Юридическая ответственность

Юридическая ответственность представляет специфический признак сущности права, так как является конкретным проявлением общеобязательности по отношению к лицам, совершившим правонарушение. Она характеризует способ обеспечения общеобязательности в той нетипичной ситуации, когда один из участников обмена тем или иным образом нарушает форму обмена и тем самым отрицает всеобщий характер права в целом. Конкретное отношение обмена лишается своего качества позитивного общественного отношения и переходит в ранг социально-вредного деяния.

Понятно, что деяние, посягающее на основы права и целостность общества, не может оставаться в своей непосредственной данности без какой-либо реакции со стороны государства и общества в целом. Именно такой действенной реакцией и выступает юридическая ответственность, суть которой сводится к признанию неэквивалентного обмена недействительным и возложению на виновное лицо некоторых негативных последствий.

В то же время с задачей обязывать виновное лицо претерпевать примененные к нему санкции за противоправное поведение, участники обмена справлялись плохо. Этим могло заниматься лишь лицо, не участвующее в обмене, но способное восстановить истину по делу и одновременно должным образом защитить права потерпевшего. Таким третьим лицом были вначале жрецы, церковь, придавшие фактам противоправных посягательств на имущество собственника статус тяжкого прегрешения перед всевышним существом. «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего. Не укради. О всякой вещи спорной, о воле, об осле, об овце, об одежде, о всякой вещи потерянной, о которой кто-нибудь скажет, что она его, дело должно быть доведено до судей» — таковы основные предписания по вопросам собственности, установленные Ветхим Заветом.

Как видим, Ветхий Завет всерьез обеспокоен отношением верующих к собственности других лиц и прямо запрещает кражи как наиболее опасные и, скорее всего, достаточно распространенные способы посягательства на чужое имущество. Более того, он запрещает верующим даже мечтать об имуществе, рабах и жене своего ближнего. Словом, собственность признается неприкосновенной, а единственно возможным способом правомерного приобретения чужого имущества является обмен. Даже находку Библия не признает в качестве правового основания приобретения права собственности и предоставляет собственнику право получить двойную стоимость утерянной вещи с лица, владеющего ею. Характерно, что аналогичному наказанию должен подвергаться и вор. Таким образом, использование найденной вещи Библия приравнивает к краже и применяет к лицу, владеющему найденной вещью, ту же санкцию, что и к вору.

Осуждение религиозными системами неправовых посягательств на чужое имущество, однако, не обеспечило неукоснительного исполнения права в каждом конкретном отношении. Кара небесная не смогла удержать определенную часть общества от соблазна обогатиться за счет своего ближнего. Непреодолимая всеобщность права по-прежнему оставалась неким идеалом. И в этих условиях не оставалось ничего иного, как ускорить процесс наказания виновных, перенеся его с небес на грешную землю. Борцом за реальное действие права выступило государство, установив весьма суровые санкции за покушение на права собственника и возложив на себя обязанность осуществлять правосудие по фактам конфликтов между участниками конкретных правоотношений.

Первые законодатели основу успеха в деле борьбы с правонарушениями видели в суровых санкциях и весьма мало задумывались над правовой природой юридической ответственности, о том, что ответственность есть компонент права и может оставаться в этом качестве при условии обязательного соответствия основам права, его сущности. Воля законодателя, представленная нередко и как божественная воля, признавалась единственно разумным и справедливым правом, а потому и правовая природа суровых санкций не вызывала каких-либо сомнений. Так, Законами Ману (II в. до н.э.) царю предоставлялось право применять к виновным лицам три меры: заточение в тюрьму, заковывание в цепи и телесное наказание, которое могло сочетаться и с членовредительством, т.е. с отсечением руки, ноги и др. Аналогичные санкции закреплялись законодательными актами, действовавшими в тот период в других странах.

Чрезмерно суровые санкции, призванные обеспечить реальность права, его неукоснительное исполнение в каждом конкретном отношении и утвердить эквивалентность в качестве ведущего принципа отношений между индивидуумами, в свою очередь, не были правовыми, представляли собой разновидность правонарушений, грубо посягающих на права личности, но исходящих уже не от общества, а от самого государства. Таким образом, неправовой характер значительной части законодательных предписаний по вопросам юридической ответственности составляет особую специфическую черту законодательства того периода, не в полной мере соответствующего принципу эквивалентности. Фактически имела место парадоксальная ситуация, когда право проводилось в жизнь далеко неправыми средствами.

Справедливость

Дискуссия о том, является ли справедливость сущностным признаком права или нет, имеет давнюю историю. Одна часть правоведов готова видеть и видит в справедливости основополагающий признак права, тогда как другая придерживается прямо противоположной позиции.

Следует заметить, что результаты обмена могут быть оценены в критериях справедливости. Таковым может быть признан эквивалентный обмен, в результате которого стороны сумели удовлетворить свою потребность в соответствующем товаре, при этом ничего не утратив в своей собственности. Стоимость переданного одним участником товара оказывается равноценной стоимости приобретенного им товара, и наоборот. В результате обмена никто не потерял и не приобрел в меновой стоимости товара. Обмен может быть несправедливым при условии нарушения принципа эквивалентности, приведшего к тому, что один из участников обмена приобрел меньше, чем передал, либо вовсе ничего не приобрел.

Возможность оценивать результаты обмена с позиции справедливого и несправедливого, однако, не дает основания для признания справедливости в качестве признака права. Определение меновой стоимости товара — это сфера экономики, право же не обладает инструментарием, способным устанавливать как потребительную, так и меновою стоимости товаров. Сказанное, однако, не означает того, что право является безразличным к конкретным результатам обмена, к уровню их справедливости. Наоборот, право как форма обмена есть наиболее целесообразная связь, гарантирующая получение в данном экономическом отношении справедливых социальных результатов.

Признание В. С. Нерсесянца в том, что только право и справедливо, является верным в том смысле, что объективное право всегда ориентировано на получение справедливых результатов. Участники обмена, если они действуют в своем праве и добросовестно исполняют свои обязанности, непременно придут к тем результатам, которые они рассчитывали получить, принимая решение вступить в соответствующее правоотношение. И такие результаты, соответствующие их ожиданиям и сути правоотношения, могут быть только эквивалентными и в силу этого обстоятельства также и справедливыми. Но для того чтобы убедиться в том, что обмен является действительно справедливым, нет необходимости апеллировать к правовой стороне, нужно выявить меновую стоимость обмениваемых товаров, т.е. исследовать содержательный аспект данного экономического отношения, который лежит за пределами права. Поэтому и справедливость можно рассматривать как цель и результат действия права, но не как его сущностный признак.

Авторы, готовые признавать справедливость как признак права, как его основу или сущность, не учитывают того, что само право как мера общественных отношений, т.е. взаимосвязи действующих субъектов, остается индифферентным к результатам, итогам его реализации в конкретных отношениях. Оно определяет путь, метод действования, ориентирует, как нужно поступать, чтобы получить соответствующие результаты. Попытка определять справедливость права по его формальным процедурам верных результатов дать не может.

Итак, юридическая справедливость на деле оказывается экономической несправедливостью. Коль скоро суть дела определяется не юридическими процедурами, а полученными результатами, то экономическая оценка результатов договора найма рабочей силы является единственно верной и потому справедливой.

Именно то обстоятельство, что действительным критерием справедливости права являются не формальные процедуры, а полученные с их помощью результаты, оценка которых к тому же дается не с правовых, а с экономических, политических и др. содержательных позиций, позволяет вывести справедливость за пределы сущностных признаков права. Справедливость, таким образом, предстает этическим выражением эквивалентности, а последняя — формой выражения справедливости в праве.

Таким образом, сущность объективного права на стадии простого товарного производства представляет собой форму обмена и состоит из четырех признаков: взаимозависимости, равенства, эквивалентности и всеобщности. Соответственно и объективное право понимается как закрепленная формой обмена эквивалентная и общеобязательная взаимозависимость равных между собой участников данного экономического отношения.

Объективное право опосредствуется, отражается позитивным, хотя это отражением может быть и неточным, и неполным. Поэтому критерием правомерности претензии позитивного права на роль действительного права выступает степень его соответствия объективному праву. Вследствие этого позитивное частное право может быть определено как совокупность правил, опосредствующих объективное право и закрепляющих эквивалентную, общеобязательную взаимозависимость равных между собой участников обмена, обеспеченную государственным принуждением в форме юридической ответственности. Процесс становления позитивного права, как известно, не ограничивался формированием частного права. Одновременно с ним устанавливались и нормы публичного права, закреплявшие структуру органов государства, их полномочия, уголовные запреты, порядок осуществления государственного правосудия. Однако публичное право в этот период было неразвитым, во многом субъективным или, говоря словами Г. Гегеля, представляло собой «также и царство для себя сущего грубого произвола и варварства нравов». Поэтому искать закономерную связь объективного и позитивного публичного права в законодательстве этого периода не представляется возможным.

Таким право было на его начальной стадии развития, которой охватывался период в несколько тысячелетий истории человечества, связанной с простым товарным производством. Переход общества к новой более высокой форме общественного производства означал и появление нового объективного и позитивного права обусловленного, системой существующих экономических отношений.