Обсуждение: пытаясь забыть

Постарайтесь, пожалуйста, забыть все то, что мы делали с первого урока и до сегодняшнего дня, и подумайте, имеется ли у вас вообще какое-нибудь представление о том, чем мы занимались. Помните, с чего мы начали? Забудьте об этом, если не можете вспомнить. Постарайтесь забыть то, чего вы не помните. А что мы делали вчера? У вас не должно это составить особого труда. Чем мы занимались вчера днем? Кто-нибудь помнит это треклятое движение, когда позвоночник опускался между плечами? (Смех.) Есть и другие способы закрепить это в памяти, например, сделать движение как упражнение раз 50, отдохнуть, а потом еще 50. Тогда вы запомните его раз и навсегда, потому что с утра будет больно вставать. Итак, это первый способ запоминания. Как мы подошли к тому движению, при котором позвоночник проваливался между плечами? Вспомните, мы выполняли его двумя способами: лежа на спине и на животе. Но почему это мне вдруг вздумалось возвращаться к тому уроку и почему именно ко вчерашнему, а, например, не к позавчерашнему? Видите ли вы какую-нибудь связь между тем, что мы делали, и вопросом о глазах, который мне был задан? Помните ли вы мой ответ и то, как мы рассматривали тело с точки зрения энергии которой обладает таз? Мы продемонстрировали, что таз сильнее наших пальцев рук, пальцев ног, локтей и коленей и что он содержит самые крупные мышцы, включая глютеальные, четырехглавые и самую нижнюю и самую сильную — брюшную мышцу. Кроме того, мы говорили о том, что голова подобна сейфу, в котором что-то хранится, и что к ее содержимому не может притронуться даже сам ее обладатель, настолько оно ценно. Мы обнаружили, что голова и таз интегрированы в нервную систему таким образом, что если связь между ними нарушится, то вы не сможете использовать энергию по своему усмотрению. Видите, мы не случайно всем этим занимались. Какой, по-вашему, во всем этом смысл? Смотрите, если я не могу пошевелить позвоночником и плечами, то движения головы у меня будут также ограниченны, и если кто-нибудь меня окликнет, то я не буду к этому готов и не смогу совершить ответное движение. Наконец, я его все-таки совершаю, но уже все закончилось.

Зачем тогда посвящать весь урок тому, чтобы крутить перед собой рукой? А затем, чтобы голова смогла просматривать всю линию горизонта. И для чего вы дифференцировали глаза? Для того, чтобы иметь возможность легко поворачиваться. Это похоже на то, когда вы на велосипеде проезжаете между двумя машинами, — вам необходимо смотреть направо и налево, пока вы продвигаетесь вперед, и одновременно сохранять равновесие. Таз тотчас включается в работу — это генератор энергии, который двигает вас вперед. Однако информация и направление вашего дальнейшего движения зависят от обеих машин по бокам. А для этого вам нужно водить глазами. Возможно, вам даже придется поворачивать голову в одну сторону, а глаза в другую. Если бы вы на самом деле ехали на велосипеде и ничего этого не делали, то не выжили бы и пяти секунд. Мы назвали это дифференциацией. Поэтому все, чем мы занимались целый день, имело своей целью одно — ответить на ваш вопрос о глазах.

Очень немногие люди выходят за пределы обычного развития и знаний. Это происходит в период от детства до полового созревания. Выучив всего одну из 24 возможных комбинаций, при которой глаза, голова, плечи и таз двигаются вместе, мы считаем, что уже достигли совершенства. Весь вчерашний день мы постоянно об этом твердили, работали над этим и последовательно приближались к ответу на вопрос, который так и не был задан: почему существует связь между глазами и головой? Но сам по себе вопрос говорит об инфантильном развитии группы в целом, моем и всех присутствующих. Это ровным счетом никого не волнует до тех пор, пока не возникнет мысль о том, что это всего лишь одна из 24 возможностей. В католической семье вы изучаете католическую религию и пренебрегаете всеми другими, поскольку они не имеют для вас никакого значения. И в еврейской семье происходит то же самое, и в мусульманской. Однако если вы хотите постичь больше, если хотите быть человеком, вы должны узнать, что, помимо ислама и иудаизма, где есть один Бог, существуют и другие религии, которым Бог не нужен вовсе. В истинном буддизме Бога нет. Сам Будда никогда не говорил ни о каком Боге. Он говорил о том образе жизни, который несет освобождение от страданий. Будда происходил из царского рода, имел прекрасную жену, которая ждала ребенка, а когда ребенок родился, он оставил семью. Будда много лет провел в яме в земле, думая о том, почему он так страдает, так боится смерти и почему его малыш умирает. Он предложил тот образ жизни, для которого не нужен был Бог. В Швейцарии есть даже некий поборник, который доказывает, что йога и Будда то же самое, что христианство.

Поэтому, если вы поразмыслите над тем, что такое религия, вы обнаружите, что есть еще и Лао-Цзы, и Синто, и Конфуций, и Заратустра, и египтяне с их Аписом и Золотым быком. Видите, как много на свете религий, и из всех из них лишь одна близка и привычна.

Так же и здесь — из всех возможностей вам знакома только одна. Итак, что вы помните? Существует определенная взаимосвязь, поэтому все легко вспомнить. Без ощущения чувствительной, умной взаимосвязи вы не сможете воскресить в памяти никаких подробностей. Есть здесь кто-нибудь, кто не помнит, что семь идет после шести или что 93 следует за 92? Почему? Потому что существует ощущение этого. Но если вы возьмете и напишете все числа на кубиках, потом раскидаете их повсюду и вытянете 87, то не сможете сказать, расположено это число до 92 или после. Вы не будете этого знать, потому что не сможете почувствовать. Знаете вы, только когда я спрашиваю вас об этой последовательности, но не тогда, когда вытаскиваете один кубик из кучи таких же разбросанных пронумерованных кубиков. Другими словами, только благодаря тому, что у нас есть ряд натуральных чисел, вы можете найти любое число и расположить его там, где оно должно быть. Не зная этого, мы не могли бы справиться с подобной задачей. И действительно, если вы зададите аналогичный вопрос каким-нибудь неразвитым людям, которые никогда не посещали школы, вы увидите, что они выдадут, когда начнут считать. У них другие методы.

Когда я был halutz, рабочим, мы жили в палатках на пляже. С одной стороны селились арабы, а с другой евреи. Мы вели строительство посреди нескольких сотен ярдов песка и все необходимое покупали у одного араба. Я узнал, что bethojan означает баклажан и как по-арабски сказать chtiar, muchalem. Chtiar — это маринованные огурцы. Тот араб был очень умен, хотя не умел ни писать, ни читать. Покупателей у него было 50 евреев и около 200 арабов, которые обычно платили в конце месяца. Сейчас все всё записывают, если дают кредит. Но тот араб не умел писать. Что он делал. Представим, что усатый мужчина в прошлую пятницу забрал маринованные огурцы, а в конце месяца сказал: «Быть не может, что я должен тебе 70 пиастров». На что араб ответил бы примерно так: «Вот смотри, в первую неделю лунного месяца ты пришел во вторник, взял бананы и лаваш — это 17 и 1/2 пиастра. На следующей неделе, в четвертую часть лунного периода ты пришел за маринованными огурцами и баклажаном, значит, всего ты должен мне 97 пиастров». И такое он мог проделать с каждым, кто к нему приходил и кому он давал кредит. Он мог рассказать, откуда они пришли, во что были одеты и кто их сопровождал. Он никогда не ошибался. И при том он не умел ни писать, ни читать. Как у него это получалось? У него были кое-какие подсказки, которые мы не замечали. Вы никогда бы о них не догадались.

Поэтому наш простой способ действий на самом деле не так уж прост. Мы говорили о том, как мы пользуемся глазами, чтобы увидеть неподвижный мир, и как мы одновременно перемещаем глаза, голову и туловище. Могу вам сообщить, что бедуины и йеменцы, в отличие от нас, не учатся читать. Единственный Коран находится в руках учителя, и далеко не каждый ребенок может позволить себе эту книгу. Из всех комбинаций, которые познаем мы, они обучаются по меньшей мере двум, но не одной. Впервые я столкнулся с этим, когда ехал в поезде. Ко мне подсел йеменец с лицом Христа — прекрасным, умным и доброжелательным. Он держал вверх ногами книгу, затем перевернул страницу. Выглядел он весьма увлеченным и, вероятно, читал. Взглянув на него, я подумал: «Либо этот человек не в себе, либо я не понимаю, что он делает». Тогда я спросил его: «Вы умеете читать?» — и в ответ услышал: «Разве вы не видите, что я читаю?» «Но как вы читаете? Вы держите книгу задом наперед», — не унимался я. Он удивился: «Что значит задом наперед? Какой стороной она должна быть вверху?» Мне показалось, что я общаюсь с марсианином. Он увидел мое недоумение и рассмеялся: «Мы, йеменцы, жили в пустыне. В нашем городе была всего одна Библия, а детям нужно было учиться чтению и письму. Книга была у нашего учителя, вокруг которого все и усаживались. Он брал книгу и показывал нам: bereshit bara Elohim — вначале Бог создал… Все видели книгу с разных сторон, и на очередном уроке, когда занимали новые места, учились читать уже под другим углом. Для нас нет такого понятия, как задом наперед, нет понятия стороны вообще». Он пояснил: «Вы, европейцы, просто растяпы, если можете читать только с одной стороны. Я этого не понимаю». И добавил: «Вы похожи на умных людей, посещаете университеты, а книгу можете читать только в одном положении. Смотри — вот книга, теперь разверни ее в любую сторону — я смогу ее прочитать, потому что мне все равно, с какого бока я увижу «эх» или «ох». Распознается образ «эх». Для вас это совершенно немыслимо, но если вы попробуете, то убедитесь, что читать можно научиться с любой стороны.

Итак, вы видите, что из всех возможных комбинаций мы выбрали одну, при которой книгу держим всегда одной стороной вверх, а другой вниз, и иначе мы читать не можем. Мне пришлось тренироваться целый месяц, чтобы читать так, как тот йеменец. Он дал мне книгу и попросил поворачивать ее, пока он читает. Когда я крутил книгу не слишком быстро, он мог спокойно продолжать ее читать. Это не составляло для него труда. Его глаза следили за строкой. И этот человек никогда не учился ни в университете, ни в средней школе. Теперь вы согласны, что некоторые примитивные люди более развиты, чем мы, которые выбрали одну-единственную из 24 возможностей? А примитивны ли они? Или на самом деле они гораздо более цивилизованные люди, и примитивные именно мы, так как не сделали той дифференциации, что сделали они.

Хорошо. Можете ли вы вспомнить основную тему занятия, которое у нас было накануне? Можете ли вы, не вдаваясь в детали, осмыслить, что мы делали? Видите ли вы разницу между упражнениями и обучением ради нахождения иного способа выполнения известного нам действия? Для нас это так сложно. Мы время и деньги тратим на то, чтобы получить знания, но чуть только мы прозанимались на две минуты больше часа, и у нас уже нет ни малейшего представления о том, что мы делали и чему, собственно, учились. Почему так происходит? Потому что среднестатистический человек, принадлежащий нашей культуре, не способен дольше сорока пяти минут продуктивно фиксировать на чем-либо свое внимание. И если ему изо дня в день приходится это делать, то он начинает утрамбовываться и объедаться информацией. Мозг перенасыщается и больше ничего не может переварить. Гурджиев говорил, что функции нашего разума, нашего мозга или чего бы там ни было еще, схожи с пищеварительной функцией. Мы все употребляем одни и те же продукты, содержащие питательные вещества, однако растем все по-разному. Перед тем как принять пищу, мы сначала выбираем то, что хотим съесть, с силой перемалываем это зубами и затем усваиваем, что можно усвоить, и избавляемся от того, чего усвоить нельзя.

Обучение — это в точности то же самое. Когда вы чему-то учитесь, вы либо можете это переварить, либо нет. Часть информации могут переварить все, но та часть, которая человеком усваивается, зависит от его психического здоровья и от метода обучения. Так же, как и в питании, — вы можете 1 есть то, что для вас вредно, а обучение может быть еще более вредоносным. Усвоение полезных знаний зависит от того, что вы можете ассимилировать в собственную первичную структуру и разум. Кроме того, вы должны уметь избавляться от ненужных элементов. Обучение, как и питание, требует переваривания. В обучении вы сталкиваетесь с такими объектами, которые можете усвоить легко, и с такими, которые вами отвергаются. Есть вещи, о которых я вам рассказываю, а вы даже не подозреваете, что я уже говорил о них раньше. Но не страшно, все это есть в записи. В процессе обучения такое случается с каждым. На моем дипломном курсе то, о чем я говорил в первый год, студенты не вспоминали и тогда, когда я это повторял им на третий или на четвертый год. Итак, если мы действительно учимся слишком много, то находим обучение чудесным и новым, но в итоге ничего не понимаем. К счастью, наш организм так устроен, что вопреки всему кое-какие знания у нас все-таки откладываются. Вы заметили, что мы сделали, чтобы излечить эту повальную неспособность учиться?

Все наши действия мы пытались структурировать так, чтобы вы не могли не увидеть то, что были в состоянии переварить, а затем встать и отбросить все ненужное. Поэтому на уроке мы занимались с одной половиной тела, а с другой работали уже мысленно. И было это не каким-то важным упражнением — мы получали знания, которые могли привнести в собственный образ мыслей и благодаря которым прийти к новому способу научения. Вы учились независимо от того, отдавали вы себе в этом полный отчет или нет. И за этим последовали значительные улучшения. Но произошло это не случайно, хотя все и выглядело как простая забава. Урок был похож на нитку бус — вы не могли снять одну из бусин, не разрушив при этом всей последовательности. Если воскресить в памяти все занятия с самого начала и до сих пор, то будет видно, что ни одна бусина не заняла места другой. Это значит, что мы ни разу не разорвали нить, на которую нанизывали эти бусины. Если же вы не ощущаете этой последовательности, то обнаружите, что вам необходимо делать записи. Если у вас отсутствует нить, то бусины смешаются. Если вы не знаете натурального ряда чисел, то, разложив их в случайном порядке, вам нужно быть вселенским гением, чтобы догадаться, что 87 идет перед 92. Это верно не всегда, а лишь когда существует определенная последовательность, установленная для этих предметов.

Это касается и наших движений. Вы не сможете их вспомнить, пока не поймете последовательность, в которой они выполнялись. Я все время пытался сделать эту цепочку как можно более очевидной для вас. Итак, теперь, когда вы знаете о существовании некой нитки бус, то, возможно, гораздо лучше сохраните в памяти, что мы делаем сейчас, чем-то, что мы делали вчера. Так уж мы устроены.

Хорошо. Теперь можете ли вы попытаться забыть все, чем мы занимались в первый день после вводной лекции? А что на следующее утро мы сделали в первую очередь? Кстати, вы заметили, что, когда я впервые спросил вас об уроке, я попросил, чтобы вы указали на то, что вам не понравилось? Почему? Я хотел, чтобы вы осознали, что познание — это еще и отвержение всего, что вы не можете усвоить в данный момент. Никто из присутствующих на первом вводном вечере не нашел ничего, в чем бы она или он усомнились или сказали: «Да, совершенно верно, он абсолютно прав». Поэтому мой первый вопрос был о том, что из услышанного вы выбросили из головы. Мой следующий вопрос касался того, что вам больше всего понравилось. Это были бусины на нитке. И было совершенно ясно, о чем должен был быть первый вопрос. Итак, можете ли вы отыскать какие-нибудь бусины на своем собственном пути, начиная с первого вечера? В какой последовательности шли наши занятия? Правильно вы ответите или нет, роли не играет. И не будьте такими серьезными. Если вы чересчур серьезны, значит, пытаетесь действовать по-старому и думаете, что если ошибетесь, то вы — совершенно никчемный человек. Он помнит, она помнит, а вы не помните. Тогда вы начинаете взращивать чувство собственной неполноценности и, по сути, перестаете верить в себя и подкреплять силу своей ответственности и самооценки. Мы не можем измениться за трое суток, поскольку приучали себя к этому на протяжении всей жизни. Поэтому не имеет никакого значения, помните ли вы то, чем мы занимались, или нет.

Хотя пока вы, видимо, ничего не можете вспомнить, кое-что все-таки придет вам в голову в любом случае. Вы не можете забыть все, что мы делали. Не вспоминается ли вам, что я давал вам пять секунд и фактически указывал на то, что нужно было попытаться запомнить? В первый день я выдал вам почти всю информацию. Я просил вас заново проиграть в памяти урок и говорил, что конкретно следовало вспомнить. Но я не принуждал вас к этому и не требовал, чтобы вы повторили все от начала и до конца. Вы оставались расслабленными и вам не нужно было напрягать память. Каждый улыбался и чувствовал, что он действительно знает это.

Хорошо. Теперь я требую от вас, чтобы вы любым удобным для вас способом либо вспомнили это, либо нет. Вы убедитесь в том, что, когда все начнут смеяться и не будут слишком сильно напрягать свою память, вам придет на ум очень многое. И однажды осознав это, вы обнаружите, что вспомнить большинство вещей не представляет для вас никакой проблемы. Никакой.