Глава 2.2 Вторая половина Золотого века в Российской науке.

Вторая половина IXI в. по праву считается временем расцвета биологии в России. Плеяда выдающихся ученых: Н.А.Северцов, С.И.Коржанский, И.М.Сеченов, А.О.Ковалевский (основатель эволюционной эмбриологии) и В.О.Ковалевский, И.И.Мечников (раскрыл клеточные механизмы иммунитета), Л.С.Ценковский, И.П.Бородин, А.С.Фаминцын (создатель эволюционной физиологии растений и автор гипотезы симбиогенеза), В.М.Шимкевич, И.П.Павлов (открывший и изучивший условные рефлексы), К.А.Тимирязев, Д.И.Ивановский (первооткрыватель вирусов) – подняли биологическую мысль России до мирового уровня. И.М.Сеченов, И.П.Павлов, И.И.Мечников, А.О.Ковалевский заняли лидирующие в мире позиции в теории эволюции, физиологии, генетике, морфологии, экологии. В этой плеяде два первых Нобелевских лауреата, представителя естествознания России, – И.П.Павлов и И.И.Мечников.[15]

Начало 1870-х стало ключевым в организации и оформлении российской физики и формировании сообщества физиков. Появляется ряд физиков европейского масштаба: А.Г.Столетов, М.П.Авенариус, Н.А.Умов, О.Д.Хвольсон, И.И.Боргман, П.Н.Лебедев (пожалуй, самый крупный из них) и др. В 1867 прошел I съезд естествоиспытателей и врачей в Петербурге (главные организаторы – Д.И.Менделеев и Ф.Ф.Петрушевский (организатор первых физических лабораторий и практикумов в Петербургском университете)). В 1878 создается Русское физико-химическое общество (РФХО).[16]

Выпускником организованного в 1804 году Казанского университета, в котором с самого начала сумели образцово поставить преподавание математических наук, был Н.И.Лобачевский – автор первой неевклидовой геометрии, оказавший революционное воздействие не только на математику, но и на всю культуру мышления новейшего времени. Его открытие довольно долго ждало своего признания математическим миром. Слава пришла к нему лишь посмертно. В России же имя его стало общеизвестно лишь в 1892–1893, когда по всей стране прошли празднования столетия со дня его рождения. Талант другого выпускника новых университетов – М.В.Остроградского (ученика знаменитого французского математика О.Коши) – был замечен достаточно быстро – вначале во Франции, а затем в России. Это было время, когда в России начало формироваться национальное математическое сообщество, а российские университеты (Казанский, Московский, Петербургский) по уровню преподавания в них математических дисциплин постепенно выходили на европейский уровень.[17]

Развитие математики в России в 1853–1917 годах связано с П.Л.Чебышевым и его школой. В 1847 П.Л.Чебышев переехал в Петербург, где его научный и педагогический таланты получили замечательное развитие. В сравнительно короткое время он вырос в одного из крупнейших математиков Европы (академик с 1859). Он обладал редким даром привлекать к себе молодежь. Итогом его деятельности стала замечательная школа, получившая в истории название «Петербургской математической школы» или «школы Чебышева», в которую входили А.М.Ляпунов, А.А.Марков и многие другие математики, оставившие заметный вклад в этой науке. Созданная П.Л.Чебышевым «Петербургская математическая школа» в конце 19 – начале 20 столетий выдвинулась в число ведущих европейских математических школ.

Математическая жизнь в Москве определялась ритмом, задаваемым Московским математическим обществом (организованном в 1864 при Московском университете) и издававшимся им специальным математическим журналом «Московский сборник». В последней трети века здесь сформировался крупный научный центр, исследования которого в некоторых направлениях получили признание в Европе. При этом между Петербургской и Московской математическими школами установились весьма антагонистические отношения, подогревавшиеся различными идеологическими ориентациями (петербуржцы придерживались позитивистской и либеральной ориентации, а москвичи – религиозно-философской и монархической). К концу 19 в. интересная математическая жизнь протекала в Казани, Харькове, Варшаве, Одессе, Киеве.[18]

Лидировавшие столичные университеты конкурировали между собой за профессорские места для своих выпускников. При этом, если Петербург превосходил в организационно-институциональном плане, то Москва шла впереди в научном отношении. Так в физике признанным лидером в Москве был основатель физической лаборатории в Московском университете (1874), крупный исследователь электромагнитных процессов Александр Григорьевич Столетов (1839–1896). Однако удар, нанесенный московской физике событиями 1911 года в Московском университете, связанными с протестом прогрессивной профессуры против нарушения университетской автономии («дело Кассо»), в результате чего из университета уволилось более ста ведущих профессоров, был весьма чувствительным. После преждевременной смерти П.Н.Лебедева (1912) и Н.А.Умова (1915) московская физическая школа утрачивает творческое лидерство, особенно на фоне двух быстро набирающих силу молодых петербургских школ физиков А.Ф.Иоффе и Д.С.Рождественского.[19]

Спецификой этого периода, согласно К.А.Тимирязеву, была новая суть: «Не в накоплении бесчисленных цифр метеорологических дневников, а в раскрытии основных законов математического мышления, не в изучении местных фаун и флор, а в раскрытии основных законов истории развития организмов, не в описании ископаемых богатств своей страны, а в раскрытии основных законов химических явлений, русская наука заявила свою равноправность, а порою и превосходство». Характерными чертами выделяемого нами третьего периода (1861–1917) являются все более масштабное развитие естественнонаучных исследований и вглубь, и вширь, с выходом на общеевропейский уровень, с одной стороны, и мешающее этому процессу воздействие отголосков социальной борьбы между обществом и властью.[20]

«Борьба с освободительными стремлениями общества, – по мнению В.И.Вернадского, – характеризует всю деятельность правительства после Петра. Эта борьба была Молохом, которому приносилось в жертву все. В русской жизни господствовала полиция (вообще порой поражает, насколько однотипна структура этих отношений по разные стороны от Октября 1917) Для временного успеха дня приносились все жертвы, не останавливались ни перед чем. Очевидно, не могли иметь значения при этом интересы науки и научного исследования, которые к тому же не имели прочной опоры во влиятельных или мало зависимых от правительства слоях русского общества. Весь IXI век есть век внутренней борьбы правительства с обществом, борьбы никогда не затихавшей. В этой борьбе главную силу составляла та самая русская интеллигенция, с которой все время были тесно связаны научные работники. Не традицией и не преемственностью поддерживалась непрерывность хода научного развития в России; она достигалась тем, что в стране постоянно возникали новые ростки научной мысли и научной деятельности, заменялись погибшие. Эти ростки всходили на неблагоприятной почве, часто гибли при самом своем зарождении, но брали своим количеством и непрерывностью появления. Процесс шел, как стихийный природный процесс: рост научной работы поддерживался постоянным перевесом рождения над смертью. Их вырастанию и неполному заглушению благоприятствовали условия государственной жизни, требовавшие специальных знаний и широкого развития техники (которыми) могли владеть только люди естественнонаучно образованные и математически мыслящие. Среди них всегда неизбежно находились и такие, которым дорого было научное искание само по себе, вне всяких практических приложений или личных выгод, люди, охваченные научной верой. Однако, именно среди этих лиц, духовно свободных, должны были находить место освободительные стремления русского общества. Поэтому неизбежно значительная часть этих лиц так или иначе… была связана с теми кругами русского общества, с которыми на жизнь и на смерть вело борьбу правительство, – борьбу, составлявшую содержание русской истории со второй половины 18 столетия».[21]