Граф М. В. Толстой Рассказы из истории Русской Церкви 42 страница

Никто не противился насилию нечестивому, кроме великого святителя: Патриарх торжественно молился за Василия в храмах, как за помазанника Божия, царя России, хотя и бывшего в темнице; торжественно проклинал бунт и не признавал Василия иноком. Но вопли страстей заглушали голос правды: дума боярская решилась предложить престол Владиславу, сыну Польского короля Сигизмунда, хотя Патриарх убеждал не жертвовать Церковию ради земных выгод и советовал возложить венец на юного Михаила Романова (сына Филарета). Так богомудрый святитель предвозвестил отечеству волю небес, хотя далеко еще было до избавления! Впрочем, святейший Гермоген успел настоять на том условии, что Владислав до вступления на престол обязан принять Православие, прекратить связь с папою и поставить законом смертную казнь каждому, кто отступит от Православия.

Между тем престол царский все еще оставался праздным [23]. Наступили времена ужаса, безначалия, буйства народного. Дума боярская, присвоив себе верховную власть, не могла утвердить ее ни в слабых руках своих, ни утишить народной тревоги, ни обуздать мятежной черни. Самозванец грозил Москве нападением; Польские войска к ней приближались, народ вольничал, холопы не слушались господ, и многие люди чиновные, страшась быть жертвою безначалия и бунта, уходили из столицы даже в стан к Лжедимитрию, единственно ради безопасности личной. Казалось, что Русские люди уже не имели ни отечества, ни души, ни веры; что государство, зараженное нравственною язвою своих изменников, издыхало в страшных судорогах. По словам очевидца, добродетельного келаря Сергиевой Лавры Авраамия Палицына, "Россию терзали свои даже более, нежели иноплеменные: путеводителями, наставниками и хранителями ляхов были наши же изменники - первые и последние в кровавых сечах. Ляхи же с оружием в руках только смотрели и смеялись безумному междоусобию. В лесах, в болотах непроходимых Россияне сами указывали им путь, и числом превосходным берегли их в опасностях, умирая за тех, кто обходился с ними, как с рабами. Вся добыча принадлежала ляхам: они избирали себе лучших из пленников, красных юношей и девиц, или отдавали на выкуп ближним и снова отнимали, к забаве Русских изменников... Сердце трепещет при воспоминании злодейств: там, где стыла теплая кровь, где лежали трупы убиенных, там гнусное любострастие искало одра для своих мерзостных наслаждений... Находились женщины, прельщаемые иноплеменниками, но многие смертию избавляли себя от зверского насилия. Уже не сражаясь за отечество, люди умирали за семейства: муж за жену, отец за дочь, брат за сестру вонзал нож в грудь ляху. Не было милосердия: добрый и верный царю воин, взятый в плен ляхами, иногда находил у них жалость и даже уважение к своей верности; но изменники называли их за то женами слабыми и худыми союзниками царя Тушинского; всех твердых в добродетели они предавали жестокой казни: метали с крутых берегов в глубину рек, расстреливали из луков и самопалов, на глазах родителей жгли детей, носили головы их на саблях и копьях; грудных младенцев, вырывая из рук матерей, разбивали о камни. Видя такую неслыханную злобу, ляхи содрогались и говорили: "Что же будет нам от Россиян, когда они и друг друга губят с такою лютостию?" Сердца окаменели, умы омрачились: вокруг свирепствовало злодейство, а мы-то думали, оно минует нас, или искали в нем личных для себя выгод. В общем кружении голов все хотели быть выше своего звания: рабы хотели быть господами, чернь - дворянством, дворяне - вельможами. Не только простые простых склоняли к измене, но и знатные - знатных и разумные - разумных, в домах и в самых битвах говорили: "Мы блаженствуем, идите к нам от скорби к утехам!..". Гибли отечество и Церковь; храмы истинного Бога разорялись, подобно капищам Владимирова времени; скот и псы жили в алтарях; воздухами и пеленами украшались кони; злодеи пили из святых потиров, на иконах играли в кости; в ризах иерейских плясали блудницы. Иноков, священников палили огнем, допытываясь сокровищ; отшельников, схимников заставляли петь срамные песни, а безмолвствующих убивали... Люди уступили свои жилища зверям; медведи и волки, оставив леса, витали в пустых городах и весях; враны плотоядные сидели стаями на телах человеческих; малые птицы гнездились в черепах. Могилы, как горы, везде возвышались. Граждане и земледельцы жили в дебрях, в лесах, в пещерах неведомых, и на болотах, только ночью выходя из них обсушиться. Но и леса не спасали: люди, оставив звероловство, ходили туда с чуткими псами на ловлю людей; матери, укрываясь в густоте древесной, страшились вопля своих младенцев, зажимали им рот и душили их до смерти. Не светом луны, а пожарами озарялись ночи; ибо грабители жгли, чего не могли взять с собою: дома и скирды хлеба, да будет Россия пустынею необитаемою [24].

В этом страшном кипении необузданных страстей только одни пастыри словесного стада Христова оставались верными своему долгу. Они видели, как действовал Патриарх Гермоген, непоколебимый столб Православия, несокрушимый адамант Церкви и отечества, и все ревностно подражали первосвятителю. В следующей главе увидим доблестные подвиги святителей, иереев, иноков и отшельников.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Акты Археографической Экспедиции II. № 350.

[2] Послание к царю Александру в I т. Исторических Актов № 227. - Тогда посланы в Грузию "учительные люди": из Сергиевой Лавры соборный старец, бывший казначей, Закхей и иеромонах Иерофей, из Чудова монастыря диакон Феодосий, иконописцы: Успенский священник Богдан, Архангельский священник Димитрий и диакон Феодор. История Грузинской Церкви, Иоселиана, с. 102-105.

[3] Волоколамские рукописи № 190 и 191, находящиеся теперь в библиотеке Моск. Дух. Академии. Акты Археографической Экспедиции II, № 222.

[4] При патриархе Иове (с 1589 до 1602 г.) в первый раз изданы обе триоди - цветная и постная, октоих, архиерейский чиновник, общая минея и служебник.

[5] Память добродетельной царицы Анастасии и близкое родство Романовых-Юрьевых с угасшим царским домом были для них правом на общее уважение и любовь народа. Боярин Никита Романович (брат царицы), достойный любви благородными качествами, оставил пять сыновей: Феодора, Александра, Михаила, Ивана и Василия, в последний час жизни умоляя Годунова быть им вместо отца.

[6] Супруга Феодора Никитича, Ксения Ивановна, постриженная и названная Марфою, заточена в один из Заонежских погостов, а сын их шестилетний Михаил (будущий царь) на Белоозеро, вместе с семейством дяди, князя Бориса Черкасского. Романовы, братья Ф. Н., также подверглись ссылке в самые отдаленные углы Русской земли, томились в душных землянках и померли в узах (кроме Ивана Никитича). Доныне близ села Ныроба (в 7 верстах от Чердыни), растут два кедра на месте могилы Михаила Романова. Доныне в церкви Ныробской хранятся тяжкие его оковы, и старцы еще рассказывают там по преданию от дедов о великодушном терпении, о чудесной крепости и силе твердого узника, о любви к нему всех жителей, которых дети приходили к темнице его играть на свирелях и сквозь отверстия землянки подавали ему все лучшее, что имели для утоления голода и жажды: любовь, за которою их гнали при Годунове и наградили в царствование Романовых милостивою, обильною грамотою. - В 1616 году прах страдальцев перенесен в Москву и покоится в Новоспасском монастыре.

[7] В 1603 году, мало-помалу, исчезли все знамения ужаснейшего из зол: снова явилось обилие, и такое, что четверть хлеба упала ценою от трех рублей до 10 копеек, к восхищению народа и к отчаянию корыстолюбцев, еще богатых тайными запасами ржи и пшеницы.

[8] Блаженная Юлиания (по выражению книги о Российских святых), "новая чудотворица", преставилась 2 января 1665 года. Житие ее, написанное сыном праведницы, Каллистратом Осоргиным, помещено мною в Душеполезном Чтении (1869 года № 1). Доныне жители Мурома чтут память прав. Юлиании и отправляют панихиды над могилою ее в селе Лазаревском, в 4 верстах от города.

[9] Здесь не место для исследования - кто был первый самозванец? Современники считали его беглым диаконом Григорием Отрепьевым; в наше время появились разные об нем мнения. Верно только одно, что он не был истинным Димитрием (сыном Иоанна Грозного), что он был выставлен польскою интригою, при содействии некоторых бояр, недовольных Борисом. Просим читателей заметить, что мы всячески стараемся избегать исторических подробностей, не имеющих ближайшего отношения к судьбам Русской Церкви, и говорим о делах государственных только тогда, когда это становится необходимым для связи событий.

[10] Царевна Ксения сделалась жертвою гнусного сладострастия самозванца, потом пострижена с именем Ольги и заточена в отдаленной обители.

[11] Церковь не поставляет имени Игнатия в числе десяти Патриархов Московских и всея России, именуя его лжепатриархом.

[12] Филарет (бывший боярин Феодор Никитич Романов), по воле первого самозванца посвящен в сан митрополита Ростовского, как свойственник мнимого Димитрия.

[13] Родными дядями св. царевича Димитрия.

[14] Возвращенная Лжедимитрием из заточения, царица-инокиня согласилась (вероятно из страха) признать в обманщике своего сына.

[15] Тела царя Феодора и матери его были преданы земле в девичьем монастыре св. Варсанофия (теперь приходская церковь на Рождественке). Здесь же зарыли и тело царя Бориса, извергнутое, по воле самозванца, из Архангельского собора. По перенесении трех царственных гробов в Лавру, они погребены были в притворе Успенского собора. Здесь же оставили место и для Ксении, которая прожила еще 16 горестных лет в девичьем монастыре Владимирском. Теперь этот притвор уже не существует и надгробницы Годуновых прикрыты железною кровлею.

[16] Самозванцев было много в разных концах России; важнейшим из них был второй Лжедимитрий, известный под именем "Тушинского вора". Он имел большое скопище ляхов, казаков и русских изменников и долго держался в селе Тушине (близ Москвы), угрожая столице.

[17] Гермоген писал Иову: "Молим со усердием святительство твое и колена преклоняем: сподоби нас видети благолепное лице твое и слышати пресладкий глас твой: презельне бо желаем тя чувственными очима зрети и Богом благословенныя десницы твоея лобзания сподобитись, паче же о сих, еже благосердне препослеши о нас молитву твою к Трисобственнаго Естества Владычеству, да сподобить премилостивый Бог за молитв святых твоих Российское государство жити в мире и в покое и в тишине". (История Государства Российского Карамзина, т. XII, прим. 106).

[18] О смерти царевича Димитрия Иов выражается так: "И Вел. Гос. нашего царевича не стало 99 (1591) году: прият заклание неповинно от рук изменников своих".

[19] Заключение грамоты: "И в тех во всех прежних и нынешних клятвах и в преступлении крестного целования, аз Ермоген, патриарх Московский и всея Руси и аз смиренный бывый Иов, патриарх царствующего града Москвы, по данный нам благодати от Пресв. и Животв. Духа, и полагаяся на премилостивые щедроты Божия, вас вкупе всех правосл. христиан прощаем и разрешаем в сий век и в будущий".

[20] Патриарх Иов преставился 8 марта 1607 года. В книге о Российских святых он причислен к лику Московских чудотворцев. По воле царя Алексия Михайловича, мощи первого Патриарха Русского перенесены в Москву, поставлены в Успенском соборе поверх пола, и над ними устроена каменная надгробница. В сборнике Румянц. Музея (скоропись в 4-ку, конца XVII и начала XVIII в. № 364) после изложения жизни Патриарха Иова, описаны следующие чудеса его: 1) При погребении была "великая роса" на лице почившего святителя. 2) Вскоре по преставлении, блаженный Иов явился настоятелю обители, где он скончался, св. Дионисию, впоследствии знаменитому архимандриту Сергиевой Лавры. 3) В 1609 году больной Иван Тулупов исцелился по молитве над могилою святителя. 4) Мощи, вынутые из могилы для перенесения в Москву, оказались нетленными и благоуханными. 5) Тогда же исцелился бесноватый, посадский человек Иван Александрович. 6) В 13 верстах от Старицы в селе Ильинском исцелилась бесноватая девица Улита Харитонова, приложившись к мощам, несомым в Москву. 7) На продолжении пути, в церкви села Латашина исцелилась бесноватая женщина деревни Горохова Агриппина Тарасова. 8) По принесении мощей в Москву, исцелился в Успенском соборе крестьянин Устьяновской волости, Исаакий глухой, страдавший нарывом в ухе и беспрестанным шумом в голове. На конце приписка: "Списана с монастырского Успенского Старицкого история сия в лето 7267 (т. е. 1699) году слово в слово".

[21] Современники уверяют, что князь Михаил умер, сраженный внезапным недугом во время обеда у царского брата князя Димитрия Шуйского, выпив чару вина, поднесенную хозяйкой княгинею Екатериною, дочерью того, кто жил смертоубийствами - Малюты Скуратова. Думали, что и сам царь Василий не был чужд участия в злом умысле, потому что душа его страдала подозрениями с того времени, как голос народный стал предназначать Михаилу венец царский. Истина в этом деле ведома единому Сердцеведцу.

[22] Царь Василий был сначала заточен в Волоколамском Иосифовом монастыре, а после избрания Владислава, выдан ляхам и умер в плену. Прах его, при царе Михаиле Феодоровиче, перевезен в Москву и погребен в Архангельском соборе. Супруга его царица Мария, в иночестве Елена, окончила жизнь в Суздальском Покровском монастыре.

[23] Хотя королевич Владислав был избран на царство, но отец его король Сигизмунд, руководимый иезуитами, не утвердил условий избрания, желая получить Русский престол для себя и ввести в России унию. Бедственная эпоха от низложения царя Василия до избрания Михаила Романова носит в нашей истории название "Междуцарствия" (с 1610 до 1613 года).

[24] Летопись о мятежах, с. 32-47.

ГЛАВА VII

Подвиги духовенства в "Смутное время". - Святители: Филарет Ростовский, Сергий Смоленский, Сильвестр Вологодский. - Преподобный Иринарх, затворник Ростовский. - Исидор митрополит Новгородский. - Открытие мощей святого князя Феодора. - Преподобный Антоний Леохновский. - Затворник Иоанн. - Святители: Геннадий Псковский, Феоктист Тверской, Иосиф Коломенский, Галактион Суздальский. - Протоиереи Димитрий и Амос. - Преподобный Евфросин Синозерский. - Разорение Пафнутьева монастыря. - Знаменитая осада Лавры Сергиевой. - Архимандриты Лавры Иоасаф и Дионисий и келарь Авраамий Палицын. - Ляхи в Москве. - Последние подвиги и страдальческая кончина Патриарха Гермогена. - Троицкие грамоты. - Пост и покаяние народа. - Восстание городов. - Явление преподобного Сергия Козьме Минину. - Очищение Москвы. - Избрание на царство Михаила Романова.

Посреди ужасов "Смутного времени" православное Русское духовенство, воодушевляемое сознанием священных своих обязанностей и руководимое примером своего неустрашимого первосвятителя, сияло доблестию и совершало подвиги, достойные первых веков христианства. Постараемся изложить эти подвиги в том виде, как сохранились они в бытописаниях современников.

Первое место принадлежит родоначальнику грядущего поколения царей, будущему Патриарху Московскому. Филарет (Романов) в сане митрополита Ростовского показал в лице своем образец доброго пастыря. Когда (в 1608 г.) Сапега с ляхами возмутили Суздаль и Переяславль, верные ростовцы, не имея крепких стен для защиты, предложили митрополиту удалиться вместе с ними в Ярославль; но Филарет сказал, что не бегством, а кровию должно спасать отечество, что великодушная смерть лучше жизни срамной, что есть другая жизнь и венец мучеников для христиан, верных царю и Богу. Видя бегство народа, Филарет с немногими усердными воинами и гражданами заключился в соборной церкви; все исповедались, причастились Святых Тайн и ждали неприятеля и смерти. Не Ляхи, а братья единоверные, переяславцы, дерзнули осадить святый храм, стреляли, ломились в двери и диким ревом ярости ответствовали на голос митрополита, который молил не быть извергами. Двери пали, и добрые ростовцы окружили Филарета и бились до совершенного изнеможения. Храм наполнился трупами. Злодеи ограбили святыню [1], а митрополита повезли в Тушинский стан, как узника, босого, в изорванном польском платье и татарской шапке. Там самозванец готовил новое бесчестие и посрамление: встретил его со знаками чрезвычайного уважения, как племянника Иоанновой супруги Анастасии и жертву Борисовой ненависти, величал, как знаменитейшего достойного архипастыря, дал ему златой пояс и святительских чиновников для наружной пышности, но держал его в тесном заключении, как непоколебимо верного царю Василию. Уже после двухлетнего плена Филарет отнят был у неприятеля под стенами Волоколамской обители отрядом Скопина-Шуйского.

Во время междуцарствия Филарет был отправлен во главе посольства [2] к королю Сигизмунду для предложения венца царского сыну его Владиславу на условиях, заключенных в Москве. В этом трудном деле Филарет действовал, как верный сын отечества: ни хитрые обольщения, ни льстивые обещания, ни угрозы не могли поколебать его. За восемь лет плена, среди страданий и лишений всякого рода он не уступил ни шагу врагам, не согласился ни на сдачу Смоленска Сигизмунду, ни на изменение Московских условий.

Достойным сподвижником его был Смоленский архиепископ Сергий. Когда Сигизмунд с сильною армиею осадил Смоленск и потребовал сдачи города, архипастырь вместе с доблестным воеводою Шеиным отвечал королю: "Мы в храме Богоматери дали обет не изменять государю нашему Василию Иоанновичу, а тебе, литовскому королю, и твоим панам не будем раболепствовать во веки". Добрый пастырь одушевлял защитников родины, разделял с ними лишения и опасности в продолжение двухлетней осады. Когда в городе из 80 тысяч жителей осталось едва 8 тысяч, когда, наконец, все средства геройской защиты истощились и город был взят приступом, тогда и Сергий сделался пленником ляхов и окончил жизнь свою в темнице.

И отдаленной Вологды достигло буйство ляхов и русских изменников. В 1609 году Вологда уцелела невредимой по молитвам преподобного Димитрия Прилуцкого [3]; но три года спустя и она пострадала от врагов и мятежников.

В Вологде подвизался тогда замечательный затворник преподобный Галактион. Когда Грозный царь умертвил боярина князя Ивана Вольского, семилетний сын убиенного Гавриил был укрыт родственниками и друзьями отца, которые отправили ребенка в город Старицу, чтобы спасти его от ярости царской. Там юный князь скрывался в неизвестности и кормился сапожным мастерством, а придя в зрелый возраст, постригся с именем Галактиона, пришел в Вологду, выпросил у жителей местечко для кельи на берегу ручья Содемки и наложил на себя тяжкий подвиг затворничества в оковах. Он приковал себя к стене цепью. Богобоязненные люди подавали ему в окошко пищу; когда склонял его сон, он становился на колени и, держась за цепь, засыпал сном легким и прерывистым; пищею его был только сухой хлеб с водою. Подвижнику Божию открыто было о наступающих для Вологды бедствиях. Он вышел из кельи в цепях своих, явился в земскую избу и объявил: "Грехи призвали на нас ляхов и Литву: пусть начнут пост и молитву и поспешат построить храм Знамения Богоматери. Царица небесная избавит Вологду, как некогда Новгород, от гнева Божия". Но один из именитых граждан Нечай Щелкунов сказал: "Не о нас, а о себе хлопочет старец; ему хочется только иметь храм вблизи себя; а что будет с храмом, - прибавил он с насмешкою, - когда умрешь ты, старец?" Старец отвечал строго: "Гнев Божий близок к Вологде; что же до меня, то на моем месте прославится Бог, - построена будет обитель". Затем объявил, что Троицкий храм, построенный Нечаем, будет сожжен и дом Нечая - запустеет. Проходя мимо храма святого Димитрия Прилуцкого, он громко сказал: "Чудотворец Димитрий молил Спасителя за город, но его оскорбили тем, что вокруг его храма настроили лавок и завели шум торговый; вот увидите, что и этот храм разорен будет".

Предсказание труженика скоро исполнилось: 22 сентября 1612 года ляхи напали на Вологду и, по сказанию современника, "город взяли и людей всяких посекли и церкви Божии поругали и город и посады выжгли до основания". Злодеи не пощадили и смиренной кельи Галактиона; а его самого жестоко избили и истерзали, так что он чрез три дня скончался мучеником. Вологжане погребли тело страдальца в бывшей его келье [4]. Лютость врагов особенно пала на духовенство Вологодское, вероятно, за то, что лица духовные поддерживали верность жителей при нападении ляхов. Епископа Сильвестра держали под стражею четыре ночи, подвергали истязаниям и отпустили едва живым [5]. Множество священников и иноков было умерщвлено [6].

Почти в то же время, когда ляхи не пощадили в Вологде дряхлого старца-отшельника, наставник этого старца преподобный Иринарх, затворник Борисоглебского монастыря [7], бестрепетно обличал врагов и мятежников. В 1609 году Ляхи завладели Ростовом; свирепый пан Микульский пришел к затворнику [8] и спросил: кого признаешь ты царем? - "Я живу на Руси, - отвечал старец, и знаю Русского царя, а других не знаю". Слыша угрозы ляхов, он сказал спокойно: "Вере своей я не изменю, и Русского царя не отвергнусь. Не много вам во мне крови: вашего меча тленного я не боюсь, а у моего живого Бога есть такой меч, что всех вас погубит и ввергнет в геенну огненную". - После того и сам вождь грабителей, Сапега, посетил преподобного Иринарха. "Благослови, батько, - сказал он, - как терпишь ты эту муку в такой темнице?" - "Для Бога терплю, - отвечал старец. - А ты, пан, возвратись в свою землю; полно тебе разорять Русь. Если не выйдешь из Руси или опять придешь, то Богом тебя уверяю, - убьют тебя в Русской земле". Сапега прислал старцу пять рублей и строго запретил ляхам тревожить обитель. Спустя три года, снова явились ляхи в Ростов; преподобный Иринарх остался в своем затворе. Сюда пришел к нему один из панов с известием, что Сапега, по предсказанию затворника, убит под Москвою. "И вам не быть живым, - сказал старец, - если не уйдете в свою землю". На этот раз ляхи оставили Ростов, не тронув никого из уважения к преподобному Иринарху [9].

В Великом Новгороде митрополит Исидор претерпел много притеснений, но успел своими увещаниями удержать народ от измены царю Василию, призвать на помощь героя Скопина-Шуйского и сохранить единение с Москвою; можно сказать, что только один он отклонил Новгородцев от намерения покориться шведам и призвать к себе шведского королевича Густава-Адольфа. Когда шведы, прежде союзники, а потом враги Московского государства, завладели Новгородом, самая жизнь архипастыря была в опасности. Тогда же открыты были мощи святого князя Феодора, вынутые шведскими солдатами из могилы в соборном храме Юрьева монастыря [10]. Митрополит Исидор, услышав о том, выпросил у вождя шведов Делегардия дозволение перенесть гроб в Новгородский Софийский собор; в это время не только оказались нетленными мощи девственного князя, но многим подавали и исцеления. С того времени мощи святого покоятся открыто при входе в придел Иоанна Предтечи. При владыке находился тогда старец-подвижник, преподобный Антоний Леохновский, Тверской урожденец, из боярского рода Вельяминовых. Приняв иночество в молодости, Антоний основал пустынную обитель с храмом Преображения Господня. Здесь отшельник служил для братии образцом строгого подвижничества и почтен был саном игумена. Всего прожил он в иноческой жизни 56 лет и много успел в духовной прозорливости. Когда шведы стали в 1611 г. опустошать окрестности Новгорода, митрополит Исидор вызвал к себе уважаемого старца с учениками его. Антонию было тогда уже 85 лет. В праздник Воздвижения Креста Господня причастился он Святых Тайн; тогда же сказал он, что тело его будет покоиться в пустынной его обители. 17 октября мирно предал он дух свой Господу. Тело его, по опасностям военным, предано было земле в Новгороде, у церкви святого Евангелиста Луки [11].

Псков, еще недавно выдержавший со славою знаменитую осаду Батория, в пагубные дни безначалия сделался вертепом разбойников и душегубцев. Духовенство, дворяне, гости остались верны, но лазутчики и письма Тушинского злодея взволновали мелких граждан, чернь, стрельцов, казаков, исполненных ненависти к людям сановитым и богатым. Они присягнули второму Лжедимитрию, расхитили достояние святительское и монастырское. Добродетельный архипастырь Геннадий старался усовестить неистовых силою слова Божия; вооружал крестьян своих и монастырских для сопротивления мятежу и разбоям в окрестностях Пскова и не мог пережить измены своего города: он умер от горести [12]. Не успел образумить изменников и дивный затворник Иоанн, который совершал изумительные свои подвиги на городской стене. В 1592-м осаждали Псков шведы; с 1608 года семь лет сряду рыскал около Пскова с разбойничьими шайками своими лях Лисовский. Блаженный Иоанн все это время только молился и постился: среди шума, брани и битв, среди волнений гордого ума и малодушного маловерия он жил, как в пустыне, беседуя с Господом, и для Него каждый день распинал плоть свою и каждый день твердил приходившим к нему людям о верности Богу и погибающему отечеству [13].

В том же духе действовали и другие святители русские. Иосиф Коломенский, сопротивлявшийся первому самозванцу, схвачен был воинами второго, которых напрасно хотел вразумить, и привязанный к пушке, влачим был бродягами; его паства при нем осталась верною долгу. Тверский архиепископ Феоктист еще в начале смятений от Тушинского самозванца, явился бодрым стражем своего стада, ополчил духовенство, людей приказных, собственных людей боярских, граждан и разбил многочисленную шайку злодеев. До последнего издыхания боролся он с изменою и, взятый в плен мятежниками, удостоился мученического венца. Ляхи, захватившие Суздаль, принуждали архиепископа Галактиона, чтобы он признал второго Лжедимитрия и разослал пастве своей грамоты о молитвах за него. Святитель не согласился; его отправили в заточение, где он и преставился [14].

Тою же ревностию и сознанием долга одушевлялось и белое духовенство; городские и сельские священники везде противились бунту и безначалию; немногие из них уцелели [15]. Особенно отличался ревностный протопоп Зарайского Никольского собора Димитрий, достойный сподвижник князя Пожарского в защите родного города: он укреплял граждан в верности законному царю, не допустил до присяги второму самозванцу и всех благословлял на смерть за правое дело [16].

Другой протоиерей в Великом Новгороде запечатлел пастырскую верность собственною кровию. Когда шведы ворвались в западную часть города и закипела сеча на улицах, один дом на торговой стороне казался неодолимою твердынею: шведы приступали и не могли взять его. Там мужественно стоял протоиерей Софийского собора Амос со своими друзьями на глазах митрополита Исидора, который на стенах крепости пел молебны и, видя такую доблесть, издали давал ему благословение крестом и рукою. Шведы наконец сожгли и дом и хозяина, последнего славного Новгородца!

Смиренные отшельники не щадили жизни своей за Бога и отечество; обители иноческие оказывались несокрушимыми твердынями веры и верности. Преподобный Евфросин подвизался в основанной им пустынной обители на берегу Синичьего озера [17]. Сюда спешили укрыться многие жители окрестных мест, когда ватаги ляхов проникли в округ Устюжины для грабежа и разбоя. Прозорливый отшельник увещевал всех твердо стоять в вере православной и не соблазняться обольщениями изменников, а 19 марта объявил, что скоро придут враги и в пустыню его. Он советовал бежать, кто куда может; о себе же сказал, что он должен остаться здесь по обету. Инок Иона в страхе хотел бежать вместе с другими. "Зачем допускать в душу страх малодушия? - говорил беcтрепетный праведник. - Когда настает время брани, тогда-то и нужно мужество. Мы дали обет жить и умереть в пустыни. Надобно быть верным слову, данному пред Господом. В таком случае смерть вводит в покой. Другое дело - мирские люди: они не связаны обетом и им надобно беречь себя и детей". Укрепленный словами игумена Иона остался с святым старцем. На следующий день ляхи явились в Евфросинову пустынь. Преподобный Евфросин в схиме молился у креста, который поставил он, как только пришел сюда. Наглые грабители потребовали у Евфросина монастырских сокровищ, а пустынник указал на храм Богоматери, как на единственное сокровище пустыни. Тогда один из кровопийц ударил по шее преподобного и рассек ему голову. Старец упал полумертвым. Поляки ворвались в храм Божий, но в нем ничего не нашли и возвратились к своей жертве. Один ударил чеканом по голове Евфросина и разбил череп до самого мозга. Новый страдалец предал душу свою в руки Господу. С ним вместе убит был и инок Иона.

Многие обители были разорены и иноки умерщвлены за ревность в вере и правде [18]. Знаменитый Боровский монастырь преподобного Пафнутия был осажден врагами. Здесь был главным воеводою неустрашимый князь Михаил Константинович, по прозванию Хромой, из доблестного и верного рода князей Волконских. Когда младшие воеводы [19] изменили и тайно впустили ляхов и изменников в задние ворота монастыря, князь Михаил бился с врагами в воротах церковных и пал, покрытый ранами, близ раки чудотворца [20], оставив память о своей доблести в гербе г. Боровска [21]. Иноки и все защитники обители были умерщвлены.

Лучезарным венцом подвигов доблестных, незыблемым оплотом Москвы и всего отечества в "Смутное время" была знаменитая обитель великого чудотворца Сергия. В 1608 году Троицкий монастырь окружен был мятежными полчищами второго Лжедимитрия (Тушинского). Самозванец хотел овладеть монастырем: его побуждали к тому и сокровища монастыря, собранные веками, и усилия иноков Троицких, вместе с Патриархом, поддержать в Москве верность народа царю Шуйскому, и местная важность Троицкой обители, которая стояла на пути к Москве от северных и восточных городов, откуда могли прийти на помощь верные сыны отечества для освобождения от иноземцев и мятежников.