Сокол прилетает из-за моря 2 страница

В чём же принципиальное отличие представления язычников о Едином от представления христиан? Род, как ясно из самого Его имени, порождает мир из Себя, а не творит его. Мир — тело Рода, а не принципиально отдельная от него «тварь», как у иудеев, христиан и мусульман.

Но для его существования Род пожертвовал Своей целостностью. И так мы получаем культ жертвенности и Жертвы, Бога, принесшего Себя в жертву за мир. И отношение к миру — телу Бога, жертвенному дару Его.

В «Голубиной книге», духовном стихе, сохранившем под тонким покровом христианских словес древнейший миф русского язычества, эта Жертва описывается так:

Оттого зачался наш белый свет —

От святаго духа Сагаофова;

Солнце красное от лица Божья;

Млад ясен месяц от грудей Божьих;

Утренняя заря, заря вечерняя

От очей Божьих…

Обратите внимание на глагол «Зачался» — не «создан», не «сотворён»!

На Жертве Божества основан миропорядок — рота (слово, родственное индийскому «рита»). Рота так же и клятва, языческая присяга, тесно связывающая слово человека с мирозданием. Хранителями роты в обоих её смыслах были Боги русов, главные после Рода.

Это был Перун, бог гроз и войны, покровитель воинов. Именно в его честь славянские знатные воины обривали головы и подбородки, оставляя усы и чубы.

И это был Волос, Бог зверей, мертвецов и колдунов, податель богатства, покровитель волхвов. В его честь до ХХ века заплетали последний, несжатый сноп на поле — «Волосу на бородку» — ибо он, едва ли не единственный из славянских и русских Богов, носил бороду и длинные волосы.

Такие же носили его люди — волхвы и жрецы (вспомните длинные бороды и волосы жрецов Рюгена). В договоре 907 года, заклятый язычник Вещий Олег клянётся Перуном и Волосом. Именно в этом договоре появляется знаменитая формула «русин или христианин». Игорь, у которого в дружине появляются христиане, клянётся одним лишь Перуном.

В договоре же воинствующего язычника Святослава вновь появляется нетерпимое к христианам Божество языческих жрецов.

Из-за непомерно большой популярности теории о битве Перуна и «Змея» Волоса придётся сказать о ней несколько слов. Во-первых, если эти Боги были непримиримыми противниками, отчего их вместе поминают в международных договорах? Представьте себе православного царя или короля-католика, подписывающего договор «именем Христа и Сатаны». Невероятно, правда?

Во-вторых, основатели этой теории сами подметили бородатость и «волохатость» Волоса. Что ж это за «Змей» такой, в шерсти и с бородой?

И в-третьих, в народных легендах малороссов и русских о днепровском «острове Перун» и Перыньской обители на Волхове именно Перун именуется Змеем. Также у южных славян добрый Змей помогает громовнику Илье, а то и замещает его в битве со злыми силами.

Не противниками, а соратниками были эти Божества, Левая и Правая руки Всеотца Рода. Вполне возможно, именно они скрывались в варяжских краях под прозвищами Белобога и Чернобога, как Род — под прозвищем Святовита. В честь Чернобога и Белобога, славя их, пили одну и ту же круговую чару, что забывают поспешно сочинившие «миф» об их вражде и противостоянии «реконструкторы» и «неоязычники».

Чернобог (Волос?) повелевает скорее не злыми, а опасными, чуждыми человеку силами. Он же покровительствовал мучительным обрядам посвящений, о которых мы подробнее скажем ниже. Зло русы видели не в «разрушении» (совершенно бессмысленное словцо, как будто огонь и гроза не разрушают), и не в «тьме» (хорош ли будет мир без ночи? А без зимы?).

Злом было противопоставление себя — Богу, нарушение миропорядка и воли Божьей, явленной в обычаях и законах предков. У такого Зла не было и не могло быть «бога». Его представляли существа, отвергшие долю, предначертанную им Родом, отвергшие Его.

Они — будь то обитатель болотной кочки или тварь, что «горами движет, а людьми, как вениками, трясёт», — обозначались презрительным «бесы»: «Беден бес, что у него Бога нет». От них и прочей лихой силы оборонялись целой крепостью из обычаев, повседневных обрядов, оберегов, покрывавших каждый предмет быта русов и славян.

Разумеется, этой нечистью и тремя высшими божествами мир руса-язычника не исчерпывался. Однако я ведь не очередную энциклопедию славянского язычества создаю. Я пытаюсь буквально в двух словах, естественно, чудовищно схематично и упрощённо, передать основы, дух славянского мироощущения той эпохи.

Притом — это очень важная подробность — язычники не верили в «прогресс». Им была чужда глупость, утверждающая, что всё улучшается только от хода времени, что мы — лучше предков только оттого, что родились позже. По свидетельству выдающегося русского лингвиста И. И. Срезневского, «старый» в древнерусском означало «почитаемый», «разумный», «опытный», «лучший».

Слово же «новь», «новый» прозрачно намекало на «Навь», «навий» — мир тьмы и нежити и его исчадье. Русская поговорка гласила, что «Были люди божики (или — велеты, великаны), теперь — пыжики, а будут — тужики; эти петуха впятером резать будут».

Другое предание гласило, что боги утвердили Мать-Землю на четырёх огромных рыбах над водами мрака и смерти. Одна за другой рыбы уплывали или погибали и ныне мир держит одна рыба; он же с каждым разом всё больше погружается в хляби тьмы, всё более пропитывается ею.

Миру предстоит, верили русы, в ближайшие времена погибнуть, и возродиться вновь. Представления русов о посмертии, слишком сложные, чтобы о них здесь рассказывать, включали и представления о перевоплощении. Но мы сейчас живём в стареющем, умирающем мире. Оттого и засилье нового-навьего, и необходимость в крепости из оберегов.

Как и большинство язычников, русы и славяне не делили Богов на «своих» и «чужих», культы и обряды — на «правильные» и «неправильные». Почитая отчих Богов, они считали, что другие народы почитают Их же по иному.

Более того, в Гаме, будущем Гамбурге, славяне в храме Юпитера -Хаммона стали чтить своего Громовержца Перуна и прочих Божеств, оказывая почести античным статуям. То же было и на Балканах, согласно житию Григория Святогорского: там славяне почитали свою Богиню-Мать в древнем мраморном изваянии.

Многих отчего-то волнует, были ли у русов храмы. Могу уверенно заявить, что были. Их упоминает Иаков Мних в «Похвале и памяти князю русскому Владимиру», утверждая, что он «храмы идольские раскопа и посече». Храм в Северной Руси упоминает «Сага об Йомских витязях».

Более того, на Руси найдены остатки такого сооружения, возможно, того самого, упоминающегося в саге, полностью подобные остаткам небольшого славянского храма, раскопанным в ГДР, в Гроссен-Раден. В том храме даже найдены шесть наконечников копий и останки коня — свидетельство того самого обряда, что варяги совершали в Арконе, Радигоще и Щецини, а их колонисты в устье Двины передали ливам.

В нашем ничего подобного не найдено, зато найден «Перунов топорок» на гривне и деревянный кумирчик какого-то неведомого, но очень симпатичного Божества — Младенца. Очевидно, и у русов было подобие индийского Ганеши или кельтского Мабона. Храм найден в Ладоге, на… Варяжской улице!

Прочёл я об этом в книге выдающегося «неонорманниста» Глеба Лебедева, причём он сам же и отмечает, что храм имеет западнославянский, а не скандинавский вид! И даже на миг не задумывается — отчего это на улице, чьё название он перевёл бы как «Норманнская», стоит типично вендский храм?

Тут следует привести один случай, дающий портрет иных наших историков, так сказать, в рост. Был такой Н. М. Гальковский, написал он книгу «Борьба христианства с язычеством в Древней Руси». Книга даже не так уж плоха, особенно — второй том, представляющий редчайший сборник древнерусских источников о язычестве и двоеверии.

Но вот то, что писал сам Гальковский… вот один пример. Говорит Гальковский о храмах на языческой Руси. И очень ему не хочется признавать, что они были. Цитирует нехотя Иакова Мниха, и тут же прибавляет «сам он жил позже князя Владимира (откуда это известно? — Л. П.) и храмов языческих не видал, так как они были разрушены при введении христианства. Вероятно, он говорит о языческих храмах, по аналогии с христианскими храмами».

Так Мних не видел храмов оттого, что их разрушили, или оттого, что их не было? И из чего следует, что Мних «говорит по аналогии»? Зачем же винить честного инока в столь легкомысленном вранье? Далее следует цитата из саги — всё-таки Гальковский учёный, и не замалчивает противоречащие его теории факты, хоть и пытается не придавать им значения.

И вот он заключает: «вероятно, это здание было весьма примитивное, похожее на большой сарай». А на что похожи такие методы исследований? На что похожа применяемая к предкам какая-то «презумпция дикости», до того непреклонная, что и монаха-единоверца православный историк, не задумываясь, обвинил чуть ли не в подлоге?!

Вот как описывают внешний вид «больших сараев», стоявших на варяжской прародине новгородцев и ладожан, немецкие миссионеры. Саксон Грамматик — о храмах Рюгена-Руяна: «Посреди города (Арконы — Л. П.) была площадь, на которой стоял храм из дерева, изящнейшей работы (…) внешняя стена здания выделялась аккуратной резьбой, включавшей формы разных вещей…

Отличием этого города (Коренице — Л. П.) были три храма, заметные блеском превосходного мастерства»

Гельмольд говорит, что Святовит имел в Арконе «величайшей пышности храм», а в Рерике, вокруг священных дубов Перуна стояла «искусно сделанная ограда».

«Житие Оттона» о храмах Триглава в Волыне: «С большим старанием и искусством сооружённые».

Герборд о кумирне того же Триглава в Щецини: «была сооружена с удивительным старанием и мастерством. Внутри и снаружи она имела скульптуры, выступавшие из стен изображения людей, птиц и зверей, столь соответственно своему виду переданными, что казались дышащими и живущими(…) Краски внешних изображений никакая непогода, снег или дождь не могли затемнить или смыть, таково было мастерство художников».

Титмар Мезербургский о городе Радигощ и святилище Сварожича: «В нём нет ничего, кроме храма из дерева, искусно сооружённого, который, как основы, поддерживают рога разных зверей. Его стены снаружи украшают изображения Богов и Богинь, удивительно вырезанные, как видно рассматривающим».

И это пишут западноевропейские монахи, знакомые с античным искусством, стоявшие у колыбели готики. Немцы, разорители славянских земель, описывают, захлёбываясь от восторга, великолепные храмы, а русский учёный бубнит — «сарай».

Впрочем, его «братья по разуму» до сих пор иллюстрируют рассказы про язычников картинками с полянами, огороженными щелястым тыном, за которым высятся грубые, и почему-то почти всегда покосившиеся истуканы. Что, подразумевается, что славяне неспособны даже идола прямо установить?

Храм в Ладоге, как уже говорилось, был сработан по образу и подобию тех деревянных чудес славянской Прибалтики, которым дивились немцы и датчане. Были, конечно, и маленькие кумиры из дерева и камня., и средние, и большие. О славянских святынях есть хорошая книжка Русановой и Тимощука «Языческие святилища древних славян».

Да и у Рыбакова про них немало понаписано. А вот «времена, когда у славян идолов и храмов не было» — просто выдумка. Такая же, как «русский бог Ра», «всеясветная грамота» или «новая хронология» Носовского и Фоменки. Кумиры палеолита дошли до нас в пещерных святилищах. Славяне всё-таки не древнее палеолита.

Напоследок следует разобрать одну связанную с язычеством тему, важную и, чего греха таить, страшную. Да, я о жертвоприношениях. Жертва — от одного этого слова у обывателя холодеет в груди. Мысль о животных, ставших его котлетой, бруском мыла в его ванной или шапкой на его вешалке, не мешает ему завтракать, умываться и одеваться.

Эти животные тоже принесены в жертву — в жертву его божеству -Его Собственному Телу. Тут он не знает никакого снисхождения. Нелепой покажется ему мысль из жалости к животным кушать постное, мыться щелоком, надевать на голову вязаную шапку вместо меховой…

…Заметь,

что не Богов я мясом угощаю,

а сам себя. Утроба — вот наш бог,

и главный бог при этом. Пища есть,

И чем запить найдётся на сегодня,

Ничто не беспокоит — вот и Зевс

Тебе, коль ты разумен. А людей,

Которые изобрели закон,

Чтоб нашу жизнь украсить — в Тартар их!

Так писал древний эллин Еврипид в драме «Циклоп» от лица её заглавного персонажа. То была пьеса ужасов, и грек изощрялся, выдумывая мировоззрение поотвратительней, словами возмещал отсутствие спецэффектов и компьютерной графики.

Кощунственные рассуждения должны были заставить зрителей увидеть в актёре под простенькой маской — омерзительное чудовище, адскую тварь, самим существованием оскверняющую землю и небо! Говорят, сам Еврипид после написания этих строк и актёры — после их озвучивания, долгое время проводили в храмах на церемониях очищения…

О, с какими воплями ужаса и отвращения они бежали бы из наших городов, по которым бродят миллионы двухглахзых циклопов! Циклопов, любящих порассуждать, что «главное — внутри», что «бог у каждого человека свой». О да, для них «главное» — то, что внутри них.

Их «бог» — свой, свой собственный у каждого из этих «людей». Утроба — их «бог», и нет у них иного Бога, и Фрейд пророк его… и при этом они всякий раз разыгрывают (перед кем?) омерзение и ужас при мысли о древних жертвоприношениях. Это не жалость. Это оскорблённое религиозное чувство, задетый фанатизм утробопоклонников говорит в них. Говорит в нас!

И щадя чувства утробопоклонников, многие авторы пишут, будто жертвоприношений у славян не было. Будто их принесли злые варяги — конечно, «скандинавы». Вообще-то славяне употребляли производное от скандинавского «blot» — жертва: «…и тех (кур — Л. П.) блутивше, сами едят».

Но хватало и своих, исконных. «Жертва», и «треба», и даже привычное нам, такое духовно-прозрачное «молитва» обозначало когда-то жертвоприношение; говорили «замолить бычка святому Илье». Отсюда и русское присловье «Молитвой мир стоит», слишком легко принимаемое за образец постной православной премудрости.

Мир стоит жертвой — жертвой Рода! — вот что подразумевает поговорка. А так как мир стареет, его надо подновлять, омолаживать, магически уподобляя очередные жертвы Всеотцу. В этом был главный смысл жертвоприношения, а не в «кормлении» огромных деревянных и каменных «кукол», не в разделении пищи с Высшими силами и приобщение тем самым к этим силам, и уж подавно не в «торговле» с Богами по принципу «я тебе — ты мне»!

Мир омолаживала, подновляла, спасала жертва, ложившаяся на алтарь — и ничего не было важнее этого ни на земле, ни в небе. Мясо и кровь жертвы приобщали к этому обновлению участников обряда. Животное же обретало наилучшее посмертие из возможных. Индусы полагали, что жертвы попадают в райский мир того Божества, которому принесены.

В религии Митры принесённый Богом света Митрой в жертву бык превращается в Бога плодородия и земледелия Сильвана. Эллины считали, что царевна Ифигения, принесенная в жертву царем Агамемноном, её отцом, стала Богиней-Девой, покровительницей Тавриды, древнего Крыма. Такие же представления должны были существовать и у славян.

Да, скажете мне вы, читатель, но язычники приносили в жертву людей. А это уж никуда не годится. Мало ли что там они считали, мы знаем, что человеческая жизнь — высшая ценность и даётся она только раз.

Да, велика же наша «духовность», если мы отождествляем жизнь с шевелением тела… но я не о том.

Высшая ценность?

Читатель, вы ездите в автомобилях, трамваях, автобусах? Вы читаете газеты и журналы, доставленные по автодорогам? Кушаете свежий хлеб, тем же способом прибывший из пекарни? И вас не смущает, что на дорогах России, только одной России, не самой автомобилизированной в мире страны, в год гибнет в среднем около 4000 человек?

Это — жертвы. Человеческие жертвы современным идолам Успеха, Скорости и Прогресса. Мы не будем сейчас считать жертв гиподинамии, загазованности воздуха и прочих побочных явлений. Поговорим лишь о тех, кто сам, непосредственно превратился в кровавый фарш на асфальтовом жертвеннике.

Вы миритесь с этими жертвами. Вы пользуетесь услугами жрущих эти жертвы железных, стеклянноглазых идолов. Так какое вы имеете право брезгливо воротить нос от предков-язычников? Где ваш протест — ведь ежедневно в вашей стране размазывают по асфальту очередную «высшую ценность»?

А есть ещё аборты — жертвоприношения младенцев слепому божку Комфорта. А есть…много всяких идолов жрут «высшую ценность» с нашего молчаливого согласия, и при нашем косвенном участии. Вот наша тайная религия, о которой я обещал сказать несколько слов. Вещь и в самом деле непотребная.

В языческом обществе человеческие жертвы были не обыденностью, как нынче, а явлением чрезвычайным и приносились в чрезвычайных обстоятельствах. Когда мир на данном участке всерьёз портился и его было необходимо как можно сильнее обновить. Никому не приходило в голову приносить в жертву человека ради своего личного благополучия или успеха. На принесение таких жертв имел право лишь правитель, воевода или судья, а жертвой мог быть пленный, преступник или доброволец.

Так гласят индийские шастры. Но и в древнем Риме в гладиаторы — мы забываем, что гладиаторские игры были, особенно в начале, не развлечением, а ритуалом, жертвой — попадали преступники, военнопленные или добровольцы, и назначали эти игры высшие должностные лица, правители и полководцы.

То же прослеживается и в скандинавских сагах. То же, по всей видимости, было и у славян.

Но раз мы уже заговорили о правителях — пора переходить к общественному устройству Руси времён моего героя.


Ряд людской

Не дай Боже делать из боярина холопа,
Из боярина холопа, из холопа дворянина,
Из холопа дворянина, из попа палача…

Былина «Первая поездочка Ильи Муромца»


Легко догадаться, что в обществе, в котором такое место занимала религия и жертвоприношения, высшую ступень занимали жрецы. Однако тут иные учёные возникают на нашем пути с радостной вестью, что жрецов-де у славян не было.

Читатель, у вас не выработался некий рефлекс? Ага, у меня тоже. Когда очередной историк с улыбкой мазохиста вещает, что у наших предков чего-то там не было — государства, городов, храмов — я отворачиваюсь от него и лезу в источники.

Как правило, они утверждают нечто прямо противоположное. Однако на сей раз не будем спешить. Порассуждаем.

Помните, в начале главы мы говорили, что определяющим жизнь язычников законом было: «так делали Боги; так теперь делают люди»? Без этого закона нельзя было… буквально ничего.

Строишь дом — как Боги создавали мир. Ложишься с женой — как Сварог-Небо ложится на Макошь-Землю. Воюешь с врагом — как Перун бьёт бесов. Вытёсывая лодку, лепя горшок, вспахивая поле, человек обязательно старался вспомнить — как это делали впервые Боги и Предки.

Иначе… иначе крепость обрядов и обычаев даст трещину, и засочатся в неё мутные мёртвые воды Кромешного, нижнего мира, хлынет новое-навье, полезет бесовщина…

Но откуда узнать — как? Как именно «делали Боги»? Как мы узнаем об этом? Конечно, из мифов и обрядов. Следовательно, для язычника знание мифов и обрядов жизненно необходимо. И если нет особого сословия жрецов, их хранителей, то знание, «как надо» должно быть достоянием каждого, по крайней мере — каждого домохозяина.

То же и с жертвоприношениями. У эллинов, у скандинавов так и было. Мифы знал каждый свободный домохозяин — и эти мифы дошли до нас в самых разных источниках. А вот у кельтов были жрецы-друиды, и после того, как их сословие было уничтожено римлянами, от кельтской мифологии осталось очень немного. Всё, что мы сейчас о ней знаем — в основном реконструкции.

А как обстоит с этим дело у русов? Как у эллинов — то есть каждый школьник знает, что верховного Бога звали так-то, а Бога моря — вот этак, и когда они вместе пошли туда-то, произошло то-то? Как у скандинавов — то есть написаны моря романов по мотивам славянских преданий и весь мир внимает творению гениального композитора, опере про сумерки славянских Богов? Или всё-таки — как у галлов?

На кого больше похожи русы — на народ, у которого никогда не было жрецов, или на народ, у которого их истребили? Решайте, читатель, сами, а я покуда перейду к источникам.

Вот что сообщает персидское анонимное сочинение «Пределы мира» в начале IX века про русов: «Знахари у них в почёте». А Ибн Русте развивает это лаконичное наблюдение: «Есть у них (русов — Л. П.) знахари, из которых иные повелевают царём, как будто бы они их, русов, начальники.

Случается, что они приказывают принести жертву Творцу их тем, чем они пожелают: женщинами, мужчинами, лошадьми. И если знахари приказывают, то не исполнить их приказания никак невозможно… (Знахарь) говорит, что так угодно Богу».

А вот Гельмольд пишет про ругов с Рюгена: «Король же находится у них в меньшем по сравнению со жрецам почёте. Ибо тот тщательно разведывает ответы Божества и толкует узнаваемое в гаданиях».

Про жрецов ободритов он пишет: «Когда жрец, по указанию гаданий, объявляет праздники в честь Богов, собираются мужчины и женщины с детьми и приносят жертвы свои волами и овцами, а многие — и людьми». Не правда ли, Гельмольд словно пересказывает на свой лад то, что Ибн Русте пишет про русов!

Но так же поступали в XI веке варягорусские волхвы в Ростове и Белоозере. Они выбирали людей, женщин из знатных семейств, для жертвоприношений, и никто им не противился, напротив, знать сама приводила к ним жён и дочерей для этого выбора!

Когда в Новгороде, сто лет спустя после Крещения, объявился волхв, «творяше ся аки Бог», почти весь город пошёл за ним — это буйный-то, всю свою историю от Гостомысла до Марфы Посадницы проспоривший сам с собою Новгород!

А ведь в варяжском Волегоще жрец Яровита говорил в первом лице от имени своего Бога — вот оно, «творяше ся аки Бог»! И оба раза против волхвов решились выступить только пришлые, крещёные воевода и князь с лесостепного Юга, со своими дружинами. В языческие времена, как мы можем судить по примеру Вещего Олега, и сам великий князь не смел пренебрегать словами волхвов.

Впрочем, про одного волхва ещё и полтысячи лет спустя люди, наверняка считавшие себя христианами, рассказывали, что он «в Боги сел». Сказание же о построении града Ярославля гласит, что на его месте было святилище Волоса, где поддерживал неугасимый огонь и приносил жертвы волхв.

На первый выгон скота он закалывал тельца и тёлку, в обычное время клал жертвы лесными зверями, а в тяжёлые дни — людьми. Волхв гадал по дыму жертв, и его слова принимались паствой, как речь самого Волоса. И это вновь кажется цитатой толи из латинских авторов, описывающих быт поморских славян-варягов, толи из арабов, описывающих жизнь русов.

Заметим, что у скандинавов, как мы говорили, жрецов не было. Вообще. Были просто колдуны, но ни малейшим почётом они не пользовались. Наоборот, языческие конунги преследовали их, колдуны собирались на свои радения тайно. Заниматься ворожбой-зейдом для мужчины считалось величайшим позором.

Юмор же ситуации в том, что иные учёные, даже столь почтенный автор, как Нидерле, умудрились написать, что поморские славяне-де заимствовали жрецов… у скандинавов! Да, а ещё они ходили в плащах из лягушачьей шерсти и собирали с берёзок яблоки…весёлые люди историки.

Главенство жрецов в славянском обществе заметно даже по археологии. Русанова и Тимощук в своей книге пишут, что в славянских землях была распространена система, при которой в центре каждой группы селений находится возвышение с вершиной, окружённом чисто символическим, не способным быть реальной защитой валом.

На окружённом валом пространстве нет так называемого «культурного слоя», то есть следов постоянного проживания сколь-нибудь большой группы людей. Зато там есть следы непрерывно поддерживаемого огня — одного или нескольких, стоявшего в центре «столба» — у Иванковиц этот «столб» — каменный, четырёхгранный, с личинами, смотрящими в разные стороны света, даже сохранился.

Там же найдены ещё два кумира. Иногда там же находят следы жертв — зерном, хлебом, животными, а с Х века всё чаще — людьми. И неудивительно — в эти века мир язычников не просто старел — он рушился, погибал, и его пытались спасти самыми крайними средствами. Иногда рядом со святилищами находят небольшие одинокие домики со следами постоянной, но аскетически-строгой жизни — жилища «повелевавших царями» жрецов.

Любопытно, что подобная система — со святилищем в центре гнезда поселений — появляется сперва, в VI-VII веках у балтийских славян, а уже потом, в VII-VIII, проникает в Восточную Европу и овладевает ею. Лишнее доказательство единства славянской религии и общеславянского значения Варяжского поморья, как её центра.

Даже глава следующего по почёту и влиянию слоя — воинско-дружинного — князь выглядит как представитель жречества. Слово «кнез» в западнославянских языках обозначает жреца. В польском князь — «ксенж», а священник — «ксендз». Кстати, знаменитое «чернокнижник» — заимствование из Западнославянских наречий, к легендарной «Чёрной Книге» отношения не имеет, а означает «чёрного жреца», жреца Чёрного бога.

Дружины тоже составляли особенный, ещё толком не исследованный мир, со своей, почти рыцарской этикой, со своим эпосом, лёгшим в основу позднейших «Слова о полку Игореве» и былин. Именно в дружинной среде было принято отпускать чубы на бритых черепах и татуировать руки.

Кое-что о быте и нравах дружины я расскажу позже, когда буду говорить о воспитании нашего героя. Это были прирождённые и зачастую — потомственные бойцы, как правило — конники, в кольчугах и островерхих шлемах. Их объединяло боевое и обрядовое братство воинов-волков, воинов-туров.

Они и без доспехов могли, одержимые «буестью» — духом Зверя-покровителя, кинуться на вражью рать, крестя мечами направо и налево. Редко пользовались топорами и луками в бою, предоставляя охотничье оружие общинным ополченцам. Идеалом их было «рыскать волками в поле, ища себе чести, а князю славы».

Цену эти бойцы себе знали хорошо. А цена была вот какова — в 1071 году под Белоозером киевский воевода Янь Вышатич пошёл на три сотни приверженцев волхвов с двенадцатью отроками — младшими дружинниками — и победил. Цена, стало быть, двадцать пять общинников против одного отрока.

Поэтому дружинники легко переходили от князя к князю и ещё легче — от города к городу. Отражено это в летописях, отражено это и в былинах — помните, как обиженные князем богатыри покидают Киев и не желают защищать его от Калина-царя? Но было в них и жреческое начало.

Побеждённый в бою рассматривался, как жертва Богам Войны, и с телом его поступали соответственно. В былинах Илья Муромец и Алёша Попович обходятся с побеждённым врагом — Жидовином, Идолищем, Соловьем, Тугарином — так же, как обращались с жертвенными животными — рассекают тела на части, а голову надевают на копьё или кол.

Это — подобие того, как мир когда-то создавался из частей жертвы Рода, причём голова стала небом, поэтому её, словно на мировой оси, на мировом древе, поднимают вверх на древке копья. Точно также поступили ободриты с Иоанном, епископом Мекленбурга в 1066 году, а поляки-язычники со святым Войтехом.

Поэтому и возникло представление о благом посмертии воина, погибшего в бою, ибо смерть в бою приравнивалась к смерти на алтаре и прямо вводила погибшего воина в мир Богов. Впрочем, обширное исследование нравов и быта дружины ещё впереди.

Здесь следует заметить другое — дружинники не имели никакой недвижимой собственности. Так же, впрочем, как и князья. Общество русов-язычников не было феодальным, не было оно феодальным и много лет после крещения — это окончательно доказал в своих трудах И. Я. Фроянов.

Впрочем, в азарте отстаивания своей позиции Игорь Яковлевич частенько увлекался, безмерно преувеличивая степень равенства и демократии на Руси. Неравенство, конечно, было, но оно имело не социально-экономические, а сакральные основы. Впрочем, об этом поговорим, подводя итоги. Пока же заметим — собственность на землю у русов и славян была исключительно общинной, мирской.

Общины на своих собраниях-вече могли приглашать к себе того или иного князя с дружиной. Вече не было властью само по себе, оно редко творило суд, принимало законы. Но оно могло решить, кто будет этим заниматься. Могло выгнать неугодного князя и позвать нового.

Свободные простолюдины на Руси Х века жили достаточно богато. Возможно, именно тогда сложилась пословица: «На Руси от голода никто не умирал». В погребениях простых общинников того времени часто находят серебряные и золотые вещи. Ибн Фадлан говорит, что купцы с состоянием во многие десятки тысяч серебряных дирхемов не были на Руси редкостью.

Общинники давали своему князю прокорм-полюдье, как бы принимая по очереди в гостях его со всею дружиной. Другим источником доходов князя с дружиной, кроме военной и охотничьей добычи, были «виры» — штрафы, которыми облагались различные, подпадающие под суд князя проступки.

Хотя большинство споров и несогласий, конечно, решалось внутри мира-общины и на княжеский суд выплывали то, что случалось между представителями разных общин.

Кроме общинников — совладельцев земельных угодий, купцов, владеющих лавками — торговые ряды стояли в Ладоге ещё во времена Рюрика, были еще и рабы. Наше представление об этих людях сильно испорчено штампами из советских учебников. Рабы в таком смысле, эти «говорящие орудия», появились только в античной, средиземноморской цивилизации, и то на её закате.