Повесть афонского монаха о видении во время панихиды

Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа!

Сегодня, когда мы поминаем всех усопших православных христиан, уместно привести «Повесть афонского монаха о видении во время панихиды».

Была родительская суббота, закончилась Божественная Литургия.

Одни из присутствующих уже выходили из церкви, а другие остались и стали подходить к общему кануну (стоящему, по обыкновению, посредине церкви).

Я же, пишет монах, стоял на клиросе.

Вышли из алтаря священник и диакон.

Священник провозгласил: «Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь».

Диакон зажёг свечи, и стал раздавать их присутствующим.

И в это время я увидел, что много народа стало входить в дверь храма с улицы, а затем - проникать сквозь стены и окна.

Храм наполнялся множеством прозрачных теней.

В этой массе я увидел женщин, мужчин, юношей и детей.

Определил я по внешнему виду - священников, императоров, епископов, и между ними простого чернорабочего, дряхлого солдата-поселянина, бедную женщину и нищих вообще.

После возгласа священника они бесшумно, но чрезвычайно быстро заполнили собой весь храм, становясь тесно друг с другом.

Все они как будто стремились к кануну, но почему-то не могли подойти к нему.

Я не мог оторвать глаз от этой удивительной картины.

Наконец их набралось так много, что реальные молящиеся казались мне фигурами, ярко нарисованными на фоне этих удивительных теней.

Они (эти тени), подходя в безмолвии, становились у священного алтаря.

Некоторые из них как будто бы преклоняли колени, другие нагибали головы, точно ожидая произнесения приговора.

Дети протягивали руки к свечам, горящим на кануне, и к рукам молящихся живых.

Но вот диакон вынул записки и начал читать написанные на них имена.

Удивлению моему не было конца, когда я заметил, что порывистым, радостным движением выделялась то одна, то другая фигура.

Они подходили к тем, кто помянул их, становились рядом с ними, глядели на них глазами, полными любви и радостного умиротворения.

Мне даже казалось, что в руках духов появилась какая-то духовная горящая свеча и они сами, молясь вместе с молящимися за них, сияли необыкновенно радостными лучами.

По мере того как прочитывалось каждое имя, из толпы безмолвных теней всё более выделялось радостных фигур.

Они бесшумно шли и сливались с живыми молящимися.

Наконец, когда записки были прочитаны, осталось много неназванных - грустных, с поникшей долу головой, как будто пришедших на какой-то общий праздник, но забытых теми, кто бы мог пригласить их на это великое для них торжество.

Некоторые из душ тревожно посматривали на дверь, словно ожидая, что, быть может, придет ещё близкий им человек, и вызовет их в свою очередь.

Но нет, новые лица не появлялись, и неназванным оставалось только радоваться радостью тех, которых призвали пришедшие для единения с ними.

Я стал наблюдать за общей группой молящихся, которая как бы смешалась с дрожащими в светлых лучах призраками из потустороннего мира, и увидел ещё более чудную картину.

В то время, когда произносились слова «Благословен еси, Господи, научи мя оправданиям Твоим» или слова «Сам, Господи, упокой души усопших раб Твоих», видно было,

как лица живых озарялись одинаковым светом с лицами отошедших,

как сердца сливались в одно общее сердце,

как слёзы не уныния, а радости, текли из глаз тех, кто носил телесную оболочку,

и в то же время какой горячей любовью, беспредельной преданностью горели глаза помянутых.

При облаке дыма благовонного кадила, при струях дыма от горящих свечей раздался дивный молитвенный призыв: «Со святыми упокой...», и я увидел, что вся церковь как один человек стала на колени и духи, имена которых были помянуты, молились и за присутствующих, и за себя, а те, о которых забыли, молились лишь за себя.

Когда окончилось молитвенное песнопение, затухли свечи и священник прочитал последний возглас, а диакон закончил общим поминовением отошедших, - стоящие передо мной тени стали исчезать.

Велик, свят и отраден для усопших обряд поминовения Православной Церковью.

Каждое наше слово, мысль, воспоминание об усопшем моментально отзывается на нём;

причем воспоминание добром - отрадно,

воспоминание же злом - мучительно, ибо вызывает у него угрызение совести.

Можно себе представить, как ужасны загробные муки для людей, которых трудно вспомнить добром.

Вот почему законы народного милосердия требуют не говорить ничего дурного об усопших, чтобы не растравлять их душевные раны.

Всё сие должно служить нам предостережением:

в жизни поступать так, чтобы после смерти своей не заслужить чувства презрения к нам, укора и ненависти, и этим бы не лишиться молитв наших близких.

Аминь.