Пикап будущего — загипнотизирую тебя и трахну! 30 страница
2.
Стиль вырисовывался медленно, а говно вытекало из заднего прохода; сфинктер прикольно реагировал, когда я вонзал нож.
3.
Она уже не могла произносить моего имени, когда я ей начитал всю эту историю на ухо. Как её там звали? Аида?.. Заебись. Назову так свою дочь.
Пора дорезать труп.
ПРОЛОГ
Когда я выдумывал эту историю, сидя 11-ый день в собственном изоляторе, девочка истекала кровью: её алые, словно розы, волосы сливались с полом, пропитанным сыростью и гноем — я их отрезал, мне нравилось собирать мёртвые волосы и сжигать посреди комнаты вместе с трупом... Мой член привстал от той мысли, что комната очистилась от мрази: секундой ранее я вонзил в её голову топор; знаете, — такой небольшой, иногда он бывает на кухне, — редко, видимо, потому что приходится часто его носить с собой. Тело падает, мёртвое; и я его насилую, потом трахаю рот трупа...
Затем я шоколадом изрисовываю её тело, пока оно медленно остывает; кровь не льётся уже несколько часов, а шоколад почти впитался в тёмно-синюю массу; влагалище разбухло и перестало издавать звуки, — когда вытекает сперма из мёртвой девки, знаете... Бывает, кишка изливается дрянью, когда до крови разодрана длань её желудок, который изрядно до этого урчал, — меня это привлекло, — я достал складной нож и разрезал от пупка до рёбер: музыка звучала в это время очень громко, а кровь опять захлестала. Советами Декстера пользоваться приятно, поэтому кровь не проникнет к соседям — она останется на ковре и полиэтилене.
Познакомился с жертвой 10 дней назад, за это время внушил ей, что я её умерший парень; оказалось, что она сбежала с того места, откуда он выпрыгнул — квартира была пуста: пришлось обучаться его видению мира. Так как мне предполагался такой длинный период, за время знакомства я успел хорошо изучить не только жертву, но и её парня, поэтому сумел доказать ей, что там был другой парень, а я всего лишь пропал, пытаясь отыскать самого себя. На самом деле её парень, этот придурок мечтал стать рок-звездой, писателем и художником, но, знаете, нехуй было нырять с крыши своего домины; он напугал её, а она поддалась эмоциям и нашла во мне своего пацана. Он совершенно не был похож на меня, но я точно знал его поступки и набор поведений, смотрел записи с его беседами на камеру; прочитал его рассказы.
Мне пришлось жить в этой квартире два года, затем я решился доказать девушке, что я — это он.
После смерти она замкнулась в себе и очень редко выходила из дома, однако я нашёл то место и бродил недалеко от окна, из которого она постоянно глядела. У неё отличное зрение, а у её парня зрение было плохим: это я узнал из его куриного почерка и картин, с далека фигуры которых строились не так равномерно, как если бы на них смотреть вблизи: там всё идеально, каждый элемент. Мне приходилось щуриться иногда, а потом я чаще начал поглядывать в окно и заверил её, что стал лучше видеть: оттого разглядел наконец-то её лицо и пришёл к ней; она же, как выяснилось позже, наоборот, стала плохо видеть, поэтому я удачно вписался в антураж, приказав снять её голубые линзы: оказалось, что глаза её были ближе к карим — мне было сладко позже их вырезать...
Мы сбежали от её семьи в ту квартиру, где я, напомню, провёл до встречи лицом к лицу почти два года: за эти два года я очень часто следил за этой девкой, но имени её не знал; предположительно её звали Лиза, ведь этот придурок написал роман о ней именую себя «Фрэнком Спэррелом». Мне пришлось доказывать ей, что я — это он, но быть Фрэнком долго не получалось, однако я пошёл другим путём и стал Лаурой Сафол, женщиной, которая вспоминает о гибели своего парня — мы сделали историю о смерти меня, её парня; теперь пора и ей умереть.
Плита в этой квартире плохо работает, поэтому я мясо жарится очень медленно: раньше она работала, а теперь прошло 10 дней, как она сидела дома — жрать нечего, денег нет, поэтому я решился убить её, чтобы вдоволь наесться; печень мной любима с детства, но раньше я не питался мясом человека — мне это, честно говоря, в новинку. Однако советами Ганнибала я обогатился, да проглотил часть этой суки с внутренней радостью — ей богу, она изводила за эти дни меня так сильно, что судьба решила именно сегодня заставить меня забрать её последние выдохи; вдохи она получила, когда я занимался с ней сексом и целовал её мёртвый рот — это так божественно.
Самое интересное, что доедая её остатки я не совладал с собой и включил симфонию 9 Бетховена, однако через несколько минут в дверь постучались; когда я подошёл и посмотрел в глазок, там стояла девушка. Я вышел, поздоровался и осмотрелся — никого не было; в правой руке был шокер, который живо успокоил эту дамочку; теперь мне приходится придумывать, как уложить и её. Кстати, следы от прошлой жертвы я убрал, а в эту успел воткнуть лишь нож, однако неизвестно почему приехала скорая: мне пришлось говорить врачам, что я её парень и сам её убил; мне поверили, однако долго я лгать не могу.
Теперь мне нужно убраться отсюда, а я до сих пор сижу в этом коридоре, на этой сраной скамейке: ещё секунда, и я забуду, что такое дневной свет — меня упекут в изолятор, будут ставить опыты.
Мне нужно пробраться в палату и убить эту суку!.. Она может сдать меня, она видела моё лицо и может его описать. Так... Врач вышел. Я умоляю, встаю на колени и плачу, говорю, что желаю увидеть любимую. Мне верят и пропускают. Подушка...
Чёрт!.. Я снова вляпался, медленно открываю дверь из палаты: охранник засыпает на стуле, а врачи разговаривают, стоя ко мне спинами; я скрываюсь в туалете, а потом выпрыгиваю в окно: и жалко, что я не супермен, потому что подворачиваю ногу и, хромая, бегу до первой попавшейся тачки...
О, боже!.. Мне везёт, и я вижу следующую жертву.
— Эй ты, убирайся по добру по-здорову! На тебе башмаком в голову, разгильдяй! Зачем ты тут вообще ошивался, идиотина! Пшёл отседова, козлина!
Так выгоняли из какого-то трухлявого дома одного человека, с виду человека. «Долой с глаз моих, тупая скотина!» — так и слышалось в отдалении. Вскоре из дверей дома выпал сам он. Высокий рост, растрёпанные волосы, бардак с одеждой.
— Я здесь больше не появлюсь! Так и знайте!
— Нам ты здесь и не нужен! Дрянь такая, проваливай!
Голос исчез и дверь захлопнулась.
Я — РИК. Это не зашифрованная фраза, не аббревиатура, а имя. Странно, но да, мне дали имя. Мой папа Джузеппе… Простите. Думал так вас развеселить. На самом деле моего отца звали… Как же его звали, чёрт дери!?.. Сейчас сложно это упомнить. Именно в данную минуту моих размышлений… Я так давно не видел Чарльза. Кажется, эта странная леди, Жозефина, смогла наградить своей любовью к нему и меня… Чарльз — мой друг, которого я никогда не видел.
Сейчас я нахожусь в бочке. Да… Она называется Диогенова бочка… В неё садят неудачников, воров и убийц; а так же изменников, коим я оказался. Родом сам из Пустыни, но долгое время мне пришлось скрываться в Инглии. Эта страна размером всего с один небольшой городок… Если вы решите посмотреть с самой высокой башни, — рядом с ней, кстати, находится очень приличный бордель (приличный по размерам)… Так вот, если вы всё же решитесь посмотреть с той башни, которая решила отбросить тень на бордель, то в этой же стороне, чуть левее на 45 градусов вы увидите напротив ещё один город… Это город Росса. Говорят, что там живут одни сумасшедшие. И Чарльз поехал именно туда. Ведь там теперь находится Жозефина…
Сложно понять, куда плывёт эта бочка — возможно, она обогнёт весь земной шар прежде, чем я смогу прижаться к земле; во всяком случае, к обитаемой её поверхности: здесь повсюду уголь и разложения.
— СТОП!!! — прозвучал уродливый крик, смешавшийся с былью и бытием; он разнёсся по длинным и пустым коридорам той реальности, в которой проснулся этот парень, возможно, это был я. Мне сложно говорить об этом, но всё это выглядит словно сон: я видел себя со всех сторон.
«Сколько их всего?» — примешалось к воздуху и расщепилось на тысячи микрочастиц, чтобы не долететь до моего уха, однако всё же долетело.
— 8!
«Это уже 4-ый!..»
— Поднимайся выше!..
— Куда уж выше, я со всех этажей падал…
Тут он поскользнулся. Ещё четыре лишних этажа вверх. Плюс…
«Кто здесь?»
— Что? Ты кого-то слышал?..
— Чёрт бы его обобрал! Кого ты снова там услышал?
— Свои ты фразы сам выбираешь или они чудом вытаскиваются из твоего доисторического мозжечка?
— Мозжечок не умеет говорить.
— Это ничуть не философия; очередной бред умалишённого! Ты всё-таки спрыгнул?..
— Нет! С чего ты решил? Как так?.. Просто. Понимаешь…
— Не уверен. Там всё равно было не так скользко, как показалось тебе или твоей стопе… И что ей всё время кажется?
— Эм… Роберт, я сомневаюсь, что у стопы есть воображение.
Тут передо мной вырисовался портрет очередного идиота, который смог меня то ли понять, то ли умудриться перехитрить и создать заодно себе алиби, алиби хорошего человека, добродушного и чистого, чистого сердцем и умом, довольно прозрачным, однако и призрачности в нём хватало… Его силуэт обмакнул это пространство, начиная с его волос: они загажены салом и чёрной краской.
— Отвратительно, Роберт! Только бабы красятся!
— Эй! Будь вежливей… Если бы тут были особы прекрасного пола…
— Их нет здесь!
— Ты уверен?
— А разве можно быть хоть в чём-то уверенным? Только, может быть, чересчур увлечённым. Иначе, всем пиздец!
— Что тут творится?
— Ты у Господа спроси. А мы вряд ли сможет точно тебе ответить. Помогут ещё учёные — их мозги уже по полочкам разложены, теперь они всю Вселенную решили разобрать по этим ёбаным частицам!
— Так, так, так… — этот худощавый прыщ вылез будто бы из-под земли; его щепетильный взгляд резал меня и одновременно скользил, не причиняя вреда, но всё же он меня резал, и было мало приятного в этом, хотя, видимо, он не совсем улавливал эту нить своего чуткого взора.
«Заткнись, заткнись, заткнись!»
— Так, так, так… — он бережно прошёлся по поверхности; такое чувство было, что он её больше оберегает, нежели всех вокруг, кто был здесь. Нитка из его зрачка тянулась вдоль горизонтальной линии, красиво вытянутой на стене; художник нарисовал птиц, которые взлетают, поэтому старик резко нахмурился и скис.
— Что это за идиот?.. — произнёс очень тихо, но всё-таки с вызовом, однако так, чтобы профессор его не услышал; а был он профессором судя по его очкам, которые скрывали даже его цвет глаз. И уголки по краям глаз тоже были скрыты, поэтому, быть может, он казался таким хмурым.
— Так, так, так… — в очередной раз было произнесено стариком-профессором. Теперь окружающим его людям стало казаться, что идиот здесь не только Роберт.
— Так…
— Ой, да прекратите этот трёп, а? — тут Роберт вонзил своё слово, которое стало отправной точкой для моих мыслей.
«Неужели он стал намекать мне, что, мол, вдоволь, мол, пора?»
— Кто здесь?
— Да заебал ты! От тебя только и слышно «кто здесь, кто здесь; кто здесь, кто здесь». Ты научись другим словам! Возможно, они станут для тебя полезней?!
— А, может быть, полезней станешь ты, заткнёшь своё лицо и принесёшь мне что-нибудь выпить?
— Знаешь, возможно, ты лишь в зеркале крут или где бы то ни было… Не знаю я, кем ты себя там вообразил, но таскать выпивку можешь себе и сам, раз ты такой весь из себя невзъебенно-каменный или стальной. Короче, пошёл ты…
— Так, ребятишки! — профессор начал умничать. — Ребятишки, так!.. Так… Ребятишки…
— Блять, он меня достал! Можно ему уебать?..
— Заткнись, Гарри!
«Оу, так вот как его зовут!»
— Оу, а не заткнуть бы тебе своё е…
— Гарри, с кем ты всё время треплешься?..
— Что?..
— С кем ты всё время треплешься, Гарри?
— Ч-что?..
— Эм… Роберт, подойди. У тебя тут уже два друга.
— Гарри, — Джозеф немного попятился назад: — Когда ты в последний раз принимал душ, Гарри?
— Эй? Рик принимал участие во всём этом? Или это всего лишь сон?
«Как вы общаетесь?»
— А кто это «вы» любопытно отметить?
— Гарри, ты чрезвычайно проницательный! Ты, во-первых, разговариваешь сам с собой. Во-вторых, если ты и не говоришь сам с собой, то говоришь ты со стеной. В-третьих, Рик передал тебе посыл на хуй!
— Я знаю. Он в отчаянии… Но его посыл я приму. Всё ж мысленно я уже наметил себе цель и старательно продвигаюсь к ней. Как же счастье наполняет мою тушу, когда эту цель старательно не только оберегают, но и подчёркивают другие люди совершенно мне неизвестные. Как жаль, что я… В смысле, жалко, что мне плевать.
— Как жалко, Гарри, что все твои слова обмазаны говном и негативом, — произнёс это Джозеф прежде, чем скинуть свой взгляд в окно на двор; дворник подметал листовки с мордой Фрэнка… Этот шериф был не только законником, но и ярым убийцей; недавно он угрохал официантку и три проститутки. Случайно… Обрезом.
— Итак, меня зовут Рик Смарти, и я очень рад, что вас так много собралось на моей лекции, которая получила не совсем удачное название. Все мы знаем, что названия придумываются не сразу, а если и сразу, то невпопад. А если и в этот самый попад, то приходится идти по линии до конца, поэтому наше название мы держим в тайне… — он прикоснулся пальцем к листку, затем тщательно осмотрелся и чуть отвернулся от публики — экран презентации был пуст.
— Позвольте уточнить! — излагал так старательно поначалу, а потом менее старательно; в принципе, перед тем как возник восклицательный знак его голос и вовсе стих.
— Так, так, так…
— Это уже лишнее, профессор! Так вот, — Рик несколько раз постучал по кафедре, чтобы затем насладиться мимолётным мгновениям тишины; она быстро заполнилась скрежетом кресел и дыханием находившихся людей. — Хм… я и не думал, что столько индивидуумов женского пола интересуется моими лекциями, — он сильно вдохнул и посмаковал даже. — К сожалению, я не предусмотрел многих аспектов изложения своих мыслей, поэтому некоторым из женщин может показаться, что мой поток заранее сложенных, — весьма идеально, между прочим, — слов, которые мне порой приходится комбинировать и выпускать через свои дыхательные и гортанные пути немного заторможено, могут выглядеть слишком задевающими женский пол, ведь ориентирован был я поначалу лишь на мужскую публику, ведь она и была главным моим рычагом и мишенью для внимания.
— Чего он там мелит?.. Гарри… Гарри?.. Гарри??? Ебать, Гарри, ты что, опять спишь?
— Гарри? Ты снова здесь? В смысле, ты так часто бываешь уже в этих местах, что я просто не врубаюсь, где же ты был ещё несколько минут назад. Тут такое случилось!..
— Эм… Чтобы тут не случалось и не приключалось, всё же я не совсем понимаю, где я?!
— Это «общество мёртвых…»
— Пидоров? Надеюсь, ты хочешь сказать «пидоров», потому что мне нехер здесь больше находиться!
— Слушай, а «пидоры» это те, которые… Эм…
— Не совсем. Это пидорасы.
— … и теперь нам приходится бороться с этим. Понимаете? И перед тем, как ответить на ваши многочисленные, я надеюсь, — он невзначай улыбнулся и даже, кажется, кому-то подмигнул, продолжая: — Вопросы… Так, третий ряд, место 78. Как вас зовут, представьтесь?
— Меня зовут, Джейн.
— Сколько здесь углов, я что-то не совсем понимаю… Угол первый, второй…
— Понимаешь, Гарри, ты попал не совсем в удачное время.
— Двенадцатый, тринадцатый…
— Сейчас вообще весьма странный период времени, Гарри.
— Двадцать один, двадцать два, двадцать три…
— Конечно, тебе может показаться, что я шучу или играю с тобой, Гарри, однако пойми ты и меня — не я тебя сюда затащил. Тут даже не утроба виновата, понимаешь, Гарри?..
— Пятьдесят три, пятьдесят четыре, пятьдесят пять…
— Вероятно, твоё понимание пренебрегает чрезвычайно многим количеством деталей. Пойми, это не головоломка, не мозаика, не тест, Гарри.
— Семьдесят три, семьдесят четыре, семьдесят пять… Что?
— Ты меня не понимаешь, Гарри! И я хочу с этим разобраться раз и навсегда! Ты слышишь меня, злоебучий ты кусок говнища?!!
— Ваш вопрос, Джейн, хоть и не совсем приятен мне, всё же я постараюсь прокрутить ещё раз его в своей голове, в своём сознании и постараюсь правильно осмыслить, дабы поудобней вникнуть в самую суть и проанализировать все возможные последствия и крайности моего ответа. Мне придётся немного подумать, Джейн, как более или менее, к тому же, интересней расположить вас, как собеседника, чтобы быть не только вам интересным, но ещё и полезным, ведь ответ на ваш вопрос должен открыть для вас некоторый очаг в вашем сердце, даже в вашей душе, несмотря на то, что мой странный подход к выражению своих мыслей может и отпугнуть, вероятно, немного и отпугивает…
— Нисколько, Рик. Мне очень удобна ваша форма изложения, иначе я давно сбежала бы с вашей лекции.
В зале раздался лёгкий гул смеха, но тут же смолк.
— Значит, не углубляясь в детали и не опираясь на крайности, я в очередной раз осмыслю происходящее и, стараясь правильно опираться на факты или предполагаемые факты, или, быть может и такое, пустые предположения, — это я хочу подчеркнуть, ведь в данном случае, если возникает третий вариант, теряется смысл не только моего ответа, но и даже, хочу заранее меня простить, вашего вопроса… — он поднёс руку ко лбу, так он вспотел.
— Нет, Рик… — ей даже пришлось коснуться волос руками; можно предположить, что она немного потерялась от столь неясного напора мыслей, всё же она продолжила: — Всё же я старательно вас слушаю и хочу попытаться понять ваш ответ, даже если он вдруг нисколько не имеет смысла. Даже если смысла в нём нет, прошу Рик… — после она двинулась немного вперёд, и показалось, что на миг потеряла сознание, либо дар речи.
— Твою мать, Гарри. Прошу тебя, заткни ебло!
— Я постараюсь.
— Ты же знаешь, дорогой, мы всегда рады будем твоему возвращению… И, сколько бы ты не думал и не гадал, ты знаешь, как нас найти, правда?..
— Позволь, милый… Столько задумчивых слов, но мало мыслей тех, которые ему помогут…
— Неужели ты думаешь, что он нуждается в нашей помощи? Постой, дорогая моя, мы знаем лишь отчасти его. Лишь маленький его кусок.
— Остановись же, милый!.. Думаю, теперь ничто нам не помеха. Несмотря на циничность и превратности, которые купаются в крайностях, смешанных с позывами…
— Гарри!
— Рик?..
— Нет, Гарри. Ты всё ещё здесь. Как видишь.
— Вижу. Мне снились сны. Там были мои родители.
— Понимаешь, Гарри, всё не так просто. Теперь тебя…
— И это был последний вопрос! Так, мы ответили… Жозефине. А теперь спасибо всем. И всем всего доброго!.. С вами был Рик. Рик Смарти! Встретимся вскоре после ночной пьянки!
— И что, ты считаешь, что выживешь?
— Конечно, брат, — он ссутулено сидел, а потом резко выпрямился и даже стал выглядеть немного больше: — Конечно, я выдержу!
— А ты знаешь, что чуть ниже есть сломанная мачта?..
— Естественно. Она такая же сломанная, как и все мои мечты.
— Понимаю, нытик. Тем не менее, хочу, чтобы ты прикоснулся не только к истории, но и ещё к ложным своим воспоминаниям!..
— Одними ими сыт не будешь.
— Как сыт не будешь ужином твоей жены!
Отсыревшие листья лежали сплюснуто под самой его подошвой, пока он нетерпеливо, хоть и немного раздражённо топтался на месте.
— Усмирите своих шавок, иначе сложно представить даже, что тут может случиться!
— Ты слишком высокомерен, понимаешь это?
— Смерти моей хотят? Или выпытывают для себя внимания?
— Видишь, такие вот они неженки. Видимо их сочные жёнки не совсем уж и сочны. Сил хватает лишь на твоё внимание…
— Так, немного обождём… Скоро ты будешь готов. Публика уже навострила уши!
— Я боюсь этих здоровых и высоких штор, Волтер.
— Эти скоты…
— Я понимаю, Волтер. Я прекрасно тебя понимаю, Волтер. Всё-таки придётся немного повременить… Ты уверен, что выстрелишь?
— Да. В смысле, да!
— Отлично. Эти неженки не совсем удачного экземпляра. И их нужно менять постоянно. Приходится их просто убивать. Понимаешь?
— Волтер, я прекрасно тебя понимаю.
— Впрочем, я готов.
— Ты выйдешь, представишься и выстрелишь!
— Да, Чак, я прекрасно это знаю. Это несложная процедура. Это крайне легко запомнить!.. Только подай сигнал, ладно?
— Без проблем, Волтер.
— Дамы и Господа, я — Чак; Чак Мэдсон! Теперь будем слегка осторожны, ведь скоро перед вами появится тот, от которого у девушек вспыхивает между ног, а у мужиков дымятся кулаки! Так, так… Это Волтер.
Публика была разнообразная: от пьянчужек до шлюх и девиц посерьёзней. Здесь был и Фрэнк, и Чарльз — это был последний бал перед тем, как всё это началось.
— И Гарри здесь. Гарри?..
— Ты меня видишь?
— Да, Гарри, тебя прекрасно видно. Что ты забыл в этом месте? Вроде как тебя не должны были пускать так близко к Волтеру.
— Почему это?..
— Сейчас Волтер очень занят. Знаешь ли, — всё это произносит Рик, между прочим: — Волтер сейчас занят исполнением трюка. Он в себя выстрелит. Понимаешь, Гарри?
— Не совсем. Как это?.. В себя?..
— А в кого же ещё? Известно лишь, что только он обладает даром бессмертия.
«Бля, очередная фантазия с банальной историей?»
— Эм… Гарри… Я понимаю, конечно, что ты несколько туповат, всё же отвлекаться не стоит так сильно, когда речь заходит о твоём брате.
— Эм… Хм… Как тебя… Чак? Пхах, ой, в смысле… Если мы немного похожи, это никак не значит, что он мой брат, понимаешь? В смысле, я всё ещё ношу эту маску.
— М-м-маску? Что ещё за маску?.. Твоё лицо. Оно ничем не отличается от человеческого.
— Однако оно наполнено сходством, так?
— Вроде бы.
— А сейчас?..
Тут Гарри немного повернулся и наклонился, чтобы оказаться в ярком свету лампы.
— М-да, похоже, хоть и есть некоторые черты… Чёрт, Гарри! Ты опять решил всех запутать?..
— Пожалуй. У меня не так много времени, чтобы путать всех.
— А остальные? Они поймут?..
— Смотря кто те остальные…
В этот раз нужно писать предельно осторожно. Я знаю, за мной следят. Поэтому приходится поразительно точно оценивать свои шансы на выживание и правильную передачу внутренних ощущений, завуалированных под собственные мысли (если они только собственные; в этом грёбаном мире сложно понять, что принадлежит тебе, а что есть чужое). Общество наше способно порвать тебя на части, лишь бы доказать свою правоту, несмотря на то, что в башке оно у тебя не прописалось, а если и прописалось, то вряд ли полностью осознаёт, что же внутри тебя ещё дышит настоящим воздухом, а не гарью близкой смерти.
Теперь мы пропали на острове. Где-то в глубине, между всякого рода атмосферами и линиями на глобусе. Нас никто не ищет, но и сами мы себя найти не можем. Кто мы?
Память не потеряна, потеряны мысли. Они пережёваны современной культурой, современным её восприятием и желаниями о том, что мы всесильны. Но это не так.
Солнце ещё светит, но Луна уже поджидает его за очередным горизонтом; туда стекает река и те, кто не сумел обеспечить жизнь на этой стороне, теперь они на другой. Возможно, там действительно лучше. Нас ведь там нет.
Остров окружён забором, поэтому на пляж нам выбраться бывает непросто. Иногда удаётся добежать до него и даже дотянуться до воды ногой, но отчаянные крики солдат провоцируют и прогоняют нас с места блаженства… Теперь мы подчинены невнятным законам, из-за которых убивают тысячи людей: детей, стариков, девушек, женщин, бабушек, мужиков, мужиков, мужиков, мужиков…
Музыка пронизывает своими волнами, но это не река с её виляющими водами, а просто звуки, которые помогут насладиться, но не помогут очиститься. Как и священники, которые пропахли жиром и насилием.
Из ушей сочится алая до смерти кровь. Был взрыв, но теперь остались только куски дерьма и человечества. Мне повезло быть роботом здесь. Только везением ли…
— Стой! Почему ты идёшь не в ту сторону?
Этот мужчина был одет не в военную форму. Слишком выбрит и интеллигентен. Для этих мест он казался дохлым и занесённым в красную книгу. Его имя — Дивиас. Он есть в моей базе.
— Дивиас, — начал я, а его глаза тут же удивлённо упали на моё тело, торс, потом на моё лицо; я не успел договорить, а он прыгнул на меня и повалил на песок.
— Откуда, гад, ты знаешь моё имя? Ты чужой, так? Или…
Он ослабил хватку и отпрянул назад. Возможно, он понял. Он не сказал ни слова и поплёлся за мной.
— Так наши… (замялся)
— Есть живые, но нужно найти лагерь; место пристанища.
— Ясно.
Теперь идти было немного сложней. Со мной шёл человек пятого уровня. Сам он, конечно, этого не знал, но я знал это, и этого было достаточно для того, чтобы умереть за него. С другой стороны, было неясно, агент он или свой. Но это было неважно, ведь программа моя сейчас ни с кем не контактировала — на время войны мы, роботы, активируем секретный ключ, который перестаёт подчиняться воле любого человека, в том числе и тем, кто прописан в нашей базе, даже если он сам президент. Особенно это прекрасно, так как чаще войну начинают именно с верхов. Но, поверьте, президент — это не самый верх. Пирамида имеет свойство давить всех, кто в самом низу, а наверху сидят белоснежки, которых якобы не тронуть. Тем не менее, ни одного из них в моей базе нет. Либо я намеренно лгу вам, так как база является секретной.
Дивиас чуть выше меня ростом, но выносливости и силы в нём немного. Он городского урожая.
— Куда мы направляемся? — вдруг прошумел голос сзади меня. Мне нужно было его защищать, но общаться с ним мне было необязательно. Однако вопрос был несложен, и я открылся:
— Там, между двумя огромными горами, есть проход; сам я пошёл бы напрямик вверх по горе, но из-за тебя придётся обходить, понимаешь? Иначе не хватит воды.
Он замолк, видимо считая, что является проблемой. Я проблемы в нём не видел, но теперь время придётся заново высчитать, чтобы успеть добраться до базы вовремя. Я не знал, где она находится, но во мне была карта мира, поэтому осталось правильно рассчитать траекторию и примерную скорость; но человек — это неплохая заноза в заднице. Даже для робота.
— Как тебя зовут? И кто ты?.. — он резко побледнел и кинулся за бутылём воды, что торчал у меня из-под пазухи, — между прочим, роботам она тоже нужна, — он резко выхватил его: — И, и, и почему… П-п-почему ты угощаешь меня столь драгоценной жидкостью? Бесплатно?
— Совершенно бесплатно. Меня зовут Рик. И я био-робот. Понимаешь?..
— Не совсем.
— А я вот это прекрасно понимаю.
— И какова же жизнь робота?..
— Ну, знаешь… Я ещё ни разу не был человеком, поэтому мне будет это так же сложно объяснить, как если бы ты хотел объяснить мне, что есть смысл вашей жизни. Ты будешь писать сотни книг, снимать сотни фильмов и сочинять тысячи историй, однако ни на йоту не передашь, что же такое, быть человеком. Ты можешь даже забраться в голову, бегать по нейронам, прыгать по извилинам и застревать в бороздах, но ты никогда не сможешь даже приблизиться на каплю к пониманию того, что значит быть человеком. Слушай, Дивиас, сказать откровенно, ты и сам будучи человеком никогда бы мне не смог передать и объяснить, что значить быть тобой, Дивиас, хотя вся твоя жизнь уже записана где-то глубоко на моём хоть и мягком, но винчестере, понимаешь?
— Сложно сказать, Рик. Но ты сможешь мне объяснить, что значит быть био-роботом?..
— Если только ты ко мне прикоснёшься… Сейчас.
«Что за чёрт?» — проскрипело изо рта одного из старейших шерифов Пустыни, направленного из Инглии в места до Середины! Дальше Середины шли «владения», относящиеся к стране Росс, хотя уголовники из подземных тюрем Инглии успевали заезжать и на территорию россов… В принципе, сами россы никак не были против, ведь у них у самих «под колпаком» находились приличные владения: каждый человек покоился на своих 80-ти квадратах; конечно, у кого-то было меньше, у кого-то было больше; тем более большинству бедняков доставалась зона в 20-30 квадратов, а богачи выбирались за все мыслимые пределы; у самого богатого во владении около семи ста квадратиков. Несмотря на то, что само по себе относящееся поле для построек достаточно небольшое, однако вверх тянутся тонкие (чем ближе к небу, тем тоньше) стволы зданий: самое высокое в n этажей. Поговаривают, что на самых верхних этажах вообще никто не живёт, ведь боится, что рано или поздно всё к чертям обрушится; а это будет крайне плачевно для тех, кто живёт в самых низах, поэтому весь народ (даже в Инглии) заинтересован в том, чтобы воин в городах не было. Логика проста: если рухнет здание в стране Росс, то могут подумать, что причастны к этому некоторые власти из Инглии, и тогда начнётся глобальная катастрофа. Именно поэтому, — здесь у некоторых логика сломается, — по Пустыне ходят огромные караваны на животных, на машинах, на спецтехнике, с провизией и разными вещами для торговли, вплоть до рабов и нежити!.. Да, знаете, в Инглии от понятия «раб» давно оттолкнулись, а вот в стране Росс до сих пор некоторым людям нравится быть рабами, поэтому они и продолжают жить в специальных резервациях, словно животные на плантации. Тем не менее, у многих нет и выбора другого, ведь забота о семье даже в Инглии сровни хорошему качеству личности: «заботься о семье и тогда твоя личность сможет прекрасно заботиться о себе». Впрочем, как вы поняли, в Россе всё тоже самое и там о семьях заботятся, может быть, даже понасыщенней, нежели в Инглии, ведь в стране Росс даже понятие семьи звучит намного шире, распространяясь не только на тех, кто живёт рядом с вашим телом и организмом, но и на тех, кто ваш сосед, кто ваш друг, самое главное, что впрочем и в Инглии, да и везде; а вот сосед, это уже будет для Инглии странным; даже простой прохожий чем-то роднит нас с собой… Кстати, поэтому россы стали закрытым народом; заезжать в сам город могут только те, кто пройдёт специальный тест. Тест достаточно сложный и длинный, поэтому не все жители даже выезжают-то из города; кстати, удивительно, но тест проходят и сами власти, если они вдруг решают выбраться из города. Тест довольно творческий, поэтому людям из Инглии без знания с детства языка Россов бессмысленно даже и пытаться что-то там накалякать своими ручонками.