СЕНТЯБРЯ: ОСЕННЕЕ РАВНОДЕНСТВИЕ

 

 

«Осень наступает», — думала Сильви Шигеру. Подули западные ветра, и солнце на закате теперь окрашивалось в чистый красновато-коричневый цвет. Духота ослабила свою тяжкую хватку, но все ещё было тепло, дни стояли погожие и довольно долгие.

Выходя в сад, Сильви, как обычно, думала о матери. Это было любимое место Пайпер, она любила его не меньше, чем свой кабинет. Все здесь напоминало Сильви о матери: и буйно разросшиеся многолетние растения, и опрятные дорожки, и небольшой, но очень полезный огородик. Сильви частенько приходила сюда покачаться в гамаке, посидеть на видавших виды креслах адирондакского стиля: ей казалось, что здесь она особенно отчетливо ощущает близость матери. Когда она была уверена, что никого нет рядом, то говорила вслух, не понижая голоса.

«Понятно, что мама не слышит меня, но вдруг она где-то недалеко», — думала Сильви, и это помогало ей четко мыслить.

В доме было тихо, отец и Сайбан все ещё спали каждый в своей спальне. В отличие от Сильви оба были не большие любители рано вставать.

Держа в руке дымящуюся кружку чая с мятой, Сильви уселась в любимое мамино кресло и, закинув голову назад, подставила лицо ласковым утренним лучам. Воздух был напоен сладким ароматом ночного жасмина. Вдруг её охватило странное, стеснившее грудь волнение.

— Вот, мама, и настал этот день, — прошептала она. — Но давай смотреть правде в глаза: шансы познакомиться с Каллумом Уэстом у меня почти равны нулю, если, конечно, ты не слышишь меня и не устроишь какое-нибудь чудо. Но я, по крайней мере, увижу его, буду с ним рядом. К тому же я и сама не знаю, хочу ли я с ним знакомиться. Что, если он окажется полным придурком?

— Кто это придурок? — вдруг послышался голос из открытой двери на кухню.

Ага, Сайбан проснулась. Сильви покраснела; слава богу, хоть не отец.

— С кем это ты разговариваешь?

— С мамой, — ответила Сильви нарочито небрежно.

— И ты с мамой так разговариваешь? — улыбаясь, спросила Сайбан, усаживаясь рядом с сестрой.

— Да нет, это я так… про одного парня, это я про него говорила.

— А-а, про Каллума Уэста? Ты что, говорила с мамой, что сегодня вечером идёшь на его концерт?

Сильви только пожала плечами. Смысл ей объяснять? Все равно не поймет, маленькая ещё.

— Думаешь, мама слышит тебя, когда ты говоришь с ней вслух?

— Не знаю. Может быть. Может, я думаю про неё и она это чувствует.

Она пожала руку Сайбан. Как, наверное, сестренке одиноко без матери!

— Послушай. У меня ведь ещё куча дел. Надо собраться, приготовить одежду и для концерта, и для лагеря, купить поесть, упаковать напитки. В общем, мне понадобится твоя помощь. Ты не против?

— Не зна-аю.

Сайбан сорвала под ногами одуванчик и принялась обрывать крохотные лепестки.

— Если поможешь, перед отъездом сходим в магазин видео и я куплю тебе диск с фильмом, сама выберешь.

— Честно? — Лицо Сайбан так и просияло. — Даже детям до шестнадцати?

— Только без насилия… добровольный секс и обнаженка не в счет — идёт?

Сильви подмигнула, и сестры весело рассмеялись.

— Лекси позовешь, проведете вечерок вместе, пока меня не будет.

— Хорошо… как думаешь, позвать её до или после того, как я тебе помогу?

— Лучше до того — чтоб заранее предупредить.

— Отлично.

Сайбан встала и двинулась к дому, но тут же остановилась и обернулась к сестре. Нахмурив брови, она поднесла палец к губам, чтобы откусить заусенец у ногтя.

— Спасибо, — сказала она через секунду.

— Не за что, — улыбнулась Сильви. Она поняла, что имеет в виду Сайбан.

Прошло уже два месяца с тех пор, как исчезла Пайпер. Тело найдено не было, вообще никаких признаков, не было и намеков о её местонахождении, если она жива. Как пообещала отцу в то памятное утро Сайбан, Сильви действительно сходила поговорить с Отам Авенинг: сестрам хотелось знать, насколько вероятно существование этого самого «иного мира», о котором рассказывала Пайпер. Отам ответила утвердительно: да, их мать теперь пребывает именно там, но на данный момент о ней нет никакой информации. Она пообещала держать девушку в курсе. Сильви сразу показалось, что Отам знает больше, чем говорит, и эта мысль расстроила её. Но настаивать она не стала. Конечно, ей было не совсем понятно, откуда у Отам могут быть сведения, но она догадывалась, что существуют серьезные причины, по которым эта женщина не желает делиться новостями. Она набралась терпения и стала ждать, пока не настанет время.

Сильви знала, что она переживет разлуку с матерью. Глядя на себя в зеркало, она представляла будущую жизнь уже без дорогого ей человека. Теперь она самостоятельная, но в душе все равно сохраняет надежды, которые лелеяла, когда ещё и думать не могла, что ей придется жить без матери. Сильви была стройна, прекрасно сложена и от природы красива и грациозна. Она это знала. Она знала также, что унаследовала от родителей лучшие их черты, и была им благодарна за это, понимая, что внешняя красота значительно облегчает ей жизнь. Ей хватало прагматизма и практичности принять то, что красивая женщина остается таковой не очень долго. Когда-нибудь и она постареет, у неё будут седые волосы, упругие мышцы станут дряблыми, и поэтому ей хотелось прожить жизнь так, чтобы на закате её сказать, что она не только блистала красотой, а совершила кое-что ещё. Но пока она с трудом представляла себе, каким будет это «кое-что». Таланта своей матери сочинять забавные истории она не унаследовала, зато получила от неё способность к рисованию. Сильви серьезно подумывала о поступлении в художественный колледж, где можно было выучиться на дизайнера. Вообще же у неё было несколько вариантов, как распорядиться будущим, но ни на одном из них она ещё не остановила окончательного выбора. А уж в этот вечер ей было не до будущего.

Сильви прекрасно помнила день, когда мать бросила на стол те роковые билеты. Она приобрела их через Интернет и сама распечатала на принтере. Недовольная бумагой (показалась слишком тонкой) и неказистым внешним видом, Пайпер, во всем художница, сама спроектировала дизайн и раскрасила два билета от руки. Настоящие билеты Сильви прикрепила кнопками у себя над столом, а те, что изготовила мать, вставила в рамку и даже теперь смотрела на фиолетовую с золотом раскраску с улыбкой, как и на цветные фотографии, которые Пайпер смонтировала в технике декупажа: Сильви и Каллум Уэст стоят один напротив другого и смотрят друг другу прямо в глаза. Как матери удалось сделать так, будто их действительно сняли вместе, для неё было загадкой.

Впервые Сильви услышала игру группы «Callum West Band», когда ей было четырнадцать лет. Эту запись передавала радиостанция местного колледжа, которую она всегда слушала с некоторым пренебрежением. Но когда в динамиках зазвучал голос Каллума, у Сильви захватило дух, сердце сжалось, а потом быстро-быстро застучало. Она, конечно, была не совсем дура, чтобы вообразить, что он поет именно для неё, но именно такое ощущение у неё возникло сразу. Слова песни, как солнечные лучи, лились прямо ей в душу, омывая первые ростки её девичьих фантазий.

Каллум был первая любовь Сильви, её первая настоящая страсть. С тех пор прошло уже почти четыре года, у Сильви было много знакомых мальчиков, были у неё и увлечения, и флирт, и свидания, с двумя она успела переспать, но ни один из них не вызывал у неё даже тени того чувства, которое охватывало её, когда она слышала голос Каллума или видела его по телевизору. Внешность его идеально гармонировала с очаровательным тембром голоса, а уж красив он был поразительно: густая, вечно растрепанная черная шевелюра, из-под которой завораживающе сверкали огромные глаза. Рот его всегда казался чуть-чуть приоткрытым, даже когда он сжимал свои губы в форме маленького сердечка.

В его натуре уживались как бы два совершенно разных человека: тот, кто разговаривал с репортерами, — простой, скромный, одаренный способностью относиться с юмором к себе и своей профессии, с которым всем сразу становилось легко и просто, и совсем другой Каллум — тот, кто выходил на сцену. Таинственный, притягательный и вместе с тем сдержанный. Глядя на него, казалось, что в душе его хранится некая сокровенная тайна и делиться ею, как и своим чистым, подлинным «я», с публикой он не собирается.

На его концертах Сильви ещё не была ни разу. О том, чтобы пойти с родителями, не могло быть и речи, а отпустить её одну они категорически отказывались, даже когда он гастролировал совсем близко (каких-нибудь два часа на машине), заявляя, что она ещё маленькая. Поэтому Сильви терпеливо ждала, ни минуты не сомневаясь, что когда-нибудь, в один прекрасный день она обязательно встретится с ним лично. И вдруг прошлой зимой мать подарила ей эти два драгоценных билета, чтобы она пригласила с собой какую-нибудь подругу. И теперь, когда до начала концерта оставалось каких-то несколько часов, больше всего на свете Сильви хотелось, чтобы на концерт с ней пошла её мама.

Поездку Сильви продумала вплоть до мельчайших подробностей. Ещё накануне заплела волосы в десятки тоненьких косичек. Перед самым выходом из дома она расплетет их, и у неё будет потрясающая прическа из длинных, обрамляющих лицо и ниспадающих на плечи буйных кудряшек. Наденет выцветшие, облегающие и низко сидящие на бедрах джинсы и простую белую блузку. Её лучшая подруга, Молли Моралехо, заедет за ней на стареньком «вольво» часа в три. На пароме они переправятся на материк, проедут шестьдесят миль до места и ночь проведут в палаточном лагере возле открытой эстрады. Накануне, будучи во всем аккуратисткой, Сильви составила список вещей, которые могут понадобиться, и теперь оставалось только собрать их.

Все утро Сайбан носилась с этим списком по дому, вычитывая вслух один пункт за другим, пока все не было собрано и сложено на передней веранде. Сильви расстелила палатку, обильно полила её из шланга и оставила сушиться на солнце, чтобы потом упаковать в небольшую нейлоновую сумку. Заодно она научила сестренку складывать одежду так, чтобы та занимала как можно меньше места. Вместе они отправились в продуктовый магазин, а потом и в магазин видеопродукции, чтобы выбрать фильм для Сайбан. Младшая бесконечно долго рылась на полках преимущественно с заграничными картинами, выбирала то одну коробку, то другую, делая вид, что ей интересно, а Сильви наблюдала за ней, до боли закусив губу, чтобы с ней не сделалась истерика. В конце концов, как и предполагала Сильви, сестра выбрала какой-то дурацкий фильм про старшеклассников.

— Это для Лекси, — сказала Сайбан, закатив глаза. — Она говорила, что очень хочет его посмотреть.

— Ты настоящая, верная подруга, Сайбан. Во всех отношениях.

Когда они вернулись домой и закончили укладывать еду и одежду, было уже два часа и до приезда Молли оставался всего час. Сайбан пошла наверх прибраться в своей комнате, что дипломатично посоветовала ей сделать Сильви, сказав, что неучтиво было бы принимать у себя Лекси, если в комнате такой беспорядок. Чтобы как-то убить оставшееся время, Сильви открыла дневник, собираясь сделать в нём какую-нибудь запись. Дневник ей подарила мама.

Сильви знала, что её записи, по сравнению с тем, что писала в своем дневнике мать, были неинтересны, но она не очень переживала по этому поводу. Когда-нибудь она оглянется назад и ей захочется узнать, какие дорожки вели её в будущее, какой выбор перед ней стоял, и дневник её, пускай и незрелый, будет драгоценным свидетельством этого.

Она не слышала, как в комнату вошел и встал за спиной отец. Увидев его, Сильви сразу напряглась и вдруг подумала, что ведь они не виделись целый день.

Папочку своего она очень любила. Но в последнее время все больше в нём разочаровывалась. Она терпеть в нём не могла эту его вечную угрюмость и замкнутость. Да и за Сайбан было обидно. Сестра так любила отца, так тянулась к нему, нуждалась в его любви и поддержке, а он после ухода матери целиком погрузился в себя и свою работу. Вышло так, что судьба одним жестоким ударом унесла от Сайбан сразу обоих родителей и основная тяжесть случившегося легла на плечи Сильви.

— Ну как, приготовилась? — спросил Уилл.

— Ага, жду, когда заедет Молли. Лекси придет в гости. Сайбан говорила?

— Да. Даже не спросила разрешения. Просто сказала, и все. Да ладно… — Уилл раздраженно махнул рукой и сел на диван рядом. — Послушай, Сильви, я же понимаю, что значит для тебя этот концерт. То есть я хочу сказать, твоя мать перед тем, как… в общем, она говорила мне, что этот Каллум тебе очень нравится. И я просто хочу, чтоб ты знала: я очень рад за тебя и я всегда тоже счастлив, когда счастлива ты.

Сильви была потрясена. Она ожидала от отца нудной нотации про то, что надо быть осторожной, особенно с напитками.

— Деньги тебе нужны? Может, ещё что-нибудь? — спросил он.

— Нет, папа, все в порядке. Ты же положил на мой счет в этом месяце.

— Ну да, но я подумал, может, тебе ещё понадобится. Футболку там купить, ещё что-нибудь, мало ли…

Сильви не знала, что делать. Она понимала, что такова папина манера подъезжать, но ей хотелось продемонстрировать независимость.

— Папа, честное слово, спасибо большое, но я давно уже копила на сегодняшний вечер.

Отец рассеянно огляделся вокруг и вдруг встал.

— Ну хорошо. Ладно. Я пойду наверх, немного поработаю. Приятно провести время. Увидимся завтра днем. И пожалуйста… не выключай телефон.

Он наклонился и поцеловал её в лоб.

— Поставлю его на вибрацию и буду все время держать в кармане, — сказала она, улыбаясь ему в спину: он направлялся к двери.

«Может быть, он уже приходит в себя после случившегося», — подумала она.

А скоро появилась и Молли Моралехо. Она не стала утруждать себя стуком: дверь вдруг с грохотом распахнулась, и через секунду Молли сидела рядом с Сильви.

— Ну что, подруга, сбацаем рок-н-ролл?

Молли была так красива, что, где бы ни появилась, все сразу сворачивали шеи в её сторону. Как и Сильви, она была смешанных кровей, и девушки при первой же встрече почувствовали родство. Отец её был венесуэлец, ради Молли и её матери он приложил все старания, чтобы привыкнуть к страшному для него холодному климату Авенинга и странным обычаям его жителей. Но, увы, безуспешно, несмотря на то что до безумия любил свою семью. Жизнь в этом городе не доставляла ему радости, он превратился в мрачного угрюмца и стал плохим отцом. Ему пришлось, хотя и с большой неохотой, вернуться домой, сознавая, что жене и дочери от него нет никакой радости. Молли иногда ездила к нему в гости и ещё поддерживала с ним связь по электронной почте и телефону.

От отца она унаследовала красивый оливковый цвет лица и его же угловатые черты. От матери же, ирландки по происхождению, получила копну вьющихся огненно-рыжих волос, свисавших чуть не до самой попы. Поистине вопиющее сочетание, и Сильви не сомневалась, что как минимум половина мужского населения Авенинга влюблена в её подругу по уши. Внешность Молли кричала так громко, что сама она открывала рот только в случае крайней необходимости. Впрочем, подруги были уже так давно вместе, что понимали друг друга с полуслова, а порой и взгляда было достаточно.

— Я давно готова, — сказала Сильви. — Заждалась уже, думала, ты вообще не приедешь. Давай грузиться.

Она прокричала прощальные слова отцу и сестренке, особенно не надеясь на ответ. Усевшись в машину и врубив музыку погромче, они рванули по Холлигроув-роуд, свернули на Бриджидс-вэй и наконец выехали на трассу. Обе молчали, не желая нарушать чары пленительного пения Каллума. Молли не отрывала глаз от дороги, а Сильви глядела в окно и любовалась природой. Листья на деревьях уже начинали понемножку желтеть. Через месяц, к празднику Хеллоуина, природа наденет осенний наряд и будет великолепна. На паром они поспели как раз вовремя, и, глядя на просторы притихшего открытого океана, каждая думала о своем. Сильви предвкушала сегодняшний вечер, и от волнения у неё кружилась голова.

Парк был забит почти до отказа. Даже зная, что мать заказала билеты заранее, Сильви боялась, что произойдёт какая-нибудь накладка. Она дрожала от страха, когда Молли сунула голову в окошко регистрации и назвала её имя. Женщина улыбнулась, вручила Молли карту и отправила их искать своё место. Сильви облегченно вздохнула. Девушки сели в машину и проехали около полумили до их стоянки. Туристки они были опытные, не раз приходилось жить вместе в палатке. Сильви открыла походный холодильничек и достала куриные грудки, чтобы поджарить на открытом огне. Она прихватила и овощи, помыв и нарезав их ещё дома, а теперь уложила все в алюминиевую фольгу, обильно смазав её маслом и посыпав чесноком.

— Пахнет потрясающе. У меня слюнки текут, — сказала Молли, усевшись на складной стул, который всегда брала с собой в путешествия.

— Ещё бы. Ты замечала, что на свежем воздухе еда всегда вкусней? Наверное, потому, что надо потрудиться, пока приготовишь, как думаешь?

Сильви потыкала курицу — проверить, готова ли.

— Пожалуй, если учесть ещё то, что ты готовишь не хуже Макгайвера.[16]Тебе дай два листочка травы и один гриб, и ты устроишь целый пир… а вот я и бутылку открыть не умею как следует, — сказала Молли.

Сильви искоса посмотрела на подругу, но возражать не стала. Обе прекрасно знали, что так оно и есть.

— У меня сегодня во рту ни крошки не было, сейчас брякнусь в голодный обморок, — сказала она. — А интуиция подсказывает, что ночью мне понадобятся силы.

— Да что ты? У тебя, значит, в голове какие-то планы, а я и не знаю? — лукаво заметила Молли.

— Конечно. Собираюсь плясать до упаду.

— А фотоаппарат мы взяли? Скажи, взяли или нет?

— Ради бога. Ты же знаешь, я наполовину азиатка. Мои японские предки ужаснулись бы, если б я забыла взять фотоаппарат.

Молли только расхохоталась.

Пообедав, девушки стали одеваться. С той стороны, где стояла эстрада, уже доносились звуки музыки. Опускался вечер, становилось прохладно, и подруги надели плотные фланелевые спортивные костюмы, зная, что среди разгоряченной толпы их всегда можно быстренько скинуть. Пока они шли к эстраде, Сильви охватил жуткий страх, ей в какой-то момент даже захотелось повернуться и бежать обратно к палатке. Она едва взяла себя в руки. Молли почувствовала это и сжала её пальцы.

— С тобой все в порядке?

— Сама не знаю, Молли, — ответила она, глядя на неё округлившимися глазами.

— Ты что, боишься?

— Да… Нет… Думаю, что…

Было похоже, что ещё немного — и Сильви расплачется. Себе самой она казалась маленькой глупенькой девочкой. Ну надо же, ей уже почти восемнадцать, а она боится пойти на концерт.

— Послушай, это нормально, когда боишься. И мне не надо говорить почему. Я знаю почему, веришь? Но ведь ты такая смелая, круче тебя на свете никого нет, я же знаю. Да и я буду рядом.

— Хорошо, — отозвалась Сильви, хотя у неё поджилки тряслись.

Но как ни странно, уверенность подруги передалась и ей, и она смогла заставить свои ноги шагать туда, откуда из динамиков доносилось тяжелое гудение бас-гитары.

— Я не стану отнимать у вас время длинным вступлением, — проорал крепкий бородатый человек на сцене. — Вы и так прекрасно знаете, кто такие эти ребята. Возьмемся же за руки и поприветствуем «Callum West Band»!

Сцена провалилась в черную тьму, из которой донеслось плачущее завывание электрогитары. По первым же тактам толпа узнала мелодию и обезумела.

Сильви сначала услышала его голос и только потом увидела его самого, да так близко, что ей показалось, будто весь мир полетел кувырком, а она плывет куда-то в черном пространстве абсолютной ночи и вернуться обратно нет никакой возможности. Когда вступила вся группа, толпа уже была на ногах и раскачивалась из стороны в сторону, выкрикивая его имя. Но Сильви оставалась неподвижной, она только смотрела и открытым сердцем вбирала в себя его голос, его слова, всего его.

Каллум держал гитару то как новорожденного ребенка, нежно покачивая её в руках, то как возлюбленную, которая трепетала и вздрагивала под его чувственными пальцами. Да, он знал, как надо воздействовать на аудиторию. Знал, когда надо принимать мрачный и таинственный вид, а когда казаться оживленным и открытым. Он словно чувствовал настроение этих людей, понимал, чего они от него хотят, и по мере сил давал им это. А в тот вечер он просто творил чудеса.

Молли не столько смотрела на Каллума, сколько старалась не спускать глаз с Сильви. Она знала, как обычно фанаты относятся к своим кумирам, но здесь, странное дело, она ощущала между ними некий поток энергии. Молли вообще была во всех отношениях тонкая натура, она сразу почувствовала нечто общее у Каллума и Сильви, но в чем тут дело, объяснить не могла. Вдруг в её переживаниях появилась ещё одна странная нотка, у неё вдруг заныло сердце, будто гармония в душе разрушилась, сломалась, зазвучала больными, фальшивыми аккордами. Группа закончила песню, толпа дружно закричала и затопала ногами, требуя повторения. А в голове Молли что-то словно гудело, она даже испугалась, ей вдруг показалось, что она сейчас потеряет сознание. Молли не понимала, в чем тут дело, но такое с ней бывало и раньше, и она научилась прислушиваться к своим инстинктам, которые ещё ни разу её не подводили.

— Сильви! Ты меня слышишь, Сильви?!

Молли потрясла подругу, выводя её из транса, и Сильви посмотрела на неё так, будто только что очнулась и не понимает, куда попала.

— Надо скорей уходить отсюда, прямо сейчас!

— Что? Зачем? Сейчас они повторят, разве можно уйти?

— Сильви, поверь, прошу тебя, ну пожалуйста. Надо скорей бежать отсюда. Что-то тут не так. Здесь нельзя больше оставаться.

Сильви смотрела на неё с диким отчаянием в глазах. Молли поняла, что просить её уйти сейчас все равно что тащить из неё щипцами ногти. Но Сильви уже не впервые сталкивалась с подобной ситуацией. Она знала, что Молли умеет чувствовать события наперед, словно видит сквозь время. С разочарованным видом она кивнула и покорно дала подруге вывести себя из толпы.

Молча они шагали обратно к своей палатке. Молли хотелось сказать что-нибудь, как-то подбодрить Сильви, утешить её — ведь концерт продолжался без них. Типа да, потрясающая группа, в мире такой не сыщешь. Но передумала. Сильви теперь не помогут никакие слова, она думает только о нём, всем сердцем, всей душой она сейчас с ним. Лучше помолчать, просто взять её за руку, и все.

Они дошли до своего места, расстегнули палатку, на четвереньках пробрались внутрь, переоделись и натянули сверху свитеры.

— Пойду разожгу костер, — сказала Молли.

— Ладно, — прошептала Сильви, подумала и вылезла вслед за подругой в холодный ночной воздух.

Они вскипятили чайник, выпили чаю. Вдруг Молли подняла голову и насторожилась. Ага, это случилось. Вдалеке раздавались вопли толпы, словно все с ума посходили. Она открыла было рот, но не сказала ни слова. Да и что говорить? Неизвестно, что там происходит.

Какое-то время они сидели молча, пока не послышались звуки сирен, а потом, все громче и громче, стрекот вертолета. Странные звуки в этом тихом, словно погруженном в задумчивость месте.

Молли колебалась: на одной чаше весов тревога по поводу случившегося на концертной площадке, на другой — несчастная Сильви, её лучшая подруга, у которой напрочь испорчен вечер, а она так его ждала.

— Сильви. У меня идея.

Сильви подняла голову и посмотрела на неё грустным, оцепенелым взглядом.

— Почему бы тебе не отправиться к нему? Скорей всего, он остановился в Честере. Единственный приличный отель здесь на много миль кругом.

— Что ты такое говоришь? Разве это возможно? — Сильви снова уставилась в огонь. — Я увидела его, и этого достаточно. Я рада и этому.

Она прижала коленки к груди.

Вдруг поблизости раздался топот ног, и послышались громкие голоса. По тропинке бежала какая-то парочка.

— Эй! — окликнула их Молли.

Парочка остановилась и подошла к их палатке.

— Что там случилось? Откуда сирены?

— Ой, ребята, там такое было, просто кошмар! — воскликнул парень. — Заканчивается выступление на бис, и вдруг в передних рядах драка… какие-то пьяные. Началась свалка, все передрались, а потом побежали. Не знаю… наверняка кому-то серьезно досталось. Какую-то девицу подняли на воздух и шмякнули о землю так, что она, блин… в общем, дело дрянь.

Стоящая рядом с ним девушка заплакала.

— Советую вам, девчонки, побыстрей убираться отсюда. Извините, мне надо довести её до палатки. Сами видите, как она расстроилась.

— Спасибо! — крикнула Молли им в спины.

Парень увел подружку в темноту, бережно поддерживая её и пытаясь успокоить. Девушки обменялись взглядами. Вот это да…

— Ни фига себе. Спасибо тебе, Молли, — сказала Сильви.

Молли ничего не ответила. Без слов было понятно: если б они не ушли вовремя, досталось бы и им. И неизвестно, чем бы все закончилось, — их места были совсем близко к сцене. Но Молли знала и то, что, несмотря на всю благодарность ей, Сильви убеждена, что несчастье следует за ней по пятам даже теперь, в счастливейший для неё день. На душе было очень погано. Девушки послали родным эсэмэски, сообщив, что с ними ничего не случилось, и продолжали молчать.

В воздухе витала дурная энергия человеческой злобы, и Молли не сиделось на одном месте.

— Пойду пройдусь, ты не против? — сказала она минутки через две. — Флюидов опасности я здесь не улавливаю.

— Флюидов, — вслух повторила за ней Сильви.

Теперь Молли пропустила это мимо ушей.

— Ну так как, ничего, если я прогуляюсь?

Сильви кивнула.

— Найди его, Сильви, — сказала Молли перед тем, как исчезнуть во мраке. — Тебе ж самой будет лучше.

 

Сильви сидела в палатке одна, прислушиваясь к своему дыханию. Она умела правильно дышать, а это большое искусство, и оно дается далеко не всякому. Поначалу у неё получалось плохо, но с помощью Отам она овладела им.

Выходить из собственного тела Сильви умела с тех пор, как помнила себя. Она далеко не сразу сообразила, что делать это умеет не всякий, когда же поняла, то стала скрывать свою способность, рассказала одной только Молли. Довольно долго она забавлялась этим, как ребенок игрушкой. Когда же стала постарше, то набралась смелости и рассказала Отам, подруге матери, надеясь получить у неё полезный совет, и не прогадала. Отам научила её четко ориентироваться в пространстве, и Сильви получила возможность путешествовать вне тела, куда только душа пожелает. А душа её желала многого.

Она побывала в Индии, познала запах бедности и отчаяния, но также янтарно-древесный аромат священных вод. Повидала великие города Европы, вычитывая заголовки газет в руках лысеющих господ и увешанных драгоценностями дам, вкушающих всякие вкусности за столиками уличных кафе. Сильви даже подглядывала за согражданами, славными жителями Авенинга, узнала многие их секреты и тайны, которые по молодости сама не вполне поняла. Когда она задала Отам вполне невинный вопрос, чему мистер Аткинс, владелец лавки скобяных товаров «Кузница Тора», так радуется, надевая вечерние платья жены, то получила строгий ответ: частная жизнь всякого человека неприкосновенна и соваться в неё непрошеным гостем, мягко говоря, некорректно.

Но новизна ощущений довольно скоро прошла и потускнела. А в последнее время у Сильви не было сил путешествовать, и она просто спала. Но даже спокойный в этом состоянии дух её, желая освободиться от боли утраты, улетал далеко за облака, все выше и выше, пока само небо не дарило ей покой, которого она не могла найти в жизни.

Молли и Сильви подружились ещё до того, как обе поняли, что обладают необычными способностями, и поначалу, естественно, частенько хвастали друг перед другом, как и все нормальные девчонки: Сильви про свои странствия вне тела, а Молли про будущие события, о которых ещё никто не подозревал. Но когда девочки подросли, они перестали болтать об этом вслух и с кем попало и уговорились хранить все в строгой тайне, тем самым скрепив свою дружбу.

Вряд ли Молли советовала нанести Каллуму такой сверхъестественный визит, Сильви считала, что на неё это не похоже, не в её характере. Лишь внешне Молли казалась девушкой несерьезной и безответственной, но в душе она исповедовала теорию кармы и верила в предопределение. Вторгаться в виде бестелесного духа в комнату гостиницы к рок-звезде было бы безусловным нарушением кармического баланса. Да и просто неэтично, он сам бы стал презирать её за подобное вторжение. Но у Сильви было смутное подозрение, что Молли не стала бы ей это советовать, если б заранее не знала, что из этого выйдет. И тогда она поддалась искушению.

Дыхание её замедлялось, дух успокаивался, пока она не почувствовала знакомый щелчок: это мозг выпустил её и захлопнулся, чтобы без сбоев контролировать процессы, происходящие в оставленном ею теле. Сильви чувствовала, как она отделяется и легко парит в воздухе, способная, как мысль, лететь, куда пожелает. Она увидела своё тело, неподвижно лежащее внизу. Она взмыла вверх и поплыла над парком вдоль дороги.

 

Каллум не спал. Он лежал, завернувшись в тоненькое гостиничное одеяльце, и никак не мог успокоиться, вспоминая случившуюся всего несколько часов назад беду, которую повлек за собой его злополучный концерт. Да-да, в каком-то смысле во всем виноват он. Ему уже двадцать четыре года, он взрослый человек, выступает перед публикой уже семь лет, но ни разу ещё он не был столь потрясен результатом, который способна повлечь за собой его музыка.

Как только Сильви проникла в комнату, по воздуху прошла волна теплого ветерка, и волоски на руках Каллума встали дыбом. Он лежал на боку, спиной к ней, но некое странное чувство заставило его повернуться. Он увидел у окна мерцающую фигуру и сразу понял, что это она, та самая девушка, которая погибла нынче ночью: её насмерть растоптала на концерте взбесившаяся толпа. Да-да, это её душа в виде призрака явилась к нему. Его поразила её красота, безмятежное выражение её доброго лица. На глаза навернулись слёзы, он быстро вскочил с кровати, и девушка вздрогнула.

— Это ты! — не удержавшись, вскрикнул он.

— Так значит, ты меня видишь? — удивленно спросила она.

Каллум рухнул на колени:

— Прости меня, прости. Во всем виноват я, один только я.

Он расплакался и в промежутках между всхлипываниями снова и снова умолял её простить его.

Девушка задрожала, и её прозрачная рука потянулась к его ночному столику.

— Обычно люди не могут меня видеть, — сказала она. — Я не думала, что ты…

Она была явно сконфужена и совсем не такая страшная. Каллум немного успокоился.

— Скажи, что ты простила меня, — попросил он. — Я знаю, ты должна идти дальше. Но не уходи, пока не простишь. Ты ведь за этим сюда пришла, тебя это здесь держит?

— За что я должна простить тебя?

Она была явно озадачена, и это глубоко опечалило его.

— И куда я должна идти? — продолжала спрашивать она.

— О господи! Ты что, даже не знаешь? Ты даже не знаешь, что ты умерла?

— Умерла? Каллум, ты ошибаешься, я не умерла! Я…

Но она не успела закончить, как он перебил её:

— Можно узнать, как тебя зовут?

— Сильви, но…

— Сильви.

Он помолчал, словно привыкал к её имени, и только потом смело шагнул к ней и сел на кровать.

— Вспомни, что было вечером на концерте. Вспомни, что там случилось. Там была драка, люди обезумели. И тебя затоптали в толпе.

— А я не знала, что кто-то погиб, — тихо сказала она.

Казалось, она смущена и даже напугана.

— Да, — ответил он, и его снова охватило чувство горя. — Кто-то погиб.

— Мне надо уходить, — сказала она, покачав головой. — Это совсем не… Мне надо уходить, прости меня. — И исчезла.

 

Утро выдалось влажное и холодное. Молли и Сильви проснулись в палатке почти одновременно, сели и уставились друг на друга.

— Сильви, тебе надо вернуться к нему, — будничным голосом сказала Молли. — Извиниться и объяснить все как есть.

— Ты что, с ума сошла? И не подумаю! — Сильви подняла руки над головой. — Да он возненавидит меня, он подумает, что я какая-нибудь безумная фанатка. Не-ет, ни в коем случае.

— Он знает, как тебя зовут. Ты же ему сказала. Он узнает, что ты совсем не та девушка, которая погибла, он захочет узнать, кто же, черт возьми, к нему приходил. Тебе не кажется, что он не заслуживает, чтоб его водили за нос?

Сильви в спальном мешке снова легла на спину и закрыла глаза. Конечно, Молли права. Но где-то в глубине сознания, совсем далеко, она надеялась, что когда-нибудь потом, когда она станет старше, они познакомятся с Каллумом по-настоящему. Может быть, знакомство даже продлится, возникнут какие-то отношения. Необязательно романтичные (хотя это было бы здорово), но они вполне могли бы стать хотя бы друзьями. А если сейчас она отправится к нему и признается, что заранее разработала план, пользуясь своими способностями проникнуть к нему в комнату, вторгнуться в его личное пространство, тогда уж точно не будет никаких шансов. Тогда прощай мечты, многие годы согревавшие ей душу.

Домой ехали молча. Обе глядели на дорогу, и каждая думала о своем. Сильви очень сейчас не хватало матери. Она знала, что бы та сказала ей. Просто было бы куда легче пережить все это, если б мать одобрила её.

Добравшись наконец до Бриджидс-вэй, девушки облегченно вздохнули. Сильви надо было остановиться возле «Тотемса» — получить зарплату, и Молли подогнала машину ко входу так, чтобы подруга быстренько забежала и они сразу поехали дальше. Было ещё рано, до открытия оставалось пятнадцать минут, но Сильви знала, что её босс, Майкл Ривер Дог, уже на месте. Она позвонила в колокольчик и подождала, пока он откроет дверь. Когда она видела его, у неё всегда слегка захватывало дух. Высокий, длинноволосый, с красивыми татуировками на бицепсах, он был великолепен и совершенно неотразим. На работе они постоянно заигрывали друг с другом. Сильви любила поддразнивать его, показывая ему какой-нибудь дешевый романчик и спрашивая, не он ли позировал для обложки. Майкл неизменно пожимал плечами, смеялся и, в свою очередь, дразнил её нашей маленькой гейшей. Все было вполне невинно, но Сильви частенько думала, что может выйти из этой игры, когда ей исполнится восемнадцать. Она очень надеялась, что он пригласит её куда-нибудь, несмотря на восьмилетнюю разницу в возрасте.

— А, это ты, Сильви! Рад тебя видеть, — сказал он, слегка приобняв её за плечи. — Вчера по новостям только и говорили про этот идиотский концерт. Я очень беспокоился.

— Правда? Хорошо, что мы сразу послали родителям эсэмэски.

— Какие заботливые детки! Ты что, пришла за чеком? Смотри не трать все сразу на наркоту, Сильви, серьезно тебе говорю, — усмехаясь, сказал Майкл, направляясь к своему кабинету. — Это я тебе как друг советую. Просто возьми и твердо скажи «нет».

— Ха-ха-ха! — ответила Сильви ему в спину. — Сейчас лопну от смеха. Скажи ещё, что все сообщишь моему папочке.

Поджидая, когда он вернется с чеком, она огляделась. Три года назад Майкла поставили во главе этого книжного магазина, и прежде всего он произвел здесь ремонт (владельцами была престарелая пара пенсионного возраста). Майкл сразу заявил, что хочет дать горожанам шанс читать книжки. Он выставил на полки богатый набор популярной художественной литературы, а вперемешку менее известных, но весьма интересных авторов, имена которых меньше привлекают внимание читателей. Но самой интересной частью этого его «книжного эксперимента» оказался он сам. В магазин зачастили женщины самых разных возрастов просто посмотреть на него, полюбоваться и поболтать с ним.

— Ну что, страшно было? — спросил он, возвращаясь с её чеком.

— Не знаю. Молли сразу почувствовала что-то неладное и утащила меня до того, как там все началось. Но мы все слышали, Майк, и это было ужасно.

Он взял её за руку:

— Мне жаль, что все получилось не так, как ты хотела. Уж кто-кто, а ты точно заслужила такой интересный концерт.

— Спасибо тебе, Майкл. До завтра, — улыбнулась Сильви.

Она встала на цыпочки и поцеловала его в щечку. Губы её с удовольствием ощутили его теплоту.

 

Молли предложила заехать в «Священные угодья» — выпить по чашечке кофе. Обслуживал их вездесущий Шон (интересно, он когда-нибудь уходит домой?). Вместе с кофе обе получили по знаменитому пирожному Роны с цуккини и грецким орехом. Утро было теплое, вполне можно было посидеть на воздухе, но и не жарко, приятно было держать в руке чашку с горячим кофе. Они сидели за столиком, наблюдая, как оживает улица. Вчера на Бриджидс-вэй проходила уличная ярмарка по поводу окончания сбора урожая, которую они пропустили. С Сильви это случилось впервые, и ей было немного грустно, что она не увидела мастеров народных промыслов, не попробовала вкусностей, которые тают во рту, не послушала игры уличных музыкантов.

Приближаясь к совершеннолетию, она ещё только-только начала понимать, насколько важны для людей общие верования и ценности, вызывающие такое чувство, будто человек является частью чего-то неизмеримо большего, чем он сам. Нет, она никогда не уедет из Авенинга. Впрочем, не совсем так, надо же будет поехать куда-нибудь учиться, попутешествовать, повидать мир. Но жить постоянно, кроме Авенинга, она не сможет нигде. Живя обычаями своей общины, она ощущает присутствие рядом Великой Матери, о которой так много говорила ей Отам, а также и своей матери — нигде в ином месте у неё не было бы такого чувства. Она наклонилась к Молли, сосредоточенно дующей на молочную пенку в чашке.

— Молл, я хочу тебе кое-что сказать.

— Правда? И что же?

— Я решила послушать твоего совета и сегодня вечером опять навестить Каллума. Расскажу ему все-все. Но за это я прошу тебя выполнить одну мою просьбу.

— Минутку. Только меня сюда не впутывай.

Молли поставила чашку и с недовольным видом сложила на груди руки.

— С Каллумом Уэстом — это ваши дела, и я тут ни при чем.

— Это, конечно, так… с формальной точки зрения. Но… послушай, я собираюсь совершить поступок, который требует смелости. Вот и ты соверши для меня смелый поступок.

— Да что ты? — сказала Молли, скептически приподняв бровь. — И какой же?

— Есть один человек, и я прошу тебя, поговори с ним о том, что… ну, про свои способности. Только подумай, сколько добра могла бы ты сделать людям, если бы научилась правильно пользоваться тем, что тебе дано, сама вызывать свои предчувствия, сознательно видеть будущие события.

Молли сощурила на подругу глаза. За много лет дружбы Сильви не раз просила её сделать нечто подобное, но Молли всегда отказывалась и брала с неё клятву хранить тайну и никому об этом не говорить. В частности, в прошлом году Молли стала баловаться некоторыми своими по-настоящему сверхъестественными способностями: в день святого Патрика, например, она пришла в школу в праздничном наряде и с прической ярко-зелёного цвета.[17]Сильви своими глазами видела, как Молли, глядя в зеркало заднего вида, проводит по волосам расческой, из-под которой её упругие тёмно-рыжие локоны бегут уже изумрудно-зелёной волной. Кроме неё, ни единая душа не знала, что на голове у Молли не парик и что к спрею она тоже не прикасалась.

Сильви понимала, что способность вот так по поводу и без повода играючи изменять то, что сотворила природа, не нарушая при этом естественного хода вещей, мягко говоря, весьма неординарна. Более того, Сильви знала, что порой Молли сама пугалась своих способностей. А кроме того, её подруга хотела, чтоб её любили такой, какая она есть, а не исключительно за этот дар, который не считала самой интересной чертой своей личности, да и будущие успехи и достижения с ним не связывала.

Молли все ещё молчала, глядя на подругу горячими глазами. Видно было, что она размышляет, прикидывает, что к чему.

— Послушай. Мы обе знаем, что твоя жизнь подошла к критической точке. Подумай, насколько легче будет её пройти, если тебе помогут или, по крайней мере, дадут добрый совет.

— И все-таки ты не права, не надо ставить мне условия. Ты должна отправиться к Каллуму в любом случае, это будет правильно. А если откажешься, это будет просто подло. — Молли вздохнула. — А я пойду и встречусь с кем хочешь, независимо от этого. Тут ты права, давно пора.

— Вот и отлично, — радостно улыбнулась Сильви. — Я позвоню Отам и договорюсь о встрече.

Молли кивнула. Обе понимали, что перед ней стоит задача гораздо более лёгкая. Ни за какие коврижки Молли не хотела бы оказаться на месте Сильви.

 

Чтобы скоротать время до вечера, Сильви весь день занималась уборкой дома и вылизала его сверху донизу, потом строго проверила домашнее задание Сайбан и даже попыталась сама немного позаниматься. Потом вымыла полы, постирала все, что можно, напекла оладьев. Словом, делала все, чтобы ни о чем не думать и подавить беспокойство и страх.

Когда в доме стало тихо и так же темно, как на улице, Сильви зажгла свечу, пламя которой наполнило комнату ароматом клюквы с тыквой. Надев чистую белую ночную рубашку, она легла на кровать и стала смотреть, как от пламени свечки на стенах комнаты дрожат и колеблются тени. Надо было успокоить дыхание, оно должно стать глубоким и размеренным и прийти в состояние полного сосредоточения — на это ушло довольно много времени. Где сейчас находится Каллум, Сильви понятия не имела. Следующее его выступление должно быть где-то на юге, в Орегоне, поэтому она мысленно сориентировалась в южном направлении. Один раз контакт получился, ей удалось его отыскать, и она была уверена, что получится и на этот раз. Где-то глубоко внутри прозвучал знакомый щелчок, и она отправилась.

Сильви снова оказалась в каком-то номере гостиницы. На этот раз он был больше по площади и богаче обставлен. Полуодетый Каллум спал на кровати. При виде его обнаженного торса с выпуклыми мышцами живота у неё перехватило дыхание. Ей сразу расхотелось говорить с ним, её одолело другое желание: юркнуть к нему под одеяло и тесно прижаться к его телу, раскрыться навстречу и дать ему почувствовать её всю, от макушки до пяток. Но, увы, сейчас это было невозможно, ведь она всего лишь проекция самой себя. Форма, не заполненная содержанием.

— Каллум, — тихо позвала она.

Она понимала: скорее всего, он перепугается до смерти. Она представила, каково ей самой было бы, проснись она и увидь перед собой полупрозрачную фигуру: сойдёт с ума от страха, разумеется. Вот он повернулся и открыл глаза. Но нет, не подпрыгнул в испуге, как она предполагала, но медленно сел на кровати и протер глаза.

— Ага, значит, ты вернулась.

— Да, вернулась.

Она попыталась успокоиться, усмирить разбушевавшиеся нервы… да и сколько можно таращить глаза на это прекрасное лицо, которое она снова видит так близко.

— Я… ммм, я понимаю, ты, наверное, сердишься на меня — и имеешь на это право. Но я пришла только затем, чтобы извиниться, а другого способа попасть к тебе я не знаю. Даю слово, я скоро уйду.

Он встал с постели.

— Я знаю, что ты не та девушка, которая погибла. Ту звали Лиза, Лиза Тук. А тебя Сильви, верно?

— Да, Сильви. Сильви Шигеру. — Она покачала головой, стараясь говорить спокойно. — И прошлой ночью я ещё не знала, что кто-то погиб. Мы с подругой ушли до того, как все случилось.

— Вы рано ушли? Но почему?

Она ждала всего, что угодно: гнева или, может быть, раздраженного изумления, но его голос звучал мягко.

— Это все моя подруга, у неё было дурное предчувствие. Я уходить не хотела, она чуть не силой утащила меня оттуда. Я много лет мечтала услышать, как ты поешь.

— Так значит, ты не привидение, ты живой человек?

Он успокоился, скрестил руки на груди и говорил с ней уже совершенно будничным голосом:

— Значит, ты живой человек, просто ты умеешь… Как это называется?

— Ну, это называется астральной проекцией, — осторожно сказала Сильви.

Когда же он поймет, что она, по существу, без спроса влезла в его номер? Когда он наконец рассердится, выйдет из себя?

— Я умею делать так, что из меня выходит… ну, не знаю, мой дух, что ли… я покидаю своё тело и отправляюсь, куда захочу.

— Серьезно? Вот это да! Вообще-то я читал про такое. Но я и подумать не мог, что так бывает на самом деле. Вот бы мне тоже научиться!

— Научиться может всякий, нужен только хороший учитель. Конечно, бывают люди, такие как я, для которых это естественно, но вообще способности есть у всех.

Странно, разговор принял совсем не то направление, ведь она здесь только затем, чтобы попросить прощения.

— Но я пришла сюда не за этим. Я не из тех, кто сделал из тебя идола, я не собираюсь тебя преследовать, хотя ты мне наверняка не веришь. Я просто хочу сказать… жаль, что так получилось, не надо было вламываться к тебе без приглашения. Нехорошо получилось, зря я заявилась, больше это не повторится.

Он вскинул голову:

— А зачем ты вообще приходила?

— Думаю, ты знаешь, Каллум, — смущенно ответила она.

— Может, и знаю, но я хочу услышать это от тебя.

Сказать? Почему бы и нет? Все равно наутро он подумает, что все это ему приснилось.

— Ну, потому что ты потрясающий парень, рок-звезда, потому что твои песни трогают мне душу. Наверное, в мире не меньше миллиона девчонок, которые готовы на все, лишь бы побывать сейчас на моем месте.

Слава богу, не призналась, что влюблена, это было бы совсем ни в какие ворота. Она глубоко вздохнула.

— Просто воспользовалась своей способностью. По правде говоря, не смогла удержаться прошлой ночью, да и не вышло бы, даже если б очень захотела. Но я и подумать не могла… — Сильви замолчала, переводя дыхание.

— Что?

— Что ты увидишь меня. Люди обычно не видят.

— Правда? — Самодовольная улыбка едва заметно пробежала по его губам. — Ну и почему, по-твоему, я тебя вижу?

— Не знаю. Вряд ли кто-нибудь понимает, как это все получается. Как правило, я прохожу везде незамеченной. Я думала, вот посмотрю на тебя, просто так, и успокоюсь.

Она опустила голову и уставилась на свои ступни, чувствуя себя непростительной дурой.

— В общем, все не так получилось, как я хотела. Вот надо было попросить прощения и уйти. А теперь я и вправду похожа на какую-нибудь фанатку.

— Послушай, — засмеялся он, — есть вещи похуже, чем выдерживать натиск прекрасной девушки, которая к тому же умеет в любой момент выходить из собственного тела. А что ещё ты умеешь делать, а, Сильви?

Вопрос повис в воздухе. Странно, кажется, он говорит не о духовных вещах, а о чем-то совсем другом. У неё было отчетливое впечатление, что он пытается с ней заигрывать.

— Ты разве не хочешь, чтоб я ушла? Я тебе ещё не надоела? — спросила она.

Он снова рассмеялся, совершенно успокоенный. Ах, ей бы сейчас его спокойствие.

— Послушай, я действительно не люблю, когда нарушают мое одиночество, — сказал он. — Но тут совсем другое дело… в тебе есть что-то такое… особенное. Бредовая мысль, конечно, но, может быть, я тебя вижу, потому что мне почему-то надо видеть тебя.

Сильви не знала, что сказать.

— Расскажи что-нибудь о себе, кто ты, откуда… — попросил Каллум.

— Мне только семнадцать лет, я и сама пока про себя не очень знаю, — неохотно ответила она.

— Семнадцать? Черт! Этого только не хватало. Ты выглядишь старше.

— Через месяц будет восемнадцать. Но этим летом скончалась моя мама, и мне кажется, на меня это сильно подействовало.

Каллум снова сел на кровать, и Сильви тоже присела, но так, чтобы смотреть ему в лицо.

— Моя мама тоже погибла, когда мне было двенадцать лет. В автомобильной катастрофе. А твоя как?

— Понимаешь… — Неужели она сейчас станет раскрывать перед ним душу? — В двух словах не расскажешь.

Они говорили очень долго. У Сильви было такое чувство, будто она знает его целую вечность. А почему бы и нет? Много лет она жила с его музыкой, словами его песен. Но она смотрела на человека, сидящего перед ней, и видела обычного парня: в меру забавен, остроумен, и ещё эта странная манера делать вид, что не ценит себя ни на грош, но вместе с тем какое самолюбие! Впрочем, он не корчил из себя примадонну, не говорил только о себе, не требовал постоянного внимания, не ждал бесконечных похвал, и это её удивило. В общем, он ей очень понравился. Он бы понравился ей, если б и не был рок-звездой, ей даже захотелось, чтобы так оно и было. Тогда все было бы гораздо проще.

Ночь была удивительная, и если б Сильви с ним больше никогда не встретилась, воспоминание поддерживало бы её всю оставшуюся жизнь, служило бы образцом того, какой силой обладает вера. Но разумеется, она надеялась, что эта встреча не последняя. Душа душой, а она ведь живой человек, из плоти и крови.

— Можно встретиться с тобой по-настоящему? — спросил Каллум перед её уходом. — Если все это не сон. Можно тебе позвонить или ещё как-то связаться?

Всего секунду Сильви боролась с искушением уйти, не оставив после себя ничего. Ночь была волшебная, вряд ли такое повторится ещё раз. Вдруг в своем натуральном виде она разочарует его? Но потом выбранила себя. Идиоткой будет, если не даст свой телефон самому крутому парню на свете только потому, что боится! Она продиктовала цифры, и он аккуратно их записал. Потом подарила ему одну из своих самых соблазнительных улыбок — и была такова.

Сильви пришла в себя, успокоенная и отдохнувшая. Как плыла обратно, как снова вернулась в своё тело, она не помнила, и ей, как и Каллуму, казалось, уж не приснилось ли ей все это. Свеча почти догорела.

«Какая я безответственная, — виновато подумала она. — Не хватало только дом спалить».

Было раннее утро, скоро надо вставать и идти в школу. Но сначала разбудить отца и сестру. Может быть, не сразу. Пожалуй, стоит посидеть немного в саду и рассказать все маме. Интересно, где она сейчас? Но где бы ни была, рассказ ей наверняка понравился бы, а ещё больше понравилось бы оживленное лицо дочери, её интонации.

Сильви встала и потянулась, потом бросила быстрый взгляд на телефон возле кровати. Придет время, и он обязательно позвонит.

Она накинула на плечи халат, спустилась вниз и вышла на свежий воздух.

 

В тот день Отам открыла дверь и увидела на крыльце Сайбан Шигеру: та стояла, подняв вверх кулачок, и собиралась постучать.

— Заходи, милая моя, — сказала Отам и взяла в руку маленькую ладошку девочки. — Ты, наверное, проголодалась. Сейчас приготовлю перекусить.

— Нет, не надо, — ответила Сайбан. — Мне надо поскорей идти домой делать уроки. Я просто хотела дать вам вот это. — И она протянула тонкую пачечку: подшитый документ, по-детски аккуратно, с любовью распечатанный на радужной бумаге.

Но Отам уже ввела Сайбан за руку в дом.

— Я только что испекла овсяное печенье в шоколаде.

— Мое любимое, — сказала Сайбан и больше не упиралась.

Отам сразу догадалась: вот почему ей захотелось сегодня испечь именно это печенье.

Усадив девочку за кухонный стол и поставив перед ней наполненную тарелку, Отам перешла к делу:

— Так это красивое эссе означает, что ты решила принять участие в моем конкурсе, я правильно поняла?

— Да, — ответила Сайбан с набитым ртом.

— Я очень этому рада.

Сайбан сощурила на неё глазки, как бы взвешивая в уме: сказать или не сказать?

— Только тут есть одно обстоятельство.

— Твоя сестра?

Сайбан энергично кивнула.

— Я совсем не хочу… ну, понимаете… соперничать с ней. Просто… Я же знаю, что она уже давно к вам ходит, и, понимаете, она уже знает, что у неё есть особые способности. Ну вот я и подумала, что, может быть… если это, ну, проявилось у нас в семье, то, может быть, я тоже подучусь и у меня что-нибудь тоже проявится. Вот, подумала я, ну, стоит попробовать.

Она умолкла, но, когда подняла голову от тарелки, глаза её ярко сверкали.

— Пробовать нужно всегда, Сайбан.

Отам поразил жар, пылающий во взгляде девочки. Сайбан, возможно, в отличие от сестры, не сразу раскроется, но в том, что раскроется, сомнений быть не может.

— И ещё… — Сайбан положила недоеденное печенье и горячим взглядом заглянула Отам в глаза. — Ведь это поможет мне когда-нибудь встретиться с моей мамой, это правда? Если я приму участие в конкурсе? Это поможет мне попасть туда, где она сейчас?.. Мне очень хочется с ней увидеться…

Отам так и задрожала, словно по комнате прошел невидимый ток: в словах Сайбан она услышала страсть настоящей пророчицы. Да, эта девочка со временем ещё покажет свою силу.

— Не могу сказать наверняка. Пока я не знаю ответа на твой вопрос.

Губы Сайбан сердито надулись.

— Но я знаю, что мама очень хотела бы, чтобы вы с сестрой приняли участие в конкурсе. И она всегда верила и сейчас верит, что вы обязательно встретитесь снова.

Сайбан ещё раз кивнула, и её черный хвостик на затылке качнулся.

— Спасибо, — сказала она. — Я как чувствовала, что вы скажете что-нибудь в этом роде. — Она встала. — Мне надо домой. А можно немного взять с собой?

— Бери сколько хочешь.

Отам с улыбкой смотрела, как Сайбан укладывает печенье в носовой платок, завязывает плотный узелок и сует его в карман курточки. Потом девочка попрощалась и вышла.

«Какая славная, — печально подумала Отам. — Какой большой дар, а мне придется наблюдать за ним только издалека».

 

ОКТЯБРЯ: САМАЙН

 

 

Отам понадобилось всего две секунды, чтобы, взглянув на небо, сделать вывод, что дождя сегодня не предвидится. Но и солнца тоже. Над Авенингом висели низкие тучи, они плотно накрыли городок, и жителям сразу захотелось одеться потеплей, затопить камины, включить какой-нибудь старый фильм и прихлебывать горячий чай из чашек, которые так приятно держать в руках. Она не знала, что и подумать про полное отсутствие у погоды всякого честолюбия — и это в такой день! Нет, со стороны природы это явно проявление дурного вкуса: нельзя же пускать пыль в глаза за её счет.

Она украдкой заглянула в лежащий на старом книжном стенде и открытый посередине дневник. О, сколько в нём хранится тайн, сколько сверхъестественных возможностей он сулит, сколько содержит разгадок, казалось бы, к неразрешимым загадкам! И все потому, что Отам слишком хорошо понимает, как на самом деле мало она знает.

Сегодня ей пора уходить. Надо. Время сбежало от неё, как неверный муж. Как хорошо, что это свершится именно сегодня, в праздник Самайн. Конец лета и начало зимы, конец одного этапа в её жизни и начало другого.

Она понимала, что от нытья и жалоб нет никакого толку. Но готова ли она, вот вопрос. Ей казалось, что никогда не будет готова. Всегда такая организованная, основательная, она палец о палец не ударила, чтобы подготовиться. Глупо, как глупо! А ведь ей ещё жить да жить.

Орден призвал её на это служение более половины тысячелетия назад. Шестьсот лет, если быть более точным. Предложение показалось ей нелепым, даже вздорным, для такого рода деятельности у неё не было никаких данных. В то далекое время, разумеется, она жила не в Авенинге. Да и самого Авенинга не существовало. Первые поселенцы, первопроходцы появились на острове лишь несколько десятилетий спустя. Это была эпоха, когда людьми правили монархи (короли, а бывало, и королевы). А родилась она в стране, которая теперь называется Объединенное Королевство, хотя в то время оно вовсе не было объединенным. Как хорошо, что она пережила те годы дикости и варварства и может свидетельствовать, как далеко вперёд шагнуло человечество — в определенном смысле. Что касается остальных смыслов, то вряд ли человеческая раса достигла больших успехов.

Ей было уже за двадцать, когда за ней пришла Верховная сестра из Авесбери.[18]Тогда её имя было, конечно, не Отам, и Серафиной её тоже ещё не называли. Но первое её имя мало что значило, ведь только его она не выбирала сама. В то время она была единственной дочерью одного богатого купца. Жизнь у неё уходила главным образом на то, чтоб отбиваться от женихов, которых отец приводил к ней одного за другим. Она твердо решила, что не пойдёт ни за одного из этих старых сластолюбцев. Родители делали все, чтобы заставить её сдаться, считая её дурой, ждущей сказочного принца и рискующей остаться в девках. Как же они ошибались! Да, она ждала, но не мужчина был ей нужен.

О сестре Дори Отам стала грезить, когда ей ещё не исполнилось двадцати. Она видела её лицо, её длинные тонкие пальцы, кожу, столь белую и прозрачную, что на ней отчетливо проступали синие жилки. Целый год до того, как сестра явилась к ней во плоти, почти каждую ночь, закрыв глаза, Отам видела перед собой эту женщину. В грезах её не было никакой эротики, но они были чрезвычайно обольстительны. Она знала, что у Дори есть для неё какое-то предложение, хотя, какое именно и когда это случится, ей было неизвестно.

Когда наконец сестра Дори явилась в её дом, Отам заглянула в это удивительное лицо и увидела в нём своё будущее. Она пришла вместе с многочисленными родичами матери Отам, которые принимали её в некотором роде за монашку, но Отам сразу все поняла. Она ни слова не говорила о Христе, а уж тем более о том, как хорошо быть Его невестой, да и поведение её трудно было назвать благочестивым, но, странное дело, никто не замечал её эксцентрических выходок. Никто, казалось, вообще не обращал на неё внимания и не говорил о ней. Интересно, думала Отам, замечал ли кто её вообще?

Нет, Дори далеко не сразу предложила ей вступить в орден Джен. Они долго беседовали, она задавала много вопросов, и это продолжалось не один день. Если б кто подслушал их разговоры, то удивился бы, что многие темы попахивают богохульством, но в целом беседы носили философский характер. И лишь в последний вечер Дори открылась Отам, сообщив, кто она такая. Она состояла в древнейшем женском ордене, члены которого посвятили всю свою жизнь служению людям. Сначала обучалась в ячейке из тринадцати новообращенных, постигала азы и основы знания. Такие ячейки были разбросаны по всему миру и на диалекте Джен назывались хандами, члены их жили, трудились и осуществляли своё служение в абсолютной тайне от остальных людей. Дори была Верховной сестрой своей ханды и теперь, после многих веков самоотверженного служения, готовилась уйти на покой.

В ордене знали про Отам, знали, где её можно найти и каковы её способности (хотя сама Отам об этом не подозревала). Дори хотела, чтобы Отам стала её преемницей, Верховной сестрой Авесбери. Она предупредила Отам, что лёгкой жизни не будет, и сообщила также, сколько лет ей придется служить. Она ничего не приукрашивала, не сулила приятностей и удовольствий, скорее наоборот. Но Отам нутром ощутила здесь что-то близкое, будто все это было ей знакомо, даже вкус появился во рту, даже запах в ноздрях. И с присущим ей тактом и тайным трепетом в душе она приняла предложение Дори. Убедить её родителей для Дори не составило труда, им сказали, что их дочь решила уйти в монастырь. Родители скрепя сердце благословили, и она благополучно покинула отчий дом.

Несколько недель Дори и её будущая преемница путешествовали от деревни к деревне в поисках одаренных от природы представительниц своего пола, о которых Дори знала только то, что они должны быть. В радиусе пятидесяти миль им удалось разыскать всех, кто мог представлять интерес для Ведеи, жрицы Джена. По словам Дори, Ведея во всем и всегда была права, даже если её правота проявлялась не сразу, а спустя какое-то время. Века, прошедшие после этих самых первых уроков, только подтвердили для Отам эту истину.

Итак, к группе Отам примыкали все новые женщины самого разного возраста и общественного положения. Прежде никогда не знавшие друг друга, они тесно сблизились и стали сестрами во всех смыслах этого слова. Ещё один год Дори оставалась с ними, а потом их посвятили в члены ордена Джен. И только после этого в один прекрасный день Дори покинула их.

Как Верховная сестра, Отам обладала многими талантами и способностями. Это было для неё и благословением Божиим, и проклятием: приходилось браться за все, но делать в совершенстве она ничего не умела. Каждая из остальных сестер специализировалась в одной только области. И Отам в этом до них было далеко, хотя при необходимости и у неё неплохо получалось: жизнь заставит — научишься. Отам в общине играла роль кладезя мудрости, в то время как остальные были неиссякаемыми источниками магической силы.

Новообращенные прожили в Авесбери почти двадцать лет, пока их не вызвали на обучение в самые разные точки планеты. Отам задержалась, помогая местному населению, оставаясь центром общины, защищенной от бед благодаря её дарованиям. Своим родным она писала коротенькие шутливые письма, но потом получать их стало некому. Время бежало быстро, казалось, прошло всего несколько месяцев, а на самом деле пролетело более ста лет. Наконец однажды от Ведеи пришел приказ покинуть Авесбери. К своему удивлению, Отам нисколько не опечалилась. Возможно, потому, что у неё всегда было чувство, что рано или поздно её призовут на другие дела.

Орден Джен распространил своё влияние и в страны так называемого Нового Света. Члены Джен были среди первопроходцев и их дальних родичей на юге — Отам сама встречалась с духом одного странника с крайнего Запада, с побережья большой воды, которую европейцы назвали Тихим океаном. Но все же философия Джен уходила корнями в культуру евразийской магии, рожденной в среде кельтских племен и распространившейся по всей Европе и Центральной Азии. В Западном же полушарии имелись свои, весьма древние и твердо устоявшиеся традиции магии различных толков, и, несмотря на частичное совпадение в некоторых теоретических положениях, культура Джен формально отличалась от заокеанских аналогов. И разумеется, когда встречались профессионалы-практики похожих друг на друга вариантов магии, возникало и любопытство, и взаимное отталкивание.

Но к концу шестнадцатого века Отам узнала об уничтожении на вновь открытых континентах целых популяций — даже магия земли не способна была противостоять эпидемиям и насилию, столь свойственному представителям человеческого рода. Послание от Ведеи было недвусмысленным: если Джен не протянет через океан свою дружественную руку, не расширит народу кругозор, не откроет людям глаза, огромные территории будут потеряны для ордена. Необходимо срочно отправить своих представителей в Новый Свет и, объединившись с шаманами и ворожеями далеких провинций, на месте узнать, что можно предпринять. Однако скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается: что для ордена Джен считалось срочно, для прочего населения длилось поколениями.

Отам ещё двести лет оставалась дома, ожидая отправки в другую часть света, но в конце концов ей выдали список нужных имен и дали два месяца на подготовку. Надо было набрать группу опытных сестер, которым предстояло предпринять с ней этот великий переход. Она успела полюбить Авесбери, но покинула его без сожаления, взяв на борт забитого до отказа продовольствием корабля весьма специфическую компанию представительниц прекрасного пола, набранных как во всех концах островов Британии, так и в медвежьих углах континента, например в Анатолии, Богемии и даже в Заполярье. После долгого, хотя нередко и очаровательного странствия по волнам бурных морей Отам и двенадцать её подруг потерпели кораблекрушение у берегов какого-то густо поросшего растительностью острова, когда удар молнии, как ореховую скорлупку, надвое расколол корпус их корабля. От Ведеи Отам получила очень неясные инструкции, но, глядя, как мачты разбитого вдребезги судна погружаются в пучины Тихого океана, она почти не сомневалась в том, что этот остров и есть место их назначения и конечный пункт путешествия. И то место на острове, где они наконец обосновались и обрели приют, назвали Авенингом в честь первой авесберийской ханды Отам.