Данилевский, Н.Я. Россия и Европа. – М., 1991. – 50-51, 59, 61, 263-264, 275 ,400-401.

КОНСТАНТИН КАВЕЛИН

Мысли и заметки о русской истории

 

Примкнув к семье романских и германских народов, мы твердо уверились, что нам предстоит и двигаться в круге идей и направлений, выработанных их жизнью и трудами; а на поверку оказывается что общего у нас с этими народами одни только свойственные всем людям стремления и задачи, все же остальное – вовсе непохоже на европейское (…)

Кроме нас, нет народа в мире, который бы так странно понимал свое прошедшее и настоящее. Ни один народ не разрывается в своем сознании на две половины, совсем друг другу чуждые и ничем не связанные. Подобно нам все европейские народы переживали в своей истории крутые перевороты, иногда по нескольку раз; однако ни один из них не смотрит на себя как на какие-то два различные народа (...)

Раздвоенные в народном сознании, мы не можем высвободиться из вопиющего противоречия между нашим взглядом на самих себя и постепенным, величавым ходом нашей истории. События идут у нас как-то своим чередом, точно как будто помимо нашей воли и понимания. Мы сильны инстинктами, неясными стремле­ниями, непосредственным чувством и слабы разумением; наша мысль не умеет как­-то совладать с фактами и осилить нашу умственную разладицу.

Где источник этой умственной немощи? Он глубоко скрыт в вековой привычке смотреть на себя чужими глазами, сквозь чужие очки. (…) Думать и учиться мы стали поздно, гораздо позднее других народов. Это дало нам возможность пользоваться, без больших усилий, тем, до чего другие народы дошли тяжким трудам и горьким опытам. Но зато мы не привыкли думать и, принимая чужие мысли за свои, не выходим из духовного малолетства. (…)

Петровская эпоха была, во всех отношениях, приготовлением, при помощи европейских влияний, к самостоятельной и сознательной народной жизни. Участие европейского элемента в нашем быту былонужно не для одних практических целей, но и для нашего внутреннего развития. (…) Самостоятельная русская мысль и жизнь, которые должны наполнить эти готовые, но пока еще лишенные содержания формы, далеко впереди. (…). Не понимая себя и среды, к которой принадлежим, мы блуждаем в потемках, ходим ощупью (…) Наша умственная и нравственная жизнь, не имея еще пока корней у себя дома, не имеет по тому же самому и никакого центра тяжести и носится в воздухе; при всем блеске наших природных способностей она холодна, бесплодна и мертва. Она согреется, оживет и сделается плодотворной только с той минуты, когда опустится из неопределенной шири на русскую почву, прильнет к ней и будет из нее питаться. Уравновесить умственные и нравственные силы с действительностью, соединить в одно гармоническое целое мысль и жизнь может отныне одна только глубокое изучение самих себя в настоящем и прошедшем. Других путей нет и быть не может.

Кавелин, К.Д. Мысли и заметки о русской истории // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: хрестоматия. – М., 1997. – С. 136-137.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ

Третья речь в память Достоевского

 

(…) Если христианство есть религия спасения; если христианская идея состоят в ис­целении, внутреннем соединении тех начал, рознь которых есть гибель, то сущность истинного христианского дела будет то, что на логическом языке называется синте­зом, а на языке нравственном – примирением.

Этою общею чертою обозначил Достоевский призвание России (…) здесь заключалось уже и указание на положительные исторические задачи или, лучше, обязанности России. (…) это значит найти для России новое нравственное положение, избавить ее от необходимости продолжать противохристианскую борьбу между Востоком и За­падом и возложить на нее великую обязанность нравственно послужить и Востоку, и Западу, примиряя в себе обоих. (…)

Разделение между Востоком и Западом в смысле розни и антагонизма, взаимной вражды и ненависти – такого разделения не должно быть в христианстве, и если оно явилось, то это есть великий грех и великое бедствие. Но именно в то время, как этот великий грех совершался в Византии, рождалась Россия для его искупления. (…)

Изначала Провидение поставило Россию между нехристианским Востоком и за­падною формою христианства – между басурманcтвом и латинством; и в то время как Византия в односторонней вражде с Западом, все более и более проникаясь исключи­тельно восточными началами и превращаясь в азиатское царство, оказывается одина­ково бессильною и против латинских крестоносцев, и против мусульманских варваров и окончательно покоряется последними, Россия с решительным успехом отстаивает себя и от Востока, и от Запада, победоносно отбивает басурманство и латинство. Эта внешняя борьба с обоими противниками была необходима для внешнего сложения и укрепления России, для образования ее государственного тела. Но вот эта внешняя за­дача исполнена, тело России сложилось и выросло, чуждые силы не могут поглотить его – и старый антагонизм теряет свой смысл. Россия достаточно показала и Востоку, и Западу свои физические силы в борьбе с ними – теперь предстоит ей показать свою духовную силу в примирении. Я говорю не о внешнем сближении и механическом перенесении к нам чужых форм, какова была реформа Петра Великого, необходимая только как подготовление. Настоящая задача не в том, чтобы перенять, а в том, чтобы понять чужие формы, опознать и усвоить положительную сущность чужого духа и нравственно соединиться с ним во имя высшей всемирной истины. Необходимо примирение по существу: Существо же примирения есть Бог, и истинное примирение в том, что бы не по-человечески, а «по божьи» отнестись к противнику.

Соловьев, В.С. Сочинения. Т. 2. – М., 1990. – С. 309,313-317.

НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ

Душа России

(…) Россия не играла еще определяющей роли в мировой жизни, она не вошла еще по-настоящему в жизнь европейского человечества. Великая Россия все еще оставалась уединенной провинцией в жизни мировой и европейской (…) России все еще не знает мир, искаженно воспринимает ее образ и ложно и поверхностно о нем судит. Духовные силы России не ста­ли еще имманентны культурной жизни европейского человечества. Для западного культурного человечества Россия все еще остается со­вершенно трансцендентной, каким-то чуждым Востоком, то притягивающим своей тайной, то отталкивающим своим варварством. (…) все еще не наступало время признания за духовной жизнью христианско­го Востока равноправия с духовной жизнью Запада. (…) Славян­ская раса не заняла еще в мире того положения, которое заняла раса латинская или германская. (…) Великий раздор [первой мировой] войны должен привести к велико­му соединению Востока и Запада. Творческий дух России займет, на­конец, великодержавное положение в духовном мировом концерте (…) станет мировым и об­щечеловеческим, не восточным только, но и западным. (…) в результате этой войны Россия в такой же мере станет окончательно Европой, в какой Европа признает духовное влияние России на свою внутреннюю жизнь. (…)

Для нас самих Россия остается неразгаданной тайной. (…) Душа России не покрывается никакими доктринами. (…) и поистине можно сказать, что Россия не постижима для ума и неизмерима никакими аршинами доктрин и учений. (…) Подойти к раз­гадке тайны, сокрытой в душе России, можно, сразу же признав ан­тиномичность России, жуткую ее противоречивость. (…)

Россия – самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И русский народ – самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать свою землю. (…) Анархизм – явле­ние русского духа (…) Русская душа хо­чет священной общественности, богоизбранной власти. Природа русского народа сознается, как аскетическая, отрекающаяся от земных дел и земных благ. (…)

В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варяг-иностранцев (…) Как характерно это для роковой неспособности и неже­лания русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Рус­ский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужествен­ным строителем, его природа определяется как женственная, пассив­ная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. (…) Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она (…) приходила как бы извне, как жених приходит к невесте. И потому так часто власть производила впечатление иноземной, како­го-то немецкого владычества. (…) С этим связано недостаточное развитие личного начала в русской жизни. (…) Русская безгосударственность – не завоевание себе сво­боды, а отдание себя, свобода от активности. (…)

Россия – самая государственная и самая бюрократическая стра­на в мире (…) Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. (…) Почти не оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту государства. (…) Личность была придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего непосильные требования. Бюрократия развилась до размеров чудовищных. Русская государственность (…) превратилась в самодовлеющее отвлеченное начало (…) Эта особенность русской истории наложила на русскую жизнь печать безрадостности и при­давленности. (…) Власть бюрократии в русской жизни была внутренним нашествием неметчины. Неметчина как-то органически вошла в русскую государственность и владела женственной и пассивной русской сти­хией. Земля русская не того приняла за своего суженого, ошиблась в женихе. (…)

Россия – самая не шовинистическая страна в мире. Национализм у нас всегда производит впе­чатление чего-то нерусского, наносного, какой-то неметчины. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гор­дость и часто даже – увы! – чуждо национальное достоинство. (…) В русской стихии поистине есть какое-то национальное бескорыстие, жертвенность, неведома запад­ным народам. (…) Национализм новейшей формации есть несомненная европеизация России, консервативное западниче­ство на русской почве. (…) Россия призвана быть освободительницей народов. Эта миссия заложена в ее особенном духе. (…)

Россия – самая националистическая страна в мире, страна (…) почитающая себя единственной призванной и отвергающая всю Европу, как гниль и исчадие дьявола, обреченное на гибель. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомне­ние. (…) «Русское» и есть праведное, доброе, истинное, божественное. Россия – «святая Русь». Россия грешна, но и в грехе своем она остается святой страной – страной святых, живу­щей идеалами святости. (…) Русское национальное самомнение все­гда выражается в том, что Россия почитает себя не только самой хри­стианской, но и единственной христианской страной в мире. (…)

Русская история явила совершенно исключительное зрелище – полнейшую национализацию церкви Христовой, которая определяет себя, как вселенскую. Церковный национализм – характерное рус­ское явление. (…) Вселенский дух Христов, мужественный вселенский логос пленен женственной национальной стихией, русской землей в ее языческой первородности. Так образовалась религия растворения в матери-земле, в коллективной национальной стихии, в животной теплоте. Русская религиозность – женственная религиоз­ность, – религиозность коллективной биологической теплоты, пере­живаемой, как теплота мистическая. (…) Такая религиозность отказывается от мужественного, активного духовного пути. Это не столько религия Христа, сколько религия Богородицы, религия матери-земли, женс­кого божества, освещающего плотский быт. (…) Мать-земля для русского народа, есть Рос­сия. Россия превращается в Богородицу. Россия – страна богоносная. (…)

Бердяев, Н.А. Душа России // Хрестоматия по культурологии / Под ред. Г.В.Драча. – Ростов-на-Дону, 2005. – С. 450-459.

СЕРГЕЙ БУЛГАКОВ