ПРЕВРАЩЕНИЕ ТРУДА В КАПИТАЛ 3 страница
Таким образом, капитал и труд относятся здесь друг к другу как деньги и товар: если капитал есть всеобщая форма богатства, то труд является такой субстанцией, которая ставит себе целью только непосредственное потребление. Но в качестве безудержного стремления к всеобщей форме богатства капитал гонит труд за пределы обусловленных природой потребностей рабочего и тем самым создает материальные элементы для развития богатой индивидуальности, которая одинаково всесто-роння и в своем производстве и в своем потреблении и труд которой выступает поэтому уже не как труд, а как полное развитие самой деятельности, где обусловленная природой необходимость исчезает в своей непосредственной форме, ибо на место обусловленной природой потребности становится потребность, созданная исторически. Поэтому-то капитал и производителен, т. е. поэтому-то он и является существенным отношением для развития общественных производительных сил. Таковым капитал перестает быть только тогда, когда развитие самих этих производительных сил находит предел в самом капитале. В газете «Times» в ноябре 1857 года помещен прелестный вопль ярости одного вест-индского плантатора[149]. С великим нравственным негодованием этот поборник восстановления рабства негров изображает, как квоши (свободные негры на Ямайке) довольствуются производством только того, что совершенно необходимо для их собственного потребления, а подлинным предметом роскоши рядом с этой «потребительной стоимостью» считают само бездельничанье (распущенность и праздность); как они наплевательски относятся и к сахару и к вложенному в плантации основному капиталу; как они зато с ироническим злорадством посмеиваются над разоряющимся плантатором и даже христианство, которому их научили, используют только для оправдания этого своего злорадства и своей лени.
Они перестали быть рабами, но не для того, чтобы стать наемными рабочими, а для того, чтобы быть самостоятельными крестьянами, работающими ради своего собственного скудного потребления. По отношению к ним капитал не существует как капитал, потому что обособившееся в виде самостоятельной силы богатство может вообще существовать только благодаря принудительному труду: непосредственному принудительному труду — рабству или опосредствованному принудительному труду — наемному труду. Непосредственному принудительному труду богатство противостоит не как капитал, а как отношение господства; поэтому на основе непосредственного принудительного труда и воспроизводится только отношение господства, для которого само богатство имеет ценность только как наслаждение, а не как богатство само по себе, и которое [III—24] поэтому никогда и не может создать всеобщее промышленное производство. (К этому соотношению рабства и наемного труда мы еще вернемся.)
[4) ПРОБЛЕМА ВОЗНИКНОВЕНИЯ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ В ИСТОРИИ БУРЖУАЗНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ. БУРЖУАЗНОЕ БОГАТСТВО КАК ПОСРЕДНИК МЕЖДУ МЕНОВОЙ СТОИМОСТЬЮ И ПОТРЕБИТЕЛЬНОЙ СТОИМОСТЬЮ]
Трудность в понимании возникновения [прибавочной] стоимости обнаруживается, во-первых, у современных английских экономистов, которые упрекают Рикардо в том, что он не понял избытка [стоимости над издержками производства товара], не понял прибавочной стоимости[150] (смотри «On value»[151] Мальтуса, который, по крайней мере, пытается подойти к делу научно), хотя из всех экономистов один только Рикардо и понял ее, как это показывает его полемика против допущенного А. Смитом смешения определения стоимости заработной платой и определения ее овеществленным в товаре рабочим временем[152].
Новейшие экономисты просто пошлые глупцы. Правда, Рикардо нередко сам впадает в путаницу, так как он, хотя и считает возникновение прибавочной стоимости предпосылкой капитала, однако нередко оказывается не в состоянии на этой основе[xcvii] представить себе увеличение стоимостей иначе, чем в результате того, что в том же самом количестве продукта теперь содержится больше овеществленного рабочего времени, иными словами, в результате того, что производство продукта становится более трудным[153]. Отсюда у Рикардо абсолютная противоположность между стоимостью и богатством. Отсюда односторонность его теории земельной ренты; его ошибочная теория международной торговли, результатом которой будто бы является только потребительная стоимость (то, что Рикардо называет богатством), но никак не меновая стоимость[154]. Единственным средством для увеличения стоимостей как таковых, помимо возрастающей трудности производства (теория ренты), остается у Рикардо только рост населения (естественное увеличение числа рабочих вследствие возрастания капитала), хотя сам он нигде не выразил это соотношение в простой удобопонятной форме. Основная ошибка Рикардо заключается в том, что он нигде не исследует, откуда же собственно проистекает различие между определением стоимости заработной платой и определением ее овеществленным трудом. Поэтому в его политической экономии деньги и сам обмен (обращение) выступают лишь как чисто формальный элемент, и хотя, по его мнению, в политической экономии речь идет только о меновой стоимости, прибыль и т. д. выступают у него только в качестве доли участия в продукте, которая имеет место также и на основе рабства. Рикардо нигде не исследовал форму опосредствования.
Во-вторых, физиократы. Здесь трудность в понимании капитала, самовозрастания стоимости, а потому и в понимании прибавочной стоимости, которую капитал создает в акте производства, выступает наружу с полной ясностью, да она и не могла не выступить наружу у отцов современной политической экономии, так же как она не могла не выступить наружу в последнем классическом завершении политической экономии у Рикардо в отношении созидания прибавочной стоимости, которое Рикардо [представлял себе] в форме ренты [xcviii].
Аu fond [xcix] это вопрос о понятии капитала и наемного труда, а потому — фундаментальный вопрос, возникающий уже на самом пороге системы современного общества. Монетарная система понимала самостоятельность стоимости лишь в том виде, в каком стоимость выходит из простого обращения, — в виде денег; поэтому она превращала эту абстрактную форму богатства в исключительную цель народов, вступавших как раз в такой период, когда обогащение как таковое представлялось самоцелью общества.
Затем возникла меркантилистская система, относящаяся к той эпохе, когда промышленный капитал, а потому и наемный труд появляются в мануфактуре и развиваются в противоположность непромышленному богатству, феодальной земельной собственности и за ее счет. В глазах меркантилистов деньги уже выступают как капитал, но в сущности выступают опять-таки лишь в форме денег, в форме обращения торгового капитала, капитала, превращающегося в деньги. Для меркантилистов промышленный капитал обладает ценностью и даже наивысшей ценностью — в качестве средства, а не в качестве самого богатства в его производительном процессе — потому, что он создает торговый капитал, а этот последний в процессе обращения превращается в деньги. Мануфактурный труд, т. е. аu fond промышленный труд [— вот что, по мнению меркантилистов, приносит стране деньги] [c]. Земледельческий труд, наоборот, был для них трудом, производящим главным образом потребительную стоимость. Сырье, подвергшееся обработке, представлялось им чем-то более ценным потому, что оно в ясной, пригодной для обращения, приспособленной для торговли меркантильной форме приносит больше денег (при этом здесь отразился исторически сложившийся взгляд на богатство неземледельческих народов, таких, в особенности, как Голландия, — в противоположность земледельческим, феодальным народам; земледелие тогда вообще выступало не в промышленной, а в феодальной форме, следовательно как источник феодального, а не буржуазного богатства). Таким образом, одна из форм наемного труда, промышленный труд, и одна из форм капитала, промышленный капитал, были признаны источником богатства, но лишь в той мере, в какой они создавали деньги. Поэтому сама меновая стоимость еще не была понята в форме капитала.
Перейдем к физиократам. Они отличают капитал от денег и берут его в его всеобщей форме, как ставшую самостоятельной меновую стоимость, которая сохраняется в процессе производства и увеличивается посредством него. Поэтому-то они и рассматривают отношение [между наемным трудом и капиталом] само по себе; рассматривают его не так, как оно само выступает в качестве момента простого обращения, а, наоборот, рассматривают это отношение как предпосылку простого обращения, которая в качестве таковой постоянно вновь восстанавливает себя из самого обращения. Следовательно, они являются отцами современной политической экономии[155].
Физиократы понимают также, что созидание прибавочной стоимости наемным трудом представляет собой самовозрастание капитала, т. е. его реализацию. Но каким образом капитал, т. е. имеющиеся в наличии стоимости, создает при посредстве труда прибавочную стоимость? Здесь физиократы совершенно отбрасывают форму и рассматривают только простой процесс производства. Поэтому производительным трудом, по их мнению, может быть только труд, совершающийся в такой сфере, где природная сила орудия труда явным образом позволяет рабочему производить больше стоимостей, чем он потребляет. Таким образом, прибавочная стоимость проистекает у них не из труда как такового, а из силы природы, используемой и управляемой трудом, — [III—25] из земледелия. Поэтому для физиократов земледелие является единственно производительным трудом: ведь [в своем анализе капитала] они продвинулись уже настолько далеко, что считают производительным трудом только труд, создающий прибавочную стоимость; однако эта прибавочная стоимость незаметно превращается у них в избыток того количества потребительной стоимости, которое выходит из производства, над тем ее количеством, которое было в нем потреблено.
(Примитивное воззрение, согласно которому прибавочная стоимость непременно должна быть выражена в каком-нибудь материальном продукте, встречается еще у А. Смита[156]. Актеры являются производительными работниками не потому, что они производят спектакль, а потому, что они увеличивают богатство своего хозяина. Но какого рода труд имеет место, стало быть, в какой форме труд материализуется, — это для рассматриваемого отношения совершенно безразлично. Это обстоятельство вновь становится небезразличным с тех точек зрения, к рассмотрению которых мы перейдем позже.)
Указанное увеличение количества потребительной стоимости, т. е. избыток продукта над той его составной частью, которая должна служить для нового производства, — избыток, часть которого может быть, следовательно, потреблена непроизводительно, — осязательно выступает только в соотношении между существующими в природе семенами и их продуктом. Только часть урожая должна быть снова непосредственно возвращена земле в качестве семян; при посредстве продуктов, тоже имеющихся в природе, при посредстве таких элементов, как воздух, вода, земля, свет, а также веществ, привносимых в виде навоза или каким-нибудь другим образом, семена воспроизводятся в умножающихся количествах в виде зерна и т. д. Короче говоря, для того чтобы получить избыток продукта, т. е. для того чтобы те же самые вещества природы из формы, непригодной для потребления, превратить в форму, пригодную для него, — человеческий труд должен только направлять химический обмен веществ, отчасти способствуя ему также механическими средствами (в земледелии), или же направлять самый процесс воспроизводства жизни (в животноводстве). Отсюда [по мнению физиократов] следует, что истинной формой всеобщего богатства является избыток продуктов земли (хлеба, скота, сырья). Значит, говоря экономически, формой богатства является только рента. Таким образом, получается, что первые пророки капитала считают представителем буржуазного богатства только не-капиталиста, феодального земельного собственника. Но вывод, который они делают из этого, — переложение всех налогов на ренту, — целиком уже в интересах буржуазного капитала. В принципе феодализм прославляется на буржуазный лад, — и это обмануло некоторых феодалов, например Мирабо-старшего, — лишь для того, чтобы на практике его разрушить.
Во всех других стоимостях [создаваемых не в сельском хозяйстве] представлены [по мнению физиократов] только сырье и труд; самый труд является представителем хлеба или других продуктов земли, потребляемых трудом. Следовательно, фабричный рабочий и т. п. добавляет к сырью не больше того, что он из других сырых материалов потребляет. Стало быть, его труд, так же как и его работодатель ничего не добавляют к богатству, — которое есть избыток сверх товаров, потребленных в процессе производства, — а только придают существующему богатству формы, приемлемые и полезные для потребления.
Во времена физиократов еще не было развито применение сил природы в промышленности, а также не было развито разделение труда и т. д., увеличивающее естественную силу самого труда. Но все это уже имело место во времена А. Смита. Поэтому у Смита труд вообще является источником стоимостей, точно так же как и источником богатства, но прибавочную стоимость труд создает, собственно говоря, тоже лишь постольку, поскольку при разделении труда избыток выступает в такой же мере как естественный дар общества, как результат данной от природы силы общества, в какой у физиократов этот избыток выступает как дар земли. Отсюда то значение, которое А. Смит придает разделению труда.
С другой стороны, капитал у Смита первоначально не содержит в себе, в качестве своей противоположности, момент наемного труда [ci], а выступает в том виде, как он выходит из обращения, в виде денег, и поэтому он возникает из обращения посредством сбережения,. Таким образом, первоначально капитал [у Смита] не самовозрастает, так как в само его понятие не включено как раз присвоение чужого труда. Лишь задним числом, после того как он уже предположен как капитал, он выступает— mauvaís cercle [cii] — как распоряжение чужим трудом. Поэтому, согласно А. Смиту, труд, собственно говоря, должен был бы получать в вознаграждение свой собственный продукт, заработная плата должна была бы быть равна продукту, следовательно труд не должен был бы быть наемным трудом, а капитал — капиталом. Поэтому для того чтобы ввести прибыль и ренту в качестве первоначальных элементов издержек производства, т. е. чтобы заставить прибавочную стоимость проистекать из процесса производства капитала, Смит в чрезвычайно неуклюжей форме заранее предполагает существование прибыли и ренты. Капиталист-де не хочет безвозмездно предоставлять для производства свой капитал, а земельный собственник — свою землю. Они требуют чего-нибудь взамен. Таким образом, они вместе со своими претензиями введены Смитом как исторически сложившиеся факты, но никак не объяснены. Собственно говоря, у Смита получается, что заработная плата является единственной экономически правомерной составной частью издержек производства, так как только она экономически необходима. Прибыль и рента представляют собой лишь вычеты из заработной платы, произвольно вынуждаемые в ходе исторического процесса капиталом и земельной собственностью, и они правомерны только юридически, а не экономически.
Но так как, с другой стороны, Смит опять-таки противопоставляет труду средства производства и материалы производства как самостоятельные элементы в форме земельной собственности и капитала, то по существу он берет труд как наемный труд. Таким образом, у Смита имеют место противоречия. Отсюда его колебания в определении стоимости; стремление поставить на одну доску прибыль и земельную ренту; ошибочные [III—26] воззрения относительно влияния заработной платы на цены и т. д.
Теперь о Рикардо (смотри пункт первый [ciii]). И у него наемный труд и капитал выступают не как исторически определенная общественная форма, а как данная природой форма для производства богатства как потребительной стоимости. Это означает, что форма наемного труда и капитала как таковая — именно потому, что она понимается как данная природой — оказывается безразличной и берется не в ее определенной связи с формой богатства, подобно тому как и само богатство, в его форме меновой стоимости, выступает у Рикардо как чисто формальное опосредствование своего вещественного существования. Вследствие этого у Рикардо оказался непонятым определенный характер буржуазного богатства — именно потому, что характер этот выступает у него как адекватная форма богатства вообще. Поэтому также и в экономической плоскости, хотя Рикардо и исходит из меновой стоимости, определенные экономические формы обмена сами по себе не играют в его политической экономии совершенно никакой роли, а все время говорится лишь о распределении совокупного продукта труда и земли межд тремя классами, как будто в понятии богатства, основанного на меновой стоимости, речь идет только о потребительной стоимости, а меновая стоимость является всего лишь церемониальной формой, которая у Рикардо исчезает точно так же, как в обмене исчезают деньги в качестве средства обращения. Поэтому для того чтобы показать значение истинных законов политической экономии, Рикардо любит ссылаться на- это отношение денег как на нечто всего лишь формальное. Этим объясняется также слабость его теории самих денег.
***
Необходимо точно развить понятие капитала, так как оно является основным понятием современной политической экономии, подобно тому как сам капитал, — абстрактным отображением которого служит его понятие, — является основой буржуазного общества. Из четкого понимания основной предпосылки [капиталистического] отношения должны выявиться все противоречия буржуазного производства, так же как и та граница, достигая которую это отношение гонит буржуазное производство к выходу за свои собственные пределы.
***
{Важно отметить, что богатство как таковое, т. е. буржуазное богатство, там, где оно выступает как посредник, как опосредствование самих крайностей меновой стоимости и потребительной стоимости, в наивысшей степени всегда выражается в меновой стоимости. Это опосредствующее начало выступает всегда как завершенное экономическое отношение, потому что оно охватывает воедино обе противоположности, и в конце концов оно всегда выступает как односторонне более высокая степень по сравнению с самими крайностями, потому что то движение или то отношение, которое первоначально выступает в качестве опосредствующего обе крайности, диалектически с необходимостью приводит к тому, что оно оказывается опосредствованием самого себя, субъектом, лишь моментами которого являются те крайности, самостоятельное предпосылание которых оно снимает с тем, чтобы путем самого их снятия утвердить само себя в качестве единственно самостоятельного. Так в сфере религии Христос, посредник между богом и человеком — всего лишь орудие обращения между ними — становится их единством, богочеловеком и, в качестве такового, становится важнее самого бога; святые — важнее Христа, попы — важнее святых.
Целостное экономическое выражение, будучи само односторонним по отношению к охватываемым им крайностям, всегда является — там, где оно выступает как средний член, — меновой стоимостью; например, деньги в простом обращении; капитал, когда он сам выступает в качестве посредника между производством и обращением. Внутри самого капитала одна из его форм опять-таки занимает положение потребительной стоимости по отношению к другой форме как меновой стоимости. Так, например, промышленный капитал выступает как производитель по отношению к купцу, который выступает как обращение. Таким образом, первый представляет вещественную сторону, второй — сторону формы, следовательно богатство как богатство. Вместе с тем торговый капитал сам в свою очередь является посредником между производством (промышленным капиталом) и обращением (потребляющей публикой), или между меновой стоимостью и потребительной стоимостью, причем обе стороны полагаются попеременно: то производство — как деньги, а обращение — как потребительная стоимость (потребляющая публика), то первое как потребительная стоимость (продукт), а второе — как меновая стоимость (деньги).
То же самое имеет место внутри самой торговли: оптовый торговец, как посредник между фабрикантом и розничным торговцем или между фабрикантом и земледельцем или между различными фабрикантами, представляет собой такое же опосредствующее начало на более высоком уровне. То же самое представляют собой товарные маклера по отношению к оптовому торговцу. Затем — банкир по отношению к промышленникам и купцам; акционерное общество по отношению к простому производству; финансист как посредник между государством и буржуазным обществом на высшей ступени.
Богатство как таковое представлено тем отчетливее и шире, чем дальше оно отстоит от непосредственного производства и чем более оно само в свою очередь опосредствует такие стороны, каждая из которых, рассматриваемая сама по себе, уже положена как экономическое отношение формы. [Это связано с тем,] [civ] что деньги из средства превращаются в цель и что более высокая форма опосредствования в качестве капитала повсюду полагает более низкую форму — выступающую опять-таки в качестве труда — как всего лишь источник прибавочной стоимости. Например, биржевой маклер, банкир и т. д. по отношению к фабрикантам и фермерам, которые по отношению к нему положены относительно в определении труда (потребительной стоимости), в то время как он по отношению к ним полагает себя как капитал, как созидание прибавочной стоимости; в наиболее сумасшедшей форме это выступает у финансиста.}
Капитал есть непосредственное единство продукта и денег или, вернее, — единство производства и обращения. Таким образом, сам капитал опять есть нечто непосредственное, а его развитие состоит в том, чтобы полагать и снимать самого себя в качестве такого единства, — единства, которое положено как определенное и потому простое отношение. Единство это сначала выступает в капитале как нечто простое.
[III—27] {Ход мысли Рикардо, попросту говоря, таков: Продукты обмениваются друг на друга — а следовательно, и капитал на капитал — соответственно тем количествам овеществленного труда, которые в них содержатся. Рабочий день всегда обменивается на рабочий день. Это является заранее данной предпосылкой. Стало быть, сам обмен можно совсем оставить в стороне. Продукт — капитал, положенный как продукт, — an sich [cv]есть меновая стоимость; обмен привносит сюда только форму, у Рикардо — формальную форму.
Вопрос заключается теперь только в том, в каких пропорциях распределяется этот продукт. Эти пропорции, будут ли они рассматриваться как определенные количества существующей в качестве предпосылки меновой стоимости или как определенные количества ее содержания, материального богатства, — одни и те же. В самом деле, если обмен как таковой представляет собой всего лишь обращение — деньги как обращение, — то уж лучше совсем от него абстрагироваться и рассматривать только те доли материального богатства, которые в ходе процесса производства или в качестве его результата распределяются между различными его агентами. В форме обмена всякая стоимость и т. д. лишь номинальна; реально она выступает в форме пропорции. Весь обмен, коль скоро он не создает большего материального разнообразия, является номинальным, Так как всегда целый рабочий день обменивается на целый рабочий день, то сумма стоимостей остается неизменной: рост производительных сил влияет только на содержание богатства, а не на его форму. Умножение стоимостей может поэтому возникнуть только благодаря увеличению трудности производства, — а это может иметь место только там, где сила природы при затрате того же самого количества человеческого труда уже не доставляет прежних результатов, т. е. там, где уменьшается плодородие природных элементов, — в сельском хозяйстве. Поэтому падение прибыли вызывается, по мнению Рикардо, рентой.
Прежде всего, Рикардо исходит из ложного предположения, будто всегда при всех укладах общества работают целый рабочий день; и т. д. и т. д. (смотри выше [cvi]).}
[5) ВЛИЯНИЕ РОСТА ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОЙ СИЛЫ ТРУДА НА ВЕЛИЧИНУ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ. УМЕНЬШЕНИЕ ПРИРОСТА ОТНОСИТЕЛЬНОЙ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ ПО МЕРЕ УВЕЛИЧЕНИЯ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОЙ СИЛЫ ТРУДА]
Мы уже видели [cvii]: рабочему нужно работать, например, только половину рабочего дня, чтобы прожить целый день и, таким образом, быть в состоянии на следующий день возобновить тот же самый процесс. В способности рабочего к труду — поскольку она существует в рабочем как в живом существе, или в нем как в живом орудии труда — овеществлена только половина рабочего дня. Целый живой день (день жизни) рабочего представляет собой покоящийся результат, овеществление половины рабочего дня. В результате обмена с тем трудом, который овеществлен в рабочем, — т. е. с половиной дня труда — капиталист присваивает себе весь рабочий день и затем потребляет его в процессе производства на том материале, из которого состоит его капитал, создавая таким образом прибавочную стоимость своего капитала, — в рассматриваемом случае равную половине дня овеществленного труда.
Допустим теперь, что производительные силы труда удваиваются, т. е. что за то же самое время тот же самый труд доставляет двойную потребительную стоимость. (В рассматриваемом сейчас отношении в качестве потребительной стоимости пока определено только то, что рабочий потребляет для поддержания своего существования как рабочего; то количество жизненных средств, на которое через посредство денег он обменивает труд, овеществленный в его живой способности к труду.) В случае удвоения производительных сил труда рабочему, для того чтобы жить целый день, приходилось бы работать только 1/4 дня. Капиталист должен был бы в этом случае давать рабочему в обмен всего лишь 1/4дня овеществленного труда, для того чтобы посредством процесса производства увеличить свою прибавочную стоимость с 1/2 до 3/4; таким образом, вместо 1/2дня овеществленного труда он получал бы для себя 3/4 дня овеществленного труда. Стоимость капитала в тот момент, когда он выходит из процесса производства, повысилась бы уже не на 2/4, а на 3/4 [cviii]. Значит, для того чтобы присоединить к капиталу прежнюю прибавочную стоимость, равную 1/2, или 2/4 дня овеществленного труда, капиталисту нужно было бы заставлять рабочего работать только 3/4 дня.
Однако, будучи представителем всеобщей формы богатства — денег, — капитал есть безграничное и безмерное стремление выходить за свои пределы. Всякая граница является и должна являться для него ограничением. Иначе он перестал бы быть капиталом — самовоспроизводящимися деньгами. Если бы капитал уже не ощущал ту или другую определенную границу как ограничение, а ощущал бы ее как такую границу, в пределах которой он чувствовал бы себя хорошо, то он сам превратился бы из меновой стоимости в потребительную стоимость, от всеобщей формы богатства он скатился бы до того или другого определенного субстанциального существования богатства. Капитал как таковой создает некоторую определенную прибавочную стоимость, так как он не может сразу создать бесконечную прибавочную стоимость; но он представляет собой постоянное стремление создать больше прибавочной стоимости. Количественная граница прибавочной стоимости представляется ему лишь как данный природой предел, как необходимость, которую он постоянно стремится преодолеть и за пределы которой он постоянно стремится выйти.
{Ограничение представляется капиталу случайностью, которая должна быть преодолена. Это обнаруживается даже при самом поверхностном наблюдении. Если капитал возрастает со 100 до 1000, то теперь уже 1000 служит тем исходным пунктом, от которого должно происходить увеличение. Удесятерение, возрастание капитала на 1000% не значит ничего: прибыль и процент сами снова превращаются в капитал. То, что выступало как прибавочная стоимость, теперь выступает как простая предпосылка и т. д., как то, что само включено в простое существование капитала.}
Итак, капиталист (мы совершенно отвлекаемся от привходящих впоследствии определений: конкуренции, цен и т. д.) заставит рабочего работать не только 3/4 дня, потому что эти 3/4 дня доставят капиталисту ту же самую прибавочную стоимость, какую раньше доставлял ему целый день, а заставит рабочего работать целый день. И то увеличение производительной силы, которое позволяет рабочему прожить целый день за счет 1/4 рабочего дня, выражается теперь просто в том, что ему приходится теперь работать [III—28] на капитал 3/4 дня, между тем как прежде рабочий работал на капитал только 2/4 дня. Так как возросшая производительная сила его труда приводит к сокращению времени, необходимого для возмещения овеществленного в рабочем труда (для создания потребительной стоимости, средств существования), то это возрастание производительной силы труда рабочего выступает как удлинение его рабочего времени, используемого для увеличения стоимости капитала (для создания меновой стоимости).
Если посмотреть на дело со стороны рабочего, то для того чтобы прожить день, он вынужден теперь выполнять прибавочный труд в течение 3/4 дня, между тем как прежде он должен был выполнять прибавочный труд лишь в течение 2/4 дня. Благодаря увеличению производительной силы, благодаря ее удвоению, прибавочный труд рабочего увеличился на 1/4 дня. Здесь надлежит отметить одно обстоятельство: производительная сила удвоилась, прибавочный же труд рабочего не удвоился, а увеличился только на 1/4 дня; точно так же и прибавочная стоимость капитала не удвоилась, а возросла тоже только на 1/4 дня [т. е. в полтора раза]. Таким образом, обнаруживается, что прибавочный труд (со стороны рабочего) или прибавочная стоимость (со стороны капиталиста) возрастает не в той же количественной пропорции, в какой растет производительная сила. Откуда это?