возлюбленных” умирают, причем после первой же близости. Подготовительные к соитию слова не важны — главное, они следуют охватившему их влечению к смерти. В идеале гибнут оба.

И в мировой литературе пример такой любви есть! Не удивляйтесь — это Ромео и Джульетта! Да-да! Кто, как не они — символ прекрасной любви в некрофилогенной культуре!

Установившийся взгляд на сущность их взаимоотношений следующий: в 13-15 лет двое молодых людей противостали духу убийства, переполнявшего оба их враждующих семейства, и полюбили друг друга непорочной, как само небо, неземной любовью, но, в результате интриг и стечения роковых обстоятельств, убили себя, тем подтвердив надмирность своих чувств. Можно ожидать, что найдутся начитанные в литературоведческой литературе люди, которые не согласятся, что взаимоотношения Ромео и Джульетты есть квинтэссенция некрофилии: дескать, когда Ромео закалывал себя рядом со спящей Джульеттой, в которой он угадал труп, то это была просто ошибка. Нет, не просто.

Можно не вдаваться в обсуждение того, ввиду каких особенностей его психики Ромео вместо живого человека померещился труп, достаточно просто упомянуть, что каждый человек водим или духом истины, или духом заблуждения (убийства), а которым из них был водим Ромео, недвусмысленно следует из того, что он ошибся — на самом деле Джульетта была жива-здорова. (Вспомним заповеди: “не убий” подразумевает уважительное отношение не только к чужой жизни, но и к своей.) Тем же духом явно была водима и Джульетта, которая совершала один провоцирующий поступок за другим.

Таким образом, оба они были плоть от плоти своих семейств, они все те же Монтекки и Капулетти, что видно из того, что они друг друга убили. Да, они дети, но дети, как правило, меняют лишь формы греха, по сути оставаясь верными своим родителям — Ромео и Джульетта доказали это обоюдным убийством. Вот если бы у них выросли психически уравновешенные дети с неавторитарным мышлением, то только тогда можно было бы говорить, что ни Ромео, ни Джульетта не являются единоборцами от своих враждующих семейств. Как раз-то дети враждующих несовместимых семейств могут влюбиться друг в друга и притом страстно.

Вот так. Вызывающий всеобщий восторг мировой символ прекрасной любви на поверку оказался некрофилическим — и это не случайно. Как не случайно и то, что женская половина Германии признала Гитлера восхитительным героем-любовником. А он такой и есть — в определенном смысле. Гитлер — это выросший Ромео. Чтобы убедиться, что это так, достаточно сравнить описание чувств в трагедии Шекспира с описанием переживаний Гитлера по отношению к объекту своей первой любви: будущей вдове полковника, а в девичестве — фройляйн Стефани.

Однако Гитлер и Ромео — некрофилы ярчайшие и как бы в обыденной жизни не типичные.

Не все некрофилы получают от окружающих поклонение и возможность проявить себя в полной мере, но Гитлеру и его милой Ренате Мюллер, перед которой он ползал на карачках, благоговеющий немецкий народ это сделать позволил. Гитлер проявил себя более чем в 50 миллионах трупов и неимоверных пространствах изуродованной земли, и лишь затем сделал труп и из самого себя. Его “возлюбленная”, по сути, проделывала то же самое, но иначе, по-женски, завораживая любителей фильмов, заставляя их переживать так, как она того хочет, понимать жизнь так, как ее в свое время “научили”. Она-таки народ научила и лишь затем покончила с собой, то есть полностью самовыразилась.

Обычный же некрофил, тот, с которым вы сотрудничаете на работе, который прижимается к вам в метро и, возможно, улыбается вам с соседней подушки, не может себе всего этого позволить, не только потому, что взоры обожающей толпы направлены к более ярким, чем он, но и просто из трусости. Вот если бы ему создали условия…

Изучающих историю поражает то однообразие метаморфоз, которые происходили с двенадцатью первыми императорами Римской империи, когда они дорывались до власти, то есть с теми, кому “создавали условия”. Не все они были импотентами, подобно Нерону, которому уже к тридцати годам приходилось прибегать к неимоверным усилиям и ухищрениям, чтобы хоть что-то изобразить. Напротив, император Тиберий, при котором был распят Христос, был активен, как гласит легенда, и под семьдесят — он был гомосексуалистом или, вернее, бисексуалом, многое о его проделках сохранила история, но втягивал ли он через ноздри мочу своих возлюбленных юношей, как это нередко бывало (и бывает?) в жизни индивидов императорского типа, — свидетельств не сохранилось. Очень может быть, потому и не сохранилось, что современные Тиберию историки, получая о том свидетельства, не могли в это поверить: как такое может быть, чтобы император — и такое? И у кого? У случайного мальчишки? Восхищенные сенаторы признали Тиберия божественным.

Что касается собственно интимных взаимоотношений, то некрофилы сексуально несостоятельны отчасти еще и потому, что они попросту бездарны. Но у них есть способность внушить (энергетически принудить) признание своей божественности во всех отношениях, и в половой в том числе. В известных экспериментах ХIХ века выяснилось, что в гипнотическом трансе рядом с подавляющим индивидом женщины сомнамбулического типа начинали выделывать имитирующие коитус движения и подчас доходили до оргазма, или, скорее, его имитации. Причем в этих телодвижениях угадывалась реализация подавленных инцестуальных желаний. (К примеру, они могли “работать” с грандиозным по размерам пенисом. Это — проявление грез 5-летнего возраста. Маленькая девочка, подсмотрев особенности строения тела отца, сравнивает размеры этих “особенностей” со своим маленьким тельцем — и на всю жизнь запоминает соотношение .) Но если всю эту последовательность движений, включая последующее утверждение дамы, что она, действительно, была в интимной близости с индуктором некрополя, несмотря на уверения в обратном многих присутствовавших при этом наблюдателей, назвать простым, но отчетливым словом, то это — просто детский онанизм (некрофилический). Итак, в идеале, “половой акт” в любовной комбинации “некрофил — некрофилка” проходит в виде сеанса обоюдного онанизма (“мягкий” вариант некросекса), в котором физиологический контакт не обязателен. Но провести сеанс онанизма без непосредственного телесного контакта доступно не всякому некрофилу — может не хватить силы некрополя. Большей их части приходится прибегать к дополнительным ухищрениям. Среди прочего и раздражать так называемые эрогенные зоны. Но и это опять-таки не всем из них доступно — отсюда и один из типов фригидности, когда нет ни некрофилического экстаза, ни счастья биофильной близости. Поэтому не удивляйтесь, когда видите девушку сомнамбулического типа с воспаленным болезненным взором, с некрофилически поджатыми губами, исхудавшую, или напряженную, или обрюзгшую, которая, несмотря ни на что, с восторгом хвастается подружкам своим принюхивающимся импотентом.

Изучать повадки некрофилических пар затруднительно, поскольку они избегают психотерапевтов и психологов, во всяком случае, неподавляющих. Они довольны собой разве что не беспредельно, и что-либо в себе улучшать они не считают нужным. Изучать приходится уже последствия их так называемой жизнедеятельности: оказывая помощь их обезволенным или аутичным детям.

Если же по недосмотру или недомыслию некрофилическая пара допустила до себя человека, который может указать Того, Кто может помочь, или, увлекшись, допустили освобождение от некоторых травм, то дальнейшие сеансы ими немедленно прекращаются. Если пациента, у которого долгие годы была парализована рука, в течение минуты вылечили, и рука стала действовать, то не стоит удивляться, что через несколько дней этот пациент заявит, что в психотерапевтические методы он не верит . Этот вариант встречается настолько часто, что к этому быстро привыкаешь.

Впрочем, некрофилы могут стремиться к некрофилическому, так называемому, целительству. Здесь на подсознательном уровне самое для них привлекательное — это возможность в результате “исцеления” одной болезни получить новую болезнь в виде новой психоэнергетической травмы и тем самым еще на шаг приблизиться к смерти.

То же стремление, очевидно, определяет выбор и при поиске эротического партнера. Ценность партнера, по сути, определяется его способностью вводить в состояние кайфа, восторга опьянения, наносить травмы, и, в итоге, доводить до холуйского состояния. Это в особенности справедливо для тех некрофилов, у которых удовольствие от самоубийства преобладает над удовольствием убивать других , которые главным объектом убийства выбирают не ближнего, а себя.

Для некрофилов величественность убедительна в любой форме, величественным же воспринимается только унижающий всех вокруг яркий некрофил. Впрочем, на ранних этапах становления или в случае неудач чисто сексуальных, некрофил может оказаться рядом с жухлой, и даже с биофилкой, но… В конце концов — разве не все повторяют: когда тебя понимают, в этом что-то есть !

Третий вид союза равных — “биофил — биофилка”.Такие пары есть, хотя для населения они кажутся чем-то неестественным, непризнанным, нетипичным, а потому неубедительным, даже в среде тех, кто с профессиональным шиком научился перелистывать Библию. Подтверждение тому — популярные богословские толкования “Песни Песней” Соломона. (Мы ее уже цитировали: груди, пальмы и так далее.) Расскажем коротко о содержании этой книги, расположенной как раз в сердцевине канонической Библии. Он — царь этой страны, и — прекрасен. Она — молода и прекрасна, в своей семье любима, пасет овец. Действующих лиц в песне более, чем двое, есть еще хор друзей и хор подружек, поэтому понять русский синодальный перевод, в котором слова всех участвующих лиц идут без разделений, сплошным текстом, — трудно. Иными словами: реплики действующих лиц в переводах, так же как и на иврите, никак графически не разделены. Но подлинник иной. Во-первых, “Песня Песней” произведение поэтическое, поэтому изменение размера стиха, его ритма (коих на Востоке в несколько раз больше, чем у народов северных, в частности, у русского), с легкостью позволяет различить слова одного персонажа от слов другого. Во-вторых, отчетливости восприятия способствуют особенности окончаний слов в еврейском языке, по которым ясно, кто в данный момент говорит: мужчина или женщина. Поэтому в древнееврейском подлиннике не было необходимости как-либо дополнительно (скажем, графически) выделять пол говорящего — все и так было сразу понятно. К сожалению, читатели переводов этого ясного понимания лишены, а переводчики православного синодального перевода никак не позаботились как-либо графически выделить личность говорящего, так что для человека в чтении малоопытного прекрасный текст “Песни Песней” малопонятен.

Итак, Он и Она, Царь и его Возлюбленная… И оба они биофилы… Что тут можно добавить? Чтобы понимать — надо пережить, хотя понимающих мало: дар высокой биофилии принимает только один из тысяч и, может быть, даже миллионов. Но так же, как человек, ничего не слышав о Христе, черпая лишь из родовой памяти, лишь сухо догадывается о Его существовании, о смысле Его на нашей мятежной планете служения, точно так же человек лишь отчасти может догадаться, какой красоты цветок расцвел у чистой душой девушки и пророка Соломона. Да, сверхнаслаждение в эросе появляется тогда и только тогда, когда двое, и он и она, вложат свои руки в ладонь Божию.И Соломон, и Суламита — оба протянули руки и насладились прекраснейшим из цветков.

Судьба Соломона отличалась от судеб прочих царей тем, что Сам Бог говорил с ним и прорек:

“Проси, что дать тебе”.

“И сказал Соломон: …Даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что добро и что — зло … И благоугодно было Господу, что Соломон просил этого.

И сказал ему Бог: „За то, что ты просил этого, и не просил себе долгой жизни, не просил себе богатства, не просил себе душ врагов твоих, но просил себе разума, чтобы судить, вот я сделаю по слову твоему. Вот я даю тебе сердце мудрое и разумное, так что подобного тебе не было прежде тебя, и после тебя не восстанет подобный тебе. И то чего ты не просил, Я дам тебе…”” (3 Цар. 3:5-13).

И естественно:

“Этот стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти. Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее; и груди твои были бы вместо кистей винограда…” (Песн. Песн. 7:8, 9).

Этого мудрый Соломон не просил, но среди прочего и это даровал ему Бог, ибо “сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их” (Быт. 1:27). Он создал мужчину и женщину. И, очевидно, биофилу Соломону Бог подарил такую же, как он — биофилку. Естественно, что Соломон воспел ее груди. А остальное? Может, постеснялся?

“Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой — мне; он пасет между лилиями” (Песн. Песн. 6:3).

Работа пастуха известна — хлопотная; овец влечет куда-то, — и пастуху забота: за ними то туда, то сюда, то туда, то сюда… А вот что такое лилии? Для поверхностного читателя соблазн: буквальные лилии. А как в тексте?

“Живот твой, круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое ворох пшеницы, обставленный лилиями…” (Песн. Песн. 7:3). Именно между этими “лилиями” он и “пасет”.

Однако некрофилического склада богословам понимание “Песни Песней” как шедевра лирики именно любовно-эротической чуждо. Богословы, признанные иудейским народом, то есть те, которых Иисус осудил за казарменно-солдафонское перетолковывание Писаний, немало положили сил, чтобы исказить Божье учение. В частности, те самые толкования, которые осудил Иисус, распявшие его иудеи позднее объединили в книгу под названием “Талмуд”. Несколько позднее те же национал-признанные богословы самовыразились отчетливо: Царь из “Песни Песней” — это символ Господа-Иеговы и одновременно народа Божьего, то есть еврейского, а Возлюбленная — это та, которую многие столетия ожидали и Господь, и еврейский народ — это Талмуд!! В таком случае, груди Возлюбленной Соломона, надо полагать, есть символ какой-нибудь талмудической главы, скажем о беззаветном почитании раввинов. Еще бы: их две — правая и левая… Двойное почитание: как учителя и как еврея … Но что же тогда лилии?..

Богословы, признанные другими народами, возможно, ничего не зная про еврейские толкования, тем не менее, с еврейскими созвучны: не об эротике, дескать, речь в Песне Песней, это “духовная” аллегория. Царь — это символ Христа, а Возлюбленная — это символ чистой его общенациональной церковной организации — их, разумеется. Лилии, надо полагать, тоже символ — баранов, которых признанные пасут .

Мы не будем спорить ни с иудейскими богословами, ни с иными национал-признанными. Более того, мы догадываемся, что взаимоотношения этих богословов со своими супругами таковы, и такая “любовь” их на брачном ложе ожидает, что не хочется воспевать ни ее стана, ни ее грудей, ни тем более лилий — потому и толкуют “Песню Песней” “духовно”. Что поделаешь, каждому свое, признанные богословы в своих женах получили то, что заслуживают, биофилки же созвучны душе и телу только биофила.

Итак, мы рассмотрели несколько комбинаций эроса: “некрофил — некрофилка”, “жухлый — жухлая”, “биофил — биофилка”, а на примере Наташи Ростовой и Анатоля — “биофилка (в широком смысле слова) — некрофил”. Мы отказались, ввиду отсутствия опыта, обсуждать комбинации “некрофил — некрофил” (гомики, “голубые”) и “некрофилка — некрофилка” (лесбиянки, “розовые”), но чисто интуитивно предполагаем, что тот тип читателя, к которому мы, собственно, и обращаемся, о психоэнергетических прелестях подобных комбинаций догадывается.

Нам еще осталось рассмотреть комбинации: “некрофил — жухлая”и “жухлый — некрофилка”.

В первом варианте, “некрофил — жухлая”, все, во многом, происходит так же, как и у Наташи с Анатолем: поначалу страсть, маниакальное (возбужденно-восторженно-воспаленное) состояние, отключение критического мышления, ненависть к тем, кто предлагает осмыслить происходящее, с той лишь разницей — принципиальнейшей! — что в Наташе была та жилочка, которая приводит к “обновлению нравственной физиономии”, а жухлые в себе таким “жилочкам” появляться не позволяют. В результате мужчину в такой паре совесть не обличает, что снижает уровень раздражения и агрессивности (“равнодушие”), он просто презрительно относится к “недотепе”, которая не может вызвать ни восхищения и уважения у него, ни страстной любви у других. Женщина же в такой паре после завершения периода страсти и, как следствие, начала болезней, чувствует себя очень спокойно (апатично, тупо), потому что тот орган, который может предупредить об опасности и подсказать путь к полноценной жизни, подавлен вплоть до полного уничтожения. Она просто выполняет приказания (в том числе, устраивает ему истерики, только когда ему это нужно для компенсации его к подчиненным садизма), словом, “сходит по нему с ума”, влюблена, “ошалела от счастья”. (Однако “спокойствие” возможно лишь до определенного уровня силы некрополя — выше начинаются острые боли от заболеваний внутренних органов, вырождение детей, преследование за уголовные преступления. Избиения от него ее счастья не нарушают.)

Если дамы идут на образование подобных союзов, нисколько не сомневаясь (а чем ей сомневаться?), то он вступает в брак только в том случае, если ему это выгодно. Например, подходит день выпуска из престижного военного училища, и новоиспеченных лейтенантов вот-вот должны разослать по дальним “точкам”, вокруг которых в радиусе ста километров только медведицы и подчиненные солдаты. Необходимо срочно жениться, да так, чтобы она была согласна с ним ехать. Мечта — ярконекрофильная красавица. Но в окрестностях подходящих по возрасту “ярких” претенденток ограниченное число, кроме того, конкуренцию составляют местные бандиты — яркие предпочитают их. В результате многие лейтенанты вынуждены жениться на том, что остается — на жухлых. Подобные ситуации встречаются и в среде священнослужителей: как будущему ортодоксальному священнику, так и будущему протестантскому пастору прихода не дадут, если он хотя бы за сутки до назначения не обзаведется супругой. Как у лейтенантов, так и у этого типа священнослужителей семьи и дети неотличимо похожи. Так что, женщины несколько ошибаются, когда говорят, что по-настоящему большую любовь может себе позволить только очень богатая женщина. Дело не только в размерах приданого.

Итак, комбинация “некрофил — жухлая” оказалась в одной комнате. Она счастлива, как Наташа с Анатолем, он — спокойно улыбается. Поводов для ревности нет: такого, как его супруга, “добра” он найдет много где угодно. Она выкрутасничает только по заказу, а состояние униженности рядом с супругом компенсирует садистской властью над детьми — и называется это воспитанием . Дети, естественно, вырастают с авторитарным умом (Толстой называл такого рода ум кастрированным), — они будущие дисциплинированные солдаты и офицеры армий Наполеона, Гитлера и иже с ними. Во все века именно таких тупых исполнителей называли добропорядочными гражданами, защитниками Родины (которые, если и будут на территории противника брать за ножки младенцев и разбивать им головы об углы строений, то не по собственному почину, а только выполняя приказ), добрыми прихожанами (если, конечно, они вдруг не родятся свыше), примерными семьянинами и т. п.

Разумеется, он (некрофил) тоскует по некогда в прошлом случившейся в его жизни большой любви, но с супругой не разводится из-за детей и удобства мертвенно устоявшихся привычек, а если и канализирует нереализованные потребности в холуйстве, то делает это со шлюхами или за стаканом водки в обществе себе подобных. Литературный пример — Стива Облонский и его жена Долли: она прощает ему измены, рожает от него детей, которые будут, по понятиям некрофилогенной культуры, приличными людьми.

Как мы уже сказали, женщины в таких комбинациях тупы беспредельно. Но перехитрить их невозможно, потому что они “понимают” только внушения, причем от своего вождя. Способность женщины на интриги говорит о том, что она относится к другой комбинации, в которой муж более порядочен, чем она. Интриганки никогда не бывают счастливы, это столь очевидно, что в бульварных видах искусства (кино, театр, журналы), чтобы вызвать у потребителей желание отождествить себя с “хорошей” героиней, ее делают беспробудно тупой, изъясняющейся исключительно междометиями и короткими фразами. Тем бульварное искусство и отличается от высокого, что у Толстого Наташа глупа обоснованно: она живет в одном доме с вором. Выйдя из-под его влияния, а тем более, оказавшись рядом с биофилом, женщина интеллектуально воспаряет. В бульварном искусстве все необоснованно: даже мать Иисуса во всех экранизациях изъясняется междометиями как экстатичная истеричка, что невозможно хотя бы потому, что она замужем за Иосифом, человеком Божьим, а, следовательно, мудрым и недавящим. Отсюда, мать Иисуса не могла быть нездоровой, невыносливой и неумной.

Совершенно иная картина наблюдается в семьях при противоположной полярности: “жухлый — некрофилка”.Таких браков существенно больше, потому что под венец в наше время мужчину можно отвести только в энергетической узде. Итак, она , если его не замучит в браке до смерти и не разведется, будет вечно демонстрировать свое недовольство и непрерывно шпынять своего супруга. Он же будет только вздыхать. Свой над мужем садизм она вынуждена компенсировать на детях в виде мазохистских импульсов по отношению к одному из них — мальчику, если таковой имеется (скажем, становиться перед ним на колени и целовать ему ноги). Такие мальчики вырастают с совершенно определенными чертами характера — ярконекрофилическими. Именно “необъяснимое” обожание матери и является, по мнению Фромма, важнейшим из известных ему корней деструктивного характера. (Фромм признает, что, возможно, есть еще более важные, но он их не выявил.) Мы бы продолжили мысль Фромма: фактором развития некрофилии является сама психика матери, способной в семье доминировать, садо-мазохизм прививается ребенку еще на внутриутробной стадии развития. Сиротство такого мальчика полностью не спасет.

Именно в семьях типа “жухлый — некрофилка” воспитывались и Гитлер, и Наполеон — предводители воспитанников семей “некрофил — жухлая”. Свидетельства об отцах Гитлера и Наполеона однотипны: полностью под каблуком жены, оба средней руки чиновники, безынициативны. Матери — напротив, были весьма активны, и, не стесняясь, компенсировали свои садистские по отношению к мужу импульсы мазохистскими по отношению к сыновьям.

Самоубийства молодых женщин — явление не частое: по статистике, на одно серьезное намерение приходится десять имитаций, цель которых — обрести над кем-то власть. Поэтому действительное самоубийство от страстной любви — свидетельство о характере объекта страсти не менее верное, чем его восторги по поводу испражнений или характерные сны. Подобно тому, как после общения с Гитлером многие женщины стрелялись, покончила жизнь самоубийством и одна из любовниц любимого сына Софьи Андреевны, Андрея, — княжна Елена Гуриели. Уже по одному только имени сына — Софья Андреевна назвала его в честь своего отца, Андреев в роду Льва Николаевича не было — можно догадаться, что этот сын был у не способной понять мужа Софьи Андреевны любимцем. Ввиду чего и стал, естественно, среди братьев наиболее отпетым негодяем. Это проявлялось, разумеется, не только в том, что застрелилась Елена Гуриели, но и в том, что он вообще отличался в своей семье жестокостью, хамством, бесстыдством, с которым он влезал в долги, а затем требовал у отца еще и еще денег на карточную игру; отличался он и тем, что женщины сходили по нему с ума (побеждали в конкуренции, преимущественно, дочери генералов, но были и блудливые жены губернаторов; можно также вспомнить, что та же женщина, что выделила в интимном смысле дурно пахнущего Гришку Распутина, приблизила к себе и Андрея Толстого — это была великая княжна Ольга Николаевна Романова, старшая дочь последнего российского императора). Неудивительно, что такой человек быстро стал высокопоставленным чиновником министерства внутренних дел, успешным предпринимателем, и был представлен к награде за храбрость в русско-японской войне 1905 года. Позднее мы еще вернемся к Андрею Львовичу Толстому и особенностям характера нелюбимой дочери Софьи Андреевны, Маши, а сейчас только обратим внимание, что Лев Николаевич был полностью устранен от воспитания этого своего сына, который был полностью предан матери даже в ее самые подлые минуты жизни, ненавидел отца, был чужд его образу жизни и учению, но церковные обряды государственной религии не пропускал, регулярно причащался; после ранней смерти сына Софья Андреевна говорила, что не знает, как жить дальше .

Таким образом, по одному только деструктивному характеру любимого сына можно воссоздать не только истинный характер матери (даже ничего не зная про ее сны о расчленении младенцев и страсти к результатам дефекации), но и узнать, что отец его не был главой семьи, был более жухлым или биофилом. Это так — какие бы ругательства ему, а себе оды она, расхваливая и возвеличивая себя, ни сочиняла в своем дневнике. Семьи такого рода все одинаковы.

Да, вот такая оказывается при ближайшем рассмотрении царствующая на нашей планете “любовь”. Это, оказывается, когда лижут бьющую руку, и чем сильнее бьют — с тем большим восторгом лижут.

Остается только удивляться нахальству стадионных евангелистов, которые внушают толпе, утратившей от скопления себе подобных какое бы то ни было критическое мышление, что Божья любовь — это нечто особенное, невообразимое, сладкое, отголосок которой достиг всякого, кто в молодости любил . Дескать, переходите в наше стадо, мы будем вам пастырями и научим любви Божьей. Какое нахальство!

Согласно Библии, людей, желающих (согласных) знать Бога, во все века бывало ничтожно мало, а раз так, раз люди не знают Бога, то они не могут знать и что такое любовь , в том числе и эротическая, поскольку любовь — истинная! — исходит от Бога. Не могут познать, какие бы собственные усилия для этого ни прикладывали. Под слово “любовь” признанные проповедники неизменно подлаживают свой опыт, а он некрофилический. И их стадо — именно стадо с авторитарными (пусть скрытыми) взаимоотношениями и соответствующим сексом. Некрофилическим.

Словом, все наоборот, как только и может быть в мире, в котором прародители — павшие Адам и Ева.

Но надежда есть! Есть и любовь, возможно и эротическое наслаждение, причем такой силы, что ради него одного стоит стать христианином.

Однако вернемся к некрофилам ярким и жухлым и комбинациям их друг с другом. Итак, брачный союз “некрофил — жухлая” при прочих равных условиях (социальное равенство, соответствие темпераментов и т. п.) несравнимо более устойчив, чем союз некрофила с биофилкой (в высоком смысле слова), по той простой причине, что с жухлой некрофил не мучается от обличений совести. Обличение совести приемлемо для человека развивающегося: перед ним открывают новую ступень — более высокую. Для человека же погибшего обличение совести болезненно, а о силе боли мы можем судить по тому, что Христа распяли. Ведь Христа, по большому счету, за то и убили, что возникала рядом с Ним мысль: “А стоит ли жить так, как живут все? И почему я — как все?”

Рядом с жухлыми такие мысли возникают редко, совесть безжизненна, и уже за одно это жухлым некрофилы могут быть благодарными. А еще жухлые хороши тем, что их можно бить, не обязательно в прямом смысле, а они тебя, вместо того, чтобы под зад коленом, будут обожать, восхищаться, а молотить будут друг друга.

Что же касается собственно генитальных упражнений, то некрофил хотя и бездарен, поскольку не умеет ни расслабить, ни многое чего другого не может , но приспособился тем, что энергетически кодирует на восхищение собой вообще и как любовником, в частности. Жалко, конечно, обездоленного сексом жухлого: внушенный восторг, разумеется, не то , но чересчур жалостью не увлекайтесь и не забывайте, что “жухлый” — это все-таки некрофил, и не приведи Господи, чтобы судьба дала ему возможность самовыразиться полностью, наступив на горло нашей с вами жизни.