Турбаза для пятиклассников

 

Каждую весну пятиклассники школы Бичера уезжают на три дня и две ночи в Пенсильванию, на турбазу «Брорвуд». Добираются до нее четыре часа на школьном автобусе. Спят в хижинах на двухъярусных кроватях. Разгуливают по лесу и жарят зефир на костре. Учителя готовили нас к этой поездке весь год, и все давно считают до нее дни и часы – все, кроме меня. То есть я тоже считаю дни и часы, просто я всегда ночевал только дома, поэтому и волнуюсь.

Большинство моих ровесников не раз ночевали у когонибудь в гостях. У бабушек с дедушками, например, или отдыхали в летнем лагере. Но только не я. Если не считать больницы – и даже тогда мама и папа на ночь оставались со мной. Я, например, никогда не ночевал у Ба и Де или у тети Кейт и дяди По. Когда я был маленьким, то не спал у них потому, что разобраться во всем медицинском оборудовании, которое ко мне прилагалось, было не всякому под силу: например, нужно было каждый час чистить трахейную трубку или вставлять зонд для кормления, если он отсоединялся. Но когда я подрос, я и сам не оченьто рвался из дома. Однажды я чуть не переночевал у Кристофера. Нам было лет по восемь, и мы все еще были лучшими друзьями. Мы поехали к ним в гости, и мы с Кристофером так отлично играли в леговские «Звездные войны», что вечером я не хотел уходить, а Кристофер заканючил: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, можно Ави останется у нас?» Наши родители согласились, и мама с папой и Вией уехали домой. А мы с Кристофером играли до полуночи, пока Лиза, его мама, не сказала: «Ну все, джедаи, марш в кровать». И вот тогда я струхнул не на шутку. Лиза попробовала уложить меня спать, но я как разревусь и как закричу: «Хочу домой!» И Лиза в час ночи позвонила маме с папой, и папа вернулся за мной в Бриджпорт. Мы добрались домой в три часа ночи. В общем, моя единственная попытка переночевать не дома с треском провалилась. Вот я и нервничаю изза турбазы.

Но, с другой стороны, мне туда очень хочется.

 

Чем известен

 

Я попросил маму купить мне новую сумку на колесиках, потому что на старой у меня нарисованы «Звездные войны», и я категорически отказываюсь брать ее на турбазу для пятиклассников. При всей моей любви к «Звездным войнам» я не хочу, чтобы меня знали как их файата. В средней школе все чемто известны. Росс, например, спец по морям и океанам. Амос – лучший в параллели бейсболист. Шарлотта в шесть лет снялась в телерекламе. А Ксимена очень умная.

Это я о том, что в средней школе ты известен своими достижениями и увлечениями, и тут нужно быть осторожным. Вот, например, Макс А. и Макс Б. теперь навечно – заядлые игроки в «Подземелья и драконы».

Поэтомуто я и хочу немножко отстраниться от «Звездных войн». То есть я всегда буду их любить – как, например, любит их ушной доктор. Просто я не хочу, чтобы в средней школе меня знали как звездновойного маньяка. Я пока не уверен, чем хочу быть известен, но точно не этим.

Хотя вообщето, конечно, я знаю, чем известен на самом деле. Но со своим лицом я ничего не могу поделать. А со старой сумкой могу.

 

Сборы

 

Мама помогала мне собирать вещи перед путешествием. Мы свалили на кровать всю одежду, которую я брал с собой, и мама аккуратно ее сворачивала и складывала в сумку, а я сидел рядом. Кстати, это была обычная синяя сумка на колесиках, никаких надписей и рисунков.

– А что, если ночью я не смогу заснуть? – спросил я.

– Возьми с собой книгу., Если не спится, доставай фонарик и читай, пока глаза не слипнутся, – ответила она.

– А если мне приснится кошмар?

– Сынок, рядом будут учителя. И Джек. И остальные друзья.

– Я могу взять с собой Бабу, – сказал я.

Бабу – маленький черный медведь с мягким черным носом. В детстве это была моя самая любимая плюшевая игрушка.

– Ты же давно с ним не спишь, – удивилась мама.

– Нет, но держу его в тумбочке, на случай, если ночью проснусь и не получится заснуть обратно. Я спрячу его в сумке. И никто не узнает.

– Давай так и сделаем. – И мама достала Бабу из тумбочки.

– Жалко, что там запрещены мобильные телефоны, – вздохнул я.

– Да, жалко. Хотя я не сомневаюсь, что ты чудесно отдохнешь, Ави. Ты точно хочешь взять с собой Бабу?

– Ага. Только запихни его поглубже, чтобы никто не увидел, – попросил я.

Мама засунула Бабу в сумку, а сверху положила последнюю футболку.

– Столько одежды на два дня!

– Три дня и две ночи, – поправил я.

– Три дня и две ночи, – улыбнулась мама, застегнула сумку и приподняла. – Тяжело… но не очень. Попробуй.

Я тоже поднял сумку и пожал плечами:

– Нормально.

Мама села на кровать.

– Погоди, а что случилось с постером «Империя наносит ответный удар»?

– Снял его сто лет назад, – ответил я.

– Надо же. – Она покачала головой. – А я только сейчас заметила.

– Пытаюсь немного изменить свой образ, – объяснил я.

– Хорошо. – Мама кивнула, будто все поняла. – Да, совсем забыла: пообещай мне, что будешь прыскаться спреем от комаров, хорошо? Особенно на ноги, и особенно когда идешь в лес. Спрей вот тут, в переднем отделении.

– Угу.

– И носи бейсболку – ты же не хочешь получить солнечный удар. И не забудь снять слуховой аппарат, если будешь купаться.

– А если не сниму? Меня убьет током?

– Нет, тебя убьет папа, потому что такие вещи стоят целое состояние! – засмеялась она. – Дождевик тоже в переднем отделении. Если пойдет дождь, обязательно прячь слуховой аппарат под капюшоном, хорошо?

– Есть, мэм! – отсалютовал я.

Мама притянула меня к себе.

– Ты так вырос в этом году, Ави. Даже не верится.

– Стал выше?

– Несомненно.

– Но я все равно самый маленький в классе.

– Вообщето я не про рост, – улыбнулась мама.

– Как думаешь, там будет ужасно?

– Думаю, будет прекрасно, Ави.

Я кивнул. Она встала и поцеловала меня в лоб.

– Ну хорошо, а теперь пора в кровать.

– В девять часов? Мам, ты что!

– Завтра вставать в шесть утра. Ты же не хочешь опоздать на автобус? Давайка, живо. Уже почистил зубы?

Я кивнул и забрался под одеяло.

– Мам, сегодня не нужно меня укладывать. Я сам почитаю, пока глаза не слипнутся.

– Правда? – поразилась мама. Она легонько сжала мою руку и поцеловала ее. – Тогда спокойной тебе ночи! Хороших сновидений.

– И тебе.

Она включила маленький ночник у кровати.

– Я буду тебе писать, – сказал я на прощанье. – Хотя, наверное, я приеду домой раньше своих писем. Ну и пусть.

– Что ж, тогда прочитаем их вместе. – И мама послала мне воздушный поцелуй.

Когда она вышла из комнаты, я взял с тумбочки «Льва, колдунью и платяной шкаф» и читал, пока не заснул.

«Колдунья знает Тайную Магию, уходящую в глубь времен. Но если бы она могла заглянуть еще глубже, в тишину и мрак, которые были до того, как началась история Нарнии, она прочитала бы другие Магические Знаки»[13].

 

Рассвет

 

Проснулся я ни свет ни заря. В комнате было темно, а снаружи еще темнее, хотя почемуто было понятно, что скоро утро. Я повернулся на бок, но спать совершенно не хотелось. И вот тогда я увидел, что рядом с моей кроватью сидит Дейзи. То есть я знал, что это была не Дейзи, но на секунду увидел тень, которая выглядела в точности как она. В тот момент я был уверен, что это не сон, но сейчас, вспоминая то утро, думаю, что сон. Я совсем не расстроился: наоборот, мне стало хорошохорошо. Какойто миг – и Дейзи исчезла, будто растворилась в темноте.

Комната понемногу светлела. Я потянулся за слуховым аппаратом и надел его, и теперь мир действительно проснулся. Я слышал, как по улице гремят мусоровозы и как за домом поют птицы. Как у мамы в спальне пищит будильник. Благодаря Дейзи я вдруг почувствовал себя суперсильным: я знал, что она всегда рядом, где бы я ни был.

Я вылез из постели, подошел к столу и написал маме записочку. Потом спустился в гостиную, где стояла моя сумка. Открыл сумку, пошарил в ней и нашел, что искал.

Я унес Бабу к себе в комнату, положил на кровать и скотчем прилепил записку к его пузу. Затем накрыл медведя одеялом, чтобы мама не сразу его обнаружила. Записка была такая:

«Дорогая мама. Мне Бабу не нужен, но если ты по мне соскучишься, можешь сама с ним поспать. Целую, Ави».

 

День первый

 

Четыре часа в автобусе пролетели как четыре минуты. Я сидел у окна, а Джек рядом, у прохода. Перед нами сидели Джун и Майя. Настроение у всех было отличное, мы шумели и смеялись без умолку. Я сразу заметил, что Джулиана в автобусе нет, хотя Генри и Майлз тут. Я решил, что, наверное, он сел в другой автобус, но потом услышал, как Майлз говорит Амосу, что Джулиан «забил на поездку», потому что считает эти турбазы «дебилизмом». Я чуть не запрыгал от радости, потому что самое главное, что меня смущало в нашем путешествии, – это три дня рядом с Джулианом. А раз его нет, то я и правда мог вздохнуть спокойно.

Мы добрались до турбазы около полудня. Первым делом бросили в домиках вещи. В каждой комнате стояло три двухъярусные кровати, и мы с Джеком сыграли в «каменьножницыбумагу», чтобы решить, кто будет спать наверху, и я выиграл. Йохо!

А еще с нами в комнате спали Росс с Тристаном и Пабло с Нино.

Мы пообедали в столовой и отправились в двухчасовой поход по лесу. Центральный парк этому лесу и в подметки не годится. Потому что лес – настоящий. Раскидистые кроны почти не пропускают солнечный свет, внизу залежи палых листьев и поваленные деревья. Над головой птичьи крики, и щебет, и чириканье. И кругом легкий туман, похожий на бледноголубую дымку. С ума сойти! Наш проводник показывал нам всевсевсе: разные виды деревьев, мимо которых мы проходили, насекомых под корой пней, оленьи и медвежьи следы. Рассказывал, какие вокруг поют птицы и как их разглядеть. Я понял, что мои бионические уши дают фору обычным ушам, потому что я почти всегда слышал птиц первым.

Когда мы возвращались в лагерь, начался ливень. Я надел дождевик и натянул капюшон, чтобы уберечь Лоботаппарат, но джинсы и ботинки промокли насквозь. А на остальных ребятах вообще сухой нитки не осталось. Зато было так весело! В домике мы устроили битву мокрыми носками.

Дождь зарядил надолго, и большую часть дня мы прослонялись по комнате отдыха. У них там стоял стол для пингпонга и приставки с доисторическими играми, вроде «PacMan» и «Missile Command», и мы резались в них до ужина. Когда дождь закончился, мы развели настоящий костер. Правда, бревна, на которых можно сидеть у костра, все еще были сырыми, но мы бросили на них куртки, а сами грелись у огня и жарили на нем зефирины и сосиски – и это было так вкусно! Мама оказалась права про комаров: они кружили вокруг нас тучами. Но, к счастью, я попрыскался, прежде чем выйти из домика, и меня не сожрали заживо, как некоторых моих одноклассников.

А как же здорово было сидеть у костра, когда стемнело! Мне нравилось, как искры взлетают в небо и исчезают в ночном воздухе. И как пламя освещает лица. И как огонь потрескивает. Лес такой темный, что ничего кругом не видно, зато наверху, в небе, – миллиард звезд. Небо тут другое, не как в НортРиверХайтс. Похоже на небо в Монтоке: как будто ктото высыпал соль на черный полированный стол.

Я так устал, что еле дотащился до нашего домика, и никакая засыпательная книга мне не понадобилась. Я отключился почти в тот же миг, как голова коснулась подушки. Точно не помню, но, может быть, мне снились звезды.

 

Полигон

 

И следующий день был что надо. Утром мы катались на лошадях, а днем залезали на огромные деревья – наши проводники нам помогали. Когда мы к ужину вернулись в лагерь, то опять валились с ног от усталости. После ужина нам сказали, что у нас есть час на отдых, а потом мы поедем на автобусе – недолго, минут пятнадцать – на лагерный «полигон», где будет Ночь кино под открытым небом.

Я до сих пор не успел написать письмо маме, папе и Вие, вот я и сел за него после ужина и рассказал обо всем, что мы делали в тот день и накануне. И представлял, как буду читать им это письмо вслух, потому что раньше меня оно уж точно домой не попадет.

Мы приехали на полигон в половине восьмого, солнце только начало садиться. На траве лежали длиннющие тени, а облака светились розовым и рыжим. Как будто ктото взял пастель и пальцами размазал ее по небу. Я, разумеется, видел красивые закаты в городе – вернее, обрывки закатов между зданиями, – но я не привык, когда вокруг столько неба, куда ни глянешь. Здесь я наконец понял, почему древние люди считали, что земля плоская, а небо – купол. Так все и выглядело, если смотреть на небо, стоя посреди большущего поля.

Мы приехали раньше остальных школ, так что успели вдоволь наноситься по полю. А потом учителя сказали, что пора занимать хорошие места. Мы расстегнули сумки и разложили спальники на траве – как пледы на пикнике – перед громадным киноэкраном. Потом мы двинули к продуктовым фургонам, припаркованным на краю поля: перед началом фильма надо было загрузиться чипсами и газировкой. Там были еще и палатки, как на фермерском рынке, в которых продавались жареные орешки и сахарная вата. А рядом разбили несколько ярмарочных шатров, таких, где, например, можно выиграть плюшевую игрушку, если попадешь мячом в баскетбольную корзину. Мы с Джеком пытались чтонибудь выиграть, но безуспешно. Зато Амос, говорят, выиграл желтого бегемота и подарил его Ксимене. Это была новая парочка, и о ней последнее время все сплетничали: еще бы, качок и отличница.

Если стоять рядом с продуктовыми фургонами, видно, что примерно треть поля, а точнее все, что по ту сторону огромного экрана, засажено кукурузой. А по эту сторону – только трава. А кругом лес. Солнце садилось все ниже и ниже, и высокие деревья на опушке были темносиними.

Когда приехали автобусы других школ, мы уже развалились на своих спальниках прямо перед экраном: лучшие места на всем поле! Все угощали друг друга разными вкусностями, и было так здорово! Мы с Джеком, Джун, Россом и Майей играли в «Уно». Мы слышали, как приходят дети из других школ, но почти их не видели. Хотя небо было еще светлое, солнце уже скрылось: облака казались огромными тенями, а внизу, на земле, все стало фиолетовым. Мы даже карты различали с трудом, хотя держали их перед самым носом.

А потом, без всякого предупреждения, по краям поля одновременно зажглись все фонари. Как огромные прожекторы на стадионе, Я вспомнил ту сцену в «Близких контактах третьей степени», где приземляется корабль пришельцев и звучит вот эта мелодия: тададантадан. Все захлопали и завопили, как будто и в самом деле на наше поле приземлились пришельцы.

 

Берегите природу

 

Из огромных колонок рядом с прожекторами загремело:

– Всем добро пожаловать! Добро пожаловать на двадцать третью Ночь кино под открытым небом! Добро пожаловать, учителя и ученики из средней школы Уильяма Хита… – Аплодисменты и вопли с левой стороны поля. – Добро пожаловать, учителя и ученики из гимназии Гловера… – Снова аплодисменты и крики, теперь справа. – И добро пожаловать, учителя и ученики из школы Бичера! – Теперь и мы захлопали и закричали во все горло. – Мы очень рады, что вы приехали к нам в гости и что погода нас не подвела. И правда, что за чудная ночь! – И опять вопли и крики, уже отовсюду. – Перед началом фильма прослушайте несколько важных объявлений. Турбаза «Брорвуд», как вы знаете, заботится о сохранении природных ресурсов и окружающей среды. Пожалуйста, не оставляйте после себя мусор. Убирайте за собой.

Берегите природу, и она будет беречь вас. Не заходите за оранжевые конусы по краям: гулять по лесу и по кукурузному полю запрещено. Пожалуйста, сведите к минимуму перемещения по территории: даже если вам не хочется смотреть кино, не мешайте другим, будьте вежливы, воздержитесь от разговоров, не включайте музыку, не бегайте. Туалеты расположены рядом с торговыми палатками. Когда закончится кино, просим вас не отходить от своих учителей и одноклассников, чтобы благополучно добраться в темноте до автобусов. Обычно как минимум один человек теряется: учителя, постарайтесь, чтобы это не был ваш подопечный! Итак, а сегодня мы будем показывать… «Звуки музыки»!

Я тут же захлопал, хотя «Звуки музыки» смотрел уже раз пять, потому что это самый любимый фильм Вии. Но море людей (не из Бичера) засвистели, заулюлюкали и загоготали. Во дают. Ктото справа даже кинул банку газировки в экран, что, кажется, возмутило мистера Попкинса. Он встал и поглядел туда, откуда летела банка, хотя что разглядишь в такой темнотище?

Началось кино. Прожекторы погасли. Мария, послушница из монастыря, кружилась на верхушке горы. Стало холодно, и я надел желтую толстовку, которую мне купили в Монтоке, а потом настроил звук в слуховом аппарате, облокотился на рюкзак и стал смотреть.

«Холмы наполнены звуками…»

 

Лес наполнен звуками

 

В занудной части фильма, где Рольф и Лизль поют: «Тебе шестнадцать, а будет семнадцать», Джек пихнул меня в бок.

– Чувак, мне нужно в туалет.

Мы встали и пошли, лавируя между одноклассниками. Джун помахала нам, когда мы проходили мимо, и я помахал ей в ответ.

Дети из других школ толпились у продуктовых фургонов, играли в ярмарочных шатрах или просто болтались без дела.

К туалетам, естественно, тянулась длиннющая очередь.

– Нет уж, пошли искать дерево, – сказал Джек.

– Ну ты даешь, Джек, – ответил я. – Дерево! Давай подождем.

Но он уже направился к деревьям на опушке – за оранжевые конусы, куда нам запретили заходить. И, конечно, я пошел за ним. И, конечно, у нас не было фонариков, потому что мы их забыли. А уже совсем стемнело, и в лесу за десять шагов ничего не было видно. Спасибо хоть, отблески экрана немного помогали ориентироваться. Так что, когда из лесу нам навстречу вышли трое с фонариком, мы их узнали: это были Генри с Майлзом и Амос. Наверное, им тоже не захотелось стоять в туалетной очереди.

Майлз и Генри все еще не разговаривали с Джеком, зато Амос недавно перестал с нами воевать. Он кивнул, когда проходил мимо.

– В лес не суйтесь, там медведи! – крикнул Генри, и они с Майлзом захохотали.

Амос покачал головой, будто говоря: «Да ну их».

Мы с Джеком прошли еще немного и очутились совсем в лесу. Потом Джек выбрал идеальное дерево и наконец сделал то, ради чего пришел.

Лес переполняли странные звуки: уханье, кваканье, стрекот. Потом мы услышали громкий чпок, будто хлопнула бутылочная пробка, и это уж точно были не птицы, не лягушки и не насекомые. А издалека, как с другой планеты, доносилось: «Капли на розах, усы у котят».

– Фух, такто лучше, – выдохнул Джек, застегивая ширинку.

– А теперь и мне надо, – сказал я и пописал на ближайшее дерево. Глубже в лес, как Джек, я идти не рискнул.

Джек подошел ко мне.

– Чувствуешь вонь? Похоже на петарды.

– О, точно. А я все не мог понять, что это за запах.

– Идем отсюда.

 

Чужой

 

Возвращались мы тем же путем, каким пришли: держали курс на огромный экран. Вот тогда мы и наткнулись на ту компанию: они, видимо, улизнули в лес от учителей. Теперь и я почувствовал запах дыма от петард и сигарет. Ктото навел на нас фонарик. Их было шестеро: четверо мальчиков и две девочки. Судя по виду, класс седьмой.

– Вы из какой школы? – окликнули они нас.

– Из Бичера, – сказал Джек, и вдруг девочка, стоявшая к нам ближе всех, завизжала.

– Мамочки! – голосила она, прижимая ладони к глазам.

Я решил, что, наверное, ей в лицо врезался какойнибудь огромный жук.

– Ёмоё! – заорал один из мальчиков и замахал руками перед собой, будто обжегся. – Ни фига себе! Ни фига ж себе!

Теперь все они смеялись, толкали друг друга и громко ругались..

– Какого черта? – сказал парень, который направлял на нас фонарь, и только тогда я осознал, что он светит прямо мне в лицо и что все эти «ёмоё» и весь этот шум – изза меня.

– Идем отсюда, – тихонько сказал мне Джек. Он схватил меня за рукав толстовки и попятился.

– Стоять! – заорал парень с фонариком, загораживая нам дорогу. Он снова светил фонариком мне в лицо и стоял сейчас в какихто трех шагах. – Ёлыпалы! – Он вытаращил глаза и затряс головой. – А чего это у тебя с лицом?

Вторая девочка попыталась его остановить:

– Эдди, перестань.

– Не знал, что мы сегодня смотрим «Властелина колец»! – продолжал он. – Гляньте, это ж Горлум!

Его друзья загоготали.

Мы опять попробовали уйти, но Эдди опять отрезал нам путь. Он был на голову выше Джека, а Джек почти на голову выше меня, поэтому мне этот Эдди казался великаном.

– Не, чувак, это Чужой! – хмыкнул один из его приятелей.

– Ненене. Орк! – рассмеялся Эдди и в очередной раз меня ослепил. Теперь он стоял совсем близко.

Джек оттолкнул его руку.

– Отстань от него!

– А ты кто такой? – Теперь Эдди светил в лицо Джеку.

– Слушай, чувак, в чем проблема? – спросил Джек.

– Твой парень, вот в чем проблема!

Я потянул Джека за руку:

– Джек, идем, не связывайся с ними.

– Батюшки, оно разговаривает! – воскликнул Эдди и снова направил фонарик на меня. Потом один из его компании кинул нам под ноги петарду.

Джек попробовал протиснуться мимо Эдди, но тот схватил Джека обеими руками за плечи и толкнул его со всей силы, так что Джек упал на спину.

– Эдди! – закричали девочки.

– Слушайте, ребята. – Я встал перед Джеком и поднял обе руки в воздух, как регулировщик дорожного движения. – Мы же намного меньше вас…

– Ты со мной говоришь, Фредди Крюгер? – ухмыльнулся Эдди. – Ты, уродец, смеешь еще чтото вякать?

Тут я понял, что надо удирать, но Джек все еще лежал на траве, а бросать его я не собирался.

– Эй, – раздался голос сзади. – Что тут у вас такое?

Эдди развернулся и посветил туда, откуда доносился голос. Сначала я даже не поверил своим глазам.

– Отстань от них, – спокойно сказал Амос, а за его спиной возвышались Майлз и Генри.

– Это еще кто? – спросил один из друзей Эдди.

– Я же сказал, отстань от них, – повторил Амос.

– А ты что, тоже урод? – сказал Эдди.

– Ага, компашка уродов! – поддакнул ктото из его приятелей.

Амос им не ответил, он перевел взгляд на нас.

– Пошли, ребята. Мистер Попкинс нас ждет.

Я знал, что про Попкинса он соврал, но помог Джеку подняться, и мы двинули к Амосу. Когда я проходил мимо Эдди, он вдруг схватил меня за капюшон и дернул так резко, что я упал на спину и больно ударился локтем о камень. Я не успел разглядеть, что после этого произошло, видел только, как Амос набросился на Эдди, а потом они оба рухнули на землю рядом со мной.

А дальше началось такое! Ктото потянул меня за рукав и рывком поднял на ноги, и закричал: «Бежим!», а ктото другой орал: «Бей их!», и несколько мгновений два человека чертыхались и тянули рукава моей толстовки в разные стороны. Потом толстовка порвалась, и первый дернул меня за руку и потащил за собой. Мы удирали, и я бежал во весь дух. Я слышал, что ктото за нами гонится, ктото кричит, девчонки визжат, но в темноте я не понимал, где чьи голоса, и вообще мне казалось, будто мы все под водой. Мы мчались сломя голову, кругом было черно, но каждый раз, когда я замедлял ход, тот, кто держал меня за руку, орал: «Не останавливайся!»

 

Голоса во тьме

 

Мы бежали целую вечность, и наконец ктото сказал:

– Кажется, они отстали!

– Амос?

– Я тут! – раздался голос Амоса у меня за спиной.

– Можно тормозить! – крикнул Майлз, убежавший вперед.

– Джек! – позвал я.

– Хейхо! – откликнулся Джек. – Я здесь.

– Ничего не вижу!

– Они точно отстали? – спросил Генри, отпуская мою руку. Только тогда я понял, что это он тащил меня за собой.

– Ага.

– Тссс! Давайте послушаем!

Мы затихли и прислушались. Ничего, только сверчки и лягушки, да еще наше собственное дыхание. Все запыхались, у всех кололо в боку, и мы согнулись, упираясь руками в колени.

– Оторвались! – сказал Генри.

– Йохо! Ну и гонка!

– А где фонарик?

– Потерял!

– А как вы узнали, что мы влипли в историю? – спросил Джек.

– Мы их давно заметили.

– Сразу поняли, что они полные придурки.

– А как ты его повалил! – повернулся я к Амосу.

Он засмеялся:

– Ага, круто, да?

– Он небось думал, что у нас кишка тонка, – прогудел Майлз.

– Он тебе: «Ты что, тоже урод?» – а ты ему как врежешь! – подхватил Джек.

– Бац! – Амос ударил кулаком воздух. – Ну да, врезатьто врезал, а сам в это время думаю: «Амос, болван, беги, он в десять раз тебя здоровее!» Ну и драпанул.

Мы расхохотались.

– А я схватил Ави и кричу: «Бежим!» – вставил Генри.

– А я даже не понял, что это ты меня тащишь! – ответил я.

Амос покачал головой:

– Да, еле ноги унесли.

– Не то слово.

– Старик, у тебя из губы кровь идет.

– Да, мне хорошенько двинули пару раз. – Амос вытер губу.

– А они ведь бугаи, класса из седьмого…

– Слабаки! – что есть мочи крикнул Генри в темноту, но мы все на него зашикали.

Мы затаили дыхание и прислушались. Вроде никто нас не засек.

– Мы вообще где? – спросил Амос. – Я чтото даже экрана не вижу.

– Кажется, в кукурузном поле, – ответил Генри.

– Надо же! И как это ты догадался? – Майлз тряхнул кукурузный стебель.

– Так, я все понял, – сказал Амос. – Нам нужно идти вон туда, на другой конец поля.

– Чуваки, – сказал Джек и высоко поднял руку, – круто, что вы вернулись за нами. Правда, круто. Спасибо. Дайте пять.

– Да всегда пожалуйста, – ответил Амос и хлопнул его по ладони. А потом и Майлз с Генри тоже хлопнули.

– Спасибо. – Я поднял руку так же, как Джек, хотя не был уверен, что они станут ко мне притрагиваться.

Амос посмотрел на меня и кивнул:

– Чувачок, ты и сам держался молодцом. – И хлопнул меня по ладони.

– Ага, Ави. – Майлз тоже хлопнул меня по ладони. – Как ты их пытался образумить: «Ребята, мы же меньше вас…»

– Ну я просто не знал, что еще сказать! – рассмеялся я.

– Ты крутой. – Генри тоже хлопнул меня по ладони. – Извини, что порвал толстовку.

Я глянул вниз. Да уж. Один рукав оторван, а другой вытянулся так, что свисает до колен.

– Ой, у тебя кровь на локте, – сказал Джек.

– Бывает. – Я пожал плечами. Локоть и правда начал болеть.

– Ты в порядке? – спросил Джек, всматриваясь в мое лицо.

Я кивнул. Мне вдруг захотелось плакать, но я крепился.

– Погоди, а где твой слуховой аппарат? – воскликнул Джек.

– Что?! – Я схватился за уши. Оба наушника пропали. Так вот почему мне казалось, что мы под водой!

– Но как же… – начал я, и тут меня прорвало. Слишком много всего навалилось одновременно, я не мог больше сдерживаться и разревелся. Я прямо заливался слезами – мама называет такой плач водопадным. Мне было стыдно, я пытался закрыть лицо руками, но слезы все текли.

Ребята и не думали надо мной издеваться. Они хлопали меня по плечу и говорили:

– Все хорошо. Все хорошо.

– Знаешь, а ты отважный чувачок! – сказал Амос.

Но я ревел и ревел, и тогда он обнял меня обеими руками, прямо как папа, и дал мне выплакаться.

 

Гвардейцы императора

 

Мы вернулись в лес, чтобы поискать мой слуховой аппарат, и минут десять шарили в траве. Но было так темно, будто всё вокруг облили черными чернилами. Нам даже пришлось держаться друг за друга и идти гуськом.

– Дохлый номер, – изрек Генри. – Он может быть где угодно.

– А если сбегать за фонариком? – сказал Амос.

– Да бросьте, все в порядке, – ответил я. – Идем лучше к нашим. Спасибо вам.

Мы долго пробирались между рядами кукурузы и наконец увидели тыльную сторону экрана. Свет на нашу сторону не попадал, первые слабые отблески появились, только когда мы дошли до лесной опушки.

Семиклассников нигде не было.

– Как думаете, куда они пошли? – спросил Джек.

– К фургонам с едой, куда же еще, – ответил Амос. – Они, наверное, думают, что мы на них пожалуемся.

– А мы пожалуемся? – поинтересовался Генри.

Все посмотрели на меня. Я помотал головой.

– Хорошо, – сказал Амос. – Но, чувачок, больше не разгуливай один. Если тебе нужно будет куданибудь отойти, только скажи, мы пойдем с тобой.

– Договорились, – кивнул я.

Мы приближались к экрану, и я уже слышал: «Высоко на холмах жил одинокий пастух» и чувствовал запах сахарной ваты из палаток у продуктовых фургонов. Тут слонялось много народу, поэтому, когда мы пробирались через толпу, я натянул то, что осталось от капюшона, на лицо, а руки засунул в карманы. Я давно уже не бывал на улице без слухового аппарата, поэтому чувствовал себя так, будто провалился глубоко под землю. Или как в той песне, которую пела мне Миранда: «Земля на связи. Майор Том, вы где? Прием, прием, прием…»

Амос шел со мной рядом, справа. Джек – слева. Майлз шагал впереди нас, а Генри позади. А я посередине. Будто император в окружении своих гвардейцев.

 

День на календаре

 

«Но тут лощина кончилась, и Люси поняла, откуда неслись эти звуки. Питер, Эдмунд и армия Аслана отчаянно сражались с ордой страшных чудищ, которых она видела прошлой ночью, только сейчас, при свете дня, они выглядели еще страшнее, уродливее и злобнее».

Здесь я остановился. Я читал уже больше часа, а глаза всё не слипались. Было почти два ночи. Все остальные дрыхли. Под спальником у меня горел фонарик, и, может, я не мог заснуть изза света, но выключить его я боялся. Меня пугала темнота снаружи.

Когда мы вернулись на свои места перед экраном, никто и не заметил, что нас не было. Мистер Попкинс, мисс Рубин, Джун и все остальные смотрели кино. Они понятия не имели, что с нами – со мной и Джеком – чуть не случилась беда. Так бывает: у тебя самый кошмарный вечер в жизни, а у всех вокруг – самый обычный. Ну то есть на календаре я бы отметил сегодняшний день как один из худших в моей жизни. Почти как тот, когда умерла Дейзи. Но для всего остального мира это был самый заурядный день. Или даже хороший. Может, ктото сегодня выиграл в лотерею.

Амос, Майлз и Генри довели нас с Джеком до наших мест рядом с Джун, Майей и Россом, а потом направились к своим – рядом с Ксименой и Саванной. Вроде бы все было как и раньше, до того как мы пошли в туалет. Такое же небо. Такое же кино. Такие же лица вокруг. И мое лицо – точно такое же.

Но чтото изменилось.

Я видел, как Амос и Майлз с Генри рассказывают своим друзьям о том, что случилось. Я знал, о чем они говорят, потому что они постоянно на меня поглядывали. Фильм еще не закончился, но все уже про него забыли и перешептывались в темноте. Подобные новости разлетаются мгновенно.

И в автобусе, когда мы возвращались на турбазу, все обсуждали то же самое. Девочки, даже не очень знакомые, спрашивали меня, как я себя чувствую. Мальчики спорили о том, из какой школы эти придуркисемиклассники и как им отомстить.

Я не собирался жаловаться учителям, но они все равно узнали. Может, изза порванной толстовки и ссадины на локте. А может, на то они и учителя, чтобы все знать.

Когда мы приехали на турбазу, мистер Попкинс отвел меня в медпункт, и пока медсестра промывала и перевязывала мне локоть, в соседней комнате мистер Попкинс и директор турбазы разговаривали с Амосом, Джеком, Генри и Майлзом и расспрашивали, как выглядели хулиганы. Чуть позже он спросил и меня, а я сказал, что их лиц совсем не помню.

Я соврал. Их лица я видел каждый раз, когда закрывал глаза, чтобы заснуть. Искаженное ужасом лицо девочки, которая заметила меня первой. Ненавидящий взгляд парня с фонариком, этого Эдди.

Как агнец на заклание. Я помнил эти слова с тех пор, как папа произнес их тысячу лет назад, но сегодня, думаю, я наконецто понял, что они значат.

 

После

 

Мама ждала меня перед школой вместе с другими взрослыми. Когда мы ехали домой, мистер Попкинс сказал, что позвонил моим родителям и сообщил, что на турбазе «коечто произошло», но что сейчас все уже в порядке. Сказал, что директор турбазы со своими сотрудниками искали слуховой аппарат утром, когда мы купались в озере, но так и не нашли. Сказал, что «Брорвуд» возместит нам стоимость аппарата. Они переживают изза того, что случилось.

Интересно, может, это Эдди взял мои бионические уши? Как сувенир на память об орке.

Когда я вышел из автобуса, мама крепко меня обняла, но почемуто не закидала вопросами. От ее объятий было так хорошо, что я и не пытался высвободиться, как многие другие вокруг.

Водитель автобуса начал выгружать наши сумки, и я отправился искать свою, а мама беседовала с мистером Попкинсом и мисс Рубин, которые как раз к ней подошли. Когда я катил сумку обратно, многие кивали мне или хлопали по плечу – даже те, кто обычно со мной не здоровался.

– Ну что, идем? – спросила мама и взяла мою сумку. А я был не против, пусть. Вот честное слово, если бы маме вздумалось понести меня на плечах, я бы тоже не возражал.

Когда мы покидали школьный двор, мистер Попкинс быстро и крепко меня обнял, но не сказал ни слова.

 

Люди нас удивляют

 

По дороге домой мы с мамой почти не разговаривали. Когда мы подошли к нашему крыльцу, я машинально посмотрел на окно гостиной, потому что на миг забыл, что Дейзи уже нет и что она не ждет нас, стоя на диване и уперевшись передними лапами в подоконник. Изза этого мне стало грустно. А как только мы вошли, мама уронила сумку и обняла меня, и целовала мне волосы и лицо, как будто меня вдыхала.

– Да все нормально, мам, со мной все хорошо, – улыбнулся я ей.

Она кивнула и обхватила мое лицо ладонями. Ее глаза светились.

– Знаю. Я так по тебе соскучилась, Ави.

– И я соскучился.

Было видно, что ей столько всего хочется сказать, но она себя сдерживает.

– Хочешь есть? – спросила она.

– Умираю с голода. А можно горячий сэндвич с сыром?

– Конечно. – И мама тут же начала готовить сэндвич, а я снял куртку и сел за кухонную стойку.

– А где Вия? – спросил я.

– Она приедет домой с папой. Боже, она так по тебе тосковала, Ави.

– Да? Ей бы понравилось на турбазе. Знаешь, какое кино там показывали? «Звуки музыки»!

– Обязательно ей об этом расскажи.

Я помолчал несколько минут – просто сидел, подперев голову рукой, – а потом спросил:

– Ну, так хочешь сначала о плохом или хорошем?

– Решай сам, как тебе хочется, – ответила она.

– В общем, не считая прошлого вечера, все было потрясающе, – сказал я. – То есть прямо потрясающе. И вот это как раз самое обидное. Как будто они мне всю поездку испортили.

– Нет, милый! Ты провел на турбазе сорок восемь часов, а этот ужас длился один час. Не позволяй им забирать у тебя остальные сорок семь, хорошо?

Угу, – кивнул я. – А мистер Попкинс рассказал тебе про слуховой аппарат?

– Да, он звонил утром.

– Аппарат же такой дорогой… Папа разозлился, да?

– О господи, конечно нет, Ави. Только бы с тобой все было хорошо, а остальное ерунда. И не надо думать, что эти… супостаты… испортили тебе поездку.

Я рассмеялся.

– Что? – спросила она.

– Супостаты, – поддразнил я. – Так сейчас никто не говорит!

– Хорошо, придурки. Дебилы. Дегенераты. – Она перевернула сэндвич на гриле. – «Кретинос», как сказала бы твоя бабушка. Как их ни назови, пусть только попадутся мне на улице, я им… – Она покачала головой.

– Они здоровые бугаи, мам, – улыбнулся я. – Наверное, семиклассники.

Она покачала головой:

– Семиклассники? Мистер Попкинс нам этого не сказал. Ох ты боже мой.

– А он сказал, что Джек за меня заступился? – сказал я. – И Амос – бабах! – накинулся прямо на их главаря. Они оба рухнули на землю, как в настоящей драке! Представляешь? Амосу разбили губу до крови.

Брови у мамы взлетели вверх.

– Он сказал, что была драка, но… Я просто… фух… как я счастлива, что с тобой, Амосом и Джеком все хорошо. Когда я думаю о том, что могло случиться… – Она замолчала и снова перевернула сэндвич.

– Монтокскую толстовку разодрали в клочья.

– Ну, толстовкуто можно купить, – ответила мама. Она положила сэндвич на тарелку, а тарелку поставила передо мной на стойку. – Молоко или виноградный сок?

– А можно шоколадное молоко? – сказал я, набросившись на сэндвич. – Ой, а сделай его, пожалуйста, как только ты умеешь, с пеной?

Мама налила молоко в стакан.

– Погоди, и как же вы с Джеком оказались на опушке леса?

– Джеку нужно было в туалет, – промычал я с набитым ртом. Мама положила ложку шоколадного порошка в стакан и принялась быстробыстро взбивать его венчиком. – Но у туалетов была огромная очередь, а он не хотел ждать. И мы пошли пописать в лес. – Мама подняла на меня глаза, не прекращая взбивать молоко. Я знаю, она думала, что нам не следовало так поступать. Теперь в стакане над шоколадным молоком высилась пена в пару дюймов. – Класс. Спасибо, мам.

Мама поставила передо мной стакан.

– И что случилось потом?

Я отхлебнул шоколадного молока.

– А можно мы пока не будем об этом говорить?

– Хм. Ну ладно.

– Обещаю, я расскажу всё позже, когда домой вернутся папа и Вия. Всёвсёвсё. Я просто не хочу повторять эту историю снова и снова, понимаешь?

– Конечно.

Я в два укуса расправился с сэндвичем и залпом допил шоколадное молоко.

– Ого, как ты быстро! Хочешь еще? – спросила она.

Я помотал головой и вытер рот рукой.

– Мам, а что, такие идиоты всегда на меня будут бросаться? Даже когда я вырасту?

Она ответила не сразу. Сначала поставила тарелку и стакан в раковину и залила водой.

– Ави, идиоты будут всегда, – сказала она, глядя на меня. – Но мы с папой очень верим, что в мире хороших людей больше, чем плохих, и хорошие люди друг о друге заботятся. Как Джек заботится о тебе. И Амос. И другие дети.

– О, совсем забыл: Майлз и Генри! – воскликнул я. – Они тоже меня защищали. Можешь себе представить? Они же весь год со мной воевали.

Мама провела рукой по моим волосам.

– Иногда люди нас удивляют.

– Да, бывает.

– Хочешь еще шоколадного молока?

– Нет, – сказал я. – Спасибо, мам. Если честно, я устал. Не выспался прошлой ночью.

– Иди приляг. Кстати, спасибо за Бабу.

– Прочла мою записку?

Она улыбнулась:

– Я обе ночи спала с ним. – Мама хотела еще чтото сказать, но зазвонил мобильный телефон, и она взяла трубку. И засияла – видимо, ее чемто обрадовали.

– Ух ты, правда? Какой? – воскликнула она. – Да, он тут рядом. Собирался поспать. Хочешь поздороваться? А, ладно, увидимся через пару минут. – Она положила трубку и взволнованно обернулась ко мне. – Это папа. Они с Вией уже подходят к дому.

– Разве он не на работе? – удивился я.

– Ушел пораньше, чтобы поскорее тебя повидать, – сказала она. – Дождись его, не засыпай.

Через минуту папа и Вия вошли в дом. Я подбежал к папе, а он поднял меня, и поцеловал, и закружил.

Он не отпускал меня, пока я не сказал: «Папа, хватит». А потом была очередь Вии, и она всего меня обцеловала – как малыша.

И только когда она остановилась, я заметил белую картонную коробищу, которую они принесли.

– Что это? – спросил я.

– Открой, – улыбнулся папа, и они с мамой переглянулись, как будто знали какойто секрет.

– Давай, Ави! – подбодрила меня Вия.

Я открыл коробку. А там – там сидел щенок, самый симпатичный щенок на свете! Черный и пушистый, с острой мордочкой, блестящими черными глазами и висячими ушами.

 

Бабу

 

Мы назвали щенка Бабу, потому что, когда мама его только увидела, она сказала, что он выглядит как медвежонок. А я тогда сказал: «Давайте назовем его Бабу!», и все согласились, что это идеальное имя.

На следующий день я прогулял школу. Не потому что у меня болел локоть – а он болел, – но чтобы целый день возиться с Бабу. Мама и Вие разрешила остаться дома, и мы вдвоем то обнимали Бабу, то играли с ним. Мы сохранили все старые игрушки Дейзи и теперь достали их, чтобы посмотреть, какие ему понравятся.

Было здорово провести целый день с Вией. Как в старые добрые времена. Тогда я с нетерпением ждал, когда Вия вернется домой из школы, и она играла со мной перед тем, как сесть за уроки. А теперь мы выросли, я тоже хожу в школу, и у меня есть свои друзья, и мы очень, очень редко проводим время вдвоем.

Так что я ужасно радовался, что мы с ней вместе, что мы смеемся и играем. Думаю, ей тоже понравилось.

 

Большой сдвиг

 

Когда на следующий день я пришел в школу, я сразу заметил, что произошел большой сдвиг в том, как у нас все устроено. Монументальный сдвиг. Сейсмический. Может, даже космический. Как его ни называй, он был громадный, вот что главное. Все – не только в классе, но и в школе – слышали про стычку с семиклассниками. И внезапно я стал известен этой потасовкой, а не чем обычно. А история все раздувалась и обрастала новыми подробностями. Через два дня Амос уже вступал в кулачный бой с главным злодеем, а остальным досталось от Майлза, Генри и Джека. Наше бегство превратилось в длиннющее приключение – через кукурузный лабиринт в темную лесную чащобу. Версия Джека была, пожалуй, самой лучшей – потому что самой смешной, – но в любом варианте, кто бы его ни рассказывал, неизменными оставались две вещи: на меня напали изза моего лица; и Джек за меня заступился, а остальные ребята – Амос, Генри и Майлз – меня спасли. И теперь, когда они меня спасли, – стали относиться ко мне подругому. Я будто стал одним из них. Все называли меня «чувачок» – даже крутые спортсмены, которых раньше я едва знал. И большие «чуваки» жали мне руку, встречаясь со мной в коридоре.

А еще эта история изменила нашу школьную жизнь вот в чем: Джулиан оказался не у дел, зато все хотели дружить с Амосом. И Майлз с Генри ходили теперь за Амосом будто приклеенные, точьвточь как раньше за Джулианом. Я бы рад был добавить, что и Джулиан изменился к лучшему, но увы, ничего подобного. Он попрежнему бросал на меня злобные взгляды. Он так и не разговаривал со мной и Джеком. Но теперь никто его не поддерживал. И нам с Джеком было на него наплевать.

 

Утка

 

Накануне последнего школьного дня мистер Попкинс вызвал меня к себе в кабинет и сказал, что тех семиклассников с турбазы отыскали. Он зачитал кучу имен, которые ничего мне не говорили, а последнее имя в списке было «Эдвард Джонсон».

Я кивнул.

– Узнаёшь? – спросил он.

– Они звали его Эдди.

– Правильно. А вот что обнаружили в шкафчике Эдварда. – Он протянул мне то, что осталось от моего слухового аппарата. Правый наушник напрочь исчез, левый весь искорежен, а обруч согнут посередине.

– Его школа хочет знать, потребуете ли вы возмещения ущерба, – сказал мистер Попкинс.

Я посмотрел на аппарат и пожал плечами:

– Зачем? Мне все равно уже другой заказали.

– Хм. Почему бы тебе не поговорить об этом с родителями? Я попозже позвоню твоей маме и тоже с ней поговорю.

– А этих… посадят в тюрьму? – спросил я.

– Нет, в тюрьму вряд ли. Но, возможно, они попадут в суд по делам несовершеннолетних. И, возможно, извлекут из этого урок.

– Вот уж уроки этого Эдди точно не интересуют, – пошутил я.

Мистер Попкинс сел за стол.

– Ави, присядь на минутку.

Я опустился на стул напротив. На его столе все было так же, как прошлым летом: тот же зеркальный кубик Рубика, тот же глобус, парящий в воздухе. Казалось, с тех пор прошел миллион лет, не меньше.

– Не верится, что этот год закончился, а?

Он что, читает мои мысли?

– Да.

– И как он тебе, Ави? Нормально?

– Нормально, – кивнул я.

– С успеваемостью у тебя все замечательно, ты один из наших лучших учеников.

– Спасибо!

– Но я знаю, что в остальном тебе пришлось несладко, – сказал он. – Вероятно, хуже всего – в ту ночь на турбазе.

– Точно, – кивнул я. – Но там было и коечто хорошее.

– Хорошее?

– Ну, знаете, как все за меня заступались и защищали.

– Да, это чудесно, – улыбнулся он.

– Ага.

– И Джулиан тебе, конечно, много крови попортил.

Ничего себе.

– Вы и про Джулиана знаете?

– Директор школы должен знать всё.

– У вас секретные камеры в коридорах?

– И микрофоны, – рассмеялся он.

– Серьезно?

Он снова рассмеялся:

– Нет, не серьезно.

– Аа!..

– Но учителя знают больше, чем вам кажется. Жаль, что вы с Джеком не рассказали мне про те записки в шкафчиках.

– А про записки вы откуда знаете?! – снова удивился я.

– Говорю тебе, директор должен знать всё.

– Ладно, записки – это ерунда, – ответил я. – Мы тоже им коечто писали.

Он улыбнулся:

– А ты слышал, что Джулиана Албанса переводят в другую школу?

– Что?!

– Его родители считают, что школа Бичера ему не подходит, – продолжал мистер Попкинс.

– Отличная новость, – сказал я.

– Да уж. Я подумал, тебе будет интересно узнать.

Тут я заметил, что портреттыква, который раньше висел за его столом, исчез и теперь на том же месте был мой рисунок в рамке: «Автопортрет в виде животного», который я нарисовал для Новогоднего вернисажа.

– Это же мой рисунок!

Мистер Попкинс обернулся и хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ах да! Который месяц собираюсь тебе показать.

– Автопортрет в виде утки, – кивнул я.

– Мне он очень нравится, Ави, – сказал он. – Я как увидел этот рисунок, сразу выпросил его у учительницы рисования, чтобы повесить на стену. Надеюсь, ты не против.

– Да пожалуйста! А куда делся ваш портреттыква?

– Он прямо за тобой.

– А, ага.

– Я хотел спросить тебя с тех самых пор, как повесил этот рисунок на стену… – продолжал он. – Почему ты нарисовал себя в виде утки?

– Как почему? – не понял я. – Такое было задание.

– Да, но почему именно утка? Это както связано… ээ… с историей про утенка, который превращается в лебедя?

– Нет! – прыснул я. – Просто я думаю, что я похож на утку.

– Аа!.. – Мистер Попкинс удивленно помолчал. А потом рассмеялся: – Правда? Ха! А ято ищу символы и метафоры. Но, оказывается, иногда утка – это просто утка!

– Ну да.

Я не очень понял, почему это его так развеселило. Он затрясся от беззвучного хохота, а отсмеявшись, сказал:

– Ну, Ави, спасибо, что поболтал со мной. Не забывай, мне действительно приятно, что ты учишься в нашей школе, и я уже жду не дождусь следующего года. – Он нагнулся через стол, и мы пожали друг другу руки. – Увидимся завтра на выпускном.

– До завтра, мистер Попкинс.

 

Последняя максима

 

Когда мы пришли на последний урок английского, вот что было написано на доске мистера Брауна:

 

Июньская максима мистера Брауна:

«Следуй за днем и тянись к солнцу!» [14]

Хороших летних каникул, 5А!

Мы провели вместе отличный год, и вы прекрасные ученики.

Пожалуйста, не забудьте прислать мне летом открытку с ВАШЕЙ личной максимой. Вы можете сочинить ее сами или взять цитату, которая для вас чемто важна (в этом случае не забудьте указать ссылку на источник!). Жду!

Том Браун

563 СебастьянПлейс, Найтсбридж, НьюЙорк 11 134

 

 

За час до начала

 

Выпускной проводился в зале Старшей школы Бичера. От нашего дома до нее было минут пятнадцать ходьбы, не больше, но папа довез меня на машине, потому что я был в костюме и в блестящих черных туфлях – новых, еще не разношенных – и не хотел натереть ноги. Школьникам велели явиться на церемонию за час до начала, но мы приехали даже раньше, поэтому просто сидели в машине и ждали. Папа включил плеер, и сразу же заиграла наша любимая песня. Мы оба заулыбались и закачали головой в такт музыке.

Папа стал подпевать:

– «Анди в дождь на велосипеде за эскимо для тебя поедет»[15].

– Слушай, а у меня галстук ровно повязан? – спросил я.

Он поправил мне галстук, продолжая петь:

– «А Джон купит тебе обновку, и ты пойдешь в ней на тусовку».

– А волосы не торчат?

Он улыбнулся:

– Лежат идеально. Ты отлично выглядишь, Ави.

– Вия утром намазала их гелем. – Я опустил козырек над сиденьем и погляделся в маленькое зеркало. – Не слишком блестят?

– Нет, все очень, очень круто, Ави. У тебя никогда не было такой короткой стрижки, верно?

– Ага, это я вчера постригся. Мне кажется, так я выгляжу взрослее, да?

– Определенно! – Папа улыбался, глядя на меня и кивая под музыку.

«Но мне везет больше всех, я не стану роптать, ведь я на машине и могу тебя покатать».

– С ума сойти, Ави: ты такой взрослый, настоящий щеголь! Не верится, что ты окончил пятый класс!

– Ага, мне самому не верится, – кивнул я.

– Ты ведь только вчера пошел в школу.

– А помнишь, у меня была падаванская косичка?

– О боже, точно. – Он потер лоб ладонью.

– Ты ее ненавидел, правда же, пап?

– «Ненавидел» – может, слишком сильно сказано, но я ее определенно не любил.

– Ненавидел! Давай же, признавайся, – дразнил его я.

– Ну уж нет. – Он улыбнулся и помотал головой. – Что я ненавидел, так это твой космонавтский шлем, из которого ты не вылезал, помнишь?

– Папа! – Я уменьшил звук.

– Что?

– Ты его выкинул?!

Он наконецто посмотрел мне в лицо и увидел, как я разозлился. Он что, совсем не понимает, как это серьезно? То есть для меня как гром среди ясного неба грянул, а он притворяется, что ничего особенного?

Папа начал оправдываться:

– Ави, эта штуковина закрывала тебе лицо, я не мог больше этого выносить.

– Папайя любил этот шлем! Он для меня много значил! Когда он потерялся, я чуть не свихнулся, ты что, не помнишь?

– Конечно помню, – ласково произнес он. – Ну, Ави, не сердись. Я просто не мог больше видеть тебя с этой штукой на голове, понимаешь? Я думал, что и тебе это пойдет на пользу. – Он пытался поймать мой взгляд, но я отворачивался.

– Пожалуйста, Ави, попробуй меня понять. – Он взял меня за подбородок и повернул к себе. – Ты носил этот шлем все время. И настоящаяпренастоящая правда вот в чем: я скучал по твоему лицу. Я знаю, что ты не всегда его любишь, но ты должен понять… Я люблю его. Я люблю твое лицо, Ави. Такое, какое есть. И то, что ты всегда прятал его, разбивало мне сердце.

Он глядел на меня умоляюще, как будто и впрямь очень хотел, чтобы я его понял.

– А мама знает? – спросил я.

У папы округлились глаза:

– Ты что, смеешься? Она бы меня убила!

– Она перерыла весь дом, пап, – сказал я. – Искала его целую неделю в каждом шкафу, в подвале и на чердаке, везде.

– Именно! – сказал он, кивая. – Поэтому она бы меня и убила!

Он скорчил смешную мину, а потом ахнул, будто вдруг сообразил чтото важное.

– Минутку, Ави! Обещай, что ты никогда не расскажешь об этом маме.

Я ухмыльнулся и потер руки, будто в предвкушении наживы:

– Посмотрим, – сказал я. – В следующем месяце выходит новая модель ХЬох, она мне необходима. А лет через шесть мне потребуется собственная машина: красный «порше» вполне подойдет, и…

Папа расхохотался. Мне нравится, когда мне удается рассмешить папу, ведь обычно это он всех смешит.

– Боже мой, боже мой, – сказал он. – Ты действительно вырос.

Заиграла та часть песни, которую нам больше всего нравится петь, и я сделал погромче. Мы оба запели:

– «Знаю, я не красавчик, но не стану роптать, Ведь я на машине и могу тебя покатать.

Могу тебя покатать.

Могу тебя покатать.

Могу тебя покатааааааать!»

Мы всегда горланим эти строчки что есть мочи, пытаясь тянуть последнюю ноту так же долго, как парень, который ее поет, и потом всегда лопаемся от смеха. Пока мы хохотали, я заметил Джека, он шел к нашей машине. Я взялся за рюкзак, собираясь вылезти наружу.

– Погоди, – сказал папа. – Скажи мне сначала: ты меня простил?

– Да, пап.

Он посмотрел на меня с благодарностью:

– Спасибо.

– Только больше так не делай. Не выбрасывай мои вещи тайком!

– Обещаю.

Я открыл дверцу и выскочил из машины.

– До скорого, пап!

Папа опустил стекло на водительском окне.

– Удачи! Увидимся по ту сторону пятого класса!

Мы ему помахали, а он завел мотор и начал отъезжать, но я подбежал к нему, и он остановился.

Я просунул голову в окошко, чтобы Джек меня не услышал.

– А вы можете меня не особо целовать после выпускного? – попросил я тихо. – Я ведь уже не младенец.

– Очень постараюсь.

– Скажешь маме?

– Не уверен, что она сможет удержаться, Ави, но я ей передам.

– Пока, дорогой папаша!

Он улыбнулся:

– Пока, сын, мой сын.

 

Занимайте места

 

Мы с Джеком вошли, вслед за какимито шестиклассниками, в здание Старшей школы. Как тут просторно! Большие сверкающие люстры. Красные бархатные стены. Шик и красота.

Миссис Ди стояла на первом этаже, раздавая программки и командуя, кому куда идти.

– Пятиклассники по лестнице налево. Шестиклассники направо. Проходите, проходите. Доброе утро. Пятиклассники налево, шестиклассники направо…

Мы поднялись по широкой лестнице, и на всем пути были расклеены указатели. В большом зале рядами стояли складные стулья, а на них висели листочки с буквами алфавита. Все бродили по проходам, но никто не садился.

– Да ты у нас, оказывается, франт, – подколол меня Джек и дернул за галстук.

– Сам такой! – Я потянул его за галстукбабочку.

– Дети, занимайте свои места, – сказала мисс Рубин. – Не забудьте, рассаживаемся по алфавиту!..

Но ее не особо слушали. Мы с Джеком дрались на свернутых в трубочку программках, как на мечах.

– Привет!

К нам подошла Джун. На ней было светлорозовое платье, и, кажется, она немного накрасилась.

– Ух ты, Джун, отлично выглядишь, – сказал я, потому что она действительно выглядела отлично.

– Правда? Спасибо. Ты тоже, Ави.

– Да, ничего так прикид, – произнес Джек как бы между прочим. И тут я понял, что Джек в нее влюбился.

– Я немного волнуюсь, а вы? – сказала Джун.

– Есть такое, – кивнул я.

– О нет, вы только взгляните на программу, – простонал Джек. – Мы проторчим тут весь день.

Я взглянул.

 

Вступительное слово Генерального директора школ им. Г. У. Бичера: др Гарольд Дженсен.

Речь директора Средней школы: мистер Лоуренс Попкинс.

«Свет и день»: хор.

Речь ученика пятого класса: Ксимена Ван.

Пахельбель, «Канон ре мажор»: камерный ансамбль.

Речь ученика шестого класса: Марк Антониак.

«Под давлением»[16]: хор.

Речь учителя: мисс Дженнифер Рубин.

Вручение наград (см. на обороте).

 

– Один только Попкинс будет говорить два часа, – вздохнул Джек. Всем было известно, что мистер Попкинс сочиняет длинныепредлинные речи.

– А что за вручение наград? – спросил я.

– Это когда выдают медали ботаникам, – поморщился Джек. – Все медали достанутся Шарлотте и Ксимене – так было и в четвертом классе, и в третьем.

– А во втором?

– Во втором наград не бывает.

– Может, в этом году тебе тоже выдадут награду? – пошутил я.

– Только если придумают какуюнибудь антимедаль по естествознанию! – фыркнул Джек.

– Дети! Рассаживайтесь по местам! – Мисс Рубин повысила голос: видно, рассердилась, что все ее игнорируют.

– Пора. – Джун направилась к передним рядам.

– Но ты помнишь, что потом мы идем ко мне в гости, да? – крикнул я ей вслед.

– Помню!

– Если не застрянем тут до ночи, – прошептал Джек мне на ухо. – Пока, чувак!

– Пока! – ответил я.

 

Простая вещь

 

Час спустя мы сидели в огромном зале и ждали, когда мистер Попкинс начнет свою речь. Зал был даже больше, чем я себе представлял – даже больше, чем в школе Вии. Я огляделся: вот это толпа! Наверное, миллион человек. Ну ладно, может, не миллион, но оченьочень много.

Мистер Попкинс поднялся на кафедру и взял микрофон:

– Директор Дженсен, спасибо за теплые слова. Добро пожаловать, учителя и все сотрудники школы… Добрый день, мамы и папы, добрый день, бабушки и дедушки, друзья и знакомые и, конечно же, мои любимые пятиклассники и шестиклассники… Добро пожаловать на выпускную церемонию Средней школы имени Бичера!!!

Все зааплодировали.

– Каждый год мне полагается написать два обращения: одно для сегодняшней церемонии пятых и шестых классов, а другое – для церемонии седьмых и восьмых классов, которая состоится завтра. – Мистер Попкинс читал по бумажке, нацепив очки на кончик носа. – И каждый год я говорю себе: «Чего мучиться, напишука я одну речь и произнесу ее дважды». Вроде не такая уж трудная задача, правда? И все же каждый год я сочиняю две разные речи, и сейчас я наконецто понял почему. Не только потому, что семи и восьмиклассники старше вас: у них как минимум половина средней школы позади – а у вас как минимум половина впереди. Нет, я думаю, что это связано с особенным возрастом, в котором вы сейчас находитесь. С особенным этапом вашей жизни, который, даже после двадцати лет работы в школе, все еще вызывает во мне симпатию и сочувствие. Вы находитесь на стыке. На границе между детством и всем тем, что будет позже. Это переходный возраст.

Сегодня все мы, – продолжал мистер Попкинс, сняв очки и обводя ими зал, – ваши родители, друзья и учителя, собрались здесь, чтобы отметить не только ваши достижения, но и ваши безграничные возможности.

Когда вы будете вспоминать прошедший год, я хочу, чтобы вы задумались о том, какие вы сейчас и какими были раньше. Все вы стали немного выше, немного сильнее, немного умнее… надеюсь.

Тут многие хмыкнули.

– Но лучшее мерило роста – не дюймы, на которые вы вытянулись, и не круги, которые вы можете пробежать на стадионе, и даже не годовые оценки – хотя это, несомненно, тоже важно. А то, как вы распорядились своим временем, как проводили свои дни и что сделали для других. На мой взгляд, это самое важное.

У Джеймса Барри есть замечательные строки – нет, не бойтесь, не из «Питера Пэна», я не буду мучить вас рассказами о феечках.

Снова смешки.

– Но в другой книге, которая называется «Белая птичка», Джеймс Барри пишет… – Он взял в руки небольшую книгу, лежавшую на кафедре, нашел нужную страницу и надел очки: – «Давайте введем новое правило в жизни… постараемся всегда быть чуть добрее, чем необходимо».

Мистер Попкинс поднял глаза на зал.

– Добрее, чем необходимо, – повторил он. – Прекрасная фраза, не правда ли? Добрее, чем необходимо. Недостаточно быть просто добрым, надо быть еще добрее. Почему я люблю эту строчку, эту мысль? Да потому что она напоминает мне о том, что в нас, в людях, заложена возможность не просто быть добрыми, но делать сознательный выбор в пользу доброты. Что это значит? Доброту ведь тоже линейкой не измеришь. И не подсчитаешь, так? Откуда мы знаем, что были добрыми? И вообще, что такое быть добрым?

Он снова надел очки и начал листать другую книжку.

– Я хочу поделиться с вами еще одной цитатой, – сказал он. – Из другой книги. Потерпите еще немного… А, вот она. В книге «Под присмотром часов»[17]Кристофера Нолана главный герой – молодой человек, он тяжело болен. В одном из эпизодов ему помогает одноклассник. На наш взгляд, эта помощь вроде бы сущая ерунда. Но для больного юноши, его зовут Джозеф, это… ну, если позволите…

Он откашлялся и зачитал:

– «В мгновения, подобные этому, Джозеф узревал в людях лик Божий. Этот лик мерцал в их доброте, светился в их чуткости, проглядывал в их заботе и ласкал в их взгляде».

Он остановился и снова снял очки.

– «Мерцал в их доброте», – повторил он. – Такая простая вещь, доброта. Очень простая. Доброе слово поддержки, сказанное в нужную минуту. Дружеский поступок. Мимолетная улыбка.

Он закрыл книгу, положил ее и подался вперед.

– Дети, вот это я и хотел вам сказать. Как важно понять ценность такой простой вещи под названием доброта. Думаю, на сегодня этого достаточно. Я знаю, что знаменит своей… ээ… многоречивостью…

Тут все снова засмеялись. Да уж, что есть то есть, говорить он может до бесконечности.

– …но я хочу, чтобы вы, мои ученики, твердо усвоили, – продолжал он, – что в будущем, которое вы сами себе создадите, возможно все. Если каждый человек в этом зале возьмет за правило стараться быть добрее, чем необходимо – где бы он ни был, что бы ни делал, – мир действительно станет лучше. И если вы будете чуть добрее, чем от вас требуется, то в один прекрасный день ктото другой увидит в вас, в каждом из вас, лик Божий.

Он помолчал немного и улыбнулся.

– Или любого политически корректного божественного воплощения добра, в которое вы верите, – скороговоркой добавил он, чем вызвал море смеха и море аплодисментов, особенно с задних рядов, где сидели родители.

 

Награды

 

Мне понравилась речь мистера Попкинса, но скажу вам честно: за остальными речами я уже совсем не следил.

Я снова стал прислушиваться, когда мисс Рубин начала зачитывать имена отличников, потому что надо было вставать, когда тебя называли. Вот я и ждал, когда алфавитная очередь дойдет и до меня. Росс Кингсли, Майя Марковиц. Август Пулман. Я встал. Потом, когда мисс Рубин дочитала список до конца, она попросила нас обернуться к зрителям и поклониться, и все нам хлопали.

Я понятия не имел, где в этом необъятном зале сидят мама с папой: я видел только вспышки фотоаппаратов и какихто чужих родителей, которые махали своим детям. Тогда я представил, как и моя мама мне откуданибудь машет – ну и что, что я ее не вижу.