Граф М. В. Толстой Рассказы из истории Русской Церкви 48 страница

Преподобный Иов, в крещении Иоанн, сын православных родителей из Покутья, прозываемых Железо, положил начало подвижнической жизни в Угорницком Спасском монастыре в Червонной Руси. Сюда поступил он в 10 лет и спустя два года был пострижен в монашество. Возрастая послушанием, чистотою и кротостью в жизни духовной, он утешал друзей благочестия жизнию своею. Здесь же в 30-летнем возрасте удостоился он против воли своей и по воле настоятеля сана священства. Известность добродетелей его разносилась по Украине. По любви к благочестию и чистой вере князь Константин Константинович Острожский, узнав о духовной жизни его, выпросил его у Угорницкого игумена для должности настоятеля Дубенской обители своей. Дубенский крестный монастырь расположен был на острове, омываемом с трех сторон рекою, близ города Дубно [10]. Благочестивый князь вызвал блаженного Иова в свою обитель, чтобы поддержать искреннее благочестие в иноках среди разлившейся порчи нравов, растлеваемых папизмом. Ревностный игумен собрал в обитель свою многочисленное братство, которое по его наставлению усердно занималось изучением писаний святых Отцов. К нему приходили многие слушать наставления его в благочестии. Строгий подвижник твердо боролся со скорбями времени и утешал других в скорбях.

По кончине приснопамятного князя Константина, при отступнике от веры отеческой, сыне его Януше, начались жестокие гонения на православных. Блаженный Иов более 20 лет управлял Дубенским монастырем, но когда увидел, что нельзя уже ему оставаться более в том крае без вреда себе и другим, удалился в Почаевскую обитель.

Успенская обитель на Почаевской горе уже славилась тогда чудесами Богоматери [11]. Приняв на себя по неотступной просьбе братии настоятельство, блаженный Иов встретил и здесь новые скорби, но уже не от папистов, а от протестанта Форлея, наследника благочестивой Анны Гойской. Форлей отнял у обители имения, пожертвованные ей Гойскою, и всячески теснил иноков, разгонял богомольцев и хотел совсем разорить монастырь. В 1623 году послал он толпу слуг в монастырь разграбить его. В исполнение воли пана ограблены были все драгоценные утвари обители, и унесен чудотворный образ Богоматери. Для Форлея и этого было мало. Он нарядил жену свою в священные одежды иерейские, дал ей в руки святой Потир и она стала произносить хулы на святую Евхаристию и на Богоматерь. Но в то же мгновение злой дух овладел богохульною женою. Страшные ее муки прекратились только тогда, когда чудотворная икона была благоговейно возвращена в монастырь.

Множество подвигов преподобного Иова, как замечает писатель жития его [12], "можно уподобить разве бесчисленному множеству звезд на тверди небесной, и они известны единому Богу, прозирающему в тайные изгибы сердец человеческих". И преподобный Иов дела благотворительности и подвиги поста совершал в тайне, равно как и подвиги молитв в изрытой им уединенной пещере. Днем он упражнялся в разных рукоделиях и особенно любил заниматься садоводством: он собственными руками насаждал плодовые деревья, прививал их, окапывал, устроял сад. Сам же копал озеро и обносил его плотинами [13]. С братиями обходился кротко и ласково: никто не слыхал от него слова резкого. Из уст его всего чаще слышались слова: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного". Раз, проходя чрез гумно монастырское, застал он человека, крадущего пшеницу. Вор в испуге пал к ногам игумена и умолял не объявлять о его поступке. Преподобный не только не укорил его ни одним словом, но еще сам поднял на плечи его мешок и отпустил с миром, напомнив ему только о том ответе, который должны мы дать за дела свои пред Судом Божиим.

За несколько лет до кончины преподобный Иов принял великую схиму с именем Иоанна. Большую часть времени проводил он теперь в пещере, в строгих подвигах поста и молитвы. "Если бы каменная пещера, в которой тайно подвизался преподобный, имела уста, - говорит ученик его Досифей, - она о многом поведала бы нам". Впрочем, не оставлял он забот и об иноках обители; в 1649 году под его смотрением построен был великолепный храм Святой Троицы. В пещеру затворялся он иногда на три дня, иногда на целую неделю, чтобы проливать слезные молитвы за себя и за бедствующее православие края. Однажды во время пламенной молитвы его небесный свет осиял пещеру и отразился из глубины пещеры на храме обители. Свидетель сего чуда Досифей пал в ужасе. От подвигов стояния молитвенного ноги преподобного Иова отекли и покрылись ранами. Это можно видеть и поныне на нетленных мощах его. Гниение страдавших ног было так сильно, что тело кусками отпадало от костей, но блаженный подвижник переносил страдания с дивным терпением по примеру древнего Иова. В таких подвигах дожил он до ста лет и, предсказав день смерти своей за неделю, тихо, без всяких страданий, почил 28 октября 1651 года [14].

Над мощами преподобного Иова являлся свет. Спустя семь лет по преставлении его блаженный игумен Почаевский явился Дионисию Болобану, митрополиту Киевскому, и сказал, что Господу угодно открыть мощи его. Видение повторилось в другой и в третий раз и сопровождалось угрозою гнева Божия за неисполнение воли Божией. Наконец митрополит Дионисий с архимандритом Феофаном и с братией обители (8 августа 1659 г). открыл гроб преподобного Иова, и мощи его обретены нетленными. При этом последовали исцеления. Самое замечательное из них совершилось над больным Почаевским игуменом Досифеем. Накануне праздника Воздвижения Креста Господня прибывшая в обитель благородная панна Домашевская услышала (также как и ее слуги) необыкновенное пение, исходившее из храма, тогда как в окнах светился огонь [15]. Сперва подумала она, что иноки совершают всенощное бдение. Посланная служанка Анна нашла церковные двери отворенными и в храме слышала пение, а когда вошла в храм, увидала преподобного Иова среди светлых мужей, совершающих молитву. В страхе стояла она неподвижно, но угодник Божий, обратясь к ней, сказал: "Не бойся, девушка, иди и позови ко мне игумена обители Досифея". - "Он лежит на смертном одре", отвечала Анна. Преподобный подал ей шелковый плат, омоченный в миро, и велел отнести к больному. Анна пошла и у дверей кельи стала звать игумена в храм от имени преподобного Иова. Больной сперва принял этот зов за мечту; потом, оградив себя крестным знамением, взял плат, положил его на себя и, почувствовав себя окрепшим, встал с постели и пошел в храм. Экклесиарх, пришедший к началу утрени, изумился, увидав того, кто вчера лежал на смертном одре. "Как это ты, отче, пришел сюда?" - спросил он игумена. "Отец наш Иов молится за нас и послал мне исцеление", - отвечал игумен. Припомним еще одно чудо из наших времен: в 1832 году девица Матрона из Оренбургской губернии, три года страдавшая головною болью и отвращением ко всему святому, приведена была на богомолье в Киев. Там увидела она во сне старца, украшенного сединами, и близ него некую жену в белом одеянии. По слухам о чудесах Почаевской иконы Богоматери отправилась она в Почаевский монастырь и здесь над мощами преподобного Иова получила облегчение, а пред чудотворною иконою Богоматери полное исцеление [16]. Это было за семь лет до уничтожения в пределах Русской земли той унии, от которой так много страдали православные в XVII и XVIII веках.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Важнейшее из сочинений Захарии "Палинодия, или Оборона святой кафолической Церкви", к сожалению, доныне остается в рукописях. Здесь отец Захария с силою мысли и теплотою чувства поражает противника на каждом шагу его и предлагает много любопытного о состоянии Православной Церкви. В другом сочинении, "Предисловие к толкованию посланий апостольских", Захария предлагает прекрасное увещание духовным и мирянам изучать священные книги.

[2] Труд Сильвестра Коссова, в то время префекта киевской коллегии, издан в Киеве в 1635 году, на польском языке. В предисловии Сильвестр пишет: "Посещая пещеры киевские и гробы святых отцов и чудясь нетлению святых тел их, не раз я горько плакал, что несчастливое завистливое время до сей поры не явило свету избранных Божиих, которых прославил сам Бог. Когда же нынешний наш архипастырь (Петр Могила) изъявил свое попечение и волю, чтобы жития святых были очищены от праха и изданы в свете, тогда я охотно углубился в хроники и летописи греческие, славянские, латинские, русские и польские, чтобы узнать - кто были сии избранные Божии и когда они жили.

[3] Афанасий Кальнофойский, инок пещерного монастыря, сочинил на польском языке "Тератургима чудеса, или Как в самом Печерском монастыре, так и в обеих святых пещерах", с историческими замечаниями. Набожный повествователь исчисляет до 64 чудес, современных ему (1594-1638), присовокупляя клятвенное свидетельство от каждого объявлявшего о чуде, совершившемся над ним. Все это описание предпринято и совершено было с тем, чтобы опровергнуть злонамеренные клеветы униатов и иезуитов, будто в Православной Церкви нет более чудес.

[4] Митрополит Евгений замечает, что "съехавшиеся на сейм православные депутаты признали престарелого Исаию неспособным, а, может быть, он не был еще и посвящен. Ни Сильвестр Коссов, ни киевский каталог не полагает его в числе киевских митрополитов" (Описание Киево-Софийского собора и киевской иерархии. Киев. 1825, с. 166 и 171). Некто Ерлич в своей летописи, писанной на польском языке, обвиняет Петра Могилу в низвержении Исаии и грубых поступках с ним. Но Ерличу нельзя верить, потому что он, как шляхтич, не любил казаков, а Петр Могила был всегда к ним благосклонен и опирался на казачество, а потому шляхетство старалось всячески очернить его. Скорее можно думать, что старец-подвижник Исаия, дряхлый и немощный, сам благословил любимого архимандрита Печерского искать себе первосвятительского места. Если бы избрание Могилы было не по мысли Исаии, он успел бы предупредить исполнение придуманного дела, продолжавшегося почти год, и не преминул бы писать об этом и к православным, бывшим на сейме, и к подведомственным ему епископам, и даже к самому королю; а мы не видим ни протеста, ни жалобы. По прибытии нового митрополита Исаия спокойно и благодушно сходит с утомившего его поприща, конечно, благословляя в душе сильного умом и волею мужа, поднявшего тяжкое бремя на рамена свои. Летописец киевский скромно замечает об Исаии: "Сидяше на митрополии яко две лете со всяким бедствованием и остави престол судом некиим Божиим, понеже изнемог бы старостию". Блаженный старец почил в Печерской Лавре в 1634 г.

[5] Это "Исповедание веры", приписываемое позднейшими писателями самому Петру Могиле, составлено игуменом, Киево-Николаевского монастыря Исаиею Трофимовичем и пересмотрено митрополитом (Обзор русской духовной литературы, ч. 1, с. 271).

[6] "Исповедание веры" на греческом языке в первый раз издано Панагиотом в Амстердаме в 1662 году. В переводе на славянский митрополита Варлаама Ясинского издано по благословению Патриарха Адриана в 1696 году в Киеве.

[7] Наподобие Купятицкой Богородичной иконы, находящейся ныне в Киево-Софийском соборе.

[8] "Диариуш Афанасия Филипповича" в Синодальной Библиотеке № 856.

[9] Мощи преподобномученика Афанасия почивают открыто в Брестском Симеоновском монастыре под аркою между соборною церковью и приделом святого архидиакона Стефана.

[10] Теперь на этом месте находится приходская Воздвиженская церковь.

[11] Чудотворная икона Богоматери принесена была греческим митрополитом Неофитом в 1537 году (Сведения о монастырях, с. 83). Вскоре после Брестского Собора 1893 года ревнительница Православия помещица Анна Гойская соорудила в 1597 году на горе Почаевской обитель, чтобы доставить в ней безопасное убежище гонимому Православию, и чтобы под покровом ее воспитывались защитники и поборники православной веры. Чудо от иконы Богоматери над татарами было в 1607 году. Впрочем, при Успенском храме живали иноки и прежде Гойской, но по временам разгоняемы были татарами.

[12] Житие преподобного Иова писано учеником его Досифеем.

[13] Это озеро за оградою Почаевской Лавры, и сад у подножия горы существуют и теперь.

[14] Хотя в то время, как Почаевскою обителью владели униаты, нетленные останки преподобного Иова оставались под спудом, но православный народ не переставал притекать к гробу преподобного Иова, как притекает и ныне. Мощи преподобного Иова почивают теперь открыто в гробнице серебряной, пожертвованной благочестивою графинею А. А. Орловою-Чесменскою, в пещерной церкви, на том самом месте, где блаженный труженик подвизался во время земной своей жизни.

[15] Еще цело в Почаевской обители завещание Домашевской, в котором она просит похоронить ее в церкви, построенной ею, "по чину восточного православного исповедания".

[16] Христианское Чтение 1834, 1, 113-116.

ГЛАВА V

Первые годы правления царя Алексея Михайловича. - Никон до патриаршества. Преподобный Елезар Анзерский. - Бунт в Новгороде. - Перенесение в Московский Успенский собор мощей святителей, пострадавших за веру и отечество. - Никон - Патриарх. - Присоединение Малороссии и счастливая война с Польшей. - Моровая язва. - Церковная деятельность Никона. - Основанные им монастыри. Заботы о просвещении. - Исправление богослужебных книг. - Сношение с Востоком. - Соборы 1654 и 1655 годов. - Судьба расколоучителей.

Царь Алексей Михайлович при вступлении на престол имел важное преимущество пред своим родителем: он был уже не избранным, а наследственным государем; бояре и народ привыкли смотреть на него от колыбели с благоговейным уважением, как на будущего законного царя. Он наследовал государство, многолетнею деятельностью его родителя успокоенное внутри, огражденное безопасностью извне. Несмотря на то, бремя правления, неразлучное с царским венцом, казалось, было еще не по силам 16-летнему монарху. Ему недоставало твердости и опытности, свойственных летам более зрелым; он еще чуждался дел государственных, искал развлечений, особенно в соколиной охоте, любимой им до страсти. Судьба не подарила ему руководителя, какого имел юный Михаил в доблестном родителе; мать Алексея, царица Евдокия Лукьяновна, скончалась чрез несколько недель после своего супруга. Патриарх Иосиф не был способен заменить собою Патриарха Филарета: удрученный глубокою старостью, он не обращал полного внимания даже и на дела церковные [1], а к государственным был вовсе неспособен.

Правление перешло в руки бояр, и во главе их стал воспитатель царя Борис Иванович Морозов [2], сановник умный, образованный, но хитрый и корыстолюбивый. Чтобы обеспечить за собою власть, он старался удалить от двора родственников покойной царицы; окружал юного государя людьми, себе преданными; доставил друзьям своим важнейшие места. Не довольствуясь этим, он искал случая еще более возвыситься посредством родственного союза с семейством царским [3].

Другие бояре завидовали влиянию Морозова, но корыстолюбие, притеснения его клевретов в соединении с некоторыми несвоевременными налогами вывели из терпения народ. Народ роптал, жаловался на лихоимство судей, достигшее высшей степени, приписывал все бедствия родственнику царскому, с которым заодно действовал тесть его Милославский, человек ума ограниченного, между тем возгордившийся своим возвышением, алчный к обогащению.

Наконец, вспыхнул мятеж в Москве; озлобленная чернь умертвила нескольких ненавистных ей чиновников и ограбила хоромы Морозова [4]; он также был бы убит, если бы царь не успел скрыть и тайно отправить его в Кирилло-Белозерский монастырь [5]. Спустя некоторое время, когда жители столицы были успокоены ласками и обещаниями, а упразднившиеся места заняты достойными сановниками, сам царь, объявив народу, что желает говорить с ним, в праздничный день выехал на лобное место. В сильной и трогательной речи выразил он сожаление о бедствиях, претерпенных гражданами от злых чиновников, обещал быть их защитником, охранять от всяких притеснений. Особенно тяготила Алексея Михайловича забота о судьбе нежнолюбимого воспитателя. Дав обещание наказать Морозова, если найдет достойным этого, он решился напомнить о нем; объявил, что, не требовал до сих пор от граждан никакой жертвы и надеется, что они исполнят первую его просьбу: забудут проступки боярина, который был ему вторым отцом и наставником, а сам Морозов будет стараться заслужить и их любовь. Слезы блистали на глазах юного Алексея. Народ упал на колена, целовал одежду, ноги его и единогласно восклицал: "Да будет, что угодно Богу и тебе, государю! Мы все дети твои" [6]. Столица успокоилась. Чрез несколько времени возвратился в нее и Морозов. Он с тех пор в самом деле сделался благотворителем народа, защитником утесненных и, по свидетельству современников, вместо прежней ненависти заслужил общую любовь [7].

Впрочем, волнение, прекратившееся в Москве, отозвалось в других городах, где также народ жаловался на злоупотребления. В это смутное и тяжкое время Промысл Божий послал юному царю твердого и верного руководителя. Избранник Промысла явился к Алексею в лице игумена отдаленной и малозначительной обители Кожеезерской, Никона.

Громадное значение этой великой (хотя и не всегда безупречной) личности в истории Русской Церкви налагает на нас обязанность проследить жизнь Никона от начала ее до конца.

В 1605 году у крестьянина Нижегородской области села Вильдеманова Мины родился сын Никита. Он скоро лишился своей матери и все детство провел под нестерпимым гнетом мачехи. Ему рано удалось выучиться грамоте. Чтение книг увлекло его к аскетической жизни, и в 12 лет он убежал из дома отца в монастырь, где еще в этом раннем возрасте удивлял братию силой своего характера и ревностью в монастырских подвигах. Родня опять вызвала его в мир и заставила жениться. На 21-м году жизни он выбран был в священники прихожанами одного соседнего села; но по своим достоинствам недолго мог оставаться в таком захолустье. Чрез два года о нем узнали московские купцы, бывшие на Макарьевской ярмарке, и позвали его с собою в Москву. Чрез 10 лет, лишившись детей, Никита уговорил жену постричься, а сам удалился на Белое море в Анзерский скит.

Анзерский остров лежит в двадцати двух верстах от острова Соловецкого. Он был прежде необитаемым и служил только временным пристанищем для беломорских судов и промышленников, покуда не поступил в собственность Соловецкого монастыря по грамоте, данной еще при жизни преподобного Зосимы Соловецкого вечем Великого Новгорода незадолго до уничтожения вольности новгородской. Настоятели монастыря завели там солеварни и при них поставили первую деревянную церковь святителя Николая. В 1616 году поселился на острове преподобный Елезар, сын козельского купца Севрюкова, постриженник Соловецкий при преподобном игумене Иринархе. Местное предание уверяет, что пустынник мастерил деревянные чашки, выставлял их на пристани, а сам удалялся в леса от людей. Приплывавшие поморцы брали посуду, а в оплату оставляли хлеб, крупу и капусту. Мало-помалу собралось к нему несколько ревнителей скитского жития. Кельи отшельников поставлены были в версте одна от другой. В субботу вечером собирались старцы для общей молитвы и на следующий день, совершив воскресное пение, расходились по кельям для богомыслия и рукоделия по силам каждого. Дивный пустынножитель лично известен был царю Михаилу Феодоровичу, которому он предсказал рождение сына и наследника, Алексея. К сему великому подвижнику пришел отрекшийся от мира священник Никита и принял пострижение иноческое с именем Никона. Тогда Анзерские скитники озабочены были сооружением каменного храма вместо ветхого деревянного; деньги на строение были собраны [8], но работы еще не начались. Несколько лет провел Никон в далеком от всякой мирской суеты, пустынном убежище, где вместо стен одно море и благочестие служили оградою, пока некоторые недоразумения, случившиеся между Никоном и преподобным Елезаром [9], не стали причиною удаления его в 1635 году из Анзерской пустыни. Никон, переплывая с острова на утлой ладье, едва не погиб от внезапной бури и только упованием на силу Креста Господня спасся от потопления пред Онежским устьем; пристал к Кию острову, где в память своего спасения водрузил крест с тем намерением, чтобы со временем построить там хотя бы малую церковь или монастырь. Потом он продолжал путь свой до Кожеезерской пустыни [10]; пробыв в ней несколько времени, он возлюбил это уединенное место и, принятый там в число братии, удалился на ближайший остров, построил себе келью, питался рыбою от своей ловли, ходил в монастырь только для отправления или слушания Божией службы и провождал все прочее время в уединении и богомыслии. Избранный братиею в сан игумена обители, он прибыл в Москву по делам монастырским. Молва о добродетелях пустынного инока сопровождала Никона в столицу. Его необыкновенный ум, светлый взгляд на предметы, природное красноречие и величавая наружность довершили впечатление, произведенное им при дворе. Юный царь полюбил его с первого свидания и велел назначить архимандритом Новоспасского монастыря.

Здесь началось сближение царя с Никоном, обратившееся в искреннюю дружбу. Царь часто призывал его для беседы, поручил ему принимать и докладывать себе прошения от бедных, сирот и утесняемых. Влияние Никона возрастало так заметно, что даже Морозов, достигший тогда высшей степени значения, мог опасаться встретить в нем соперника. Чрез два года Новоспасский архимандрит был посвящен в сан митрополита Новгородского. Доверенность государя сопровождала его и на новое место служения: кроме полной власти в делах духовных, на него возложено было поручение иметь надзор за судопроизводством; дано право освобождать из темниц всех несправедливо заключенных. В Новгороде Никон прославился многими благодеяниями: во время бывшего там голода ежедневно питал на архиерейском подворье несколько сот неимущих, устроил богадельни для престарелых и увечных. Еще более возвысился он во мнении государя, когда с опасностью для собственной жизни укротил мятеж, возгоревшийся в Новгороде во время того же голода. Никон укрыл царского наместника князя Хилкова в своих палатах, а сам вышел к бунтующему народу; удары посыпались на Никона: одни бросали в него каменья, другие били палками, и он был замертво оставлен лежать на площади. Едва дышащий, поднят он служителями; но тотчас же отправился совершать литургию с крестным ходом в той части города, где свирепствовал бунт. После литургии Никон не убоялся еще раз появиться перед мятежниками, и вошел в самую избу, где собрались они. Твердость пастыря на сей раз поразила самых свирепых: они притихли, прекратили убийства, но еще не переставали действовать против правительства; заградив пути к столице, ссылались со шведами, чтобы передать им город. Никон успел уведомить царя и указал, какие нужно предпринять меры против злоумышленников; сам же предал бунтующих анафеме. Буря утихла, укрощенная твердостью Никона; народ обратился к нему за разрешением духовным; царь предоставил суд над виновными митрополиту, и митрополит судил как пастырь справедливый и милостивый [11]. Это было в 1650 году. С того времени любовь царя к Никону увеличилась; он часто стал вызывать его в Москву для советов.

Последние годы первосвятительства Патриарха Иосифа ознаменованы открытием святых мощей преподобного Саввы Звенигородского и преподобного Александра Свирского в основанных ими обителях, а также святого великого князя Георгия Всеволодовича во Владимирском Успенском соборе. В то же время, по мысли митрополита Никона [12] и соборному определению, царь повелел перенести в Московский Успенский собор останки святителей, пострадавших за веру и отечество: Патриарха Иова из Старицы, Патриарха Гермогена из Чудова монастыря и святого митрополита Филиппа с Соловецкого острова. Сретая мощи первопрестольника Иова [13] при великом стечении народа и предчувствуя близость собственной кончины, старец-патриарх Иосиф со слезами сказал царю: "Вот, смотри, государь, каково хорошо за правду стоять: и по смерти слава!" Чрез несколько дней Иосиф сильно заболел и вскоре преставился (в 1652 году) после 10-летнего первосвятительства.

Между тем за мощами святого митрополита Филиппа отправился на Соловки митрополит Никон с боярином князем Хованским, в сопровождении многих лиц духовных и светских. С ними послана была царская молитвенная грамота к святому Филиппу, в которой правнук Грозного, преклоняя свой царский сан пред святителем-мучеником, молил его пришествием в Москву разрешить грех Грозного царя и упразднить поношение, лежавшее на царской власти [14]. Во время отсутствия Никона царь писал ему замечательные письма, в которых выразилась вся душа доброго и набожного Алексея [15]. Из писем царя видно, что бояре очень недовольны были силой Никона [16], заметно и то, что сам Никон не умел смягчать своей силы кротостью и благодушием. В самых почтительных выражениях царь советовал ему быть поснисходительнее к боярам, но в то же время просил его не сказывать им об этом совете, не выдавать его - царя, что он заодно с ним - митрополитом. Добрый до слабости [17], находясь под двумя влияниями - Никона и бояр, царь боялся оскорбить ту и другую сторону, колебался между ними и старался мирить их.

По исполнении возложенного на него поручения [18] Никон не застал уже в живых патриарха Иосифа и должен был заступить его место [19]. Но он хорошо видел слабость церковной власти в дряхлых руках своего предшественника, видел вред монастырского Приказа [20] и невыгодное влияние нового уложения на дела церковные [21], видел самоволие бояр и враждебные отношения их к нему, как к любимцу царя, видел множество беспорядков [22], требующих для уничтожения своего свободной и ничем не стесняемой силы, и решительно отказался от первосвятительского сана. В Успенском соборе при полном собрании бояр и многочисленном стечении народа царь долго заклинал Никона именем Божиим не оставлять церкви в сиротстве и без пастыря. Наконец, Никон решился исполнить волю царскую, но прежде, обратясь ко всем, спросил: будут ли почитать его, как архипастыря и отца, слушать его во всем и дадут ли ему устроить Церковь? Все клятвенно обязались повиноваться своему пастырю в делах Церкви и совести, и Никон принял патриаршество 25 июля 1652 г.

Неограниченная дружба соединяла нового Патриарха с царем. Вместе молились они, вместе рассуждали о делах, вместе садились за трапезу, и так было каждый день. Патриарх был восприемником детей царских. Ни одно государственное дело не решалось без участия Никона в течение шести лет. И великий ум, предприимчивый, твердый характер Никона запечатлены на этих годах, счастливых для государства Русского (1651-1657).

Самым блистательным и самым славным делом в царствование Алексея было соединение Малороссии с Великою Россиею. Еще в предшествовавшее царствование, вскоре после смерти знаменитого защитника веры и прав своей родины Петра Конашевича Сагайдачного, умевшего внушить польскому правительству и страх, и уважение к себе, православный митрополит Киевский Иов Борецкий, не видя иного "благотишнейшего пристанища" для своей паствы, присылал в 1625 г. к царю Михаилу Феодоровичу и Патриарху Филарету просьбу о принятии Малороссии и запорожских казаков "под их государственную руку" [23]. Но царь Михаил боялся вовлечь свое ослабленное смутами государство в новую борьбу с Польшей. Он только обнадежил своих единоверцев в покровительстве; обещал в случае нового притеснения Православия вступиться за них. С такою же осторожностью действовал преемник его, созвав Земский Собор при Патриархе Иосифе (1648 г.), когда доблестный гетман Богдан (Зиновий) Хмельницкий умолял его о принятии Малороссии в подданство Москвы. Он соглашался исполнить его просьбу только в том случае, если сам король признает казаков независимыми; предлагал им в случае нестерпимых насилий переселиться в Московское государство, обещая дать обширные земли, в то же время старался примирить своих единоверцев с польским правительством. Но устроить дело мирным путем было невозможно.

Между тем страдания Украины увеличились [24], и Хмельницкий снова обратился в Москву с усиленными просьбами о присоединении единоверных к единоверным. Но и на этот раз царь решил еще раз испытать посредничество, и опять без успеха. Надлежало опасаться, что казаки, доведенные до отчаяния, подадутся к султану; тогда крымские татары и турки придвинутся ближе к Москве.

Гетман просил покровительства и ходатайства у нового Патриарха Московского [25], и не напрасно. В Грановитой палате снова созван был великий собор из духовенства, бояр, думных и выборных всяких чинов людей. Начиная с Патриарха Никона, все единогласно решили и просили государя "за честь свою стоять и против польского короля войну вести, а гетмана Богдана и все войско Запорожское с городами их и с землями принять под свою государскую руку для православной христианской веры и святых Божиих церквей" [26].

Наконец, важнейшее дело второго царя из дома Романовых, дело, обессмертившее имя Алексея, было решено. Получив радостную весть из Москвы, обрадованный вождь угнетенной Малороссии торжественно предложил войску и народу присоединение к Великой России. Бессмертный Богдан изобразил бедствия, претерпенные Малороссией, необходимость искать государя и защитника, но искать его "не в царях басурманских, турском или крымском, а в православном христианском великом царе восточном, который есть с ними единого благочестия греческого закона, единого исповедания". Он заключил словами: "Кроме его царские высокие руки благотишнейшего пристанища не обрящем; а буде кто с нами не согласует теперь, пусть идет куда хощет, вольная дорога". Раздались общие восклицания: "Волим под царя восточного православного крепкую руку, в нашей благочестивой вере умирати, нежели ненавистнику Христову, поганину достатись". Уверившись в согласии всех, гетман произнес: "Буди тако, да Господь Бог нас укрепит под его царскою крепкою рукою". Народ единогласно отвечал: "Боже, утверди, Боже, укрепи, чтобы мы во веки все едино были!"