Чертов позер, – подумала Людмила. - Лучше бы деньги в детский дом отдавал или на любую другую благотворительность. А нет, рвал он их, видите ли.
Александр Авгур
«АЗАЗА»
Сборник рассказов фантастики и хоррора
Паблик автора в контакте:
https://vk.com/alexandr_avgur_pablik
Тема для обсуждения в контакте:
https://vk.com/topic-76622926_34704274
Вонь
Снег хрустел под старыми валенками деда Наума. Мороз щипал нос и щеки, а борода покрылась инеем. Луна освещала ему путь сквозь лес, казавшийся безжизненным. Ни звука, только хруст и мокрый кашель Наума нарушали тишину. Ружье он держал обеими руками, искоса посматривая на источавшее зловоние существо, идущее рядом с ним. Оно было под два с половиной метра ростом, с худым телом, с двумя длинными ветвистыми отростками, похожими на руки, и тремя жилистыми отростками, являющимися ногами. Кожу существа покрывали зеленые гнойники и язвы. Оно изредка нарывалось на препятствия в виде веток, занесенных снегом. Существо с брюшком двигалось, покачиваясь, словно одноногий человек на костылях. Оно смотрело огромными мокрыми глазами то на деда, то на лесную тропу, еле заметную из-под снега. Человек и существо шли в полной тишине, изредка обмениваясь информацией без слов.
- Ты не боишься меня? – вопрос появился в голове деда Наума в виде расплывчатых образов.
- Нет. А что, тебя нужно бояться, что ли? – смог ответить без слов старик, не понимая природы этого явления.
Существо издало треск маленьким зубастым ртом, будто вырезанным в лысой, яйцеобразной голове, и телепатически послало новую информацию собеседнику в виде ответа:
- Конечно, нет, - произнесло существо и продолжило: – тебе не интересно, кто я?
- Нет, – вслух произнес старик. – А зачем мне это знать? Как говорится, «меньше знаешь – крепче спишь».
Дед Наум хохотнул, пригладил покрытую инеем бороду, и путники вновь замолчали. Вдалеке показались красные огоньки, торчащие над деревьями.
- Зверей нет, птиц нет, – вдруг произнесло существо в голове старика. – Как же ты выживаешь? Вокруг лишь деревья и кусты. Ближайший населенный пункт в семидесяти километрах.
- Туго приходится. Но у меня есть небольшие припасы. Нам с бабкой пока хватит. А там, глядишь, весной и живность появится в лесу. Кто знает…
Дед остановился. Вонь от существа раздирала нос. Она походила на смесь гниющего мяса и вскипевшего навоза. Наум достал старую, потертую жестяную баночку, взял из нее щепотку нюхательного табака и жадно втянул ноздрями. Носоглотку обожгло. Зловоние от идущего рядом существа удалось перебить. Новая ухмылка на лице старика отразила его радость.
- Хочется есть, – произнесло существо в голове деда и со специфическим треском открыло зубастый рот.
В животе Наума забурчало. Дед подумал, что, наверно, «вонючка» передает не только информацию, превращающуюся в слова, но и ощущения. Хотя у старика могло бурчать и из-за того, что он уже давно плотно не ел…
***
Прошлым вечером, когда диск луны навис над лесом, бабка Сима умылась из эмалированного ведра в сенях и отправилась в спальню. Из динамика радио звучали народные песни, которые она очень любила.
- Наум! А, Наум! Спать пойдешь, что ли? - спросила бабка Сима у мужа.
- Ложись, старуха, - язвительно ответил Наум. - Сегодня на охоту пойду.
- Ты сбрендил что ли, старый! Ночью в пустой лес собрался. Животины-то в округе несколько месяцев не было.
- Ты мне, старуха, не перечь! - разозлился Наум. - Сказал на охоту, значит на охоту! Ложись и спи! Буду завтра к вечеру.
Бабка Сима заохала, но мужа послушалась и направилась в кровать. Супруга она своего не боялась, но уважала как настоящего мужчину и добытчика.
Дед вышел в сени, достал пожелтевшую газету «Советская правда», скрутил из нее «козью ножку» и забил душистым табаком.
- Ты уже готов мне помочь? - появился в голове голос незнакомца, который весь вечер говорил с дедом.
- У бабки я отпросился. Все нормально. - ответил Наум, закуривая «козью ножку». Терпкий дым обжег его горло.
- Надеюсь, ты про меня ничего ей не рассказал? - вновь спросил голос.
- Нет, - ответил, не открывая рта, Наум, крепко затягиваясь и надевая старые валенки. - Я сказал, что иду на охоту.
- Хорошо. Я жду тебя у двери. Выходи из дома...
***
Наум и невиданное существо, источающее вонь, приближались к красным огонькам, светящимся высоко над головой. Дед крепче вцепился в ружье обеими руками, не вынимая из уголка рта дымящуюся папиросу.
- Мы уже близко, - сказало существо. - Там нас ждут мои друзья. Которым, как и мне, нужна помощь.
Существо открыло зубастый рот и громко что-то протрещало. Дед Наум догадался, что так оно оповещает «друзей» о визите. В ответ раздался тот же треск, но уже в несколько голосов.
- Ты так и не хочешь узнать, какая помощь нам необходима? - обратилось существо к Науму в голове, слегка потрескивая ртом.
- Нет, - ответил дед. - Это не маво ума дело. Раз нужна помощь моя, значится, могу помочь. Не в моих силах это было бы, ты бы не просил.
Существо захлопало своими мокрыми глазами и впервые из его зубастого рта раздался странный, еле слышный звук. Деду этот звук показался грустным выдохом.
- Что загрустил, бедолага? - спросил Наум вслух, забыв о передачи мыслей.
- Все. Пришли. - ответило существо в голове старика – Странно, что ты так легко согласился мне помочь. Странно. Странно. Странно...
Существо и дед остановились. Перед ними стояло три фигуры - точные копии «вонючки», и запах от них шел соответствующий.
- Он знает? Он знает? Он знает? - в три голоса прозвучал вопрос в голове старика.
- Нет, - ответил один голос.
- Расскажи ему. Расскажи ему. Расскажи ему. Он должен знать. Он должен знать. Он должен знать.
Три голоса объединились в один:
- Спасибо тебе, землянин! Ты спасешь наши жизни!
За тремя существами находилось что-то большое, живое, обтянутое той же кожей, что и существа. Это «что-то», как показалось старику, походило на большую тарелку щей, накрытую еще одной тарелкой. Это «что-то» изрыгало пар, как тарелка щей, но вонь, стоявшая в воздухе, напоминала мусорное ведро. Высоко над «тарелкой» кружились красные огоньки, что это - Наум так и не понял.
- Перед тем, как ты поможешь, я хочу рассказать о нас, – послышался голос в голове старика.
- Мне не интересно. Мне все равно, – ответил Наум.
Существо, проигнорировав, начало рассказ:
- Больше сотни лет назад наша планета была уничтожена. Спаслось лишь малое количество населения на десятке кораблей, которые устремились в поисках нового дома – планеты, которая нам подойдет для расселения...
Дед Наум хотел что-то сказать, но не стал. Он решил дать существу время выговориться.
- ...И вот, нам попалась ваша планета. И мы очень этому рады. Нам самим питание не особо необходимо. Находясь долгие годы в анабиозе, мы сохраняем энергию для выживания в своих телах. Но у нас есть другая проблема - наш корабль. Он живой. Он обессилел. Сейчас он даже не может послать сигнал другим кораблям, чтобы они прибыли сюда. Ему нужна еда. И твое мясо ему подойдет...
- Ваш корабль помрет, если не накормите, что ли? - перебив, спросил без капли страха старик.
- Да. Его жизнь зависит от тебя. И мы, от лица нашего народа, благодарим тебя, человек, за то, что приносишь себя в жертву. Спасибо тебе, че...
Существо не договорило. Выстрел из ружья продырявил его тело. Существо свалилось на снег. Новый выстрел. Второе существо ослабло и рухнуло. Дед Наум ловко перезарядил свое ружье, не дав шанса оставшимся «вонючкам» спрятаться. Выстрел. Выстрел.
***
В доме стоял отвратительный, неперебиваемый смрад. На газовой плите, с прикрученным металлическим баллоном, в трех десятилитровых кастрюлях варилось странное мясо.
- Что же это за животина такая, вонючая? - спросила баба Сима у мужа, отрывая остатками зубов вареное мясо от кости.
- Черт его знает, - ответил дед Наум. – Главное - вкусно, а на остальное мне плевать. Мяса нам теперь до весны хватит.
- Помню, ты двух таких по осени приволок. И у тех мясо помягче было, - вставила бабка.
По радио, похрипывая, пел какой-то молодой вокалист. Старуха прислушалась и громко рявкнула, обращаясь к невидимому артисту из динамика:
- Как же тебя зовут-то? Вот помню, что с бабой живешь на двадцать лет старше, а как звать, не помню.
- Да какая тебе разница, Сима?! Все тебе знать-то надо! - выпалил раздраженно спаситель человечества и добавил: - Меньше знаешь - крепче спишь!
Уроки выживания
Я часто вспоминаю дядю Петю. Хмурого, чудаковатого дедана. Еще бы, именно он научил меня - глупого ребенка, выживать после конца света. Именно он рассказал, как подготовить еду к долгому хранению. А еще, он показал мне убежище, где мы были всегда вдвоем - я и мой мудрый друг…
Холодный, сырой подвал был всегда хорошо освещен. На потолке бетонной комнаты, на толстых проводах висели три патрона с вкрученными яркими лампочками. На стенах наклеены полуистлевшие фото странно одетых женщин, вырезанные из журналов. В одной из них угадывалась певица, держащая микрофон, но имени ее я не мог вспомнить, как бы не пытался.
Я сидел на старом табурете с облупившейся краской, смолил горькую самокрутку и смотрел, как дядя Петя моет, кое-где, подцепившие ржавчину, холодильники «ЗИЛ». Наверно, давно, они были девственно белыми, но время нещадно добавило на них желтизны.
- Вооот, - смачно, почти пропел дядя Петя и добавил: – Чистоган! Вот, Витек, четыре холодильника готовы открыть свои белые пасти, чтобы заглотнуть как можно больше еды! Хе!
- Чистоган! – повторил я и выпустил колечки дыма под потолок.
Дядя Петя ухмыльнулся полубеззубым ртом и спросил:
- Ну, что пацан? Пойдем в столовую готовить еду? Хе!
- Пойдем, – ответил я и пошел следом за моим не молодым другом. Единственным другом на тот момент.
«Столовой» он называл соседнюю комнату - отдельный блок подвала. Она была темнее, и в воздухе постоянно витал запах смрада. На потолке висели две лампочки в плафонах, и обе изредка моргали. Вокруг них все время жужжали черные, жирные мухи. В углу стояла газовая плита с двумя большими алюминиевыми кастрюлями. К плите был подсоединен баллон, еще четыре таких же стояли в углу. Рядом висело грязное зеркало. На деревянном иссохшем столе лежала женщина, руки, и ноги которой сдерживали цепи. Абсолютно голая. Ее рот был завязан грязной тряпкой знакомого цвета. Я вспомнил, откуда тряпка – это был кусок от старых трико дяди Пети.
- Поди сюда, Витек! Ближе. Да, не ссы, пацан!
Я покорно подошел к столу.
- А щечки - то красные, - ухмыльнулся мужчина. – Голой бабы засмущался, пацан?
- Да нет, – возразил я.
- Так да? Или нет? – начал хихикать дядя Петя. – Не видел такого, а? Ну, потрогай, потрогай! Хе!
Я потрогал. На ощупь она была мягкой и сочной. Женщина завизжала, настолько громко, насколько ей позволила грязная тряпка у нее во рту…
Я помню этот день так ясно, будто он был еще вчера. До этого, на столе в «столовой» лежало несколько мужчин. В основном это были грязные пьянчужки, от которых воняло спиртом и мочой. Женщина впервые. Я помню ее: эти глаза полные слез, синяки, разбитая губа с засохшей кровью, сломанный нос. Я узнал ее. Это была…
- Это моя училка литературы, – весело завизжал я. – Тут она совсем не такая злая, как обычно. Тут, на столе она ссыт, а не я!
Я больно ткнул пальцем ей в щеку и засмеялся настолько звонко, насколько могут маленькие мальчики. Маленькие и очень злые мальчики.
В обычной жизни я был изгоем. Глупый, озлобленный одиннадцатилетний мальчишка с торчащими ушами, которого легко обмануть и которым легко управлять. Вот по этому дядя Петя быстро нашел со мной общий язык, он подарил мне трофейный немецкий складной нож, который был добыт во второй мировой, кем-то из его родственников. Моему счастью не было предела, нож казался мне чем-то сказочным, мальчишки обожают такие игрушки. А потом он предложил затянуться папиросой «Беломорканал». Первый раз мне не понравилось: голова закружилась, начало тошнить, горло жгло, и я закашлялся. Так всегда бывает в первый раз. Со временем я втянулся, мне даже понравилось. Так и завязалась наша дружба - старика и ребенка, учителя и ученика.
Дядя Петя рассказывал много историй: об американцах, которые все время пытались развязать войну, о ядерном оружии, о том, как человечество совсем скоро вымрет, о ядерной зиме и, конечно же, о том, как надо запасаться мясом…
Я еще раз ткнул пальцем в женщину, только на этот раз в грудь, около соска. Она снова завизжала. Дядя Петя расставил под столом два пластмассовых тазика, ровно под головой и спиной. Вначале он по-отечески посмотрел на меня, потом повернулся к училке и сказал:
- Сейчас посмотрим, как ты заорешь, когда мой ученик поработает с тобой. Ну-ка, Витек, где твой режик? Помнишь, чему я тебя учил? Хе!
Я подошел ближе и достал нож. Разложив лезвие, облизнулся. Губы пересохли. Так всегда бывало, когда я учился разделывать еду.
- Помнишь про первый удар? – спросил меня мой пожилой учитель.
- Ага, - неловко ответил я. – Первый в шею.
Жертва завопила с новой силой. То, что она услышала, ей явно не понравилось. Новые слезы размывали полосы на грязном лице и скопившуюся в морщинках пыль.
Я с силой вогнал лезвие в мягкую плоть, и по шее училки зажурчал темно-красный ручей. Он заструился по моей руке, попадая на черный вязаный свитер, который я использовал в таких случаях. Это была рабочая одежда. Моя рука дернула нож, и из зияющей раны хлынул целый водопад.
Училка задрыгалась, захрипела, замотала головой в разные стороны. Ее ноги бились в танце смерти и, глядя на них, дядя Петя рассмеялся, открывая рот с немногочисленными зубами.
- Давай, давай хрюшка! Танцуй Гопака! Хе! – заорал он. – Я знал, что ты хочешь нас повеселить! Пляши, хрюшка, пляши! Виии!
Кровь, как обычно, стекала в таз. Я макнул в него пальцем, облизнул и поморщился. Кровь никогда мне не нравилась на вкус, но дядя Петя говорил, что это лучшее лекарство и питье во время конца света. Я вытащил старую железную кружку из духовки плиты. С силой дунул в нее, вылетевшая пыль попала мне в глаза и нос. Я чихнул. Протер внутри рукавом кофты. Потом зачерпнул полную кружку крови из тазика и начал пить. Каждый глоток давался мне тяжело. Казалось, что вот-вот все содержимое моего желудка вырвется наружу. Но я справился. Допил до конца.
- Усы! Хе! – засмеялся дядя Петя. – Вытри усы! Хе!
Я посмотрелся в грязное зеркало, висевшее на стене, и увидел на верхней губе смешные усы. Знаете, такие белые бывают, когда пьешь молоко, но тут они были не от молока и совсем не белые.
Когда она замолчала, и ее стеклянные глаза перестали молить о пощаде, мой учитель достал две ржавые ножовки. Полотна в них были с большими зубцами, предназначавшимися для распила дерева, но и кости они крошили в момент.
Разделка мяса заняла у нас около двух часов. Я изрядно устал и закурил, так что всю работу доделывал дядя Петя. Пока из моего рта летели дымные колечки, изо рта моего друга лилась песня:
Моя буйная головушка,
Забыла родную сторонушку.
Покатилась, как юла,
Под звуки топора! Хе!
Мясо он разложил по холодильникам, а голову, помыв и побрив от волос, поставил варить. Вода в алюминиевой кастрюле бурчала и пенилась, мой учитель постоянно снимал черную накипь и приговаривал:
- Твоя голова до греха довела. Варись голова, варись голова!
В тот день я наелся до отвала. Живот болел, и появилась отрыжка. Мы любили варить головы и по-дружески делили между собой самое вкусное – щеки. Кости дядя Петя собирал в мешок, что он делал с ними дальше одному черту известно.
Выходя из подвала под вечер, мы обсуждали апокалипсис и его последствия. Я много спрашивал, а дядя Петя отвечал.
- А после того как наступит этот, как его, конец света, долго мы сможем прожить?
- Думаю, долго, Витек. Нам хватит мяса, чтобы быть сытыми до конца жизни.
- Это хорошо, - довольно пробубнил я и задал свой любимый вопрос: – А когда же наступит этот конец света?
- Скоро. Очень скоро, малец. Ну, все. Беги домой, а то пади мать заругает? Скажет, шлындаешь весь день, да еще и сытый приходишь. Хе!
- Да ей плевать сытый я или голодный, – ответил я. - Опять пади горячей самогонки напилась и спит, как хорек, без памяти. Ненавижу ее. Не-на-ви-жу! Хорошо хоть отец сидит и ближайшие четыре года не будет над нами издеваться.
Он потрепал мои волосы, и я вприпрыжку побежал в свой двор, оставляя за спиной наше убежище, находившееся на территории заброшенной военной части.
Вечерело. Июль выдался теплым. Из динамика «колокольчика» висевшего на столбе звучал хит того года:
Колёса диктуют вагонные,
Где срочно увидеться нам.
Мои номера телефонные
Разбросаны по городам.
Я понял, что забыл свой нож в убежище, но возвращаться, не стал. Подумал, что заберу на следующий день, когда дядя Петя преподаст мне новые уроки выживания. Но я его больше не увидел. Это был последний день нашей дружбы.
На дворе стоял 1973 год. Никакого конца света естественно не было и в помине, он даже и не собирался наступать. Он являлся лишь частью воображения дяди Пети, старого беззубого добряка с большим секретом.
Из «колокольчика» продолжал звучать хит того лета:
Заботится сердце, сердце волнуется,
Почтовый пакуется груз.
Мой адрес - Не дом и не улица,
Мой адрес - Советский Союз.
***
На следующий день наш городок сотрясла новость о том, что милиция задержала Петра Стародуба, пожилого учителя трудов, известного мне как дядя Петя. Лучшие следователи сбились с ног в поисках психа похищающего людей, но то, что он был еще и каннибалом, стало для них, как и для всех жителей нашего маленького провинциального городка, настоящим шоком. Не мудрено, что я очень испугался того, что мой «учитель выживания» меня сдаст. Я не мог ни есть, ни спать, все думал о том, как все узнают, о моих гастрономических предпочтениях. Я не выходил из дома, у меня поднялась температура, и я очень плохо себя чувствовал. Мне казалось, что вот-вот в нашу комнату в общежитии ворвутся милиционеры с собаками и, выкрикивая мое имя вперемешку с бранью, схватят меня. В газетах напишут о маленьком людоеде, меня отправят в тюрьму, а мои родители до конца жизни будут переезжать из города в город, что бы скрыться от нападок людей. Я не могу передать словами, как же мне было страшно… Напрасно. Дядя Петя меня не сдал. За мной никто не пришел.
Шли годы, я взрослел и, не было такого дня, что бы я не вспоминал убежище и людей которых мы ели. А последние часы проведенный с дядей Петей я при всем желании не мог стереть из своей памяти. Я надеялся, что когда-нибудь это все-таки произойдет.
Спустя семь лет после поимки моего друга, меня ждала советская армия. Я должен был уйти с весенним призывом, но из-за недобора веса меня оставили на полгода и призвали только осенью.
За годы прошедшие после изучения уроков выживания дяди Пети, я порядком исхудал и ссутулился. От того цветущего, одиннадцатилетнего мальчишки не осталось и следа. Прежними были только торчащие уши. А из-за армейской стрижки «под ноль» они стали зрительно больше.
Я винил себя за всех тех людей, что лежали на столе в «столовой», за все эти загубленные жизни, за все это съеденное мясо. В моей голове появилось, как мне казалось единственное на тот момент верное решение. Я должен был заплатить болью за боль, страданием за страдание. В нашей части буйствовала офицерская дедовщина и я решил задирать «шакалов». Естественно офицерам это не нравилось и меня били по два – три раза за неделю. То, что нужно. Из меня выбили все дерьмо. Через пол года я решил что достаточно. Цена уплачена, если продолжать, то я могу и погибнуть. А этого мне совсем не хотелось.
***
Сентябрьское солнце светило по-летнему, наступила осень 1982 года. Я демобилизовался и вернулся домой. Мой провинциальный городок, который не когда не славился вливанием капиталов, превратился в грязное, убогое место полное безработицы, отчаянья и разгула преступности. Убийства Петра Стародуба уже не казались такими уж страшными, в нашем городе и районе маньяков развелось как грибов после теплого дождя. Преступления подобного рода стало обыденным.
Долго дома сидеть я не мог, мать пила безбожно, отца снова посадили, и денег совсем не было. Я пошел работать мясником на местный рынок к моему дальнему родственнику дяде Сереже. Он закупал мясо в деревне и продавал с хорошей накруткой. Я рубил туши на небольшие куски, некоторые из них, с приличным товарным видом выставлял на прилавок, а некрасивые и испорченные прокручивал большой мясорубкой приделанной к бетонному полу в гараже дяди Сережи и продавал в виде фарша. Дела шли хорошо целых семь лет, пока в 1989 не начался передел города серьезно взявшимися за дело бандитскими группировками.
- Витюня, дела – дерьмо! – сказал мне дядя Сережа с досадой, одним вечером в гараже, пока мы прокручивали фарш. – Бабковские братки всех трясут по жесткому, – он затянулся импортной сигаретой и продолжил: - Увеличили плату за крышу. Отбили поставщиков. Где брать мяса ни хрена не знаю.
- Все настолько плохо? – обеспокоено спросил я.
- Все намного хуже, – ответил он. – Нужно выживать, а как ума не приложу.
В гараже воцарилась тишина. Дядя Сережа смотрел в пол, а я на него и думал. Мне пришла в голову дурацкая идея, было страшно предлагать ее, во мне затаилась нерешительность. А что если мой родственник посчитает меня сумасшедшим, но я все-таки ее озвучил:
- Представь дядь Сереж, что если нам продавать только фарш? – чуть слышно спросил я.
- Это как? Мяса нет, а фарш есть? – с горечью произнес мой родственник.
- Конечно тупая идея, но что если мы будет отлавливать бродячих животных?
- И? – заинтересовался дядя Сережа. – Будем их на фарш пускать?
Я кивнул. А мой отчаявшийся родственник задумался и через минуту сказал:
- Получится как в анекдоте – «беляш был вкусный, только мяукал». Делать нечего. Семью кормить надо. Бабковские братки покалечат, если вовремя не уплачу за крышу. Может еще и «на счетчик поставят». Ох, Витек – Витек. Давай попробуем.
И мы попробовали. Дела наладились. Но через пару месяцев наступил новый кризис. Всю живность в округе мы отловили. Где брать мясо было не понятно.
Однажды поздним вечером я сидел на лавочке безлюдного парка. Ко мне подсел Максим по кличке «Журавль». Его прозвали так из-за непропорционально длинной шеи. Дыша перегаром, он попросил сигарету.
- Ты что как бомжара? Задолбал стрелять, – грозно сказал я ему, но сигарету все же дал.
- Витек, ну екарный бабай, – с заплетающимся языком пробубнил он. – Ну, запил, епта. С кем не бывает?
- Со мной не бывает, – озлобился я.
- Витек, ну, екарный бабай. Раиса, мать ее за ногу, собрала манатки и с сыном Мишкой уехала в Москву, – Журавль вытер накатившиеся слезы и проступающие сопли. – Говорит, бросаю тебя алкаша. Живи, как хочешь. Витек, ну екарный бабай, разве так можно? Я ж без нее это… Копец короче мне будет.
- Хорош трындеть. Выпить хочешь?
Журавль радостно кивнул и я подумал, что шея у него действительно длинная.
В ту ночь я накрутил много фарша. И у меня появилась надежда, что скоро все станет, как и прежде. Наш мини бизнес начнет процветать, ведь алкашей и бомжей в нашем маленьком прогнившем городишке еще много. Кто их будет искать? А если и будут, кому есть дело до самых не нужных элементов общества? Поищут да и останутся дела «глухарями».
Так и случилось. Начались лихие девяностые. Серьезные люди пропадали десятками, а уж бомжи - так не сосчитать.
Вот так и стою я на рынке с дядей Сережей. Все у нас складно получается. Фарш по килограмму в пакете, а пакетов много. Продукт у нас хороший, качественный, всегда свежий. От покупателей отбоя нет. А что касается Бабковских братков, так мы посмотрим еще кто кого.
Кто знает, может и появится на прилавке фарш с названием «Бабковский»? Кто знает…
Ко мне подбегает девятилетняя Лида, постоянный клиент, протягивает смятые купюры и весело просит:
- Вить, дай килограмм фарша.
- Опять мама котлеты жарит? Вкусные? – с улыбкой спрашиваю ее я.
- Да-а-а-а, – с предвкушением протягивает она и, кажется, вот-вот сглотнет слюну. – Котлеты мама делает лучше всех на свете! Она говорит, что у вас самый лучший фарш!
- Да Лидочка. Это правда!
Я улыбаюсь и протягиваю ей пакет. Там ровно килограмм моего отца. Он вкусный. Я сам пробовал.
Планы на будущее
Маршрутный автобус был забит битком людьми в осенних куртках. Людмила ехала стоя, правой рукой держась за поручень, левой удерживала маленькую Марину и небольшую коричневую кожаную сумку. Практически все люди молчали, слушая доносившиеся из динамиков звуки радио. Ведущий какой-то программы, с живым интересом рассказывал о не так давно скончавшемся американском фотографе Билли Каннингэме, который почти сорок лет проработал в газете The New York Times и постоянно рвал чеки с гонорарами, не признавая деньги и материальные ценности.
Чертов позер, – подумала Людмила. - Лучше бы деньги в детский дом отдавал или на любую другую благотворительность. А нет, рвал он их, видите ли.