Тема: Жизненный и творческий путь Павла Васильева

Лекция № 5

Павел Николаевич Васильев родился 12 (25) декабря 1910 года в городе Зайсан в Казахстане в семье учителя, выходца из семиреченского казачества. Отец Васильева работал преподавателем математики местного училища. После Зайсана семья Васильевых жила какое-то время в станице Сындыктавской, в Адбасаре, Петропавловске, Омске. Одним из наставников Васильева был дед Корнила, «могучий мужик, бахчевод, рыбак, лошадник. Нередко дед отправлялся в аулы смотреть байгу вместе с Павлом». Мать-казачка, Глафира Ржанникова, увлекалась музыкой, хорошо знала литературу, прекрасно знала французкий язык. Многое в характере сына перешло от нее, в том числе крепкая любовь к Павлодарским степям. Мать пристрастила сына к стихам Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Васильеву повезло и с преподавателями в школе. Словесник Давыд Васильевич Костенко «глубоко знал литературу, помнил наизусть огромное количество стихов, артистически читал их, поощрял подростка в его первых поэтических опытах, привлекал к участию в выпуске школьной стенгазеты... Колоритной фигурой... был учитель рисования Виктор Павлович Батурин... талантливый художник из знаменитой плеяды передвижников... Он учил не только в классе, но и ходил с ребятами на Иртыш, в степь, учил вглядываться в природу, чувствовать ее», улавливать гармонию красок. Огромное влияние оказал Батурин на образный строй поэзии Павла Васильева.

Васильев очень рано начал писать стихи. Поначалу это были всего лишь стихотворные переложения понравившихся ему книг, в основном романов Дюма, но скоро в стихах появилось и родное Прииртышье. Учебу начал в Петропавловском городском училище, заканчивал в Павлодарском. «Наш дом, - вспоминал позже брат поэта, - особенно в зимнее время, посещали знакомые, среди которых были довольно примечательные личности. В такие вечера было шумно и весело. Мужчины усаживались играть в преферанс, а подвыпив, пели, и, надо сказать, хорошо, особенно народные песни и романсы. У отца был неплохой бас. Нас укладывали спать часам к десяти, но Павлу, как старшему и как самому неугомонному, удавалось иногда остаться до поздней ночи. Я помню хорошо известного художника Батурина, грузного, полного старика с седеющей окладистой бородой и белым холеным лицом. Он знал Репина и даже был с ним в хороших отношениях. Батурин увлеченно рассказывал о своей молодости, об искусстве художника и о замечательных людях, которых он знавал еще в конце девятнадцатого века. Частым гостем был у нас и учитель Дейнека, знавший не менее шести языков. Небольшого роста, черноволосый и аккуратный во всем, что касалось его внешности, он был веселым и остроумным собеседником...».

Именно в Павлодаре прошло отрочество будущего поэта, здесь вступил он в юность. Сергей Шевченко отмечает, что в Павлодаре состоялись главные жизненные эстетические университеты Васильева. В. Сорокин писал о нем: «В его поэзии соединились два ветра, русский и азиатский, две доли, русская и азиатская, коснулись крылом друг друга два материка, Европа и Азия». Ю.Д. Поминов отмечал: «Поэзия Павла Васильева – это гимн Евразийству с его высокими гуманистическими идеалами, она и сегодня освещает нам путь к любви и добру, к согласию и миру».

П.Васильев рос и воспитывался в среде, где переплетены традиции, быт, фольклор, менталитет разных этносов (казахи, русские, украинцы, козаки), прекрасно знал казахский язык. В стихотворении «Азиат» (1928) Васильев прекрасно иллюстрирует глубокое знание жизни уклада казахов:

Ты смотришь здесь совсем чужим,

Недаром бровь тугую супишь.

Ни за какой большой калым

Ты этой женщины не купишь

Хоть волос русый у меня,

Но мы с тобой во многом схожи.

Во весь опор пустив коня,

Схватить с земли смогу я тоже.

Васильев демонстрирует национальную игру «Тенге алу», в которой джигит мог показать свою удаль, ловкость, умение наездника. «Хоть волос русый» у лирического героя, но он также любит просторы степей, также знаком с секретами джигитовки.

В язык П. Васильева глубоко вплетены тюркизмы, в тексте они не становятся варваризмами или фоном, наоборот, несут определенную семантику:

И там, в предгории Алтая,

Мы будем гости в самый раз.

Степная девушка простая

В родном ауле встретит нас.

И в час, когда падут туманы

Ширококрылой стаей вниз,

Мы будем пить густой и пьяный

В мешках бушующий кумыс.

В стихотворении «Ярмарка в Куяндах» читаем:

Пьет джигит из касэ,- вина!-

Азиатскую супит бровь,

На бедре его скакуна

Вырезное его тавро.

Образ коня, скакуна в лирике Васильева используется регулярно:

Звенит печаль под острою подковой,

Резьба стремян узорна и темна…

Здесь над тобой в пыли многовековой

Поднимется курганная луна («Затерян след в степи солончаковой»,1929).

Окончив училище, Васильев уехал во Владивосток, чтобы поступить в университет на японское отделение. В приморском городе он вскорости познакомился с поэтом Рюриком Ивневым, руководившим литературно-художественным обществом, основанным еще в 1919 году Д. Бурлюком и Н. Асеевым - известными футуристами, бывавшими во Владивостоке. Именно Ивнев устроил первое публичное выступление молодого поэта в актовом зале университета. 6 ноября 1926 года стихи Васильева появились в газете «Красный молодняк».

В декабре 1926 года с рекомендательными письмами Ивнева и журналиста Л.Повицкого Васильев отправился в Москву. До Москвы он не добрался - остался в Новосибирске. Плавал на баржах по Оби, подрабатывал в детдоме инструктором физкультуры. В это время стихи его регулярно появлялись в газете «Советская Сибирь» и в журнале «Сибирские огни».

В июле 1927 года Васильев оказался в Москве. Брюсовский институт, на учебу в котором Васильев рассчитывал, был к тому времени закрыт. Разочарованный поэт вернулся в Омск, куда перебрались родители. В Омске он написал первую поэму «Прииртышье», от которой сохранилось только краткое сообщение в омской газете «Рабочий путь»: «Совершенно исключительный успех имела поэма «Прииртышье» - о прииртышском казачестве, написанная в форме казачьих запевок».

В Омске, в 1928 году, Васильев женился на Галине Анучиной. Там же была начата поэма «Песня о гибели казачьего войска», посвященная судьбе атамана Б.А. Анненкова.

Вместе с поэтом Николаем Титовым, а позднее с Евгением Забелиным, Васильев почти год странствует по Сибири и Дальнему Востоку. Он узнал жизнь старателей на золотых приисках на Витиме, гонял собачьи упряжки в тундре, работал экспедитором на Зейских золотых приисках, культработником в Сучане.

Осенью 1929 года Васильев окончательно перебрался в Москву. Он чувствовал себя гораздо увереннее в столице, у него появились друзья, он поступил на Высшие литературные курсы, снял комнату в Кунцево, стихи печатались в самых известных толстых и тонких журналах. В 1930 году очерки Васильева составили первую его книгу «В золотой разведке», изданную в Москве. Через год вышла вторая книга «Люди в тайге». Поэт навещает родной Павлодар, плавает по Аралу и Каспию. В таких поездках он закончил «Песню о гибели казачьего войска», собрал и обработал «Песни киргиз-казаков» - свободные казахские легенды, напевы, сказания. «В начале тридцатых годов, - писал Пастернак, - Павел Васильев производил на меня впечатление приблизительно того же порядка, как в свое время, раньше, при первом знакомстве с ними, Есенин и Маяковский. Он был сравним с ними, особенно с Есениным, творческой выразительностью и силой своего дара, и безмерно много обещал, потому что, в отличие от трагической взвинченности, внутренне укоротившей путь последних, с холодным спокойствием владел и распоряжался своими бурными задатками. У него было то яркое, стремительное и счастливое воображение, без которого не бывает большой поэзии и примеров которого в такой мере я уже больше не встречал ни у кого за все истекшие после его смерти годы». А Сергей Клычков, в прошлом друг Есенина, прямо заявлял «Период так называемой крестьянской романтической поэзии закончен. С приходом Павла Васильева наступает новый период - героический. Поэт видит с высоты нашего времени далеко вперед. Это юноша с серебряной трубой, возвещающий приход будущего...».

К сожалению, открытая душа поэта часто привлекала к нему совсем не тех людей, в каких он нуждался. Он кочевал из кабака в кабак, устраивал попойки и драки, попадал из одной неприятной ситуации в другую - скандалы преследовали его. В марте 1932 года Васильева арестовали по так называемому «делу сибирских поэтов». По этому же делу арестовали Николая Анова, Евгения Забелина, Сергея Маркова, Леонида Мартынова, Льва Черноморцева. Благодаря заступничеству И. Гронского, влиятельного большевика, главного редактора правительственных «Известий» и «Нового мира», Васильев через два месяца был освобожден, остальных отправили в ссылку. По Москве немедленно поползли слухи о якобы двусмысленном поведении Васильева в тюрьме. И хотя впоследствии выяснилось, что нужные властям показания давал Лев Черноморцев, а не Васильев, ни Сергей Марков, ни Леонид Мартынов до конца жизни не изменили своего отношения к поэту. Некоторое время Васильев мог печатать свои стихи только под псевдонимом - Мухан Башметов.

В 1933 году Павел Васильев женился на Елене Вяловой, став свояком благоволящего к нему Гронского (женаты на сестрах). «Чтоб долго почтальоны не искали, им сообщу с предсумрачной тоской Москва, в Москве 4-я Тверская, та самая, что названа Ямской... На ней найди дом номер 26, в нем, горестном, квартира 10 есть... О, почтальон, я, преклонив колени, молю тебя, найди сие жилье и, улыбнувшись Вяловой Елене, вручи письмо печальное мое...». По указанному адресу, в большой квартире свояка, Васильев и поселился. Гронский охотно печатал стихи Васильева, несмотря на жесткую критику, обвинявшую поэта в воспевании кулачества. Из-за этих обвинений не вышла подготовленная к печати книга стихов «Путь на Семиге», а «Песня о гибели казачьего войска» была снята из уже подписанного номера «Нового мира». Вообще, из поэм Васильева при его жизни были опубликованы только «Синицын и К» (1934), «Кулаки» и «Принц Фома» (1936), отдельной книгой вышел «Соляной бунт» (1933).

Поэзию Васильева отличает сочный язык, близкий народно-песенному творчеству, и использование фольклорных мотивов. Например, в последней поэме «Христолюбивые ситцы». Над ней он работал в 1935-36, но не была закончена и при жизни поэта не публиковалась (опубликована в 1956).

Васильев выдержал многое. «Как только ни называли поэта, - вспоминал поэт С. Поделков, - и сыном кулака, и сыном есаула, и певцом кондового казачества, и все, что он создавал, объявлялось идейно порочным, враждебным, проникнутым реакционным, иногда прямо контрреволюционным смыслом. А он был на самом деле сыном учителя математики, внуком пильщика и прачки, служивших у павлодарского купца Дерова, и с любовью рисовал мощным поэтическим словом жизнь родного народа... Выбросил с балкона С. Алымов пуделя Фельку - собаку артиста Дикого, - приписали П. Васильеву. Написал Е. Забелин пессимистические стихи «Тюрьма, тюрьма, о камень камнем бей...» - автором объявили П. Васильева. Он любил до самозабвения С. Есенина, называл его «князем песни русския», знал почти наизусть четырехтомник знаменитого рязанца, боготворил его, учителя, и все равно А. Коваленков измыслил отрицательное отношение П. Васильева к творчеству С. Есенина и бесстыдно опубликовал клевету. Правда, он не был ангелом, но, если клевещут и травят, разве можно быть им».

Поэт Михаил Голодный писал о П.Васильеве:

«Будешь лежать ты, покрытый пылью,

рукой прикрывая свой хитрый глаз.

Таков закон у нас, Павел Васильев,

кто не с нами, тот против нас...».

О натуре Васильева говорит следующее воспоминание А. Алдана-Семенова: «В стране сажали и расстреливали «врагов народа», дети печатали в газетах объявления, что отрекаются от отцов своих, а Павел говорил «Ну и детки от первой пятилетки! Только и слышишь каюсь да отрекаюсь. А я вот нарочно распустил слух про себя, что, дескать, сын степного прасола-миллионера, а не учителя из Павлодара». - «Зачем выдумывать басни во вред себе» - «В пику продажным душам! Когда предательство родного отца объясняют героизмом - это уже растление души. Противно».

В январе 1935 года Васильева исключили из Союза писателей. В июле того же года он был арестован за пьяную драку с комсомольским поэтом Джеком Алтаузеном. «Поэт Шведов, - писала позже Вялова, - рассказал, что якобы «сам он не видел, но ему говорили о том, как Павел Васильев ходил по Москве с дубинкой и хвастался всем, показывая на ней запекшуюся кровь Джека Алтаузена». Суд приговорил Васильева к трем годам заключения в ИТЛ, однако, благодаря хлопотам Гронского, поэт досрочно был освобожден. В Бутырках он написал «Прощание с друзьями»: «На далеком, милом Севере меня ждут, обходят дозором высокие ограды, зажигают огни, избы метут, собираются гостя дорогого встретить, как надо... А как его надо - надо его весело без песен, без смеха, чтоб тиихо было, чтобы только полено в печи потрескивало, а потом бы его полымем надвое разбило... Чтобы затейные начались беседы. Батюшки! Ночи-то в России до чего ж темны. Попрощайтесь, попрощайтесь, дорогие, со мной - и я еду собирать тяжелые слезы страны...».

Освободившись, Васильев действительно уехал в Сибирь. «Кулака уничтожают как класс, - сказал он, уезжая, Поделкову. - А кому-то нужно уничтожить меня и мою поэзию. Упечь подальше. Обо мне кричат, что стихи мои чистая контрреволюция. Чтобы поставить к стенке - надо это хоть чем-нибудь оправдать, хотя бы клеветническими измышлениями. Знаю, что я невыдержанный, порой на язык злой до невыносимости, особенно когда слышу о себе россказни и обывательские легенды».

После возвращения в Москву, 6 февраля 1937 года, его арестовали прямо на улице, когда он вышел из парикмахерской на Арбате. Подошли два человека, что-то сказали и втолкнули в стоявшую тут же машину. В справке, послужившей основанием для ареста, указывалось «Васильев Павел Николаевич, сын крупного кулака из Павлодара (Казахстан), беспартийный, поэт, в 1932 году арестовывался по делу группы литераторов и был условно приговорен к трем годам высылки. Период времени с 1932 по 1935 год отмечен целым рядом публичных скандалов, драк и дебошей, организованных Павлом Васильевым. За непристойное поведение, компрометирующее звание советского писателя, П. Васильев был исключен в 1935 году из членов Союза советских писателей. А в июне 1935 года нарсудом Краснопресненского района был приговорен к трем годам заключения за хулиганство. Освобожден досрочно в марте 1936 года. Четвертым отделом КУГБ НКВД СССР ликвидируется террористическая группа из среды писателей, связанных с контрреволюционной группой «правых». Участники группы ставят перед собой цель совершить террористический акт против вождя ВКП(б) товарища Сталина. По делу арестован писатель Карпов М.Я., полностью признавший себя виновным в террористических намерениях и враждебности к ВКП(б) и показавший, что в контрреволюционную организацию его завербовал писатель Макаров. В дальнейшем, по показаниям Карпова, Макаров его осведомил о том, что организация «правых» готовит совершение террористического акта против товарища Сталина и что Макаров завербовал в качестве исполнителя поэта Васильева Павла Николаевича...». П.Васильев попал к опытному следователю И.И. Илюшенко, который уже снимал с него допросы в 1932 году. Скоро Васильев начал давать нужные показания. «В конце 1933 года, - рассказал он следователю, - меня встретил писатель Георгий Никифоров и пригласил меня к себе на квартиру. Придя к Никифорову, я увидел писателей Новикова-Прибоя, Низового, Сейфуллину, Артема Веселого, Смирнова, Перегудова и еще несколько человек, фамилии которых я забыл. Когда я пришел, кто-то спросил «А почему нет Правдухина» - у Сейфуллиной. Сейфуллина ответила «Если узнают о нашем собрании, то мы легко отделаемся, если здесь будет Правдухин, ему не сдобровать». После этого встал Никифоров и говорил, приблизительно, следующее: «Русских писателей угнетают. Литература находится в руках разных Габриловичей, Файвиловичей и других еврейских писателей. Все в руках евреев. Нам нужно противопоставить себя этому и выдвигать своих русских писателей и поэтов. Нам нужно захватить в свои руки какой-нибудь литературный журнал и через него влиять на литературу, мы должны встречаться и обсуждать следующие вопросы вот, например, Павла Васильева мы должны выдвинуть в качестве русского поэта, выступать все вместе за него, писать статьи о нем и о каждом из нас. Под видом статьи показать лицо русской литературы и спасти ее от еврейского засилья. В таком же духе высказался Артем Веселый и Сейфуллина при одобрении всех присутствующих...».

В обвинительном заключении, зачитанном поэту 13 июня 1937 года говорилось: «Следствием установлено, что обвиняемый Васильев на протяжении ряда лет до ареста высказывал контрреволюционные фашистские взгляды. Будучи допрошен в качестве обвиняемого, Васильев полностью признал себя виновным в том, что дал согласие обвиняемому Макарову принять личное участие в совершении террористического акта против товарища Сталина».

Пытаясь спасти жизнь, сломленный поэт написал письмо наркому внутренних дел Ежову: «Начиная с 1929 года, я, встав на литературный путь, с самого начала оказался среди врагов советской власти. Меня взяли под опеку и воспитывали контрреволюционные Клюев и Клычков, а затем антисоветская группа «Сибиряки», руководимая Н. Ановым, и прочая антисоветская компания. Этот период отражен в материалах следствия по делу группы «Сибиряки» и в последних моих допросах. Семь лет я был окружен антисоветской средой. Клюевы и Ановы изуродовали мне жизнь, сделали меня политически черной фигурой, пользуясь моим бескультурьем, моральной и политической неустойчивостью и пьянством. В 1934 году ряд литературных критиков во главе с И. Гронским прививали мне взгляды, что я единственный замечательный национальный поэт, а окружающие в бытовой и литературной обстановке враги соввласти А. Веселый, Наседкин и другие подхватывали это, прибавляя «Да, поэт единственный и замечательный, но вместе с тем неоцененный, несправедливо затираемый советской общественностью, советской властью». На почве этих разговоров пышно расцветали мои шовинистические настроения и я являлся в это время рупором врагов партии и правительства... Кроме того, в бытовом отношении я стал просто нетерпим как хулиган и дебошир. За один из своих пьяных скандалов (с Дж. Алтаузеном) я был посажен в тюрьму... ЦК ВКП(б) оказал мне величайшую честь, поверив моим обещаниям перестроить в корне мою жизнь и стать полноценным гражданином и писателем советской страны, и вернул мне свободу, возможность честно работать в литературе. Как я оправдал это доверие Человеком, у которого я мог получить поддержку, как у моего родственника и литературного деятеля, был в моих глазах И. Гронский. Сразу же после освобождения я пошел к нему, рассказал ему про свое обещание в ЦК и просил его помочь мне на первых порах. Я сказал ему, что решил бросить пить и начать серьезно работать. Гронский сказал, что бросать пить вовсе не обязательно, что нужно пить в меру и в своей компании. На квартире Гронского происходили регулярные выпивки и я, живя с ним вместе, мало-помалу снова втянулся в пьянство. В меру пить я не смог и стал ходить по кабакам, а на вечеринках у Гронского среди других в своей компании стал появляться печатавшийся в «Нов. Мире» террорист и контрреволюционер И. Макаров. Мое пьянство повлекло за собой политическое разложение и рецидивы прежних моих настроений... Не буду подробно останавливаться на моем постепенном и быстром падении, на малодушестве и старании оправдать какими-нибудь объективными причинами это падение. С мужеством и прямотой нужно сказать, что вместо того, чтобы положить в основу свое обещание ЦК заслужить честь и право называться гражданином СССР, я дожил до такого последнего позора, что шайка террористов наметила меня как оружие для выполнения своей террористической преступной деятельности. Своим поведением, всем своим морально-бытовым и политическим обликом я дал им право возлагать на меня свои надежды. Я выслушивал их контрреволюционные высказывания, повторял их вслед за ними и этим самым солидаризировался с врагами и террористами, оказывался у них в плену и таким образом предавал партию, которая вчера только протянула мне руку помощи и дала свободу. Тактика их по отношению ко мне, как теперь я вижу, заключалась в том, чтобы сначала исподволь, полегоньку, как бы случайно при встречах со мной проводить скользкие политические намеки, потом заходить все дальше и дальше в антисоветских разговорах. Восхвалять меня и одновременно незаметно подставлять мне черные очки, сквозь которые советская действительность видна только с их контрреволюционной точки зрения, и в конце концов окончательно прибрать меня к рукам. Однажды летом 1936 года мы с Макаровым сидели за столиком в ресторане. Он прямо спросил меня «Пашка, ты не струсишь пойти на совершение террористического акта против Сталина». Я подленько и с готовностью ответил «Я вообще никогда ничего не трушу, у меня духа хватит». Я тогда не понял, что за этим разговором Макарова, так же, как и за всеми его контрреволюционными произведениями (как, например, его предложение мне написать поэму «Иосиф Неистовый» - про Сталина, который «губит Россию»), скрывались не просто контрреволюционные настроения, а лишь внешние проявления законченного террориста. Теперь я с ужасом вижу, что был на краю гибели и своим морально-бытовым и политическим разложением сделался хорошей приманкой для врагов, примеривавшихся толкнуть меня на подлое дело - убийство наших вождей. Мне хочется многое сказать, но вместе с тем со стыдом ощущаю, что вследствие неоднократного обмана я не заслужил доверия, а мне сейчас больно и тяжело за загубленное политическими подлецами прошлое и все хорошее, что во мне было...». Это покаянное письмо спасти поэта уже не могло. 15 или 16 июля 1937 года П.Васильев был расстрелян. Ему было 26 лет. 2 июля 1956 года «Приговор Военной Коллегии от 15 июля 1937 года в отношении Васильева П.Н. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено». Усилиями жены поэта Е. Вяловой-Васильевой и И. Тройского произведения Павла Васильева

Открылись читателю.

Изучению жизни и творчества Васильева посвящены работы литературоведов С. Черных, Г. Тюрина, П. Косенко, Е. Беленького, П. Выходцева, Е. Туманского, С. Шевченко.

Владимир Гундарев, лауреат государственной премии имени П.Васильева, писал: «…в его истинно русскую по духу поэзию вполне органично и естественно влились краски и аромат казахстанских реалий, придав стихам поэта особую выразительность, расширив их географические и этнографические пространства, но не лишив национальных черт и своеобразия».
Литература:

1. Васильев П. Стихотворения и поэмы. - Уфа, 1976.

2. Беленький Е. Павел Васильев. - Новосибирск, 1971.

3. Выходцев П. Павел Васильев. - М., 1972.

4. Васильев В. Детство Павла Васильева. - Новосибирск, 1974.

5. Венок Павлу Васильеву (сост. В.И. Хомяков). - Омск, 1999.

6. Косенко П. Павел Васильев. Повесть о жизни поэта. - Алма-Ата, 1967.

7. Куняев С. Русский беркут // Наш современник, 2000, № 4-9.

8. Хомяков В.И. Ранняя лирика Павла Васильева. - Омск, 2001.

9. Черных С. Под небом Алтая. - Алма-Ата, 1988.

10. Шевченко С. «Будет вам помилование, люди…». Повесть о Павле Васильеве. - Павлодар, 1999.

11. Павел Васильев. Материалы и исследования. / Под. ред. В.И. Хомякова. - Омск, 2002.

12. Поликарпов В. «Родительница степь». - Астана,1999. - 15с.

13. Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. - Москва, 2000.