элемент природно-органический

Философия техники и проблемы инженерного творчества

Средства жизни очень часто подменяют цели жизни, они могут так много занимать места в человеческой жизни, что цели жизни окончательно и даже совсем исчезают из сознания человека. Бердяев Николай Александрович Техника — вид раскрытия потаенности. Если мы будем иметь это в виду, то в существе техники нам откроется совсем другая область. Это — область выведения из потаенности, осуществления истины. Хайдеггер Мартин Техника — это преобразование природы, той природы, которая делает нас нуждающимися, обездоленными. И цель его — по возможности ликвидировать подобные потребности так, чтобы их удовлетворение не составляло ни малейшего труда. Ортега-и-Гассет Хосе

Тексты для чтения

Бердяев Н. Человек и машина. (Проблема социологии и метафизики техники). — Путь. — Май 1933.— № 38. — С. 3 — 38. —

http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/bogoslov/Berd/_ChelMash.php

 

I. Не будет преувеличением сказать, что вопрос о технике стал вопросом о судьбе человека и судьбе культуры. В век маловерия, в век ослабления не только старой религиозной веры, но и гуманистической веры XIX века единственной сильной верой современного цивилизованного человека остается вера в технику (), в её мощь и её бесконечное развитие. Техника () есть последняя любовь человека, и он готов изменить свой образ под влиянием предмета своей любви. И всё, что происходит с миром, питает эту новую веру человека. Человек жаждал чуда для веры, и ему казалось, что чудеса прекратились. И вот техника производит настоящие чудеса.

Проблема техники очень тревожна для христианского сознания, и она не была ещё христианами осмыслена. Два отношения существуют у христиан к технике, и оба недостаточны. Большинство считает технику религиозно нейтральной и безразличной. Техника есть дело инженеров. Она дает усовершенствования жизни, которыми пользуются и христиане. Техника умножает блага жизни. Но эта специальная область, не затрагивающая никак сознания и совести христианина, не ставит никакой духовной проблемы. Христианское же меньшинство переживает технику апокалиптически, испытывает ужас перед её возрастающей мощью над человеческой жизнью, готова видеть в ней торжество духа антихриста, зверя, выходящего из бездны. Злоупотребление апокалипсисом особенно свойственно русским православным. Всё, что не нравится, всё, что разрушает привычное, легко объявляется торжеством антихриста и приближением конца мира. Это есть ленивое решение вопроса. В основании его лежит аффект страха. Впрочем, первое решение в смысле нейтральности тоже ленивое, оно просто не видит проблемы.

Технику можно понимать в более широком и в более узком смысле. ГРЕЧ! значит и индустрия, и искусство. ГРЕЧ! значит фабриковать, создавать с искусством. Мы говорим не только о технике экономической, промышленной, военной, технике, связанной с передвижением и комфортом жизни, но и о технике мышления, стихосложения, живописи, танца, права, даже о технике духовной жизни, мистического пути. Так, напр., йога есть своеобразная духовная техника. Техника повсюду учит достигать наибольшего результата при наименьшей трате сил. И такова особенно техника нашего технического, экономического века. Но в нем достижения количества заменяют достижения качества, свойственные технику-мастеру старых культур. Шпенглер в своей новой небольшой книге «Der Mensch und die Technik» определяет технику как борьбу, а не орудие. Но, бесспорно, техника всегда есть средство, орудие, а не цель. Не может быть технических целей жизни, могут быть лишь технические средства, цели же жизни всегда лежат в другой области, в области духа.

Средства жизни очень часто подменяют цели жизни, они могут так много занимать места в человеческой жизни, что цели жизни окончательно и даже совсем исчезают из сознания человека. И в нашу техническую эпоху это происходит в грандиозных размерах. Конечно, техника для ученого, делающего научные открытия, для инженера, делающего изобретения, может стать главным содержанием и целью жизни. В этом случае техника, как познание и изобретение, получает духовный смысл и относится к жизни духа. Но подмена целей жизни техническими средствами может означать умаление и угашение духа, и так это и происходит. Техническое орудие по природе своей гетерогенно как тому, кто им пользуется, так и тому, для чего им пользуются, гетерогенно человеку, духу и смыслу. С этим связана роковая роль господства техники в человеческой жизни. Одно из определений человека как homo faber — существо, изготовляющее орудие, которое так распространено в историях цивилизаций, уже свидетельствует о подмене целей жизни средствами жизни. Человек, бесспорно, инженер, но он изобрел инженерное искусство для целей, лежащих за его пределами. Тут повторяется то же, что с материалистическим пониманием истории Маркса. Бесспорно, экономика есть необходимое условие жизни, без экономического базиса невозможна умственная и духовная жизнь человека, невозможна никакая идеология. Но цель и смысл человеческой жизни лежит совсем не в этом необходимом базисе жизни. То, что является наиболее сильным по своей безотлагательности и необходимости, совсем не является от итого наиболее ценным.

То же, что стоит выше всего в иерархии ценностей, совсем не является наиболее сильным. Можно было бы сказать, что наиболее сильной в нашем мире является грубая материя, но она же и наименее ценна, наименее же сильным в нашем грешном мире представляется Бог, Он был распят миром, но Он же является верховной ценностью*(О том, что высшие ценности являются наименее сльными, хорошо говорит Н.Гартман в своей «Ethik»). Техника обладает такой силой в нашем мире совсем не потому, что она является верховной ценностью.

Мы стоим перед основным парадоксом: без техники невозможна культура, с нею связано самое возникновение культуры, и окончательная победа техники в культуре, вступление в техническую эпоху влечет культуру к гибели. В культуре всегда есть два элемента — элемент технический и элемент природно-органический. И окончательная победа элемента технического над элементом природно-органическим означает перерождение культуры во что-то иное, на культуру уже не похожее. Романтизм есть реакция природно-органического элемента культуры против технического ее элемента. Поскольку романтизм восстает против классического сознания, он восстает против преобладания технической формы над природой. Возврат к природе есть вечный мотив в истории культуры, в нём чувствуется страх гибели культуры от власти техники, гибели целостной человеческой природы. Стремление к целостности, к органичности есть также характерная черта романтизма. Жажда возврата к природе есть воспоминание об утраченном рае, жажда возврата в него. И всегда доступ человека в рай оказывается загражденным. Французские томисты любят делать различие между agir и faire. Это старое схоластическое различие. Agir значит свободное упражнение человеческих сил, faire же значит создание продуктов, фабрикование. В первом случае центр тяжести лежит в человеке, в творящем, во втором же случае — в продукте. Техническая эпоха требует от человека фабрикации продуктов, и притом в наибольшем количестве при наименьшей затрате сил. Человек делается орудием производства продуктов. Вещь ставится выше человека.

Можно установить три стадии в истории человечества — природно-органическую, культурную в собственном смысле и технически-машинную. Этому соответствует различное отношение духа к природе — погруженность духа в природу; выделение духа из природы и образование особой сферы духовности; активное овладение духом природы, господство над ней. Стадии эти, конечно, нельзя понимать исключительно как хронологическую последовательность, это, прежде всего разные типы. И человек культуры всё ещё жил в природном мире, который не был сотворен человеком, который представлялся сотворенным Богом. Он был связан с землей, с растениями и животными. Огромную роль играла теллурическая мистика, мистика земли. Известно, какое большое значение имели растительные и животные религиозные культы. Преображенные элементы этих культов вошли и в христианство. Согласно христианским верованиям, человек из земли вышел и в землю должен вернуться. Культура в период своего цветения была еще окружена природой, любила сады и животных. Цветы, тенистые парки и газоны, реки и озера, породистые собаки и лошади, птицы входят в культуру. Люди культуры, как ни далеко они ушли от природной жизни, смотрели еще на небо, на звезды, на бегущие облака. Созерцание красот природы есть даже по преимуществу продукт культуры. Культуру, государство, быт любили понимать органически, по аналогии с живыми организмами. Процветание культур и государств представлялось как бы растительно-животным процессом. Культура полна была символами, в ней было отображение неба в земных формах, даны были знаки иного мира в этом мире. Техника же чужда символики, она реалистична, она ничего не отображает, она создает новую действительность, в ней все присутствует тут. Она отрывает человека и от природы и от миров иных.

Основным для нашей темы является различение между организмом и организацией. Организм рождается из природной космической жизни, и он сам рождает. Признак рождения есть признак организма. Организация же совсем не рождается и рождает. Она создается активностью человека, она творится, хотя творчество это и не есть высшая форма творчества. Организм не есть агрегат, он не составляется из частей, он целостен и целостным рождается, в нем целое предшествует частям и присутствует в каждой части. Организм растет, развивается. Механизм, созданный организационным процессом, составляется из частей, он не может расти и развиваться, в нем целое не присутствует в частях и но предшествует частям. (С. 4 — 9).

Хайдеггер М. Вопрос о технике// Время и бытие: Статьи и выступления: Пер. с немецкого. - М.: Республика, 1993. — 447 с. — 224 — 226.

http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000287/index.shtml

 

Как, однако, происходит событие про-из-ведения, будь то в природе, будь то в ремесле или в искусстве? Что такое про-из-ведение, в котором разыгрываются четыре вида повода? По-вод ведет к присутствию того, что обнаруживается в событии про-из-ведения. Произведение выводит из потаенности в открытость. Событие произведения происходит лишь постольку, поскольку потаенное переходит в непотаенное. Этот переход коренится и набирает размах в том, что мы называем открытостью потаенного. У греков для этого есть слово . Римляне переводят его через veritas. Мы говорим «истина», понимая ее обычно как правильность представления.

Куда мы забрели? Мы спрашиваем о технике, а дошли теперь до , открытости потаенного. Какое отношение имеет существо техники к раскрытию потаенного? Ответ: прямое. Ибо на раскрытии потаенности стоит всякое про-из-ведение. Последнее, со своей стороны, собирает в себе четыре вида повода — всю причинность — и правит ими. К сфере причинности относятся цель и средства, относится инструментальное. Инструментальность считается основной чертой техники. Шаг за шагом спрашивая, что такое собственно техника как средство, мы придем к раскрытию потаенного. Здесь заложена возможность всякого поставляющего изготовления.

Итак, техника не простое средство. Техника — вид раскрытия потаенности. Если мы будем иметь это в виду, то в существе техники нам откроется совсем другая область. Это — область выведения из потаенности, осуществления истины.

Открывающаяся тут перспектива кажется нам отчуждающе-странной. Так и должно быть, должно быть как можно дольше и тревожить нас, чтобы мы в конце концов всерьез отнеслись к простому вопросу: о чем же говорит слово «техника». Это слово идет из греческого языка. значит: относящееся к . Относительно смысла этого слова мы должны обратить внимание на две вещи. Во-первых, — название не только ремесленного мастерства, но также высокого искусства и изящных художеств. Такая относится к про-из-ведению, к ; она есть нечто “поэтическое”.

Второе, о чем надо вспомнить в отношении слова , ещё важнее. С самых ранних веков вплоть до эпохи Платона слово стоит рядом со словом . Оба слова именуют знание в самом широком смысле. Они означают умение ориентироваться, разбираться в чем-то. Знание приносит ясность. В качестве проясняющего оно есть раскрытие потаенности. В специальном трактате («Никомахова этика» VI, гл. 3 и 4) Аристотель проводит различие между и , причем именно в свете того, что и как они выводят из потаенности. — вид «истинствования», . раскрывает то, что не само себя про-изводит, еще не существует в наличии, а потому может выйти и выглядеть и так и иначе. Человек, строящий дом или корабль или выковывающий жертвенную чашу, выводит про-из-водимое из потаенности соответственно четырем видам «повода». Это раскрытие потаенного заранее собирает образ и материал корабля и дома воедино в свете пред-видимой законченности готовой вещи и намечает исходя отсюда способ ее изготовления. Решающая суть заключается тем самым вовсе не в операциях и манипуляциях, не в применении средств, а в вышеназванном раскрытии. В качестве такого раскрытия, но не в качестве изготовления, и оказывается про-из-ведением.

Так замечание о том, что говорит нам слово и как греки определяли сказанное в нем, ведет нас к тому же кругу обстоятельств, на который мы натолкнулись, разбирая вопрос об истинной сути инструментальности как таковой.

Техника — вид раскрытия потаенности. Сущность техники расположена в области, где имеют место открытие и его непотаенность, где сбывается , истина.

Против подобного определения сущностной области техники могут возразить, что оно имеет силу для греческой мысли и в лучшем случае еще подходит для ремесленной техники, но для современной машинной техники уже не годится. Между тем именно она, только она волнует нас, заставляя ставить вопрос о технике вообще. Люди говорят, что современная техника — нечто совершенно другое в сравнении со всей прежней, поскольку она опирается на точные науки Нового времени. Впрочем, все яснее начинают понимать, что обратное тоже имеет место: современная физика, применяя эксперимент, зависит от технической аппаратуры и прогресса приборостроения. Констатация такого взаимообратимого соотношения между техникой и физикой верна. Но она остается голой историографической констатацией факта, ничего не говорящей о том, в чем основа такого соотношения. Решающим остается вопрос: в чём существо современной техники, если она дошла до того, что в ней применяется точное естествознание?

Что такое современная техника? Она тоже раскрытие потаенного. Лишь тогда, когда мы спокойно вглядимся в эту её основную черту, новизна современной техники прояснится для нас.

Правда, то раскрытие, каким захвачена современная техника, развёртывается не про-из-ведением в смысле . Царящее в современной технике раскрытие потаенного есть производство, ставящее перед природой неслыханное требование быть поставщиком энергии, которую можно было бы добывать и запасать как таковую. А что, разве нельзя того же сказать о старой ветряной мельнице? Нет. Правда, её крылья вращаются от ветра, они непосредственно отданы его дуновению. Но ветряная мельница не извлекает из воздушного потока никакой энергии, чтобы сделать из неё запасы.

Ортега-и-Гассет Х. Размышления о технике. — М.,2000. — С. 168 — 172. — http://philosophy.mitht.ru/ortegaigasset.htm#_Toc122673725

 

Итак, обогрев, земледелие, производство автомобилей не являются действиями, направленными на удовлетворение потребностей. Они — совершенно нежданно — подразумевают прямо противоположное: отмену вышеуказанного примитивного набора действий, служащих удовлетворению потребностей. В конечном счёте их удовлетворению посвящен упомянутый второй репертуар действий, но — и в этом вся суть! — он предполагает определенное качество, которого как раз у животного-то и нет. Речь идет не столько о мышлении — если будет время, мы об этом еще поговорим, — сколько о способности на время освобождаться от насущных жизненных требований, отвлекаться от них и предоставлять себе свободную возможность для занятий разными видами деятельности, которые сами по себе вовсе не являются удовлетворением потребностей. Животное, наоборот, всегда и непреложно к ним жестко привязано. Его существование — это система подобных элементарных потребностей, называемых «органическими» или «биологическими», и, кроме того, система актов, направленных на их удовлетворение. Животное как существо, или бытие животного, полностью совпадает с указанной двойной системой; само животное и есть не что иное, как такая система. Вообще жизнь, взятая с биологической и органической точек зрения, и есть только это. И здесь уместно спросить: имеет ли смысл говорить о потребностях применительно к подобному существу? Относя это понятие к человеку, мы считали, что потребность заключалась в условиях sine quibus non (непременных), с которыми он сталкивается, чтобы жить. Но они не суть его жизнь, и, наоборот, человеческая жизнь не совпадает или по крайней мере не во всем совпадает с составом природных потребностей. Если бы они совпадали, как у животных, если бы человеческое бытие состояло из еды, питья, согревания и т. д., то человек не ощущал бы подобные действия как потребности, то есть как непреложные требования, которые адресованы его подлинному бытию, с которыми он просто не может не считаться, но которые в свою очередь вовсе не составляют его самого. Таким образом, у нас нет оснований предполагать, будто животное испытывает потребности в том субъективном смысле, в каком мы употребляем это понятие применительно к человеку; конечно, животное чувствует голод, но ведь животному ничего другого не остается, как страдать от голода, искать пищу. Иначе говоря, животное не может испытывать голод как потребность, неспособно рассматривать такое желание как нечто, с чем должно считаться, чего не удается избежать и что жестко навязано самым неумолимым образом. Наоборот, если бы человек не испытывал подобных потребностей и, следовательно, не нужно было бы стремиться к их удовлетворению, все равно ему оставалось бы многое из того, что можно было бы сделать. В полном распоряжении человека оказалось бы огромное пространство жизни, то есть такие заботы, дела, которые он как раз и считает подлинно своими. И поскольку, с одной стороны, еду, добычу и сохранение тепла человек не считает атрибутами жизни, не включает в истинную жизнь, а с другой — ему приходится только мириться с существующим положением вещей, то в результате подобные дела и заботы представляются ему в отчетливой форме необходимого, неизбежного. Все это внезапно открывает нам весьма странное условие человеческой жизни: если все прочие существа совпадают со своими объективными условиями — с природой или обстоятельствами, — человек с ними никогда не совпадает; напротив, он — нечто чуждое обстоятельствам, отличное от них. Но поскольку у человека нет иного выхода, если он захочет находиться и пребывать в своих обстоятельствах, он вынужден принять все навязанные ими условия. Вот почему они и предстоят ему как нечто враждебное, вынужденное, мучительное.

И все-таки это лишь отчасти объясняет способность человека временно отвлекаться от подобных нужд, откладывать или приостанавливать их воздействие и, отрешаясь от них, посвящать себя другим занятиям, которые не сводятся к непосредственному удовлетворению данных потребностей.

Животное неспособно высвободиться из ограниченного набора естественных актов — исключить себя из природного мира, — поскольку оно и есть самое природа; отделившись, оно просто лишилось бы своего места в ней. Но человек, бесспорно, несводим к собственным обстоятельствам. Он лишь погружен в них, причем так, что иногда все же способен от них избавиться и, самоуглубившись, сосредоточиться на себе. Лишь тогда, и только тогда, человек может по-настоящему осмыслить все, что непосредственно и прямо не связано с удовлетворением категорических требовании и нужд, возникших в жизненных обстоятельствах. В такие внеприродные, сверхъестественные моменты самоуглубления или возврата к себе человек как раз выдумывает и осуществляет все действия упомянутого, второго, разряда: разводит огонь, строит жилище, возделывает поле, конструирует автомобиль.

Все такие акты обладают общей структурой. В них входит некое изобретение, устройство, с помощью которого человек надежно, по собственной воле и с пользой для себя получаст то, чего нет в природе и в чём тем не менее он нуждается. Неважно, что здесь и сейчас нет огня. Мы его разведем, иначе говоря, здесь и сейчас выполним, согласно представленной схеме, действие, которое было для этого раз и навсегда придумано. Подобное устройство зачастую подразумевает создание какого-нибудь предмета, приспособления, орудия, чье простое действие с неизменностью даст нам то, в чем мы до этого испытывали нужду. Такими инструментами, приспособлениями могут быть, например, два куска сухого дерева и трут, с чьей помощью первобытный человек добывал огонь, или же хижина, которую он себе строил, чтобы укрыться от холода.

Действия такого рода изменяют или преобразуют обстоятельства, природу, и в результате возникает то, чего до сих пор не было (все равно — не было ли его здесь и сейчас или его не было и нет вообще). Это и есть технические действия, свойственные исключительно человеку. А совокупность таких актов — не что иное, как техника, которую можно определить как преобразование человеком природы с целью удовлетворения потребностей. Последние, как мы уже убедились, — это категорические требования, предъявленные человеку природой. Человек отвечает на них, навязывая изменения природе. Итак, техника — это реакция человека на природу или обстоятельства, в результате которой между природой, окружением, с одной стороны, и человеком — с другой, возникает некий посредник — сверхприрода, или новая природа, надстроенная над первичной. Подчеркиваю: техника — это отнюдь не действия, которые человек выполняет, чтобы удовлетворить потребности. Такое определение неточно, поскольку оно годится и для чисто биологического набора животных актов. Техника — это преобразование природы, той природы, которая делает нас нуждающимися, обездоленными. И цель его — по возможности ликвидировать подобные потребности так, чтобы их удовлетворение не составляло ни малейшего труда. Если бы, всякий раз страдая от холода, человек тотчас же получал в своё полное распоряжение огонь, он, очевидно, никогда бы не испытывал потребности в тепле, как обычно мы не испытываем потребности в дыхании. Мы просто дышим. Только и всего. Именно это и делает техника: соединяет тепло с ощущением холода и тем самым практически уничтожает его как потребность, нужду, лишение и заботу.

Итак, для начала и в общих чертах мы ответили на вопрос: «Что такое техника?» Сделав уже первые шаги, мы столкнулись с возросшими трудностями, и вместе с тем тема техники стала гораздо интереснее. И как я надеюсь, в этом мы еще убедимся.

II. Состояние и благосостояние. «Потребность» в опьянении. Ненужное как необходимое. Относительный характер техники

Продолжим рассуждения.

Как уже было сказано, технические действия вовсе не предполагают целью непосредственное удовлетворение потребностей, которые природа или обстоятельства заставляют испытывать человека. Наоборот, цель технических действий — преобразование обстоятельств, ведущее по возможности к значительному сокращению роли случая, уничтожению потребностей и усилий, с которыми связано их удовлетворение. Если животное как существо нетехническое всегда должно неизбежно мириться со всем, что ему предзадано в мире, иначе говоря, пережить беду или даже умереть, не найдя того, что нужно, то человек благодаря техническому дару всегда находит в своем окружении все необходимое. Другими словами, человек творит новые, благоприятные обстоятельства и, я бы сказал, выделяет из себя сверхприроду, приспосабливая природу как таковую к собственным нуждам. Техника противоположна приспособлению субъекта к среде, представляя собой, наоборот, приспособление среды к субъекту. Уже одного этого достаточно, чтобы заподозрить: мы сталкиваемся здесь с действием, обратным биологическому.

 

 

Виннер Н. Кибернетика и общество. Издательство иностранной литературы. Москва, 1958 — Глава II. Прогресс и энтропия. —

http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000816/st000.shtml

 

Когда я сравниваю живой организм с такой машиной, я ни на минуту не допускаю, что специфические физические, химические и духовные процессы жизни в нашем обычном представлении о ней одинаковы с процессами в имитирующих жизнь машинах. Я просто считаю, что как те, так и другие могут служить примером местных антиэнтропических процессов, способных, по-видимому, также выражаться и многими другими способами, которые, естественно, не следует определять ни в понятиях биологии, ни в понятиях механики.

Несмотря на то, что в области, развивающейся столь же быстро, как и область автоматизации, невозможно сделать какие-либо всеобщие заявления об имитирующих жизнь автоматах, мне все же хотелось бы подчеркнуть некоторые основные черты этих машин в их современном виде. Одна из этих черт заключается в том, что автоматы являются машинами, предназначенными для выполнения некоторой определенной задачи или задач и поэтому должны обладать приводимыми в действие органами-эффекторами (аналогичными рукам и ногам у люден), с помощью которых можно выполнить такие задачи. Во-вторых, автоматы должны быть en rapport(*) с внешним миром посредством воспринимающих органов, как, например, фотоэлектрические устройства и термометры, которые не только сообщают им о существующих обстоятельствах, но и позволяют регистрировать выполнение или невыполнение своих собственных задач. Как мы видели, эта последняя функция называется обратной связью, представляющей собой свойство, позволяющее регулировать будущее поведение прошлым выполнением приказов. Обратная связь может быть столь проста, как обратная связь безусловного рефлекса, или она может быть обратной связью более высокого порядка, когда прошлый опыт используется не только для регулирования [с.45] специфических движений, по также всей линии поведения. Подобная обратная связь, регулирующая линию поведения, может представлять — и часто действительно представляет — то, что, с одной стороны, известно как условный рефлекс, с другой — как познание.

Для всех этих форм поведения, и в частности для более сложных форм, необходимо иметь принимающие решения центральные органы, определяющие дальнейшую работу машины на основе поступающей в нее информации, которую она накапливает аналогично памяти живых организмов.

Нетрудно сделать простую машину, которая будет двигаться к свету или убегать от него, и если такие машины также будут иметь свои собственные источники света, то некоторые из них обнаружат сложные формы социального поведения, описанные д-ром Греем Уолтером в его книге «The Living Brain» («Живой мозг»). В настоящее время более сложные машины этого типа представляют собой лишь научные игрушки для исследования возможностей самой машины и ее аналога — нервной системы. Однако есть основание считать, что развивающаяся техника ближайшего будущего использует некоторые из этих возможностей.

Таким образом, нервная система и автоматическая машина в основном подобны друг другу в том отношении, что они являются устройствами, принимающими решения на основе ранее принятых решений. Простейшие механические устройства принимают решения на основе выбора одной из двух альтернатив, как, например, включение или выключение переключателя. В нервной системе отдельная нервная клетка также делает выбор между передачей или непередачей импульса. Как в машине, так и в нервной системе имеется специальный аппарат для принятия будущих решений, зависящих от прошлых решений. В нервной системе большая часть этой задачи выполняется в тех чрезвычайно сложных точках, называемых «синапсами», где ряд входящих нервных волокон соединяется с одним выходящим нервным волокном. Во многих случаях возможно установить основу этих решений в качестве отправного пункта действия синапса, или, иначе говоря, возможно определить, сколько входящих волокон должно возбудиться, для того чтобы могло возбудиться выходящее волокно.

Такова основа по меньшей мере части аналогии между машинами и живыми организмами. Синапс в живом организме соответствует распределительному устройству в машине. [с.46] Для дальнейшего ознакомления с подробностями родства между машинами и живыми организмами следует обратиться к чрезвычайно интересным книгам д-ра Уолтера и д-ра У. Росса Эшби(*) .

Подобно живому организму, машина представляет собой, как я уже сказал, устройство, которое временно и в ограниченных рамках, по-видимому, противодействует общей тенденции к возрастанию энтропии. Благодаря своей способности принимать решения машина может создать вокруг себя локальную зону организации в мире, общей тенденцией которого является разрушение.

Ученый всегда стремится открыть порядок и организацию вселенной и таким образом ведет борьбу против заклятого врага — дезорганизации. Является ли этот дьявол дьяволом манихейцев или дьяволом св. Августина? Представляет ли он противящуюся порядку противоположную силу или же он — отсутствие самого порядка? Различие между этими двумя видами дьяволов проявляется в применяемой против них тактике. Дьявол манихейцев является противником, который, подобно любому другому противнику, полон решимости добиться победы и прибегает к любой хитрости или лицемерию, чтобы завоевать ее. В частности, он будет маскировать свою политику создания беспорядка, и, если проявятся признаки начала разоблачения его политики, он изменит ее, чтобы оставить нас в неведении. С другой стороны, не представляющий сам по себе силы, а показывающий меру нашей слабости дьявол св. Августина может потребовать для своего обнаружения всей нашей находчивости. Однако, когда он обнаружен, мы в известном смысле произнесли над ним заклинание, и он не изменит своей политики в уже решенном вопросе, руководствуясь простым намерением еще более запутать нас. Дьявол манихейцев играет с нами в покер и готов прибегнуть к обману, назначение которого, как разъяснил фон Нейман в своей «Теории игр», состоит не просто в том, чтобы получить возможность выигрыша при помощи обмана, а в том, чтобы воспрепятствовать нашему противнику выиграть на основе уверенности, что мы не будем прибегать к обману.

По сравнению с этим манихейским существом рафинированной злобы дьявол св. Августина бесхитростен. Он ведет [с.47] трудную борьбу, но может быть побит нашим разумом столь же основательно, как и кроплением святой водой.

Что касается природы дьявола, то известен афоризм Эйнштейна, представляющий собой большее, чем афоризм, и действительно являющийся положением, выражающим основы научного метода. «Бог коварен, но он не злонамерен». Здесь слово «бог» употреблено для обозначения тех сил природы, которым присущи свойства, приписываемые нами его очень смиренному слуге — дьяволу, и Эйнштейн имеет в виду, что эти силы не обманывают. По-видимому, этот дьявол по своему характеру близок Мефистофелю. Когда Фауст спросил Мефистофеля, что он такое, Мефистофель ответил: «Часть той силы, которая всегда ищет зло и всегда делает добро». Иначе говоря, дьявол не безграничен в своей способности обманывать, и ученый, который в исследуемой им Вселенной ищет стремящуюся запутать нас позитивную силу, напрасно теряет время. Природа оказывает сопротивление стремлению раскрыть её тайны, но она не проявляет изобретательности в нахождении новых и не подлежащих расшифровке методов, с тем чтобы затруднить нашу связь с внешним миром.

 

Кестлер А. Дух в машине// Вопросы философии. — 1993. — № 10. — С. 93. — 123.

 

Ассоциация и бисоциация

Удобное деление ассоциативного мышления дано Хемфри. Термин «ассоциация» — это общее название, часто использующееся в психологии, чтобы выразить условия, при которых происходит мышление. Другими словами, термин «ассоциация» просто указывает на процесс, при котором одна идея приводит к другой. Но идея имеет ассоциативные связи с многими другими-идеями, возникающими в результате прошлого опыта; какая из этих связей будет активизирована в данной ситуации, зависит от типа мышления которым мы заняты в данный момент. Методичное мышление всегда проходит по определенным законам, даже фантазия и сны имеют свои собственные законы. В психологической лаборатории экспериментатор устанавливает правило «называть противоположности». Затем он говорит «темное», а экспериментируемый правильно отвечает «светлое». Но если устанавливают называть синонимы, тот, кто отвечает, ассоциирует «тёмное» с «черным», с «ночью» или «тенью». Говорить о стимулах, как если бы они действовали в вакууме, бессмысленно; какую реакцию вызовет данный стимул, зависит от правил игры, в которую мы сейчас играем — критерий особенного умственного мастерства. Но мы не живем в лабораториях, где правила чётко фиксируются. В_нормальной обыденности мышления и говорения правила не фиксируются и действуют бессознательно.

Это относится не только к правилам грамматики, синтаксиса и формальной логики, но также и к тем, которые управляют более сложными структурами и которые мы называем «рамки соответствия», «универсумы речи» или «ассоциативный контекст», а также «скрытым убеждением», наносящим ущерб нашему рассудку. В «Акте творчества» я предложил термин «матрица» как универсальную формулу, относящуюся к познавательным структурам, т.е. ко всем мыслительным особенностям и приёмам, подчинённым коду, но способным при разрешении проблемы выбирать различную стратегию. Другими словами, матрицы — это познавательные холоны, выявляющие все характеристики холонов, о которых говорилось в предыдущих главах. Они контролируются своими правилами, но управляются обратной связью со средой. Они находятся в определенных рамках от чрезмерной педантичной косности до либеральной открытости ума в известных пределах. Они расположены в «вертикальной» абстрактной иерархии, которая сплетается с «горизонтальной» ассоциативной сетью. Позвольте мне повториться: повседневное мышление можно сравнить с игрой по строго установленным правилами и с более или менее гибкой стратегией. Игра в шахматы позволяет применить более разнообразную стратегию, чем игра в шашки, более широкое количество вариантов, разрешаемых правилами игры. Но для них есть и предел; в шахматах бывают безнадежные ситуации, когда вас не спасает даже самая утончённая стратегия. Тогда вы ждёте, что вам предложит ваш противник. И в самом деле, в шахматах нет правила, мешающего вам сделать это. Но если ваш противник пьян, а вы остаетесь трезвым, — это уже игра другого характера с другим контекстом. Комбинация двух игр и ecть бисоциация. Другими словами, ожидаемая ассоциация означает мышление согласно данному коду в одной плоскости. Бисоциативный акт означает комбинацию двух различных кодов, остающихся в то же время в нескольких плоскостях.

Это не значит, что я ценность подчиняющегося законам рутинного мышления. Оно предполагает связность и стабильность поведения, упорядочение мысли. Но когда вызов_превышает критический предел, рутинного мышления уже более недостаточно. Мир продолжает двигаться вперёд и возникают новые факты, создающие проблемы, которые не могут быть решены в пределах условных границ соответствия путём приложения к ним принятых правил игры. Затем наступает кризис с его отчаянным поиском выхода, неортодоксальная импровизация, которая приводит к новом синтезу — акту самовосстановления в мышлении. Латинское слово cogito произошло от coagitare — волноваться вместе. Бисоциация означает комбинацию двух несвязанных познавательных (cognitive) матриц таким образом, что новый уровень добавляется к иерархии, которая содержит первоначально разделенные структуры в качестве своих членов. Движение приливов было известно человеку с незапамятных времен. То же можно сказать о движении Луны. Но идея связать эти два явления, идея того, что прилив вызывается притяжением Луны, возникла, как мы знаем, в первый раз у какого-то немецкого астронома в семнадцатом веке; когда Галилей прочитал об этом, он высмеял эту идею как сверхъестественную фантазию. Отсюда мораль: чем привычнее предварительно не связанные структуры, тем более потрясающим становится их внезапный синтез и тем очевиднее он выглядит в зеркале прицела. История науки есть история прочных уз между идеями, которые были ранее совершенно несовместимы. Магнит и магнитная аномалия были известны в древности как чудо природы. В средние века их использовали в двух целях: как компас в мореплавании и как средство держать жену на близком расстоянии позади мужа. Подобно этому, было хорошо известно свойство янтаря: если его натереть, он будет притягивать мелкие предметы. По-гречески янтарь — elektron, но греки не очень-то интересовались электричеством. То же самое было и в средневековье: почти две тысячи лет электричество и магнетизм рассматривались как отдельные феномены, ни в коем случае не относящиеся друг к другу. В 1820 г. Ганс Христиан Эрстед обнаружил, что электрический ток, проходящий по проволоке, отклонил стрелку магнитного компаса, случайно оказавшегося на столе. Мгновенно два контекста слилась в один: электромагнетизм создал своего рода цепную реакцию, которая всё ещё продолжается и удерживается в механическом моменте.

 

Аhа-реакция

От Пифагора, объединившего арифметику и геометрию, до Ньютона, сочетавшего галилеевское исследование движения снаряда с кеплеровскими уравнениями планетарных орбит, к Эйнштейну, который объединил энергию и массу в единое уравнение — везде одна и та же модель. Творческий акт не создает что-то из ничего, подобно Богу из Ветхого завета. Он соединяет, разъединяет, связывает вновь уже существующие по себе идеи, факты, границы восприятия, ассоциативные контексты. Этот акт самооплодотворения в одном мозгу кажется сущностью творчества и оправдывает термин «бисоциация». Возьмём, например, Гутенберга, который изобрел печатный станок (или, по крайней мере, создал его независимо от других). Его первая идея состояла в том, чтобы вырезать буквы как на печати. Но как собрать тысячи маленьких печатей таким образом, чтобы они делали отпечаток на бумаге? Он бился над этой идеей целые годы, пока однажды не поехал в свой родной Рейнланд на праздник виноделов, и, по-видимому, не напился пьяным. Он написал в письме: «Я наблюдал, как лился винный поток, я изучал силу винного пресса, которому ничто не сопротивлялось ...». В этот момент щёлкнул аппарaт: печать и винный пресс соединились, дав печатный станок. Гештальт-психологи внесли свою лепту в достижение истины; вспышка озарения, когда разрозненные кусочки загадки вдруг находят свое место — получила название аhа-опыта. Но это не единственный тип реакции, которую может произвести бисоциативный толчок. Совершенно другой вид реакции возникает, например, когда рассказывают такую историю: «Один маркиз двора Людовика XV неожиданно вернулся из путешествия и, войдя в будуар жены, застал ее в объятиях епископа. После минутного колебания маркиз подошел к окну и стал спокойно благословлять толпу людей, проходящих по улице. — Что ты делаешь? — закричала потрясенная жена. — Монсеньор выполняет мои функции, — ответил маркиз, — а я — его». Смех может быть вызван hаhа-реакцией. (С. 99 —101)

 

 

Энгельмейер П. К. Творческая личность и среда в области технических изобретений. — СПб.: «Образование», 1911. — С. 8 — 13.

http://zntu-ea.org.ua/index.php?dn=down&to=open&id=174 — 10.03.2009.

 

Первый акт. Создание идеи. Акт догадки.

Создание новой машины или вообще нового приспособления предполагает, прежде всего, что условия задачи ясно сознаны. Но этого, конечно, мало. Можно все знать и ничего нового не придумать. Для этого необходимо, чтобы в душе совершился творчески акт. Вот в нем, и только в нем, кроется все неуловимое, все капризное в изобретении. Вы сегодня тщетно ломаете себе голову над задачей, а завтра решение приходит само собою. Вы не знаете, откуда и как решение появилось в вашем уме, но оно до такой степени ясно и необходимо, просто и полезно, что вы не понимаете, как это вы раньше этого не понимали, и как другие не поняли раньше вас.

Но что дает этот первый проблеск? Редко он является в виде ясной мысли. Обыкновенно это только предчувствие мысли, её зародыш. Вы чувствуете, однако, что сама мысль уже недалеко, что стоит только немного углубиться в самого себя, и мысль предстанет в полной ясности. И вот, вы начинаете уяснять себе свою собственную мысль. Всё, что вы знаете и помните из прежнего опыта, всё, что сейчас происходит перед вашими глазами, о чём вы слышите, читаете, всё это примеряется к вашей мысли, вернее, к её зародышу. Что подходит, то удерживается в сознании, а неподходящее забывается. И таким образом зародыш обрастает формами и, наконец, предстает перед вами в виде ясной определенной мысли, определенного замысла.

Что дает эта ясная мысль? При всей своей ясности она не дает больше, как предположение о том, что ваша цель, может быть, будет достигнута на таком-то пути. Это «может быть» не вытравляется никакой ясностью мысли. Это во всяком случай не больше, как ясно выраженное предположение, намерение, замысел. Это только определенно высказанное ваше желание.

Не придавайте этой первой идей большого значения. Но не придавайте ей и слишком ничтожного значения. Это все-таки одна треть изобретения. Совершился первый акт его.

Как видно, первый акт распадается на два момента: первый момент — это возникновение (из творческой глубины бессознательного духа) зародыша мысли, а второе — чтение мысли до уяснения её перед самим собою. Конечно, часто бывает, что мысль сразу ясна; но это значит только то, что второй момент прошел незамеченным. А по общему правилу, особенно, когда новая мысль сильно отличается от существующей, чтение своей собственной мысли требует даже упорной, сознательной работы.

Теперь посмотрим, как должно протекать это первое внутреннее чтение своей идеи. Если вы, имея только смутное предчувствие решения, для скорейшего облечения его в формы, стали бы просматривать атласы и справочные книги, то вы скоро с досадой заметили бы, что не приближаетесь к цели, а от неё удаляетесь. Почему? Да потому, что всё существующее — не то, что вам нужно. Совсем другое дело, если вы стараетесь не глядеть, а припоминать. Образы воображения податливы, они прилаживаются к вашему настроению. Ввиду сказанного можно установить следующее правило: чтению смутной идеи помогает не столько то, что сейчас находится пред глазами, сколько то, что раньше воспринято и усвоено. Вот что называется «вынашивать свою идею».

Эта работа должна происходить умозрительным путем. Бумага и карандаш, которые дальше будут необходимы, теперь могут только помешать. И это по двум причинам. Во-первых, вам всего нужнее припомнить как можно больше всяких форм, но форм, воображаемых, готовых изгибаться по требованию вашей идеи; а самые легкие черточки на бумаги насильственно приковывают к себе внимание и связывают воображение, потому что они все-таки вещественнее воздушных форм воображения. Образуется насильственный центр тяжести, который может повредить всему произведению. Совсем не то, когда такой центр тяжести образуется свободным нарастанием воображаемых форм; это живое ядро, которое притягивает новые и новые формы, образуя стройное целое.

Но есть и вторая причина, почему бумага и карандаш, пока, скорее вредны, чем полезны. Ведь, бумага имеет только два измерения, тогда как всякое механическое приспособление имеет их три. Поэтому, располагая органы в плоскости, вы рискуете повредить удачному их расположению в пространстве. Если же создается машина, то про нее можно сказать, что она имеет даже четыре измерения, так как к трем измерениям пространства присоединяется еще время. Это вот что значит: рабочие органы совершают свое назначение только тем, что производят определенные движения. Возьмите швейную машину и представьте себе (в воображении) те движения иглы, челнока и транспортера, благодаря которым образуется петля. А потом попробуйте изобразить на бумаге не органы, а их движения. И это вам не удастся. Вот почему чтение идеи должно совершаться в воображении.

Первый акт изобретения окончен, когда изобретатель сам себе ясно говорит, чего ему хочется. Теперь, почти всегда можно и записать что-нибудь или набросать эскиз. Можно и другому сообщить свою мысль. Это говорится не в виде совета. Наоборот, теперь рано сообщать своё «предположение» другому: он или не поймет, или не поверит. И будет прав, потому что идея, выясняющаяся в конце первого акта, только говорит о том, чего хочет изобретатель, но не о том, что он может и что будет делать на самом деле.

 

Второй акт. Выработка плана (схемы). Акт знания.

Второй акт, вообще говоря, получает будущее изобретение в виде отдельно стоящих частей. Его задача — заполнить пробелы и этим путём устранить из идеи её сомнительный (гипотетически) характер. Карандаш и бумага здесь прямо необходимы. Приходится и чертить, и вычислять. Мало того: приходится делать опыты, строить модели, всё испытывать на деле.

Конечно, если новая идея мало отличается от существующего, тогда и наличного знания бывает достаточно. В противном случае надо приобретать недостающие знания. Необходимо бывает рыться в атласах, учебниках и сборниках, работать в лабораториях, усвоить себе математический анализ. Конечно, всё это говорится, лишь как общее правило, которое не во всём своем объёме приложимо к каждому отдельному случаю. Но говорится это для того, чтобы выделить различие между первым и вторым актами. Вот это различие:

Если первый акт есть дело догадки, то второй — дело методического мышления. В первом акте знание законов природы было нужно, лишь как предохранение от того, чтобы не поверить в невозможное, чтобы не пожелать недостижимого. Теперь этого мало: теперь нужны положительные познания, зачастую весьма мелочного характера. При сложном и очень новом изобретении надо бывает владеть даже искусством экспериментатора.

Задача второго акта состоит в том, чтобы выработать план изобретения. План и идея, это вещи разные: идея (предполагается здоровая) говорит только то, что «необходимо», план — же говорит, что «необходимо и достаточно» для действия. На протяжении второго акта всё ещё продолжается искание; но только здесь творчество (интуитивное) уже в значительной степени отступает назад, а выступает рассудочная работа. Если вырабатывается машина, то приходится думать больше о движениях, а формы будущих деталей рисуются в виде схематических линий: вырабатывается то, что называется схемой машины. Решая вопрос о движениях и общем расположении частей, мы выясняем и главные размеры деталей: длины рычагов, диаметры колес и тому под. Попутно выясняются и усилия, действующие в различных точках изобретения.

Часто, если даже не большею частью, приходится теперь строить модель изобретения. Что такое модель? Это та же схема, только выполненная не на бумаге, а на деле: суть модели не в материалах и не в размерах, а в общем расположении, которое доказывает действие.

А задача второго акта и есть - доказать осуществимость идеи. План изобретения (результат второго акта) показывает не только то, чего хочется изобретателю, но и то, чего он может достигнуть. Когда изобретение прошло второй акт, то собственно оно, для понимающего человека, уже сделано. Не то, что вещь готова: употреблять ее, применять на практике ещё нельзя, но изобретение готово в том смысле, что остальное, т. е. практическое выполнение вещи, выделка её для торговли уже не требует больше изобретательской работы — её можно поручить всякому рядовому специалисту по данной отрасли,

 

Третий акт. Выполнение. Акт умения.

Все органы теперь в линиях даны. Требуется придать им технически правильные формы и размеры, а всей вещи придать известный стиль. О стиле скажем впоследствии. А теперь обратим внимание на следующее: задача изобретателя как бы распадается в третьем акте на столько отдельных задач, сколько имеется частей в изобретении, потому что каждая часть вырабатывается особо. Можно подумать, что третий акт, поэтому, самый трудный из всех. На самом же деле он — самый лёгкий, и вот почему: какие бы детали для новой машины ни потребовались, для всех найдутся образцы в существующих машинах. Множество прекрасных справочников облегчают работу конструктора. Здесь именно вырабатывается то, что называется конструкциею машины.

Теперь или никогда следует позаботиться и о практичности всей конструкции, т. ё. о том, чтобы соблюсти экономию как в материале, так и в работе по выделке, чтобы достигнуть возможной простоты в уходе, чтобы осмотр, смазка, ремонт были возможно удобны. Одним словом, теперь вступают в силу, в виде задач, все те будущие требования, с какими к машине обратится практик, который будет её употреблять. Задач этих, представляющихся конструктору при выполнении каждой детали, очень много. Но решение их уже не требует творчества; требуется только знание того, что в данной специальности установлено, что оправдалось на практике.

Наконец, надо вещь выполнить, уже не в виде модели, а в окончательном виде, годном для продажи. Это — дело мастерской. Да и если мы вдумаемся в характер деятельности, преобладающей в третьем акте, то неминуемо увидим, что это все — мастерство. Здесь происходит, так сказать, решительное сражение с материей. До сих пор обрабатывались больше мысли, теперь — сама материя.

Под третьим актом мы разумеем вещественное, окончательное выполнение изобретения, по крайней мере, хотя бы в одном экземпляре. Теперь только можно сказать, что изобретение готово вполне.

Шубин В. И. , Пашков Ф. Е. . Культура. Техника. Образование. — Днепропетровск, 1999.— http://n-t.ru/ri/sb/kt.htm

 

5. Инженерная деятельность на рубеже тысячелетий: потребность в синтезе технической и гуманитарной культуры

Длительное время в нашей инженерной деятельности по существу отсутствовала установка на культуру, а без культуры технический прогресс невозможен. Утвердившееся сциентистское мировоззрение самого человека воспринималось как вещь, как функция производства. Технократизм, подобно раковой болезни, разъедает все тело культуры и становится тормозом научно-технического прогресса, ибо сковывает всестороннее развитие человека. Опрокинутое только на себя, отчужденное от человеческих, то есть гуманистических ценностей, сциентистко-технократическое мировоззрение теряет ориентиры технического прогресса и исходит из представлений о будущем, как развернутом настоящем. Революционные сдвиги в технике и технологии не предвидятся, что и имело место в нашей стране. Между тем технологическое отставание приводит к фетишизации какого-либо технического новшества и не более. Так было в свое время с необоснованными подходами на внедрение АСУ, в них видели панацею от всех бед, забывая то обстоятельство, что не всякая информация есть благо. В порывах необузданного энтузиазма АСУ чуть ли не обожествлялись. Считалось, что введение в процесс управления вычислительной машины само по себе великое благо. Однако, нередко АСУ оборачивается увеличением нагрузки сотрудников – им приходится заполнять массу бумаг. Да, информация может быть вредной, когда она излишне засоряет, утяжеляет процесс управления. Никакая информационная техника не в состоянии ставить проблемы, но деформировать интеллект человека может при её неразумном использовании.

При всех положительных чертах информации обществу не следует упускать из виду и возможные опасности. Западноевропейская философия техники уже их заметила.

«Человек, — считал немецкий философ К. Ясперс, — уже не может освободиться от воздействия созданной им техники. И совершенно очевидно, что в технике заключены не только безграничные возможности, но и безграничные опасности» (Ясперс К. Современная техника. // Новая технократическая волна на Западе. М., «Прогресс», 1986).

Ещё выразительнее об этом читаем у французского социолога Ж. Эллюля: «Мы живем в техническом и рационалистическом мире. Мы все лучше распознаем опасности этого мира. То, что бессознательно предлагают нам футурологи – это радикально технизированный мир, из которого убрали только явные, вопиющие неудобства техники; это абсолютный триумф технического рационализма под прикрытием мечты» (Эллюль Ж. Другая революция. // Там же, C. 147). Символично высказывание американского футуролога Л. Мемфорда: «Научные и технические средства полностью рациональны, но конечные цели безумны» (Мэмфорд Д. Техника и природа человека. // Там же, C. 237). Его соотечественник Х. Сколимовски приходит к выводу: «Скорее техника должна быть подчинена человеческому императиву, чем человек подчинен техническому» (Сколимовски К. Философия техники как философия человека. // Там же, С. 249). Приведенные высказывания мыслителей тех стран, которые гораздо больше технизированы, чем наша, должны стать напоминанием о необходимости учитывать опыт, в том числе и негативный, технически передовых стран. Инженер в своей деятельности должен видеть в этом опыте прежде всего механизмы, с помощью которых можно было бы избежать власти техники над человеком.

Цель инженерной деятельности — создание технических средств, то есть материальных объектов, заменяющих производственные функции человека и облегчающих труд или повышающих его производительность. Зародившись в Новое время, инженерная деятельность ориентировалась на получение прибыли и господство над природой. То и другое формировало инженера-технократа. Сейчас наступает перелом в самом понимании инженерной деятельности. Рождение техники информационных процессов приводит к автоматизации умственного труда. В этих условиях наиболее эффективным оказывается не погоня за сиюминутным успехом, а ориентация на достижения науки, что требует не только компьютеризации, но и фундаментализации инженерного образования. Но, главное, приходится отказываться от потребительского отношения к природе, что означает преодоление принципа господства над природой. В этих условиях особенно актуальной становится проблема формирования культуры инженерного мышления, без которой невозможна ориентация инженерной деятельности на возвышение человека. Наш век дал слишком много фактов, когда в условиях тоталитарных режимов использование достижений науки и техники приобретало антисоциальное, технократическое направление. Не случайно К. Ясперс расценил НТР как эпоху негативных преобразований, сулящих в перспективе «власть разрушительных сил и мрак небытия». Техницизм, по его мнению, разрушает духовные ценности, нивелирует личность, и люди превращаются в маски, лишенные почвы, отзвуков своего бытия (Ясперс К. Современная техника. // Там же, C. 121). На смену враждебным силам природы пришла враждебная человеку техника и технология и перед человечеством стоит проблема освобождения от власти техники. Техника информационных процессов может стать дорогой к свободе, но при условии, если очередная новинка не будет превращаться в «божество», а станет рассматриваться как средство реализации человеческих целей.

XX век можно по праву называть веком инженерии. Техническая база общества уже не может функционировать без инженерного труда. Стремительное расширение техносферы порождает на рубеже тысячелетий такие проблемы, о которых раньше и не подозревали. Техника претерпевает во истину революционные изменения и это в значительной степени связано с возникновением и совершенствованием техники информационных процессов. Этот качественно новый этап в развитии техносферы общества в западной социологии техники был обозначен как «новая технологическая волна». Результаты ее воздействия на общественную жизнь налицо, а последствия пока непредсказуемы. В гносеологическом плане радикально меняется техническая картина мира как совокупность зафиксированных в сознании человека средств труда и способов действия для достижения цели по очеловечиванию природы. Это изменение связано с ломкой традиционных представлений о технике, поскольку в технике информационных процессов уже моделируются интеллектуальные функции человека. В социальном плане под воздействием революционных сдвигов в технике и технологии формируется качественно новый тип цивилизации, получивший название «информационного общества». Последнее обстоятельство особенно диктует потребность радикальных изменений в подготовке инженерных кадров. Ибо компьютерная революция, породившая технику информационных процессов в массовом виде, воистину взывает к гуманизации и индивидуализации обучения. Это связано с тем, что автоматизация и вычислительная техника впервые в истории создает для человека возможность обратить внимание на самого себя, так как в условиях формирующегося информационного общества дальнейший научно-технический прогресс прежде всего зависит от овладения ресурсами самого человека, от его развития и саморазвития. Информационная техника впервые так четко выявила сущность техники как определенных опредмеченных творческих сил человека. Стало понятно, что современный инженер, конструктор в условиях нового витка научно-тохнической революции не может эффективно работать без знания инженерной психологии, эргономики, технической эстетики, логики.

Современный научно-технический прогресс характеризуется необычайно интенсивным проникновением в бытие мира и человека. Надо понять четко, что техническая деятельность существовала всегда, инженерная же появилась лишь тогда, когда совершенствование техники уже не могло основываться только на традиции, ловкости рук и смекалке. Потребовалась ориентация на науку, то есть целенаправленное использование научных знаний, методов, которые опредмечивались бы в новой технике и технологии. Но платой за данную ориентацию стало возникновение сциентистского стиля мышления в ущерб духовно-нравственной стороне в инженерном образовании, а точнее сказать единая культура раскололась на гуманитарную и техническую, утратив былую тотальность.

Мировоззрение проявляется через стиль мышления, который представляет собой не что иное, как деятельную форму мировоззрения специалиста. Профессиональный стиль мышления есть устойчивая целостная система мировоззренческих регулятивов, которыми специалист руководствуется в своей работе. Это – мировоззрение в его деятельностной методологической форме, то есть проявление мировоззренческих установок в действии, на практике.

Профессиональное мышление есть способ, склад умственной деятельности, наиболее приспособленный к решению задач, находящиеся в сфере компетенции данной профессии. Имеют место четыре типа профессионального мышления:

* концептуальный (ум логика, математика);

* художественный (ум поэта и художника);

* социальный (ум политика);

* производственно-технологический (ум рабочего и инженера).

В свете отмеченных стилей мышления инженерный стиль мышления выступает как такая форма общественного сознания, которая отражает взгляды данного общества на технику и технологию и социальные последствия их применения. Инженерное мышление есть проявление инженерной деятельности, продуктом которой выступают знания, необходимые для создания и функционирования человеко-машинных структур. Вне общей культуры, отчужденная от гуманистических ценностей, инженерная деятельность оборачивается технократизмом, излишней алгоритмизацией человеческой мысли, формализмом и. пренебрежением человеческими ценностями. Но культура мышления, как и культура в целом, формируется в социальной среде, в том числе и в ВУЗе, и не в последнюю очередь благодаря освоению опыта прежних поколений инженеров, творцов науки и техники. В этом смысле изучение истории науки и техники — эффективное средство формирования инженерной культуры и подготовки студента к инженерной длительности.

Надо наконец-то понять на горьком опыте лавины аварий и катастроф, обрушившихся на нас в последние годы, что именно в узкопрофессиональном стиле инженерного мышления, лишенного системности и социально-гуманитарного компонента, то есть в вульгарном эмпиризме, скрыты корни непредсказуемого, бесконтрольного развития техники, угрожающей бытию человека. Между тем, технический поиск, рождаемый конкретной технической потребностью, и инженерное творчество часто сводят исключительно к разработке идеальной модели технического объекта вне социально-нравственных ценностей. Техническое творчество, как и всякое другое, должно быть подчинено человеческим императивам, иначе оно становится самоцелью и обслуживает технократические устремления. Таким образом, инженер должен быть и профессионалом и гуманистом!

 

Задачи и упражнения

 

1. Н. Бердяев подчеркивает тот факт, что техника перестает быть нейтральной, она давно уже не нейтральна, не безразлична для духа и вопросов духа. Покажите правильность высказывания философа для человека современного.

 

2. Н.Бердяев акцентирует внимание на том, что машина и техника наносят страшные поражения душевной жизни человека, и, прежде всего, жизни эмоциональной, человеческим чувствам; душевно-эмоциональная стихия угасает в современной цивилизации. Раскройте сущность высказывания русского философа.

 

3. Ортега-и-Гассет подчеркивает, что техника – это отнюдь не действия, которые человек, чтобы удовлетворить потребности. Техника – это преобразование природы, той природы, которая делает нас нуждающимися, обездоленными. Поясните смысл высказывания философа.

 

4. Взаимосвязь человека и природы можно описать тремя вариантами:

¨ природа предоставляет человеку только сплошные удобства в чистом виде;

¨ мир создает человеку одни трудности;

¨ мир предоставляет и удобства, и чинит препятствия.

Проиллюстрируйте данные варианты примерами.

 

5. Врагами свободы человека Кестлер называет привычки и страсти (эмоции самоутверждения и эмоции типа голода, гнева, страха). В какой мере это можно отнести к анализу инженерной деятельности?

 

6. Философ А. Кестлер подчеркивает тот факт, что принуждение и свобода - противоположные точки шкалы, но нет на ней указаний, которые человек мог бы отнести к себе. Самая спасительная гипотеза состоит в том, признавать минимум ответственности за другими и максимум за собой. Дайте оценку данного суждения с позиции субъекта практического знания.

 

7. Какую особенность техники выделяет немецкий философ М.Хайдеггер отмечая, что, с одной стороны современная техника является откровением, при котором человек использует природу, не нарушая её естественного состояния, с другой - бросает ей вызов тем, что из природного материала производит тот или иной вид энергии и не будучи зависимым от природы, накапливает и передает их?

 

8. Основной вопрос компьютерной этики: вопрос о правильном и неправильном использовании информации в информационном обществе? Как Вы ответили бы на этот вопрос?

 

 

Основные понятия и термины

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ИНЖЕНЕРНАЯ — деятельность (См. Деятельность), направленная на создание нового объекта, практическое применение научных знаний и организацию производства. Две тенденции в реализации — ориентация на практику и на науку— характерны и сегодня для высших технических школ.

· С точки зрения первой ориентации, инженерная деятельно