Который крадет землю у гуся.

Нужно помнить, что процесс огораживания не был ограничен только периодом индустриальной революции. Как замечает Колин Вард, "Во времена Тюдоров, волна огораживаний, проведенная владельцами земли, которые искали прибыль от высокой цены на шерсть лишила общинников средств к существованию и заставила их искать работу в другом месте или стать бродягами или сквоттерами на помойках по окраинам деревень". [Cotters and Squatters, с. 30] Первая волна увеличила количество сельского пролетариата, который продавал свой труд лендлордам. Мы не должны забывать, что это навязывание капиталистических прав собственности не подразумевает, что оно было незаконным. Как замечает Майкл Перелман, "формально, этот отъем земли был полностью легальным. В конце концов, крестьяне не имели прав собственности в узком смысле. Они имели только традиционные права. По мере развития рынка, первые жадные до земли дворяне и позже буржуа использовали государство, чтобы создать законную структуру, аннулирующую традиционные права". [The Invention of Capitalism, с. 13-14]

Являясь технически законной, потому что лендлорды создавали законы, влияние этой кражи земли не должно быть недооценено. Без земли, вы не можете жить и должны продавать свою свободу другим. Это ставит людей с капиталом в более выгодное положение, что имеет тенденцию повышать, а не понижать, неравенство в обществе (и таким образом ставит безземельных рабочих в ухудшающееся со временем положение). Этот процесс можно увидеть на ранних стадиях капитализма. С огораживанием земли была создана сельскохозяйственная рабочая сила, которой приходилась путешествовать в места, где есть работа. Этот наплыв безземельных бывших крестьян в города обеспечил то, что традиционная система цехов была разрушена и трансформировалась в капиталистическую индустрию с боссами и зарплатными рабами, вместо мастеров и их подмастерий. Поэтому огораживание земли играло ключевую роль, "ясно, что экономическое неравенство вряд ли создаст разделение общества во всемогущий владеющий класс и подчиняющийся класс, работающий на зарплату, если доступ к средствам производства, включая землю, каким-либо способом не запрещен существенной части общества". [Maurice Dobb, Studies in Capitalist Development, с. 253]

Важность доступа к земле суммировали в этом лимерике последователи Генри Джорджа (писатель 19 века, который призывал к национализации земли и "единому налогу"). Джорджисты выразили свой базовый аргумент о важности земли в этих нескольких, замечательных, строчках:

Экономист из колледжа планировал

Жить без доступа к земле

Он бы достиг успеха

Но обнаружил что ему нужны

Еда, убежище и место, чтобы стоять.

Таким образом, анархисты озабочены "монополией на землю", частью которой были Акты об Огораживании. Монополия на землю, говоря словами Такера, "состоит из обеспечения государством земельных прав, которые не основаны на персональном занятии и культивации". [The Anarchist Reader, с. 150] Нужно помнить, что общинная земля не включала в себя большие землевладения членов феодальной аристократии и других лендлордов. Это помогло искусственно ограничить доступную землю и создать сельский пролетариат точно так же как огораживания.

Важно помнить, что зарплатный труд впервые образовался на земле и это было защитой прав на землю лендлордов и дворянства, совмещенное с дворянством, это значило, что люди не могли просто работать на своей земле. Подавляющие экономические условия, созданные огораживанием земли и приведением в силу прав собственности, обеспечило то, что капиталисты не должны были угрожать оружием людям, чтобы они работали часами в авторитарных, дегуманизирующих условиях. В таких условиях, когда большинство лишено собственности и находится под угрозой голода, бедности, бездомности и так далее, "инициация насилия" не необходима. Но потребовались ружья, чтобы привести в силу систему частной собственности, которая создала рынок труда в первую очередь, огородить общинную землю и защитить собственность дворянства и богатых.

Понизив доступность земли для сельских людей, огораживания разрушили независимость рабочего класса. Через эти акты, бесчисленное множество крестьян были исключены от доступа к своим бывшим средствам существования, это заставило их искать работу у лендлордов или переехать в города, чтобы искать работу на недавно появившихся заводах многообещающих индустриальных капиталистов, которые таким образом были обеспечены готовым источником дешевого труда. Капиталисты, конечно, не описывали результаты таким образом, но пытались сбивать с толку с их обычной риторикой про цивилизацию и прогресс. Например, Джон Беллерс, сторонник огораживаний, живший в 17 веке, утверждал, что общинная земля была "помехой для Индустрии, и ... Питомником Праздности и Наглости". "Леса и большие общинные земли делают бедных, которые владеют ими, похожими на индейцев". [цитируется по Thompson, Op. Cit., с. 165]

В другом месте Томпсон утверждает, что общины "видятся сейчас как опасные центры недисциплинированности... Идеология была добавлена к эгоистичному интересу. Вопросом публичной политики для джентльменов стало убрать крестьян с общинной земли, привести трудящихся к зависимости". [The Making of the English Working Class, с. 242-3] Давид Макналли подтверждает, что "это было в точности элементы материальной и духовной независимости, которые многие из самых откровенных защитников огораживаний стремились разрушить". Сторонники огораживаний 18 века "были примечательно прямолинейны в этом отношении. Общественные права и доступ к общинной земле, они утверждали, позволяли иметь степень социальной и экономической независимости, и поэтому производила ленивые, распутные массы сельских бедняков, которые избегали честного труда и посещения церкви... Отказывая таким людям в общинной земле и общественных правах, мы заставляем их подчиняться тяжелой дисциплине, наложенную рынком труда". [Against the Market, с. 19]

Земля давала рабочему классу степень независимости, что позволяло им быть "наглыми" в свою пользу. Это должно было быть остановлено, потому что это подрывало корни авторитарных отношений в обществе. Общинная земля повышала свободу для обычных людей и делала их менее желающими следовать приказам и соглашаться на наемный труд. Отсылка к "индейцам" важна, так как независимость и свобода коренных американцев хорошо задокументирована. Общей чертой обоих культур было общее владение средствами производства и свободный доступ к ним (узуфрукт). Это обсуждается далее в разделе I.7 (Разве либертарный социализм не разрушит индивидуальность?). Как подчеркивал Букчин, завод "не родился из нужды интегрировать труд с современными машинами", он появился, чтобы регулировать труд и сделать его регулярным. "Помешательство буржуазии на социальном контроле и его зверски анти-натуралистическое мировоззрение делали вклад в нерегулярность, или "естественность", в ритме и интенсивности традиционных систем работы, больше чем цены или зарплаты, запрашиваемые работниками. Больше, чем любой отдельный технический фактор, эта нерегулярность вела к рационализации труда при одном ансамбле правил, к дисциплине труда и регулированию времени, которая была на современной фабрике... начальная цель фабрики была в доминации над трудом и разрушении независимости рабочего от капитала". [The Ecology of Freedom с. 406]

Поэтому давление должно было разрушить связи рабочих с землей и таким образом "потеря этой независимости включала в себя потерю контакта рабочего с выращиванием еды... Жизнь в деревенском доме... часто значила выращивание семейного сада, возможно выгон коровы, приготовление домашнего хлеба, и умение содержать дом в хорошем состоянии. Индустриальным императивом стало стереть эти умения и средства к существованию из жизни рабочих. Таким образом, полная зависимость рабочего от завода и от индустриального рынка труда было прекрасным условием для триумфа индустриального общества... Необходимость разрушить любые независимые средства для жизни, которыми рабочий мог запастись... происходила из заинтересованности в ослаблении пролетариата до состояния полного бессилия перед лицом капитала. И с этим бессилием приходила вялость, потеря характера и общины, и падение морального духа". [Bookchin, Op. Cit.,, с. 406-407] Неудивительно, была положительная связь между огораживанием и миграции из деревень и "определенная корреляция... между степенью огораживаний и опорой на плохие ставки... огораживания привели к оттоку населения и более высокому уровню обеднения". Более того, "стандарты жизни были в среднем гораздо выше в тех областях, где трудящиеся совмещали индустриальную работу с фермерством... Доступ к общинным землям значил, что трудящиеся могли пасти животных, собирать хворост, камни и золотоносный песок, копать уголь, охотиться и рыбачить. Эти права часто создавали разницу между пропитанием и крайней нищетой". [David McNally, Op. Cit., с. 14 и с. 18] Законы об охоте также обеспечили, что крестьяне и слуги не могли легально охотиться за дичью, как во времена Ричарда II (1389) до 1831, ни один человек не мог убить дикое животное, если только ему было это не разрешено на основании собственности или социального положения.

Огораживание земли (независимо от того какую форму оно принимало - смотри раздел F.8.5 для эквивалента в США) решало две проблемы - высокая цена труда, и свободу и достоинство рабочих. Огораживания прекрасно иллюстрируют принцип, что капитализму требуется государство, чтобы обеспечить, что большинство людей не имеют свободного доступа к любым средствам существования и поэтому должны продавать себя капиталистам, чтобы выжить. Нет сомнения, что если бы государство "оставило в покое" европейских крестьян, позволяя им продолжать их коллективное фермерство ("коллективное фермерство" потому что, как показывает Кропоткин, крестьяне не только имели общую землю, но также совместно делали многие работы на ферме), капитализм не смог бы развиться (смотри Mutual Aid за сведениями о европейских огораживаниях (с. 184-189)). Как замечает Кропоткин, "примеры коммунаров, самостоятельно разделяющих свою землю были редкими, повсюду государство принуждало их разделять землю, или просто отдавало предпочтение частной апроприации их земель" знатными и богатыми. Таким образом "говорить о естественной смерти сельской коммуны (или общины) из-за действия экономического закона такая же мрачная шутка, как говорить о естественной смерти солдат, убитых на поле боя". [Mutual Aid, с. 188 и с. 189]

С тех пор как рынок труда был создан с помощью огораживаний и монополии на землю, государство было пассивным в регулировании рынка. Когда условия рынка были выгодны для рабочего класса, государство прислушивалось к призывам лендлордов и капиталистов и вмешивалось, чтобы восстановить "естественный" порядок. Государство активно использовало закон, чтобы понижать зарплаты и запрещать профсоюзы рабочих в течение веков. В Британии, например, после Черной Смерти был недостаток слуг. Вместо того, чтобы позволить рынку творить свою магию, лендлорды обратились к государству и результатом стало "Положение о трудящихся" 1351 года:

В то время как поздно выступать против злого умысла слуг, которые были ленивыми, и не желающими работать после эпидемии без высоких зарплат, наш господин король приказал... что слуги обязаны работать, получая зарплату, принятую в местах, где они работают, в 20 год правления настоящего короля, или 5 или 6 лет назад; и что слуги, отказывающиеся работать на таких условиях, должны быть наказаны тюрьмой».

Так, требовалось государственное вмешательство, потому что трудящиеся укрепили рыночные позиции и требовали более высоких зарплат, что, в свою очередь, приводило к инфляции во всей экономике. Другими словами, ранняя версия NAIRU (смотри раздел C.9). В той или иной форме это положение оставалось в силе весь 19 век (поздние версии делали незаконным для работников создавать "заговоры" для повышения зарплат, то есть организовываться, чтобы требовать повышения зарплат). Такие меры особенно усиливались, когда рынок труда случайно давал преимущества рабочему классу. Например, "после Реставрации (Английской монархии)", отметил Добб, "когда дефицит рабочей силы снова стал серьезной проблемой и имущий класс был сильно напуган неподчинением лет Республики, шумиха вокруг законодательного вмешательства, чтобы держать зарплаты низкими, заставить бедных заниматься наемным трудом и расширить систему работных домов и "домов коррекции" и обнищание крестьян снова достигло крещендо". То же самое происходило в континентальной Европе. [Op. Cit., с. 234]

Поэтому, снова и снова работодатели обращались к государству, чтобы применять силу, подавляющую рабочий класс, искусственно понижать зарплаты и поддерживающую их экономическую силу и власть. В то время как такое законодательство часто было трудно привести в исполнение и оно часто было неэффективным, потому что настоящие зарплаты со временем увеличивались, угроза и использование государственного принуждения обеспечило, что зарплаты не повышались так быстро, как они могли бы в другом случае. Похожим образом, использование судов и войск, чтобы разрушать профсоюзы и срывать забастовки, сильно помогало процессу накопления капитала. Существовали различные законы, чтобы контролировать свободное движение рабочих. "На протяжении веков", замечает Колин Вард, "жизнь бедного большинства в сельской Англии управлялась законами о бедных и их разветвлениями, как Акт о Поселениях 1697 года, который запрещал приезжим поселяться на территории прихода, если только у них не было Сертификата о Поселении, в котором их родной приход соглашался взять их обратно, если они станут нуждаться в помощи бедным. Как и работные дома, это была ненавистная институция, которая просуществовала до 20 века". [Op. Cit., с. 31]

Как подчеркивал Кропоткин, "'это было государство, которое обязалось урегулировать конфликты" между работниками и боссами "и гарантировать удобную жизнь" (удобную для хозяев, конечно). Оно также "строго запрещало любые собрания... под угрозой суровых наказаний... В городе и деревне Государство управляло над свободными собраниями людей, и было готово предотвратить самыми строгими мерами собрание профсоюзов". Рабочие, которые формировали профсоюзы, "были наказаны по Акту о Хозяине и Служащем - рабочие были арестованы и осуждены по простому доносу о плохом поведении, сделанном хозяином. Забастовки были подавлены автократическим путем... не говоря уже о военном подавлении забастовочных беспорядков... Практиковать взаимную поддержку при таких условиях было нелегкой задачей... После долгой борьбы, которая продолжалась больше ста лет, право собираться вместе было приобретено". [Mutual Aid, с. 210 и с. 211] До 1813 года законы, регулирующие зарплату не были отменены, в то время как законы против собраний оставались в силе до 1825 года (хотя это не остановило осудить Толпудл Мучеников за "принятие незаконной присяги" и депортировать их в Тасманию в 1834 году). https://en.wikipedia.org/wiki/Tolpuddle_Martyrs

Лет спустя, были отменены положения устава о рабочих, которые делали гражданский иск, если босс нарушал свой контракт, но уголовное дело, если рабочий нарушал контракт. Трейд юнионы были законно признаны в 1871 году, в то время как другой закон ограничивал, что могли делать рабочие на забастовке. Британские идеалы свободной торговли никогда не включали в себя свободу организоваться.

(К счастью, под рукой были экономисты, которые объясняли рабочим, что организоваться, чтобы требовать более высоких зарплат было против их интересов. По странному совпадению, все эти законы против профсоюзов на самом деле помогали рабочему классу, обеспечивая необходимые условия для совершенной конкуренции на рынке труда! Каковы шансы этого? Конечно, в то время как они считаются нежелательными мэйнстримными экономистами -- и, по странному совпадению, боссами -- профсоюзы в целом не запрещены в настоящее время, но сильно зарегулированы. Любящие свободу, дерегулирующие тэтчеристы провели 6 Актов о Занятости между 1980 и 1993 годами, ограничивающие забастовочное движение требованием разрешения на забастовку, запрещая вторичные действия, ограничивающие пикеты и давая работодателям право подавать в суд, если имеются подозрения в законности акций -- в интересах рабочих, конечно, потому что, по некоторым причинам, политики, боссы и экономисты всегда знали лучше членов профсоюза, что лучше для них. И если они сопротивлялись, то для этого было нужно государство.)

Для любого, отдаленно знакомого с историей рабочего класса, понятие, что может существовать экономическая теория, которая игнорирует отношения власти между боссом и работниками, является злой шуткой. Экономические отношения всегда имеют элемент власти, даже если это защита собственности и власти богатых -- Невидимая Рука всегда полагается на очень видимый Железный Кулак, когда это требуется. Как незабвенно сказал Кропоткин, ранний капитализм всегда видел Государство как "закрутившего гайки для рабочих" и "навязывавшего индустриальное рабство". Буржуазия "сметала как вредное для промышленности" все, что считалось "бесполезным и вредным", но этот класс "изо всех сил старался сохранить власть государства над промышленностью, над фабричным крепостным". Не следует также упускать из виду роль государственных школ, в рамках которых "дух добровольного рабства всегда умело культивировался в молодых умах, и это продолжается до сих пор, чтобы увековечить подчинение индивида Государству". [The State: Its Historic Role, с. 52-3 и с. 55] Такое образование также обеспечивало, что дети привыкают к подчинению и скуке, нужной для зарплатного рабства.

Более свежий пример фашистской Чили, где капитализм "свободного рынка" был навязан большинству общества элитой, используя авторитарное государство. Это признавалось Адамом Смитом, когда он противостоял государственному вмешательству в Богатстве Народов. Во времена Смита, правительство открыто и без стыда было инструментом в руках владельцев богатства. Менее чем 10% британских мужчин (и ни одна женщина) имели право голосовать. Когда Смит противостоял государственному вмешательству, он противостоял наложению интересов богатых на всех остальных (и, конечно, как "либерализм" и тем более "либертарианство", это политическая система, в которой многие следуют правилам и законам принятых немногими в интересах всех? Как показывает история, любое меньшинство, получая такую власть, злоупотребляет ею в своих собственных интересах). Сегодня, ситуация поменялась на обратную, с неолибералами и правыми "либертарианцами", противостоящими государственному вмешательству в экономику (т. е. регуляции большого бизнеса), чтобы предотвратить публику даже от минимального влияния на власть или интересы элит. Факт, что капитализму "свободного рынка" всегда требуется помощь авторитарного государства, должен заставить всех честных "либертарианцев" спросить: Насколько "свободен" "свободный рынок"?