Ограниченное применение разума

Важно не сужать сферу разумного.

а) Часто рациональное отождествляется с доказуемым в узком смысле этого слова.

Итак, неверно то, что человеческий опыт разумного содержится в этом отождествлении. Верно то, что разумное требует, желает доказательства и стремится к нему; ему любопытно доказать все, — но неверно то, что разумное тождественно доказуемому. Способность доказать — это один из аспектов разумности, но разумное — это не способность доказывать. Действительно, что значит доказать? Это значит проследить за всеми этапами процесса, приводящего к существованию что-либо. Когда мы в школе повторяли доказатель ство теоремы и пропускали один из этапов, преподаватель прерывал нас словами: «Это не доказано». Действительно, следует пройти все конструктивные этапы некой реальности, чтобы мы могли сказать, что перед нами доказательство.

Но этим разумное не исчерпывается, потому что именно самые интересные и своеобразные явления реальности не могут быть доказаны.

Иначе говоря, к ним невозможно применить того подхода, о котором мы недавно говорили. Например, человек не может доказать, каким образом существуют вещи, — а ответ на этот вопрос для человека в высшей степени важен. Даже если кто-нибудь сможет доказать, что этот стол сделан из материала, имеющего определен ный состав, он все равно никогда не сможет проследить все этапы возникновения этого стола.

б) Разумное не отождествляется и с «логичным». Логика — это идеал последовательности: установите исходные предпосылки, проделайте над ними ряд последовательных операций — и перед вами — «логика». Если исходные предпосылки ошибочны, то самые логически безупречные операции дадут неправильный результат.

Проблема, действительно занимающая человека, — это не логика, не ее захватывающая игра; не доказательство, возбуждающее любопытство; проблема, интересующая человека ,— это принятие реальности, то есть ее осознание. Следовательно, это требование (нечто вынуждающее), а не последовательность. То, что мать любит сына, — это не результат логических операций: это очевидность или уверенность, предложение реальности, существование которой необходимо признать. Существование моего рабочего стола, привязанность ко мне матери, — хотя они и не являются следствием логических умозаключений, — реальность, соответствующая истине, и утверждать это разумно.

Способность к логике, последовательности и доказательству есть не что иное, как орудие разумности, стоящее на службе чего-то более великого, — широты «сердца», к ним прибегающего.

Nota bene. Мне представляется важным направить внимание скорее на термин «разумное», чем на термин «разум». Действительно, даже разум, способность осознавать реальность, может быть использован неразумно, то есть без адекватных оснований.

Как бы там ни было, в корне проблема заключается в понятии разум. Я хотел бы вспомнить случай, который произошел со мной много лет назад и который многому меня научил. Я давал свой первый урок Закона Божьего в качестве преподавателя Классического Лицея. Как только я взошел на кафедру, прежде чем начать говорить, я заметил, что с последней парты тянется вверх чья-то рука. Я спрашиваю ученика: что он хочет. В ответ звучит примерно следующее: «Извините, учитель, вы напрасно пришли сюда говорить о вере и рассуждать о ней, потому что разум и вера — это два мира, друг другу совершенно чуждые. То, что можно было бы сказать о вере, не имеет ничего общего с разумом, и наоборот, — поэтому рассуждение о вере — это мистификация». Тогда я спросил у этого ученика, что такое для него вера, и, не получив ответа, задал этот вопрос всему классу, с тем же результатом. Тогда я спросил своего первого оппонента, что такое разум, и, не получив ответа, снова обратился с этим вопросом ко всем. Однако ответом и в этот раз было молчание.

Тогда я сказал: «Как вы можете судить о вере и разуме, не попытавшись сначала дать себе отчет в том, что они собой представляют? Вы употребляете слова, значение которых вам неизвестно». Конечно же, все мои утверждения вызвали бурю споров и я все больше убеждался в том, что на класс оказал определенное влияние преподаватель философии. Выйдя из аудитории в конце занятия, я столкнулся как раз с этим преподавателем и сразу же сказал ему, что удивлен тому, что в этом классе считают само собой разумеющимся то, что вера не имеет ничего общего с разумом. Он ответил, что и Церковь утверждала то же самое на Втором Аравзиканском Соборе. Я напомнил ему, что каждое утверждение следует рассматривать в том историчес ком контексте, в котором оно возникло и чьи понятия и устремления оно выражает. Вырывать фразу из ее культурного и литературного контекста и истолковывать ее, как если бы она была написана позавчера, бесспорно, антиисторично, и это препятствует ее правильному пониманию. Здесь спор между нами разгорелся, а толпа окруживших нас учеников все росла. Тогда, хотя пора было уже идти на другой урок, мне захотелось объяснить студентам, в чем суть моего спора с преподавателем философии. Я спросил его: «Коллега, я никогда не был в Америке, но могу с полной уверенностью заявить, что Америка существует. Я утверждаю это с той же уверенностью, с которой я говорю, что вы сейчас стоите передо мной. Считаете ли вы мою уверенность разумной?».

После некоторого молчания и очевидного замешательства последовал ответ: «Нет!». Я хотел, чтобы именно это стало ясно студентам, и сейчас я хочу также подчеркнуть: мое представление о разуме таково, что утверждение о существовании Америки, хотя я ее и не видел, может быть очень разумным, тогда как понимание разума тем преподавателем заставляло его утверждать, что это неразумно.

Для меня разум — это открытость навстречу реальности, способность объять и утверждать ее в совокупности всех ее факторов. Для этого преподавателя разум — это «мера» вещей, феномен, возможный только при непосредственной доказуемости.

Различие методов

Сейчас я на примерах хочу объяснить систематичность, с которой разум осознает реальность, используя адекватные основания.

Если я говорю: (a + b) (a — b)= a² — b², то я утверждаю алгебраическую или математическую истину, то есть истину из сферы математики. Но как я прихожу к заключению, что — (a + b) (a — b) = a² — b²? Я прохожу определенный путь, шаг за шагом, как будто двигаясь по дороге, окутанной туманом, и вот, наконец, туман рассеивается и я достигаю истины, очевидности, тождества. Я прохожу путь, достигаю некой точки, и передо мной — очевидная истина. Это как бы туннель, превращающийся в какой-то момент в парапет, с которого открывается пейзаж.

Приведем другой пример: формула воды — H₂O. Здесь я не иду тем же путем, что и в математике: я беру перегонный куб и получаю продукт дистилляции.

Третий пример: «Какие права имеет женщина по сравнению с мужчиной?». У человеческого существа есть определенные права, женщина — это человеческое существо, следовательно, она обладает теми же правами, что и мужчина. Я не стал строить математические формулы, чтобы понять, что у женщины — те же права, что и у мужчины; я не поместил женщину в перегонный куб! Я пошел другим путем и посредством определенного умозаключения я пришел к очевидному выводу.

«Путь» по-гречески ХdТq, а «по пути», «через путь» — meta-odТq, откуда происходит слово «метод». Метод — это слово греческого происхождения; на латинском это понятие выражалось бы словом «processus». Благодаря определенному процессу я познаю объект.

Значит, разум как способность осознавать реальность или ее ценности, то есть реальность, находящуюся в поле зрения человека, чтобы познать определенные ценности или виды истин, пользуется неким методом: для истин одного порядка — одним, для истин другого порядка — другим, для истин третьего типа — треть это три разных метода. И именно потому, что разум рассматривает объект по адекватным этапам или причинам, проходя различные пути, в зависимости от объекта ( метод определяется объектом!).

Таким образом, разум не есть нечто застывшее и окоченелое, как его столь часто представляет нам современная философия, сведшая его к одной функции, к «логике», или только к одному типу явления — к некой способности к «эмпирическому доказательству». Разум гораздо шире: это жизнь, это жизнь перед лицом сложной и многомерной реальности. Разум легок и отправляется повсюду, следует многими путями. Упрощенные примеры этого я уже приводил.

Следовательно, использование разума — это отражение познавательной способности человека, подразумевающей различные методы, или способы, или процессы в зависимости от характера объектов; у разума нет единого метода, он поливалентен, богат, гибок и подвижен.

Если не учитывать этого основополагающего явления, можно впасть в серьезное заблуждение. Если люди, привыкшие пользовать ся методами философии или богословия, претендуют на то, чтобы утверждать какую-либо научную истину, то они могут совершить ту же ошибку, что и некоторые господа из Священной Инквизиции с Галилео Галилеем: знатоки богословской экзегезы пытались вычитать в Библии то, чего в Библии не было, потому что там ничего не говорится о строении мироздания и используются образы, характерные для людей того времени; ее основная задача — это утверждение религиозных и этических ценностей.

Особо важный процесс

Представьте себе Петра, Иоанна и Андрея перед Иисусом из Назарета: они знали Его мать, Его отца и родных; они вместе с Ним ловили рыбу и вместе с Ним ели. В какой-то момент им стало ясно, что об этом Человеке можно было сказать: «Если я не должен верить Ему, то не должен верить даже своим собственным глазам». Разумна ли эта уверенность? Если она может быть разумной, то каков путь, приведший меня к ней? Вспомним, что метод — это не что иное, как описание разумности во взаимоотношении с объектом. Метод устанавливает соответствующие причины, по которым выполняются этапы познания объекта.

И еще. Я с уверенностью могу сказать: «Моя мать меня любит». Это наиболее важный аспект материнства, потому что, даже если мать отказывается от двухмесячного ребенка и его усыновляет другая женщина, его мать — эта та, которая взяла его к себе, если она его любит. «Моя мать— это женщина, которая меня любит»: в этом я уверен, как в солнечном свете, уверен даже больше чем в том, что Земля вращается вокруг Солнца, в том смысле, что это в большей степени затрагивает меня, это в моей жизни важнее. Для моего восприятия реальности, для моих взаимоотношений с судьбой важнее то, что эта женщина любит меня, нежели то, что Земля вращается вокруг Солнца. Очень хорошо, что установлено, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, потому что это один из аспектов истины. Однако для моей жизни, то есть для моих взаимоотношений с судьбой, это еще не все, более того, это имеет мало общего с моей всеобъемлющей проблемой.

Есть люди, о которых я мог бы сказать: «Вот, эти люди действительно мои друзья». Если кто-нибудь сказал бы мне: «Докажи это!», — как мог бы я это доказать: размышляя об этом? применяя странные геометрические формулы? используя какой-нибудь научный метод? Нет. То же самое нужно сказать о любви, которую испытывает ко мне моя мать.

Есть реальность, есть ценности, познание которых не дается тремя вышеупомянутыми методами. Это ценности человеческого поведения, не в его механическом аспекте, который можно отождествить с социологией или психологией, но в аспекте их значения, — так же, как в приведенных примерах. Доверяешь ли ты этому человеку или нет? до какой степени ты можешь ему доверять? что ты можешь оценить в другом человеке? порядочен ли этот человек или нет? — точного знания этих ценностей нельзя достичь с помощью тех методов, о которых мы говорили. Однако никто не может отрицать, что может быть разумным твердое убеждение на этот счет.

Следовательно, сфера реальности, в которой наше сознание может дать себе отчет, — это сфера «нравственных» реальности или истин: нравственных в этимологическом смысле слова, то есть определяющих человеческое «поведение», которое на латыни называется mores.

При установлении истины о нравственном поведении человека разум должен использоваться по-другому, иначе его использование становится неразумным: например, нельзя проанализировать человеческое поведение, пользуясь методом научного исследования.

Если бы сегодня вечером к моему возвращению домой мать приготовила мне вареный рис, а я, проголодавшись, вместо того, чтобы набросится на еду, внезапно остановился и стал бы смотреть на блюдо, то она озабоченно спросила бы: «Но… что с тобой? Тебе плохо?». А если бы я ответил: «Нет. Но я хотел бы исследовать это блюдо, чтобы быть уверенным, что там нет цианистого калия», — моя мать сказала бы: «Ну и шутник же ты!»; однако, если бы она увидела, что я не шучу, то позвала бы не химика, а психиатра. Уверенность в том, что моя мать не имеет намерения отравить меня, существует независимо от возможности провести химический анализ приготовленного блюда.

Теперь представим себе, что мы, двое друзей, стоим на одной и той же остановке автобуса. «Привет!» — «Привет, как дела?» — он садится в автобус, а я остаюсь на остановке. Наконец автобус отправляется, и мой друг, высунувшись из окошка, спрашивает меня: «Почему ты не сел?». — А я отвечаю: «До тех пор, пока городские власти не будут на каждой остановке научно контролировать психическое и физическое состояние водителя, я в автобус не сяду…». Чтобы проехать от Миланского собора до Тичинских ворот (От центра Милана до его периферии — Прим. перев.), такому автобусу понадобится целый год!

Математика, науки, философия необходимы для исторической эволюции человека, — они есть фундаментальное условие развития цивилизации. Но человек мог бы прекрасно прожить без философии, не зная, что Земля вращается вокруг Солнца, — однако он не мог бы жить без нравственной уверенности. Будучи не в состоянии оценить поведение другого по отношению к нему, человек жить не может.

Действительно, неуверенность во взаимоотношениях является одним из самых страшных недугов нашего поколения: уверенность в отношениях дается с трудом, начиная с семьи. Мы живем, как бы страдая морской болезнью, с такой неуверенностью во взаимоотно шениях, что не можем более созидать ничего человеческого. Люди строят небоскребы, создают атомные бомбы, придумывают самые изощренные философские системы, но человеческое не созидается, потому что оно — в сфере взаимоотношений.

Вот почему в определенных областях природа создала метод, путь, тип медленного развития: нужно пройти все этапы определен ным образом, иначе не может быть уверенности, что мы движемся дальше; так, к некоторым выводам люди приходят через века, через тысячелетия. Напротив, для того, чтобы придти к уверенности в том, что касается взаимоотношений, нам был дан очень быстрый метод, — даже скорее интуиция, чем процесс.

Этот четвертый метод гораздо ближе к творчеству художника, нежели к работе инженера или математика, потому что он жизненно необходим человеку именно в данный момент.

Один метод применяется для доказательства математических истин, другой метод — для доказательства истин научных, третий — для истин философских; четвертый позволяет нам достичь уверенности в том, что касается человеческого поведения, «нравственной» уверенности. Я сказал, что этот последний метод можно сравнить с методом гения или художника, которые от знака приходят к восприятию истины. Когда Ньютон увидел, как падает всем известное яблоко, это было внешним знаком, благодаря которому возникла великая гипотеза. Маленький знак позволяет гениально одаренному человеку сделать универсальный вывод. Метод, благодаря которому я понимаю, что моя мать любит меня, благодаря которому я уверен, что многие люди — моя друзья, не устанавливается механически, а интуитивно понимается моим умом как единственно разумный смысл, как единственное основание, подходящее для того, чтобы объяснить схождение в едином центре определенных «знаков». Умножайте до бесконечности эти знаки, до сотни, тысячи: их конечный смысл в том, что моя мать любит меня. Тысячи внешних признаков сходятся в этой точке: единственный смысл поведения моей матери в том, что «моя мать меня любит».

Для нравственной уверенности доказательство — это наличие ряда указаний, единственный адекватный смысл, единственное адекватное основание, единственное разумное прочтение которых — эта уверенность.

Она называется не только нравственной уверенностью, но и жизненной, потому что связана с тем моментом, когда ты истолковываешь какое-либо явление, то есть интуитивно постигаешь совокупность знаков. Приведем пример. Я уверен, что человек, находящийся сейчас передо мною, не хочет меня убить; и после этого моего заявления этот человек не хочет меня убить, даже ради того, чтобы доказать, что я ошибся. Эта уверенность продиктована определенным поведением человека, определенной ситуацией. Но я не мог бы быть уверен в том же самом и в будущем, если бы ситуация изменилась!

Здесь нужно отметить два важных момента.

Первый . Моя уверенность относительно тебя будет тем обоснованней, чем с большим вниманием отношусь я к твоей жизни, то есть, чем в большей степени я разделяю ее. В этой мере знаки умножаются. Например, кто в Евангелии смог понять, что нужно доверять этому Человеку? Не толпа, жаждавшая исцелений, но те, кто последовал за Ним и разделил Его жизнь. Совместная жизнь и соучастие!

Второй . Напротив, чем сильнее человек как личность, тем в большей степени он способен по немногим признакам придти к уверенности относительно другого человека. Это человеческий гений — способность угадывать истину поведения, образа жизни человека. Чем сильнее человечность, тем больше способность воспринимать с уверенностью. «Доверять хорошо, а не доверять лучше», — говорит пословица, но это мудрость довольно поверхностная, потому что способность доверяться свойственна человеку сильному и уверенному. Человек неуверенный не доверяет даже собственной матери. Чем в большей степени человек является человеком, тем в большей степени он способен доверяться, потому что видит соответствующие основания для того, чтобы довериться другому.

Тому, у кого есть склонность к какому-то предмету в школе, достаточно одного указания, чтобы решить задачу, тогда как все остальные должны терпеливо двигаться к решению шаг за шагом. Иметь склонность к чему-либо — это все равно, что иметь общность с этим. Иметь склонность к человеческому — значит быть очень человечным, и именно тогда я осознаю, до какой степени могу доверяться твоему человеческому началу.

Это как если бы человек быстро сравнивал с самим собой, со своим «исходным опытом», с собственным «сердцем» и говорил: до сих пор соответствует и поэтому истинно — и я могу довериться.

5. Применение метода нравственной уверенности: вера

Что такое вера? Это принятие того, что утверждает другой человек. Это может быть неразумным, если для этого нет достаточных оснований; это разумно, если они есть. Если я пришел к убеждению, что данный человек знает, что говорит и не обманывает меня, то уверенно повторять то, что он уверенно говорит, — значит быть последовательным с самим собой.

Но я могу достичь уверенности в искренности и способности какого-либо человека, именно идя путем нравственной уверенности.

Без метода познания верой человеческое развитие было бы невозможно. Если бы единственно разумное отождествлялось с непосредственной очевидностью или лично доказуемым (на что претендовал тот преподаватель философии, о котором мы говорили в связи с вопросом о существовании Америки), человек не мог бы больше двигаться вперед, потому что каждый должен был бы повторить все процессы заново: мы навсегда остались бы «троглодитами».

В этом смысле проблема нравственной уверенности — это главная проблема жизни как существования, а через нее и жизни как цивилизации и культуры, потому что все достигнутое с применением других трех методов, становится основой для нового рывка только благодаря этому четвертому методу.

Надеюсь, понятно, почему я определил эту предпосылку как необходимость разумности. Объект исследования требует реалистического подхода, метод определяется объектом; но вместе с тем, необходимо и то, чтобы работа над объектом уважала потребность природы человека, которая есть разумность: наличие адекватных оснований, чтобы делать шаги навстречу познаваемому объекту. Различие методов определяет порядок этих адекватных оснований. Метод — это сфера адекватных оснований.

Неразумно утверждать, что для того, чтобы быть уверенными в поведении человека, необходимо применять научные критерии и что если их нельзя применить, то нельзя и обрести уверенность. Как показывает опытное наблюдение, для подобной позиции нет адекватных оснований.

Напротив, для уверенности в том, что касается человеческого поведения, вполне могут быть достаточные основания, и, следователь но, она может быть в высшей степени разумной. Наша жизнь построена на этом типе разумности. Я говорю о самой интересной стороне нашей жизни — о взаимоотношениях, но, наконец, также об отношениях, создающих историю, и через которые до нас доходят открытия, сделанные при помощи других методов.

И в заключение отметим, что человек может ошибиться, применяя научный, или философский, или математический метод. Точно так же можно ошибиться, вынося суждение о человеческом поведении. Но из этого не следует, что, используя научный метод, нельзя прийти к правильным выводам, — то же относится и к методу «нравственного познания»!

Глава третья
ТРЕТЬЯ ПРЕДПОСЫЛКА: ВЛИЯНИЕ НРАВСТВЕННОСТИ НА ДИНАМИКУ ПОЗНАНИЯ

Говоря о первой предпосылке, мы настаивали на необходимос ти реалистического подхода; реализм определяется природой и состоянием объекта. Во второй предпосылке акцент делается на внимании и любви к рациональности, и это выводит на первый план субъект действия и образ его действий. Но перед вопросом: «Как довериться данному человеку?» — проблема остается открытой, — и не в том, что касается чистоты и динамичности разума, но из-за того, что доверие к другому человеку вводит фактор поведения личности, который мы обычно называем «нравственностью». В третьей предпосылке говорится о влиянии нравственности изнутри динамики познания.